-

МУРЗА СЮНЧАЛЕЙ ЯНГАЛЫЧЕВ

(Один из деятелей смутного времени)

Родоначальник существующей до ныне на Руси фамилии князей Енгалычевых, мурза Сюнчалей Янгалычев или, как его часто переиначивают грамоты русские, Канклычев, приходился внуком известному в истории России Кабардинскому князю Темрюку Айдаровичу, дочь которого Гуаши, нареченная во св. крещении Марией, была второй супругой (с 1561 по 1569 г.) царя Иоанна Васильевича Грозного. Впервые имя его упоминается в царской грамоте 1588 г. на имя «черкаские земли начальника», князя Камбулата Айдаровича ¹, князей Домонука Темрюковича, Очикана Камбулатовича, Ильбуздука Битуевича, Онзарука и Сюнчалея Канклычевых, Битемрюка и прочих «Кабардинские земли князей и мурз» ², — из чего можно заключить, что мурза Сюнчалей считался уже в ту пору одним из влиятельных лиц среди тамошних владельцев.

Грамота была дана прибывшим в Январе этого года «к Москве» депутатам князю Мамстрюку Айдаровичу и мурзе Куденеку ³. которые били челом царю Феодору, чтоб он «взял их под свою высокую руку», держал в обороне от недругов, «как их держал отец его», и велел бы на Тереке город поставить, а они [151] учнут служить всякие государевы службы и к Крымскому, Турскому и Шевкальскому ⁴ не пристанут». И царь «пожаловал» их, не страшась угроз со стороны Крымского и Турецкого дворов, повелел построить не один, а два города для защиты «исконных холопей» своих: первый на правом рукаве Терека — Тюменке при впадении его в Каспийское море, а другой на устье р. Сунжи. И как впоследствии султан Мурат не добивался уничтожения их, желание его не было исполнено ⁵. Россия стала твердой ногой на Кавказе, распространяя все больше и больше свое влияние на окружающие туземные племена.

С этих пор Кабардинские князья и мурзы с своими узденями служат, попеременно, в Теркахе, где образовалась даже особая слобода служилых черкес, рядом с другой такой же слободой — окоцких татар ⁶. Командовал этими черкесами мурза Сюнчалей, который в 1603 году ездил в Москву к Борису Годунову «бити челом, чтоб его царь пожаловал, велел ему жити в Терском городе» ⁷. С ним вместе прибыли туда девять узденей от Кабардинских князей Шолоха и Казыя Шептуковых, которые свидетельствовали царю Борису о верности своего народа русскому престолу. Государь милостиво принял прибывших из далека подданных, обласкал их и отпустил на родину с богатыми подарками.

Под благоразумным руководительством Сюнчалея, Кабардинцы не на словах только, но и на деле доказали вскоре преданность свою России.

Когда, два года спустя, ценою тысячи жизней, изменнически завладел царством Московским первый самозванец мурза [152] Сюнчалей (снова 12 Ноября 1605 года) прибыл в Москву «с поздравлением Лжедмитрия о принятии Российского престола» ⁸. Его сопровождали 10 уздений, Окуцкий мурза Батой Шихмурзин с 6 товарищами, двое черкашенинов и терский новокрещен Максимка.

Однако, под давлением, очевидно, польских вельмож, «Государь, цесарь и великий князь Димитрий Иванович», хотя и оказал им гордо, с достоинством восточного деспота, ласковый прием, но вместо ценных подарков — серебряных кубков, «золотных» бархатов и дорогих соболей, какими жаловали туземных послов прежние цари, «Декабря в 12 день повелел наградить» лишь шубами, шапками, сукнами и камками, приказав отправить такие же награждения прочим «Кабардинским, Черкаским, Кумыцким и другим тамошним князьям и мурзам».

Не успело, кажется, посольство это возвратиться на Терек, как там открылось недовольство среди русских служилых людей против царских воевод. Возмутились жившие в г. Терке так называемые «жилецкие» казаки, присланные туда на сторожевую службу из других городов ⁹. Не получая, как и прочие чины, около года положенного жалованья, задержанного, по-видимому, московской «заворохой» последних лет ¹⁰ они, собравшись в числе 300 человек, хотели итти на Астрахань, чтобы «рафомить» тамошних воевод, которые не раз «великою оплошкою и нерадением на Терке государевым людям нужду великую учиняли». Но потом, уговорившись с атаманом [153] своим Болдыриным «опричь всего войска» ¹¹, «тайно» решили поставить во главе мятежного отряда измышленного ими самозванца, Илейку-Муромца, назвав его именем несуществующего сына царя Федора Иоанновича, царевичем Петром, с целью, видимо, иметь более верный успех в задуманном ими предприятии.

Конечно, в г. Терке они не могли никак проявить своих «воровских» действий, ибо, кроме них, там, отправляли государеву службу дворяне, дети боярские, стрельцы и другие туземные служилые люди, только что перед тем присягнувшие первому самозванцу, как и остальные обитатели России.

Съехавшись на одном из Каспийских островов, по-видимому, Чеченском, лежащем недалеко от Терских берегов, мятежники ринулись на утлых челнах к устьям р. Волги, чтобы, соединившись с тамошними казаками, итти на разгром Москвы для свержения с престола Лжедимитрия.

Оставшиеся в Терке астраханские стрельцы упорно продолжали сохранять верность первому самозванцу даже тогда, когда в 1606 г. вступил на престол царь Василий Иванович Шуйский, отказавшись присягнуть ему. Дерзость их дошла до того, что, когда прибывший из Казани на «годовую службу», стрелецкий голова Василий Хохлов, с своим «приказом», стал уговаривать их подчиниться вновь избранному государю, они схватили его вместе с братом Иваном, долго мучили и, ограбя до нага, посадили в тюрьму, где он просидел полтора года ¹². Изменники присмирели только после того, как до них дошла весть о поражения под г. Тулой отряда мнимого царевича Петра. По необходимости, в начале 1607 года, должны были они принести, вместе с мятежниками Астрахани, повинную, и «царю Василию крест целовали» ¹³.

Как можно судить по фактам, не принимали никакого участия в всеобщем замешательстве лишь жившие у «Гребеней», близь «Теплой» реки «вольные» казаки, также именовавшиеся «Терскими», [154] окочане да руководимые мурзой Сюнчалеем и князем Солохом кабардинцы. В 1609 году последний даже отправил в Москву своего посланника Кардана Яндарукова бить челом царю Василию о своей и народа своего верности. Но ему не удалось видеть царские «пресветлые» очи. В то время Москву окружали мятежные войска второго самозванца, находившегося в с. Тушине (в 12 верс. от столицы), преграждая путь туда и оттуда всем проезжим и прохожим. Под Тулой воровские казаки перехватили его, ограбили, отняли у него грамоты от князя Солоха и отвели к Лжедмитрию. Только после убийства самозванца в Калуге, Кардан получил свободу и явился к воеводе Прокопию Ляпунову, который отослал его в Казань. Более трех лет пришлось пробыть там ему, когда, по вступлении на престол царя Михаила Феодоровича Романова, воевода князь Иван Михайл Воротынский отослал его в Москву. Юный царь с почетом и ласкою принял так много пострадавшего за свою верность русскому престолу кабардинского посла и в Сентябре 1615 года отпустил его в «Черкаскую землю» с подарками и милостивым словом князю Солоху и прочим владельцам ¹⁴.

II.

С воцарением на Руси юного отпрыска древнего боярского рода, хотя водворилось спокойствие внутри Московского государства и прекратились в центральных областях грабежи, разбои, убийства и враждебные бедствия мятежных шаек, но окраины продолжали еще волноваться. Особенно было неспокойно в низовьях р. Волги, да на отдаленном Тереке. Бежавший с толпой воровских казаков в г. Астрахань бывший воевода русский Иван Дмитриев Заруцкий мечтал объединить этот с разнородными обитателями край под десницей вдовы первого самозванца Марины Мнишек. Древняя татарская столица как раз тому благоприятствовала.

Находясь на границе Европы с Азией и на узле двух дорог, водной и сухопутной, чрез которые в былые годы проходил единственный путь на Кавказ, Персию, Среднеазиатские ханства и даже в Турцию, город этот, благодаря своим природным богатствам, с давних пор привлекал к себе и голытьбу и трудовой люд для легкого прокормления и алкавших обильной наживы купцов и промышленников. Омывавшая высокие стены его кремля многоводная [155] Волга давала полный простор широкому разгулу и прибыльному труду людей всяких званий и всевозможных промыслов. Для всех здесь находилось и дело и раздолье. Неудивительно поэтому, если там постоянно гнездились такие люди, которые, при малейшей вспышке, готовы были браться за дубины и ножи, чтобы кинуться на тех, которых указывал грабить явившийся предводитель.

С самых первых дней своего подчинения Московскому государству Астрахань является ристалищем междоусобий и кровавой резни. Многие летописи рассказывают о том, как туда не раз посылались увещательные грамоты, а для наказания не в меру расходившихся «удалых» казаков, грабивших «по часту» не только торговые караваны, но и царских послов, — отряды правительственных войск.

Без сомнения, Заруцкий и Марина знали о столь выгодном положении этого отдаленного от Москвы города. Не добившись своими мятежными действиями силы и власти внутри России, они кинулись осенью 1613 года сюда, надеясь с помощию преданных первому самозванцу казаков: Астраханских, Волжских, Терских и Яицких, и также постоянно волновавшихся стрельцов возвратить сыну Лжедмитрия утраченные «царственные» права.

Прибывши в татарскую столицу, Заруцкий тотчас же разослал, от имени «царицы» Марины и малолетнего «царевича», по окружным поселениям грамоты с требованием покорности ей и ее сыну, обещая за то «много царского жалованья и милостивого награждения». В грамотах этих он называл себя мужем Марины; вследствие чего многие простолюдины признавали и его царем. Очевидно, думали последние: «кто же мол может быть «супругом царицы», как не сам царь?» И поэтому в подаваемых ему челобитных писали запуганные и стесненные люди: «Царю Дмитрию Ивановичу».

Однако ожидания мятежного предводителя не совсем оправдались. На его заманчивые обещания сдались скоро лишь туземные орды, всегда притекавшие туда, где пахло кровью и добычей. Кочевавший по степи около р. Терека Ногайский князь Иштерек с мурзами и улусами, Юртовские и Янараслановские татары ¹⁵, «да Тинмаметевы [156] дети — Янмамет и Урачи, и дети Батыревы — Кази, Ак и Курма мурзы шертовали ему изменнику» ¹⁶, и дали ему заложников: Иштерек и Тинмамет — сыновей, а Кара-Калмамет — родного брата ¹⁷.

Они клялись ему на коране «итти на весну вскоре постом» для осады Самары, а за ними следом намеревался выступить «Волгою против льду в стругах с большим нарядом и вогненными пушками» и сам Заруцкий с «Астраханскими ворами».

Он деятельно готовился к походу: заводил и покупал коней, кормил их у себя на дворе, подновлял сбрую, снаряжение, оружие. Все находившиеся по берегам струги и лодки велел собрать и перетащить в Кремль ¹⁸.

Забыв Бога, совесть и долг и жаждая только крови и власти, Ивашка со злобой отринул присланные ему от царя и освященного собора грамоты, с требованием прекратить смуту и принести раскаяние, за что государь Михаил Феодорович обещал ему прощение и полное забвение его вин ¹⁹.

С этого времени мятежный предводитель еще больше усилил свои неистовства, разгуливая с татарами по окрестностям Астрахани, кормил и поил их каждый день у себя на дворе, чтобы только удержать их в своей власти ²⁰.

Выслав в Николин день (1613 г.) к народу с казаком Чулковым какую-то грамоту, он заставлял подписываться под ней всех — знатных и не знатных. Кто не исполнял этого требования, тех били, мучили и на смерть побивали, не взирая на сан и возраст. И много погибло тогда от руки злодея духовных и светских лиц. Не потворствовавшего их смуте архиепископа Феодосия мятежники схватили и заточили в тюрьму при Троицком монастыре ²¹. [157] Воеводу князя Ив. Дм. Хворостинина убили ²² и «многих добрых людей в ночи пытали на пытке, жгли огнем, да с отруба в воду сажали. И по вся дни беспрестанно кровь проливают, казнят смертью многих людей и животы их и достатки грабят» ²³.

Неистовства Заруцкого дошли до того, что он не убоялся посягнуть на святость и неприкосновенность храмов Божиих, взял из Троицкой церкви серебряное кадило и слил из него седельные стремена. Маринка запретила благовестить к заутрени и звонить рано в колокола, потому де, что от звона церковного «сын ее полошится».

Но в действительности, как думали и астраханцы, она боялась восстания со стороны «ущемленных» жителей, ибо знала, что у Русских существовал древний обычай по звону колокольному сбираться не только на молитву, но и вершить общественные дела и производить другие собрания для противодействия враждебным замыслам или притеснениям алчных воевод. Даже в ту суровую пору обычных пыток и дыб не могли быть довольны мирные люди таким кровавым правлением, которое довело до того, что торговля и промышленность стали. Подвоз съестных припасов прекратился, так как рыскавшие кругом шайки татар грабили всех проезжих. Все вздорожало. Пуд пшеницы дошел до 10 алтын. Пороха «пищального» хотя было много и продавали его по полугривне: но свинца трудно было достать на базаре и за четыре алтына фунт.

Видимо, и сам мятежный предводитель понимал, что при таком положении и с теми боевыми силами, которые были у него в сборе, — не только нельзя рисковать походом на Самару, Казань и Москву, но трудно будет удержать в своих руках и Астрахань в случае возмущения жителей или прихода царских войск. В каменном городе было с ним только 500 ранее прибывших воров с частью астраханских казаков, да около 2-х тысяч татар; тогда как прочих неприставших к его шайке граждан насчитывалось более 3000 человек ²⁴.

Ожидая прибытия Терских и Волжских казаков, Заруцкий и Марина отправили «Филиповым постом» в Персию посольство, в составе боярского сына Ивана Хохлова, Астраханца Якова Глядкова, [158] подьячего Богдашки Накрачеева-Кораган, с 5 стрельцами, и Персидского купчину Хузя-Муртазу, строго наказав им добиться от шаха Аббаса присылки к ним на помощь 500 вооруженных воинов «из ближней его думы», запасов хлебных и денежной казны.

Терцы, чрез владения которых лежал путь гонцов, свободно, без задержки пропустили их и проводили даже до Дербента. А когда провожатые вернулись обратно на Терек, они послали к Заруцкому с извещением о благополучном проезде посольства трех стрельцов, наказав им сказать ему, что также готовы «промышлять вашим делом».

Без сомнения, такое намерение их могло окончиться печально для тамошнего края, а особенно для целости Русского государства, так как еще плохо закрепленный за Московским престолом с малонадежными туземными племенами Кавказ, подпавши под кровавую десницу Заруцкого и Марины, мог легко отложиться от своей покровительницы к Персии или Турции, как о том замышляла и мятежный предводитель ²⁵.

Видя неспокойное настроение жителей, Мурза Сюнчалей Янгалычев, посоветовавшись с воеводой Петр. Петров. Головиным, решился, ради успокоения умов, сам съездить к Заруцкому, чтобы удостовериться, — подлинно ли именующий себя «супругом царицы Марины» есть тот самый первый самозванец, которого он знал лично.

Поехал он туда с «окочанами» и пробыл «у Ивашки на дворе с неделю», пил, ел и угощался на его счет ²⁶. Никто не знал, что говорил с ним Заруцкий и с какими мыслями хитрый кабардинец отправился обратно на Терек. Но он понял, конечно, что имеет дело не с «истинным» царем, а с мятежным предводителем, и видел также, какие неистовства творит там последний. По приезде в г. Терки, Мурза рассказал тамошним жителям о происходивших в Астрахани злодействах, советуя воеводе Головину послать рать против воров. Но Терцы колебались, не зная, на что решиться и что предпринять. Однако обещанной помощи не спешили ему послать. Когда же он, не дождавшись от них этой присылки, [159] стал с гневом настойчиво требовать высылки к нему воеводы Головина, чтобы наказать его за ослушание, Терцы грубо ответили прибывшим к ним с повелением мятежника Астраханским казакам.

— Али вы хотите сделать то же с Петром, что сделали с князем Хворостининым? Не быть нам с вами в воровском совете! Не отстать нам от Московских чудотворцев! ²⁷

Наступившие вскоре после того новые обстоятельства окончательно открыли им глаза, какие могли быть последствия от сообщничества с «губителем душ хрестьянских».

III.

Получивши неблагоприятный ответ от Терцев, Заруцкий, желая кем либо усилить свою рать, послал к волжским казакам атамана Мишку Ратцова, требуя, чтобы «атаманы и казаки шли с ним на весну под Самарский город и под Казань», «а я вас за то пожалую тем, чего у вас и на разуме нет» ²⁸.

Послание его прибыло на Волгу в то самое время, когда там была получена увещательная с Дона грамота, приглашавшая волженцев не верить Заруцкому, Маринке и астраханским ворам, а покориться «праведному» государю Михаилу Феодоровичу.

Все казаки, кроме станицы атамана Верзилина, отложились тогда от мятежника, проклинали и «лаяли» его с «ворухой и воранком». Хотели смутьяна Мишку в воду посадить, но потом отдали его «за пристава». Они намеревались, собравшись в числе 500 человек, итти преградить путь Ногайскому князю Иштереку, когда тот «полезет с крымской на Ногайскую сторону», погромить весной татарские юрты под Астраханью и не допустить соединиться с шайкой Заруцкого ожидаемых от Персидского шаха ратных людей в «бусах».

Мятежник озлобился, получив о том известие. Не надеясь более на помощь казаков, он задумал использовать последнюю меру для возбуждения в крае восстания. [160]

Великим постом 1614 года послал он своего приспешника Михалку Черного в Бол. Кабарду, чтобы переманить черкес на свою сторону. Но и на этот раз замысел его не удался. Подбадриваемые Сюнчалеем и Головиным терцы, враждебно теперь настроенные против него, перехватили Михалку на Сухой Борозде, в 20 верст. от г. Терка, и привели к воеводе. Тот сначала не хотел говорить, зачем прибыл на Кавказ, но после, когда «Петр Головин с миром того Михалка на пытке пытали», он развязал язык и поведал о намерениях Ивашки, что «на Велик день (т. е. на Пасху) хочет он быть на Терек, Петра Головина и многих людей казнить, а его, Михалка, послал поднять кабардинских князей и черкес итти на Русь войною ²⁹.

Услышав такую весть, Головин, Сюнчалей, все вольные атаманы и казаки и прочие служилые и жилецкие люди «тому обрадовались и великому государю крест целовали тотчас, и князей и мурз черкасских, которые были на Тереке, к шерти привели, а у иных атаманов взяли». После того, «учиня со всеми меж себя благосоюзный совет, к астраханским всяких чинов людям послали отписку, чтобы они, помня Бога и души свои и прежних великих государей к себе жалованье, от такого злого Ивашкина воровства и от Маринки отстали и великому государю де били челом и вины свои принесли» ³⁰.

В то же время мурза Сюнчалей разослал от себя грамоты в Кабарду и Кумыки к тамошним князьям и мурзам с извещением о вступлении на престол законного Государя Михаила Феодоровича. Узнав о том, «князь Гирей с братьею, Алибек, князь Казы-Кумыцкий; Сурхай, кн. Карабулацкий, Мамет-хан-мурза с братью Тарковские и иные Кумыцкие князи с узденями; Солох, князь Кабардинский, Казы-Мурза Шептуков, Аитес-Мурза Алкасов и Мурда-Мурза с узденями по своей вере принесли присягу, шертовали, и государю служат и прямят» ³¹.

Таким образом, благодаря энергичным и умелым действиям Сюнчалея, весь богатый Кавказский край, начиная от владений шамхала Тарковского, Земля Кумыцкая, с Мичкизами (чеченцы), Окохами [161] (окочане) и Осетинами, и обе Кабарды до урочища Бештау (пять гор), — остался по прежнему в подданстве Русского царя, подтвердив ему на веки свою преданность, что неоспоримо имело громадное значение, как для крепости Московского трона, так и для усиления могущества России среди соседних Государств: Персии, Грузии, Турции и Крыма. Московский двор ясно сознавал эту великую услугу Мурзы Сюнчалея и главного Кабардинского князя Солоха, и по получении от Головина донесения о том, из Москвы были присланы, «по большом царском титуле» похвальные «за службу и верность» грамоты Сюнчалею (в июне 1614 года) и Солоху (13 августа того же года) ³². В первой из них, между прочим, говорилось:

«Ты, Сюнчалей Мурза, помня к себе прежних великих государей, царей Российских, предков наших, милость и жалованье, и свою правду, и обещания, в то смутное время ни к которому нашему недругу не пристал и воровской смуте ведомого вора Ивашка Заруцкого не поверил, а как ты про нас, великого государя, услышал, что, по Божьей милости и, по избранию всяких чинов людей всего Российского царства, учинились мы, Вел. Г-рь, на ваших великих и преславных государствах Российского царства Государем, царем и вел. князем всея Русии самодержцем, тому есте порадовались и учинились под нашею царскою высокою рукою и нам служите и прямите, и над вором Ивашкой Заруцким с нашими терскими воеводами и ратными людьми сопча промышляете. — И ты б, Сюнчалей мурза, впредь на нашу царскую милость и жалованье во всем был надежен и наше царское жалованье будет тебе вскоре».

По получении обвестительной от царя грамоты, присланной в Кабарду из г. Терка с боярским сыном Петром Смагиным, черкесские владельцы Шолох (Солох) князь, Казы-мурза Шептунов, Мурдар-мурза Алкасов, Куденек-мурза Камбулатов, Нарчов-мурза Бузлуков, Айтековы дети, в том же 1614 году, дали в присутствии этого посланца, шертную запись «за себя, за братью свою, за детей: больших и меньших, и за всех улусных людей: лучших, середних и черных», служити великому государю царю Михаилу Феодоровичу до своего живота и быть под его высокою рукою в прямом холопстве на веки неотступным, «где нам великий государь велит быти на своей службе», обещаясь при этом, с вором Ивашком Заруцким и с Маринкою, и с сыном ее ни на которое дурно не [162] ссылатись, и хотя они учнут нам присылать и наговаривать на которое дурно, и нам того не слушати, а где будет наша мочь, и нам над ними и над воры, которые государю не послушны, промышляти, сколько Бог помочи даст, и везде над ними поиск учинить...» ³³

Однако не удалось им померить свои силы в противоборстве с мятежным предводителем. Еще не успела эта запись дойти по назначению, когда в Мае Заруцкий и вся его шайка были изгнаны из Астрахани и потерпели полное поражение на Яике, куда злодеи хотели скрыться от преследования царских войск.

IV.

На шестой недели Великого поста, достигли с увещательной грамотой посланные с Терка в Астрахань шесть казаков и стрельцов. Заруцкий предупредил их посольство. Чтобы «про них не пронеслось в миру», он велел схватить их и посадил в воду ³⁴.

Злодей понял, что песня его спета! Терек не спроста прислал к его сообщникам требование смириться пред законной царской властью. Он узнал, что воевода Головин и мурза Сюнчалей, которого он так недавно ласкал и угощал вкусно, спешно готовили против него рать. Следом за отправленными гонцами выступила она, под начальством стрелецкого головы Василия Хохлова ³⁵. Главную силу ее составляли 500 терских вольных казаков с их атаманами, которые не приняли до того никакого участия ни в мятежных смутах сердца Руси, ни в волнениях жителей г. Терка. Остальные двести человек были набраны из дворян, детей боярских, сотников, стрельцов, окочен, новокрещен и прочих служилых людей.

Проведав о том, проникнутый кровожадными чувствами, злодей решился для спасения себя и Маринки с сыном на самый дикий бесчеловечный поступок, в котором вызвались помогать ему только что прибывшие в Астрахань 500 волжских казаков. Ради добычи и широкого разгула, изверги эти забыли недавние, данные [163] донцам, обещания и снова изменили царю, Руси матушке и вере православной.

С их помощью Ивашка задумал покончить с астраханцами, которые не были ему преданы. Для того он распорядился послать из них 700 служилых людей на взморье для оберегания будто бы бус, а 300 отправил в Карабазу, остальных хотел побить во время заутрени на Светлое Христово Воскресенье, а «животы их пограбить».

Жители узнали об его адских замыслах. «И в среду на страстной неделе» загорелся между ними бой. Три тысячи астраханцев засели в Остроге. К ним присоединились юртовские татары, которые «зарубили Ивашкиных воров трех человек». Заруцкий и Марина с сообщниками и прибывшими волженцами, человек до 800, заперлись в Кремле, откуда предводитель велел «весь наряд с города по посаду из острога нарядом выбить» ³⁶.

Но как раз в это время подоспела прибывшая с Терка рать, остановившись на Царевой протоке, в 2 верст. ниже города. Горожане толпами устремились туда «на Государево имя». Их выбежало до 2 тыс. мужчин «с выненным боем», да 6 тыс. жен и детей.

Услышав про приход царских войск, отложился от мятежника князь Иштерек с своими улусами и пошел за Терек под Черкасские горы. Также Янарасланбековы татары убежали на Цареву протоку. Ивашка успел задержать в Каменном городе только одного Янараслана, которого воровские казаки встащили туда через стену на веревке.

Всех прибывших Василий Хохлов привел к присяге царю Михаилу Федоровичу и «стал над ворами поиск чинить», донеся о своем прибытии в Самару воеводе князю Дмитрию Пожарскому.

Последний только 17 Мая получил эту отписку и сообщил о том князю Ивану Никит. Одоевскому, которому была поручена от царя поимка Заруцкого и Марины. Боярин «на спех» собрал четыре стрелецких приказа и послал их на подмогу к Василию, а 19 Мая сам выступил туда «со многими ратными людьми» ³⁷. [164]

Тем временем Хохлов, усилившись астраханскими выходцами и татарскими, послал терцев на приступ. Заруцкий выслал против них вылазку. Началось отчаянное кровопролитие не на живот, а на смерть. Но как ни бились храбро бунтовщики, терцы сломали их и в беспорядке прогнали под прикрытие кремлевских стен.

Не больше тысячи осталось у Заруцкого разношерстной рати, да и на тех теперь была плоха надежда. Волжские казаки колебались, видя, что Ивашкино дело проиграно. Как носился слух, они ждали только прихода сверху царских войск, чтобы связать его и бить Государю челом. Дабы преградить ему путь к побегу, они сторожили по ночам около стругов, а днем следили за ним в городе. Однако на третьей неделе после Пасхи, с Четверга на Пятницу, мятежник уговорил их и, захватив Маринку с сыном и ее приближенными, скрылся из Астрахани вверх по Волге на р. Болду, в 3 верст. от города, где пробыл три дня и три ночи ³⁸.

Этим случаем воспользовался голова Хохлов; вошел с своим войском в город и, приведя всех жителей «к крестному целованию», расставил всюду караулы и сторожа, дабы «воры не прошли ночным временем протокою на низ мимо Астрахани».

На утренней заре четвертого дня, когда бдительность стражей от переутомления несколько притупилась, Заруцкий с 1050 оставшихся при нем воров, на 93 стругах, ринулся вниз по Волге в Каспийское море. Стрельцы и терские казаки переняли их. Произошел жаркий бой на воде. Терцы побили бунтовщиков, «многих живьем поймали, а иных в воде потопили и гонялись за ними целый день». В стычке этой были захвачены тетка Маринкина литовка Варвара Казановская, слуга ее Ивашка Попруцкий, литовский поп Антон да 160 волжских казаков с атаманом Иваном Афанасьевым. С немногими сообщниками успели улизнуть в Каспийское море мятежные предводители. Из 93 стругов осталось у них только 33, а прочие были разбиты, потоплены и частью «взяты живьем».

Слух о победе быстро распространился по окрестностям. И потекли под защиту царских войск все забитые, загнанные и «ущемленные». Астрахань стала поправляться и оживать. [165]

Следовавший сверху по Волге князь Одоевский узнал о поражении Заруцкого от кн. Иштерека «на стану против Сарпы». Вместо того, чтобы торопиться с своими войсками для розыска бежавшего мятежника, он, не спеша, плыл с своею ратью, посылая Хохлову грамоту за грамотой, требуя от него почестей и подчинения. 27 Мая прислал он ему строгий наказ, отнюдь не посылать в Москву «станицу» с известием о поражении Заруцкого ³⁹. Но Хохлов еще до получения этого приказа отправил в Москву терского конного сотника Василия Смагина с отписками.

По дороге, в 120 верст. от Астрахани, у Катериновки Одоевский перенял его, отобрал у него грамоты, велел переписать их, как ему было надобно, и уже от себя послал их к царю с тем же гонцом.

Князь особенно настаивал на устройстве ему торжественной встречи, так как в отряде его несли чудотворный образ Казанской Богоматери. 29 Мая он предписывал Хохлову выслать верст за 20-30-ть «в лучших одеждах» попов «со кресты» и всех терских и астраханских людей «по половинкам», требуя «очистки» для него и свиты дворов боярского, воеводского и «дьячего» ⁴⁰. Дойдя на другой день до острова Енотаева, он переменил свое решение и приказал прислать на встречу за 10-15 верст только тех астраханцев и терцев, «у которых струги есть» ⁴¹.

По-видимому, завидовал он, что победа над Заруцким досталась не ему, хотя мог бы получить ее давно, если бы не сидел без дела с своими стрельцами всю зиму в Казани. Те полки, которые, по требованию князя Пожарского, он отправил в Астрахань, можно было бы еще по зимнему пути переправить туда 2-3-мя месяцами раньше, когда мятежникам не было выхода из города и их свободно можно было перехватить на месте.

Чтобы умалить пред царем совершенный терцами геройский подвиг, Одоевский тотчас же, по прибытии в Астрахань, отослал их обратно на Терек, послав в погоню за Мариной и Заруцким, которые успели перебраться на Яик, верховых и часть [166] астраханских стрельцов. Но прибывший следом за Смагиным в Москву голова Василий Хохлов поведал Государю о заслугах терских ратных людей.

Вследствие этого 21 Июня 1614 года была дана им «похвальная» грамота, а месяц спустя, «Июля в 25 день Государь, Царь и Великий князь Михаил Феодорович велел (дворянину) Дмитрию Семеновичу Погожеву ехати в свою государеву отчину, в Астрахань, к своему государеву боярину и воеводе к князю Ивану Никитичу Одоевскому с товарищи, с своим государевым жалованным словом, да к крайним ко всяким людям, которые пришли под Астрахань с головою с Василием Хохловым, и к ногайским к Канай мурзе с братьею и с детьми и с племянники, и к юртовским татарам, и к астраханским ко всяким людям, которые стояли под Астраханью и над вором над Ивашком Заруцким, и над Маринкою, и над Астраханью Государевым делом промышляли и государю служили с Василием Хохловым вместе; да на Терек к воеводе к Петру Петровичу Головину, да к Санчулею, мурзе Янгалычеву, и ко всяким терским служилым и жилецким людям, и к кабардинским и к кумыцким князьям и мурзам, с своим государевым жалованным словом и с жалованьем золотыми» ⁴².

По приезде в Терки, Погожеву велено было сказать собравшимся в «съезжей избе» тамошним чинам и жителям, после опроса о их здоровье:

«А ты б воевода, князь Петр Петрович и Сюнчалей Янгалычевич, и дворяне, и дети боярские, и сотники, и атаманы, и казаки, и стрельцы, и всякие служилые терские люди, видя над нами, великим государем, милость Божию и нашу царскую милость к себе и призрение, как есте начали нам, вел. г-рю, служити, так бы и содержали — нам служили и прямили и над вором Ивашкой Заруцким и над Маринкою с сыном промышляли неослабно, сколько вам милосердный Бог подаст. И ты, Сюнчалей Янгалычевич, был под нашею царскою высокою рукою на веки неотступным. А мы, вел. г-рь, вас учнем жаловати и держати в нашем царском жалованьи и в призрении свыше прежнего и учнем к вам присылать с нашим жалованьем ежегодно беспереводно, как бывало при прежних великих государех, царех российских, предков [167] наших, и ту вашу службу учинили на веки памятну детям вашим и внучатам, и вы б нам, вел. г-рю, однолично служили, и на нашу царскую милость и жалованье были во всем надежны, а наша царская милость будет к вам непеременна» ⁴³.

После этой речи были розданы подарки Кабардинским, Кумыцким и Тарковским владельцам. Высшие награды пожалованы: Сюнчалею мурзе, князю Солоху, Казыю Шептукову и князю Куденеку Камбулатову — по шубе на соболях, под камкою, с серебряными пуговицами, стоимостью в 30 руб., да по пятирублевой шапке каждому. Прочим служилым людям и казакам были даны денежные награждения. Всего роздал Погожев в Астрахани и Терках 1693 р. «с полтиною».

Но еще раньше этого, грамотой от 10-17 Июня, государь повелел, по отписке воеводы Головина, выдать мурзе Сюнчалею неполученного им за девять лет «окладного» жалованья ⁴⁴.

Наконец в следующем году, грамотой 21 Марта, «за многие службы и радение» царь Михаил Феодорович пожаловал его «княжим именем» и велел ему «быти над окочены надо всеми и над черкасы, которые нам, великому государю, служат на Терке, князем» ⁴⁵.

В конце того же 1615 года, Сюнчалей, князь Куденек и брат его Шегунук ездили в Москву принести лично царю поздравления и засвидетельствовать ему и России верность их и кабардинского народа. На торжественном приеме, в Дворцовой палате, 6 Января 1616 года, Куденек сказал царю: «Дай Господи, — ты, великий государь наш, здрав был и многодетен на своих государствах и чтоб вам, вел. г-рю, подаровал Бог счастливое пребывание и надо всеми вашими недругами победу и одоление и чтоб на всех ваших недругов была ваша царская сабля, а мы, холопи твои, против вашего царского величества недругов, где ваше царское повеление ни будет, везде до смерти живота своего служити готовы» ⁴⁶. [168]

Государь спрашивал послов об их здоровье, благодарил за приведенных ему в подарок трех кровных кабардинских аргамаков и повелел дьяку Петру Третьякову «молвить».

— Куденек, Сюнчалей, Шегунук! Писали к нашему царскому величеству с Терки воеводы, как, по воле и милости всемогущего Бога, учинилися великим государем, и вы тому обрадовались и, похотя себе нашего жалованья, учинились под нашею царскою рукою и шерть дали быть на веки не отступными. Да ты ж, Сюнчалей князь, советовав с нашими терскими воеводы, посылал наших ратных людей под нашу отчину Астрахань на воров Ивашки Заруцкого с товарищи, и Божиею милостью и нашим царским счастием, а бояр наших и воевод и твоею службою, наша отчина, Царство Астраханское, от воровские смуты очистилась».

От имени царя отметил дьяк и заслугу Сюнчалея по укреплению в подданстве России всей Кабарды и Кумыцкой земли, к владельцам которых писал он, «обвещаючи про наше государство», за что царь и отличил его перед прочими в назначенных награждениях, пожаловав ему: кубок двойчат, серебрян золочен, в 3 гривенки 20 золотников», шуба — «бархат золотной на соболях» в 50 руб., кафтан «камчат желт» в 10 руб., «однорядка багрецова червчата с кружевом золотным, пугвицы серебряны», в 15 р., шапка лисья черная в 10 руб., сорок соболей 30 руб. и деньгами 70 руб. ⁴⁷.

Не забыты были и прибывшие с ним и Куденеком 10 узденей (дворян), которым даны были подарки соответственно их служебному положению.

7 Апреля послы выехали из Москвы в Кабарду, где рассказывали потом своим родичам о пышности Московского двора, о могуществе России и особенно о ласковом приеме и милостивом слове юного царя, который обещал «держать их в призрении и ото всех недругов в обороне и защищении свыше прежнего» ⁴⁸.

П. Юдин.

Комментарии

1. Родного брата кн. Темрюка.

2. Москов. Архив Иностр. дел; Кабардинская грамота № 2.

3. Куденек Камбулатович, впоследствии князь, родоначальник ныне существующей в Большой Кабарде фамилии князей Куденековых, имел также большое влияние на своих родичей в эпоху смутного времени.

4. Т. е. Шамхала Тарковского, владения коего с г. Тарки находились в нынешнем Дагестане.

5. Первый из этих городов именуется в грамотах то Теркой, то Терским, то Тюменским городом, второй числится под названием Сунжинского острога. Как указывают документы Московск. архива М-ва иностр. дел, существовали русские города на Кавказе и прежде указанного времени. Самым ранним считается Терский город, построенный в 1563 году, по челобитью кн. Темрюка, который, вследствие настойчивых требований султана Селима и Крымск. хана Девлет-Гирея, срыт в 1571 году. Устроенный на р. Сунжи воеводой Лукьяном Новосильцевым в 1577 г. другой город Терка уничтожен, также по требованию Крымского двора, в 1580 году.

6. Памятники диплом. и торгов. сношений с Персией, т. II, стр. 147.

7. Москов. архив. Иностр. д. Кабардинск. столбцы за 1603 г. № 1 и 2. Экстракт 1550-1748 г.г.

8. Там же. Кабард. дела 1605 г. № 1. — В это время он именуется «Петром-Сунчалеем Янгалычевым», из чего можно заключить, что мурза был крещен; хотя грамоты позднейшего периода по-прежнему называют его «Сюнчалеем Янгалычевичем».

9. По словам проф. С. Ф. Платонова («Очерки смуты в Московск. государстве», стр. 311), это был обычный подбор случайных товарищей «гулящих людей», которых в Астрахани вербовали на государеву службу и, обеспечивая их денежным жалованьем, «кормом» и «запасом», посылали в дальние посылки». Но с таким мнением едва ли можно согласиться, потому что жившие в Терке казаки имели определенное устройство, подобное стрелецким приказам, известную цель, имели там свою особую слободу, и как казаки городовые или беломестные, пользовались угодьями и рыбными ловлями.

10. Как видно по делу Моск. архива Иностр. дел за 1605 г. № 1, Мурзе Сюнчалею с черкесами, окочанами и новокрещенами, по их челобитью, выдано было жалованье за 1604 год терским воеводой. Без сомнения получили его за то же время казаки. Но после того Сюнчалей не получал его 9 лет, начиная с 1605 по 1614 г. (см. грамоту ему от 10-17 июня 1614 г. № 6). Значит, и казакам до начала задуманного ими возмущения не было выдано жалованья только за один 1605 год.

11. Конечно, не всего «казацкого» войска, как доселе старались уверять некоторые наши историки, а лишь того войска, которое находилось в Терках, ибо в то время ни жилецкие, ни терские «вольны» казаки на Кавказе, особого войска не составляли, а жили станицами, у каждой из которой был свой атаман.

12. Московск. арх. Иностр. дел. Персидские столбцы 1614 г. № 2.

13. Акты Археограф, Экспедиции, т. II, № 72.

14. Моск. арх. Иностр. д. Стол. Кабардинск. 1614 г. № 4.

15. Не лишним будет заметить, что С. М. Соловьев, при описании действий Заруцкого в Астрахани, всюду (в Истории России т. IX, гл. I) называет их Джанараслановскими, а их предводителя Джон-Арасланом, тогда как в грамоте и подлинных документах Глав. Моск. архива Ин. д. последний именуется везде Янарасланом.

16. Моск. арх. ин. д. Кабардин. столпы, Кор. 2, № 2.

17. Акты истор., т. III, № 258.

18. Там же, № 248.

19. Там же, № 64-65.

20. Собр. госуд. грам. и догов. III, № 20.

21. «Новые ежемесяч. сочинения» 1789 г. XXXIII, стр. 91. — Монастырь этот, ныне упраздненный, находился в так называемом каменном городе (в Кремле). Церковь Живоначальной Троицы обращена теперь в теплый собор.

22. Моск. арх. Ин. дел. Кабардин. стол., кор. 2, № 5.

23. Акты Истор. III, № 258.

24. Там же, № 258.

25. Моск. Инос. арх. Персидс. дела 1614-15 г. № 2.

26. Акты Истор. т. III, № 248.

27. Моск. арх. Иност. — Кабардин. св. 2, № 2. — Акты Истор. III,V 257.

28. Акты истор. III, № 248.

29. Собран. госуд. Грам. и догов. т. III, № 20.

30. Моск. иностр. архив, Кабардин. стол. 1614 г. № 2 и 5.

31. Там же. Из отписки Головину царю 5 июня 1614 года в дел. Кабардин. № 3.

32. Там же. Грамоты Кабардин. № 3 и 5.

33. Там же. Кабардин. грамота № 4.

34. Акты истор., т. III, № 269.

35. Напомним, того самого, которого, при царе Василии Шуйском, мучили и били терцы за его приверженность к престолу и настойчивое требование присягнуть царю.

36. Моск. Иност. арх. Кабардин. дела, корт. 2, № 5.

37. Там же, корт. 2, №№ 1 и 2.

38. Акты истор. т. III, № 278.

39. Акты Истор. т. III, № 270.

40. Там же № 280.

41. Там же, № 281.

42. Моск. иност. архив, дела Кабардинс., кор. 2, № 5.

43. Там же, № 3 и 5 за 1614 г.

44. Акты истор. III, № 21.

45. Мос. иност. арх., кабардин. грамота № 6.

46. Там же, дела Кабардинск. за 1615 г. № 5.

47. Куденек и Шегунук получили такие же кубки, шубы, кафтаны, однорядки шапки и соболей, но гораздо меньшей ценности; при чем первому дано деньгами 50 р., второму — 40 руб.

48. Моск. иност. арх. дела Кабард. 1615 г. № 5.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо М. Д. Скобелева к одному из московских купцов // Русский архив, № 2. 1913