Челобитная

«Изветное дело» об оскорблении царской «парсуны»,

1660 года.

В феврале 1660 года явился в Енисейскую съезжую избе «тюремной целовальник» Корнило Трофимов и заявить воеводу И. И. Ржевскому, что «тюремной сиделец, послуживец Еремия Пашкова, Ондрюшка Салтанов, сказывает за собою государево великое дело»... Салтанов немедленно приведен был к воеводе и подьячему В. Панову, и «в роспросе сказал: тюремной-де сиделец Григорей Плещеев стреляет из пищали по башне, а на той-де башне образ Всемилостивого Спаса. А при воеводе-де при Офонасье Пашкове и при Иване Акинфове ружья у него Григорья в тюрьме не было, а завел-де он то ружье при воеводе при Максиме Ртищеве и по се число у себя держит, и из тюрьмы выходить — стреляет по башням.

«Да он же-де, Григорей, которые служилые люди походят на государевы службы, и он-де, Григорей, жен их и дочерей [232] ворует, и как-де они приедут с служеб — и он им посмехается и их укоряет.

«Да он же-де Григорей, приходя в заднюю тюрьму, говорил, что-де Литва одолеет русскую силу. А слышали-де ту речь целовальники Корнилко Плехань да Ивашко Васильев. А ему-де (Плещееву) через такое великое дальное растояние почему было ведать?

«Да подал (Салтанов) лист, а сказал:дал-де ему тот лист Ивашко Прохоров Безруково посмотреть, а на листу написано парсуна (портрет), да назади листу написано русским письмом: «сий изразець Ивана Прохорова Безруково», да в другом месте написано: «сий лист Ивана Питиримова Игуменца».

«И спросил-де Ондрюшка ево Григорья Плещеева: «видал ли-де ты в лицах парсуну царя Ивана Васильевича (Грозного?) всеа Русии?» — И он-де Григорей ему Ондрюшке сказал: «видал-де!» — И он-де Ондрюшка тот лист ему показал, и он-де посмотря листа на тое парсуну плюнул и молвил: «что-де то-за чорт!?» — И бранил всякими непристойными словами И, он-де, Ондрюшка, ему молвил: «для-де ты чево так наругаешься, плюешь и бранишь такова великого государя парсуну?» — Потому-де он, Ондрюшка, про то в съезжей избе воеводе И. И. Ржевскому и подьячему Викуле Панову и известил, что-де такое великое дело потаить невозможно»...

Григорий Плещеев «в роспросе сказал»: «из тюрьмы-де по Спасской башне не стреливал, а стрелял-де с воеводцково двора воевода Максим Ртищев, а он-де в тое пору к нему, Максиму, хаживал, и в том-де он шлетца на тюремных целовальников, что он нарочно из тюрьмы не выхаживал и из пищали по башне не стреливал: тем-де ево поклепали! И к казачьим женам для блудново дела не хаживал и мужьям их тем не посмехался и челобитья-де на нево в том не бывало: и тем-де ево напрасно клеплют! И в заднюю-де тюрьму приходя, таких речей, что литовская сила рускую силу одолеет — не говаривал. А как-де он в заднюю тюрьму преж сего прихаживал, и к ним-де ходили целовальники. А пищалей-де у него в тюрьме ныне нет, а преж-де сего при М. Ртищеве пищаль у человека ево была, и человек-де ево с тою пищалью хаживал и стрелял птиц, и тем-де он кормитца, и в том шлетца на весь город. А парсуны-де, какову принес в съезжую табу Ондрюшка Тотарин, у него не видал, и на нее-де не плевывал, и никаких поругательных слов не говаривал: тем-де ево поклепали! И от нево-де, Ондрюшки, таких речей не слыхал, что-де парсуна царя Ивана Васильевича всеа Русии».

Тюремные целовальники Корнило Плехань и Иван Васильев [233] показали согласно с Григорьем Плещеевым, отвергая все обвинения Андрея Салтанова, о котором заметилн: «того-де они слыхали от Ондрюшки сами, что-де он, Ондрюшка, хочет теми затейками к Москве выбитца»...

Иван Питиримов показал, что «парсуну» дал ему Алексей Кузмин, «человек» Петра Бекетова, а он передал «тюремному сидельцу» ее, А. Салтанову, тайно от тюремных целовальников. Подпись «руским письмом» — его, Ивашки, «а польская-де подпись — неведомо чья рука».

А. Кузмин: «парсуну-де царя Ивана Васильевича всеа Русии» взял он у Федора Баскакова, который «ныне умер».

Тюремной сиделец Тарас Афанасьев: «в тюрьму-де приходя, Григорий Плещеев по многие дни говорил: «делал-де блудной грех с казачьими женами Ивана Чабычакова, да с Маринкою Кривухою». Да он же, Григорей, прихаживая к ним в тюрьму, говорил: «в Литве-де кровь льетца великая, а Литва-де справчива, кому-де Бог помощи подаст». Да он же сказал: «показал-де ему, Григорью, тюремной сиделец Ондрюшка Салтанову парсуну царя Ивана Васильевича всеа Русии, и он-де, Григорей, посмотря парсуны и плюнул — не так-де парсуна!» (т. е. — не похожа?..). А то-де слышали все тюремные сидельцы».

Тюремной сиделец Богдан Карташ: когда А. Салтанов показал им «парсуну царя Ивана Васильевича», Гр. Плещеев «посмотря, избранил и плюнул», говоря: «не такова-д е парсуна царя Ивана Васильевича»... По башням он, действительно, стрелял, но перестал это делать, когда тюремные сидельцы ему заметили, что на Спасской башне «стоит Спасова чюдотворная икона...» Но Плещееев не говорил таких речей, что «Литва руских людей осилеет», что «Литва-де справчива — разорят-де и Москву» и проч.

Другие тюремные сидельцы (6 человек) показали согласно с Б. Карташом, а некоторые ничего по этому делу «не ведали».

Боярский приговор по делу: «169 году, октября в 3 день, бояре слушав сее отписки (т. е. — отписку Енисейского воеводы И. И. Ржевского) и роспросных речей приговорили: Григорья Плещеева, за непристойные ево слова, бить кнутом, а Ондрюшку Салтанова бить вместо кнута батоги — на што он тое парсуну принимал и у себя держал».

Грамота И. И. Ржевскому об исполненин боярского приговора (Гр. Плещеева велено «бити кнутом на козле») послана 15 ноября 1660 года. (Ibid., столбец № 533).

Текст воспроизведен по изданию: Бытовые черты XVII в. // Русская старина, № 3. 1894