№ 53

1578 г. июля 12. — Письмо итальянца Филиппа Талдукчи из Кракова ко двору во Флоренцию о казни Ивана Подковы и о волнении среди казаков [158]

Перевод с итальянского

В письме от 12 прошлого месяца я в ответ на два письма вашей милости уже сообщил вам о всех новостях, а с тех пор не имел ни возможности, ни повода писать вам, вплоть до настоящего моего письма, из которого прежде всего вы узнаете, что во Львове в конце концов был обезглавлен тот Подкова, о котором я писал вашей вельможной милости уже несколько раз, что он успел занять Молдавию. То, что сейчас я вам сообщаю, случилось почти четыре недели тому назад ¹⁵⁹, но лишь несколько дней назад я узнал об этом происшествии, ибо весть эта такого рода, что не делает чести этой нации и задевает короля ¹⁶⁰ и о ней неохотно говорят, и я буду признателен, если никогда не будет упомянуто о том, что я сообщил вам об этом происшествии. Я довожу до сведения вашей вельможности обо всем так, как мне передало одно заслуживающее доверия лицо. И при сем добавляю: после той казни не слышно уже никаких слухов и утверждений, исходящих от понизовых казаков, которые угрожали, будто, если он [Подкова] будет казнен, они перейдут на сторону Московского государства и будут тревожить королевство больше, чем татары. Может быть, в связи с этими угрозами поговаривали здесь, будто они [казаки] напали на чауша и убили его ¹⁶¹. Однако это известие затем не подтвердилось, но посланник Молдавии ¹⁶², находясь в великом страхе, задержался во Львове, ожидая момента, когда сможет проехать в безопасности.

Краков, 12 июля 1578 года.

Его величество король, уезжая из Варшавы, отдал приказ, чтобы Подкова, бывший молдавский господарь, был отправлен в Раву Мазовского уезда и чтобы он находился здесь под надежной стражей; оттуда он приказал отправить его во Львов, куда прибыл чауш, у которого, как об этом здесь открыто говорили, не было другой цели, как потребовать голову Подковы. С этой же целью затем явился и посланник молдавского господаря, который подарил королю 50 быков, 4 бочки вина, два бочонка маринованных лимончиков и хорошего коня. В понедельник 16 июня его [159] величество чуть свет выехал из города под предлогом, что отправляется на охоту, чтоб отсутствовать два дня. Отправляясь, он отдал приказ, чтобы все в крепости были в полном вооружении, — так приказал он и гайдукам его личной стражи, — и чтоб крепость была заперта. Предварительно выпроводили чауша, чтобы тот чауш находился в безопасности, а также, чтобы развеять подозрения относительно того, что должно было случиться, так как он [чауш] не был свободен от подозрения, вызванного притоком большого числа вооруженных людей, явившихся сюда, с одной стороны, для чествования его величества, а с другой, может быть, оттого, что им стало известно о прибытии Подковы во Львов.

После отъезда его величества, когда были выполнены все необходимые распоряжения, к 14 часам несчастного господаря привели на площадь. Он не был связан, и никто не держал его рук за спиной, что было ему дозволено по королевской милости. При объявлении ему смертного приговора, когда он прибыл на площадь, стоял большой шум из-за барабанного боя и гомона людей. Подкова обошел два раза площадь, поглаживая бороду и глядя на народ, и показывая, что нисколько не боится смерти. Он попросил, чтоб наступила тишина, и, добившись этого, произнес следующие слова: «Господа поляки! Меня привели на смерть, хотя в моей жизни я не совершил ничего такого, за что заслужил бы такой конец. Я знаю одно: я всегда боролся мужественно и как честный рыцарь против врагов христианства и всегда способствовал добру и пользе своей родины, и было у меня единственное желание — быть для нее опорой и защитой против неверных и действовать так, чтобы они оставались в своих пределах и не переходили Дунай. Но это мое доброе намерение не могло быть выполнено, и один бог знает почему; в особенности же мне препятствовал тот, по воле которого меня привели сюда на казнь, но я надеюсь на бога, что не пройдет много времени, и он, продажный хан, получит возмездие за мою невинную кровь. Мне ничего не известно, как только то, что я должен умереть от его руки (указывая на палача), потому что турок, неверный хан-язычник, приказал вашему королю, его подданному, совершить казнь, и ваш король отдал такое распоряжение. Но в конце концов это для меня не имеет никакого значения, только запомните, что пройдет немного времени, и то, что происходит теперь со мной, случится и с вами и с вашим добром, и головы ваши и ваших королей будут отвезены в Константинополь, как только неверный хан-бусурман это прикажет»; помолчав немного и обращаясь к восьми своим людям, окружавшим его, добавил: «Прошу вас, чтоб этим моим слугам и товарищам ¹⁶³, которые так же честны, как и я, после моей смерти не чинились никакие препятствия, потому что, во-первых, они добропорядочные люди. Затем они честно служили республике, и, следовательно, заслужили не только того, чтобы никто не нанес им оскорбление, но и чтобы их наградили по их [160] добродетельным заслугам». Потом еще добавил: «И еще прошу вас, так как этот бесчестный человек (указав на палача) недостоин дотронуться до моего тела при жизни, не разрешайте ему прикасаться к нему и после смерти, но предоставьте это моим людям, которые находятся здесь, для того лишь, чтобы оказать мне эту последнюю услугу». После этого он умолк, а у присутствующих людей из народа покатились слезы, в особенности у многих из тех воинов, которые, видимо, прибыли сюда лишь ради него, но из-за произведенных серьезных мер не смогли оказать ему никакой помощи ¹⁶⁴. На их лицах, однако, можно было прочесть боль, наполнявшую их сердца. Один из них подошел к нему с большим стаканом вина, — сказывали некоторые, что будто по его просьбе, — и подал стакан, который он взял с радостью и отпил большой глоток. Потом, обращаясь к тому, от которого он взял стакан, он, по обычаю его родины, сказал, что пьет за его здоровье и всех его товарищей. После этого он снова прошелся туда и обратно и направился к месту казни. Увидев пучок соломы, на которую он должен был стать на колени, он громко проговорил: «О господи, неужели я недостоин, чтоб преклонить колени на чем-то более благородном?», — и, повернувшись к своим людям, сказал: «Пойдите к моим вещам и принесите мне коврик, который у меня еще остался». Это было поспешно исполнено. Тогда он преклонил колени, прочел молитву и осенил себя крестным знаменем по малорусскому обычаю, потому что он был этой веры, и закрыл глаза в ожидании смертельного удара. Но так как палач не наносил удара, он повернулся и спросил его: «Что же ты?». На это палач ответил: «Твоя милость, надо так подвернуть платье, чтобы оно не мешало удару». Услышав это, он сказал: «Очень хорошо». Он сам расправил платье как надо, сказав палачу, чтобы он делал свое дело, и, предоставив себя господу, принял смертельный удар с большим спокойствием. Один из присутствовавших, находившийся там, как полагают, именно для того, чтобы показать, что приговор был приведен в исполнение, взял его голову и трижды показал ее народу. В то мгновение дали себя знать и великое народное сострадание и настолько сильный ропот, что если бы не были приняты серьезные меры, то можно было бы опасаться восстания. Гайдуки, опасаясь чего-либо, стояли наготове с аркебузами; но в конце концов так ничего и не случилось. Слышно, что это происшествие вызвало в народе большое неудовольствие, но, по-видимому, все входит в свою колею и все забывается. Люди Подковы взяли его тело и пришили к нему голову, положили тело в зеленый ящик, который, говорят, он сам себе приготовил, и отнесли в малорусскую церковь вблизи [места казни]; о другом чем-либо больше никто не говорит.

Адрес: Светлейшему и славному господину, господину кавалеру Джованни Баттиста Кончини графу делла Пенна, моему достопочтимому господину во Флоренцию.

Veress, v. II, № 131, pp. 161-154. Подлинник — в R. Archivio di Stato, Firenze. Carte Strozziane, filza 301, f. 144-146.

Комментарии

159. Иван Подкова был захвачен в начале января, а казнен во Львове 16 июня 1578 г.

160. Вопрос о казни И. Подковы обсуждался на сейме. Султан требовал голову Подковы. Выполнение этого требования означало капитуляцию перед султаном и предательство по отношению к патриотам, ведущим борьбу с турецко-татарскими агрессорами. Как сообщалось 15 февраля 1578 г. двором польского короля Данцигскому магистрату, «Подкова все еще в оковах. Одни думают, что его отпустят для борьбы против татар, другие думают, что его живого не отпустят» (N. Iоrgа. Studii si documente, v. XXIII. Bucuresti, 1913, p. 105). Польский летописец M. Вельский пишет, что король хотел казнить И. Подкову, но шляхта противилась, «уважала того Подкову, ибо был храбрый воин» (М. Вiе1ski. Op. cit., str. 74).

161. Чауш султана в это время был при дворе короля и требовал казни Ивана Подковы. Казаки, действительно, готовили выступление с целью освободить Ивана Подкову, но сведение об убийстве чауша ошибочное.

162. По-видимому, речь идет о Николае Синявском, бреславском воеводе, который коварно захватил Ивана Подкову.

163. Ивана Подкову до конца сопровождали несколько преданных ему человек. Сохранились документы о том, что после казни они хотели получить оставшееся от него имущество (Hurmuzaki, v. XI, p. XXXIV).

164. Эти слова Талдукчи, а также специальные меры, принятые королем по усилению военной охраны города, доказывают вероятность существования намерения силой освободить И. Подкову. Публикуемое письмо подтверждает популярность и среди польской шляхты борьбы казаков в Молдавии против турецких ставленников.