СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Ян Хёйген ван Линсхотен

Плавания на север 1594-1595 гг.

Фрагменты из книги

Перевод выполнен И. М. Михайловой по книге:

Reizen van Jan Huygen van Linschoten naar het Noorden (1594-1595), uitgegeven door S. P. L’Honore Naber. ‘s Gravenhage, Martinus Nijhoff, 1914. [198]

В 1594 г. в экспедиции на Север участвовало три корабля: «Зваан» («Лебедь») из провинции Зеландия, «Меркурий» из г. Энкхёйзена с торговым представителем Яном Хёйгеном ван Линсхотеном и руководителем экспедиции адмиралом Корнелисом Найем на борту, корабль из Амстердама, которым командовал Виллем Баренц, а также небольшая яхта для исследования мелких заливов и береговой линии. 29 июня, у о. Кильдин они разделились: Баренц поставил перед собой цель обойти Новую Землю с севера, а энкхейзенцы и зеландцы - с юга, а именно, пройти через пролив между островом Вайгач и материком. Поскольку эти места, в отличие от Новой Земли, в то время уже были более или менее обитаемы, журнал Я. Х. ван Линсхотена, опубликованный в 1601 г., содержит намного больше описаний встреч с местными жителями, в основном лопарями и самоедами, чем описание плавания Баренца. Из журнала Я. Х. ван Линсхотена для перевода были отобраны именно те фрагменты, в которых сообщается об этих встречах, а также о предметах русской культуры, обнаруженных голландскими мореплавателями в регионе острова Вайгач. (Примечания издателя приводятся из указанного выше издания 1914 года, как и номера страниц.) [199]

ИЮЛЬ 1594 г.

(22 июля 1594 г., вторник) ...Так дошли до следующего мыса, находящегося примерно в пяти милях к SO от вышеназванного залива. У этого мыса видны 4 или 5 островов, расположенных недалеко от материка (Имеются к виду Карповы острова.). Впрочем, мы не были уверены, отделены ли они от берега или соединяются с ним. Затем увидели несколько больших утесов, находящихся на некотором расстоянии от берега, как здесь часто бывает: некоторые утесы или скалы находятся довольно далеко в воде, но достаточно хорошо видны и различимы. У мыса, на одном из этих, как нам представлялось, островов, стояло еще два деревянных креста такой же формы, как мы видели раньше. Отсюда мы поплыли дальше до того времени, когда солнце было приблизительно на севере, и подошли к открытому проходу шириной около мили, посередине которого, как нам показалось, был остров (Коса между мысами Приметным и Дьяконова показалась голландским морякам островом.). Этот вытянулся параллельно берегу, так что виднелось два прохода: тот, что с южной стороны, выглядел шире и больше, чем тот, что с северной. К тому же берег вдоль южного прохода шел в направлении SSO, насколько хватало глаз, и был плоским, почти без возвышенностей, таким же, как тот, мимо которого мы плыли до сих пор. Расстояние от мыса с островами, на которых стояли последние кресты, до этого открытого прохода с островом в устье было окаю трех миль, а берег шел в направлении SO. Этот открытый проход и был, по моим соображениям, проливом между островом Вайгач и материком, по той причине, что сведения, которые мы получили о направлении берега и о расстояниях на Вагаче и о широте местности и о глубинах, - все эти сведения сходились с тем, что указано на глобусе и на каргах. /.../

(23 июля, суббота) /.../ В полдень опять измерили широту и определили ее в 69°30', и чтобы лучше понять обстановку, подошли на яхте к берегу. Здесь было очень мелко, совсем как у Светоноса, и побережье здесь такое низкое, что мы не могли выйти на берег, не замочив ног. Пляж состоит из коричневатого песка, с примесью глины и мелкой гальки. Мы нашли там маленькую пересохшую речку, в которой было чуть-чуть воды. Мы поднялись по ней, и поскольку был отлив, можно было идти, почти не намочив ног. Очень скоро мы нашли признаки того, что здесь недавно было несколько людей, так как мы обнаружили место, где еще недавно разводили огонь и для этого рубили дрова, и еще другие несомненные признаки. Мы пошли дальше по сухому [202] руслу вглубь суши и вдоль других длинных лощин, где тек ручей, и нашли целый киль большой лодьи, длиной около 40 футов, с пришитыми к нему досками; другие доски от боков лодьи лежали поблизости, так что похоже, что она прямо здесь и развалилась, хотя это очень далеко от берега моря. Здесь лежало также много плавника, по виду также принесенного морем, что представляется очень странным, как и откуда все это могло сюда забросить. /.../ Вдали на материке мы заметили поднимающийся к небу дым, так что там должны жить люди. Однако со стороны моря не видели совсем никаких людей и ничего, похожего на дома.

(25 июля 1594 понедельник)... Северная сторона, которая, по нашим представлениям, является островом Вайгач, выглядит более крутой / обрывистой, но сверху там также плоская поверхность; со стороны же воды много серых утесов, в некоторых местах скальные обломки, между ними серый галечный пляж, точно такой же, какой мы видели на острове Вайгач, когда были там первый раз. На самом первом, самом выдающемся мысе (Мыс Гребень.) видели много деревянных крестов, по поводу которых можно предположить с достаточной долей уверенности, что тут часто бывают русские, хотя мы не заметили поблизости ни домов, ни людей. Оба берега извилистые, с бухтами и мысами, особенно с северной стороны. /.../

Этим признакам все были очень рады, так как почти полностью убедились, что это настоящий пролив, выводящий с другой стороны в открытое море. (Наши люди на яхте) Подплыли также к берегу с северной стороны, который мы считали островом Вайгач, в чем уже не сомневались. Нашли там снова деревянный крест и свежее кострище с наколотыми дровами, в земле было сделано много ловушек, видимо, чтобы ловить песцов и соболей. Нашли также большое количество рогов косуль и северных оленей, некоторые прямо с головами, обглоданными до кости, что, вероятно сделали волки и медведи, которых они видели, как им показалось, издали. Других признаков людей или человеческого жилья они больше не заметили, а поскольку темнота, град и снег усилились, они вернулись на борт, ожидая улучшения погоды, чтобы продолжить путь.

Здесь мы измерили широту и определили ее в 69 градусов 43 минуты, находясь на расстоянии выстрела от пролива близ Вайгача, которому мы дали название Нассау. Эта каменистая суша, близ которой мы находились, является, по-видимому, островом (Этот «остров», о котором говорит Ян Хёйген, - это длинная и одинокая коса между мысами Приметный и Дьконова (См. 27 этого же месяца).) /.../, хотя точно увидеть это мы не смогли.

(С. 75) Когда мы первый раз шли мимо этого берега и пролива на юг, эта земля казалась издали несомненным островом, лежащим посередине устья и оставлявшим с двух сторон проход, как описано выше. Но когда мы приблизились и вошли в проливчик, ведущий в бухту, то стало видно, что коса, казавшаяся островом, соединяется с северным побережьем и образует выдающийся мыс, на котором, как мы думали, стояли кресты и где адмирал поставил створный знак. Эта коса простирается на SO и NW на расстояние около полумили /.../ [203]

27 июля, в среду, была такая же погода и тот же ветер, но к полудню начало проясняться, показалось солнце, хотя ветер оставался прежним и таким же сильным. Когда прояснилось, мы поплыли к земле прямо напротив нас, туда, где был, как мы считали, остров, направляясь к тому месту, где суша образует единственный наклонный песчаный пляж среди отвесных каменистых берегов, и глубина была, соответственно: 8, 7, 6, 5, 4 сажени, естественным образом уменьшаясь, пока мы не оказались на расстоянии брошенного камня от пляжика, где легко могла причалить наша яхта, так что нам удалось посуху выйти на берег. Этот наклонный пляж состоит из мелкой серой гальки, перемешанной, как кажется на первый взгляд, с серым песком; но если взять это в руку, то отчетливо видно, что все это тоже камушки, которые, по-видимому, таким образом растут, так как они похожи на зернышки песка.

Мы обнаружили, что у этого острова с восточной стороны есть неподвижный закрытый водоем (Такой водоем виден на современной карте на востоке от Мыса Дьяконова. Так что описываемый здесь «остров» на самом деле является полуостровом, в двух местах соединяющийся с Вайгачом. Следовательно, мыс Дьяконова - это и есть мыс Идолов.), который почти совсем отделяет его от остальной суши, так что только с южной стороны и с северной стороны между морем и этим внутренним водоемом есть узенькие песчаные перемычки, которые во время высокого прилива уходят под воду, так что это вполне можно назвать островом в силу его вышеописанной отделенности, а также потому, что на нем есть собственная возвышенность. На крайней оконечности, на южной стороне острова, стоит две или три сотни деревянных идолов, как малых, так и больших, вырезанных из дерева, плохо и неумело обработанного; нетрудно заметить, что они изображают человеческие фигуры; они стоят наклонно, прислоненные к опоре, и повернуты лицом к востоку, а вокруг них множество рогов северных оленей, которые там, как представляется, были принесены в жертву. Эти рога и идолы издали показались нам крестами, вроде тех, что мы раньше находили тут и там на разных мысах, о чем говорилось выше. Но теперь мы обнаружили, что это идолы лапландцев или финнов или других местных жителей, придерживающихся языческих верований, что вполне ясно по этим знакам. Я вижу только одно объяснение тому, что здесь столько фигур идолов, составленных в одном месте: думаю, что всякий раз, когда кто-то умирает, сюда, на этот жертвенный холм, привозят еще одну деревянную фигуру. Это подтверждается и тем, что мы нашли здесь фигуры, совсем сгнившие и истлевшие от времени, а также несколько совершенно новых, сделанных недавно. Некоторые из них изображали мужчин, другие женщин, а отдельные детей, некоторые мужчину и женщину вместе, подобным же образом на некоторых было вырезано по четыре, пять, а то и семь, восемь и еще больше лиц, одно под другим, словно изображения целых семей. Возможно, в какое-то время года они совершают сюда паломничество, и тогда каждый оставляет здесь фигуру со своим изображением. Видели здесь также подобие носилок с вертикальными столбиками, на которых также вырезаны лица; можно предположить, что на таких носилках они несут деревянные изображения во время своих [204] процессий. Сначала мы подумали, что это кладбище с местами захоронений, но не обнаружили никаких признаков могил и никаких других костей, кроме вышеуказанных оленьих рогов, которые лежали кучами. Других признаков домов или людей мы здесь больше не нашли, хотя порядком походили по земле в разных направлениях. Но по этим деревянным фигурам-идолам достаточно очевидно, что здесь обитают люди. Однако где именно они живут - этого мы обнаружить не смогли.

/.../ На этой земле очень много озер или замкнутых водоемов с неподвижной водой, которая великолепно чиста и свежа, и как ни странно, на самом верху Острова с идолами, недалеко от мыса, на котором стоят сами идолы, есть круглое озеро с пресной водой.

(С. 79) Вечером мы разговаривали с людьми Адмирала, которые рассказали нам, что накануне были на южной земле, вдевятером или вдесятером, имея при себе лишь одну или две пики. Поскольку с северной стороны они никогда не встречали людей, то и здесь не думали встретить кого-нибудь с враждебными намерениями. Сойдя на берег, они приблизились к избушке, около которой снова нашли уйму идолов, которые были аккуратнее выполнены, чем идолы на северной стороне, и отполированы. Моряки рассказывали, что у этих идолов глаза и соски на груди были сделаны из олова. Постояв там недолгое время, они увидели приближающегося к ним на санях человека, а сани были запряжены тремя оленями. Увидев его, наши товарищи пошли ему навстречу, чтобы попытаться поговорить с ним или как-нибудь еще узнать от него что-либо. У него был с собой лук со стрелами. Увидев, что у наших в руках только одна пика, он прицелился из лука, а также взял в руку пику, которая у него тоже имелась; этим он хотел показать, что не собирается признавать наше преимущество. Но поскольку наши моряки все вместе на него наступали, он подпрыгнул и издал клич, после чего из долины выскочило около тридцати человек, все на санях, запряженных двумя или тремя оленями. Они в один миг почти окружили моряков и заняли сторону побережья перед яхтой, так что моряки оказались в очень тяжелом положении. Но потом набрались мужества и пробились сквозь них, да и местные отступили, опасаясь, что вдруг наши еще сидят где-то в укрытии и могут напасть на них сзади, а иначе местные могли легко захватить наших, хотя возможно, что они и не хотели причинять никому вреда. Как только наши взошли на яхту, они тотчас отчалили от берега и поставили парус, и после этого на берег пришло еще пятеро из всей толпы и некоторые стали стрелять в наших стрелами, но не нанесли ущерба, так как яхта была уже вне пределов досягаемости. Они рассказали, что местные жители были крупного сложения, но об их облике и одежде ничего сообщить не могли, так как испуг не позволил им ничего рассмотреть. После этого их сообщения нам захотелось выяснить, если представится случай, нельзя ли у местных жителей получить какие-нибудь сведения, применив хитрость и изобразив дружелюбие, чтобы узнать побольше об этих местах, хотя мы не очень понимали, как сможем понять их язык. /.../

(С. 80) В последний день июля, в воскресенье, на рассвете, увидев, что погода безветренная и ясная, снарядили яхту чтобы основательно изучить выход из этою пролива. Прошли вдоль [205] северного берега примерно две мили до мыса, на котором стоит русский крест, за что мы его и назвали «Крестовым мысом» (Ныне Сухой Нос.) /.../

(С. 82) Проплывая, таким образом, на яхте вдоль северного берега, как сказано выше, увидели, как на южной стороне множество народа спускается с высокого берега к воде. Это были те же люди, с которыми люди адмирала столкнулись несколько дней назад; возможно они думали, что мы снова хотим их обстрелять, но мы не стали приближаться к материку и продолжили наш путь к Крестовому мысу, где сошли на землю, так как поднялся туман, и мы хотели дождаться прояснения.

(С. 84) Приблизившись к берегу, мы увидели наверху двух или трех человек, идущих с некоторым количеством северных оленей. Мы тотчас направились к ним, чтобы посмотреть, не получится ли у нас завоевать их доверие и поговорить с ними. Как только мы подплыли к [206] берегу, двое и трое из них подошли к краю скалы, чтобы нас лучше увидеть. Мы крикнули им, что хотим с ними поговорить, на что они поначалу ничего не ответили, как будто не поняли нас, но когда мы стали показывать, что хотим сойти на берег, они закричали и побежали прочь. Тогда мы сказали нашему русскому по имени Михаил (которого мы, чтобы у нас был русский переводчик, взяли с собой из Голландии, а именно Энкхёйзена, где он жил и был женат) и еще одному человеку, чтобы они спрыгнули на берег без оружия, а остальные остались на борту и вели себя тихо, чтобы не напугать местных жителей. Русский, сойдя на берег, стал кричать им, чтобы они остановились и поговорили по-дружески. Те, увиден, что на берег сошло только двое и без оружия, понемногу подошли к нашим, но все еще держа наготове луки со стрелами и оглядываясь по сторонам чтобы убедиться, что нет засады; трое или четверо встали со стороны воды и с натянутой тетивой следили за нами на яхте. Мы послали им хлеба и сыра, которые они с аппетитом съели и с удовольствием приняли, так что к прежней небольшой группе присоединилось еще человек четырнадцать-пятнадцать молодых и старых. Тогда и наши сошли на берег, человек пять или шесть, и они выказывали нам большое расположение, кивая и кланяясь. Мы осмотрели их луки, но стрелы они не захотели дать нам подержать. Их сани стояли наготове, все вместе, в каждые было запряжено по два или три северных оленя, чтобы, если вдруг возникнет опасность, можно было тотчас уехать. Мы расспросили их о расположении этого пролива и земли, и они ответили нам, как нам перевел наш толмач (который, как нам стало ясно по другим вопросам, не очень-то хорошо понимал, что они говорили), что это маленькое море, но если пройти дальше, то там будет большое и просторное море. Мы спросили их также, подчиняются ли они Русскому царю, они ответили, что нет, что они его не знают, а также ничего не могли сказать о таких местах как Печора Пицано или Вайгач. Вайгач они называли другим именем, так что похоже, что они зовут его как-то иначе, да и русские тоже зовут его иначе, как мы уже поняли раньше. Нам рассказали, что на Вайгаче людей не живет, за исключением нескольких охотников из местных / их числа, которые находятся здесь и там по одному или по двое. Они рассказали о русских лодьях, с которыми они, как мы поняли, в течение части года ведут торговлю и потому говорят на ломаном русском; о том, что здесь плавают русские, мы еще раньше заключили по увиденным на мысу крестам. Нам рассказали, что у них в деревне много шкур таких зверей как песцы, соболя и тому подобное. Короче говоря, если поставить перед собой такую цель, то с ними можно наладить дружбу и хорошие отношения, однако торговля с ними (если бы мы прибыли сюда только ради этого) не покрыла бы издержек и на четверть, так как это бедный, жалкий и забитый народ. Мы расспросили их также о ледовой обстановке и о летнем времени; они ответили, что через десять-двенадцать дней льда уже не будет и что потом еще шесть недель не будет мороза, но когда этот срок пройдет, то опять все начнет леденеть. Что же касается самих этих людей и их одежды, то большинство из них маленького или среднего роста, с плоским и сильно деформированным лицом, маленькими глазками и совершенно без бород, так как бороды они, как нам объяснили, выщипывают для красоты. У них черные, как смоль, прилизанные волосы, закрывающие уши, и очень темный и некрасивый цвет лица, как у испанских мулатов, [207] но под чернотой в глубине скрывается розоватый цвет, что получается, я думаю, в основном оттого, что они зимой сидят в своих конурах в дыму. Одежда их сделана из шкур мехом внутрь и гладкой стороной наружу, рукавицы у них соединены с рукавами, но они умеют их очень быстро снимать и надевать, то же самое и с капюшонами на голове, прикрепленными к верхнему платью; штаны похожи на те, что носят некоторые крестьяне в Голландии: суживающиеся книзу и длинные, доходящие до обуви, только у здешних жителей штаны и обувь скреплены вместе. У некоторых на головах были пестрые капоры, вроде тех, какие у нас носят женщины из Эмдена, некоторые напоминали обезьян и чудовищ, и у всех были луки и стрелы наподобие персидских, я видел похожие в Индии. Все они - ловкие люди, умеющие поразительно легко прыгать, они обнаружили смелость и физическую ловкость, они прыгают, как молодые необъезженные жеребцы; они все время остаются настороже и оглядываются, так что кажутся вояками. Что же касается бега, то среди наших не найдется никого, кто смог бы их догнать. Сани у них совсем другие, чем те, что мы вплели у лапландцев и русских на Кильдине, потому что здесь они даже похожи на телеги: они довольно высокие, сверху и снизу к ним крепится по раме на столбиках, они открытые и легкие; насколько мы поняли, эти сани служат им также летом для перевозки того-сего. Этот народ, похоже, совсем не занимается рыбной ловлей и не плавает по морю, они живут только охотой на диких животных, мы это поняли, потому что нигде поблизости не было никаких признаков лодок на море, а также домов или других строений на берегу моря. Поскольку мы их плохо понимали, а нашим людям в яхте трудно было оставаться на месте, мы попрощались и вернулись на яхту и, подняв якорь, напоследок протрубили в трубу, чего они сначала испугались и хотели убежать, но потом, поняв, что это дружеское прощание, высыпали на берег, снимая с голов головные уборы, кланяясь и отвешивая поклоны, крича и размахивая руками в знак прощания. После этого мы повернули обратно, и у нас было чувство, что полученные от них сведения, а также все то, что мы увидели и испытали, достаточны для продолжения на шей экспедиции, так что около полуночи мы радостно вернулись на борт, принеся с собой хорошие новости и добрые известия. [208]

АВГУСТ 1594 г.

(2 августа) ... (С. 91) Проплывая через лед, мы видели лежащих на льдинах моржей или морских лошадей, и люди адмирала стреляли в них из ружей /.../. Эти животные по внешнему виду похожи на наших тюленей или морских собак, только намного большего размера, потому что когда они лежат на льдине, то кажется, что это огромные мешки шерсти, еще крупнее, чем большая фризская лошадь. У них по два больших клыка, торчащих из пасти вниз, чрезвычайно похожих на слоновую кость, так что их скорее можно назвать «морскими слонами», а не «моржами» или «морскими лошадьми». Эти животные в данной местности водятся в изобилии, особенно близ побережья Новой Земли, как мы поняли от русских, у которых очень ценятся их клыки, даже выше, чем слоновые бивни, поэтому их добывают в большом количестве.

(4 авг. С. 94) 4-го августа, в четверг, весь день была та же туманная, сумрачная и влажная погода, с северным ветром. После полудня отправились на материк, сошли у песчаного залива, но не увидели там никаких признаков домов или людей, обнаружили только двух деревянных идолов, повернутых лицом на восток, рядом с которым лежали двое-трое оленьих рогов, оставшихся здесь, судя по всему, после жертвоприношения. Там и сям валялись наколотые дрова, некоторые обожженные, виднелись следы от саней. Из всего этого ясно следовало, что здесь иногда бывают люди, возможно, для того, чтобы собирать дрова, которые лежат здесь, на берегу песчаного залива, в больших количествах: целые деревья с корнями и ветками, хотя мы не видели здесь ни одного растущего дерева или куста: здесь лишь в некоторых местах растут трава и полевые растения, так что кажется совершенно непонятным, откуда взялось такое множество плавника. /.../ Я взял одного из деревянных идолов (Этого идола можно увидеть в Энкхёйзенс у доктора Палуданума, который выставил его напоказ в своей коллекции редкостей как удивительную диковину. (Прим. автора.)) с собой на корабль в качестве образца. Нашли здесь также на скалах несколько камушков горного хрусталя, похожих на алмазы, но не очень много, и здесь они не крепились к скалам, как на Острове Штатов. /.../

8 августа в понедельник некоторое время была более ясная погода, чем в предыдущие дни, но с утра стоял туман, а потом небо затянули тучи и задул благоприятный западный ветер. Сходили на остров Штатов, чтобы посмотреть, какова ледовая обстановка и что видно на море. Увидели много дрейфующих льдин, здесь и там, не вплотную друг к другу, но открытой [209] воды между ними было слишком мало, так что картина эта могла вызвать только страх и ужас. Благодаря этой ясной погоде (какой до сих пор еще ни разу не было) увидели также, что в полумили к востоку береговая линия прерывается, словно там впадает река, как нам показалось издали. Чтобы в этом убедиться и более не сомневаться, отправились туда на яхте под парусами. Добравшись до места, обнаружили, что это всего лишь песчаный залив, в который впадает ручей, сейчас пересохший. В другое время в нем, вероятно, есть вода, вероятно, когда тает снег, так что по нему могут плавать лодыг и другие лодки, потому что мы обнаружили здесь, у впадения ручья в море, высокую гору из сложенных вместе камней в качестве створного знака, несомненно сделанную человеческими руками, которую при хорошей погоде видно с моря с большого расстояния, так что следует думать, что здесь плавают по морю, но откуда и как - мы не [210] могли понять, так как не нашли больше никаких признаков мореплавания и никаких домов или люден.

10 августа. Мы решили первую вахту простоять на отдалении от берега, а потом снова приблизиться к нему, чтобы удостовериться в направлении береговой линии и узнать все наверняка. Мы решили, что мы как раз миновали устье реки Оби, которое, как ото изображено на карте, образует большой залив или губу. Поскольку именно такую тубу мы как раз и миновали, после того как первый раз увидели, что береговая линия делает большой поворот, а потом, идя тем же курсом, снова увидели землю с другой стороны от губы, с береговой линией в направлении NO, то не остается сомнений, что это то побережье, которое после устья Оби идет дальше, на север, к мысу Тобин (Голландцы спутали: это была Байдарацкая губа.).

11 августа. В эту последнюю речку, как нам показалось, могли бы зайти корабли, если рас следовать фарватер и если будет в этом надобность, потому что с северной стороны берег высокий на большом протяжении реки, так что можно предположить, что вдоль этого высокого берега и глубина должна быть достаточно хорошей, чтобы здесь могли встать корабли. Мы назвали эту реку и ту, которую открыли накануне, в честь наших кораблей, а именно Меркурий и Зваан («Лебедь»), ведь мы самые первые доплыли до них (Вероятно, имеются в виду речки Моржовка, Салтинжу / Ниодати или несколько севернее.). Рассмотрев все эти особенности и видя, что нам больше нечего исследовать, ни на море, ни на суше, в том смысле, что уже не оставалось никаких сомнений, что дальше перед нами простирается открытое море и свободный проход, где уже не должно быть никаких препятствий (с точки зрения человеческого разума) и что этот берег так и идет дальше в северо-восточном направлении до мыса Табин, а там заворачивает в сторону Сины, а также в силу того, что дул постоянный ветер с NO и N, противоположный тому, что благоприятствовал бы нашему дальнейшему продвижению вперед, а также потому, что лето приближалось к концу и ночи становились темнее, и мы к тому же не знали, какие сюрпризы нас могут ожидать на обратном пути, потому как не имели опыта плавания в этих краях, мы все вместе сошлись на том, что надо взять курс домой, чтобы там (если Бог пошлет нам благополучное возвращение) рассказать о нашем удачном плавании, в надежде, что это послужит на благо и процветание нашего общего Отечества. И благодарим Господа Бога, что ему было угодно позволить нам доплыть до этого места, и молимся Ему, чтобы он позволил нам довести начатое дело до конца во славу его Святого имени, и да будет воля его ныне и присно и вовеки веков.

15 августа. На этом (самом северном) острове стоял большой деревянный крест /.../. Плывя так, чтобы пройти между средним и северным островом, постоянно лавируя, постоянно промеряя глубину, находясь в доброй мили от северного и столько же от южного и в четверти мили от среднего, при глубине восемь, семь, шесть, пять саженей, обнаружили большую поперечную балку, а над ней стоячие волны, так что мы снова повернули обратно, боясь сесть на мель. [211] Пока мы таким образом лавировали, мы увидели сверху, поверх среднего острова, приближающиеся к нам два паруса. При первом взгляде мы подумали, что это две русские лодьи, но приблизившись заметили, что у них есть верхние паруса топсели, так что сразу поняли, что это Виллем Баренц и его яхта, что и оказалось правдой, чему мы все очень обрадовались. Они, узнав нас, направились в нашу сторону, думая, что мы знаем, какие здесь глубины, и поэтому спокойно шли нам навстречу. Мы же, напротив, видя, что они идут к нам, решили, что они знают глубины. И поэтому шли смело, ничего не опасаясь, однако убрав часть парусов, и на месте балки со стоячими волнами обнаружили глубины пять, четыре и три сажени. Пройдя балку, вышли на ровную светлую поверхность воды, где глубина было три и два с половиной сажени на протяжении четверти мили, пока глубина опять не увеличилась до 7, 8, 9, 10 и 12 саженей. Таким образом, мы чуть было не обманули друг друга, и случилось бы несчастье, если бы господь Бог не уберег нас, как он совершенно явно берег нас на протяжении всего нашего путешествия, точно ведя нас за руку и показывая нам путь. /.../ Потом наш адмирал спустил на воду шлюпку и послал за Виллемом Баренцем, и когда тот взошел на наш корабль, мы радостно встретились и рассказали друг другу об удивительных событиях наших экспедиций. Баренц рассказал, как они были у Новой Земли, как добрались до широты 78 градусов, но из-за льда не смогли найти проход дальше, а также о множестве других вещей, выпавших на их долю, как будет показано в описании самого Виллема Баренца, на которое я теперь и сошлюсь, и как они, потерпев неудачу с поиском прохода на восток, вернулись обратно, чтобы заново попытаться выяснить, нельзя ли пройти на восток с юга от Вайгача, по пути, который мы с Божьей помощью уже открыли.

17 авг. 1594 Нашли на мысах при входе в эти заливы несколько больших русских крестов с надписями русскими буквами, среди которых был один, сделанный так мастерски и так занятно, с такими красивыми резными буквами, что и в Нидерландах не смогли бы сделать лучше. Поэтому мне очень захотелось зарисовать его, вместе со всеми буквами, чтобы показать его по возвращении в любимое отечество как великую диковину. [212]

Вдоль береговой линии здесь также все завалено плавником, который в некоторых местах лежит на таких высоких местах и так далеко от воды, что диву даешься, как эти бревна сюда попали; это наводит на мысль о том, что здесь бывают сильнейшие бури и штормы, так как в противном случае совершенно не придумать причины, но которой плавник бы так раскидало. Среди плавника нашли две-три боковых доски от русских лодей длиной более тридцати восьми футов, в них были отверстия, в которых еще торчали веревки, которыми эти доски были прикреплены к другим, потому что доски, из которых делаются русские лодьи, сшиваются друг с другом веревками в качестве соединения; так что эта ладья была здесь потеряна или оставлена. Русские приплывают сюда, как мы предполагаем, чтобы ловить рыбу, потому что иначе непонятно, ради чего сюда можно приплывать. Мы нашли также несколько хребтов трески и [213] камбалы, так что можно сказать почти наверняка, что здесь занимаются рыбной ловлей. /.../ Этот остров мы назвали в честь Его Превосходительства островом Мауриция, а другой (средний) - островом Оранского, в память о его досточтимом отце, принце Оранском, третий, самый южный, о котором мы не знаем, остров это или материк, назвали Новая земля Валхерен (Валхерен - остров в провинции Зеландия, на котором расположена столица Зеландии г. Мидделбург.) в память о Зеландии, ведь именно зеландцы были нашими товарищами и помощниками в нынешней экспедиции; подобно тому, как землю за проливом Нассау до места впадения Оби назвали Новая Голландия, а землю за местом впадения Оби, ту, которую мы открыли в самом конце нашего путешествия, назвали Новая Западная Фрисландия. И, наконец, остров Вайгач мы назвали Энкхёйзенским островом. [215]