СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

БЮЛЕР Ф. А.

ОЧЕРКИ ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ

ЛАМАИЗМ И ШАМАНСТВО ¹

I

Общие черты религиозного сродства астраханских калмыков с сибирскими монгольскими племенами. — Переход их от шаманства к ламаизму. — Древность шаманской веры. — Значение ее в Китае и Восточной Сибири. — Прежнее мнение о ней и сведения новейшие. — Различие между ламаизмом у китайцев, тибетских монголов, астраханских калмыков и сибирских инородцев. — Причины распространения между ними ламаизма насчет шаманства.

Вообще толкование монголов о вере,
или они скрывают от любопытствующих
историю своей религии, или просто
сами ничего не знают.
(Поездка в Забайкальский Край).

Неожиданно представился нам случай сравнить положение буддайской веры или ламаизма и ее жрецов у астраханских калмыков с положением той же религий и ее духовенства у единоплеменных им бурят. Две последние статьи наши о калмыках были поводом [202] к доставлению нам сборника разновременных известий о забайкальском ламайском духовенстве и проповедуемой им вере ².

Известия эти важны для нас потому особенно, что доставляют возможность указать с некоторою подробностью на те черты сходства, которые в религиозном отношении калмыки сохранили с своими сибирскими единоверцами. Любопытно видеть, как, несмотря на расстояние, которым калмыки отделены от бурят, и на совершенную почти невозможность сношений с ними, утверждение между этими монгольскими племенами ламайских иерархий, самостоятельных и почти в равной мере независимых от главы ламаизма — тибетского далай-ламы, имело в двух разных и взаимно отдаленных местах почти одни и те же результаты.

За Байкалом находим мы столь же невежественных и корыстолюбивых жрецов, как у калмыков, но более-безнравственных и многочисленных, искажающих догматы своей религии и небрегущих о выполнении существеннейших ее требований. Но главное различие жрецов калмыцких (называемых астраханским начальством гелюнгами) от забайкальских (называемых иркутским начальством ламами) заключается в том, что власть первых всегда ограничивалась сильным нравственным преобладанием над одним народом калмыцким, между-тем, как ламы забайкальские никогда не довольствовались влиянием на свою духовную паству, а, вооружаясь фанатизмом, находили возможность увеличивать ее, удовлетворяя тем своей корысти и своему властолюбию. Потому-то в Забайкальском Крае совершился факт весьма-замечательный, которому подобного не было в [203] степях астраханских, именно — возвышение ламаизма насчет другой языческой веры — шаманства.

Теперь из всех инородцев, составляющих значительную часть населения Восточной Сибири, одни принадлежат к православной церкви, другие же к двум языческим исповеданиям: ламаискому и шаманскому.

Из 380,000 душ обоего пола кочующих и бродящих ³ племен более 180,000 приняли христианскую веру, до 118,000 — ламайскую; прочие затем, до 83,000, остаются в шаманском язычестве ⁴. Ламайскую веру исповедует бо́льшая часть бурят и тунгусов, а шаманству преданы, кроме части этих племен, еще немногие из якутов.

Шаманская вера, основанная на одних изустных преданиях, есть первобытно-общая всем народам востока в севера Азии. [204] Учение шаманов, возникшее там в самой глубокой древности, сохранялось доселе в первобытном виде в Китае, где, по коренным законам, царствующая династия и должностные лица маньджурского происхождения обязаны исповедывать шаманскую веру преимущественно пред прочими. Она заключается в поклонении богу и душам людей, которых жизнь была ознаменована подвигами добродетели, мужества и особенными государственными заслугами. Души сии, при совершении обрядов служения, призываются шаманами под общим наименованием онготов или онгонов ⁵, Таким-образом к лику трех первенствующих онготов, боготворимых последователями шаманской веры в Китае, причислен Гуань-ди, китайский полководец, живший в исходе II и начале III века, которого настоящая китайская династия признает своим покровителем. Ему при каждом присутственном месте империи посвящен храм, в котором местные чиновники обязаны в 1 и 15 числа каждого месяца исправлять обряд поклонения, состоящий в троекратном коленопреклонении с десятью поклонами в землю.

Два другие первенствующие онгота суть Шикгэмуни ⁶ и Бодисаду, которым поклоняются ламайцы, или последователи буддаизма. Но китайский император, в чистом духе шаманского учения, поклоняется каждому из них, как душе человека, некогда великого, без присвоения атрибутов, прилагаемых мистическим учением буддаизма.

Религия Конфуции, которой, по китайскому уложению, обязаны следовать все правительственные лица и, без исключения сословий, все китайские подданные, отличается от шаманской веры только отсутствием жрецов и всех обрядов, кроме краткой молитвы и троекратного коленопреклонения с десятью поклонами в землю. Притом, вместо онготов или онгонов, приносится моление разным духам-покровителям и преимущественно отцу, матери и предкам, хотя бы кто из них подвергался смертной казни за преступления.

За тем, при религии Конфуция предоставлена народу полная свобода держаться всех вероисповеданий, терпимых законами, кроме христианского, дозволенного только иностранцам, и таким-образом следующие шаманству, в образе онготов призывают души разных, по [205] преданиям, замечательных или знаменитых умерших людей, а следующие буддаизму или ламайскому учению и даже муххамедову закону, разделяясь на несколько сект, свободно отправляют в Китае обряды своих верований, без всякого преследования со стороны правительства ⁷.

Между сибирскими монголами шаманская вера представляет в настоящее время слабую тень прежде-господствовавшей в Азии религии и заключается в боготворении онгонов или, по приложению к общенародному понятию, в поклонении духам, владычествующим над стихиями, горами, долинами, реками и лесами, и покровительствующим [206] человеку. Жилищами онгонов обыкновенно бывают неприступные, высокие горы, пещеры, глубокие пропасти, и действию онгонов, а не силам природы, приписывается всякое ее явление. Но последователи шаманства любят давать и осязательную форму своим духам-покровителям: изображают их из дерева, или слепляют из хлеба, ставят их в своих юртах и молят этих идолов преимущественно о сохранении стад ⁸. Обетование будущей жизни и воздаяний по делам входит в число преданий шаманского язычества. Последователи его не имеют ни храмов, ни духовного сословия, отличенного от других нравами или преимуществами. Шаманы (прорицатели, жрецы) совершают обряды и жертвоприношения не срочные, но случайные, зависящие от произвола того, кто их испрашивает, и большею частью направленные к тому, чтоб посредством кудесничества шамана (а иногда и шаманки, жрицы) и восторженной его беседы с духами узнать будущее

В Сибири общепринятое мнение о шаманской вере долго было то, что она основана на поклонении злым духам, и что шаманы призывают диавола ⁹; но сведения, еще недавно собранные о шаманстве, [207] свидетельствуют: 1) что бурятские и тунгуские шаманы призывают, при совершении обрядов служения, также онготов (онгонов), которых признают добрыми, бессмертными духами, противоборствующими злым духам, и не присваивают им таких превращений, как буддайцы своим бурхаиам, и 2) что немногие якуты, остающиеся в шаманской вере, за скрещением большей части их и ежегодно более-и-более изглаживающимися между ними следами шаманства, почитают верховное существо в Боге, и что именем его благословляют их шаманы, почему называются также ангысытами, то-есть благословляющими, от слова ангыс, которое на языке якутов значит благословение. Вместо шаманов, благословляют иногда и миряне, преимущественно старики, отличающиеся даром красноречия и знанием терминов молитвословия. Таких стариков называют тогда также ангысытами, не причисляя их, впрочем, к числу шаманов. Те или другие, при праздновании якутами, весною, или в начале лета, возрождения природы, совершают благословение Творцу Богу и производят окропление юрт и полей кумысом. От слова ысык (кропление) празднества эти называются ысыками. Достоверно то, что шаманы, или ангысыти, при совершении таких торжественных обрядов, славословят единого Бога и начинают так: Ан дойдудну айбыт Аитангари ¹⁰, то-есть «всюду отверстую вселенную сотворивый Творец Бог». Прочим же духам или онгонам, как-то: заведывающим стихиями, лесами, горами, долинами, водами и проч., якуты хотя покланяются, но не дают им названия тангари (небо, Бог), а называют иччи (хозяин), папример: артых иччитя, «хозяин долины», и т. д., и подчиняют их верховному существу, которому также прилагают наименование Ар Тоэн ¹¹, величественный, [208] беловидный или беловласый господин, и полагают, что у него есть жена, Кюбаи-Хоатун (почтенная, видная госпожа) и сын Уляр Этинг, всесокрушающий гром ¹²; но при этом баснословии последние два онгона не составляют действительного божества, и никаких жертв им шаманы не приносят, между-тем, как они совершают возлияние огню, то-есть почитая огонь благотворною стихиею, льют в него освещенное масло и т. п.

Вещи, составляющие принадлежность служения шаманов, суть: оргой, или священная одежда, увешанная металлическими погремушками, моя-хабжи, железная палка, хонхо — колокольчик ¹³, толи — небольшой медный кружок, носимый на груди, хорьба — нечто в роде жезла, и кысы — бубны, под звук которых шаманы призывают своих духов, прыгая через огонь, ударяя себя, неистовствуя, приходя в дикий восторг и внезапно падая, как-бы замертво. Эти проделки имеют последствием, что шаманы раздражительны до чрезвычайности и что между ними многие подвержены истерическим припадкам и падучей болезни.

Ламайская вера или буддаизм, вероучение Будды, возникшее в Индии за несколько столетий до Р. X., называется шикгэмунианскою от Шикгэмуни, по догматам монголо-бурятов — верховного духа, владычествующего ныне над вселенною; а название ламайской веры получила она потому, что жрецы буддайский религии вообще называются ламами, и что для простых монголов, чуждых правильного понятия о ее догматах, вся она состоит в непрестанных угождениях ламам или жрецам.

Вероучение Будды сначала проникло в ту часть Тибета, которая граничит с Индиею и которая с того времени сделалась местопребыванием верховных лам; потом распространилось по Китаю и Японии. Английский путешественник Келли ¹⁴, видевший в [209] 1814–1819 годах обряды богослужения Будды в Индии и Тибете, замечает, что они существенно различествует между собою, хотя одни и те же места народного поклонения равно чтимы, как в Тибете, так и в Бенгале.

Из записок о Монголии отца Иакинфа видно, что учение буддаистов в-начале было единообразно, как в Китае, так и в Монголии, но впоследствии разделилось на две секты: фоистов или фоевстов ¹⁵ в Китае и лам (ламистов) в Тибете и Монголии. Существенное различие этих двух сект, по замечанию Иакинфа, состоит не в догматах, а в обрядах служения; он же свидетельствует, что хотя в исходе прошедшего столетия все тибетские священные книги переведены в Пекине на монгольский язык, но совершать богослужение на этом языке дозволено только одному находящемуся в Пекине монастырю Михаила-гасумэ ¹⁶, что содержит тамошних и монгольских лам во всегдашней зависимости от Тибета.

При всей веротерпимости китайского правительства и не взирая на то, что самый закон предписывает царствующей династии и первым государственным лицам маньджурского происхождения исповедывать шаманскую веру, она встретила в Монголии, покровительствуемой китайским правительством, гонение от последователей буддаизма, который, истребив ее в Тибете и Монголии, где в конце XVII столетия признан был господствующею верою, почти в то же время проник в Забайкальский Край, к бурятам и тунгусам, быв занесен туда монгольскими племенами, поступившими в подданство России по трактату, заключенному в 1689 году с китайцами русским полномочным послом, ближним окольничим и наместником брянским Ф. Л. Головиным ¹⁷.

Жрецы буддаизма, действуя в Забайкальском Крае самопроизвольно, не покорствовали местной власти и, наконец, нашли себе защиту и [210] покровительство в иркутском губернском начальстве, которое в 1809 году разрешило их главу, бандиду хамбо ¹⁸, недавно умершего, пресекать древнюю шаманскую веру.

Буддаизм, ламаизм, ламайская вера, или, по словам главы монголо-бурятского духовенства бандиды хамбо, шератский закон ¹⁹ легко мог поработить и уничтожить языческую шаманскую веру, ибо понятия о ней сохранялись всегда в одних лишь изустных преданиях, и буддаизм имел над этим грубым язычеством все преимущества основанного на писаниях, обширного, систематического, таинственного учения о периодическом возрождении миров и непрестанном перерождении одушевленных тварей, или материализма, облеченного священным баснословием, по которому сонм бурханов (сверхъестественных существ с атрибутами божества) владычествует попеременно над светом.

Жрецы этой языческой веры нашли в самых догматах ее средства пугать робкое воображение шаманцев разными нелепыми выдумками насчет ожидающей их в будущем судьбы, и стали выставлять им их язычество богопротивным колдовством, ненавидя и презирая самих шаманов и называя их идолопоклонниками...

Успехи буддайских проповедей были в короткое время изумительны и оправдали вполне неусыпную деятельность лам в этом отношении. Там, где не могли взять убеждением, они воздвигали гонения, [211] насилие свое доводили до неистовства, заставляли укрываться шаманов, отбирали у них и сокрушали святыню их — бурханов, сожигали все вещи, принадлежащие к их идолослужению... ²⁰

Несмотря на такой религиозный фанатизм лам, между ними пошатнулись основные догматы буддайской веры.

Теперь забайкальские ламы считают шикгэмуни не основателем, а восстановителем буддаизма, затрудняются в обозначении пределов его настоящего владычества над вселенною и не признают верховного и вечного Создателя,

Такие понятия забайкальских жрецов о буддайской вере доказывают и то что она у них различествует от сект китайской или фоефской и монголо-тибетской не в одних обрядах служения, но и в основных догматах, допуская в них особенности. С достоверностью можно предположить, что они вкрались в забайкальский буддаизм вследствие невежества тамошних лам; ибо положительно дознано, что сам глава их, бандида-хамбо, не имеет совершенного познания догматов и законов ламаизма ²¹.

Калмыцкие гелюнги признают верховного Создателя ²²; а о владычестве шикгэмуни или шакджи-мюни полагают, что он чрез 9,000 лет заменен будет другим бурханом.

Но и эго несогласно с священными тибетскими книгами. Так, в одной из книг, писанных на монгольским языке, истребованных в 1820 году от хамбо-ламы графом М. М. Сперанским и переведенных, по его приказанию ²³ на русский язык, именно в Хомук-Номун и проч. (о четырех истинах, которые приобрели силу всех писаний) сказано: «время бытия закона богоучителя ²⁴ (шикгэмуни) есть 5000 лет. Прежде сего минуло 1432 г., ныне же, начиная от года огненного дракона, ²⁵ еще пребудет 2568 лет».

Между-тем, хамбо-лама на предложенным ему графом Сперанским вопрос: «бесконечно ли царство шикгэмуни, или должно [212] кончиться?» отвечал: «Владычество шикгэмуни имеет конец. Конец же владычеству его будет тогда, когда у людей мира сего убавляться будет век их постепенно и, наконец, дойдет до 10 лет, и тогда шикгэмуниево владычество кончится».

В догматах вероучения калмыцких жрецов находив нечто чрезвычайно сходнее с словами хамбо-ламы, именно, что в то время, когда управляли миром предместники или предшественники шакджи-мюни, люди жили сперва по 80, йотом но 40, по 30 и по 20 лет, и что, несмотря на покровительство шакджи-мюни, «уменьшение лет и роста земнородных все-таки не прекратится, и достигнет до того, что человек будет жить только 10 лет, и рост ему дастся не более одного аршина, и самые лошади будут не более зайца. Наконец, ужасные бедствия истребит почти всех живущих; после чего земля очистится огнем и водою, и вновь настанет век блаженства. Люди получать опять долголетие и, следуя внушениям добродетельнейшего бурхана маядри, который должен поступить тогда на место шакджи-мюни и удивить смертных своими совершенствами, величием, сиянием и красотою, приобретут возможность пользоваться возрастом до 80,000 лет, и тогда уже будут владычествовать на «земле не мужчины, а женщины». ²⁶

II

Место кочевья бурят. — Происхождение их и прежние отношения к правительству. — Разделения и подразделения народа, наречие и различные вероисповедания. — Отсутствие высшего сословия, представляемого лишь лицами временно-должностными, и доступность духовного звания каждому простолюдину. — Степень власти выборных правителей, основы их управления и судопроизводства. — Число народа и его повинности. — Сравнение бурят, как в этих отношениях, с астраханскими калмыками, так и в отношении наружности, свойств, наклонностей, обычаев, одежды, кочевого хозяйства, занятий: скотоводством, звериною и рыбною ловлею, земледелием, торговлею, ремеслами и работами; домашней жизни, оседлости, степного быта в разные времена года, летних увеселений, празднеств, обычаев, образования, долголетия, нравов, разных обрядов и поверий. [213]

Северные монголы и наши буряты,
кочующие в более-суровом климате,
нежели приволжские калмыки, богатеют так,
как дай Бог богатеть к образованным
домоводцам.
(Замечания о приволжских калмыках).

Показав в главных чертах учение и действии забайкальского ламайского духовенства, считаем нужным предпослать описанию его самостоятельного развития и положения в разное время общий взгляд на инородцев, которых почти двухвековая история тамошнего края представляет нам жертвами корыстолюбия, самовластии, обманов и вымогательств обширной и неустроенной ламайской иерархии.

В южной части Иркутской Губернии, в иркутском нерчинском и преимущественно в верхноудинском округах, кочуют буряты, по долинам, от китайской границы к северу до верховья реки Лены, и от реки Аги, впадающей в Ингоду, к западу до реки Оки, текущей в Ангару. Бо́льшая часть бурят кочует за Байкалом, по течению и по устью Селенги и по впадающим в нее рекам Уге, Хилку, Чикою, Джиде и Темнику, также по реке Баргузину, текущей в Байкал, и на острове Ольхоне, лежащем близь его северовосточных берегов.

Буряты по происхождению монголы. Казаке нашли их в первой половине XVII столетия на теперешнем кочевье; но покорение бурят России и обложение их ясаком не обошлось без волнений. Это доказывают: тревожное положение бурят, в 1653 г., нападение, сделанное ими в 1687 г. на Селенгинск, и неприязненные действия их в 1688 году ²⁷. Лишь в следующем году разграничение земель Россия с Китаем ²⁸ окончательно подчинило бурят влиянию местных русских властей.

Тогда бурят назвали в Сибири братскими, и от обитания их в нижнеудинском округе Иркутской Губернии построенная там крепостца получила название Братского острога. ²⁹ [214]

Буряты преданы были тогда шаманскому язычеству и все их отношения к правительству ограничивались взносом постоянной подати — ясака. Они платили по соболю, или по зайцу с человека; иные из них платили ясак, в замен соболей, рысями, лошадьми и рогатым скотом ³⁰.

Буряты разделяются на племена, управляемые тайшами, а каждое племя на поколения или роды, заведываемые шуленгами ³¹.

Знатнейшие племена бурят суть:

Подразделения племен на поколения или роды, стойбища и улусы, которые должны заключать неменее пятнадцати юрт ³², чрезвычайно многочисленны. Для примера приведем селенгинское племя бурят, которое делится на шесть поколений или родов, именно:

1) Цонголов

2) Сартулиов

3) Атаганов

4) Хазагинов

5) Табангутов ³³

6) Подгородный. [215]

Буряты говорят одним из монгольских наречий, которое разделяется еще на несколько оттенков; за-всем-тем, монгол от великой стены понимает кудинского бурята. Живущие по китайской границе говорят чистым халхасским наречием и даже в нравах своих ничем не отличаются от обитателей монгольской пустыни; но те, которые кочуют по сю сторону Байкала от близкого обращения с русскими, приняли вместе с обыкновениями много русских слов. По-русски, однакож, читать, писать и даже говорить умеют немногие, может-быть потому, что русские, обитающие в их соседстве, от мала до велика все говорят весьма-хорошо по-бурятски.

В конце XVII столетия забайкальские буряты приняли ламайскую веру; часть прочих бурят осталась преданною шаманству. С-тех-пор некоторые из тех и других обратились к православной церкви, с одеждою русских приняли и обычаи их, фамилии крестных отцов, поселились и переродились между русскими.

До покорения бурят русскими каждый тайша был самостоятельный и независимый владелец одного из бурятских племен; но время и обстоятельства ослабили власть этих князьков, и теперь между бурятами нет точного разделения на классы или сословия. Духовное звание доступно каждому простолюдину, а их ближайшие начальники, бошко ³⁴ или зингин, шуленги или родоначальники, зайсаны и тайши, значительны только, как посредники между народом и местным начальством, и, пока отправляют свои должности, свободны от повинностей.

Хотя шуленги, зайсаны и тайши или князцы суть достоинства наследственные для тех почетных инородцев, между которыми они были наследственны до 22 июня 1822 года, то-есть до издания «Учреждения [216] Сибири ³⁵, но теперь в глазах бурят звания эти имеют значение только пока сопряжены с общественною должностью, или с средством к достижению ее — большим состоянием, ибо оно доставляет возможность снискивать расположение духовенства, под влияниям коего родовичи производят выборы в общественные должности голов или тайшей и т. п.

Итак, хотя в-отношении разделений и подразделений народа, мы здесь встречаем некоторые отличия от того, что введено обычаем между калмыками, и хотя у бурят нет самостоятельного высшего сословия, но понятие о нем осталось в слове нои́н, которое за Байкалом, как и на приволжье, значит господин ³⁶.

Для отличия тайшей и шуленгов правительство установило в 1766 году особенный почетный знак, кортик с надписью «знак достоинства шуленги (или тайши) рода N, данный в таком-то году». Впоследствии пожалованы офицерские чины некоторым из этих почетных бурят. Каждый знак отличия почитают они наследственным, и теперь случается видеть на бурятах кортики и медали, пожалованные некогда их дедам, отцам, старшим братьям, давно умершим.

Власть тайшей между бурятами велика. Каждое племя или несколько родов, стойбищ, или улусов, соединенных в одну общую зависимость, как, например, селенгинцы, находятся под управлением выбранного родовичами главного тайши, инородной управы ³⁷ и степной думы ³⁸, зависящих от земских полиций, окружных управлении и высшего местного начальства ³⁹; а подчиненное управе и зависящее от думы ⁴⁰ частное, родовое, или улусное управление по каждому стойбищу, роду, или улусу, которые должны заключать в себе неменее 15 семейств, вверяется наследственному или выборному голове или старосте ⁴¹ с одним или двумя, также выборными помощниками из почетных и лучших родовичей ⁴². Это [217] родовое управление собирает подати, смотрит за тишиной, порядком, правосудием и благосостоянием между бурятами, и все дела производит словесно ⁴³, составляя первую степень суда тяжебных случаев ⁴⁴. Староста может именоваться тайшей, ккязцем, улусным головой, шуленгою, зайсаном и проч. лишь между своими родовичами; но в сношениях с правительством называется старостою ⁴⁵. Исполнительная власть и право суда второй степени в делах исковых предоставлены инородной управе, то-есть общему управлению, состоящему из головы или тайши и двух или более выборных ⁴⁶; а часть хозяйственная степной думе ⁴⁷, в которой присутствуют: главный тайша и поочереди несколько заседателей, избранных из тайшей, шуленгов и зайсанов, имеющих обязанностью разъезжать по кочевьям и быть посредниками в разборе тяжеб ⁴⁸, в порядке рассмотрения коих, после инородных управ, земские суды составляют третью степень словесной расправы; а затем в окружном суде она производится письменно ⁴⁹. Суд и расправа над бурятами, исключая дел уголовных, в-отношении коих они подчинены, с некоторыми ограничениями, действию общих узаконений ⁵⁰, производятся на основании своих степных законов и обычаев, и особенном своде их изображенных ⁵¹. По ним присутственные места имеют суждение о делах бурят; а недостаток в степных законах при решений дел дополняется общими государственными узаконениями ⁵². [218]

По свидетельству г. Джулияни, буряты имеют свое степное уложение, называемое кудучену токтол, писанное на монгольском языке. Оно за несколько столетий сочинено в Монголии и дополнено в 1808 году бурятскими тайшами и шуленгами-родоначальниками. Уложение это разделено, по родам преступлений, на три отделения ⁵³. Не имея никаких положительных данных о содержании этих степных законов, мы не можем судить о степени сходства их с законами чоросского хана Бато́р-Хонь-Тайцзи́, которые, на съезде своем в 1040 году, близь Алтайских Гор, утвердили общим согласием и приняли к руководству владельцы монгольские, чжуньгарские (калмыцкие), халхасские и хухенорские. К-сожалению, мы и не предвидим возможности судить о степени сходства этого древнего сборника монголо-калмыцких законов (дошедшего до нас в рукописном переводе под заглавием: Право мунгальских и калмыцких народов или Древние калмыцкие постановления) с степным уложением, которым руководствуются бурятские тайши. Трудно, однакож, не допустить догадку, что уложение это, до дополнения его в 1808 году, было не что иное, как монгольский текст тех же законов Батора и его преемника, сборник которых сохранился между астраханскими калмыками, в-продолжение двухвекового пребывания их в России не был ими никогда вполне исправлен и согласован с иными потребностями места и времени, и потому совершенно лишился действия у этих инородцев ⁵⁴. Что же касается до свода степных законов, изданного в 1841 году ⁵⁵, то хотя содержание его основано на местных источниках, но в состав этого сборника вошли только те степные законы, которые не лишились своего действия между сибирскими монголами в-продолжение их слишком двухвекового подданства России. Настоящую степень зависимости этих инородцев от правительства, в смысле замечательного политико-исторического факта, изображает собою свод степных законов. Это кодекс современный, и хотя сравнение его с древними калмыцкими постановлениями 1640 г. может составить предмет особам сочинения, но не обещает тех любопытных выводов в-отношении объяснения сродства бурят с калмыками, какие бы могло дать [219] сличение древних постановлений с степным уложением, показав их черты сходства, а быть-может, и тождество, или какие бы открыло сравнение дополнений и исправлений, предпринятых в-отношении первого из сих сборников в 1822 г. (зинзиленские постановления), с подобным же трудом бурятских родоначальников, совершенным в 1808 г., сравнение, которое бы необходимо должно было показать, до какой степени различный местные обстоятельства, при подданстве одной держав, имели в различной степени влияние на ослабление и изменение древних монгольских степных законов у калмыков астраханских и бурят забайкальских.

Обращаясь к массе бурят простолюдинов, мы не находим и здесь, как вообще между всеми кочевыми племенами, никаких положительных сведений о числе народа и богатстве его. При общей переписи, объявление числа подвластных предоставлено родовым начальникам и степным думам ⁵⁶, а количества стад своих не знают и самые богатые, по предрассудку, будто-бы счет скота приносит ому несчастие.

В 1831 году считалось всех бурят до 152000 душ, то-есть до 72000 мужеского и до 80000 женского пола и детей ⁵⁷, но все, бывшие в местах кочевья бурят, единогласно утверждают, что их должно быть несравненно более.

Кроме должностных лиц и лам (жрецов), изъятых от повинностей, все буряты платят ясак, несут земские повинности; а некоторые отправляют казачью службу. Ясак платится пушными шкурами; но теперь, вследствие размножения денег между бурятами, переходит в денежную подать. Сверх-сего, буряты несут земские повинности ⁵⁸ и особые повинности внутренние на содержание их степного управления ⁵⁹; а в замен рекрутской, от которой навсегда свободны сибирские кочевые инородцы ⁶⁰, селенгинское племя бурят содержит на китайский границе четыре забайкальских [220] шестисотенных казачьих полка ⁶¹, которые стерегут ее вместе с русскими казаками и служат при таможне в Кяхте. Там на концах города три казачьих бурятских караула с урядниками. Они наблюдают, чтобы не было тайного провоза, окольными путями, китайских товаров, и для того делают по окрестностям объезды. Пограничная казачья линия имеет три отделения; цурхайское, харацайское и тункинское. Каждое из них состоит под управлением пограничного пристава, определяемого из русских казачьих чиновников иркутским гражданским губернатором; им же утверждаются выборные атаманы бурятских полков ⁶², коих выборные заседатели допущены в участию в решении дел троицко-савского пограничного правления, которое, состоя под председательством пограничного начальника, на правах войсковой канцелярии, ведает пограничных казаков по их благоустройству и хозяйству и есть для них первая степень суда гражданского и уголовного ⁶³.

Бурятские казаки содержат себя на свой счет, и потому свободны от податей и повинностей. Одежда их своя, народная, а вооружение составляют сабля, лук и стрелы, а иногда пика, или карабин.

Итак, польза от бурят очевидная; уплачивая ясак и неся казачью службу, в числе 2,400 человек, это монгольское племя далеко оставляет за собою астраханских калмыков, которых все повинности ограничиваются содержанием своего же управления и выставкой 200 человек на казачьи кордоны ⁶⁴.

Рассмотрение образа жизни, свойств и наклонностей бурят покажет, чего еще можно от них ожидать в будущем; а сравнение этого племени с астраханскими калмыками доставит случай упомянуть о некоторых подробностях, в-отношении сих последних, которые не вошли в план прежних статей наших об этих инородцах ⁶⁵.

По наружности, буряты весьма-схожи с калмыками. Все вообще буряты роста среднего, плечисты, широки и плотны, полнокровны, лицо имеют монгольское, смуглое, плоские, с выдавшимися скулами, нос плоский, глаза узкие, угловатые, черные как уголь, и чрезвычайно зоркие; брови тонкие и высокие, уши оттопырившиеся, зубы правильные [221] и белые, как слоновая кость; бороду с молода выдергивают щипчиками ⁶⁶ и носят только усы и небольшой клок под нижнею губою. Волосы у всех черные, густые, жесткие и блестящие. Голову бреют, оставляя на верхушке клок, который заплетают в косу, и чем длиннее коса, тем человек щеголеватее. От всегдашней верховой езды и сиденья со сложенными под себя ногами, ноги их выгнуты на внешнюю сторону ⁶⁷.

Буряты теперь народ миролюбивый. Охраняемые местными властями от нападений соседей и междоусобий, они сделались покорными подданными. Смертоубийство между ними дело необыкновенное. Грабежей, которыми так известны калмыки, между буршами решительно нет; но у них еще не истребилась общая всем кочевым племенам склонность к воровству. Хотя буряты и запальчивы, но в обыкновенном расположении духа тихи, кротки; вообще же горды, хитры, иногда рассудительны и умны, всегда гостеприимны, жадны до новостей, легковерны, склонны к пьянству и объядению; одарены приметливостью, хорошею памятью и переимчивостью. Человека, с которым встретился случайно раз в жизни, бурят, двадцать лет спустя, опишет, как-бы видел его вчера — рост, лицо, платье, коня, сбрую, все, что на нем было, и весьма-часто с остроумными замечаниями. Кроме всего этого, буряты отличные стрелки и даже по духу узнают присутствие зверя, а о том, какого он рода, волк ли, медведь ли, сейчас догадываются по следу, который он оставил на траве. Отважно нападают на медведя. Бурят идет на него один с собакою.

В сношениях с русскими буряты скрытны, но между собою откровенны и дружны; впрочем, начальству покорны и царю чрезвычайно преданы. Г. Джулияни замечает, что буряты, узнав в 1815 году о сожжении Москвы, поднялись все и хотели-было идти войною на французов; начальство с трудом уверило их, что с Франциею уже заключен мир ⁶⁸.

Хоринцы и селенгинцы составляют цвет бурятского народа; кударинцы, бургузинцы и ольхонцы последнее звено, особенно ольхонцы, отделенные от соплеменников Байкалом: они до-сих-пор пребывают в полудиком состоянии, и вообще бедны, от недостатка в способах продовольствия на гористом и каменистом острове. Там живет до [222] 1000 бурят, которых единственный предмет хозяйства скотоводство ⁶⁹.

В обращении друг с другом буряты приветливы, подают правую руку, прихватывают ее выше кисти левою и здороваются. Уезжающего гостя провожают иногда версты две, смотря по званию. Заметим, что, подобно калмыкам, буряты не цалуют, а обнюхивают предметы своей любви и что поцалуи между этими племенами вовсе не в обычае.

Подобно калмыкам, между бурятами одежда мужчины и женщины почти одинакова; но чаще является здесь в более-роскошном виде нежели в степях астраханских, и объяснений этому надо искать в близости кочевья бурят от Кяхты, где маржан (коралл) и малахит составляют одну из главных отраслей нашей торговли с Китаем. Буряты носят шубы овчинный, нагольные, или покрытые какою-нибудь тканью, начиная от китайки до блестящей китайской шелковой материи с вышитыми драконами (магнул). Эти шубы опушены бывают по краям белою или черною мерлушкою, выдрою. бобром, или обшиты бархатом, плясом, сукном яркого цвета и т. п. Покрой шубы в каждом племени свой, с малыми, впрочем, различиями. К кушаку привязываются на ремешке, с правой стороны огниво, а с левой кошелек с табаком, трубка (ганза) и ножик. Все эти вещи разукрашиваются обделкою в коралл и малахит. Летом богатые буряты носят халаты (терлик), и тогда общий наряд мужчин и женщин составляют широкие шаравары из какой-нибудь бумажной материи, обшитые по бокам вокруг карманов, металлическими пластинками; зимою же буряты носят шаравары меховые. Как у мужчин, так и у женщин, обувь составляют унты — сапоги наподобие китайских, с простроченным передом и толстыми войлочными подошвами, обшитыми кожею. Голову накрывают шапкою, которая делается наподобие китайской, с широкою меховою опушкою и большою наверху шелковою алою кистью ⁷⁰, прикрепленною к металлическому кружку [223] большим кораллом или малахитом. Сзади шапочки висят две алые ленты, или два ремешка из тонкого красного сукна. Летние шапки обшивают снаружи плисом, или бархатом. Зимой женщины одеваются в шубы несколько-отличного покроя от мужских, со сборами назади, а сверх шубы носят матерчатый дыгыл, или безрукавый шугай, со сборами назади. Волосы расчесывают надвое и заплетают в косы. Замужние отличаются от девиц шапкою, из-под которой висят концы кос, украшенные перламутровыми кружками, кораллами и металлическими бляшками. Меховая шапка — необходимая принадлежность бурятки; быть без шапки такое же бесчестие, как сказать посторонним свое имя, говорить по-русски ⁷¹, или вмешаться в разговор мужчин, особенно старших. Женщины, имевшие уже детей, носят на груди две длинные косы из конских волос, которые простираются от плеч за колени и толстым концом посажены в серебряные или медные наконечники. Некоторые носят на лбу металлическую бляху, как фероньерку. Девушки заплетают волосы в множество кос ⁷² и на висках связывают их коралловыми литками; количество ниток, величина кораллов и большее или меньшее обременение ими головы девушки зависят от состояния родителей, которые иногда входят в неоплатные долги, чтоб приобресть это необходимое для невесты украшение; но большею частию оно переходит от матери к дочери, из рода в род. Вообще коралл и малахит составляют в нарядах щегольство и роскошь бурят. Они украшают иногда даже сбруи и седла свои малахитом и кораллами. Такие седла и сбруи, унизанные металлическими с серебряною насечкою и часто серебряными побрякушками, кораллом и малахитом, порою очень-дорого обходятся бурятам, Есть у некоторых бурятских начальников седла в 10,000 р. и поясы в 3.000 р. ас.

Все потребности и прихоти кочевой жизни удовлетворяются у бурят нетолько одним скотоводством, которое у астраханских калмыков составляет единственную ветвь степного хозяйства, но и звериным промыслом, а также хлебопашеством. Как скотоводцы и звероловы, буряты при выборе кочевьев обращают внимание единственно на удобства для охоты, или для пастбищ. С каждым временем года буряты переменяют свои кочевья. Зима загоняет их в узкие долины и ущелия, или в чащи островов, где нетак ощутительны [224] мятели и северные ветры; весною буряты переходят на покатости гор и солнцепеки, где ранее сходит снег и показывается трава; летом перебираются от жарких мест к рекам, осенью перекочевывают туда, где косили сено. Итак, буряты по преимуществу пастухи, и главное их богатство заключается в скотоводстве. Они обладают многочисленными табунами лошадей, стадами верблюдов и рогатого скота всякого рода. У живущих по сю сторону Байкала тот почитается достаточным, кто имеет сто голов скота, а если у него наберется до пятисот штук, он уже становится на степень богача; но у забайкальских есть хозвева, владеющие не сотнями, а тысячами скотин; у некоторых бывает до тысячи верблюдов, до четырех тысяч лошадей, от двух до трех тысяч быков, от восьми до девяти тысяч овец и по нескольку сот коз.

Рогатый скот у бурят невелик; но овцы их очень-крупны, и забайкальские имеют большие курдюки. Бараны закаменские, или нерчинские признаются лучшими по доброте шерсти. Лошади среднего роста, крепки для продолжительной езды, но слабы в работах, оттого, что их кормят одним сеном, без овса. Ни зимою, ни летом их не подковывают. Верблюдов держат только забайкальские и балаганские буряты, для шерсти и мяса, а также для носки тяжестей, преимущественно же для промена китайцам, которые на верблюдах отправляют карваны из Кяхты в Пекин.

Зимою, при глубоком снеге, стада лишаются подножного корма. Овцы гибнут всего более от продолжительной сырой погоды. Впрочем, буряты устроивают скотские загоны или хлева из плетня, смазанного глиною и прикрытого соломою. По свидетельству одного очевидца, степного хозяйства бурят, слишком теплый хлев вреден для овец. Жар, происходящий от дыхания множества овец, запертых в одном хлеве, производит в них сильную испарину, и если овцы после того будут выпущены на открытый воздух, то они мерзнут, корчатся и нередко гибнут.

Звероловству преданы преимущественно буряты, живущие около Иркутска и вообще недалеко от русских селений; а рыбною ловлею буряты занимаются только по необходимости, когда уже нет иных средств к существованию.

Недавно стали они заниматься земледелием, и эта ветвь хозяйства и промышлености бурят замечательна у тех из них, которые кочуют по р. Хилке. Селенгинские буряты и кочующие около Верхнеудинска нашли средство проводить воду даже на горы без всяких насосов, и, при действии поливы, пашня их никогда не подвергаются бедствиям [225] засухи. Случается там, где нет поливных пашней, что ранние жары, бездождие, осенние холода и роса (называемая там медвянка или медуница) похищают плоды трудов бурят; но, вообще говоря, прекрасные плодоносные земли Забайкальского Края щедро вознаграждают труды земледельца. Удобный и выгодный сбыт хлеба китайцам, особенно пшеницы, еще более подстрекает бурят к земледелию. Торговля забайкальских бурят хлебом мелочная и производится с купцами, которые ведут оптовой торг с китайцами ⁷³. Буряты же, живущие в иркутском округе, производящие более значительное хлебопашество, продают много хлеба на казенные потребности и сплавляют его по Ангаре, на золотые прииски в Енисейскую Губернию. Кроме-того, они еще ездят и Иркутск для мелочной торговли пушными зверями по домам. Большею же частью торговля бурят состоит только в сбыте своих произведений на месте покупщикам, а личное участие бурят в торговле с китайцами незначительно. Русские купцы и забайкальские буряты, близкие к границе, продают на Кяхте китайцам изюбровые рога, мерлушку ⁷⁴, бараньи в козьи шкуры, топленое сало, масло, а зимою мясо, получая от китайцев в промен разного рода чай, особенно кирпичный, шелковые китайские ткани, как-то канфы, канчи, чанджу и т. п. ⁷⁵, листовой табак, курительные жертвенные свечки, статуйки бурханов, лекарства, корольки и другие мелочи. Наконец, бурятские ламы, имея богатые табуны, гоняют по нескольку сот голов и Маймадчин, где посредниками их менового торга с китайцами бывают тамошние купцы (фузионеры). Некоторые буряты берут у русских купцов товары и, разъезжая по улусам, [226] торгуют. Прежде, на обширной Хоринской Степи бывала онинская ярмарка, куда стекались жители из окрестных мест и приезжали купцы ⁷⁶. Из ремесл известно бурятам искусство делать ножи и огнива, луки, стрелы, седла, телеги, сани; есть даже и плотники, которые строят домы русским. Они вообще переимчивы и склонны к ремеслам, и если чему выучиваются у русских, то превосходят своих учителей. Работа их всегда тщательна. Встарину они плавили железо; нынче покупают его у русских. На Хилке живет хоринского ведомства бурят Убугун-Сарамнилов, который весьма-удовлетворительно делает телескопы и зрительные трубы и снабжает этими изделиями весь Забайкальский Край. Вообще, в-отношении начатков земледелия и ремесл, буряты стоят несравненно-выше астраханских калмыков; но, как и у них, домашние работы в степном хозяйстве бурят отправляются включительно женщинами. Они смотрят за скотом, готовят кушанье, выделывают войлоки и шкуры, шьют платье в обувь, ездят и ходят за дровами, помогают косить сено и проч.

Постоянная пища бурят есть арца, или творог, остающийся в котле после перегонки вина из кислого молока, и кирпичный чай. Некоторые приправляют этот чай затураном, то-есть маслом и поджареною мукою. Баранина, вареная или жареная на рожках, есть пища богатых. Самое лакомое их кушанье — тарбаган, или голова жирного барана. Коров и лошадей бьют редко, только в важных случаях, и держат их для молока; кобыл, овец и коз также доят и приготовляют из их молока творог, арцу, сидон и вино. Бедные, вместо чаю, пьют коренья, едет гнезда сурков, мышей и падаль. Есть между бурятами такие удальцы, которые съедают разом целого барана; но вообще буряты умеют переносить голод с величайшим терпением и очень-долго, лишь бы было что пить. Курение табаку и здесь, как между астраханскими калмыками — общая страсть мужчин и женщин.

Буряты живут летом и зимою в круглых войлочных юртах или шалашах, которые раскидывают далеко одну от другой, для того, чтоб скот ах не стеснялся на пастбищах. Некоторые буряты завели в зимних кочевьях деревянные домы. Юрта имеет сажени две в диаметре и довольно-поместительна. Посреди ее место для огня. Туда ставится железный таган, а на него большая плоская чугунная чаша, в которой варят говядину, чай, и гонят вино. У богатых пол [227] юрты выстлан досками и покрыт стегаными войлоками, а вокруг огня выкладен кирпичом. Впереди юрты, против дверей, стоит деревянное возвышение с уступами, на котором помещаются медные бурханы и жертвенные чашечки с зерновым хлебом, водою, чаем, молоком, вином, которые ежедневно переменяются, и проч. Это жертва бурханам и преимущественно шикгэмуни, изображение коего обыкновенно хранится на том же ноставце. Направо от входа, виереди, место хозяйки и ее кухонные принадлежности; налево — хозяина. Около стен юрты расположены ящики, или деревянные крашеные, или войлочные, наподобие чемоданов, обшитые разноцветными сукнами и плисом. За грех почитается, если мужчина, войдя в юрту, пойдет по правой стороне, или женщина по левой. От входа направо — низенькая кровать хозяев, которую муж уступает, иногда вместе с женою, дорогому гостю. Налево, тоже кровать для старшего из семейства, или для какого-нибудь бедняка, живущего в юрте. По стенам ее висят верховая конская сбруя, лук и колчан со стрелами, или другое оружие. Свет в юрту проходит в отверстие, сделанное вверху, куда выходит дым от очага ⁷⁷. Двери снаружи завешиваются войлоком простроченным или сученою верблюжьею шерстью, или конским волосом, а внутри запираются двумя дощечками на шалнерах. В юрте зимою довольно-тепло для того, чтоб не замерзнуть; впрочем, привычка бурят совершенно обеспечивает их от простуды. Но в это время года, буряты, подобно всем кочевым племенам, погружены бывают в бездействие и усыпление. Тогда достаточные буряты проводят время, сидя подле огня с трубкою табаку, и убивают скучные зимние вечера, слушая какого-нибудь расскащика былей и небылиц, песенника-импровизатора, или хвастают друг перед другом звероловными своими подвигами и своею сметливостью; а жены их сидят, поджав ноги, среди многочисленной дворни, бранят ее, лакомятся сушеными сырниками, запивая чаем, а иногда и теплою водкою. Это — верх блаженства для женщины высшего круга, которая, в противуположность бедной бурятке, ничего не делает и имеет причуды — потому-что там, как и по всей Азии, женское рабство тяжело только между бедными.

Но едва весеннее солнце проглянет на степные поляны, деятельность бурят внезапно пробуждается, и степная жизнь их начинает разнообразиться. Стада, звериный промысл, рыбные ловли, сенокосы — [78] вот предмет заботливости и занятий бурята в лучшее время года. И здесь, как у астраханских калмыков, по-мере-того, как возрождается степная природа, а с тем вместе коровы и кобылы начинают давать более молока, наступает время увеселений, брачных сговоров, свадеб и празднеств; тогда настает полный разгул хорошим и дурным наклонностям бурят, именно, наклонностям к хозяйству, звероловству, гостеприимству, хлебосольству, объяденью, пьянству, любопытству, воровству и степному своеволию. Тогда буряты перекочевывают с места на место, делают разъезды во все стороны и, встречаясь в лесу или на дороге, останавливаются, раскуривают трубки, осыпают друг друга расспросами о благополучии стад, о урожае трав, о положении пастбищ, о благосостоянии баранов, о здоровьи семейства, о том, что слышно нового, куда и откуда едешь, и т. п., и новости передаются таким-образом невероятно-быстро в самые отдаленные улусы. Тогда буряты гонят из молока водку и вино, называемые араки и тарасун. Время пьянства начинается у бурят ежегодно с половины мая и продолжается до глубокой осени. Летом же редкий бурят не пьян. Следствием этого и горячности бурят бывают драки. Потому-то в летнее время бурят с подбитыми глазами нередкость.

Степное своеволие в летние шалости соплеменника буряты всегда стараются скрыть всеми средствами от преследования русского начальства, и ничего не щадят, чтоб выручить своего из беды.

Летние увеселения бурят состоят в конской скачке, борьбе, стрелянии из луков в цель. Здесь, как и у калмыков, молодёжь скачет на диких конях по обширному степному пространству. Пьяный бурят скачет во весь дух, качаясь на обе стороны. Уверяют, что хорошая лошадь никогда не допустит хозяина свалиться.

Борьба бурят есть то же, что калмыцкое единоборство. Они борятстя почти нагие, в коротком исподнем платье. Вот как описывает эту борьбу один очевидец: «Атлеты выходят без рубашек, медленно подвигаются друг к другу, подобно двум быкам, спущенным на бой, бросая искоса страшные взгляды, склоняясь вперед и потирая в руках, как-бы от нетерпения, землю; то заступают вперед, то уклоняются в сторону, сторожат момент, и вдруг схватываются. Удачный прием — и борьба кончена в одно мгновение; не то — борцы ломают друг друга более получаса и кончат ничем. Их разводят почт всегда силою и выпускают на место их новых. Между-тем, монгольская знать сидит, поджав ноги, на коврах, или войлоках, курит табак, пьет водку и, любуясь [229] народными играми, одобряет победителей легким возгласом, улыбкою, движением руки, иногда небольшим подарком ⁷⁸.

При стрельбе из луков в цель отличные стрелки удивляют толпу своею ловкостью, попадая на-лету в уши пущенной стрелы.

Все эти степные игры суть принадлежность особых празднеств, бывающих весною и летом, в честь времени года. Таков, например, обон — праздник весны и цветов, на который буряты съезжаются целыми скопищами к хамбинской ставке (местопребывание бандиды-хамбо или хамбо-ламы — главного жреца). Там день начинается идолослужением, а потом народ предается своим забавам.

Между забайкальскими бурятами предание сохранило множество песен, напоминающих воинственную Монголию, времена Чингисхана и Батыя, но буряты, живущие по сю сторону Байкальского Озера, готовых песен не имеют: вдохновенные певцы импровизируют их на случай, воспевают бывалые подвиги предков и ловкость своих стрелков, быстроту коней, выхваляют свои меткие винтовки и стрелы. Напев этих песен вообще заунывен, грустен и протяжен. Буряты не пляшут; но женщины и мужчины, ставши в круг и взявшись за руки, идут медленно в одну сторону, сначала тихо, потом скоро, под голос запевалы, за которым и прочие подтягивают. Любимый их инструмент, хур, похож на скрипку или гудок, с двумя волосяными струнами, на которых играют смычком, продетым между струнами. Другой инструмент, похожий на цимбалы, называется этогу: он чрезвычайно редок и, кажется, выходит из употребления. Музыка у бурят не употребляется при плясках, но служит забавою играющему, и для нашего уха слишком-утомительна своим однообразием и вечноплачевным тоном. Облава или охота есть удовольствие тайшей. Многие из них до-сих-пор сохранили страсть к этой воинственной потехе своих предков.

Когда буряты навещают друг друга, то угощениям и болтовне нет конца: закалывают барана, подчуют вином, хвастают друг пред другом своими стадами и звероловными подвигами.

Впродолжение этих взаимных посещений родительский рассчет решает участь молодёжи. Но совершении, таким-образом, брачного сговора и по отдаче за невесту отцу ее условленного калыма, то-есть известного количества рогатого скота и лошадей, свадьбы буряты празднуют обыкновенно летом. Здесь, как и у калмыков, невеста берется с бою. Женах с приятелями своими отнимает невесту у ее [230] подруг, сажает ее на лошадь и везет в свое кочевье. Там празднуется свадебный пир со всеми причудами степного удальства и наездничества. Если в доме нужен работник, отец женит десятилетнего сына на здоровой девке. Богатые платят за невесту калым иногда в 500 голов скота; но дочь богатых родителей приносит с собою приданого неменее заплаченного за нее калыма, в платье, кораллах, скоте и готовой юрте со всеми принадлежностями. Случается даже, что приданое это, или подарки, по ценности своей, вдвое и втрое превосходят калым. Буряты одного рода считаются роднею, и потому жен берут они всегда из другого рода; но жениться на второй жене своего отца, после смерти его, считается даже великодушную поступком. Следствием несвоевременных и неравных браков бывает то, что когда муж достигает совершенных лет, жена его уже стара. Он или прогоняет ее и берет другую, или оставляет в доме управительницею. Богатые имеют иногда до четырех жен; но первая жена всегда сохраняет права старшей, и младшие обязаны её почтением и послушанием. Супружеская верность у бурят дело неважное; но бурятки пользуются свободою с соблюдением приличия.

При рождении детей не бывает почти никаких обрядов. Буряты-шаманцы дают имена своим детям по первому вошедшему в юрту человеку или животному; но у буддайцев ламы назначают новорожденному имя, которое в просторечии соединяется с именем отца.

Буряты воспитывают детей своих также просто, как и астраханские калмыки. Завертывают ребенка в овчину, кладут на доску или в узкий деревянный ящик, завязываемый ремнями и прикрепляемый по сторонам к обручу. Оттуда видно только лицо ребенка. С-боку этой колыбели нередко висит кость бараньей ноги, или нога козла — как семпатическое средство против болезней и навождения злого духа. Острота детей необыкновенная, и понятия их развиваются быстро. Направлению их к добру и пользе стало способствовать, с 1833 года, открытие в Троицкосавске, для детей пограничных бурят-казаков, войсковой русско-монгольской школы ⁷⁹. С-тех-пор наклонность к образованию чрезвычайно распространяется между бурятами. Число учащихся в школе давно превзошло комплект (24-ре воспитанника на общественном иждивении бурятских казаков): сверхкомплектных поступает туда с каждым годом все более-и-более. Особенные предметы преподавания монгольская грамота, зкзерциция, изложение [231] оффициальных бумаг; вообще, курс обучения соответствует тому, который установлен в уездных училищах.

В противоположность астраханским калмыкам, которые переживают и восьмой десяток, буряты вообще недолговечны, редко достигают преклонных лет, и большая часть этих инородцев умирает на шестидесятом году от роду.

В болезнях прибегают они к своим ламам (жрецам), которые лечат их лекарствами, выписываемыми из Китая за довольно-дорогую цену. Между ними есть средства, действующие с необыкновенною силою и скоростью: почему благоразумнейшие из жрецов дают их в четверть и половину приема, и это спасает многих от смерти; но ламы иногда лечат сверхъестественными средствами, похожими на колдовство и заклинания, или лают лекарства, не зная в точности их назначении, силы и рода болезни. Шарлатанство лам в этих случаях превышает даже всякое вероятие в оканчивается иногда для бального лишением последней собственности, суеверно отдаваемой в задаток за сомнительный успех течении. К особенному роду болезней бурят отнести следует: лишение сна или бессонницу, сопряженную с потерею позыва на пищу, ломоту членов и также глазные болезни. Недалеко от Нерчинска находится, около р. Улятуй, минеральный ключ улятуевской кислой воды. Питье ее и обливание ею целебно в этих болезнях. Как этот, так и другие минеральные ключи посещают разные сибирские инородцы, в том числе и буряты. Наконец, ароматическое масло, вытекающее во многих прибрежных местах Байкала, поднимающееся также из глубины озера на поверхность и плавающее там значительными массами, собирается бурятами и тунгусами и составляет испытанное врачебное средство от ломоты в членах и ревматизмов ⁸⁰. Причины, производящие означенный болезни: наклонность к объядению и пьянству, суровость зим, дым в юртах и степная пыль, а конечно не избыток в лошадях, верблюдах, быках, хороших шубах и сапогах, как это твердит больному ламы-лекаря, когда у бального много платья и скота, а у лекаря не достает того иди другого, больной же не дает даром.

Роды погребения у бурят, как и у калмыков, бывают различны, или скорее, как и у них, погребение, в буквальном смысле этого слова, у бурят весьма-редко. Труп или сожигают на костре и пепел хранят в кумирне, или кладут на дерево, или заваливают [232] камнями и валежником, или зарывают в землю. Случается также, что труп просто бросают в лесу, или ставят в гробу, на воздухе. Способ погребения зависит и здесь, как и у астраханских калмыков, не столько от мнимых гаданий жрецов, сколько от достатка умершего и его наследников, и приношений, делаемых ими в пользу кумирень и лам. Полное моление их о упокоении души умершего продолжается семь недель. Как похороны, так и поминки иногда бывают даже несоразмерны состоянию родственников, оставшихся в живых, и становятся для них раззорительными. Суеверно и раболепно преданные своему духовенству, буряты в этих случаях обращают в его пользу все имение покойника или, по-крайней-мере, большую его часть. Погребение второго селенгинского тайши Вампилова Ирдинеева в 1834 году и брата его в 1836 году стоило семействам их до 60,000 рублей ассигн.; а поминки после смерти тайши Ирдинеева обошлись наследникам его в 50,000 рублей ассиг.

Обращаясь к поверьям бурят, находим чрезвычайное сходство с теми, которые поражали нас при обозрении астраханских калмыков. Подобно тому, как эти монголы наши придают религиозное значение горе, которую они же назвали святою — Богдо́, и облекли мифологическими сказаниями Баскунчатское соляное озеро, словом — те величественные явлении, в которых проявляется там окрестная пустынная природа, буряты поклоняются необыкновенным утесам и всему, что возбуждает их удивление. Байкал называют они Далай-Нор, то-есть святым озером или морем ⁸¹, и полагают, что он не держит в себе ничего нечистого. Всякий минеральный ключ называют оршаном, то-есть святою водою, приближаются к нему с благоговением, падают ниц пред ним, молятся, и потом уже пьют эту воду с набожностью. Так-называемый шаманский камень, стоящий на Ангаре, близь истока ее из Байкала, буряты-шаманцы считают святынею, и думают, что на этом камне обитают их онгоны и тегри — незримый небожитель, и вообще утверждают, что онгоны их живут на высоких, обрывистых, живописных горах и на скалах неприступных. Наконец, делаемые бурятами на вершинах гор курганы — обо, куда каждый из проезжающих кладет какую-нибудь вещь, лоскуток материи, веточку, или даже несколько волос из гривы лошадиной, совершенно [233] напоминают калмыцкие могилы — цаца, образ моления их над этими памятниками и поклонения горе Богдо́.

В довершение же сходства бурят с астраханскими калмыками в-отношении поверий, скажем, что так-как те из них, которые, нанимаясь на тамошние рыбные и соляные промыслы и сближаясь с русскими, заимствуют от них благоговение к св. чудотворцу Николаю, доходящее до того, что калмыки, застигнутые в море бурею, призывают на помощь свою патрона русских мореходцев и ловцов, а потом покланяются образу его в православных церквах, ставят перед ним, ex voto, свечи — буряты, живущие между русскими, верхоленские, кудинские и др., покланяются св. Николаю чудотворцу. Но это поклонение отличается у них от калмыцкого особыми обрядами: буряты закалывают барана, вынимают мясо, а шкуру с головою и остовом выставляют на высоком шесте, где она висит до совершенного нетления.

Поверья и обряды эти, хотя грубые и обличающие дикое невежество и суеверие, доказывают, однакож, добровольное влечение бурят к христианству, и конечно, еслиб не вредное на них влияние и многочисленность их ламайского духовенства, то обращение этих инородцев к христианству было бы весьма-легко и никогда не встретило бы тех затруднений, которое ламы надолго поставили его распространению, тем, во-первых, что присовокупили, чрез свое необыкновенное размножение, к нравственному преобладанию над массою народа еще преобладание численное, и, повторит, тем, что простерли свое влияние и на шаманцев; до того времени они, не имея письменной религии и духовного сословия, не будучи никем останавливаемы на пути обращения к христианской вере, принимали ее добровольно и охотно.

Как тенор бедному буряту искать спасительных истин христианской религии, внимать слову проповедника, когда каждый шаг его следят тысячи глаз поклонников и поборников далай-ламы, которые, живя рассеянно по улусам, чуть не ежедневно посещают каждую юрту! Один страх и то робкое уничижение и подобострастие, коему ламайское духовенство успело, несмотря на крайнее свое невежество, поработить безвозвратно робкие и суеверные умы всех без исключения родовичей своих, само собою, удерживает уже каждого при первом покушении оставить свою наследственную религию, какова она ни сеть.

Притязаний со стороны лам не избегают даже и те из бурят, которые еще прежде обратились к христианству и оседлости. [234]

Притязании эти, хотя косвенно, но обнаруживаются в том, что последним или вовсе не дают следующей по закону из родовых дач пропорции земли, или если и дают какие участки, то по большей части худшие и негодные, отчего новокрещенные и оседлые из бурят в Забайкальском Крае редко достаточны и вообще живут бедно, что в свою очередь также поставляется ламами на вид пред инородцами, с целью удержать их в большей преданности к своему старому закону.

Обширность влияния лам на сибирских монголов заслуживает и даже требует подробного обозрения причин и последствий возникновения среди этих племен владычества ламайского духовенства. Обращаемся к этому исследованию.

III

Исторический обзор возникновении за Байкалом ламайской иерархии. — Воспрещение пропуска заграничных лам в улусы сибирских инородцев. — Назначение туда главного ламы или бандиды-хамбо, построение кумирин в селенгинском цонголовом роде бурят и ее религиозное господство. — Построение кумирни гусиноозерской и искательство о независимости ее от цонгольской. — Неограниченность власти бандиды-хамбо́, размножение лам и преследование ими шаманов. — Стремление местного начальства к пресечению своеволия лам забайкальских. — Прежнее и настоящее их положение, образ жизни, наклонности, разделение их управления, зависимость их от тибетских и вообще заграничных лам и от местного начальства. — Меры его к обузданию забайкальского ламайского духовенства.

У нас проповедуется слово Божие и на крайних
пределах наших: горским племенам на Кавказе
и самоедам у Ледовитого Моря и вдоль хребта
Алтайского калмыкам, киргизам и бурятам.
Старшина племени бурятского приезжал в
северную столицу нашу, просить крещения,
которое совершилось в дворцовой церкви,
с державными восприемниками…
(Римское письмо).

«Il serait temps de mettre a profit les livres
mongols et tibetains... Pallas avait confie ce
travail a un frere morave de Saperta-Ioehrig,
qui etuduia chez le vieux lama puis chez les
bourietes de Siberie et demeure assez
ongtemps dans un couvent de Ghetong…»
(Voyage dans les steps d‘Astrakhan et du Caucase).

До разграничения России с Китаем, в-продолжение почти сорока лет тангутские (тибетские) и монгольские ламы свободно переходили нашу границу, проповедывали ламайскую веру между забайкальскими [235] бурятами, преданными шаманству, и уходили обратно в монгольские, или тибетские владения. К пресечению этого бродяжничества, граф Владиславич-Рагузинский, по заключений мирного трактата с китайцами ⁸² и проложении пограничной линии, в 1727 г., воспретил принимать и пропускать лам из-за границы в улусы к ясачным иноверцам ⁸³, предписав довольствоваться теми ламами, которые после разграничения остались на российской стороне ⁸⁴. [236]

Тибетские и монгольские ламы, на основании этого трактата оставшиеся в Сибири, были отторгнуты от своей иерархии и находились в совершенном безначалии. Скитаясь по кочевьям, они не имели в Забайкальском Крае ни постоянных жилищ, ни храмов или кумирень. В-течение двенадцати лет местное начальство не обращало никакого внимания на духовные дела ламайских иноверцев.

В 1741 году иркутским начальством, для управления ламами, большею частию вышедшими в прежнее время из Тибета, установлен главный лама в селенгинском цонголовом роде бурят, состоявшем из коренных монголов; все ламы приведены к присяге, и взято с них обязательство, под в смертною казнию, нетолько не переходить за границу, но даже ни явно, ни тайно, ни под какими предлогами, пересылок и сношений с заграничными людьми не иметь. За всем тем, до 1748 года забайкальские ламы были посвящаемы в сие звание в Тибете.

В 1752 году, под главным ведомством цогольского ламы, установлен другой первенствующий лама в двух монгольских родах хатагтновом и подгородном, где вскоре (в 1758 г.) выстроена большая деревянная кумирня, гусиноозерская, без всякого, впрочем, разрешения и даже без ведома местного начальства.

В 1764 году преемник главного ламы цонгольского (Заяев) возведен в достоинство бандиды-хамбо, означающее главу ламайского или шикгэмунианского духовенства, а одиннадцать лет спустя (в 1775 г.) выстроена в цонголовом роде главная кумирня с разрешения государственной коллегии иностранных дел. Между-тем, лама, управлявший кумирнею гусиноозерскою, начал искать независимости от бандиды-хамбо и, наконец, достиг своей цели, так-что впоследствии звание хамбы перешло к его преемнику, а с тем вместе гусиноозерская кумирня, бывшая частною и безгласною, сделалась главною, вместо цонгольской.

В-продолжение искательств о независимости кумирни гусиноозерской усугубилось с обеих сторон соревнование к усилению, или распространению влияния духовенства ламайского, для приращения голосов, на числе коих основывались выборы в главные ламы и бандиды.

Дабы удержать это стремление, в 1775 г. двумя иркутскими вице-губернаторами и селенгинским комендантом определено иметь в бурятских и тунгусских родах неболее 150 лам штатных или свободных от ясака. Но, по своевольству главных лам, в-течение последующих двадцати лет число духовных, неплативших [237] ясака, увеличилось до 617; а потом, за всеми мерами, принятыми местным начальством к введению лам в штатное положение, по бывшей в 1796 г. переписи, оказалось 318 лам, неплативших податей,

В 1809 г. иркутское губернское начальство, при назначении нового бандиды-хамбо, подтвердило прежние постановления о порядке выбора в ламы и о штатном их положении. Тогда же предоставлены были хамбе: неограниченная власть над ламайским духовенством, право нетолько наказывать лам за дурное поведение, но и лишать их этого звания; строго воспрещено препятствовать желающим вступать в христианство и отбирать в ламы детей против воли родителей. С тем вместе разрешено хамбе пресекать шаманство.

Поводом к преследованию шаманства между бурятами отчасти послужило общепринятое тогда в Сибири мнение, что шаманская вера основана на поклонении злым духам и что шаманы призывают дьявола — мнение, внушенное и укорененное ламайским духовенством.

Вскоре после того дела́ монголо-бурятского духовенства оставлены были, попрежнему, без всякого надзора, и хомбо́ воспользовался этим для умножения лам и кумирень. Он начал истреблять шаманство, и нередко прибегал к самым насильственным мерам. Старания его распространять влияние ламайского духовенства и увеличивать его численно сопровождалась таким успехом, что в 1822 году при кумирнях бурятских и тунгусских оказалось налицо более 2500 лам, в том числе комплектных, или долженствовавших быть изъятыми от податей 293, а утвержденных губернским начальством только 48. Таким-образом, в забайкальских племенах возникла обширная и устроенная ламайская иерархия.

Укоренение этого зла должно отнести, между-прочим, и к тому, что местное начальство, не имея в виду постановлений, или определительных правил, на коих существование шикгэмунианской веры допущено в Китае, Тибете и соседственной нам Монголии, не могло действовать решительно к пресечению самовольного размножения лам, и должно было опасаться неблагоприятных от того последствий.

При общем образовании сибирских управлений в 1822 году, ламайское духовенство поставлено в зависимость местной земской полиции наравне с прочими инородцами; но в 1827 году последовало в сем порядке управления следующее изменение:

Бывший генерал-губернатор Восточной Сибири, тайный советник [238] Лавинский ⁸⁵, при обозрении Иркутской Губернии в 1823 году, заметив при ламайских кумирнях, особенно в округах верхнеудинском и нерчинском, значительное число лам, ведущих безбрачную жизнь и непринимающих никакого участия в податях и общественных повинностях, которые уплачивают за них прихожане, признал необходимым положить конец непрестанному размножению ламайского духовенства. Вследствие этого собраны были самые подробные сведения о ламах и, для соображений, выписано из Пекина уложение о китайских ламах, изданное тамошним правительством в 1817 году. Рассмотрение этого уложения открыло, между-прочим, что ламайское духовенство и в Китае потребовало решительных мер к удержанию его в определенных границах, так-что китайская палата внешних сношений, или трибунал иностранных дел, положив самый жестокие наказания за произвольное, или сверхштатное посвящение ламы, постановил: всех посвящаемых в это звание без соизволения высшей власти изгонять из кумирень и обращать в прежние их ведомства и жилища.

По случаю столь-решительных мер, принятых в соседственной державе, где ламайской вере следует несколько мильйонов подданных ⁸⁶, главное управление Восточной Сибири, не находи более никаких причин опасаться, чтоб подобные распоряжения могли произвести неблагоприятные последствия между подвластными России ламами, составило положительный правила, существо которых заключалось в том, чтоб 1) ограничить число лам вообще 586 и затем самовольное посвящение в ламы, без утверждения начальства, строго воспрещать; 2) отвести для них особые жилища при кумирнях, воспретив, на основании уставов веры, их сожительство с мирянами и бродяжничество; 3) определить чиноначалие лам и обязанности каждой степени; 4) подчинить лам правильному духовному их [239] надзору и гражданской ответственности за нарушение касающихся их постановлений.

Правила сии в 1826 году внесены были генерал-губернатором Лавинским на усмотрение главноуправлявшего делами иностранных исповеданий, который, находя, что дела о ламайском духовенстве предоставлены государственной коллегии иностранных дел, препроводил в оную предположения местного начальства.

Таким-образом, забайкальское ламайское духовенство вышло из его зависимости и поступило в ведомство иностранных дел, которое, не утвердив предположений главного управлении, командировало, в 1831 году, в Восточную Сибирь действительного статского советника барона Шиллинга фон-Канштадт, с тем, чтоб он собрал на месте положительные о ламах сведения и составил проект устава о монголо-бурятском духовенстве.

Генерал-губернатор Лавинский полагал число штатных лам ограничить вообще 586, а барон Шиллинг фон-Канштадт, в составленном им уставе, полагал допустить число лам до 2000 (штатных 600, сверх-штатных 1400). Если количество прихожан ламайских кумирен положить в 118,000 душ обоего пола согласно табели о народонаселении Восточной Сибири за 1835 год), то причитался бы по штату генерал-губернатора (из 586) 1 лама на 202 души, а по штату барона Шиллинга (из 2000) — 1 лама на 58 душ.

Замечательно, что по той же табели народонаселения число духовных православной церкви к числу христиан греко-российского исповеданий представляло в Восточной Сибири содержание 1:293.

Между-тем, на-самом-деле число лам далеко превосходило оба предположенные штата. Так, по сравнительному исчислению, сделанному иркутским губернским советом в 1825 году, 1 лама причитался на каждые 10 душ или на 3 семьи прихожан; а в некоторых обществах бурят селенгинских находилось по 50 лам на каждые 100 светских душ; не говоря уже о посвящении в обаши ⁸⁷ приготовительную степень к званию ламы; великого множества мирян, дающих обет не употреблять нечистой пищи и не [240] убивать никакого животного — обет, с состоянием скотоводца, зверолова, особенно же служащего казака вовсе несовместный.

В 1831 году число лам и обашиев простиралось до 5000 человек и, следовательно, далеко уже превышало нетолько штатное положение, но и самые потребности прихожан.

Ламайское духовенство называется в Восточной Сибири ховарок, название, в котором узнаются калмыцкое слово хуварак и тибетское или тангутское хуарак, из которых каждое означает духовенство.

Ламы сибирские имеют три степени посвящения; 1 гэлун, напоминающее калмыцкого гелюнга, гелюна, ггеллюна, или гелэнга, и монгольского кгелуна, 2) гэцул — то же, что калмыцкий гезыль, гецуль и монгольский кгецул, и 3) банди́ — то же, что манджи́ калмыцкий. Состояниям в первых двух степенях присвоено название лам, а всем вообще ховарак.

Общая характеристическая черта этого сословия — грубое невежество. Многие из старших лам решительно не в-состоянии перевесть на свои язык употребляемые ими при идолослужении священные тибетские книги. Они решительно не понимают того, что читают в этих молитвенных книгах, писанных на (тангутском) тибетском языке, хотя большая часть таких священных книг переведена в Китае на язык монгольский. Но надо заметить, что за Байкалом есть даже ламы, плохо знающие и монгольскую грамоту. Несмотря на свое невежество, это духовенство ознаменовало себя в Восточной Сибири ревностью к распространению своей секты, фанатизмом, вытеснением шаманства из-за Байкала и остановлением успехов христианства между тамошними инородцами. Сверх-того, корыстолюбие и распутство лам могли бы со временен поглотить достояние прихожан и превратить Забайкальский Край в монастырскую свою волость, если бы не были принимаемы время от времени меры к ослаблению влияния лам, уменьшением их числа и наблюдением за их действиями. Не то, способы благосостояния инородцев должны были бы, наконец, совершенно оскудеть при разложении следующих с лам податей и повинностей на прихожан, при расходах, год от году возрастающих, на разные духовные требы, содержание кумирень и окладного духовенства. Можно приблизительно заключить, сколько в этом отношении возрастала тягость общественная и сколь значителен в сложности ущерб народного богатства, когда постройка 19 больших кумирень бурятских, которые обыкновенно закладывали ламы, не испросив дозволения начальства, и строили чрез поголовные сборы и [241] вынужденные вклады, безотчетно, обошлась, по показанию бандиды, ханбо́, более, чем в 800,000 руб., кроме небольших кумирень, для которых употребленное иждивение неизвестно.

В 1832 году обращено было внимание наследующие обстоятельства: 1) что вдохновенные ламы, приезжающие иногда в Кяхту из Урги (столицы монгольского халханского тушету-хана ⁸⁸, где находится и главное пограничное китайское управление), свободно сносятся с нашими бурятскими ламами, которые завели там значительную торговлю, хотя все сношения бурятским ламам с заграничными монгольскими еще в 1741 году воспрещены под смертною казнию; 2) что сии-то вдохновенные ламы, хубилханы ⁸⁹ монгольские, узнав, что российское правительство не препятствует размножению ламайского духовенства в Забайкальском Крае Сибири, поощряют тамошних лам к тому, чтоб как-можно-более распространить у нас ламайскую иерархию, а с тем вместе и владычество китайского ургинского хутухты ⁹⁰ и тибетского далай-ламы, подданного богдо-хана, и 3) что вследствие таковых внушений и данной в 1809 году забайкальским ламам власти пресекать шаманство, глава ламайского духовенства в Сибири, хамбо-лама, думает приобрести потомственное право на завладение всеми бурятскими и тунгусскими племенами, так же, как хутухту китайский, пребывающий в Урге, владеет своими подданными хара-шабиями ⁹¹, и для достижении этой цели разрешает [242] ширетуев (начальников дацанов, или главных лам при кумирнях), гэлунов и вообще старших лам постригать всякого и малолетнего и совершеннолетнего, безграмотного бурята и тунгуса в ламы ⁹², или обаши, употребляя к тому всякие происки и хитрости и нарушая тем нетолько постановления местного сибирского начальства, которыми произвольное посвящение в духовное ламайское звание строго воспрещается, но даже коренные догматы ламайской веры, по которым в обаши должны быть посвящаемы дожившие до старости и одержимые неизлечимыми болезнями, и каждый из посвятивших себя этому званию должен оставить свое семейство и переселиться в монастырь ⁹³. Напротив того, за Байкалом были примеры посвящения ширетуями в звание обашиев малолетних бурят, ранее семилетнего возраста, часто против воли родителей их, которые не смеют противиться, полагая, что такая власть предоставлена ламам начальством. Случалось даже иногда, что пострижение производилось на четвертом и на третьем году от рождения. Обычай посвящения детей в духовное звание между бурятами нечто в роде древних обетов евреев, дававших их Богу при каких-нибудь особенных случаях несчастий, или молитв. Например, бурятка обещает отдать сына в ховароки или духовные, чтоб избавиться от болезни, отвратить падеж скота, призвать плодородие, и проч. Ламы же [243] усиливают расположение к таким обетам между инородцами, тем-более, что посвящение ховароков составляет всегда род домашнего праздника и сопровождается подарками посвящающим и приношениями на кумирни или дацаны. Таким-образом, обычаи этот сделался повсеместным в Забайкалье. Нет почти юрты, где бы из двух мальчиков не был один пострижен, а из четырех, наверно, найдете двух или более ховароков. Есть отцы семейств, у которых один сын и тот пострижен.

При агинской кумирне устроено высшее духовное училище, куда приезжают, для получения духовного образования, молодые люди из Монголии и Маньджурии; но бурятских детей, начинающих приготовляться к духовному званию на 8 или 9 году, отдают, обыкновенно, какому-нибудь старшему ламе. Выбором учителя располагают связи родства и отношения, а не познания учителя, лишь бы цена за учение неслишком была высока; зажиточные же и почетные инородцы нередко берут из лам учителей в домы; последние всегда почти бывают из молодых, смышленых ховароков, и заменяют по хозяйству управляющих и экономов, распоряжаясь иногда всем, не выключая даже и женщин. Таким-образом, ховароки сперва учатся, а потом ездят по приходу читать книги на хуралы ⁹⁴ и в кумирни. Тогда отцы смотрят на них, как на своих богомольцов, и также жертвуют для них всем.

В 1837 году сибирское ламайское духовенство обращено было по-прежнему в зависимость местного начальства, наравне с прочими инородцами, и тогда составление и издание предположенного в 1831 году особого положения или устава о ламах оказалось ненужным, тем-более, 1) что ламайское духовенство, по 3276 ст. учреж. губ. тома II (изд. 1832 г.), в 1837 году Высочайше-подтвержденной и перешедшей в примеч. к ст. 457, кн. 1 т. IX Свода Законов (изд. 1842 г.), не составляет в общем порядке управления какого-либо особого сословия, отличенного правами от прочих сибирских инородцев, кроме изъятия от переписи ⁹⁵, и за исключением 150 лам, которые, частными постановлениями местного начальства, в [244] разное время состоявшимися, изъяты от платежа ясака; 2) и что, многие и самые существенные из статей устава, по общей связи управления сибирскими инородцами и неизъемлемости лам от действия степных законов и зависимости от общего губернского и инородного светского начальства, вошли в проект свода степных законов ⁹⁶.

Размножению лам в Забайкальском Крае с-тех-пор содействовало не одно рановременное пострижение в ламы и ховароки, обратившееся в обычай, но и произвольные действия бандиды-хамбо по возведению жрецов в звание старших лам или галунов, учреждению им особых степенен иерархии и удвоению бандидою их штатного комплекта при дацанах или кумирнях.

Таких духовных степеней теперь девять: ямай-ламы, лосой-ламы, наэтин-ламы, чавехор-ламы, арабжей-ламы, гомон-ламы, джудьбы и гурумбы-ламы и пр. Все эти лица имеют обязанностью заботиться исключительно о распространении, утверждении и ограждении веры, а равно об исполнении в точности предписываемых законом обрядов со стороны прихожан; уполномочены, преимущественно пред прочими, хоронить умерших, служить молебны и исполнять прочие требы в улусах, почему непременно должны быть и суть, без изъятия, гэлуны, то-есть старшие ламы. Они благословляют народ, касаясь головы благословляемого защитою и обвернутою в шелковую ткань книжечкою, заключающею в себе молитвы. Благословляемый склоняется пред ламою, сложив обе ладони рук вместе и прижав их к груди, или к лицу. Получив благословение, он делает глубокий поклон и отходит, отступая назад, и невдруг оборачивается к ламе спиною ⁹⁷.

Что же касается удвоения числа духовных при кумирнях, то это произошло следующим образом: самых должностных духовных лиц, положенных по штатам, каковы: ширетуи, соржеи, шонзобы, засаки, данамы и гыбгуи ⁹⁸ поставлялось бандидою по два и по три при одном и том же дацане. Так, у самого хамбы при [245] гусиноозерском дацане, кроме прежнего старого соржея ⁹⁹, носящего вместе с тем звание советника, бандары, был сделан другой, молодой соржей; полных же два комплекта всех помянутых лиц находим при двух дацанах цартольских и вообще почти всюду, где между прихожанами есть казаки и ясачные.

Всех вообще ламаитов находится в Забайкальском Крае, по настоящее время — 49,805 человек м. п.

Между-тем, лам и ховароков насчитывается до 4350. Следовательно, на каждые 10 душ мирян приходится круглым числом слишком по 1 ламе. Но в некоторых дацанах число прихожан по отношению к ламам сокращается более, нежели на половину, так-что последние относятся к первым как 1:4 и даже 3. Примеры можно видеть в дацанах: главном гусиноозерском, цонгольском и атагановом адайском.

В первой из этих кумирень число духовных простирается до 435 человек; а прихожан м. п. 1791 душа. Во второй лам и ховароков 690, прихожан 2684; в третьей же лам 91, прихожан едва только 259 человек. Число дацанов или кумирень простирается ныне до 176; а ценность слишком на 872 т. р. сер.

То и другое наказания взяты из отчетов бандиды-хамбо. Что касается числа дацанов, оно верно; но в ценности можно несколько усомниться. По приблизительным соображениям, сумма, употребленная на устройство всех кумирень, должна простираться, по-крайней-мере, до 1,500,000 р. сер. К этому заключению ведет, во-первых, то, что с 1838 года число дацанов и кумирень увеличилось 92, более нежели вполовину против существовавшего до 1838 года, а во-вторых, не далее, как лет двадцать назад, кроме многих других значительных построек, воздвигнуты вновь дацаны глыгажинский на Оронгое, загустайский, вблизи селенгинского соловаренного завода и второй сартульский-гыгетуйский, в 10 или 15 саженях от старого, довольно еще крепкого и значительного по своей величине. Каждый из этих дацанов, по словам местных ширетуев, обошелся, по-крайней-мере, в 25,000 руб., не говоря уже о немаловажных почти-заново перестройках дацанов адагатайского, табангутского и второго сартульского. Бандида легко мог ошибиться в своих вычислениях и ценности дацанов, потому-что отчетности, как по постройкам, так и вообще по всему церковному имуществу ламаитов, никакой почти нет. Если же есть кой-какие описи, то [246] никем неповеренные и неусчитанные. Притом бандида получает их весьма-поздно. Так, еще доселе недоставлен ему отчет о постройках кумирни загустайской ¹⁰⁰.

Вся сумма для построек, которые несколько сократились назад неболее пяти лет, собрана была, конечно, с обществ. На предмет построек и обзаведения всем нужным для служения, при каждом дацане есть свои табуны, известные под именем жоссеев, или священных табунов, составляющиеся из приношений после умерших; но как ни велико число этих табунов, одного этого средства нетолько на новые постройки, но и на ремонтное содержание старых здании далеко недостаточно, тем-более, что на этот предмет со стороны главного духовного ламайского начальства не обращается решительно никакого внимания, и половина пожертвований в кумирни расходится по рукам ширетуев, соржеев и шонзаб.

Ремонт здании, а также содержание лам и ховароков во дни собраний на молитву при кумирнях, и ныне падает, попрежнему, на бедных инородцев.

Ламы собираются на служение каждый месяц, к 15 числу луны, и каждый раз молитва их продолжается до трех дней ¹⁰¹. Есть также особые годовые празднества, каковы, например: белый месяц, или праздник новогодия в феврале ¹⁰², ганджура-илиум, или чтения священных книг и проч. — в июне. Первый продолжается 7, а второй 15 дней. Кроме-того, бывают собрания во время лета и весны при бунханах, в честь времени года, сопровождаемые обыкновенно борьбою, бегом, скачкою на лошадях и проч. Сумма всех таковых праздников и часов молитвословий при дацанах простирается ежегодно от 50 до 55 дней. Все это время ламы и ховароки едят и [247] пьют на счет обществ; в каждый день, каждому дацану, прихожане, разделенные на десятки, обязаны доставлять поочереди, чрез голову или зайсана, одного быка, трех баранов, один кирпич чая ¹⁰³, известное количество муки, молока, масла и проч. В большие же годовые праздники все это количество припасов удвоивается и, кроме-того, привозится от очередных десятков по одному или по два ведра вина, а в некоторых приходах собираются и деньги, от 10 до 20 р.

После этого можно судить, сколь отяготительно должно быть умножение духовных и кумирень для благосостояния поклонников ламайского закона, особенно, если возьмем во внимание продолжающуюся и до-сих-пор уплату за некоторых из лам, обществами податей и повинностей ¹⁰⁴, а тем-более разорительные следствия присвоенных с давнего времени всеми вообще духовными лицами особых, исключительных прав наследства. В силу таких прав, каждый лама получает после отца своего большую часть пред прочими братьями и скота, и денег, и одежды, и даже лучший участок земли, а по смерти своей передает почти все имение или такому же, как сам, ламе, или в кумирни, отчего родовые имения видимо истощаются и некоторые из прежде бывших зажиточных семейств доходят до последней крайности.

Действуя столь-разрушительно на благосостояние общества прихожан, чрезмерное умножение лам действует, в тоже время, равно невыгодно и на внутреннее состояние управления и нравственность самого духовенства.

Духовное управление сибирских ламаитов разделяется теперь на три округа: гусиноозерский, чикойский и кудинский.

В первом живет сам бандида-хамбо; в двух остальных по одному из его помощников.

Но надзор духовного начальства за поведением лам затрудняется расстоянием одного округа от другого и обширностью протяжения каждого из них. Так, например, кудинский округ, заключая в себе Братскую и Агинскую степи, тянется от верхнеудинского до нерчинского округов и далее, так, что некоторые кудинские кумирни [248] отстоят от места жительства управляющего кудинским округом помощника бандиды слишком на 500 верст.

По этому-то положение забайкальского ламайского духовенства еще недавно не представляло ничего утешительного ни в умственном, ни в нравственном отношении, и невежество их нисколько не выкупалось их жизнию.

Принужденные, по многолюдству своему, жить рассеянно по улусам и кочевьям своих родственников, иногда далеко отстоящим от кумирен ¹⁰⁵, ламы разгуливают из юрты в юрту, где их принимают с величайшим почтением и подчивают всем, что только хозяин имеет лучшего и заветного — на то время все в юрте принадлежит ламе, не исключая ничего... а посещение ширетуя бывает каждый раз поводом к празднеству ¹⁰⁶.

Отдаленностью пребывания многих лам от кумирень и сожительством их с мирянами, очевидно, затрудняется надзор главного духовного начальства за поведением и исполнением обязанностей со стороны подчиненных. Отсюда, при недостатке образовании духовного ламайского сословия вообще, вытекает новое и большое зло — повсеместный почти разврат.

Пьянство и праздношатательство составляют первый из числа пороков ламайского духовенства. Весною, летом, даже до глубокой осени, то-есть, в продолжении всего времени пьянства бурят, почти на каждом шагу, встречаете между ламами, не выключая и главных правителей дацанов, самые отвратительные примеры невоздержания.

Другой, неменее важный, как сам в себе, так и по последствиям, порок лам — любострастие.

У каждого ламы, за исключением весьма-немногих стариков, есть домоправительница, или так-называемая шабинка. Некоторые же из лам держат иногда по две и по три шабинки или наложницы ¹⁰⁷. [249] Побочные сыновья, известные под именем племянников, всегда почти наследуют достоинство своих отцов. Пример этому видим в лице нынешнего бандиды-хамбо. Будучи сыном покойного, он, в свою очередь, имеет также у себя побочного сына, мальчика лет четырнадцати, который, несмотря на свою молодость и неграмотность, успел уже и теперь, при посредстве родных, достичь почетной должности соржея главной гусиноозерской кумирни, а современем, наверно, наследует и хамбинское достоинство. Когда же случается, что бандида-хамбо умирает, не заготовив себе заранее в преемники какого-нибудь племянника, то в хамбы возводится достойнейший из ширетуев, по выборам лам и общества и с утверждения правительства.

Иметь жен, или наложниц не считается даже преступлением. Обыкновение это до-того обобщилось, что некоторые ламы женятся и празднуют свадьбы свои всенародно ¹⁰⁸.

При заключении же подобных союзов ламы стараются сколько возможно родниться с значительными, по богатству и заслугам, родоначальниками, дабы тем-более усиливать влияние свое на простой класс инородцев и на управление делами обществ, и здесь — то, кажется, начало всех раздоров и партий, без которых не обходился ни один выбор голов и тайшей ¹⁰⁹.

Говоря о беспорядке и своеволии по управлению лам, распутстве и нечестии их в быту домашнем, нельзя пройти молчанием лицемерие, гордость и низость, составляющие, по свидетельству одного очевидца образа жизни и действий забайкальских лам, общую черту их характера.

В довершение всех этих пороков, любостяжание лам нередко доходит до насилии.

Средства к позволенному и непозволнному обогащению их суть следующие: [250]

1) Плата за разрешение на постройку кумирень и часовень, а равно взимаемая с каждой из них бандидою ежегодная подать по двадцати-пяти рублей.

2) Плата за пострижение в ховароки и самое пострижение в ламы.

3) Раздача сайголонсонов, или бумажек с изображением бурханов и молитв, ежегодное приобретение коих вновь поставляется ламами в непременную обязанность каждому буряту-ламаиту. Эти бумажки носят на груди, в небольших кожаных мешочках; ламы говорят, что неимеющий сайголонсона, не есть истинный исповедник шикгэмуниевой веры и не может надеяться на отпущение грехов. Плата за этот род индульгенций назначается: у бедных от одного рубля до пяти, а у богатых и до двадцати-пяти руб. Конечно, в этом деле нет явного насилия, но, принимая в соображение влияние лам на умы суеверно и подобострастно преданных им бурят, считающих каждое слово ламы законом — нельзя не назвать подобную раздачу хотя и косвенным, но почти всеобщим налогом.

4) Раздача ортимже, священных перевязей или поясов ¹¹⁰, с получением которых сопрягается посвящение в звание обашиев и вместе обет, со стороны принимающих оные, не убивать никакого животного, не есть нечистого и проч. Ортимже дается ламами обыкновенно в знак особенного благоволения за чистоту нравственности, более же во время болезни, как талисман здоровья и счастия; но, вероятно, все, или, по-крайней-мере, половина бурят, в-особенности хотя сколько-нибудь зажиточных, начиная с тайшей, шуленг, казачьих атаманов и сотников до простых родовичей и казаков включительно, от стариков до шестнадцатилетних юношей, или были больны, или оказали какие-нибудь особенные заслуги в глазах лам; по-крайней-мере, редкий из них не имеет подобного талисмана. За пояс, будет ли он шелковый, или бумажный, лишь бы непременно красный, платится от 5 до 10 и 15 руб., смотря тоже по состоянию и обстоятельствам. Ортимже также дается и женщинам; они носят его через плечо. «Обряд носить эти красные ленты, завязанные на боку бантом, с долгими, опущенными концами», замечает один очевидец быта наших монголов, «в сущиости походит более на щегольство, нежели на религиозное правило: сколько я ни видал [251] монголок, молоденьких и старух, бедных и богатых, у всех у них красная лента».

5) Лечение больных и ограждение от навождения злых духов. Шарлатанство лам в этом случае превышает почти всякое вероятие и оканчивается иногда для больного лишением последней собственности. Вот что повествует тот же путешественник о некоторых сверхъестественных средствах врачевания, у истребляемых ламами, похожих на колдовство и заклинания:

«Когда ламу призовут к больному, он, расспросив его о болезни, берет принесенную с собою книгу и, так-сказать, ворожит по ней; чем лечить больного и какой при этом случае совершить молебен? Молебен необходимое условие ламайского лечения. Вычитав в книге, что молебен должен сопровождаться такими-то обрядами, и что болезнь происходит от влияния такого-то злого духа, которого должно отогнать известными ему молитвами, честный лама приглашает своих собратов, чаще к ночи, в юрту больного, со всеми препаратами. В юрте в это время горит обыкновенно большой огонь, а на огне стоит огромная чаша со свежею бараниною — для мрачных сынов эскулапа. Против больного ставит маленькую скамейку, покрытую деревянными и слепленными из теста уродцами. Это злые духи. Некоторые из них одеты в лоскутья: это мнимое изображение хозяина и его семейства. Уродцы в лоскутьях вооружены копейцами. Больной должен сидеть, или лежать, лицом к тем изображениям. Начинается лечение.

«Ламы садятся, по чинам, в полукруге, лицом к огню и больному, на войлоки, обшитые цветным сукном, раскрывают свои книги и начинают, один за другим, уныло урчать свои молитвы и заклинания; потом, вдруг, старший лама зазвенит в колокольчик, или ударит в трещотку, другой за ним колотушкою в преогромный бубен, следующие в тазы, тот в маленькой бубен, зарычат трубы и раковины, и начнется хаос пронзительных, диких звуков, продолжающийся минуты с три; потом старший лама подает знак, и разом все утихает. Начинают опять читать, опять следует стукотня и шум, возвышающиеся, или опадающие, смотря по восторгам действующих лиц и усердию их к благодарному хозяину. Этот гам продолжается далее полуночи, и потом старший лама, исковеркав без милосердия изображения неприязненных духов, приказывает одному из лам отнесть их и бросить в ту сторону, куда опять указала книга. Если после одного приема такого рода лекарства больной не [252] выздоровеет, то повторяют действие несколько раз, и доколотятся, наконец, до того, что он или умрет, или выздоровеет».

6) Плата за погребение умерших. По понятиям ламаитов, лучшие и почетнейшие роды погребения суть зарытие трупа в землю, или оставление его в гробу, на воздухе. Чести второго рода погребения удостоивают ламы только благочестивейших, или вернее сказать, зажиточнейших бурят, причем бывает еще и то, что выжидают для похорон счастливого дня; близость же его, или дальность определяется, по большей части, степенью усердия и приношениями со стороны родных умершего, так, что при недостатке последних, иногда день этот приходит тогда, когда труп начинает уже в юрте подвергаться гниению. Шарлатанство жрецов заключается здесь в уверениях, что они читают и вычитывают из своих книг, как похоронить умершего? Тела редко сожигаются. Ламы говорят, что «дым грешника осквернит небо». Замечательнейшая церемония погребения бывает при смерти хамбо-ламы. Умерший в 1834 году был погребен великолепно, гроб его поставлен в клетку, в роде часовни. На вопрос — «что это значит?» — тамошние инородцы отвечают — «так вышло ему по книгам» ¹¹¹.

Обратимся к выгодам, извлекаемым ламами из погребения мирян. Коренной обычай при погребении таков, что вся одежда, лучшая лошадь, упряжь и седло умершего непременно поступают всегда в руки лам. Нередко же похороны поглощают и гораздо-большую, еще значительнейшую часть всего наследства детей. Так погребение, в 1834 году, отца второго селенгинского тайши Вампилова, и брата его, в 1836 году, стоило семействам их до 1000 голов разного скота, и при этом отдано ламам шесть мест кирпичного чая, несколько кусков материи, до 5-ти шуб, все шайки покойников, серебряные чарки, табакерки и проч., ценность чего составила бы на деньги всего, по-крайней-мере, до 60 тысяч рублей асс.

При изложенных выше позволенных и непозволенных средствах к обогащению, ламайское духовенство не упускает из виду также и выгод торговли. Оно вообще богато, и есть ламы, имеющие от одной до двух и до пяти тысяч баранов.

Редкий из лам, или сам, или чрез поверенных, не гоняет в Маймачин по нескольку сот голов табуна, для промена. Меновая торговля эта, дозволенная, впрочем, по существующим узаконениям, [253] всем вообще жителям Забайкальского Края, доставляет ламам, при изворотливости их и влиянии на простой класс инородцев, по-крайней-мере, проценты на проценты. Кроме-того, она служит для них и прикрытием сношении с ламами заграничными, которые, хотя в меньшей степени, продолжаются и поныне. Местом сношений избраны, в настоящее время, преимущественно две маймачинские фузы или лавки: первая, торгующего ревенем, бухарца Ваджеба, и вторая, торговца сансинской провинции, китайца Сун-и-чен.

Здесь обыкновенно ведутся переговоры нашими ламами с приезжающими из урочища Ыбек хубилганами и нербами ургинского хутухты, главного хутухты восточных монголов ¹¹². Последние привозят иногда подарки и благословения от своих первосвященников и всегда получает за них значительные приношения. Приношения бурят хутухте заключаются большею частию в медной и серебряной монете, чернобурых и простых лисицах, а более в слитках серебра, которые, при посредстве двух помянутых факторов Ваджеба и Сун-и-чен, выручаются ими за кирпичный чай, вымениваемый бурятами первоначально на домашние произведения и табуны. Это делается вот как: навсегда удается пронести что-либо за границу, по причине строгого надзора, а между-тем, товар или табун, стоющий по тарифу, например, 50, несмотря на то, может быть променен и за 30 китайских рублей; потому-то лама, или инородец, променяв проведенных им баранов или лошадей за 50 руб. или сто кирпичей чаю, не боясь никакого учета и сделав только сделку с толмачом, выходит обратно чрез черту границы, вылепив китайских товаров только на 30 руб., и таким образом легко оставляет там причитающиеся на остальную сумму 40 кирпичей; кирпичи эти хранятся обыкновенно в означенных двух вузах, пока не соберется их довольное количество и пока хозяева тех лавок не успеют променять их на слитки серебра, или русский товар, лисиц и пр., которые после и вручают, разумеется, не без выгод и для себя, поклонникам, [254] довольным, с своей стороны, тем, что успели получить что поднести в подарок приезжим гостям.

Количество таких приношений, обратившихся с давних времен едвали не в постоянную подать, простирается ежегодно, как говорят, за 50 т. руб. и доставляется хутухте чрез особого шонзабу, посылаемого им в Маймачин, за покупкою подарков для китайских ханов. Для этих подарков идут преимущественно: двуличневое, алое и синее сукна, бобры, иностранные выдры, лисицы и проч.

О сношениях на прочих пунктах границы нечего и говорить. Вообще, сношения на границе нередки и чрезвычайно-удобны, ибо от Урги до Ключевского Караула за чертою границы лежит халхасское ведомство, обитатели которого, как известно, ламаиты.

Буряты знают наперед, когда кто из гыгенов ¹¹³ проезжает вблизи наших караулов, и не упускают ни одного случаи воспользоваться сим для уклонения этим избранникам. Пример тому был недавно между Часучеевским и Колосутуевским Караулами, где в этот раз задержано нашею пограничною стражею до 82 человек, покушавшихся перейти границу, и в том числе 4 гэлуна и 12 других лам и ховароков. Поводом к путешествию их был проезд одного из монгольских лам, гыген-куген-хутухту, обитающего недалеко от Урги, при урочище Хутухтукай-курень ¹¹⁴. Он посещал, по обычаю, китайские караулы и, достигнув караула Гезечей, что против нашего Колосутуевского, остановился здесь для отдыха, а, быть-может, в ожидания поклонников, намереваясь пробыть до 7 дней, и в это-то время некоторые буряты и тунгусы, вероятно-заранее промыслившие о путешествии столь-знаменитой особы, вздумали отправиться к нему на поклон. Опасаясь бдительности пограничной стражи и желая достигнуть цели своей, они, оставив в стороне [255] обычные перевозы, переправились чрез реку Онон в местах пустынных и, делая в ночное время объезды в 60 и 70 верст, достигла уже реки Амаика. Оставалось до границы неболее 10 верст и они верно-бы перешли ее, еслиб не пристав, который, быв предуведомлен о намерении их, усилил секретным образом линию разъездов между обоими караулами. С путешественниками было 148 лучших лошадей, до 50 руб. мелкою серебряною и медною монетою, две дюжины платков, несколько аршин верверету и проч. вещей, приготовленных ими, вероятно, для подарка гыгену.

Зависимость забайкальского ламайского духовенства от заграничных лам поддерживается тем более, что, выключая приобретение от них священных тибетских книг и бурханов ¹¹⁵, самое утверждение начальством, если не всех, то старших лам, в занимаемых должностях, особенно бандиды-хамбо, без особенного письменного свидетельства на то хутухты, в глазах прочих служителей веры шикгэмуни и простого народа до-сих-пор считается недостаточным.

Говорит, что такую граммату иметь должен и настоящий бандида, по примеру своего предшественника, равно как есть подобная граммата [256] на степень соржея у советника бандиды, Голебаева. Бандида приобрел ее не вскоре по вступлении в должность, но спустя более года после, именно в июне или июле 1839 г., когда был в Забайкальском Крае заграничный лама, так-называвшийся шаби-хутухту, или нарочно от него посланный. Этот шаби-хутухту переехал границу, как рассказывают, в Мензинском Карауле, куда от бандиды-хам6о, вероятно ожидавшего его приезда, выслан был заблаговременно, для встречи, почетный лама. Гость пробыл у хамбо три дня и возвратился тем же путем. Его видели также на Оргое, у бригадного начальника Атаганова полка и соржея Арампилова. Существование письменных сношений подкрепляется некоторым образом и присылаемыми время от времени от хутухты извещениями о дне и месте рождения в Забайкальском Крае хубилханов. Об этих извещениях однажды проговорился сам бандида. Хубилханов было в Забайкальском Крае уже несколько. Так, званием хубилхана пользовался один почтенный старец, живший в урочище Хингадайском, недалеко от Усть-Кяхты, и его плнмянник, а равно и сын табангутского ширетуя, Туртулун Тумпуев. Гробницу последнего и теперь показывают еще вблизи табангутской кумирни. Один из хубилханов есть и ныне в нерчинском округе, в Ульхунском Карауле, мальчик лет 12, сын простого тунгузского казака. Вместе же с сношениями бурятских лам с заграничными поддерживаются между первыми замеченные уже прежде фанатизм и своевольство.

В последнее время, вследствие внимания, обращенного местным начальством на действия лам вообще, преследования шаманов видимо начали уже ограничиваться одними лишь проповедями миссионеров, посылаемых бандидою и его помощниками ¹¹⁶; но и здесь не обходится иногда без своеволия и насилия, причем нередко отбираются у шаманов все вещи, принадлежащие к их служению.

Замечательно, что особенно-деятельная ревность в преследовании шаманов проявлялась в том же году, когда приезжал шаби-хутухту. Стараясь всеми возможными способами о приобретении большего числа последователей шикгэмунию, миссионеры эти пугают обыкновенно робкое воображение шаманцев разными нелепыми выдумками, насчет ожидающей их в будущем судьбы, и даже ссылаются в том на [257] законы, именно 35 §, XIV Т. Св. Зак., уверяй, что и правительство наше повелевает преследовать и наказывать шаманство, как богопротивное колдовство. Успехи подобных проповедей ламайцев неимоверны и оправдывают вполне неусыпную деятельность лам в этом отношении.

В последнее время, чрезвычайное умножение духовного ламайского сословии между забайкальскими инородцами и своеволие лам, образ жизни их, несогласный с коренными постановлениями о ламайской вере, заведенная ими торговля в Кяхте, сношения с заграничными ламами, в явное нарушение поста ноовлений, строго сие воспрещающих, и фанатическое преследование шаманов потребовали решительных мер со стороны правительства к ограничению этого сословия, которое в духовном отношении признает над собою власть в Урге или Тибете, месте пребывания так-называемых вдохновенных хутухт и далай-ламы. Главные основания необходимого обуздания и ограничения забайкальского духовенства имели целию: 1) Всех штатных лам и бандиев утвердить постоянным пребыванием при дацанах и отнюдь не дозволять отлучаться из них в кочевья инородцев по собственной надобности и тем-менее проживать между ними. 2) Для исправлений духовных треб в улусах, лам и бандиев увольнять неиначе, как по просьбе прихожан, и притом когда родовое начальство найдет такую просьбу уважительною. 3) Не увольнять штатных лам и бандиев для проживания и кочевьях инородцев под видом снискания пропитания, и беднейших из них содержать на счет общих доходов при кумирнях. 4) Обратив сверхштатных лам в ясачное состояние, воспретить им исправление духовных треб в улусах. 5) Прекратить навсегда разъезды лам на хуралы, предоставя им отправлять в известные праздники и высокоторжественные дни богослужение в своих дацанах или кумирнях. 6) На основании общих законов (Учреж. пред, прест. ст. 75, 78, 89), строго воспретить ламайскому духовенству преследовать между бурятами и тунгусами шаманство и обращать в ламайскуго веру людей другого исповедания, устранив при сем случае всякое влияние лам в присвоении к приходу своему инородцев, непринявших еще ламаизма. 7) Воспретить ламам вовлекать инородцев в отправление несоразмерных состоянию их и разорительных поминок по душе умерших родственников и обращать в пользу кумирень все достояние прихожан. 8) Воспретит ламам впредь без разрешения высшего начальства строить вновь кумирни и делать пристройки к старым. 9) Воспретить ламам заниматься течением больных без надлежащего свидетельства врачебной [258] управы о способности и познаниях. 10) Воспретить ламам: а) вмешиваться в светские дела между инородцами; б) заниматься торговлею всякого рода и в) иметь сношения с заграничными ламами, и 11) Выбор бандиды-хамбо производить с общего согласия забайкальских бурят и тунгусов, и вменить ему в обязанность иметь всегда пребывание при гусиноозерском дацане, откуда отлучаться только с дозволения начальства, или по предписанию его, для личного осмотра кумирень и дацанов и надзора за ламами, предоставив притом бандиде-хамбо и ширетуям производить с подчиненных им лам и бандиев взыскание, в известной степени, за нерадение их к должности и упущения.

Все сказанное здесь о мерах к обузданию лам приводит к заключению, что влияние, которое, по близкому соседству своему, всегда имели на них ламы заграничные, укреплявшие и зависимость ламайского забайкальского духовенства от тибетского далай-ламы, нетолько было главным двигателем ревности этого класса инородцев к размножению оного всеми средствами, к утверждению за Байкалом численного и морального преобладания ламаизма, но и причиной его действительного возвышения насчет шаманства в тех многих затруднений, который правительство так долго встречало в деле ограничения своеволии лам, ибо духовенство астраханских калмыков, в несравненно-меньшей степени, или почти вовсе независящее от тибетского далай-ламы, по-крайней-мере неимеющее никаких сношений с ламами заграничными, уже давно введено в штатные пределы, а теперь даже стало на-самом-деле против них уменьшаться ¹¹⁷, чему содействует сам верховный жрец калмыцкий, лишая духовного звания недостойных и требуя от носящих его — знания догматов буддаизма и жизни безукоризненной.

Барон Ф. БЮЛЕР.