-

ЗАМЕТКА О ССЫЛКЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ СИМЕОНА БЕКБУЛАТОВИЧА. ¹

«Этот Государь (Годунов) был несчастен, а несчастные всегда виноваты».

Екатерина II.

29 Марта 1606 года, отправлена из Москвы была следующая грамота в Кирило-Белозерский монастырь:

«От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всеа Русии богомольцу нашему Кириловскому игумену Селиверсту иже о Христе с братиею. По нашему указу послан в Кирилов монастырь царь Семион Бекбулатов с Ефимом с Бутурлиным да с Григорием с Образцовым. И как к вам ся наша грамота придет, а Ефим и Григорей с царем с Семионом приедут, и ты б царя Семиона постриг со всем собором честно и покоити его велел в монастыре против того как старца Иону Мстиславского; а как царя Семиона пострижешь, и ты б о том отписал к нам к Москве с Ефимом да с Григорием, чтоб нам про то было ведомо. Писана на Москве лета 7114, Марта в 29 день». ¹

Ровно через два месяца, а именно 29 Мая 1606, то-есть, через 12 дней после переворота, царь Василий Иванович Шуйский отправил в Кирилов монастырь следующую грамоту: [203]

«От царя и великого князя Василья Ивановича всеа Русии в Кирилов монастырь богомольцу нашему игумену Сильверсту с братьею. Послали есте к вам в монастырь Федора Супонева, а велели ему взяти у вас старца Стефана, что был царь Семион Бекбулатов, и ехати с ним по нашему указу где ему велено. И как в вам в монастырь Федор Супонев приедет, и вы б Федору Супоневу старца Стефана отдали со всем, что у него есть; а как Федору старца Стефана отдадите и которого числа он из монастыря поедет, и вы б о том к нам отписали тотчас, чтоб нам про то ведомо было вскоре. Писана на Москве лета 7114 Маия в 29 день». ³

Слепого старца отправили в Соловецкий монастырь; но об этом, как видим, в грамоте царя Василия к Кириловскому игумену умалчивается: Кириловская братия повидимому не должна знать, куда увозят старца Стефана.

Сопоставляя эти грамоты, видим в них существенное различие. В первой велено Симеона Бекбулатовича постричь честно и покоити, как покоили князя Ивана Феодоровича Мстиславского. Во второй — его увозят неизвестно куда и следовательно лишают его покоя. Как же объяснить следующую отписку князя Дмитрия Михайловича Пожарского с товарищами в Кирилов монастырь от 25 Июля 1612 года, из Ярославля?

«В Кирилов монастырь игумену Матвею с братьею, бояре и воеводы и Дмитрей Пожарский с товарищи челом бьют. Бил нам челом старец Стефан Бекбулатов, а сказал: велел-де его постричь в Соловецком монастыре (sic) вор, что был на Москве, рострига Гришка Отрепьев, и ныне-де ему в Соловецком монастыре нужа великая, и нам бы ему велети быти в Кирилове монастыре. И по совету всей земли велели есмя старцу Стефану Бекбулатову быти в Кирилове монастыре, и на Соловки о том от нас отписано же, а велено старца Стефана с Соловок отпустить и проводити до Кирилова монастыря Соловецким служкам. И как к вам в Кирилов монастырь старец Стефан Бекбулатов и с ним Соловецкие служки приедут, и вы б старца Стефана у тех Соловецких служек взяли и устроили его в Кирилове монастыре... келью и покоили его по монастырскому чину, как и протчую братью». [204] А как в Кирилов монастырь возмете, и вы б о том к нам отписали, а отписку велели отдать в монастырском приказе Тимофею Осиповичу Витовтову да дьяку Миките Дмитриеву, чтоб нам про то было ведомо. Писан в Ярославле. Лета 7120, Июля в 25 день». ⁴

Здесь явная неточность, и к тому же противоречие. С одной стороны старец Стефан якобы жалуется на «вора», сославшего его в Соловки, но сам просится обратно из того монастыря, куда сослал его Шуйский и где ему «нужа великая», в тот монастырь, куда отправил его этот же «вор» покоить и постричь честно. Видимо, пребывание в Кирилове было лучше Соловецкого.

Заметим еще оттенок в отписке князя Пожарского.

В первой из приведенных грамот сказано: «покоити» его как Иону Мстиславского; Здесь же, хотя и повторено слово «покоити», но словно из предосторожности добавлено «по монастырскому чину, как и прочую братъю», то-есть, не делая для него исключений. Конечно Кириловская братия, владея подлинным документом 29 Марта 1606, должна была усмотреть неточность в изложении князя Пожарского.

Между тем обвинение за ссылку Симеона Бекбулатовича лишь косвенно падает на Шуйского. Так автор любопытного исследования о царе Симеоне главным образом обвиняет в его заточении «Растригу», хотя и называет Кириловскую обитель для Симеона «гостеприимным кровом». ⁵

Мог ли князь Д. М. Пожарский не знать, куда именно сослали человека, бывшего в подозрении у Годуновых, и кто именно его сослал?

В записи на верность службы Годунову сказано: «Царя Симеона Бекбулатовича и его детей, и иного никого, на Московское государство не хотети видети, ни думати, ни мыслити, ни семьитись, ни дружитись, ни ссылатись с царем Симеоном, ни грамотами, ни словом не приказывати, на всякое лихо, ни которыми делы, ни которою хитростию по сему крестному целованию; а кто мне учнет о том говорити, или кто учнет с кем о том говорити и мыслити, что царя Симеона, или сына его, или иного кого ни буди на [205] Московское государство посадити, и яз то сведаю или услышу от кого ни буди, и мне того взымати и привести к Государю». ⁶

До сих пор неясно, чем заслужил Симеон Бекбулатович опалу Годунова. Нет-ли о том намека в переписке Литовского канцлера Льва Сапеги? Первый том этого нового издания, содержащего в себе «весьма ценный материал для истории России конца ХVI столетия», напечатан в 1892 г. в Львове (Prochaska А. Archivum domus Sapiehanae t. I, continet codicem epistolarum 1575–1603. Lwow, 1892. ХХХV+577).

В письме Оршанского державца Андрея Сапеги (брата Льва) от 6 Июня 1598 г. говорится о походе Бориса против Татар: «Когда Борис собирался против Татар, некоторые князья и думные бояре, а главным образом князь Бельский и Федор Никитич (Романов) со своим братом, и с ними много других, но конечно не все, не желая иметь Годунова великим князем, хотели избрать некоего Симеона (Szuhalejowego?)». Приводя эти слова, г-н Пташинский делает следующее примечание: «Здесь конечно идет речь о Касимовском хане Симеоне Бекбулатовиче». ⁷

В присяге царю Федору Борисовичу (1605) повторяется предостережение о Симеоне, причем он назван непосредственно перед Растригой. «Также мне Симеона Бекбулатовича и иного никого на Московское государство не хотети, и с ним не знаться, и не дружиться, и не ссылаться грамотками, и словом к нему ни на какое лихо не приказывати и к вору, который называется князем Дмитрием Углицким, не приставати» и пр., «и того вора, что называется князем Дмитрием Углицким, на Московском государстве видети не хотети». ⁸

Отметим важную недомолвку. Того «вора», которого при царе Борисе называли Отрепьевым — при царе Феодоре Борисовиче этим именем не называют. Растриге это помогло. Явившиеся к нему в [206] 1605 году из под Кром сказали: «По смерти Борисовой, сыну его в том присягать и его за государя иметь хотели; а против Гришки Отрепьева, которого он быть именовал, противостоять обещались. Но форма присяги инако нам выдана была, не так как мы разумели, понеже в оной форме имя Гришки не упомянуто... Мы же совершенно остереглись и единогласно сказали, дабы ты, яко природный Государь, по восприятии престола святой памяти предков своих, над нами благополучно в многолетние времена государствовать изволил». ⁹

Что побудило правительство Федора Годунова скрыть имя Отрепьева? Вероятно на то были веские причины; ибо нетрудно было среди надвигавшейся смуты предвидеть, что такое умалчивание об Отрепьеве не могло пройти даром.

Как бы то ни было, но в присяге Федору Борисовичу Годунову имя «вора» стоит рядом с именем Симеона. И тот и другой почитались опасными для Годуновых.

В присяге Растриге осторожность относительно Симеона не соблюдена: «Целую крест Государыне своей Царице и Великой Княгине иноке Марфе Феодоровне всея России и прироженному Государю своему Царю и Великому Князю Дмитрию Ивановичу всея Руси... и на его Государя не искати и не мыслити и не изменяти им государям ни в чем» ¹⁰. О Симеоне ни слова.

В присяге Шуйскому имя Симеона также не упомянуто; но через двенадцать дней по воцарении Василия Ивановича он отсылает его в Соловки.

Царь Симеон считает виновником своей слепоты Годунова. Приведем слова современника, лично знавшего Кушалинского изгнанника.

«В день своего рождения Царь обрадовал заточенного Симеона... прислал ему при своем письме вина Испанского. Симеон и служитель, его выпив за царское здоровье, оба в короткое время ослепли. Царь Симеон слеп и теперь. Я слышал о том из собственных уст его». ¹¹ [207]

Прав ли был Симеон, заподозревая Годунова, это вопрос нерешенный: обвиняли же Бориса не только в смерти царя Феодора, но даже и сестры царицы Ирины.

По поводу всех этих обвинений припомним слова Екатерины Второй. Приписываемые Годунову злодеяния она называет «мнимыми «. «Я говорю мнимыми, ибо... их много, которых... кто бы то ни был не мог бы доказать». О Годунове она выражается так: «Этот государь был несчастен, а несчастные всегда виноваты; многие историки наговаривали на него по наслышке или по молве, распущенной его врагами или противными ему партиями». ¹²

Что касается до Растриги, то и он винит Годунова в ослеплении Симеона. В отписке своей к Борису он прямо говорит ему: «царя Симеона ты лишил зрения» ¹³. Этот упрек не служить ли свидетельством сочувствия Растриги к пострадавшему Симеону? При Растриге изгнанник в Москве, тогда как при Годунове он в Тверском селе своем Кушалине.

О гонении на Симеона при Растриге упоминает Никоновская летопись; но может ли она служить образцом беспристрастия? Не говорит ли она о ссылке Симеона Ростригою «в Соловки, тогда как сослан он туда Шуйским? Почему же мы должны верить ее словам, что Симеон приехал в Москву «для обличения обманщика и его замыслов?» ¹⁴ А между тем на этих словах построено и дальнейшее: «Речи слепца вероятно произвели сильное впечатление на народ» и т. д. и вот, опасаясь народного бунта, самозванец захотел предупредить опасность удалением и пострижением Симеона». ¹⁵

Если сравнить положение Симеона при Годунове и при Шуйском, то увидим существенную разницу. При первом он хотя и в сильном подозрении, но живет у себя, в своем Кушалине; при Шуйском он немедленно отсылается в Соловки, где терпит «нужу великую». Не видеть в Шуйском гонителя Семеону довольно трудно, а между тем он выставляется как бы в стороне: главные обвинения в гонении на Симеона сосредоточиваются на Годунове и на Ростриге. Нельзя однакоже не признать, что хуже всего пришлось терпеть [208] Симеону не при Годунове, а именно при Шуйском, когда он в Соловках терпел «нужу великую».

Хотя вышеприведенная грамота 1612 написана не от лица одного князя Пожарского, а и других бояр и воевод, но назван только князь Пожарский, как главный воевода. Здесь он ни в каком случае и никем не заслоняется. Самая же грамота в Актах Археографической экспедиции озаглавлена так: «Отписка воеводы князя Дмитрия Пожарского с товарищами». Далее следуют слова «в Соловецкий монастырь», а между тем текст отписки начинается со слов: «В Кирилов монастырь игумену Матвею» и пр., следовательно отписка не в Соловецкий, а в Кирилов монастырь. Такая описка именно в этом акте весьма сбивчива. К тому же в примечании к акту говорится: «Подлинник, находящийся в Архиве Соловецкого монастыря, писан столбцом и, быв запечатан пакетом, имеет на обороте надпись: в Кирилов монастырь игумену Матвею с братьею. Там же подпись: дияк Микита Димитриев, в низу: от князя Дмитрия Пожарского» ¹⁶.

Князь Д. М. Пожарский в том же Июле месяце 1612 года из того же Ярославля отписывает к Вычегодцам с приложением списка переговоров, которые велись в Ярославле с Новгородскими посланниками, переговаривавшими от лица Швеции. На вызов к решительным действиям в виду задержки послов (митрополита Филарета и князя В. В. Голицына) князь Д. М. Пожарский высказывается так: «надобны были такие люди (как послы) в нынешнее время». Он жалеет, что их нет на лицо, как руководителей, но при этом умалчивает о митрополите Филарете (Романове) и говорит: «только бы ныне такой столп, князь Василий Васильевич (Голицын) был здесь, и об нем бы все (sic) держались, и яз к такому великому делу мимо его не принялся; а то ныне меня к такому делу бояре и вся земля сильно приневолили» ¹⁷. «В Нижегородском ополчении на первых порах что-то не ладилось» ¹⁸. Не объясняется ли этим мнение, высказанное современником, близко следившим за движением князя Пожарского: «Косно и медленно о шествии промышляше некоих ради междоусобных смутных словес» ¹⁹. [209] Тоже говорится в Летописи о мятежах: «Бысть в начальниках и во всех людях смута велия» ²⁰. На тоже намекает и Тимофеев в своем Временнике. «Толик в нас от слабости страхования несогласного нашего разгласия и небратолюбнаго расстояния возгнездился недуг. Яко же град от града отстоим, или места некая многими между себе поприщи разни, тако и мы друг друзе любовным союзом растояхомся, к себе кождо нас хрепты обращахомся, овии к Востоку зрят, овии же к Западу». На отсутствие единства в вождях Низовской рати намекают и слова архимандрита Дионисия, обращенные к князю Пожарскому: «Бога ради, государи, положите подвиг свой во едино избранное место, на благообразный земский совет; сами веете, что ко всякому делу едино время надлежит, безвременное же всякому делу начинание суетно и бездельно бывает; хотя и будет и есть у вас которые недоволы, Бога ради отложити то время, чтобы нам всем во едином совете положим о Государе, кого нам даст в Троице славимый Христос Бог наш». ²¹

Князь Пожарский ясно говорит, чей он сторонник, и потому весьма сомнительно его сочувствие к царю Симеону, шурину князя Федора Ивановича Мстиславского, определенно примыкавшего к Романовым. Не отсюда ли и распоряжение князя Пожарского «покоити» Симеона лишь за уряд с прочею братиею, тогда как «Растрига» предписывает его «покоити» как Иону Мстиславского, чьею памятью он дорожил и крест которого, как известно, им был предъявлен ²². Положение Ионы Мстиславского, т.-е. «государева племянника» князя Ивана Феодоровича, не могло не быть почетное, не смотря даже на удаление его от дел в 1586 году. Его сын князь Феодор Иванович продолжал занимать иметь большое значение при дворе не только царя Феодора, но и Бориса Годунова. (Между удалением Мстиславского и опалою Шуйских существенная разница, даже и в годах: 1586 и 1587).

К Августу месяцу того же 1612 года, но уже когда стан князя Пожарского был в Троицкой Сергиевой Лавре, относится письмо его к иноземцам, просившимся на Русскую службу. В этом письме [210] князь Пожарский делает небеспристрастную оценку Маржерета и собственною властию прекращает ему доступ в Россию ²³.

При этом князь Пожарский сводил с Маржеретом личные счеты. В 1611 году, когда князь Пожарский, находясь в войске предводимом Ляпуновым, победоносно наступал на Поляков в Белом городе Москвы и был изранен, он встретил отпор в лице Маржерета, прибывшего с гетманом Жолкевским и тогда находившегося в Польской службе ²⁴.

Если допустить, что Симеон Бекбулатович мог быть обманут, и когда за ним приехал гонец Шуйского Ф. Супонев, его могли убедить, что ссылают его в Соловки по приказанию «Растриги», то не мог же он не узнать о перевороте 17 Мая, по воззваниям самого Шуйского, которые были известны в Соловках, как и повсюду. Событие 17 Мая 1606 никем не скрывалось... Напротив того, оправдание переворота входило в особые рассчеты Василия Ивановича Шуйского. Этому «оправданию» как нельзя более способствовал известный «извет» Варлаама, действительное значение которого в настоящее время выяснено. ²⁵

Мы не имеем подлинного письма Симеона к князю Пожарскому, а видим только ссылку последнего на его же слова. Здесь ответственность лежит всецело на князе Пожарском. Тем выразительнее противоречие в его словах.

С подобными неточностями князя Пожарского мы не раз встретимся впоследствии...

Граф Сергий Шереметев.

31 Декабря 1892. С.-Петербург.

Комментарии

1. Прямой потомок ханов Золотой орды, Казанский царевич Саин-Булат, во св. крещении Симеон Бекбулатович — одно из достопамятнейших лиц в Русской истории XVI и XVII веков. Своим положением напоминает он Князя-Кесаря Рамодановского при Петре Великом. Как бы слагал с себя тяготу внешнего представительства, Иоанн Грозный посадил его царем на Москве и венчал царским венцом, а сам назвался просто Иваном Московским и выехал жить из Кремля на Петровку, предоставив Симеону Бекбулатовичу власть и царские почести. Потом много лет Симеон был Тверским великим князем; при Федоре лишили его княжества и сослали в Тверское село Кушалино, потом ослепили и постригли в монашество. Могила его в Московском Симоновом монастыре. Женат он был на дочери того самого князя И. Ф. Мстиславского, который в том же Кирило-Белозерском монастыре носил имя старца Ионы. Отдельное сочинение о нем составлено Я. В. Лилеевым (Тверь, 1891, 124 страницы). Надо полагать, что при дальнейшей разработке еще определеннее выяснится это своебытное и сочувственное по судьбе и деятельности своей лицо. П. Б.

2. Акты Арх. Эксп. ч. II, 96–97.

3. Акты Арх. Эксп. ч. II, 103.

4. Акты Арх. Эксп. ч. II, 356 (по опечатке 266).

5. Лилеев. Ц. Симеон Бекбулатович. Тверь, 1891, стр. 119–120.

6. Акты, Арх. Экспед., II, 59.

7. С. Пташинский. Переп. Лит. Канцл. Льва Сапеги в Журн. Мин. Нар. Пр. Янв, 1893 стр. 1. Материал этот имеет первостепенную важность.

8. Собр. Гос. Гр. и Дог. ч. II, 192.

9. Из письма Растриги, напечатанного в Собр. Госуд. Гр. и Догов., ч. II, стр. 196–197, по латини и в Русском современном переводе, при чем сохранено слово форма, тогда новое для Русского уха. П. Б.

10. То же.

11. Маржерет, Сказания современников о Димитрии Самозванце. СПБ. 1859, I, 286–287.

12. Antidote. Осмнадцатый Век. М. 1869, IV, 290–291.

13. Соловьев, Истор. Рос. т. VIII, 96.

14. Никоновская Летопись. СПБ. 1792, VІII, 30, 73.

15. Лилеев. Симеон Бекбулатович. Тверь, 1891, стр. 118–119.

16. Акты Археогр. Экспед. II, 356.

17. Акты Арх. Эксп. II, 360 (по опечатке 270).

18. А. Барсукова. Род Шереметевых, ч. II, стр. 282.

19. Авраамий Палицын. Сказание. М. 1822, стр. 263.

20. Летопись о многих мятежах. М. 1788, стр. 247.

21. Русская Историч. Библиотека. Спб. 1892 г. XIII, 463. Акты Арх. Эксп. II, 342–343.

22. Bussowii Chronicon, cap. II, стр. 19. изд. Арх. К. т. I. Спб. 1851.

23. Собр. Госуд, Грам. ши Договоров, II, 604–607.

24. Карамз. т. XII, стр. 288.

25. Платонов.

Текст воспроизведен по изданию: Заметка о ссылке великого князя Симеона Бекбулатовича // Русский архив, № 2. 1893