РУДНЕВ В

РУДНЕВ В.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О ПЛАВАНИИ НА КРЕЙСЕРЕ "АФРИКА"

(См. «Русская Старина», октябрь 1912 г.)

7 апреля ушли на Тенедос, до 10-го числа стояли в приятном ожидании прихода болгарского князя, не имея сообщения с берегом, зато ученья тли безостановочно.

Наконец, показалась турецкая яхта под штандартом князя, у нас послали матросов по реям в белых рубашках, несмотря на порядочный холод, командир протестовал в видах сохранения здоровья, но адмирал сделал по-своему, находя, что «так красивее». Адмирал съездил на яхту, и князь немедленно отдал визит, вскоре оба корабля снялись с якоря для следования в Яффу, куда мы пришли раньше яхты. С берега пришла большая баржа, сообразно условиям здешнего рейда (здесь почти постоянно громадная зыбь с моря, наш крейсер чуть не черпал бортами стоя на якоре). На баржу усадили 8 офицеров (по жребию) и 32 нижних чина, с большим трудом, надо садиться, когда крейсер наклоняется к барже или вернее быстро прыгать, так как в следующий момент трап уйдет высоко вверх при наклонении крейсера на другой бок.

На берегу разместили по шести человек в экипажи-телеги, запряженные тройкой лошадей, и в ночь тронулись в путь; всех этих неудобных экипажей было около 20 вследствие многочисленной свиты князя, кроме того, наш длинный кортеж был еще усилен конным конвоем около коляски князя. Мы купили на дорогу настоящих яффских апельсин — за 1 франк, засыпав ими все дно нашей телеги. [347]

Всю ночь ехали по скверной дороге, продрогли без пальто (днем очень жарко), и сидеть было неудобно, — к утру каждая косточка болела, подобную поездку можно отнести к серьезным испытаниям.

Утром 14 апреля собрались все на постоялом дворе, чтобы одновременно въехать в священный град Иерусалим, конечно остановились около зданий миссии; в них помещается консульство, храм и странноприимные дома 1 и 2 классов.

Распределив команду по помещениям, мы все с адмиралом и командой пошли в храм Воскресения смотреть омовение ног (Великий четверг). Консульские кавасы энергично очищали дорогу с помощью больших жезлов, и потому мы свободно прошли на террасу храма, откуда хорошо было видно всю церемонию.

Церемония не отличается ни благолепием, ни торжественностью, все делается кое-как, к тому же неприятно видеть кругом турецких солдат с ружьями, слушать крики толпы, продавцов и видеть курение табака. Не аппетитно, что дают мочить платки в той воде, в которой моют ноги священнникам, чтобы прикладывать к глазам и лицу. После этой процедуры мы пошли в храм (церемония происходила на дворе храма), который заперли за нами, чтобы не впускать никого из публики на время нашего осмотра. С зажженными свечами в предшествии духовенства и певчих мы пошли по святым местам.

Прежде всего против входных дверей приложились к плите, на которую был положен Иисус Христос по снятии со креста, плита лежит под балдахином так низко, что надо становиться на колено, чтобы приложиться. Далее пришли к часовне гроба Господня (Кувуклион), она сделана из мрамора и состоит из двух отделений, первое или придел ангел — тут Мария Магдалина и Пречистая Богоматерь услышали радостную весть о Воскресении Христа, в этом же приделе теперь стоит мраморная ваза с куском камня, который был отвален от гроба. Во втором отделении лежит плита, обозначающая место гроба Господня, входят сгибаясь через низкий проход. Словами не передашь чувство благоговения и радости, что сподобился приложиться ко гробу Господню, надо испытать.

Снаружи часовня обвешана 3.000 лампад, принадлежащими разным вероисповеданиям, которые зажигают свои лампады во время своего богослужения.

От часовни пошли в католический придел Божьей Матери, и в армянский — где хранится животворящий крест Господень. Поднявшись на Голгофу, где стояли три креста, обошли все приделы [348] в намять разных событий, в одном из приделов нам показали камень, на котором сидел Спаситель в терновом венце, когда его били воины. На каждой остановке духовенство читало евангелие, и певчие пели соответствующие молитвы.

Благоговение немного расстраивается постоянными поборами в каждом месте отдельно, не успеешь рассмотреть хорошенько и углубиться, как тянут к вам тарелку.

Порядок в храме поддерживается турецкими солдатами, без которых монахи разных вероисповеданий и наций непременно бы передрались, и спорам не было бы конца.

Из храма вернулись к 2 часам обедать; угощали нас бараниной несмотря на Великий пост, во время обеда пришел монах сказать, что патриарх благословляет нас есть скоромную пищу, так как постного здесь ничего нет.

После обеда, несмотря на усталость (после ночной дороги не отдыхали и не спали) пошли под руководством смотрительницы странноприимного дома по Via dolorosa-путь страданий Спасителя, мы прошли весь путь, останавливаясь на местах, где Спаситель, падал под тяжестью креста, в одном месте лежит обломок колонны, которую не могут поднять — это безмолвная свидетельница страданий Христа. Зашли на место раскопок в имение Великого Князя Константина Николаевича, вошли в католический храм, построенный на том месте, где били Иисуса Христа в терновом венце; далее видели архиерейский дом, где воин ударил Христа по ланите, и этот удар был слышен по всему дому. Храм устроен католиками очень хорошо, с улицы входят через небольшой двор; в храме, построенном Св. Еленой, раньше еще показывали место, где Вероника (жена Пилата) сподобилась отереть полотенцем окровавленный лик Спасителя..

Далее идет дом Пилата, обращенный в турецкую казарму, внутри показывают комнату, где происходил суд над Иисусом Христом. Здесь жена Пилата прислала сказать мужу, сидевшему на судилище: «ничто же себе и праведнику сему, много бо пострадала днесь во сне Его ради».

Тут же показывают лифостротон или каменный помост, где Пилат умыл руки перед народом и сказал: «неповинен есмь от крови Праведника сего, вы узрите».

Пройдя немного далее, мы увидели арку, перекинутую через улицу, здесь Пилат вывел Спасителя к народу и сказал: «се человек». Невдалеке в стену вложен камень-тут толкнули Божью Матерь воины, когда она хотела просить у Пилата за Спасителя. [349]

Пройдя мечеть Омара, бывший храм Соломона, пришли к овчей купели, где ангел возмущал воду, и больные получали исцеление.

Через Синайские ворота мы вышли из Иерусалима, чтобы спуститься с горы Мория в Иосафатову долину. В начале показали золотые ворота, через которые Иисус Христос въехал в Иерусалим на осляти, здесь по преданию Господь будет судить во время страшного суда. Ворота теперь заделаны турками, у них существует поверие, что придет чрез них христианский царь, который покорит мусульман.

На середине горы указали место побиения камнями мученика Стефана и яму, куда Савл спрятал его одежды, далее место, с которого Богородица смотрела на побиение и молилась за Стефана.

В долин Кедрового потока (теперь высохшего) стоит памятник Авессалома на том месте, где он повис на волосах, спасаясь бегством: все бросают камни в памятник. За ними лежит кладбище странников, земля куплена за тридцать сребреников, брошенных Иудою предателем в храме.

При подъеме на Сионскую гору лежит Гефсиманский сад, жалкий остаток прежнего вертограда; он обнесен стеной; тут показывают маслину, под которой молился I. Христос. Вне ограды отделено место молитвы I. Христа, когда Он молился до кровавого пота «о чаше». Тут же камни, где лежали апостолы во время молитвы Спасителя, на камнях отпечаток очертаний тела, рук и ног апостолов.

Наша проводница в виду нашего отказа идти дальше сказала, что ость турецкая мечеть, в которой сохранилась та горница, в которой Господь ночью учил апостолов, там же была Тайная вечеря. В этой мечети находится гробница царя Давида и Соломона. Также показывают развалины дома Иоанна Богослова, где было сошествие Святого Духа, здесь же Пресвятая Богородица жила более 20 лет после Вознесения Господа на небо, тут же было Ее успение.

Налево от Гефсиманского сада вход в пещеру, где погребена Богородица; пещера украшена готическим фронтоном. Широкая лестница ведет вниз в храм Богородицы, при спуске направо два престола над гробницами Иоакима и Анны, с левой стороны гробница Иосифа, обручника Св. Девы. Внизу посреди галлереи стоит гробница Богородицы каменная, в виде часовни. С южной стороны отведено место для молитвы мусульман, которые чтут Богородицу.

Из этой пещеры мы прошли в другую рядом, в коей оставались апостолы, когда Господь ушел с тремя из них молиться в Гефсиманию. [350]

Далее по Елеонской горе место, где Иисус Христос садился: на осла перед въездом в Иерусалим-это место куплено Великим Князем Сергием Александровичем для постройки часовни в память в Бозе почившего Государя Императора Александра II. Наконец поднялись на верх, где было Вознесение Господне. Назад еле шли от усталости, но зато полные впечатлений.

Опять кормили нас обедом и в 9 часов вечера повели на 12 евангелий, но могли простоять только пять — сил не хватило, едва дотащились домой спать.

15 апреля. Рано утром сели на лошадей и частью на ослов, вместе с нашей командой, для поездки в Вифлеем. Дорога идет по пескам и скалам без всякой зелени, зато пыли много; остановка была в монастыре Св. Илии, где нас угостили вареньем и вином. Около монастыря находится колодезь-место встречи Рахили с посланным от Иакова и гороховое поле.

Рассказывают, что Богоматерь, проходя с апостолами мимо этого места, спросила человека, сеявшего горох, что он сеет, тот из скупости сказал: «сею камни», Богородица на это сказала: «будь по слову твоему» и действительно, когда вырос горох, то в стручках оказались камешки, их можно и теперь найти; мы набрали себе на память. С тех пор поле никому не принадлежит, и турки не позволяют никому прикасаться к заклятому месту.

Въехали в Вифлеем торжественно, везде вызывали караулы в ружье для отдания чести, а жители вставали и кланялись. Мы проехали прямо к дому, где были ясли Спасителя; пройдя двор, вошли в храм, алтарь которого построен на самом вертепе, 15 ступеней вниз ведут в подземную церковь или вертеп Рождества — это естественная пещера в скале, теперь обложенная мрамором; место рождения обозначено серебряной звездой. Немного дальше другая пещера, где были ясли; здесь было поклонение волхвов.

От Вифлеемского храма недалеко находится пещера Богоматери, где она, спасаясь от Ирода, провела два дня. По преданию у Божьей Матери тогда был избыток молока, которое стекая обращалось в мягкий камень — женщины, страдающие грудными болезнями, распускают камень в воде, пьют эту воду и по вере своей получают исцеление.

По окончании осмотра мы вернулись в Иерусалим к 2 часам дня; по дороге нам показали город Раму, где было избиение младенцев. Позавтракав, пошли по городу посмотреть магазины, везде торговля изделиями из пальмы, четки и пр. Ходили недолго: [351] надо было идти на вынос плащаницы в собор Св. Троицы при миссии. В 10 часов вечера с консулом пошли к гробу Господню на ночную службу — впереди шли кавасы, наша команда, консул в паланкине и мы пешком вместе со свитой князя. В соборе прошли в алтарь и через несколько времени пошли крестным ходом с плащаницей по святым местам. В 1 час ночи вернулись домой, хотя служба еще не кончилась.

16 апреля. Великая Суббота. С утра легкий осмотр храма Соломона, т. к. у мусульман праздник, и по храму ходить нельзя. До 2 часов нас водили по менее важным местам, и наша путеводительница рассказывала подробности про святые места.

В 2 часа дня пошли в храм Воскресения, нас поместили в ложу галлереи, окружающей храм внутри. В храме погасили все огни; в это время православные арабы начали кричать: «сильна наша вера, одна наша вера», бесновались, скакали среди массы народа, наполнившей храм.

Через несколько времени патриарх, без верхнего одеяния, прошел в часовню гроба Господня (осмотренную турецкими властями), за ним заперли дверь. Прошло немного времени его молитв, как он подал зажженную святым огнем свечку в окошко часовни; человек, взявший свечу, был отнесен на руках в алтарь зажечь неугасаемую лампаду (в ней огонь не прекращается круглый год и тушится только в Великую Субботу, чтобы вновь зажечь священным огнем). Когда лампада была зажжена, стали зажигать свечи, большею частью пучки свеч в 33 свечи. По преданию в давнее время католики подучили турок и арабов требовать от патриарха публичного низведения огня, а сами стали у гроба Господня; через несколько времени огонь сошел вне часовни к православному патриарху, ударив в колонну, (которая имеет трещину); тогда арабы стали кричать: «сильна наша вера», — это сохранилось и до сих пор.

Из храма вернулись домой, в это время Болгарский князь прислал к ротному командиру просить дать ему матроса в баню. Матрос вымыл князя, который дал ему за работу русский золотой. В виду быстрой посылки матроса, он не успел взять с собой вещей; князь это заметил и, когда оделся, то принес матросу полотенце.

Едва мы успели пообедать, как за нами пришли, чтобы идти к гробу Господню слушать заутреню и приобщаться. Нас провели к самой часовне, где мы простояли всю службу, прикладывались ко гробу и приобщались (исповедывались до обеда). [352]

В 6 часов утра вышли из храма, не заметив, как прошла ночь в молитве (с 9 вечера до 6 утра).

Из храма Воскресения нас повели в собор Св. Троицы, где стояли еще час вместе с консулом и Болгарским князем, затем все отправились разговеться к генеральному консулу.

Во время спокойного сиденья у консула усталость дала о себе знать, и мы мечтали, как бы хорошо лечь спать, но... в 8 часов поднялись и, забрав вещи, отправились в обратный мучительный путь по жаре.

Приехали в Яффу голодные; рассчитывая попасть сейчас же на судно, не искали, где бы поесть; к несчастью у матросов сломался один экипаж, вследствие чего вышла задержка, и они приехали с большим опозданием, а мы голодные бродили по пристани в приятном ожидании.

Наконец, к 7 часам вечера с большим трудом попали на крейсер, где начальство волновалось, особенно в виду усиления ветра и качки, вследствие которой при съемке с якоря сломался брашпиль, и якорь пришлось поднимать талями в ручную.

Лейтенант Р., пообедав наскоро, должен был вступить на вахту в 8 часов вечера, пока снимались с якоря, усталый лейтенант держался, но на мостике чрезмерное утомление осилило, и он стал засыпать стоя и даже на ходу. Командир, зная причину, приказал сигнальщикам оберегать вахтенного начальника, а сам стоял вахту, пока кризис не миновал, и лейтенант не оправился.

Переход был бурный, качало ужасно, пока не вошли 20 апреля в гавань города Сира, ночевали там и на другой день вошли в Пирей при громе салютов. Тотчас по постановке на якорь, на крейсер прибыли разные лица представиться князю и поздравить с прибытием, по окончании приема он отправился на греческой барже под штандартом на берег, где был встречен греческим королем и почетным караулом.

Бурный переход настолько испугал князя, что он отказался идти в Адриатическое море вокруг Греции, тогда решили послать «Африку» в Коринф, куда князь мог приехать в коляске; поэтому в 7 часов вечера мы ушли из Пирея, 23 апреля обогнув полуостров, пройдя мимо Патраса, пришли в Коринф, маленький город, стоящий в песках, но доставляющий большое количество «коринки».

Если бы канал через Коринфский перешеек был готов, то «Африке» не надо бы огибать полуостров. Болгарский князь с адмиралом и свитой прибыли в 5 часов дня, так что мы успели [353] сняться с якоря и выйти в море, направляясь в Каттаро, откуда Болгарский князь должен был сделать визит Черногорскому князю в Цетинье.

Все переходы были для нас крайне беспокойны, помимо усиленной службы должны были быть гостеприимными хозяевами со свитой князя, которая выселила нас из наших кают в матросский лазарет в командном помещении, где ночью под час был очень тяжелый воздух. Главное неудобство заключалось еще в том, что нам было велено очистить ящики и забрать все вещи с собой, пришлось сложить в корзину и держать под кроватью.

Адмиралу досталась каюта старшего офицера, для услуг ему назначили вестового татарина, и вот однажды адмирал, выйдя в кают-кампанию пить кофе, обратился к ротному командиру:

— «Знаете, В. Ф., как ваш вестовой со мной разговаривает?»

— «Не знаю, Ваше Превосходительство, только если плохо, то я наложу взыскание».

— «Напротив, очень забавно, и я прошу Вас его не переучивать, пусть говорит как умеет; вестовой, обращаясь ко мне говорит: «Ваше благородие, пиджак надеть будышь?», и все в таком роде».

Когда вестовому сделали разъяснение, он был сконфужен и пытался говорить «Ваше Прев.”, но это у него не вышло.

25 апреля недалеко от входа в бухту Болгарский князь обратился к вахтенному начальнику:

«Как вы думаете, австрийцы нас пропустят?»

— «Я уверен, Ваше Высочество, что австрийцы не посмеют задержать крейсер, идущий под Вашим штандартом».

И как бы в ответ на вопрос князя крепость начала салют, а разговор этот возник по следующей причине:

Австрийцы не позволяют входить в Каттаро больше одного военного судна и дали разрешение посланнику в Афинах отправить одно судно, тогда адмирал Чебышев послал клипер «Джигит» в распоряжение Черногорского князя, надеясь, что «Африку» и так не задержат под штандартом. Когда же появилась «Африка» («Джигит» уже был в Каттаро), австрийцы были удивлены и, хотя не посмели задержать ее, но возбудили целую историю, в результате которой адмирал получил здоровый выговор.

После салютов вошли в бухту, идущую зигзагами между высокими горами, вернее шли озерами, переходя из одного в другое небольшими проливами; благодаря громадной высоте гор, [354] озера закрыты от ветров, почему поверхность их как зеркало, а красота-то кругом какая! не хватит и уменья рассказать нет сил.

Естественно при первой возможности мы отправились на берег бродить по небольшому Каттаро. его окрестностям и добрались до столицы Черногории Цетинъе. Дорога идет по горам зигзагами, по камням без всякой зелени, подъем очень утомительный, но все-таки мы преодолели все трудности к полному одобрению встречавшихся черногорцев. Подойдет к тебе высокий молодчина в живописном костюме и спросит: «русский?», получив ответ, непременно похлопает дружески по плечу и скажет: «добре».

Мы пошли, думая немного погулять, но увлеклись подъемом и решили идти до конца, на полдороге ужасно захотелось есть, зашли в саклю, где съели весь наличный овечий сыр, без хлеба и выпили с горя небольшой запас какой-то противной водки.

В течение трехдневной стоянки был обмен визитов и салюты без конца, наконец, 28 апреля ушли в Анкону, где Его Высочество отбыл со свитой на берег для следования в Россию; перед отъездом он собственноручно надел старшим чинам ордена Св. Александра. Нам ужасно нравился этот беленький крестик, полученный из рук князя, которого мы очень полюбили и провожали самым сердечным образом.

Отдохнув в Анконе денек, пошли дальше. Как выше было сказано, что в Яффе при съемке с якоря сломался брашпиль, починить его можно было только в военном порте и потому решено было идти в Неаполь ко всеобщей радости; мы благословляли судьбу, пославшую нам поломку брашпиля, очень кстати вышло, только одно обстоятельство несколько омрачило наш восторг, это отсутствие денег, а в Неаполе-то как раз без них хоть не езди на берег. Который уже раз приходится быть в Неаполе и каждый раз кроме восхищения природой, видами — овладевает какое-то особенное, необъяснимое чувство. Даже вечером на вахте стоять и то хорошо: чудный, тихий, теплый вечер, луна освещает рейд, а с ним стоящие суда и массу двигающихся шлюпок; вот одна остановилась, раздались звуки мандолины и гитар, аккомпанируя чудному пению, которое заставило матросов выйти из коек на верх.

До 21 мая время прошло незаметно, на судне чинили брашпиль и другие вещи, а мы не теряли время даром — при каждом удобном случае уезжали и просто удирали на берег.

Лейтенант Р., будучи гардемарином на фрегате [355] «Петропавловск», познакомился в Неаполе с графиней Сухтелен, ее муж был генерал-адъютант и в свое время пользовался известностью. Несмотря на несчетное количество лет, графиня любила принимать гостей и хорошо накормить русским обедом, после которого пили кофе в гостиной: тут начинались интересные рассказы про старину, графиня, как живая книга, делилась с нами стариной, она любила рассказывать лейт. Р., который умел ее слушать и повторял последние ее слова, когда она просыпалась (графиня от старости засыпала на несколько мгновений и быстро просыпалась). Еще приманка тут была другая, к графине приезжали очень часто две барышня, маркизы Крези, одна из них гостила все время, пока «Африка» была в Неаполе — ведь надо было играть в 4 руки, гулять и кататься с лейтенантом, оба веселились, и время летело незаметно.

Когда выяснилось время нашего ухода из Неаполя, адмиралу устроили прощальный обед на берегу, с музыкой и пением артистов, они увеселяли нас с 8 до 12 часов ночи, и мы все слушали, слушали, жаль было уходить.

В один из дней, впрочем, это было накануне предполагаемого ухода, лейт. Р. был приглашен дочерью графини Сухтелен съездить за город в церковь посмотреть ковер из живых цветов, который делают девушки один раз в году в известный праздник. Поехали вчетвером: графиня — дочь, маркиза Крези, лейт. Р. и полковник граф Arsenio d’Horrer, удивительно веселый, живой и разговорчивый италианец.

Кроме удовольствия самой прогулки, интересно было посмотреть ковер — получается полная иллюзия, ковер с прекрасным рисунком поражает своей работой, сколько цветов ушло на это! прямо ужас. При возвращении назад пошел сильнейший дождь, сидевшие на скамеечке, кавалеры наклонились сколько могли внутрь коляски, но спины их совершенно вымокли. Возвратились поздно, лейт. Р. дали маленький дамский зонтик и клетчатый платок, в который он завернулся, в таком виде он явился на судно, его сначала не узнали и не хотели пустить, но подошедший вахтенный начальник сразу узнал и ужасно хохотал при виде промокшей фигуры с дамскими вещами, которые доставили затем массу хлопот. На другой день лейт. Р., желая возвратить вещи, просился на берег, но старший офицер не пустил, пришлось идти к командиру, который рассердился и, отпуская лейт. Р., сказал, что если он опоздает, то ждать его не будут, и крейсер без него уйдет в Россию. Времени мало, что делать? все-таки Р. едет на берег, по счастью, встречает адмирала на пристани. [356]

— «Куда это вы собрались идти?» спрашивал адмирал, три дня не бывший на судне.

Лейт. Р. рассказывает про свое возвращение на судно и высказывает опасение, что может опоздать.

— «Отчего же вы торопитесь?»

— «Как же, Ваше Превосходительство, ведь мы сегодня уходим, пары готовы и только ждут Вас».

— «А я и забыл, теперь как же мне быть: ведь я пригласил дам на завтрак».

— «Это можно поправить, Ваше Превосходительство».

Лейт. Р. подозвал старшину адмиральского вельбота и сказал:

— «Поезжай на крейсер, доложи командиру, что адмирал приказал поход отложить, пары прекратить, о дне ухода будет новое приказание, за адмиралом прислать вельбот... (обращаясь к адмиралу: когда прикажете, Ваше Превосходительство?..)».

«После завтра утром». — «Старшему офицеру доложи, что адмирал уволил меня на берег».

Чебышев слушал и смеялся; когда старшина ушел, он спросил:

— «А все-таки как же с завтраком?»

— «Не стоит приглашать завтракать на судно: лучше вы идите к ним завтракать».

— «И то правда, как это вы все хорошо придумали!»

Р. немедленно поскакал к Сухтелен, там пришлось ждать выхода графинь довольно долго, сидя в саду в обществе маркизы.

В Неаполе получили телеграмму о производстве командира в капитаны 2 ранга за отличие; мы все сердечно радовались и искренне поздравляли.

21-го мая, расставшись с адмиралом, ушли из Неаполя, хотя было очень жалко уходить из такого хорошего города. Нас послали в Ливорно взять кусок стены с какими-то особыми фресками; ящик громадной величины могла взять только «Африка» в свои необъятные трюмы. Пока занимались вопросом о погрузке, наша публика разъехалась, особенно много в близ лежащую Пизу посмотреть наклонную башню и музей. Лейт. Р., в бытность свою на фрегате «Петропавловск» гардемарином, пробыл в городе Специя около 8 месяцев, конечно имел много знакомых, и теперь захотелось их навестить, особенно некоторых, оставивших более глубокий след в массе воспоминаний. В компании с Р. поехал мичман барон Ф-н, который интересовался всем, относящимся до морской службы, и хотел осмотреть [357] военный порт и доки в Специи. Сделав маршрут по книжке железных дорог, Р. с бароном выехали из Ливорно в Пизу для пересадки в поезд, идущий из Генуи в Неаполь, но тут вышла ошибка из-за опечатки в росписании. — Желаемый поезд ушел, и надо было ждать до вечера, а это не входило в финансовые расчеты, денег было в обрез; следовательно, завтракать в Пизе не имели права, все-таки голод заставил зайти в таверну съесть ризотто и запить скверным красным вином: впоследствии эта экономия оказалась роковой. До нашего роскошного завтрака мы обошли и осмотрели все интересное в Пизе, на падающей башне неприятно быть наверху. Наконец мы сели в поезд, прикатили в Специю и немедленно отправились к консулу Лардон (в бытность Р. гардемарином, консулом был Лардон-отец); встреча была сердечная, но увы! все постарели, подурнели, да и в самом-то много изменялось.

Обед прошел с неприятным случаем из-за ризотто и несколько испортил впечатление, но вечером и на другой день все вошло в норму; осмотрев порт, вернулись в Ливорно, по пути в поезде встретили двух голодных путешественников, поделились с ними скудными остатками денег, и сами немного поголодали. Надо рассказать про этих путешественников. Вернувшись к стоянке в Неаполе, где среди наших знакомых была семья баронессы Т-ау, наши офицеры бывали у них часто, и сами они не забывали «Африку». Эта семья собралась ехать в Россию и при прощанье в Неаполе сказали: — «мы вам протелеграфируем день и час проезда Пизы, приезжайте из Ливорно повидаться».

Наконец на крейсер привозят телеграмму; тут некоторые всполошились, но поехали двое: мичман В-ъ и старший штурман Э-н, они набрали денег для проезда в Пизу и обратно. По росписанию поездов они должны были выехать вечером, а ожидаемый поезд проходил рано утром, вот эти два ухаживателя остались на вокзале в III классе (1 и 2 запирают на ночь), при чем была маленькая скамейка, и они спали по-очереди, сменявшиеся сторожа при сдаче дежурства указывали перстом и говорили: «due» (два).

Когда подошло время, В. и Э. вышли встречать, подкатил поезд.

Конечно, трогательная встреча, сладкие речи и незаметно поезд трогается.

— «Оставайтесь с нами до Генуи!» — восклицают барышни с умоляющим взглядом и... кругосветные мореплаватели, не сдававшиеся ни перед какой опасностью, сдались от чарующего, ласкового взгляда.

Все это хорошо, а деньги! — у них было на билет из Пизы [358] в Ливорно, на них послали телеграмму старшему офицеру, прося присылки денег срочной телеграммой, прислали мало, и потому они были голодные, хотя ехали в III классе из экономии. По возвращении их на судно, долго над ними смеялись.

28 мая ушли в Кадикс за углем.

31 мая пришли на беспокойный, открытый рейд, погрузка угля шла с трудом и медленно, это дало нам возможность побыть на берегу, где смотрели бой быков. Зрелище бесспорно интересное, но тяжелое, особенно, когда бык распорол живот у лошади, и его самого закололи.

5 июня покинули берега Испании, страну черных глаз, живописных костюмов и невыразимой грации. С уходом из Кадикса распростились с Средиземным морем, оставя за собой столько нами виденного и пережитого. Атлантический океан старался развеять нашу грусть — болтал «Африку» во все стороны, пригласил разные ветра дуть на нас, даже и дождь оказался в числе приглашенных, но все безуспешно... очень жаль было уходить, хотя и домой приятно вернуться.

12 июня пришли и 16 числа ушли из Шербурга; там заедал нас вице-консул Postel со своими сыновьями. Старший офицер Р. Р. Д. заболел, временно вступил в обязанность старший лейтенант ревизор Ш-ъ до первой якорной стоянки, а затем но просьбе старшего офицера было приказано вступить в обязанность лейтенанту Р., хотя он был третий вахтенный начальник, но Р. Р. Д. заявил, что он только и надеется на Р.

19 июня пришли на один день в Копенгаген почиститься перед приходом в Кронштадт.

Наконец 24 июня с раннего утра все на ногах, объявлена награда тому, кто первый увидит Толбухин маяк; вдруг бежит рассыльный: «маяк открылся», и дружное «ура!» огласило кают-кампанию, а затем передалось в команду.

Все вышли на верх взглянуть на родные берега, которых так долго не видели, сейчас же пошли приготовления к постановке на якорь, салюты и проч. Нас стали посещать начальствующие лица разных рангов и местосидений, мучили нас смотрами, хотя все высказывали полное одобрение. Вскоре стало известно о предстоящем Высочайшем смотре к великой нашей радости, нам не предстояло особенных приготовлений — мы всегда были готовы и к смотру и к бою. За несколько дней до смотра лейт. Р. получил частную записку с соседнего корабля: «Сегодня к вам приедет адмирал Асламбегов и поднимет флаг», затем прибыл с берега хор музыкантов и, когда пришел [359] пароход из С.-Петербурга, Р. послал адмиральский катер с офицером за адмиралом. Встретили с почестями, торжественно подняли флаг под гром салютов, адмирал был очень доволен и благодарил Р. за сделанное (командир был по делам службы в С.-Петербурге, и для него приезд адмирала был тоже сюрприз) по его старым привычкам.

Немного погодя вызывает Р. и говорит:

— «Вы будете при мне флаг-капитаном».

— «Есть».

— «Сделайте все распоряжения, примите командиров, которые явятся с рапортами, а я сегодня же уеду обратно в Петербург».

— «Есть», — отвечает Р., а сам думает, не много ли будет ему обязанностей — флаг-капитан, командир, старший офицер, вахтенный начальник (стоял ежедневно с 4 до 8 утра), ротный командир, заведующий оружием.

Наше недоумение относительно приезда адмирала вскоре выяснилось; Государь Император, желая оказать милость адм. Асламбегову, повелел ему лично представить на смотр суда тихоокеанской эскадры, стоявшие на рейде.

Наконец желанный смотр состоялся; во время обхода команды и верхней палубы Его Императорское Величество, увидев привязанную камчатскую собаку, пошел ее погладить; мы все замерли, так как «Камчатка» никого не признавала кроме своего хозяина старшего офицера и Р.; ее все боялись и не подходили к ней. К нашему изумлению, Камчатка сама встала и подошла к Государю; погладив собаку, Его Величество изволил пойти дальше, но вернулся еще раз погладить собаку, и Камчатка опять встала и лизнула руку (такого знака внимания с ее стороны еще не бывало). Смотр прошел блестяще, лейт. Р. жутко было командовать авралом (общая работа) при постановке парусов, хотя в то же время радовался счастью, выдавшему на его долю, стоять на мостике между Ее Величеством Государыней Императрицей и Великим Князем Михаилом Николаевичем.

При стрельбе минами командир просил Его Величество назначить цель, мина прошла в точку, но командиру показалось, что Государь принял это за случайность, и потому обратился с просьбой сделать еще выстрел до назначенной цели, мина, и на этот раз прошла точно по назначению — тогда Государь изволил милостиво благодарить командира и минного офицера.

По окончании смотра командир удостоился получить согласие Его Величества принять «Камчатку». За собакой из Петергофа прислали от дворца пароходик, на который взвалили часть вещей, [360] подлежавших пошлине. Офицер, сопровождавший вещи, пошел в парке не той дорогой, по счастью встретил Великого Князя Алексия Александровича.

— «Откуда вещи, с "Африки"?, не по той дороге идете, тут как раз ходят таможенные, идите налево, а я покараулю».

Повторять не пришлось, офицер быстро скрылся с вещами по указанной дороге.

Когда после смотра все уехали, командир призвал лейт. Р., горячо благодарил его, говоря:

— «Вы две недели несли столько обязанностей с таким успехом, все смотры выдержали на своих плечах и ни разу не были в Петербурге, тогда как все офицеры успели перебывать, сдавайте обязанность минному офицеру, а сами сейчас отправляйтесь на моем вельботе на берег; вы успеете еще попасть на пароход. Дайте мне адрес, я сам сообщу вам, когда надо вернуться на судно, можете оставаться дома сколько угодно времени».

Лейт. Р. вернулся через сутки обратно. Командир спрашивает: — «Отчего вы вернулись, ведь я не звал вас?».

— «Я довольно побыл дома, меня беспокоило, как идет все на крейсере, и потому я приехал».

Командир очень хвалил Р. и благодарил его за такое ревностное исполнение обязанностей.

Во время нашего плавания, вышел приказ, чтобы суда, возвращающиеся из-за границы, подвергались самому серьезному осмотру и испытанию целой комиссии. К нам назначили вице-адмирала Брюммера и членов: вице-адмирала Пплкина, контр-адмирала Серкова, генерал-лейтенанта Пестича (артиллерия), генерал-маиора Соколова (механическая часть), Елкина (штурманская часть), капитана 1 ранга Шафрова и многих других молодых и потому свирепых экзаменаторов.

Нас гоняли на пробную милю для проверки машины, в Биэрке-Зунде стреляли минами, в Ревеле разбивали мишени из орудий и т. д., одним словом, рвали на части, пытали на все лады и в конце концов составили печатный отчет равный целой книге. Ни в чем не могли нас уязвить, «Африка» вышла из боя величественно и спокойно, получив пальму первенства из всех судов.

Результатом смотра был приказ:

«Смотр оказался блестящим, крейсер найден комиссией в совершенном боевом порядке и образцовой чистоте и исправности по всем частям, в той высшей мере, какой возможно достигнуть при неусыпной заботливости командира и ревностном содействии всех офицеров». [361]

11 июля мы кончили кампанию, офицеры получили отпуск с сохранением содержания и полугодовой оклад жалованья, а лейтенант Р. кроме того получил 15 июля орден Св. Станислава 3 степени — единственный из всех офицеров (Лейт. Р., произведенный в 1832 г. в лейтенанты, получил 1 января 1883 г. благодарность в приказе по флоту от генерал-адмирала, а 6 июля того же года орден.).

Так закончилось крайне интересное и поучительное плавание, при чем во многом мы были обязаны командиру, крайне строгому, но и умевшему благодарить и научить. Автор этих записок считаем долгом упомянуть, что записки не составляют полного и подробного описания плавания, они представляют только выдержки из дневника, веденного автором на крейсере.

В. Ф. Руднев.

Текст воспроизведен по изданию: Из воспоминаний кругосветного плавания на крейсере «Африка» // Русская старина, № 11. 1910