-

ПО ПОВОДУ ЗАМЕТКИ Д. ГОЛОХВАСТОВА ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ СЛОВА «КОРМЛЕНИЕ».

(Русский Архив 1889 г. № 4, стр. 650).

Письмо к издателю. ¹

Я очень жалею, что не могу согласиться с мнением г. Голохвастова. Он решительно утверждает, что г. Иловайский впал в ошибку, точнее — повторил ошибку других историков, например покойного Соловьева, понимая древнерусский административный термин кормление в современном смысле питания, эксплуатации в свою личную пользу, как награду служилым людям за службу. Я, впрочем, не припомню, кто из Русских историков до г. Голохвастова не впадал в эту ошибку. Кормлениями, как вам очень хорошо известно, назывались в древней Руси судебно-административные должности, соединенные с доходом в пользу должностных лиц, который получался ими прямо с управляемых, подобно тому, как теперь профессора в университетах получают гонорар со студенток, а не из государственного казначейства, из которого те же профессора вместе с другими чиновниками получают свое окладное жалованье. Этот доход носил общее название корма, соответствующее нынешнему канцелярскому термину содержание, отсюда и доходная должность получила название кормления. Так понимали это слово, если я не ошибаюсь, все ученые исследователи Русской истории; так доселе считал себя обязанным понимать это слово и их скромный ученик — ваш корреспондент. Теперь г. Голохвастов пишет, что «это не верно».

Почему же не верно? Потому, пишет автор заметки, что кормление на старинном языке значит правление, а не питание. Это слово, по мнению г. Голохвастова, «несомненно одного корня» с словами корма, кормило, кормчий, Кормчая книга. Поясняя и доказывая эту мысль, автор между прочим уверяет, что «передняя часть корабля, которая дает направление всему судну, называется корма или кормило». Боюсь, нет ли в этих словах обмолвки: хотя я очень плохо знаю дело мореплавания, но мне помнится, как будто кормою чаще называется задняя часть корабля, что впрочем не мешает ей давать направление всему судну; передней же части, т. е. той, которою корабль идет вперед, рассекая встречные волны, усвояется обыкновенно название носа. Сомневаюсь так же, чтобы один и тот же предмет назывался кормою и кормилом: эти [139] слова — не синонимы, ибо кормило значить руль и едва ли когда-нибудь означало переднюю или заднюю часть корабля; в противном случае трудно будет понять часто повторяемое выражение: кормило правления. Впрочем эти замечания не относятся к предмету настоящего письма, и я жалею, что мне пришлось сделать их даже мимоходом.

Положим, что кормление «несомненно» одного корня с кормой, кормилом и другими словами, приводимыми автором, в которых «очевидно нет ничего общего с понятием о питании» и которые «все прямо указывают на понятие об управлении». Что же из этого? Ведь еще несомненнее, что одного корня с тем же кормлением и такие слова, как корм, кормит, кормилица, которые так же не со вчерашнего дня вошли в наш лексикон и в которых очевидно нет ничего общего с понятием об управлении, ибо они все прямо указывают только на понятие о питании. Как же быть с этим? Придется признать, что в том «одном» корне, от которого автор производит все означенные слова, совмещались два различные значения, два представления — одно об управлении, другое о питании. В таком случае кормление, оставаясь произведением одного корня с кормилом, не потеряет возможности и на старинном языке сохранить современный нам смысл питания. Но знатоки могут найти и более простое решение этой этимологической загадки. Я не лингвист и не отваживаюсь углубляться в неведомые мне тайны языковедения. Но что мудреного, если окажется, что здесь мы имеем дело с двумя различными по значению, но созвучными корнями, которые дали от себя два ряда производных форм, так же сходных в звуковом отношении, но различных по значению, из коих одни выражают понятие о питании, а другие понятие об управлении. В Церковно-славянском языке некоторые из этих производных словообразований того и другого корня даже совершенно сходны в звуковом отношении: кръма — корма и кръма — пища, кръмити — править и кръмити — кормить ². Такие разнозначащие, но созвучные словообразования разных корней — вовсе не редкость в любом языке: мумка и мукам, Лат. fides — верность и fides — струна, Франц, pecher — грешить и pecher — рыбу ловить. Знатоки, конечно, сумеют указать тонкие, незаметные для профанов особенности корней, производящих такие созвучные словообразования; впрочем и простой, не вооруженный лингвистическим микроскопом глаз легко заметит, что сейчас приведенные Французские слова произошли от двух различных Латинских глаголов peccare и piscari.

Боюсь, лингвисты сострадательно улыбнутся, видя, как мы с автором трудимся над корнесловием. Но нельзя ли решить вопрос более простым способом, без этих непривычных для нас обоих лингвистических хлопот? Ведь мы трактуем не об этимологическом происхождении, а об историческом значении слова кормление. Лингвисты вольны [140] производить это слово от каких им угодно корней; во всяком случае они сделают это несравненно искуснее, чем такие внезапные, экстемпоральные языковеды, как мы с автором. Для объяснения исторического значения слова у нас есть под руками более надежное и привычное для нас орудие, чем мудреный корнесловный словарь: это орудие — исторический документ. Сам автор указывает, как следует пользоваться этим орудием в данном случае: он совершенно справедливо замечает, что в нашем современном языке есть много слов, которые существовали и 5-6 веков назад, но имели тогда совершенно другой смысл, и для примера приводит несколько таких слов. Так вор теперь значит виновный в краже, а в старину, говорит г. Голохвастов, «вор — значило преступник», т. е. преступник вообще. Теперь вопрос ставится совершенно ясно и просто. Кормление — довольно старое слово и нередко встречается в старинных актах с значением административного термина. В современном языке оно значит питание; на языке старинном, по мнению г. Голохвастова, оно значило управление. Поэтому надобно присмотреться по старинным актам, в каких сочетаниях понятий является там это слово, и отыскать места, контекст которых явственно указывал бы, что оно значило на старинном языке именно правление, а не питание, содержание, жалованье за службу или что нибудь подобное, так чтобы видно было, что это слово но значению стояло тогда в близком родстве с кормилом, а не с кормом.

С этой целью автор печатает четыре акта из своего фамильного архива. Это грамоты из разряда так называемых ввозных или послушных, которыми предкам автора жаловались «в кормление» разные административные округа. Первая из них дана в. кн. Василием, отцом Грозного (1505–1533), а вторая самим Грозным до принятия им царского титула, т. е. до 1547 года. Автор замечает, что эти две грамоты «чуть ли не самые древние из известных до сих пор, в которых встречается слово кормление». Нет: известны подобные же ввозные грамоты и подревнее, данные прадедом Грозного, слишком за сто лет до смерти отца последнего, и напечатанные лет 50 тому назад ³. В них встречается то же слово кормление. Г. Голохвастов приводит свои фамильные акты, в которых специалисты отметят несколько не лишенных интереса черт Московского управления в XVI веке; но собственно для объяснения слова кормление эти акты, как и более ранние ввозные грамоты, дают очень мало: они говорят только, что такой-то округ или такие-то люди (Числяки да Ордынцы) жалуются такому-то «в кормление», не поясняя значения этого термина.

Правда, автор старается извлечь косвенное подтверждение своей мысли из толкования первой грамоты, которою в. кн. Василий пожаловал Б. Голохвастову в кормление целый разряд тяглых людей Числяков и [141] Ордынцев со всеми пошлинами. Но, сколько можно судить по этому толкованию, исторические представления автора так далеко ушли от моих (вперед или назад право, не знаю), вообще настолько разошлись с моими, что мы даже едва ли поймем друг друга. Попытаюсь изложить это толкование, как я его понял. Так как в грамоте не говорится ни о какой отдельной местности, то она имела силу на пространстве всей тогдашней России, где только находились пожалованные ею Числяки и Ордынцы. Автор считает известным, что Ордынцами назывались люди, платившие особый прямой налог, из совокупности которого составлялась дань Золотой Орде. Понимая кормление в значении управления, автор легко открывает смысл разбираемой грамоты: ею вел. князь «поручил Борису Голохвастову управление прямыми налогами». Если же понимать кормление, как понимает его г. Иловайский, то значило бы, что в пользование Б. Голохвастова отдан был весь доход, шедший прежде, во времена Татарского ига, в Ордынскую дань; а так как Б. Голохвастову пожалованы были сверх Ордынцев, прежде плативших эту дань, еще Числяки: то пришлось бы допустить «чудовищную мысль», что кормление одного Б. Голохвастова обходилось России дороже, чем Татарская дань».

Мысль действительно если и не чудовищна, то все же маловероятна; однако вероятна не меньше другой, будто разбираемою грамотой Б. Голохвастову поручено было управление прямыми налогами. Начать с того; что эта мысль противоречит тексту грамоты: Б. Голохвастову были пожалованы Числяки и Ордынцы «со всеми пошлинами», а пошлинами на финансовом языке древней Руси назывались косвенные налоги. Далее, почему известно, что Ордынцами назывались люди, податными платежами которых покрывалась Ордынская дань? По крайней мере это не всеми признавалось: наприм. по мнению Соловьева так назывались «пленники, выкупленные князьями в Орде и поселенные на княжих землях». Значения Числяков автор не поясняет; но Беляев и их считал тяглыми людьми, платившими дань Татарам. Значит, не одни Ордынцы платили эту дань; да еслибы Ордынцами назывались платившие Ордынскую дань, то все тяглые люди носили бы это название, потому что Ордынская дань разверстывалась между всеми тяглыми людьми, и Числяки с Ордынцами платили ее наряду, хотя, может быть, и не вровень с другими тяглыми людьми. Такое общее участие тяглого населения в платеже Ордынской дани доподлинно известно из летописей и грамот Московских князей XIV и XV в. Наконец, я никак не могу уяснить себе, как это вышло у автора заключение, будто разбираемою грамотой Б. Голохвастову было поручено управление прямыми налогами, чем-то в роде целого департамента министерства финансов. Пусть даже автор держится не поддерживаемого документами мнения, что Ордынская дань полностию уплачивалась прямым налогом, падавшим на одних Ордынцев, отданных в управление Б. Голохвастову; но ведь было много других тяглых людей, [142] так-же плативших прямые налоги и не состоявших в ведомстве этого Голохвастова, который мог управлять только одним специальным прямым налогом — Ордынским.

Думаю, что автор напрасно пугается чудовищных размеров, какие пришлось бы придать пожалованному его предку кормлению, понимая это слово в смысле корма. Вопервых, автор сам уверяет, что прямой налог, какой платили Ордынцы, шел на Орду, а Ордынские издержки не прекращались и в княжение Василия, когда была дана грамота Б. Голохвастову: отец Василия в своей духовной, писанной слишком 20 лет спустя после свержения Татарского ига, точно обозначает, сколько каждый из его сыновей должен платить с своего удела «в выходы Ордынские и во все Татарские проторы». Значит, не весь прямой налог Числяков и Ордынцев шел в пользу Б. Голохвастова. Независимо от того, кормленщики в древней Руси до и после Б. Голохвастова пользовались только известной, точно обозначавшейся в «наказных списках» или «уставных грамотах» частью доходов, какие получались с отданных в кормление округов или ведомств; остальное поступало в казну. Наконец, автор, кажется, немного преувеличивает численность Числяков и Ордынцев. Правда, они не составляли одного скученного округа, но и не были рассеяны по всему пространству тогдашней России. Они образовали несколько тяглых обществ, большая часть которых сосредоточена была в Московском уезде; немногие поселения, находившиеся в других уездах, почти все известны наперечет по документам. Они принадлежали к многочисленным мелким разрядам, на которые делилось в хозяйственно-административном отношении тяглое население Московского княжества, несли свою особую «службу» (хотя в точности неизвестно по документам, какую именно), составляли особое ведомство с своими сотскими и десятскими, подобное ведомствам бобровников, бортников, дворцовых рыболовов и другим, и отдавались в кормление либо особому управителю, либо начальнику более крупного ведомства, как было до пожалования их Б. Голохвастову, когда Числяки с Ордынцами, как видно из разбираемой грамоты, были в. кормлении за Московским наместником кн. Данилом Васильевичем. Это, заметим мимоходом, знаменитый победитель на р. Ведроше князь Щеня-Патрикеев, двоюродный брат не менее знаменитого князя — инока Вассиана Косого. Звание и год смерти этого Московского наместника наводят на предположение, что разбираемая грамота дана после 1516 г. и что ею были пожалованы Б. Голохвастову Числяки и Ордынцы только в Московском уезде, а не «на пространстве всей тогдашней России».

Как ни остроумны и ни вероятны соображения автора, они не дают того, что нужно; а нужны древние документальные тексты, которые достаточно явственно вскрывали бы древний смысл слова кормление. Между тем автор кроме рассмотренного толкования одной из напечатанных им грамот не дает в подтверждение своей мысли ничего, решительно [143] ничего документального. Неужели наши древние акты так безмолвны на счет значения, какое они придавали этому слову? Нет, они кое-что говорят об этом; да г. Голохвастов почему-то не желает их слушать. Этот административный термин встречается в актах довольно рано; г. Голохвастов не знает его раньше XVI века, а оно является уже в памятниках XIV века, притом в таких контекстах, которые явственно изобличают значение, тогда ему принадлежавшее. Так в договорной грамоте 1362 г. вел. кн. Димитрий Иванович говорит своему двоюродному брату удельному князю Владимиру Андреевичу: «который боярин поедет из кормленья от тобе ли ко мне, от мене ли к тобе, а службы не отслужив, тому дати кормленье по исправе». ⁴ Попытайтесь истолковать этот текст, понимая кормленье в смысле управления. Как мог князь давать управление боярину, который перестал служить ему и перешел на службу к другому князю? Потом, что значит дать не отслужившему службы боярину кормленье по исправе? Очевидно, это значит дать не все кормленье, а только часть его, соответствующую мере исправления службы, пропорциональную отслуженной доле службы. Попытайтесь подставить под термин кормление значение управления, и слова великого князя утратят всякий смысл: ибо что значит покинувшему управление боярину дать за недослуженную службу управление по исправе, т.-е. в меру исправления службы? По уставным грамотам XV и XVI веков, определявшим права и границы власти кормленщиков, наместники и их тиуны, прикащики получали кормы, известные поборы с управляемых округов обыкновенно два раза в год, на Рождество Христово и на Петров день. Кормления обыкновенно давались на год, по крайней мере в XVI веке; нужен был особый акт, чтобы продолжить кормление еще на год или меньше. Если годовой кормленщик покидал кормление через полгода, он имел право только на один из двух полугодовых кормов; если кормленщику продолжалось кормленье на часть другого года, на грамате иногда прописывалось, какую часть того или другого семестрального корма мог он получить за продолжение службы; это и значило: дати кормление по исправе. Вообще кормленье в актах древне-Русского управления идет обыкновенно об руку с кормом; когда нужно было выразить понятие об управлении, в XIV и XV в. употребляли слова ведать, веданье. В конце XV в. боярам Судимонту и Якову Захарьину дана была в кормление Кострома с разделением города пополам между обоими: один из кормленщиков жаловался в Москве, что им обоим «на Костроме сытым быть не с чего». На языке XIV в. сидеть на кормлении значило есть хлеб; позднее служилые люди, просившие кормлений, писали в челобитных: «прошу отпустить покормиться» ⁵. [144]

Так гласят старые тексты. Вы видите, они не вторят корнесловию г. Голохвастова, роднят кормление с кормом, а не с кормой. Эти тексты давно всем известны, как давно принято толковать согласно с ними слово кормление. Автор заметки об них не упоминает, а о толковании просто и кратко замечает: «это не верно». Не знаю, передумает ли автор, если вы сообщите ему мое письмо; но что вы подарите своих читателей утомительным чтением, если его напечатаете, это не может подлежать никакому сомнению. Впрочем, я не ставлю себе ни той, ни другой цели, ни убедить г. Голохвастова, ни убить скукою вашего читателя: первое безнадежно; второе безбожно, как намерение, и неизбежно, как результат. Если вы хотите знать, кто виноват в настоящем письме, то это не я, не вы и даже не г. Голохвастов: истинный его виновник г. Иловайский; он «всей крови заводчик». В своей статье, вами напечатанной, он передал известие одной летописи о том, что царь Иван после взятия Казани, оправившись от опасной болезни и отправляясь на богомолье, поручил боярам обсудить в Думе два вопроса; об устройстве новозавоеванного царства и о кормлениях, а бояре начали «о кормлениях сидети, а Казанское строение поотложиша». Все это еще ничего. Но в пояснение к вопросу о кормлениях г. Иловайский прибавил, что дело шло о раздаче кормлений в награду служилым людям за покорение Казани. Выходит, что бояре поспешили заняться вопросом о наградах победителям Казани и в том числе самим себе, а дело об устройстве Казанского царства положили под сукно. Эта неосторожная прибавка, во первых смутила г. Голохвастова; неужели наши Московские великие князья и цари не умели сделать ничего лучшего из новозавоеванного царства, как отдать его на растерзание этим алчным боярам? Потом г. Иловайский ввел г. Голохвастова в безвыходное недоразумение. Ища отрицательного ответа на тревожный вопрос, г. Голохвастов решил: нет, кормление на старинном языке значит не награда за службу, не питание, а правление; «бояре начаша о кормлениях сидети — значит: бояре начали совещаться об устройстве управления вновь завоеванным царством». Теперь смотрите, что вышло у автора: вопреки воле царя, бояре стали совещаться об устройстве управления Казанским царством, а «Казанское строение», т.-е. дело об устройстве того же Казанского царства, отсрочили. Вот что наделал г. Иловайский. Теперь придется доказывать, что Казанское строение на старинном языке не значило устройство Казанского царства, как кормление не значило служебное содержание. За то г. Иловайский и получил должное возмездие в торжественном уроке, заканчивающем заметку г. Голохвастова: «Ошибка всегда и везде возможна, даже для самых ученых людей, и еслибы неверно истолковалось всякое другое слово, это могло бы не иметь значения; [145] но тут искажается весь смысл нашей истории». Как! Толкованием одного слова можно исказить весь смысл нашей истории? Впрочем, от чего беда не бывает: рассказывают, что когда-то от копеечной свечки Москва сгорела. Во всяком случае замечательно лаконичен смысл нашей истории: он весь в одном слове — кормление. Хотя мне все-таки непонятно, чем слово кормление значительнее или страшнее «всякого другого» слова и как толкование его в смысле вознаграждения за государственную службу может искажать весь смысл нашей истории, когда такое вознаграждение допускается законом у нас и везде, где служат государству; но думаю, что следует основательно доказать ошибочность такого толкования, прежде чем взваливать на ученого столь тяжеловесное обвинение. Не подумайте, что я вызываюсь защищать г. Иловайского. Я не берусь за это по многим причинам: во первых, он не нуждается в защите; во вторых, я не имею на то надлежащих полномочий; в третьих, я сам не согласен с ним в толковании приведенного известия летописи о кормлениях. Я думаю, что дело шло не о раздаче кормлений за покорение Казани, а об отмене кормлений и замене их земскими учреждениями, общий закон о которых выработан был несколько позднее. Я имею несколько маленьких соображений в оправдание этого несогласия; но для изложения их потребовалось бы другое письмо, скучнее и пространнее настоящего. А настоящее письмо писано с единственною целью закончить его следующим печальным размышлением: жутко работать Русскому ученому, когда всякий почтенный согражданин может печатно обвинить его за всякое слово во всем, что ему вздумается, и только обвинить, а не опровергнуть.

Примите уверение и проч.

В. Ключевский.

Комментарии

1. В ответ на выраженное вами желание услышать отзыв знатока. П. Б.

2. Востокова Словарь Церк.-слав. языка, I, 186.

3. Акты Юридич. № 161.

4. Собр. Гос. Грам. и Догов. I, стр. 45.

5. Может быть, рядом с приведенными текстами пригодится и следующее место из приговора царя с боярами 1556 года: «По се время бояре и князи и дети боярские сидели по кормлениям по городок и по волостем для расправы людем и всякого устроения землям и себе от служеб для покою и прекормления». Никон. лет. VII, 259.

Текст воспроизведен по изданию: По поводу заметки Д. Голохвастова об историческом значении слова "кормление" // Русский архив, № 5. 1889