-

ПИСЬМО КНЯЗЯ ДМИТРИЯ МИХАЙЛОВИЧА ПОЖАРСКОГО К РИМСКОМУ ИМПЕРАТОРУ МАТИАСУ, ПОСЛАННОЕ ИЗ ЯРОСЛАВЛЯ, 20 ИЮНЯ 1612 ГОДА. ¹

Светлейший и пр.

Великого княжества и всего Русского Царства все князья и бояре, вместе с ними вся земля московская, высокого и низкого сословия, и я избранный губернатор, стольник и князь Димитрий Михайлович Пожарский (Poziarsky) [105] всеподданнейше кланяемся вашему императорскому величеству. Известно будет вашему императорскому величеству, что с давних лет, блаженной памяти наши прежние цари и великие князья всей русской земли с прежними блаженнейшей памяти римскими императорскими величествами, а также и с вашим императорским [106] величеством во всякое время, при изъявлении братства и дружбы, находились в добрых сношениях, и в нужде помогали друг другу сокровищами и другими вещами, что и случилось еще незадолго пред сим, когда ваше державнейшее императорское величество вели войну с турецкими (terkischen) султанами: наш [107] милостивейший государь, блаженнейшей памяти державнейший царь и великий князь Федор Иванович всея Руси самодержец, по требованию вашего величества, ради дружбы и христианской веры, оказал свою дружбу вашему величеству и подал помощь против врагов вашего величества и врагов всего христианства, против турецкого султана; он послал вам на помощь с своими послами много сокровищ. Наши прежние цари и великие князья во всякое время с бывшими римскими императорскими величествами были в любви и братстве; а потому, мы и не можем не дать знать вашему величеству о большом несчастий и погибели московитской земли, а равно и о большом злодеянии, которое чинит теперь земле этой Сигизмунд, король польский. При жизни блаженной памяти царя и великого князя Бориса Федоровича (Poris Foderoviz) всея Руси, польский король Сигизмунд отправил великого канцлера польского, Льва Сапегу (Lew Sopiega) и других господ для трактования о мире и согласии между двумя государями; чего король польский от царя и великого князя Бориса Федоровича требовал, то и исполнилось: они заключили мир между собою на 22 года, с лета, как пишут по русскому счислению, семь-тысяч-тридцать-первого. Когда мир был заключен, наш всемилостивейший царь и великий князь Борис Федорович, а равно высокохвальное королевское величество Сигизмунд утвердили сей мир между собою клятвою, чтобы сии государи в-течение означенных лет жили в братстве и в дружбе, не имели между собою неприязни, не нападали, на земли пограничные, не посылали друг другу в землю [108] войско, не пропускали друг к другу в землю неприятеля, и не помогали врагам провиантом, ни деньгами, ни людьми.

Три года спустя после заключения сего мира, явился мошенник, монах (Munich), чернокнижник, по имени Гришка Отрепьев (Griska Otrepiet), который убежал из русской земли в Польшу и выдал себя за царя Димитрия Угличского (Oglecz), говоря, будто он державнейшего царя и великого князя Ивана Васильевича (Iuuan Wasiliuiz) сын; но тот Димитрий, который был царя и великого князя Ивана Васильевича сын, уже более тридцати лет как помер. И вот, когда явился злодей монах, пристали к нему польские паны, бывшие на границах, именно князь Адам и его брат князь Константин Вишневецкие (Wischnioweczku), также некоторые другие, которые охотно видели кровопролитие в христианстве. Услышав это, воевода (weiwoda) сандомирский по имени Георгий Мнишек (Gorgio Mnisska) поверил словам сего монаха-злодея, привел его к королю польскому Сигизмунду и сказал, что это Димитрий, царя Ивана Васильевича сын, и что он это заподлинно знает. После сего злодей просил его королевское польское величество о помощи, чтобы ему сделаться царем на Москве (Moschkau) и прийдти в государство, насулив его королевскому величеству отдать много городов и земель в русской земле.

Его королевское величество поверил злодею, и, изменив и клятве и миру, который заключил с царем и великим князем Борисом Федоровичем, дал ему злодею помощь и пособие, почтил его многими дарами и подарками и приказал своему войску идти с ним. Воевода сандомирский Георгий Мнишек обещал этому злодею отдать свою дочь Марину в супруги, и дал ему много денег и добра, и сам пошел с ним на границу; Блаженной памяти царь и великий князь Борис Федорович, услышав о таком великом злодеянии, совершаемом в государстве, послал к Сигизмунду, королю польскому, и ко всем князьям и господам, и ко всему совету духовного и светского сословия, а послал он того самого злодея-монаха отца, именно Смирного-Отрепьева (Smanogo Trepigo)... Его царское высочество писал к его королевскому величеству письмо, уведомлял короля о его злых деяниях, что он был монах и чернокнижник, убежал из русской земли от смерти, выдал себя за Димитрия, царя Ивана Васильевича сына, и требовал, чтобы сего злодея поставили против его отца и чтобы его королевское величество не давал [109] тому злодею веры, не нарушал присяги и мира, не проливал бы христианской крови. Поелику его польское королевское вел и нечестно, а вместе с тем вельможи и весь совет не хотели склониться к миру, желали проливать христианскую кровь, помогали скрывать злодея и не допустили его увидеться с отцом, а задержали долгое время присланного Смирного-Отрепьева (Smirnogo Trepigo) и потом отпустили его; а король написал к нашему царю и великому князю, что он злодею, который называет себя князем Дмитрием (Mitrai) не верит, не даст ему помощи, и не нарушит мира. И недолго спустя после этого, вышеименованный злодей, по повелению его королевского величества, и воевода сандомирский с подобными им собрались, привлекли к себе много польского и литовского войска, пришли на русские границы и послали письма ко всем вельможам, находящимся на границах и в городах, что он Димитрий, царя и великого князя Ивана Васильевича сын, и сандомирский дал ему такое свидетельство. Царь и великий князь Борис Федорович, услышав такое злодеяние, послал в Польшу к королю своего посланника Посника Огарева (Posnik Ocharew), чтобы король не давал веры сему злодею, потому что он не Димитрий, а монах, злодей, по имени Гришка Отрепьев (Grisko Otrepio); равномерно святейший патриарх Иов (Igaw) всея Руси, также митрополиты, и архиепископы, и все духовенство писали к архиепископам и к епископам и ко всем духовным, чтобы сему не верили, что это монах и чернокнижник, что он был осужден, но убежал от казни и выдал себя за Димитрия, — дабы не было проливаемо христианской крови и не был нарушен мир. Но его королевское величество, и вельможи, и весь совет не обращали на это внимания, отклоняли посланника Посника Огарева хитрыми словами, что не поверят злодею, не нарушат мира и не дадут помощи ему, а если воевода сандомирский с злодеем уже отправился к русским границам, то велят воротить его и накажут за это. Но все это было только обещано, а его королевское величество не исполнил ничего. Сандомирский и другие польские вельможи с большою силою, а равно и злодей этот, пришли на границе к городам Путивлю (Putimli), Чернигову (Cziernigo) и к другим городам и обложили их, а злодей-монах разослал свои письма, что он Димитрий, царя Ивана Васильевича сын. — Города, видя это, и ради избежания кровопролития, поверили ему и думали, что это правда, не зная, что Димитрий умер, [110] и сочли его за своего государя; но те вельможи и князья, которые знали о смерти Димитрия, сражались против злодея и польского войска, и много убили у него народа. Когда же сандомирский Георгий Мнишек обратился в Польшу, требуя от его королевского величества более войска в помощь, чтоб довершить свое злое намерение, то в это самое время, по Божию промыслу и за великие грехи наши, всемилостивейший царь и великий князь наш умер в Бозе, и вся земля, после смерти его, возмутилась; пролито много невинной крови, поверили злодею и подчинились ему. Тех же вельмож, которые знали истину и не хотели покориться ему, связанных насильно привлекали к нему. Таким образом злодей, посредством своих ухищрений и помощию польского короля, вступил в Москву, получил корону и седалище московитского царства, принял титул царя всея русские земли и, сменив нашего святейшего патриарха Иова, на место его посадил другого патриарха, по имени Игнатия, которого привез с собою. Посоветовавшись с этим Игнатием, он написал к польскому королю и к князьям и господам духовным и светским, а писал именем патриарха, и митрополитов, и архиепископов, и бояр, и воевод высшего и низшего сословия всего московитского государства и, подделав их подписи, представил свидетельство, что он истинный сын Ивана Васильевича, настоящий наследник. Это же он писал и к польскому королю и воеводе сандомирскому, послав им притом много казны, которую прежние цари и великие князья собирали в-течение многих лет. После этого воевода сандомирский Георгий Мнишек со многими польскими вельможами и большою ратью пришел в Москву; он привез с собою свою дочь Марину, по обещанию, и выдал ее за Димитрия. Вместе с сандомирским прибыли послы его королевского величества к сему злодею; посланники сии назывались Николай Алесницкий, кастелян Малохоский и Александр Гассевский, придворные юнкеры польского короля, и поздравили злодея со вступлением на престол. Его королевское величество изъявлял ему свою дружбу и, как он, с его помощью, сделался царем в русской земле, то требовал, чтобы он за то уступил ему много городов и земель на Руси, как было прежде условлено. Польские войска, пришедшие с ним, по повелению злодея, начали посрамлять русскую христианскую веру, угнетать Московитян: силою отнимали у мужей жен, у отцов дочерей, грабили, притесняли и убивали народ [111] земли русской, и чинили многие другие постыдные и порочные дела. Кроме того, вышепомянутый злодей-монах согласился с польским войском, и хотел убить митрополитов, архиепископов, епископов, а равно бояр и воевод из всех сословий, и подчинить Русское Государство польскому королю; но так как московская земля велика и пространна, так что из дальних стран, например из Астрахани, Сибири и пр., далек путь, а русские войска находились в тамошних городах, также некоторые были отправлены в Грузию (Grusinien) для охранения земли, и в Крым (Krimssokaiuen) для защиты против Турок; те же войска, которые находились в Москве и знали злодея, не смели восстать против него. Когда, наконец, войска из далеких стран сошлись, они, сговорившись согласно, представили злодею его злые намерения и убили его. Некоторые польские войска, желая защищать его, старались убивать русских воинов; но русская рать защищалась и убила нескольких Поляков; воеводу же сандомирского с его дочерью и всею роднею, Вишневецкого и других польских князей и вельмож и польское войско московитские князья и вельможи берегли, чтобы им не было причинено оскорбления, Что касается до польских послов, им не причинено никакого зла, напротив им-оказан всякий почет и уважение: их снабдили провиантом, яствами, питьем, как следует. Вскоре после смерти злодея, бояре, воеводы и вся земля высшего и низшего сословия условились и выбрали царем и великим князем близкого родственника (друга) прежнему царю, князя и государя Василия Ивановича Шуйского (Ssuiski), и сделали его царем и великим князем над всею русскою землею. Царь Василий Иванович отправил к его величеству королю польскому своего посла, князя Григория Волконского и секретаря Андрея Иванова, уведомляя короля о своем восшествии на престол и велев ему сказать также: что он нарушил свою присягу и заключенный мир, отчего произошло такое великое бедствие и кровопролитие в христианстве; чтобы его королевское величество отказался от таких дел, жил с царем по-прежнему в дружбе и согласии, как жил он с прежним царем и великим князем Борисом Федоровичем; чтобы он прислал послов к царю и великому князю и убедился в великой своей несправедливости, в большом ужасном несчастий, причиненном им московитской земле, которое он намерен опять исправить. На это Сигизмунд, король польский, отписал с послами царя и [112] великого князя, что для всяких хороших дел хочет прислать посла к его царскому высочеству, пошлет к тем послам, которые теперь в Москве, и прикажет им, чтобы они повторили и подтвердили все добрые дела. За тем он отправил своих послов к нашему милостивейшему государю царю и великому князю Василию Ивановичу всея Руси и пр., — по имени Станислава Витовского (Witowsko) и князя Яна Соколинского (Sokolynskeha) с хитрыми речами, что будто бы они пришли за добрым делом; а сам король советовался с своими вельможами, как бы погубить московитское государство, и решили произвести в русской земле большой раздор, пролить христианскую кровь, и распустили молву во всех пограничных местах московитского государства, будто тот злодей, который был государем в Москве, ушел и теперь находится в Польше, и что не его убили, а какого-то цирюльника, похожего на него. Вслед за тем отправили на московские границы, в Северскую Землю (Siwerischen Lenderen) другого злодея, родом и происхождением Жида, и тот назвал себя царем и великим князем, бывшим в Москве и убежавшим из Москвы в Польшу. К нему пришли на границы, по повелению его королевского величества, Адам Вишневецкий и Ян-Петр Сапега, выдавая себя за капитанов, с другими полковниками, как-то Александром Сборовским и господами Кискиничем (Kisskiniczen), и многие другие господа и ротмистры с большою ратью. Также распускали ложные письма по всей северской (Siberische) стране, что злодей есть истинный царь и великий князь Димитрий; многие пограничные города поверили этим письмам, и некоторые злодеи, для своей пользы, пристали к нему, обещаясь с польским и русским войском сражаться против Московитян за него. Это произвело в народе большое несогласие, и кровопролитие усилилось еще против прежнего. Многие города на польской границе принуждены были сдаться злодеям, страшась погибели. Потом злодей дерзнул с польскими и русскими войсками и злодеями, к нему приставшими, отправиться на великое царство московское, что и сделал. Прибыв под Москву и расположившись станом, он начал посылать отряды во все города и местечки; эти отряды разоряли московитское великое княжество, жгли города и села, убивали многих христиан, некоторых брали в плен, проливая без милосердия христианскую кровь, и беспрестанно приступали к Москве. Послы же, отправленные его королевским величеством [113] Сигизмундом, бывшие в это время в Москве, по приказанию своего государя не могли сделать ничего хорошего, потому что видели, как земля погибает, о чем уведомляли своего короля; также не могли они отослать польское войско, пришедшее с злодеем, ни остановить великое кровопролитие. Рассуждали о великих делах, требовали много городов и такое несметное множество сокровищ, что и написать невозможно; говорили с вельможами и обязались заключить малый мир (перемирие) между нашим государем царем и великим князем Василием Ивановичем всея Руси и пр. и между королем, на четыре года, с тем, чтобы наш всемилостивейший царь и князь отпустил в Польшу сандомирского с дочерью и всех других польских вельмож, которые тогда находились в Москве. За это король обязывался, коль скоро уведомят его послы о выезде сих вельмож, отозвать польское войско из-под Москвы, а потом уже приступят к рассуждению о делах, о причиненном вреде и исправлении его королем, о заключении вечного мира и прекращении войны. Все сие должно быть производимо на границах, послами обеих сторон. Наш царь и великий князь утвердил все пункты присягою и письмами, а со стороны польского короля присягали также польские послы, бывшие тогда в Москве. Тогда отпущены послы царем нашим в Польшу с большим уважением, а вместе с ними отправили воеводу сандомирского Георгия Мнишека с дочерью, также много других польских вельмож, с прислугою, которые содержались в Москве. При семь сандомирский, сын его, сенатский староста, также Георгий Мнишек, Сигизмунд Тарел и многие другие вельможи дали присягу за себя и за польский народ, бывший тогда в Москве, не идти к злодею, находившемуся тогда под Москвою, не иметь связей с польским войском, бывшим под Москвою и не причинять никакого вреда московитской земле. Тогда наш всемилостивейший царь дал им конвой до границы. Сандомирский, вышед из города, нарушил свою клятву, обратился к польскому войску, стоявшему под Москвою с злодеем, требуя, чтобы выслали ему на встречу отряд для разбития московитского отряда, сопровождавшего его. Злодей исполнил требование сандомирского, послал отряда, войска, который частию убил, частию полонил конвойных, совершенно неприготовленных к этому. Таким образом воевода сандомирский прибыл в лагерь к злодею с своею дочерью, выдал свою дочь за другого злодея, долго пробыл в лагере [114] его, укрепляя злодея во всех его злоухищрениях. После сего злодей часто пытал счастия, штурмовал Москву и чинил разные нападения; но милосердием Божиим и помощию Божией Матери и других святых ему не удавалось; а убито у него много Поляков и Русских с ним бывших, так что он был принужден отступить от Москвы и идти в города, называемый Калуга (Koluga), который отстоит от Москвы на 55 немецких миль. С ним были Петр Сапега и много польского и литовского войска. Они часто через послов советовались с королем, как бы взять Москву. Королевские послы, бывшие в Москве и давшие присягу за короля, не могли сдержать ни одного пункта, потому что король жаждал пролития христианской крови и не обращал внимания на присягу, данную послами его, не отзывал польского и литовского войска, бывшего при злодее, а напротив еще сам поднялся с своею королевскою ратью и с многими орудиями, стал под Смоленском, штурмовал его и, не. смотря на свою клятву, отправил полководца Станислава Жолкевского (Zieltouskei) с большим войском под Москву, а злодею, бывшему в Калуге с Яном Сапегою, король повелел также идти под Москву. Таким образом полководец Станислав Сапега стал по одну сторону Москвы, а по другую сторону стал злодей с Яном-Петром Сапегою. В это же время Татары вторглись в московитскую землю, а с другой стороны вторглись в Новгородскую Область войска короля шведского. Царь и великий князь ваш Василий Иванович, услышав о таких несчастиях, послал свое войско охранять новгородскую землю, так что в Москве осталось немного бояр, воевод и войска. Некоторые же из сих бояр и воевод, как например Михаила Солтыков (Solticob) с товарищами, изменив клятве, данной царю и великому князю, перешли к Сигизмунду, королю польскому; Сигизмунд, посоветовавшись с Михаилою Солтыковым, отправил граммату к боярам, князьям и ко всей стране, что он послала, своего полководца Станислава Жолкевского под Москву не для того, чтоб проливать кровь, но чтобы заключил доброе условие с сею страною; почему его королевское величество там вышел на границу, предлагая сына короля, Владислава, избрать царем и великим князем. При сем он обязывался поддержать христианскую греческую веру и предоставить всем прежние их права и преимущества, приобретенные при других царях и великих князьях. Это письмо король подписал [115] собственноручно, запечатал собственною печатью, отправил к князьям и боярам, спрашивая, согласны ли вручить сыну его корону; в то же время уверял, что отправил письмо в Польшу, чтобы сын его в Московском Царстве принял православную христианскую греческую веру, чтобы в России не управляли Поляки по городам и областям, не истребляли христианской русской веры, не разрушали церквей и монастырей, не отнимали наследственных имений, почитали патриарха, митрополитов, архиепископов, епископов, и всех вообще духовных, и никого не обижали. Бояре, князья и все московские жители, услышав такое благосклонное письмо, приняли его за правду, и, страшась голода и осады, решились. Посему изменник Михайло Солтыков, частию хитростию, частию насилием, привел к себе всех князей и бояр и народ, которых было немного в Москве, и свергнул с престола нашего государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси. Так-как в Москве тогда мало было бояр, князей и войска, потому что. большая часть противилась на границах Татарам, а также стояла в дальних странах, как-то в Сибири и других, то сии последние и не знали ничего о том, что царь и великий князь свержен с престола, и что князья, бояре и народ, которого было немного в Москве, признали сына короля польского Владислава царем и великим князем, заключили с польским воеводою Станиславом Жолкевским условие, утвержденное взаимною подписью и клятвами, — а Станислав Жолкевский и другие господа и ротмистры дали присягу за все королевство, чтобы, — пока соберется вся земля из далеких стран, — он, полководец Жолкевский, должен отступить со всем войском из-под Москвы в какой угодно город, в 20 милях от Москвы, чтобы войска его не причиняли другим городам и местечкам никакого зла и не вели бы войны, а король должен быль от Смоленска отступить в Польшу. После такого условия, отправили к королю Сигизмунду под Смоленск из Москвы от бояр и всех людей, ростовского (Rostaussen) митрополита по имени Филарета, и с ним бояр князя Василья Васильевича Голицына (Wasilei Wasiliowitgu Galiezu) с братьями и многих бояр высших и низших, и после них остался губернатором и правителем в Москве, по повелению короля Сигизмунда, Михаила Сол тыков (Nugaijla Solticou). Сей изменник, Михаила Салтыков, впустил полководца Станислава Жолкевского с ратью в город Москву, схватил тайно нашего [116] государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси и проч. с братьями и выдал полководцу Станиславу Жолкевскому, а тот отправил его к королю польскому. Увидев такие злые деяния, наш святейший патриах Гермоген (Germohian) не мог умолчать о злых делах изменника Михаилы Салтыкова, и уведомил все города о сих злодеяниях, причиненных московитской земле, пагубных для христианской веры, а равно описал клятву короля, его полководца Станислава Жолкевского, его ротмистров и вельмож, его обещания и условия, которых он не сдержал; также описал он, как они задержали ростовского митрополита Филарета и московитских послов, обесчестили их под Смоленском, заковав в железы и отправив в Польшу в заточение; равномерно, что король не дал нам царем своего сына, не отступил от Смоленска, а взял его и убил много людей, а Поляки, бывшие в Москве, заняли город, поставили из среды себя правителей, посылали в окружные города собирать множество провианта и казны, притесняли и обижали бедных крестьян, старались унижать нашу православную христианскую греческую веру, и намеревались погубить Московское Государство, что и сделали: сожгли все до тла, уничтожили наши христианские церкви и монастыри, осмеяли и поругали наши святые иконы и святые мощи, нашего патриарха Гермогена с стыдом и насмешкой отставили, бросили в тюрьму и умертвили, убили бояр, князя Андрея Голицына и множество других дворян, также многих воинов, купцов и простого народа с женами и детьми, пролили много невинной христианской крови, сокровища, собранные нашими царями и великими князьями в продолжение многих лет отправили к королю польскому, а прочее разделили между собою. Вся страна, увидя такие великие несчастия, что они царя и великого князя отправили в Польшу, бояре, князья, все войско, жители всех состоянии, по повелению Гермогена, патриарха всея Руси, и все города — решились и присягнули стать за истинную христианскую веру, за всю московитскую землю, против срама и оскорблений, причиненных нашему царю и великому князю Василию Ивановичу всея Руси, стоять друг за друга против Поляков и некоторых русских изменников. Условившись об этом и собравшись, они приступили к Москве, взяли приступом новую каменную стену, убили множество польского, литовского и немецкого войска; остальные польские, литовские и немецкие войска заперлись в двух городах, в [117] Китай-городе (Chitag) и Кремле, и писали к королю о помощи. Король польский, все еще не насытясь пролитою христианскою кровию, отправил под Москву своего полководца Каролуса Хоткевича (Chottiewicz) со многими польскими военными людьми. Тому уже пошел другой год, как он воюет и опустошает московитское княжество, каждый день без милосердия проливая христианскую кровь. Мы же, которые поклялись взаимно между собою, кроме тех изменников, которые передались к польскому королю, сражаемся теперь под Москвою уже другой год (?) за истину и веру. Те же военные люди, которые в городах и домах находятся, не думают о наказании и о строгом суде Бога, и еще по сей день проливают христианскую кровь.

Если теперь ваше римское императорское величество милостивейше выслушаете и прикажете прочесть письмо, то ваше величество из этого можете судить и понять, прилично ли польскому королю Сигизмунду поступать таким образом. Он изменил своей клятве, губил и еще губит христианское великое княжество, а прилично ли так делать христианскому государю? Просим ваше светлейшее, державнейшее римское императорское величество, мы и вся земля русская, всепокорнейше, дабы ваше римское императорское величество милостиво вспомнили о любви и дружбе, оказанной нашими прежними царями и великими князьями; воззрите милостиво на нас в нашей нужде и помогите нам казною вашего императорского величества; напишите также к Сигизмунду, королю польскому, будьте милостивым посредником, чтобы он король отказался от своих намерений, не проливал более христианской крови и вывел свое войско из московитской земли. Сим письмом просим ваше римское императорское величество всеподданнейше, и послали к вашему императорскому величеству нашего немецкого переводчика, по имени Еремий Еремиа (Geremij Geremia), потому что не можем теперь послать к вашему римскому императорскому величеству большого посла, по той причине, что ныне за великие грехи наши в московитской земле польские и литовские войска ведут жестокую войну и губят землю; а так как мы заботимся о том, чтоб московитская земля не погибла совершенно, то покорнейше просим ваше римское императорское величество не оставить нас своею милостию. Когда же Бог даст нашей земле прийдти в прежний мир и даст нам государя, тогда мы пришлем к [118] вашему римскому императорскому величеству большого посла. Затем поручаем вас милости Божией.

Писано в высокохвальном городе Ярославле, в годе 1612, 20 июня.

Ваше императорское величество узнаете и изустно от посланника вашего императорского величества Юсуфа Грегоровича (Gusuff Gregorowicz).

Комментарии.

1. В пятой книжке «Отечеств. Записок» сего года, в отделе «Библиогр. Хроники» (стр. 47) помещено известие об изданной известным вашим ученым г-м Аделунгом брошюре «Schreiben des Fuersten Dmitry Michailowitsch Posharsky» и пр. Этот исторический памятник, скрывавшийся доселе в совершенной неизвестности, так любопытен, что мы решились перевести его весь на страницы нашего журнала, думая оказать услугу тем из читателей, которые не читают немецких книг, но любопытствуют знать все относящееся к нашей священной старине. — Вместе с сим нам хотелось воспользоваться случаем привести в известность труды, которые намеревается совершить уважаемый нами г. Аделунг, — труды, в полной мере драгоценные для истории, которым от всего сердца желаем скорейшего исполнения. За прием их можно наперед поручиться при возникшей ныне любви к отечественной истории и притом благодетельном покровительстве, которое оказывает таким трудам паше правительство. С этою целию, равно как и для утверждения достоверности помещаемого здесь акта, выписываем несколько мест из предисловия г. Аделунга, свидетельствуя ему от лица всех любителей русской старины полную благодарность как за это, так и за обещаемые им издания. Вот что, между прочим, говорит г. Аделунг в своем предисловии:

«Замечательный акт, передаваемый мною в этой брошюре любителям русской истории, в первый раз является ныне в печати и вообще доселе был совершению неизвестен. Это письмо бессмертного князя Дмитрия Михайловича Пожарского было отправлено к римскому императору Матиасу из Ярославля 20 июня 1612, незадолго до того времени, когда его геройский подвиг освободил несчастное отечество от врагов. Пожарский, представляя в этом письме подробную картину четырнадцатилетних страданий русского парода, просит, чтобы император подкрепил его деньгами на последние усилия для спасения отечества, и старался убедить польского короля Сигизмунда, чтобы он прекратил наконец кровопролитие и лучше соблюдал данные им обещания. Пожарский отправил письмо 27 июня, а 24 октября оно получено в Вене. В этот промежуток времени, как известно, дела приняли такой счастливый оборот, что посторонняя помощь и посредничество вскоре сделались ненужны для России». (Известно, что Москва освобождена от Поляков 22 октября 1612 года).

«Подлинник этого письма находится в Императорско-Королевском Венском Дворцовом Архиве, в котором мне было дозволено его светлостию князем фон-Меттернихом снять копию как с сего письма, так и со многих других, относящихся к древней русской истории актов. Письмо сие надписано: Woertliche Uebersetzung eines Schreibens des Fuersten Dimitri Michailovicz Poziarsky an den Roem. Kaiser Mathias, ueberbracht durch die moscowitische Gesandtschaft am 24 October 1612 (Словесный перевод письма Князя Димитрия Михайловича Пожарского, к римскому императору Матиасу, представленное московским посольством 24 октября 1612). Из самого письма явствует, что оно отправлено не с посольством (что было почти невозможно, ибо Пожарский отправлял его не как глава правительства, а как частный человек), а немецким толмачом Еремеевым или, может быть, Еремиасом, который, вероятно, и переводил письмо на немецкий язык. В актах тогдашнего времени часто упоминается имя Еремеева, и он, по-видимому, находился в главной квартире Пожарского для ведения иностранной переписки.

«Итак, мы имеем теперь только перевод этого замечательного письма, по перевод, который, по тогдашнему обыкновению, должен почитаться подлинником, и вот почему: известно, что в прежние времена, во всех сношениях и переговорах русского и римско-императорского дворов в Москве, с каждого документа составлялся русский оригинал, и вместе с тем делался оффициальный перевод находившимися в значительном числе при царском дворе немецкими толмачами; этот перевод вручался вместо подлинника имперским посланникам. Так точно и с этого письма Пожарского отправлен в Вену только немецкий перевод, и надписью: словесный перевод дана ему значительность оффициального акта. Русский подлинник, очевидно, потерян, даже нигде не упоминается о нем. Легко объяснить, отчего в Московском Архиве нет ни подлинника, ни копии с него, как оказалось из самых тщательных розъисков: письмо отправлено не из того присутственного места, которое вело обыкновению переписку с иностранными державами и называлось Посольским Приказом, а из Ярославля, из походной канцелярии князя Пожарского; русский оригинал потерян или во время беспрерывных воинских тревог, или утрачен вместе с другими частными бумагами Пожарского.

«Нелишним кажется мне упомянуть еще об одном поступке князя Пожарского, не менее важном для истории этого времени страданий, и, хотя об этом поступке несколько лет тому назад уже было напечатано, но до сих пор, кажется, он не принят в русскую историю. Я говорю о составленном Пожарским и представленном Еремеевым же венскому двору предложении эрцгерцогу Максимилиану принять осиротевший русский престол. Нам неизвестны в точности время и подробности этого переговора, но в действительности его нельзя сомневаться, потому что мы знаем его из изданного покойным государственным канцлером графом Николаем Петровичем Румянцевым «Собрания Государственных Грамот и Договоров, хранящихся в Государственной Коллегии Иностранных Дел» (Москва 1815–1826. 4 тома в-лист). Здесь, в третьем томе, стр. 67, сказано, что Пожарский отправил с Еремеевым, за 24-мя подписями и печатьми, письмо к императору Рудольфу, в Вену, и что в сем письме брату императора, эрцгерцогу Максимилиану, предлагаем был русский престол; но этот поступок скоро потом явно охужден боярами. Дальнейшие обстоятельства этого дела, приведенные в сем «Собрании», сюда не относятся, но в то же время не объясняют его достаточно, особенно потому что время, когда сделано это предложение, не означено. Таким образом до тех пор еще невозможно определительно сказать что-нибудь об этом деле, кроме того, что письмо к императору Рудольфу (умершему 1612) отправлено раньше, нежели письмо к Матиасу.

«В-заключение позволю себе сказать несколько слов о предпринятых мною трудах, которыми теперь занимаюсь и которые, надеюсь, найдут радушный прием у любителей отечественной истории. Слишком двадцать лет уже тружусь я над собиранием иностранных сведений для объяснения состояния древней России, и ищу себе пособий в заграничных архивах и библиотеках. Запас собранных мною материалов, к которому особенно причисляю открытие и приобретение бумаг г. Булэ, для продолжения его известного сочинения («Versuch einer kritischen Literatur der Russischen Geschichte, von Iohann Gottlieb Buhle (Опыт Критической Литературы Русской Истории, Иоанна Готлиба Булэ). Moskwa 1810. 8». Этого сочинения вышел только первый том, содержащий в себе литературу общей северной истории. Строгая, может быть не везде справедливая рецензия Рюса (Ruehs) заставила автора навсегда бросить свою работу, и продолжение ее (второй том был почти совсем, а третий отчасти приготовлен к печати) казался навсегда утраченным, как вдруг, несколько лет тому назад, мне посчастливилось открыть рукопись его в Брауншвейге и приобрести ее с значительными пожертвованиями), между тем до того увеличился, что я боюсь далее отлагать обработывание и издание их, особенно при моей значительной старости. Поэтому намереваюсь напечатать эти материалы в трех различных изданиях, о которых могу сказать здесь только следующее:

«Первое издание будет заключать в себе Собрание нигде ненапечатанных оригинальных известий иностранцев о древней России. Чтоб означить содержание этой книги, довольно сказать, что у меня есть весьма любопытные бумаги сего рода, которые посчастливилось мне приобресть из архивов и библиотек в Риме, Вене, Вольфенбюттеле и Лондоне, и что я в скором времени ожидаю еще богатых присылок из Берлина и Стокгольма. Предварительно поименую здесь из рукописей, уже приготовленных к печати, только следующие: подлинные донесения римско-имперских посланников при русском дворе от XV до конца XVII века; Relazione dell’Imperio di Moscovia, с 1553; значительное число римских документиков о Лжедимитрии и царствовании Василия Иоанновича Шуйского; знаменитого Энгельб. Кэмпфера «Diarium Iteneris ad aulam Moscovitam suscepti» и мн. др.

«Второе издание, которое выйдет в одно время с первым, есть критико-литературное обозрение всех предпринятых до 1700 года, напечатанных и ненапечатанных, описаний путешествий в Россию, числом около 260, — труд, которого недостаток чувствует всякий, занимающийся изучением своего отечества.

«Третье издание состоит в близкой связи с двумя первыми, но по существу своему должно быть гораздо обширнее: это Указатель иностранных известий о древней России от древнейших времен до конце XVII столетия, собранный также из напечатанных и ненапечатанных источников. И для этого сочинения, которое будет следить древнюю русскую историю из года в год, собран богатый запас материалов, который даже и в таком случае, если бы я умер прежде совершенного окончания его, не будет потерян.

«Вот все, что считаю нужным сказать пока о некоторых предприятиях, которые, при живом сочувствии, каким встречают все, относящееся до истории и изучения отечественного края, найдут, я уверен, благосклонный прием».

Нам остается только ожидать исполнения этих прекрасных обещаний и заранее благодарить нашего почтенного ученого за его полезные и в высшей степени важные для отечественной истории предприятия. — Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо князя Дмитрия Михайловича Пожарского к римскому королю Матиасу // Отечественные записки, № 6. 1840