СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«ИСТОРИЯ РОССИИ» ДИОНИСИЯ ИВИРИТА. ЕЕ ИСТОЧНИКИ И МЕСТО СРЕДИ ГРЕЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ О РОССИИ XVII ВЕКА ¹

Одним из наиболее ярких фактов, свидетельствующих об эволюции русско-греческих культурных контактов в XVII в., следует считать возникновение в греческой письменности цикла сочинений, полностью посвященных русской тематике. Явление необычное, если иметь в виду весь предшествующий период, когда отражение межкультурного общения в литературах двух стран было неизменно асимметричным и, с точки зрения интенсивности интереса к внутренней жизни партнера, русские тексты существенно преобладали. Теперь же внимание православного Востока к Русскому государству несомненно активизируется. Обусловившая этот факт историческая коллизия общеизвестна; упомяну лишь то непосредственно интересующее нас обстоятельство, что появление русского цикла тесно связано с личным участием греческих авторов в событиях русской жизни XVII ст.

Для изучения представлений греков о русской истории первостепенное значение имеет составленное в конце 60-х годов XVII в. первое систематическое и подробное повествование о русском историческом прошлом на греческом языке. Автор его, архимандрит Ивирского Афонского монастыря Дионисий ², прибыл в Россию в 1655 г. на смену предыдущему настоятелю греческого Никольского монастыря в Москве и оставался в русской столице 15 лет, на протяжении которых был справщиком московского Печатного двора, переводчиком восточных патриархов на соборе 1666-1667 гг., а также весьма активным участником в деле по осуждению раскола. Сочинение, послужившее своеобразным итогом русского периода его жизни, открывается следующим надписанием ³: [102]

« ⁴Το παρόν βιβλίον ΐπάρΧει⁵ Ιστορία, ήτοι Διήγησις, περί της άρΧής των 'Ρωσσων, ⁶ πόθεν κατάγονται οι άρΧηγοι ⁷ αντων, και περί του πότε και πως ελαβον το άγιον βοίπτισμα ⁸ και έγιναν Χριστιανοi,⁹ καi περi του αγίου αποστόλου Άνδρεου, όπως ¹⁰ ήλθε σωματικως Ιΐς την Ρωσσίαν κα'ι εκήρυζε τό θειον κήρυγμα μεταφρασθεν ¹¹ δε καί συλλεΧθεν ¹² εν συντομία ίχ των Σλαβαϊκων βιβλίων ¹³ εϊς τήν ήμετεραν διάλεκτον παρά ελαΧίστον ¹⁴ Διονυσίου αρΧιμανδρίτου, του ΐκ της ¹⁵ Ιεράς και βασιλικής μονής των Ίβήρων τής εν τω άγιονΰμω όρει του ’Άθωνος, όντος αυτου εiς την περίφημον καί βασιλεύουσαν μεγαλόπολιν ΜοσΧοβίαν ενέχει σωτηρίψ 1668» ¹⁶ («Сия книга есть История, или Повесть о начале русских, откуда происходят их началодержцы, и о том, когда и как приняли они святое крещение и стали христианами, и об апостоле Андрее, как он пришел в Россию и проповедал слово Божие. Собрана вкратце из славянских книг и переведена на наш язык смиренным Дионисием архимандритом из священной и царственной Ивирской обители, что на святоименной горе Афонской, будучи ему в славном и царствующем великом граде Москве, в лето от спасения нашего 1668»),

Следует уточнить, что надписание ограничивается обозначением отправной точки повествования, меж тем как реальной границей описания русских событий является избрание на престол Михаила Романова, после чего следует формальная характеристика его правления, а завершает текст краткое сообщение о воцарении Алексея Михайловича.

Очевидный путь исследования труда Дионисия Ивирита в заданном ракурсе предполагает сопоставление «Истории» с иными греческими сочинениями XVII в., посвященными русской тематике, в особенности с теми, которые, будучи написаны в России, обнаруживают особое проникновение в трактуемую тему либо в силу того, что автор являлся очевидцем описываемых событий, либо потому, что он изучал русские нарративные источники. Опыт подобного сравнительного анализа был предпринят нами и принес весьма интересные результаты, отводящие труду Дионисия совершенно особое место в его литературном контексте.

Чрезвычайно показательно соотнесение «Истории» Дионисия с сочинением Паисия Лигарида о деле патриарха Никона (Гим. № 409) [7; 8]. Два текста, вызванные к жизни московскими событиями второй половины 60-х годов XVII в. и написанные их активными участниками, являют собой противоположные образцы письменного отражения реальной русско-греческой ситуации. Трактат Лигарида посвящен текущим событиям, причем в заметной степени деяниям автора. Злободневность и автобиографизм этого сочинения красноречиво оттеняют своеобразие направления, выбранного Дионисием. По-своему органически связанный с днем нынешним, труд Дионисия на повествовательной поверхности намеренно от нее отмежеван. Более того, формальная замкнутость повествования на прошлом сопровождается намеренной отрешенностью от насущных проблем и ожиданий, сопутствовавших контактам православного Востока с московским престолом, и в равной степени — от индивидуального опыта автора. Иными словами, как особый отличительный признак труда Дионисия Ивирита выступает устремленность к объективному знанию о российском минувшем.

Первооткрывателем русского прошлого Дионисий не был. Знаменательным свидетельством углубления интереса к России уже в первой трети столетия [103] явился краткий очерк русской истории, предваряющий основной текст «Воспоминаний» Арсения Элассонского о событиях смутного времени [9]. Еще один текст, греческий перевод «Синопсиса» Иннокентия Гизеля, появился в конце XVII в. и был предназначен, по всей видимости, для архимандрита, будущего патриарха иерусалимского Хрисанфа [6. Т. 5. 2. 90] ¹⁷. При соотнесении трех произведений прежде всего обращает на себя внимание фундаментальность и особый характер труда Дионисия. В отличие от Арсения, поставившего перед собой скромную задачу обозначить вкратце предысторию Русского государства, Дионисий преследует обстоятельное знание; а далекое прошлое страны приобретает серьезную самостоятельную значимость, изложение его основывается на методичном освоении неких «славянских книг» и развивается в крупную повествовательную форму.

С другой стороны, сопоставление с профессионально исполненным переводом «Синопсиса» позволяет охарактеризовать работу Дионисия как свободное историческое изыскание. Понятие адекватности оригиналу явно не довлеет над формированием текста, привлечение источников избирательно, и обработка литературного материала полностью сообразуется с вновь установленными авторскими целями, а именно — составлением корпуса русской истории, отвечающего определенным информативным требованиям и литературному вкусу греческого автора.

На основе обозначенных параллелей можно сделать следующий вывод: произведение Дионисия Ивирита запечатлело интереснейший момент в развитии межкультурных контактов, когда растущая заинтересованность греческого мира в российских делах нашла выражение в эволюции представлений греков об истории России и, что самое важное, — в эволюции отношения к этим представлениям. Рассмотрение «Истории» как индикатора новых веяний в русско-греческих связях подтверждается дальнейшим развитием и специализацией этой формы общения в частности — в переводческой кампании Хрисанфа Нотары [6. Т. 4. 2. 148-149, 365] (об этом см. [8; 11]), а также данными о распространении труда Дионисия Ивирита на православном Востоке. В настоящее время нам известны семь списков «Истории» (см. сноску 3 данного текста), к которым следует причислить необнаруженный автограф и по крайней мере еще один список, бытность которого удостоверена текстологическим анализом рукописной традиции. В основных чертах текст «Истории» довольно устойчив. Тем не менее сличение известных списков при параллельном сопоставлении с русскими источниками «Истории» показало, что тексты И, Л, К и М образуют отдельную группу рукописной традиции: тексты Л и М являются списками с И и К соответственно (причем в Л и М различима тенденция правки оригинала, а особенно в тексте М — тенденция стилистического редактирования), а тексты И и К восходят к единому протографу, не отождествляемому с оригиналами списков А у С и Я и обозначаемому в нашем исследовании как В*. Что касается определения места В* в рукописной традиции «Истории», его отличительные признаки (интерполяции, более правильные, но и ошибочные чтения, данные, восходящие к источникам «Истории», но отсутствующие в остальных списках, ошибочное перемещение фрагмента текста и т. д.) весьма противоречивы, и наиболее приемлемым представляется рассмотрение В* как авторского списка «Истории».

Девять рукописей — количество не слишком внушительное в соотнесении с общими данными о циркуляции греческой исторической литературы и все же довольно впечатляющее при фактическом отсутствии распространения остальных упомянутых произведений русского цикла. Примечательно и то, что списки «Истории» разошлись по таким крупным, тесно связанным с Россией духовным центрам, как Александрия, Синай, Константинополь и Афон.

Особо весомым показателем значимости труда Дионисия Ивирита при рассмотрении греческих представлений о России явились результаты предпринятого [104] источниковедческого анализа. «Славянские книги», положенные в основу греческого повествования, удалось установить. Это «Степенная книга царского родословия» и «Русский Хронограф» так называемой третьей редакции 1620 г., причем, согласно классификации А. Н. Попова, третьего разряда этой редакции ¹⁸. Судьба двух памятников в процессе составления «Истории» весьма различна. «Степенная книга», использованная, как видно, в полном составе, оказала решающее воздействие на формирование греческого текста как основной источник информации, в определенной мере — как прототип повествовательного изложения истории Русской земли, и, наконец, как композиционная модель этого изложения (имеется в виду воспринятая Дионисием генеалогическая схема). При этом обработка «Степенной книги» Дионисием приняла сложную форму последовательной трансформации, радикально преобразившей первоначальный облик литературного памятника. Напротив, текст «Хронографа», привлекаемый частично, главным образом по окончании «Степенной книги», подвергся сравнительно умеренному редактированию, не имевшему столь серьезных последствий с точки зрения вмешательства в оригинальный состав. Существенно, что различная степень приближенности к оригиналу вызвана не дифференциацией, а именно единообразием составительских принципов, имеющих, однако, различную трансформирующую силу применительно к двум русским сочинениям вследствие их явной литературной разнородности.

Не имея возможности представить в полной мере судьбу столь обширного литературного материала в процессе создания греческой «Истории», остановлюсь на некоторых стержневых установках ее составителя.

Основополагающим фактором проведенного редактирования следует считать изначально отчетливую ориентацию Дионисия на свободную модификацию исходного текста сообразно инонациональной и иновременной культурной среде при доминирующей роли познавательного стимула. Новые условия повлекли за собой серьезные изменения первоначальной функции источников, их художественного облика, идейного и эмоционального строя. Все это, по вполне понятным причинам, наиболее ярко проявилось на материале «Степенной книги», представляющей собой исключительно торжественное и идейно насыщенное описание национальной истории.

Чуть ли не самое разительное отличие греческого текста от его основного источника заключается в полном изъятии торжественно-панегирического литературного слоя «Степенной книги». Примечательно, что удаление панегирического начала не связано с каким-либо идейным сопротивлением греческого книжника, а проистекает из изменения коммуникативной установки формируемого повествования. «Степенная книга», будучи памятником официальной литературы, по замыслу составителя наделена значительной законодательной силой: реконструкция пройденного исторического пути подчинена осмыслению настоящего как эпохи непоколебимого величия. Такое возвышенное мироощущение передается читателю на всех уровнях содержания и формы. При этом коммуникативные отношения явственно авторитарны. Как известно, адресату «Степенной книги» отведена роль дисциплинированного и массового зрителя «государственного парада» [17]. При составлении «Истории» Дионисий существенно меняет исходное положение вещей: труд его очевидно рассчитан на произвольно-индивидуальное чтение. Приверженность русского автора к всемерному воздействию на читателя, подчас количественным давлением высокопарных комментариев, прямых или подспудных наставлений, в греческой редакции совершенно нейтрализована, а конкретные приемы реализации этого воздействия устранены. [105]

Подобную судьбу — по последовательности и последствиям трансформации оригинала — имеет и смежный этиологический литературный слой «Степенной книги». Важно уяснить, что и здесь речь идет не просто о сокращении текста за счет изъятия определенных элементов (в данном случае — агиографических), а о перемене ракурса обозрения минувшего. В «Степенной книге» освещение прошлого происходит в двух тесно взаимосвязанных направлениях: как прошлое государственности и как прошлое благочестия. При этом, если великокняжеское жизнеописание (в особом, присущем «Степенной книге» понятия «биографии») основывается на неразрывном слиянии двух мотивов, то большое число повестей, как например, сказания о «праведном сродствии» великих князей, о «малых» князьях, прославивших русскую землю не держанием власти, а иными богоугодными добродетелями, представляет собой исключительно «благочестивые сказания». История русского благочестия как объект повествования оставляет Дионисия вполне равнодушным. Агиологическое видение прошлого, чудеса, случившиеся на Русской земле, история русской святости и русских святынь — словом, все то, что позволяет говорить о «Степенной книге» как о путеводителе, книге-паломнике по святой самодержавной Руси [18], целенаправленно опускается или редуцируется. Примечательно, однако, что этиологическая сфера русского прошлого не подлежит забвению, а лишь выводится за рамки данного повествования. Свидетельство тому — редакторские замечания Дионисия, отсылающие читателя к особой «торжественной книге», где можно обрести то или иное не помещаемое в «Истории» житие или сказание о чудесах. Единственным — и знаменательным — исключением является своеобразная версия жития митрополита Алексия. Ссылка на «торжественную книгу» присутствует и здесь, на месте характерного для «Степенной книги» предвозвещения «последи явленной» торжественной повести (Степень 11 [12. 4. 2. С. 344]). В греческом варианте фрагмент приобретает иную, значительно более краткую форму: «... и преемником престола его (Феогноста) стал святой и великий чудотворец Алексий, житие которого и жизнь и подвиги, им сотворенные и в животе, и по преставлении его, написаны в торжественной его книге. Но и мы впоследствии напишем нечто из жизни и чудес его... Но на предлежащее возвратимся...» [2. Л. 5б об.; 3. Л. 70-70 об.; 4. Л. 131 об.; 6. Т. 4. Л. 132; Т. 5. Л. 66]. Метод переложения 7 главы действительно соответствует заявленному: агиографические элементы сильно сокращены, тем не менее первоначальный характер повествования сохранен и отвечает уникальному для «Истории» заголовку «Из жития блаженного и приснопамятного Алексия митрополита Киевского и. всея Русии чудотворца». Причину особого отношения к житию Алексия следует усматривать в своеобразии самого используемого Дионисием материала: агиография епископа-правителя московского царства по сути дела берет на себя функцию освещения государственной истории, которую в «Степенной книге» как правило несет биография великого князя, и центральное место в житии Алексия объективно занимают события государственного, общенационального значения, т.е. именно те сюжеты, что представляют наибольший интерес для греческого составителя.

Параллельно некоторому обмирщению изложения русского прошлого заметно ослаблена его портретность. Членение повествования на биографические круги безусловно наследуется вместе с генеалогической схемой «Степенной книги», но очевидным последствием вмешательства Дионисия на двух указанных уровнях явились определенная автономизация исторического материала и утвердившееся в повествовании ощущение течения исторической жизни Русского государства. Например, радикально меняется внутренняя структура степеней, именуемых в греческой «Истории» «титулами». Понятие «второстепенных» повестей, помещаемых в «Степенной книге» как приложение к жизнеописанию великого князя, явно не отвечает историографическим принципам Дионисия, и материал, порой извлекаемый из этой второй части степени, занимает свое место в основной ткани повествования. Примером может послужить рассказ, восходящий к житию [106] Фотия и перенесенный в греческий титул 13. В данном случае вмешательством в исходную композицию снимается и заметная несогласованность русского текста, в котором заглавие 13 степени заявляет о Фотие как он одном из митрополитов при Василии Дмитриевиче, однако степень 13 не дает почти никаких сведений о нем, а житие, содержащее существенные данные о времени правления Василия I (например, о нападении татар на Владимир), помещено во второй части степени 14, поскольку смерть митрополита приходится на период правления следующего князя.

Особо следует упомянуть две важнейшие особенности отражения собственно исторического материала источников. Характерным и фактически непреложным редакторским принципом является приверженность Дионисия к освещению исключительно русской истории. «Иноземные» статьи в греческом тексте, как правило, отсутствуют ¹⁹, а описания международных контактов концентрируют внимание на русской стороне общения ²⁰.

Определенной редукции подвергаются и собственного русские сюжеты. Причину этого следует усматривать в том, что, хотя греческое повествование отнюдь не чуждо эмоциональной вовлеченности в описываемые события, это все же описание чужого прошлого. Степень погружения в него определяется исканием достаточного, а не досконального знания, что с очевидностью упраздняет известный составительский принцип автора «Степенной книги» — собрать «во едину словесную пленицу» [12. С. 58] все относящиеся к освещаемой теме повести и предания. Сокращая различные этапы повествования, Дионисий нередко аргументирует свой выбор чрезвычайной их протяженностью и предпочтением в пользу умеренности и стройности изложения. Завершая же рассказ об Иване IV обобщенным упоминанием о его прочих доблестных деяниях, Дионисий пишет, что «краткости ради и изящества» подробных об этом сказаний он не приводит, «ибо довольно и сказанного, чтобы вообразить опущенное».

Завершая обзор важнейших особенностей составительской работы Дионисия Ивирита, необходимо упомянуть, что греческий текст наделен серьезными литературными достоинствами и обнаруживает развитый вкус составителя, а также превосходное знание обоих языков, что обеспечило действительно вполне «изящное» творческое переложение на греческий язык двух значительных и весьма несхожих памятников древнерусской литературы. Познавательный стимул, направляющий процесс составления, не действует в ущерб занимательности изложения. Напротив, справедливо будет заметить, что повествование о русском прошлом, освобожденное от тяжеловесного торжественного убранства и гипертрофии литературного этикета, столь отличающих «Степенную книгу», получает особую подвижность и живость. Занимательность повествования и тот факт, что написано оно на выразительном, но все же простом языке, представляющем интересный сплав книжного и народного греческого, являются еще одним подтверждением предназначенности «Истории России» широкому кругу читателей. Сама постановка такой задачи, а тем более искусное ее исполнение Дионисием Ивиритом являет собой примечательную страницу в истории развития русско-греческих культурных контактов. [107]

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Румянцев В. Е. Дионисий Святогорец: Древности//Труды Московского археологического общества.

Т. 4(1). С. И-13; Успенский Порфирий. Афонские книжники//Чтения в обществе любителей древней письменности. 1883. С. 153; Γεδεών Μ. I. О ’Άϋως Άνδμνηοεις έγραψα, βημειώβεις // Έxxληααδηxη εήραφα. Κωνδτανανούπολη, 1884-1885. № 5. X 140; Kanmepeв H. Ф. О сочинении против раскола иверского архимандрита грека Дионисия, написанном до собора 1667 г, М., 1888; Белокуров С. Арсений Суханов. М., 1891. Ч. 1. С. 204, 216, 332, 336, 354, 375, 409-411, 433, 437; Николаевский П. Ф. Московский печатный двор при патриархе Никоне//Христианское чтение. 1891. С. 182-183; Соболевский А И. Переводная литература Московской Руси. XIV-XVII вв. СПб., 1903. С. 43-44, 294, 296, 301, 302, 341; Kanmepeв Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. М., 1912. Т. 2. С. 375-376, приложение II; Kanmepeв Н. Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI-XVII столетиях. Сергиев Посад, 1914. С. 218- 220, 563-565; ΠαΤρίνέλης X. Γ. Διονύαος ’ Ιβηρίτης μεταφραδτης της «Χρονογραφίας τοΰ Δωροθέου» εις την Ρωβακην χα'ι μητροπολίτης ΟυγγροβλαΧιας// Έπετηρiς Εταιρείας Βυεανανων Σπουόων. 1963.№ 32. X. 314-318; Лебедева И. H. Поздние греческие хроники и их русские и восточные переводы //Палестинский сборник. 1968. № 18/91; Фонкич Б. Л. Греческо-русские культурные связи в XV-XVII вв. Греческие рукописи в России. М., 1977. С. 87-89,105, 125-137, 160, 162, 185, 217; Фонкич Б, Л. «История России» Дионисия Ивирита: Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. С. 184-200.

2. Χαριτακης Γ. Καταλονος των Χρονολογημένων xωύίχων της πατρίαρΧικης βιβλιοθήκης Καίρου // Έπετηρις Εταιρείας Βυξανανων Σπουόων. 1927. № 4. X. 168 — 169.

3. Бенешевич Б. Н. Описание греческих рукописей монастыря св. Екатерины на Синае. СПб., 1911. Т. 1. С. 448.

4. Lambros Sp. Р. Catalogue of the Greek Manuscripts on Mount Athos. Cambridge, 1900. Vol. 2. P. 46.

5. Ευβτροτηαδης Σ. Κατάλογος των κωδίκων της μεγΐδτης Λαύρας//Αγορειiixη βιβλιοθήxη. Paris, 1925. T. 2-3. P. 179.

6. Παπαδόπόυλός-Kεραμεύς Α. 'Ιεροδολλωxη Βιβλιοθγρxη Έν Πετρουπόλει.1899. T. 4, 5.

7. Арх. Владимир. Систематическое описание рукописей Московской Синодальной (Патриаршей) библиотеки. М., 1894. Ч. 1. С. 606; Фонкич Б. Л. Иоанн Сакулис. Страничка из истории участия греков в деле патриарха Никона//Festschrifr fur Fairy von Lilienfeld. Erlangen, 1982. S. 165-181.

8. Alexandropoulou О. The History of Russia in Works by Greek Scholars of the Seventeenth Century// Cyrillomethodianum. Thessaloniki, 1988.

9. Дмитриевский А. Архиепископ елассонский Арсений и мемуары его из русской истории по рукописи трапезундского Сумелийского монастыря. Киев, 1899; Δημητραxόπουλος Φ. Α. Άρδέυος Έλαδδόνος (1550 -1626): Βίος xαi έργα. Αθήγα, 1979.

10. Лопарев X. Повесть о смерти князя Даниила Александровича и о начале Москвы//Памятники древней письменности и искусства. 1901 № 141. Приложение. С. 7.

11. Фонкич Б. Л. Греческое книгописание в России в XVII в. (в печати).

12. Полное собрание русских летописей. СПб., 1908-1913. Т. 21. Ч. 1-2.

13. Попов А. Обзор хронографов русской редакции. М., 1869. Вып. 2. С. 207-214.

14. Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 131-204.

15. Русская историческая библиотека. СПб., 1909. Т. 13. Ст. 1 -144.

16. Сказание Авраамия Палицына/Под ред. Л. В, Черепнина. М.; Л., 1955.

17. Лихачев Д. С. Развитие русской литературы X — XVII вв. Эпохи и стили И Лихачев Д. С. Избранные работы. Л., 1987. Т. 1. С. 169; Лихачев Д С. Человек в литературе Древней Руси//Лихачев Д. С. Избранные работы. Л., 1987. Т. 3. С. 100-103.

18. Лихачев Д С. Поэтика древнерусской литературы//Лыхачев Д. С. Избранные работы. Л., 1987. Т. 1. С. 568.

Комментарии

1. Текст сообщения на XVII Международном конгрессе византинистов (Москва, 1991), основанного на материале диссертации «Ο Δiovυδioς Ιβηρί της xαι τo έρχο τoυ "Ιδτoρία της Ρωδiας», текст которой готовится к изданию на греческом языке. Тема исследования была предложена автору Б. Л. Фонкичем, под его руководством протекала первая стадия работы над рукописями, и, пользуясь возможностью, автор выражает ему глубокую признательность.

2. Имя Дионисия Ивирита встречается в научной литературе начиная с XIX в. Он упоминается как ученый святогорец, автор греческой «Истории России», как переводчик, справщик московского Печатного двора, автор сочинения против раскола и участник Московского собора 1666-1667 г. [1].

3. Текст приводится по всем известным спискам памятника: 1) Alexandr. 383/142 (1669) [2] (далее — А); 2) Sinait. 548/1849 (1673) [3] (далее — С); 3) Iber. 4294/174. L. 71 — 167 (XVII в., ранее 1697) [4] (далее — И); 4) Lavr. 1119/135 (1697). L. 1 — 132[5] (далее — Л); 5) Μεϊόxιον Πανιού Τάφου 333 (XVII β.,) [6. Τ. 4. Σ. 30] (далее — К); 6) Μεχόxιον Πάνινου Τάφου 23 (нач. XVIII β.) [6. Τ. 5. Σ. 36 — 37] (далее — Π) 7) Μουβείο Μπενάκη, Ταμείο Ανταλλαξίμων 233 (XVIII β., 1756(7) далее — Μ).

4-5. Нет Α, С, П.

6. Ρώδοων — И, К, Μ; Ρώβων τρουν τwν ΜoδΧόβων — Л.

7. xαiοί αρΧη — И; хαι η αρΧη — Л.

8-9. Нет Α, С, П.

10. δποδ — Α, С, П.

11. μεχαφραδθεχδα — А; μεΤαγραωθέν — Л.

12. δυλεΧθεiδα — Α.

13,16. παράΔίονυβίου ρακένδυτου καί αρΧιμανδρίχου μέγα (μεγαλου αρΧιμανδρίχου — Α) τwν Ίβήρων εΐς τήν ίμετέραυ διάλεκτον καχα τρ 1668 (ετος Χριδεου — C) Α, C, Π (Дионисием ракендитом и великим архимандритом Ивира на наш язык в лето 1668).

14. του ελαΧίδτου — Л.

15. конец надписания по И, Л; в Л дополнено αρΧίμα νδρίχου υπαρΧοντος εx τής μονής τwν Ίβήρων.

17. По всей вероятности, переводчиком Синопсиса был Козма Ивирит. См. [8; 10; 11].

18. Указание на «Степенную книгу» как на один из основных источников «Истории» Дионисия Ивирита принадлежит Б. М. Клоссу, которому я хотела бы также выразить свою признательность за консультации. Сравнительное исследование «Истории» и ее русских источников опиралось на издание «Степенной книги» [12], на описание состава третьего разряда редакции 1620 г. [13] и на издания сочинений, послуживших источниками этого типа Хронографа: «Основная редакция 1617 г.» [14]; «Иное Сказание» [15]; «Сказание Авраамия Палицына» [16].

19. Особенно заметно последовательное изъятие всех сведений о «греческой земле», от кратких формул летописного происхождения (например, «В цари же граде тогда царствуя Михаил Пафлегоненин» (С. 171) до развернутых сообщений, включая, конечно, и «Повесть о взятии Царьграда турками» (Степень 14. Гл. 18).

20. Например, наряду с решительными сокращениями в изложении русско-литовских отношений, известие о браке Василия Дмитриевича с дочерью Витовта Литовского (степень 13. Гл. 3) дано по сути дела как информация о внутренней русской истории, и от развернутого описания русско-литовских отношений, посольства за невестой и т. п. в греческой версии остается лишь указание на происхождение невесты.