ФРАНЦ ЮЛИУС ФЕРДИНАНД МАЙЕН

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА

ВЫПОЛНЕННОЕ НА ПРУССКОМ КОРОЛЕВСКОМ ТОРГОВОМ СУДНЕ ПРИНЦЕССА ЛУИЗА

ВЕДОМОМ КАПИТАНОМ В. ВЕНДТОМ В ГОДЫ 1830, 1831 И 1832

REISE UM DIE ERDE AUSGEFUEHRT AUF DEM KOENIGLICH PREUSSISCHEN SEEHANDLUNGS-SCHIFFE PRINZESS LUISE, COMMANDIRT VON CAPITAIN W. WENDT, IN DEN JAHREN 1830, 1831 UND 1832

АУДИЕНЦИЯ ПРУССКОГО ПОСЛАННИКА У КОРОЛЯ САНДВИЧЕВЫХ ОСТРОВОВ. Капитан Вендт, командир Прусского военно-коммерческого корабля «Принцесса Луиза», в прежнее путешествие свое, вокруг света, заходил к этим островам и привез его величеству королю Прусскому некоторые подарки от молодого их короля, брата умершего в Лондоне Рио-Рио и сына известного дикаря-преобразователя Тамеамеа. При вторичном отправлении капитана Вендта в подобное путешествие, ему поручено было снова зайти к Сандвичевым Островам и вручить царствующему королю письмо и подарки от его величества Фридриха Вильгельма.

В 1831 году «Принцесса Луиза» достигла пристани Гоноруру. Лишь — только успели положить якорь, многие купцы, узнав, что новоприбывшие были старые их знакомцы, поспешили явиться на корабль. Вскоре посетил капитана губернатор острова Оагу, Куакин, известный под именем Джона Адамса. Капитан Вендт объявил ему, что король Прусский прислал к ним множество подарков для Сандвичевского короля. Куакин отвечал на это в нескольких словах и скоро уехал. Экипаж был очень удивлен, что вместо многочисленных лодок с туземцами, которые в прежние времена теснились вокруг новоприбывших кораблей, появилась только одна с двумя человеками, и та едва решилась приблизиться после повторительных приглашений. Эти два человека предлагали Пруссакам кокосовые орехи и арбузы, и уже не довольствуясь несколькими гвоздями или кусками железа, требовали за плоды очень высоких цен, и не хотели принимать ничего кроме Испанских пиастров. Капитан еще не знал о влиянии Американских миссионеров, которые под видом наставления новообращенных в обязанностях Христианской веры, угнетают нынче эти острова; но суда по необыкновенной дороговизне съестных [68] припасов, он уже мог заключить, что в его отсутствие произошла какая-нибудь великая перемена. Спустя полтора часа по отбытии губернатора, в крепости был поднят Сандвичевский флаг, ему отсалютовали с корабля семнадцатью выстрелами, на что с крепости ответствовало равным числом. После этик взаимных приветствий капитан Вендт съехал на берег и был встречен толпою туземцев, которая окружила его с изъявлениями большой радости. Он узнал от губернатора, что король был в то время в загородном доме, и что к нему отправлено донесение о прибытии Прусского корабля с подарками.

После обеда капитан и его товарищи осматривали город Гоноруру и упросили одного Испанского купца свести их с известным миссионером Бингамомом, к которому имели они письма.

«На пути к его дому, говорит историк посольства, мы встретили двух миссионерских жен, в маленькой каляске, запряженной Сандвичанами: это внушило нам очень невыгодное мнение насчет смирения здешних проповедников. Подробности частной жизни этих господ могут показаться излишними, но они представляют вернейший способ судить о характере важного переворота, совершающегося в этой части света. Протестантские миссионеры в Южном Море — не частные люди: они обратили на себя внимание всего образованного мира, и подвергаются ответственности перед ним за свои поступки. Они разрушили благоденствие страны, вместо того, чтобы его упрочить; они изгнали гостеприимство, одно из самых привлекательных черт сынов природы; они подавили веселость и радостные чувствования жителей этих счастливых островов введением безрассудного Американского пуританизма, к которому понятия туземцев не были ни приготовлены, ни направлены. Были однакож люди, и, по обыкновению, люди менее всех ознакомленные с предметом, которые отстаивали с величайшим жаром поведение Сандвичевских миссионеров!

«Явившись к Г. Бингаму, мы нашли в нем надменного пастора, проникнутого чувством светского и духовного властолюбия, и которому уверенность в собственном [69] достоинстве не дозволяла даже соблюдать обычных форм вежливости. Однако Г. Бингам просил нас бывать у него во всякое время, и врач миссии вызвался провожать нас по внутренности острова: мы отказались от этого предложения, частию, чтобы не потерять времени, а более всего, чтобы при обозрении острова составить себе об нем понятие, независимое от миссионерского влияния. Молодой король Кайки-Аули прибыл в столицу того же вечера и тотчас явился к Г. Бингаму для совещания. Генерал Миллер, некогда главнокомандующий Перуанской армии, был на нашем корабле пассажиром, и, съехав на берег прежде вас, отправился было прогуляться верхом по внутренности острова. По возвращении в Гоноруру он встретился с Кайки-Аули и был ему представлен. Молодой государь стал тотчас осведомляться о привезенных подарках; спрашивал, нет ли между ними шпаги, и был чрезмерно обрадован, когда узнал что она есть. Воротясь от Г. Бингама, король прислал к нам одного из своих чиновников с извещением, что он готов принять письмо: мы отправились во дворец.

«Была великолепная тропическая ночь, освещенная ярким месяцем и сонмом блистательных звезд, когда король дал нам первую аудиенцию. На обширном дворе перед королевским домом находились две маленькие туземные хижины, украшенные со вкусом и принадлежавшие Кагумани, вдовствующей королеве, последней живой вдове Тамеамеи; перед ними расставлены были несколько сот островитян придворного штата: у входа одного из домиков стоял Кайки-Аули, а перед ним на тонкой цыновке сидели вдовствующая королева и четыре вдовы покойного Рио-Рио. Кайки-Аули, коронованный по смерти последнего королем Сандвичевых Островов под именем Тамеамеа III, — среднего роста; ему около семнадцати лет; Лице его страшно изуродовано оспою, темно-медного цвета, и так раздуто от раннего употребления крепких и пряных напитков, что едва ли можно отыскать в Европе более безобразного человека.

«Ни его лета, ни разговор, ни поведение не предвещают той энергии характера, которая знаменитому отцу его [70] доставила власть, столь обширную. На нем была белая рубаха и белые панталоны, цветной жилет и белая соложеная шляпа, которую при нашем приближения он снял, чтобы положить в нее письмо, поданное капитаном. Во время всей аудиенции он стоял на одном месте. Хотя и говорит немного по-Английски, он объяснялся с нами не иначе как посредством переводчика, и один из первых его вопросов был о подарках. Услышав, что мы привезли кое-что и для его супруги на случай, если бы нашли его женатым, он обратился к своей свите, и сказал, что в самом деле ему давно бы пора жениться, тем более что и друг его, король Прусский, того желает. Он стал упрашивать нас, чтобы мы о подарках для его супруги ничего не разглашали, так как это могло б возбудить зависть между знакомыми ему дамами».

Во время разговора, один из приближенных, который сидел у ног короля, попросил, чтобы ему позволяли посмотреть Перуанскую шляпу из вигоньего пуху, которую доктор Мейен держал в руке. Он тотчас надел ее и это возбудило громкий смех и шутки прочих островитян. Внутри хижины, перед которою стоял король, находилось несколько женщин исполинского роста; они лежали растянувшись во всю длину на тонких цыновках, и смотрели на Пруссаков с большим любопытством.

Потом послов представили вдовствующей королеве, Кагумани, которая сидела на особой цыновке: на ней было яркого цвета Китайское покрывало, в которое она так плотно закуталась, что им едва удалось мельком завидеть ее лице. При первом взгляде на огромную фигуру Кагумани, сидевшей на поджатых коленях под разноцветным покрывалом и полным лунным сиянием, Берлинские дипломаты были так смущены, что в первую минуту не знали, что делать: они приняли ее за кумир; но она очень благосклонно протянула к ним руку, повторяя по-Английски — «Королева, королева», и указывая на себя. Может быть, этим желала она дать знать, что она была настоящая королева и законная государыня Островов, а не пасынок ее, Кайки-Аули, носящий только имя короля. «Этим кончилась первая аудиенция. Послы условились, что [71] подарки будут торжественно вручены королю в его дворце на другой день, и получили дозволение осматривать любую часть острова.

«Утром 25 июля ящики с подарками были свезены на берег и, на двух одноколках, отправлены ко дворцу, куда вобрались все придворные для торжественного их принятия. При въезде нашем в дворцовую ограду, королевская гвардия отдала им честь ружьем: она была одета в Английские матросские мундиры, и это парадная одежда Сандвичевских солдат: будничное их платье состоит из передника и куска холстины, накинутого на плечо. Во дворце мы нашли всех главных государственных чиновников, прислоненных подобно статуям к стенам залы. Король и губернатор, Джон Адамс, сидели на скамье; нас пригласили сесть на скамью, поставленную противу их. Почти все иностранные купцы острова Оагу были свидетелями этой церемонии. При входе каждого из них король пожимал ему руку, и раздавалось общее приветствие — «Здравствуй государь!» Кайки-Аули был в белых панталонах, черной гусарской куртке, цветном жилете и цветном галстухе, а неловкая фигура губернатора была облечена в огромный синий фрак, достававший доземи и украшенный якорными пуговицами».

Королевский дворец построен по образцу, туземных хижин, но, по своей обширности, он перед ними настоящий дворец, хотя, в сравнении с купеческими домами и особенно с миссионерскими, более похож на сарай. Длина его около двадцати сажен: спереди, на семнадцати саженях поставлена одна сплошная комната, с рядом столбов посередине, и двумя рядами вдоль стен: столбы эти из кокосовых бревен, и покрыты длинным тростником, переплетенным травами и стеблями прекрасных пород папоротника. «Задняя часть дома отделяется от приемной залы занавесом: она занята пятью комнатами. Эти маленькие покои назначены для спалень и гардероба: тут сложены тонкие цыновки кипами, от пятнадцати до двадцати в каждой; верхние цыновки постепенно тонее нижних, и таким образом кипа составляет очень мягкую постель. В среднем из пяти покоев находятся, в [72] широких позолоченных рамах, два портрета, — один царствующего короля, а другой королевы, умершей в Лондоне. Сверх того, есть картина, изображающая заседание Северо-Американского конгресса в Вашингтоне. Приемный зал без всяких украшений; пол устлан топкими циновками, а мебель состоит из большого овального лакированного стола, двух лакированных скамей со спинками, небольшого стола, на котором была поставлена вода, и нескольких стульев.

Лишь только капитан и его товарищи вошли в залу, появились дамы королевской фамилии. Вдовствующая королева шла впереди тихими шагами; за нею Кина, Кека-Руои и Кека-Опои, вдовы Рио-Рио, племянница покойного министра Караймоку, известного под именем Виллияма Питта, и мадам Боки, жена несчастного губернатора, который сопровождал короля Рио-Рио в Лондон. Дамы, входя, сделали послам приветствие рукою, а старая Кагумани вела себя с большим достоинством и вежливостью. Когда Г. Добелль, бывший наш консул на Филиппинских Островах, представлялся ей с своей супругою, она была к ним так благосклонна, что поподчивала их жареной собакой: историк Прусского посольства, не говорит, чтобы он или его товарищи удостоились подобного отличия. Впрочем, по всему заметно, что доктор Мейен не съел собаки, хотя и объехал вокруг света. Все дамы была в шелковых платьях, застегнутых у самой шеи и называемые здесь «миссионерскими рубахами»; в черных шелковых чулках и башмаках; волосы их были убраны с большим вкусом прекрасными цветами Edwarsia chrysophila, пересажденными на Сандвичевы Острова с Отаити. На вдовствующей королеве была соломеная шляпка с цветами и перьями, но уже очень не новая. Когда дамы сели по местам, король велел принести подарки, а приближенным обеих королев отойти на противуположный конец залы.

По вскрытии ящиков, капитал и его историк, доктор Мейен, старались расположить вещи в таком порядке, чтобы произвести наиболее эффекта. Собрание громогласно изъявляло свое удивление многочисленности [73] подарков: но король, сидевший на скамье, старался казаться равнодушным, хотя принуждение его было весьма приметно. Чугунные бюсты, между прочими Фридриха II, Александра I, Государя Императора Николая Павловича, Государыни Императрицы Александры Феодоровны, Наполеона, Блюхера и других возбудили общее восхищение; король велел подать их себе, чтоб рассмотреть поближе. Шитье военного мундира, шляпа с султаном, особенно блестящая шпага, доставили ему большое удовольствие. Богатое седло, которым тотчас оседлали подведенную лошадь, привлекло похвалу всех присутствовавших; но более всего они обрадовались, увидев прекрасные портреты короля Прусского и князя Блюхера, о которых Кайки-Аули просил капитана при первом его посещении острова. Рисунки разных мундиров Прусской армии переходили из рук в руки с знаками явного удивления и громкими замечаниями. Между подарками для предполагаемой супруги короля, был красивый чепчик, убранный цветами: он тотчас обратил на себя внимание молодой вдовствующей королевы Кина, которая, несмотря на свой исполинский рост, в самом деле была не без привлекательности. Надобно знать, что на этих островах короли и князья выбирают себе в супруги самых дебелых женщин в целом государстве. Она надела чепчик, и все чрезвычайно ею любовались. Галантерейные вещи тоже очень понравились этой даме, и она изъявила желание примерить их; капитан и доктор пришли от этого в большое затруднение, потому что браслеты и фермуар, хотя были сделаны для необыкновенного роста, все еще оказались малы для нее. Надобно было употребить большие усилия, чтобы, сдавивши крепко шею ее Сандвичевского величества, застегнуть фермуар, а между тем справедливость требует сказать, что эта государыня была самая тонкая из пяти: ее даже называли сухощавою.

Пруссаки попросили короля надеть мундир: он тотчас это исполнил, при помощи своего секретаря, Халилеи, вышедши в среднюю комнату, как вдруг послышался крик — «Миссионеры идут!» Король перепугался и в ту же минуту скинул богатый мундир, который ему так [74] нравился. Не знаешь чему более удивляться в этом случае, — глубокому деспотизму этих честолюбивых ханжей или кротости нрава этого доброго властелина! Воротясь в залу, он увидел свою невестку, Кину, в фермуаре и браслетах, и попросил ее снять их, говоря, что эти вещи назначены не ей и что она ничего из них не получит. Бедная невестка повиновалась с большою покорностью. Тонкое белье, шелковые материи, туалетные вещи и другие предметы роскоши, возбудили зависть во всех принцессах, когда они увидели, что король удерживает все для себя. Во все время представления подарков, вдовствующая королева Кагумани сидела в безмолвии и в задумчивости. Она с трудом скрывала свою досаду и притворилась нездоровою; две женщины, стоявшие подле нее, должны были обмахивать ее опахалами. Трость с духовою гармоникою, назначенная Джону Адамсу, так понравилась этой колоссальной старушке, что она тотчас схватила ее и при всех стала испытывать свои музыкальные дарования.

«Кончив наше дело, мы откланялись: день был очень знойный; хлопоты с подарками продолжались более четырех часов, и мы чувствовали усталость. Некоторые из иностранных купцов намекали королю, чтобы он приказал подать нам что-нибудь закусить: он отвечал, что миссионеры запретили ему это делать. Наши подарки произвели сильное впечатление в короле и в главных его сановниках. Как ни скрывал своих чувствований Кайки-Аули, очевидно выученный заранее миссионерами, он однако признался Английским купцам, что чувствует себя пристыженным, получив от Прусского короля, за посланный ему перяной плащ, столько вещей, за которые, никогда не будет в состоянии отдарить достойным образом. Довольно любопытно, что, несмотря на частые подарки, присылаемые Англичанами на Сандвичевы Острова, они своею ценнностью никогда не равнялись тем, которые мы имели честь вручить молодому государю».

Через три дня, капитан Вендт, соображаясь с данными ему предписаниями, пригласил Кайки-Аули на корабль откушать. С ним приехали его дядя губернатор Куакин, Кайки-Ойва, губернатор острова Овайги, его [75] секретарь Халилеи, и несколько любимцев. Кроме их капитан пригласил генерала Миллера и многих иностранцев. Король приехал на Прусском катере в сопровождении нескольких слуг, которые принесли поэ и таро, чтоб было чем удовлетворить аппетит короля, если его величество проголодается после Европейского обеда. На нем было то самое платье, в каком видели его при вручении подарков; но несколько слуг несли присланный из Берлина мундир, который он и надел перед самым обедом. Пруссаки заметили ему, что к мундиру не доставало шпаги, султана и шпор: он отвечал, что эти вещи забыты по оплошности служителя, которому однако не сделал ни какого замечания. Но это была только отговорка, потому что секретарь его, Халилеи, сказал капитану, что Кайки-Аули нарочно оставил их дома: миссионеры растолковали ему, что очень смешно и неблагопристойно надевать перья, шпоры и шпагу, потому что «эти сатанинские орудия возбуждают в сердце гордость и ведут ко греху».

«Стол был накрыт на палубе под палаткою: гости вели себя очень прилично, но ели с алчностью. Случалось, что когда их тарелки еще были полны, а между тем блюдо снимали со стола, они просили подбавить им оттуда кушанья. Они мало пили, но могли пить порядочно. В продолжение обеда они много жаловались на образ правления, заведенный миссионерами на островах: Кайки-Аули все это очень хорошо слышал, но, не имея власти отвратить зло, не принимал участия в разговоре, который однако приносил ему удовольствие. Он обратил все строгие замечания собеседников на счет губернатора Куакина, брата вдовствующей королевы, Кагумани, а между тем сказал потихоньку, что все это переменится, как скоро воротится Боки. Напрасная надежда, — потому что Боки, который слишком за год отправился отсюда на бриге «Тамеамеа», погиб при крушении судна на пути к Ново-Гебридским Островам.

«Богатейший иностранный купец на Сандвичевых Островах Дон Франсиско де Пауло Марини: обширные плантации принадлежат ему. Он — человек недальнего [76] воспитания., но с благородною душою; его имя надолго сохранится в летописях гражданственности островов, когда имена миссионеров будут давно забыты. Марини выписал со всего света для этой страны самые полезные растения, которых разведение будет источником ее богатств. Гватимальские кокосы, насаженные самим Марини, наилучшей доброты и не уступают Манильским: по дороговизне своей, они не входят в число предметов нашей торговли. Кофейные, лимонные и апельсинные деревья, виноград, дающий прекрасные грозды, порода великоплодника, вывезенная с Маркизовых Островов, тамаринды, хлопчатая бумага, отличнейшие ананасы и многие плодовые растения произрастают в садах этого Испанца, который был некогда министром Тамеамеи I. Г. Серриер привез сюда индиго из Батавии: оно достигает чрезвычайного совершенства на острове Оагу; но, по хитрым внушениям Американских миссионеров, строго соблюдающих торговые пользы своих соотечественников, ни этого растения, ни кофейного дерева, ни сахарного тростника не дозволено разводить здесь в обширном виде, хотя это заняло бы тысячи праздных островитян и улучшило бы их хозяйство. Сахарный завод, единый на всех островах, остается в бездействии. Одно только невежество, недостаток воспитания и коварное употребление нравственной власти духовного наставника со стороны миссионеров могут объяснить их нелепое поведение относительно этого предмета. Плантации Марини содержатся в прекраснейшем порядке, и могли бы служить образцовыми фермами для всего королевства. Большая часть изгородь на его полях состоят из Индейских кактусов, покрытых цветами и представляющих вид самый приятный. Правда, что Марини приобрел большое богатство на Сандвичевых Островах, но он употребил на то такие средства, которые принесут пользу отдаленному потомству нынешнего поколения островитян, и сверх того, он намерен здесь жить и умереть; он оставит свою собственность в наследство детям, которые будут Сандвичевскими гражданами, тогда как миссионеры, награбив денег, поскорее убираются восвояси. [77]

«Домы миссионеров очень красивы; при нас они отстроивали для себя большое каменное здание, прочное, и приятной наружности. Жилища их в сравнении с жилищами островитян — дворцы. Даже домы, принадлежащие королевской фамилии, покажутся чрезвычайно бедными, когда сравнить их с красивыми, убранными со вкусом миссионерскими домами, которые составляют странную противоположность с хижиной, где некогда жил их скромный и благородный предместник Стюарт. Теперь в домах миссионеров можно найти лакированные полы, богатую мебель, отличные фортепианы и прекрасные картины. Кто дал им способы приобрести эти предметы роскоши? Они приехали сюда беднейшими людьми! Хотя мы не можем показать числами, всех капиталов, отправленных некоторыми из этих господ в Северную Америку, однако не подлежит сомнению, что огромные деньги были исторгнуты у Островитян, которых взялись они образовать и довести до наслаждения благами веры и выгодами гражданственности».

В заключение должно сказать, что по смерти старой королевы, Кагумани, которая умерла в июне 1832, король, венчавшийся на царство под именем Тамеамеи III и признанный в этом достоинстве Англичанами, принял самодержавную власть и тотчас отменил многие законы противу роскоши, изданные покойною его опекуншею под влиянием миссионеров, и опять дозволил пляски и любимые игры островитян. Можно надеяться, что отныне острова процветут благоденствием и достигнут той значительности, к которой приспособляет их само географическое положение.

Текст воспроизведен по изданию: Аудиенция прусского посланника у короля Сандвичевых островов // Библиотека для чтения, Том 12. 1835