-

РЯЗАНОВ И КРУЗЕНШТЕРН.

(Эпизод из первого кругосветного плавания русских).

Вторая экспедиция Беринга хотя и не привнесла ожидаемой пользы для науки, но, по крайней мере, оказала ей иную, чрезвычайно важную услугу, имевшую особое значение для северо-восточного края Сибири. Предприимчивое сибирское купечество, узнав от спутников Беринга о близости к Камчатке Америки и Алеутских островов, богатых бобрами, пустилось искать счастия в этих неведомых землях. Первый предпринял путешествие на острова сержант камчатской команды Басов, который в 1743 году, посетил Беринговы острова ¹, на небольшом «шитике», а последам его зверопромышленники, на своих утлых судах, проникли еще дальше — на Алеутские острова, образовав, в 1745, несколько зверопромышленных компаний. Суда эти строились и управлялись, по большей части, людьми, вовсе не посвященными в морское дело. Но не смотря и на эти невыгодные условия, звериный промысел на островах приносил такие громадные выгоды, что с 1743 по 1803 г., т. е. в течение 60-ти лет, образовалось более 60 промышленных компаний, имевших по одному и даже по два судна. Но российско-американская компания, своею монополиею, уничтожила столь быстро развивавшуюся нашу морскую деятельность в Восточном океане в самом ее начале ².

Еще в 1783 году рыльский гражданин Шелихов составил небольшую компанию, для звериного промысла на островах. В 1786 году генерал-губернатор Якобий ходатайствовал о выдаче этой компании привилегии, но правительство не соглашалось, и не без основания. Ему хорошо были известны жестокие обращения промышленников с туземцами, их грабежи и убийства. В особенности же приобрел известность на островах своими неблаговидными действиями промышленник Шелихов. Иркутские купцы, занимавшиеся промыслом на островах, единогласно указывали на Шелихова, как на главнейшего виновника всех бедствий островитян. Император [386] Павел I, чтобы защитить жителей островов от жестокостей промышленников, хотел уже вовсе запретить им посещать острова, но, по смерти Шелихова, в дело это вмешался камергер Рязанов, женившийся на дочери Шелихова и получивший в приданое акции компании, которая в 1798 году была уже преобразована и названа «Соединенною американскою компаниею». Рязанов, стоя во главе этой компании, успел, при помощи связей, устроить дела таким образом, что император отменил прежнее свое намерение и 3-го августа 1798 года утвердил акт компании, а 8-го июня 1793 г. (правильнее 1799. — OCR) принял ее под свое покровительство, дав ей при том название «Российско-американской компании» и привилегию на 20 лет. Император Александр I, по восшествии своем на престол, обратил особенное внимание на эту компанию и даже сделался ее акционером. Примеру его разумеется последовали и все лица высоко-поставленные.

После тщетных попыток отыскать удобное сообщение Якутска с берегами Охотского моря, Российско-американская компания решилась завести с американскими своими колониями прямые сношения морем.. С этою целию, в начале 1803 года, главное правление компании определило, согласно проекту капитана Крузенштерна, снарядить два корабля и, нагрузив их материалами и вещами, в которых нуждались колониальные селения, отправить их туда в тоже лето. На обратном пути в Россию, посылаемые корабли, нагрузясь пушным товаром, должны были променять этот груз в Кантоне, на произведения Китая. Для сокращения расходов по снаряжению экспедиции, которой сочувствовало и правительство, государь приказал принять один корабль на полное содержание казны.

К этой начальной цели экспедиции прибавлена была потом другая: отправление посольства в Японию, для основания торговых сношений с этою страною.

Первое известие о близости к нам Японии и богатстве этой страны доставил покоритель Камчатки Атласов. Он вывез даже в Анадырской острог одного японца «Денбея», находившегося до того в рабстве у коряк.

«А поланянит тот, которого на бусе (японская лодка) принесло, сухощав, ус не велик, волос черен; а как у русских увидел образ, зело плачет и говорит, что у них такие образы есть же». Атласов вез его в Москву, но на дороге он «заскорбел — стали ноги пухнуть, и для того поворотил его в Анадырский острог» ³.

Но Петр I, будучи заинтересован Японию», вытребовал Денбея в столицу и указом своим, от 16-го апреля 1702 года, предписал оставить этого японца в приказе артиллерии, для обучения русскому языку. Спустя два года, 16-го октября 1705 года, состоялся другой высочайший указ: «набрать несколько молодых людей и обучить их японскому языку». На основании этого указа, в том же году была открыта в Петербурге японская школа, главный надзор за которой был поручен сонату. Школа эта до 1754 года находилась в Петербурге, а в этом году была переведена в Иркутск и была упразднена, на основании положения комитета министров, только в 1816 году.

При заботах своих об устройстве этой школы, Петр I старался собрать о японском царстве более подробные сведения, так как о нем имелись в то время самые темные и сбивчивые понятия. Предполагая, что Япония лежит очень близко к нашему прибрежью Охотского моря, он приказал в 1714 году отправить на лодке двух человек для отыскания этого государства, а в 1719 году послал в Сибирь с тою же целию двух геодезистов. По поиски обеих экспедиций остались безуспешными, и только в царствование Анны Иоановны капитану Шпанбергу удалось открыть путь в Японию.

С этого времени правительство не раз делало попытки к заведению торговых сношений с Япониею ⁴, но попытки эти, по разным [387] причинам, не привели пи к каким полезным результатам. Оставалась надежда на экспедицию, снаряженную кругом света Российско-американскою компаниею.

Начальником этой экспедиции был назначен командир одного из судов отряда капитан Крузенштерн, а чрезвычайным посланником в Японию — главный акционер и распорядитель делами компании известный уже нам камергер Рязанов.

Таким образом, в одной и той же экспедиции находилось два начальствующих лица, снабженных отдельными инструкциями. Посольству поручались три главные предмета: а) добиться у Японии согласия на торговлю с Росшею, б) описать на обратном пути из Японии Курильские острова, Сахалин, устье Амура и Татарский пролив и в) сделать осмотр всего, вообще, восточного края Сибири, с уполномочием принимать такие меры к его устройству, какие будут признаны за нужные.

Капитан Крузенштерн, в свою очередь, получил от министра коммерции графа Румянцева подробное наставление о географических исследованиях в Тихом океане. В заключение своей инструкции граф Румянцев прибавил: «Мысль, что для отечественной торговли откроется нам поле, сделается тем совершеннее, что вместе с сим Россия под вашим руководством принесла бы и свою дань во всеобщее богатство человеческих познаний, я заранее утешаюсь за вас тем, что имя ваше пойдет на ряду с именами отличных мореплавателей» ⁵.

Рязанов поместился с членами посольства на корабле «Надежда», которым командовал Крузенштерн. Последний был, повидимому, крайне не доволен присутствием на его отряде лица, не только ему неподчиненного, но даже имевшего над ним власть, как представитель России при предстоявших переговорах с Японией и как уполномоченный от компании, ради интересов которой была снаряжена самая экспедиция. Крузенштерн с начала плавания стал в неприязненные отношения к Рязанову, и постоянно искал повода к ссоре с ним. Повод этот скоро представился. Для обоих судов морскую провизию заготовляла компания. Крузенштерн, предполагая по некоторым данным, что провизия эта приготовлена небрежно, упрекал в этом Рязанова, как представителя компании, хотя Рязанов в деле этом виновен был столько же, сколько и сам Крузенштерн.

Этот мелочной случай, как и множество других, обнаруживал только желание Крузенштерна унизить в глазах своих подчиненных значение Рязанова на отряде и, как ниже мы увидим, вполне достиг своей цели.

Умный, образованный и деликатный Рязанов с поразительным терпением выносил наносимые ему Крузенштерном оскорбления и подчинился всем строгостям судовой дисциплины и даже капризам своего противника, пока постоянная внутренняя борьба не отразилась на его слабом здоровье. — Рязанов занемог расстройством всей нервной системы и в такой степени, что на переходе от Нукагивы до Сандвичевых островов он был близок к смерти или, по крайней мере, к умопомешательству ⁶.

Но пылкий и заносчивый Крузенштерн и во время болезни Рязанова не щадил его, и привысил свою власть до того, что решился Рязанова, облеченного званием чрезвычайного посланника, предать суду. Это курьезное событие подробно описано самим Рязановым в отношении его ⁷ к камчатскому коменданту генерал-маиору Кошелеву. Мы приводим его здесь без всяких изменений.

«Сверх бесчисленных грубостей вовсе время путешествия моего от всех морских офицеров, кроме лейтенанта Головачева и штурмана Каменщикова, мною испытанных, я прошу спросить о происшествии в островах Мендозинных, которое одно постаточно подать идею до какой степени буйство их простиралось.

Апреля 25-го дня, пришед в острова Мендозины, капитан-лейтенант Крузенштерн отдал приказ не выменивать у диких никому, кроме лейтенанта Ромберга и доктора Екенберга, коим поручено было прежде выменивать свежие жизненные припасы, которых на корабле [388] уже не было. О распоряжении своем должен бы капитан из вежливости прежде известить меня, но как начальство уже давно им не уважалось и к оскорблениям его привыкло, а приказ содержал настоящую пользу, то и не было ему ни слова от меня сказано. Мена началась на отломки железных обручей, выменивали одни кокосы и хлебные плоды, коими запаслись в изобилии, а как дикие более ничего не привозили, то вскоре и разрешено было от капитана покупать редкости, я просил его позаботиться о коллекции для Императорской кунст-каммеры. Ответ был: «хорошо»; но не исполнен. Когда выменивал я сам на железки их раковины, капитан подошел ко мне и сказал, что железо для корабля нужно, и чтоб я выменивал на ножи; началась у всех мена на ножи, но я ничего получить не мог, и сколько ни просил, что это не для меня, но для императорского кабинета, сие не только было не уважено, но еще с грубостями вырываемо у тех из рук, кому дал я на вымен приказание. Я принужден был дать прикащику Шамелину повеление, чтоб он съездил на берег и там выменял; наконец на ножи уже не меняли и когда Шамелин употребил компанейские товары на вымен, то они тотчас были у него отобраны и от капитана Клерку отданы. Чувствуя такие наглости, увидя на другой день на шканцах Крузенштерна, что было мая 2-го числа, сказал я ему:«Не стыдно ли вам так ребячиться и утешаться тем, что не давать мне способов к исполнению на меня возложенного». Вдруг закричал он на меня: «Как вы смели мне сказать, что я ребячусь». — «Так государь мой, сказал я, весьма смею, как начальник ваш». — «Вы начальник! Может ли это быть? Знаете ли что я поступлю с вами, как не ожидаете?» «Нет, отвечал я, не думаете ли и меня на баке держать, как Курляндцева? ⁸. Матросы вас не послушают, я сказываю вам, что ежели коснетесь только меня, то чинов лишены будете. Вы забыли законы и уважение, которым вы и одному чину моему уже обязаны». Потом удалился я в свою каюту. Не много спустя, вбежал ко мне капитан, как бешенный, крича: «Как вы смели сказать, что я ребячусь, знаете ли, что есть шканцы? Увидите, что я с вами сделаю». Видя буйство его, позвал я к себе надворного советника Фоссе, титулярного советника Крыкина и академика Курляндцева ⁹ приказал им быть в моей каюте и защитить меня от дальних наглостей, кои мне были обещаны. Потом капитан ездил на «Неву» и вскоре возвратился, крича: «вот я его проучу». Спустя несколько времени, приехал с «Невы» капитан-лейтенант Лисянский (командир «Невы») и мичман Берг, созвали экипаж, объявили, что я самозванец и многие делали мне оскорбления, которые, наконец, при изнуренных уже силах моих повергли меня без чувств. Вдруг положено вытащить меня на шканцы к суду. Граф Толстой (гвардии подпоручик, состоящий в свите Рязанова) бросился было ко мне, по его схватили и послали лейтенанта Ромберга, который, пришед ко мне, сказал: «Извольте идти на шканцы, офицеры обоих кораблей вас ожидают». Лежа, почти без сил, отвечал я, что не могу идти по приказанию его. «Ага! сказал Ромберг, как бранится так вы здоровы, а как к разделке, так больны». Я сказал ему, чтоб он прекратил грубости, которые ему чести не делают и что он отвечать за них будет. Потом прибежал капитал. «Извольте идти и нести ваши инструкции, кричал он, оба корабля в неизвестности о начальстве и я не знаю, что делать». Я отвечал, «что довольно уже и так вашего ругательства, я указов государевых нести вам не обязан, они более до вас нежели до офицеров касаются, и я прошу оставить меня в покое»; но слыша крик и шум: «Что трусить? Мы уже его!» решился я выдти с высочайшими повелениями. Увидя в шляпе Крузенштерна, приказал ему снять ее, хотя из почтения к императору и прочтя им высочайшее мне поручение начальства, услышал хохот и вопросы, кто подписал? Я отвечал: «Государь ваш Александр». — «Да кто писал?» «Не знаю», сказал я. - «То-то не знаю, кричал Лисянский, мы хотим знать кто писал, а подписать-то знаем, что он все подпишет». Наконец все, кроме лейтенанта Головачева, подходили ко мне со словами, что я бы с вами не пошел и заключили тем: «ступайте, ступайте с вашими указами, нет у нас начальника, кроме Крузенштерна» иные с смехом говорили: «да, он видишь, еще и хозяйствующее лицо компании». «Как же кричал Лисянской, и у меня есть полухозяин-прикащик Коробицын!» А лейтенант Ратманов дополнил: «он будет у нас хозяином в своей койке; еще он прокурор, а не знает законов, что где объявляет указы» и ругая по-матерну, кричал: «его скота заколотить в каюту». Я едва имел силу уйти в каюту и заплатил жестокою болезнию, во время которой доктор ни разу не посетил меня, хотя все известны были, что я едва не при конце жизни находился. Ругательства продолжались, и я принужден был, избегая дальних дерзостей, сколь ни жестоко мне было проходить экватор, не пользуясь воздухом, высидеть, никуда не выходя, до самого окончания путешествия и по прибытии в Камчатку вышел первый раз из каюты своей».

По прибытии «Надежды» в Петропавловскую гавань, Рязанов съехал на берег и поместился в доме начальника гавани. Здесь он решился вступить в свои права и 5 июля написал Кошелеву, находившемуся в Нижнекамчатке, письмо, которым просил его, как можно поспешнее, прибыть в Петропавловскую гавань с ротою солдат.

«Имею я крайнюю нужду видеться с вашим превосходительством — писал ему Рязанов — и по высочайше вверенным мне от государя императора поручениям получить нужное от вас, как начальника края сего, пособие. У меня на корабле взбунтовались в пути морские офицеры. Вы не можете себе представить, сколь много я вытерпел огорчения и на силу мог с буйными умами дойти до отечества. Сколь не прискорбно мне, соверша столь многотрудный путь, остановить экспедицию, но при всем моем усердии, не могу я исполнить японкого посольства, и особливо когда одни наглости офицеров могут [389] произвесть неудачу и расстроить навсегда государственные виды. Я решился отправиться к государю и ожидаю только вас, чтоб сдать вам, как начальствующему краем, всю вверенную мне экспедицию».

Доношение это было послано в Нижнекамчатск с особым курьером. До приезда Кошелева, Рязанов не вмешивался ни в какие распоряжения Крузенштерна, который, выбросив с судна на берег компанейское имущество, готовился к походу в Японию, не дозволяя своей команде, не за какую плату, переносить компанейский груз в магазины ¹⁰.

Наконец, I августа 1804 года, прибыл в Петропавловскую гавань генерал Кошелев с 60-ю человеками солдат, при двух офицерах.

Кошелев был честный и правдивый человек, и потому, по рассмотрении всех обстоятельств дела, нашел Крузенштерна виновным в неповиновении Рязанову и в нанесении ему оскорбления, как чрезвычайному посланнику. При этим Кошелев принял на себя производство следствия. Допросы начались с Крузенштерна и производились в присутствий Рязанова, который, выслушав их, написал Кошелеву нижеследующее:

«Ваше превосходительству изволили быть свидетелем справедливых укоризн моих капитану лейтенанту Крузенштерну, не только забывшему все должное ко мне, яко особе главного начальника, уважение, но преступившему наконец в рассуждении меня все меры человечества. Гнилые оправдания его состояли в том, что будто бы не знал он, что облечен я государевою доверенностию, что хотя давал я ему еще до путешествия моего на кронштадском рейде прочесть высочайше пожалованную мне инструкцию и указы, но что он продержал их, но не читал; что когда кричал он на меня, что поступит дорогою, как я не ожидаю, то это не отчего иного, как от его горячности; что ежели и бывали у него вахтенные офицеры пьяны без чувств и он сам должен был править вахту, то это случилось будто бы однажды, как будто недовольно для гибели судна и одного разу; что подпоручик граф Толстой ругал меня, но что это было не на шканцах, а в каюте; что лейтенант Ратманов не говорил с ругательством, что в каюту заколотить меня, но что сказал это гораздо вежливее и прочие подобные сему делал он в присутствии вашем оправдании. Предоставляя себе от всемилостивейшего государя законную защиту в претерпениях моих от людей, поправших святость высочайшей его воли, я покорнейше прошу ваше превосходительство, как начальника края сего и беспристрастия заслуживающего доверия исследовать здесь чрез чиновников посольства, штурманов и весь экипаж корабля справедливость всех сих происшествий, а особливо последнего в островах Мендозиных, а между тем спросить графа Толстого, какие причины понудили его выйти из повиновения, уверен ли он был, что он не принадлежит начальству моему, и от кого получил он в том уверение, также производил ли он мне грубости и ругательства; что причиною было письма его ко мне, в котором он раскаивался, и все их показания покорнейше прошу доставить к его императорскому величеству при вашем рапорте. С совершенным почтением имею честь быть...

Р. S. Я прилагаю к сведению вашего превосходительства описание происшествия в Мендозах ¹¹ и покорнейше прошу исследовать также, хотел ли граф Толстой остаться в Сандвичевых островах и что тому было причиною, а при том от кого было на жизнь мою покушение, от которого матросы остерегали меня, также часто ли лейтенант Ромберг правил пьяный вахтою».

Как не старался Крузенштерн оправдать свои поступки, но когда дело дошло до очных ставок и намерения Кошелева отрешить его от командования судном, он сознался в своей виновности и просил Кошелева принять на себя посредничество в примерении с Рязановым. Кошелев, будучи и сам поставлен этим делом в неприятное положение, с готовностию принял на себя роль примирителя, и успел в этом. Рязанов согласился забыть все прошлое, но с тем непременным условием, чтобы Крузенштерн и все остальные офицеры, оскорбившие посланника, извинились пред ним в присутствии Кошелева. Крузенштерн согласился и на это предложение.

8 августа 1804 года командир корабля «Надежда» и все офицеры явились в квартиру Рязанова в полной форме и извинились в своих поступках. Рязанов в отмену прежних своих требований, в тот же день написал Кошелеву письмо, в котором объяснил, что хотя он и просил произвести по известному ему делу законное следствие, но как раскаяние господ офицеров, в присутствии его принесенное, может быть впредь ему порукою в повиновении их, «и польза отечества — заключил он — на которую посвятил уже я жизнь мою, ставит меня выше всех личных мне оскорблений, лишь бы успел я [390] только достичь моей цели, то весьма охотно все случившееся предаю забвению и покорнейше прошу вас оставить бумаги мои без действия».

«Сей день — говорит очевидец примирения Шамелин ¹² — был днем радости для всякого подчиненного, развязавшего судьбу многих. Начались обеды, ужины и вечеринки, а затем стали спешить приготовлениями к японской экспедиции».

«Господин капитан — в другом месте говорит Шамелин — из уважения к спокойствию и согласию, паки возвратившихся на корабль «Надежду» (Рязанов со свитой), праздновал сей день с особенным удовольствием. За столом присутствовали посланник Рязанов и генерал-маиор Кошелев» ¹³.

Наконец, после ряда пиров, «Надежда» отправилась в Японию. Пред выходом ее из Петропавловской гавани, Рязанов написал генерал-губернатору Селифонтову следующее, нелишенное интереса письмо ¹⁴.

«Милостивый государь Иван Осипович!

Честь имею поздравить ваше превосходительство с приходом корабля «Надежды» в край, вверенный вашему управлению. Оставляя кронштадтский рейд июля 26 прошлого года, пришли мы в Петропавловский порт минувшего июля 4 числа. Релаши наши были в Копенгагене, Фамульте, Тенерифе и Бразилии у острова Екатерины, откуда круг мыс Горна до Комчатки шагнули порусски, ибо только у Нукагивы, в одном из островов Маркизовых, простояв 9 дней под прикрытием вооруженных людей, налились водою и не получа свежей провизии, а при том и по повреждению судна нашего, сильную течь оказавшему, спешили сюда и, благодаря Бога, достигли благополучно. Корабль «Нева» расстался с нами при Оваихи, одном из островов Сандвичевых. Он взял курс в Америку и надеюсь, что при помощи Божией достиг оной с нашим приходом сюда почти в одно время. Я не описываю вашему высокопревосходительству сильных штормов и трудностей, которые в долговременных путешествиях обыкновенны, и думаю интереснее для вас милостивого государя будет, когда узнать изволите, что мы теперь идем заведомо отведать здешнего равноденствия. Здесь, выгрузя российско-американской компании товары, понизил я цены до невозможности и каких жители не запомнят, снабдил баталион, госпиталь и хлебопашцов от компании безденежно разными потребностями, о чем уведомить ваше высокопревосходительство Павел Иванович ¹⁵, и теперь иду пробиваться к японским избыткам. Я должен буду в Японии зимовать и возвратиться сюда уповаю в июне месяце, а отсюда идти на Кадьяк или судно опять отправлю в Японию, буде торг открыт будет. Но как провизия корабля нашего к тому времени кончится, то предписал я Охотской конторе оную заготовить и выслать с первою навигациею, а буде не случится там компанейских судов, то сообщил капитану над портом г-ну Башуцкому снабдить контору казенным транспортом и дав хорошего офицера и штурмана, как только можно скорее, выслать провизию, дабы вверенная мне экспедиция вовсе не остановилась и не принуждена была зимовать здесь, что совершенно расстроит весь план и отяготит здешних жителей; я надеюсь, что ваше высокопревосходительство изволите конечно апробовать распоряжение мое и всепокорнейше прошу вас, милостивого государя, свершившим первое кругом света путешествие соотчичам вашим оказать начальничью вашу помощь и снабдить Охотский порт предписанием. Я донес о сем его императорскому величеству, также и о том, что на случай японцами и позволения торга, я оставляю там несколько человек и тотчас открою оной отвозом туда товаров, коих приказал я Охотской конторе выслать: юфти сколько есть, тысячу ровдугов и от 50 до 100.000 котиков, погрузя их вместе с провизиею. Ежели ж они в Японии не будут приняты, то отправлю их в Кантон обще с кадьякским грузом. Дай Бог, чтоб только удалось посольство мое; я не думаю, чтоб полезно было застыть и моей экспедиции подобно Лаксмановой.

Из чиновников моих десеинатиору г-ну академику Курляндцеву приключилась жестокая каменная болезнь и он не может сопутствовать. Возвращая его в С.-Петербург, принужден я был для вспоможения ему отправить кандидата медицины г. Брыкина. Я всепокорнейше прошу ваше высокопревосходительство сих достойных людей принять в милостивое ваше покровительство. Я возвращаю также лейб-гвардии Преображенского полка подпоручика графа Толстого, раздоры во всей экспедиции посеявшего, и всепокорнейше прошу ваше превосходительство, когда прибудет он в Иркутск, то принять начальничьи меры ваши, чтоб он не проживал в Москве и действительно к полку явился. Я доносил уже из Бразилии его императорскому величеству о его шалостях и что исключил я его из миссии, а ныне повторил в донесении моем.

Из японцев данного мне для переводов регистратора Киселева обращаю я в Иркутск, где полезен он будет для японской школы, поведение его всегда было похвально, но я оставил его для того, что японцы имеют на него злобу за то, что крестился он и поклялись, что он казнен будет. Убегая неприятностей, я должен был, к сожалению моему, лишить себя сего крайне мне нужного человека и я писал к графу Николаю Петровичу Румянцеву, о исходатайствованы ему жалованья 200 рублей в год которые ему определены от меня».

В письме этом Рязанов, упоминая о неудавшейся японской экспедиции Лаксмана ¹⁶, [391] не предвидел, конечно, что его экспедиция окажется еще бесполезнее первой. Лаксману был дан, по крайней мере, от японского правительства лист, которым дозволялось одному русскому судну придти, для дальнейших переговоров, в Нагасаки, а Рязанову, напротив, было объявлено, чтобы русские суда, ни под каким предлогом не приходили в Японию.

Неудача эта еще более расстроила надсаженное здоровье Рязанова. В бытность корабля «Надежда» в Японии Крузенштерн оказывал полное внимание посланнику. По словам Шамелина, однажды на обеде у Крузенштерна, «вышедшего на шканцы Рязанова, по приказанию развеселившегося капитана, матросы схватили за руки и за ноги, подняли на воздух и качая на оном, кричали ура! Когда же они его оставили, то потом схватили его господа лейтенанты, подняв также выше себя, качали с восклицанием ура! Затем качали капитана» ¹⁷.

Но при возвращении «Надежды» из Японии, Крузенштерн подал новый повод к ссоре с Рязановым, распространяя между своими офицерами слух, что неудача переговоров с японским правительством произошла от того, что посланник более заботился о выгодах Российско-американской компании, нежели об интересах правительства.

Между тем Рязанову необходимо было посетить еще колонии компании, но он, по прибытии из Японии в Камчатку, не решался уже идти туда на «Надежде», по известным для него причинам, как уклончиво объясняет это Шамелин ¹⁸ «и это обстоятельство — продолжает Шамелин — было для посланника крайне чувствительно».

Рязанов, во избежание новых интриг Крузенштерна, решился уже возвратиться в Петербург, не побывав в колониях, но случайные обстоятельства изменили его планы. В Петропавловскую гавань пришел компанейский бриг «Мария». Рязанов отправился на нем в Ситху, предписав Крузенштерну идти в Кантон и оттуда в Кронштадт.

Когда Рязанов, по возвращении из Японии, съехал с «Надежды» на берег в Камчатке, то ни Крузенштерн, ни его офицеры ни разу не навестили больного посланника и даже при уходе его на «Марии» в Америку, никто не пришел проститься с ним. Один только лейтенант Головачев, находившийся постоянно в дружественных отношениях с Рязановым, не изменил этой дружбе до самой их разлуки ¹⁹.

Но это обстоятельство, быть может, и погубило Головачева. Остальные офицеры «Надежды», находясь в неприязненных отношениях с Рязановым, конечно, не могли питать особенного расположения к Головачеву, — человеку благовоспитанному и честных правил ²⁰, которым он не мог изменить ради дружбы и расположения своих сослуживцев. Но вместе с тем не в силах был вынести и постоянных нравственных страданий, будучи в разладе с кают-компанейским кружком. Он решился на самоубийство, и во время пребывания «Надежды» на острове св. Елены, 25-го апреля 1806 г., застрелился в своей каюте.

За несколько дней до смерти, Головачев передал Шамелину свой бюст и просил, в случае его смерти, передать этот бюст Ник. Петр. Рязанову, «который сам будет знать, для чего это я делаю», заметил при этом Головачев ²¹.

Но предсмертного желания Головачева не мог выполнить Шамелин. По возвращении из Ситхи, здоровье Рязанова, расстроенное постоянными огорчениями и неудачами экспедиций, окончательно было потеряно, и на возвратном пути в Петербург, он умер в Красноярске 1 марта 1807 года на 47 году от роду ²². [392]

Рязанов, во время этого путешествия, вел свой журнал, который был отослан из Красноярска в Петербург и передан на хранение в библиотеку императорской академии наук. Очень жаль, что журнал этот до настоящего времени не обнародован. Он, быть может, пополнил бы не затейливый рассказ прикащика компании Шамелина о первом кругосветном путешествии русских. Крузенштерн хотя и посвятил этому путешествию три больших тома, но при всех достоинствах этого труда, он слишком специален.

При всем нашем уважении к служебным заслугам почтенного адмирала и к его ученым трудам, мы не можем не упрекнуть его в незаслуженной ненависти к Рязанову, которую, как оказывается, он питал к нему до конца своей жизни, тогда как Рязанов, имея полную возможность отомстить ему за нанесенные оскорбления, старался забыть о них.

Почтенный адмирал, описывая свое путешествие, обошел молчанием приведенное нами обстоятельство, но не забывал неблаговидно отзываться о своем противнике, когда заходила о нем речь.

Говоря, например, о прибытии «Надежды» в Камчатку, Крузенштерн, между прочим, ставит в упрек Рязанову, что он не потребовал от Кошелева присылки в Петропавловскую гавань 60 солдат из Нижне-Камчатска, отстоящего от гавани за 700 верст ²³. Крузенштерн писал это в 1809 г., когда не было уже в живых Рязанова. В противном случае упрек этот не послужил бы в пользу автору. Рязанов, быть может, ответил бы ему, что для ограждения своей чести от слишком смелых действий капитана «Надежды» и его команды, он не нашел более никаких способов, как противупостановить грубому насилию, не менее грубую преграду — вооруженную силу.

Затем, в 1843 году, т. е. за три года до своей смерти, маститый адмирал ²⁴ подал высшему начальству записку о новом посольстве в Японию. В ней, между прочим, он говорит: «Не успех посольства, отправленного в Японию в 1804 году, должно приписать не столько недружелюбному расположению правительства сего государства, сколько другим причинам, о которых считаю уместным умолчать в сей записке» ²⁵.

Что хотел сказать этим составитель записки? В уме и энергии у Рязанова не было недостатка. Остается предполагать одно пристрастие посланника к интересам компании, мешавшее успехам переговоров, о чем уже и ранее того заявлял Крузенштерн. Но и с этим предположением покойного адмирала, мы не можем согласиться. Рязанов, при всех своих достоинствах, по словам современников, был до крайности честолюбив. Он не переносил морской болезни и избегал морских путешествий; но если и решился отправиться в кругосветное плавание, то единственно из честолюбивых видов. Во первых, занимало его звание чрезвычайного посланника, и, во вторых, что самое главное, он мог рассчитывать получить, в случае успеха посольства, новые повышения и награды, ради которых Рязанов пожертвовал бы не только интересами компании, но и собственным достоянием. По нашему убеждению, не в действиях Рязанова кроется причина неудавшихся переговоров в Японии, а единственно в силе обстоятельств. Он имел дело с одним из азиатских правительств, к которыми, как опыт показал, бесполезны всякие дипломатические переговоры, ежели они ведутся без приличной обстановки — военной угрозы.

А. Сгибнев.

Комментарии

1. Названные так по имени капитана Беринга, умершего и погребенного на одном из этих островов. А. С.

2. Подробности о плавании этих судов можно найти в труде Берха «Хронологическая история открытия Алеутских островов». Спб. 1823 г. Кроме того, об этих путешествиях на острова говорит Паллас в своих «Северных записках» и Кокс в «Описании открытий россиян».

3. Летопись Есипова.

4. Смотри «Попытки русских к заведению торговых сношений с Япониею в XVIII и XIX столетиях» и «Об учении в России японскому языку». Сгибнева. Мор. Сборник 1869 г., № 1-й и 1808 г., № 12-й.

5. Письмо гр. Румянцева к Крузенштерну, июня 13-го 1803 г., № 1653.

6. Журнал Шамелина, часть 1, стр. 147.

7. От 4-го августа 1804 г., № 225.

8. Курляндцев участвовал в экспедиции в качестве живописца.

9. Фоссе был в качестве кавалера посольства, Брыкин — натуралист, а Курляндцев - живописец.

10. См. «Журнал первого путешествия россиян во круг земного шара». Шамелина. С.-Петербург. 1816 г., часть 1, стр. 165, 166 и 167.

11. Письмо от 4 августа 1804 года, приведенное выше.

12. См. журнал Шамелина. Часть I, стр. 168.

13. Журнал Шамелина. Часть II, стр. 2.

14. От 18 августа 1804 года.

15. Кошелев.

16. Лаксман был послан в Японию, по распоряжению императрицы Екатерины II, для доставления туда спасшихся в Камчатке при крушении японцев и заведения торговых сношений с этой страной. Лаксман отправился в Японию 13-го сентября 1792 г. и, прозимовав там, вернулся в Охотский порт 8-го сентября 1793 г. Подробности об этой экспедиции можно найти в Морск. Сборн., 1868, № 12 и 1869, № 1.

17. Записка Шамелина, часть II, стр. 63.

18. Журнал Шамелина, часть II, стр. 217.

19. Журнал Шамелина, часть II, стр. 221.

20. Там же, стр. 418.

21. Журнал Шамелина, часть II стр. 423.

22. Смотри «Словарь светских писателей» Митр. Евгения М. 1875 г., ч. 2, стр. 139-142, журнал «Лицей» 1806, ч. 2 и 3 и журнал «Друг Просвещения» 1804 года.

23. Путешествие Крузенштерна, часть I, стр 257 и 258.

24. Крузенштерн умер в 1846 году, 76 лет от роду.

25. Адмирал Иван Федорович Крузенштерн. Мор. Сбор. 1869 г., № 6.

Текст воспроизведен по изданию: Рязанов и Крузенштерн. (Эпизод из первого кругосветного плавания русских) // Древняя и новая Россия, № 4. 1877