СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГОЛОВНИН В. М.

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА

СОВЕРШЕННОЕ НА ВОЕННОМ ШЛЮПЕ "КАМЧАТКА"

В 1817, 1818 И 1819 ГОДАХ

ФЛОТА КАПИТАНОМ ГОЛОВНИНЫМ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

О Маниле

Манила, главный город Филиппинских и Марианских островов (Сии острова открыты в 1521 году Магелланом и названы им: первые Воровскими (Ladrones) по свойству жителей, а последние архипелагом Св. Лазаря, в день которого он открыл их, но после в честь короля Филиппа II и королевы Марии-Анны, супруги Филиппа IV, дали им имена Филиппинских и Марианских), или, лучше сказать, столица всех испанских владений в Азии, по многим отношениям достоин внимания морских держав. Доколе испанское правительство не открыло в сем порте свободной торговли, дотоле едва ли и самим испанцам были известны все выгоды и польза, кои Филиппинские острова могут принести народу, у которого они во владении. Замечания мои вообще относятся до настоящего состояния сего города и до того только, что я сам видел или имел случай узнать от людей, заслуживающих доверенность, как от самих испанцев, так и от иностранцев, давно здесь поселившихся, из коих некоторые состоят в испанской службе. [253]

Манила находится на западной стороне острова Луконии (Испанцы называют сей остров Луцон (Luzon), что значит толкач, которым пшено сарачинское толкут: имя сие дали ему первые испанцы, посетившие остров, потому что они жителей беспрестанно видели с пестом в руках в сем занятии. Другие же испанцы назвали его Новою Кастилиею, но первое именование одержало верх и по сие время остается в употреблении) и лежит под 14°36' северной широты и 120°51' восточной долготы от Гринвича. Город сей имеет самое выгодное положение для торговли с целым светом, будучи в соседстве с богатейшими странами Азии и почти на средине между Европою и Америкою. Местное же его положение таково, какого нельзя лучше желать для приморского торгового города. Стоит он на берегу пространного залива, имеющего в окружности около 180 верст, и при устье реки Пасиг, текущей из большого озера и впадающей в Манильский залив. Вход в сей залив и плавание по оному совершенно безопасны, а глубина и свойство дна удобны для якорного стояния. В нем есть одна только мель, но положение ее таково, что при самой обыкновенной осторожности можно как днем, так и ночью пройти ее безопасно. С ноября месяца по май большие суда стоят против самого города верстах в 2-х или 3-х от устья реки, ибо тогда господствует северо-восточный муссон, который, дуя с берега и почти всегда тихо (В бытность нашу в Манильском заливе ни разу не было крепкого ветра), не может быть для них опасен. В прочее же время года при юго-западном муссоне, дующем с морской стороны и часто с большою силою, причиняющею в заливе волнение, они находят безопасное убежище в порте Кавите, в том же заливе находящемся и отстоящем от Манилы только в 12 верстах; а малые суда, коих углубление в воде 9 или 10 футов, входят в реку и стоят подле самого города или, лучше сказать, в городе, ибо оба ее берега застроены.

Манилу окружает с трех сторон пространная долина, по которой протекают в разных направлениях реки. Некоторые из них соединены каналами между собою и с главною рекою Пасиг, на левом берегу коей стоит крепость.

Река Пасиг способствует доставлению с берегов озера, на коих находится до ста индейских селений, произведений сего острова. Кроме сей реки в Манильский залив впадает шесть довольно больших рек, глубина коих позволяет грузовым лодкам ходить на немалое расстояние внутрь острова за произведениями оного и для отвозу туда европейских товаров. С отдельными же частями оного и с [254] другими соседственными островами жители имеют сообщение посредством мореходных судов. Хотя сие затруднительно и подвержено опасности по причине разъездов у здешних берегов малейских морских разбойников, коих считается до 40 тысяч, но сие происходит от слабости и беспечности испанского правительства, ибо оно употребляет против разбойников весьма слабые силы, состоящие в таких судах, которые не могут ни долго в море держаться, ни догнать разбойнических судов, когда преследуют их, а оттого малейцы ими пренебрегают. Однако ж со всем тем дерзость их ныне уже не простирается до того, как было прежде. Лаперуз говорит, что в бытность его здесь (в 1786 году) между Манилою и Кавитою было опасно ездить на перевозных судах, потому что разбойники нападали на них и пассажиров и гребцов увозили в неволю, отчего он всегда езжал на своих шлюпках с вооруженными людьми. Ныне опасность сия не существует: по всему заливу ездят на маленьких лодках (Между Манилою и Кавитою ходят для перевоза пассажиров большие лодки, отправляющиеся ежедневно в установленные часы. Каждый пассажир платит за переезд в один конец 2 реала (1 рубль 25 копеек), а нанять особую лодку с тремя или четырьмя гребцами стоит 1 1/2 пиастра (7 рублей 50 копеек)).

Манила есть один из городов, свидетельствующих о прежних подвигах и величии испанцев. Правильная обширная крепость с замком и многими наружными укреплениями, обведенная глубокими рвами и одетая камнем снаружи и внутри, воздвигнутая на краю света, показывает, какого труда и иждивения стоило испанцам занятие сего места (Манила основана в 1571 году; первое здание было нынешний замок Сант-Яго, стоящий на самом берегу реки подле устья и с главною крепостью соединенный); но если присовокупить к сему огромные каменные (В Маниле употребляется на строение мягковатый серый камень, привозимый с верху реки; он на воздухе твердеет) публичные и частные здания, каменные мосты чрез реку и разные каналы и каменные же на сваях молы и сравнить заведения сии с нынешними их делами, то нельзя не сказать, что прежние испанцы были совсем другой народ.

Из публичных зданий более прочих огромностью своею привлекают на себя внимание путешественников соборная церковь, домы генерал-губернатора и архиепископа (В них не только что имеют свое пребывание генерал-губернатор и архиепископ, но и разные департаменты помещены: в первом — государственные, а во втором — духовного правления), дом Филиппинской компании, три или четыре монастыря, дом кабилды, или градской думы, табачная фабрика и [255] проч., но самое обширное здание есть бывший коллегиум иезуитов, в котором теперь помещаются семинария и гарнизон. Все сии здания построены весьма крепко, судя по толстоте стен и сводов, к чему, вероятно, подали повод случающиеся иногда здесь землетрясения (Жители сказывают, что землетрясения в Маниле случаются однажды или два раза в год, но извержения гор, кои производят сии землетрясения, часто бывают), кои вообще бывают слабы и даже едва чувствительны, но, где они есть, там могут быть и сильнее. Домы обывателей, кроме индейских, построены из такого же материала, как и казенные здания, и все вообще о двух этажах: в нижних находятся подвалы, кладовые, конюшни и сараи, а в верхних — жилые покои. Образ построения манильских домов весьма удачно приспособлен к климату и, по моему мнению, лучше всех тех, мною виденных, которые употребляют европейцы в жарких странах, как, например, в Западной Индии, Бразилии, Перу, в Африке и проч. Жары здесь бывают несносные: март, апрель, май и июнь месяцы составляют здешнее лето. В сие время жители, имеющие состояние, уезжают в загородные домы, и в городе производство дел прекращается, но даже и в те месяцы, которые здесь зимними назвать можно, термометр часто возвышается до 30°. В таком климате в домах, построенных по обыкновенному европейскому расположению, было бы почти невозможно жить. Здесь комнаты второго, или жилого, этажа пространны и весьма высоки; в лучших домах имеют они до 3 сажен вышины. В стенах окон нет, а на расстоянии от 10 до 12 футов сделаны большие двери, против коих кругом всего дома идет крытый коридор шириною в 4 и 5 футов, утвержденный на выдавшихся за стену концах матиц. Снаружи сего коридора от полу фута на 4 обнесен он легким деревянным балюстрадом, на коем поставлены мелкопереплетенные задвижные рамы; вместо стекол в них вставлены выполированные плоские устричные раковины. Рамы сии можно все задвинуть и закрыть ими весь коридор или, отодвинув, открыть оный. Первое делается с той стороны, откуда дождь ветром наносится или солнце сияет, ибо раковины хотя и пропускают свет немногим слабее того, какой сквозь стекла проходит, но солнечные лучи в них не проницают и воздух внутри покоев нагреть они не могут, а коридор, будучи открыт со стороны ветра, доставляет ему канал, коим он, обходя кругом дома, прохлаждает воздух в коридоре и из него посредством огромных дверей входит в покои и находится в беспрестанном обращении. [256]

В Маниле есть много общественных заведений, как-то: университет, несколько училищ под названием коллегий, богадельня, школа для бедных, три госпитали: военная, гражданская и для неимущих, называемая больницею Св. Лазаря. Только соответствуют ли сии заведения своему назначению и в какой мере, я сказать не могу, а слышал, что живущие здесь иностранцы хвалят духовные училища.

Имя Манила принадлежит той части города, которая находится в стенах крепости и где, кроме испанцев, никому жить не позволяется, но весь город состоит из разных предместий, простирающихся на несколько верст в длину; имена их суть: Бинондо, Тондо (Тондо также называется и провинция, в коей Манила находится. В 1815 году число жителей в ней найдено 154 350 человек, из коих более двух третей живут около Манилы), Санта-Круц, Сан-Себастиан, Санта-Анна.

Строение в предместьях каменное, во всем подобное находящемуся в городе, кроме лавок, которые составляют длинные ряды одноэтажных низких зданий, и жилищ простого народа, находящихся на самых выездах из предместий. Сии последние похожи на шалаши, поставленные на столбах; сделаны они из дерева бамбу и покрыты кокосовыми листьями. Слабые сии строения, судя по климату, довольно покойны для живущих в них. В предместьях улицы широки, но в городе весьма узки; сие немало вредит жителям в столь жаркой стране.

Число жителей в самом городе, или в собственно называемой Маниле, простирается до 10 тысяч, а со всеми предместьями более 100 тысяч. Я не думаю, чтоб испанцы увеличивали настоящее число жителей, ибо в бытность мою здесь я всякий день ездил по всем частям города и везде находил улицы, наполненные народом; множество людей занимается также на реках и каналах, где они и живут в своих лодках. На всем же острове Луконии испанское правительство считает до миллиона подданных, а вообще на Филиппинских и Марианских островах — два миллиона с половиною; но если это правда, то по крайней мере в сем числе считаются многие тысячи, которые, обитая в неприступных горах, не только не признают над собою владычества испанцев, но и сами нередко делают на них набеги.

Здешние жители состоят из следующих классов: первый составляет духовенство, которое здесь, как и во всех испанских колониях, весьма многочисленно и имеет главою архиепископа, живущего в Маниле, и несколько епископов, [257] находящихся в провинциях. В Маниле считается пять монастырей мужских и три женских.

Гражданские и военные чиновники, кои почти все из испанцев, присланных из Европы или родившихся здесь, но от испанских родителей, составляют второй класс, к коему принадлежат и иностранцы, служащие в испанской службе (Нужно ли напоминать, что испанцы из иностранцев принимают в свою службу одних католиков, и потому только прежние французы и ирландцы у них здесь служат?). Хотя б сему классу и надлежало стоять первым, но я помещаю их по степени народного уважения, а здешние жители духовных всем предпочитают. Гражданским и военным чиновникам здесь весьма мало дела, и они время проводят в праздности, курении сигарок и карточной игре, за которую садятся даже с самого утра. Словом, в Маниле ломбер то же, что в России бостон или вист.

В третий класс можно поместить купцов, владетелей плантаций и содержателей сахарных и ромокуренных фабрик. В сем классе есть много богатых людей, и почти все они имеют чины полковников, майоров, капитанов и проч., в которые их производит генерал-губернатор, определяя в земское войско, долженствующее собираться в случае ожидания неприятельских покушений (Когда в последнюю войну между испанцами и англичанами первые ожидали в Маниле нападения от английской эскадры, прибывшей в здешнее море, то правительство колонии между прочими мерами осторожности постановило удалить внутрь острова всех неслужащих иностранцев. Изгнанию сему подлежал в числе других один богатый армянин, занимавшийся деланием рома. Генерал-губернатор, желая его освободить от удаления, которое могло причинить делам его большую расстройку, дал ему патент на чин капитана милиции и тем вдруг из человека подозрительного сделал его защитником колонии). Для них учреждены весьма богатые мундиры, без которых люди сии никогда не показываются в публике: в Маниле нет ни одного владельца дома, которой бы не имел милиционного чина и не щеголял в мундире, вышитом золотом или серебром. Впрочем, они не одним нарядом в сем звании пользуются, но всеми почестями и преимуществами, кроме жалованья, наравне с чиновниками королевских войск, а оные немаловажны. К чести, однако ж, нынешнего правительства надобно сказать, что мы не нашли уже в Маниле той чинности и пустых, отяготительных церемоний, на которые Лаперуз жалуется. Он говорит, что в его бытность здесь число лошадей в экипажи запрягалось по рангам и в улице или на дороге младший старшего себя чином объехать не мог; ныне это вовсе оставлено. Я несколько раз видал на публичном гулянье, что всякий, кто хотел, объезжал [258] карету самого генерал-губернатора. При захождении солнца, ибо днем жары здесь нестерпимы, жители Манилы прогуливаются кругом крепости, при самой подошве гласиса, по гладкой широкой дороге. Прекрасный вид крепостных строений и города, с одной стороны, высокие отдаленные горы — с другой, и открытое положение долин и полей, не прерывающих нимало прохладительных ветров, делают прогулку сию чрезвычайно приятною. Экипажи здешние состоят в каретах и колясках, запряженных парою; один генерал-губернатор ездит в четыре лошади с почетным конвоем.

После купцов следует класс торгующих в лавочках и ремесленников; люди сии почти все без изъятия суть поселившиеся здесь китайцы. Китайцы же столяры, плотники, кузнецы, портные, сапожники, хлебники, мясники и проч. и проч. Словом, все мастерства ими отправляются; в числе ремесленников нет ни одного испанца и весьма мало природных жителей. Китайцы сии, которых в Маниле считается до 6 тысяч, весьма искусны в своих ремеслах и крайне трудолюбивы, но подлы и бесчестны до крайности. Обман у них ни за что считается, и они не стыдились с нас просить за вещь в пять и шесть раз дороже настоящей цены. Меня уверяли, что число китайцев в Маниле простирается до 30 тысяч, но сие несправедливо: в переписи главного инженера колонии, коего обязанность нести счет жителям, означено только 6 тысяч. Кажется, что, кроме обыкновенного покровительства законов, китайцы никакими особыми правами и преимуществами в сравнении с простым народом не пользуются, а, напротив того, обременены налогами, ибо платят подати королю по 6 пиастров (30 рублей) в год с каждой души да городу за позволение держать лавку или отправлять ремесло — по 5 пиастров (25 рублей); между тем природные жители платят только в год с души подати 5 реалей (3 рубля 10 копеек).

Простой или рабочий народ составляет пятый класс; он весьма многочислен и происходит от древних здешних жителей. При покорении испанцами острова Луконии они нашли на оном жителей, разнившихся между собою обычаями, языком, наружным видом и просвещением. Некоторые из них, а особливо обитавшие при морских берегах, имели правителей, изустные законы и права, кои строго наблюдали, а другие жили в горах и немногим отличались от диких зверей. По именам сих народов и теперь еще испанцы разделяют остров на провинции и по оным их называют, например: Таголо, Памбанго, Илоко и проч. Жители — таголы ¹⁰⁰ — были самые просвещенные: они имели свою грамоту и писали на листьях пальмы или [259] плантена. Испанцы с горными дикими народами никак не могли сладить, и хотя многих из них истребили, но все еще остается довольно, чтоб причинять им иногда вред внутри острова, а прибрежных жителей, имевших уже некоторое просвещение, они скоро покорили, дали им свои законы и ввели к ним христианскую веру, и теперь потомки их едва ли не самые усердные католики в целом свете. Все они говорят по-испански, но не забывают и природного языка, на котором даже играют испанские театральные пьесы, нарочно для них переведенные. Я видел, как они играли трагедию; правда, что хуже их игры и вообразить себе не можно, но надлежало принять в уважение, что актеры были индейцы.

Индейцы сии малого роста, весьма слабого сложения и не статны, цвет лица изжелта-черноватый, волосы у них черные, прямые; они проворны, но крайне ленивы; одна лишь набожность заставляет их не пропускать ни одной молитвы, ни крестного хода, которые в католических городах почти всякий день случаются, но и к сему, вероятно, праздность и любопытство их привлекают. Изобилие в произведениях природы, климат и недостаток торговли позволяют народу быть недеятельным; жить он может на открытом воздухе под деревом; рубашка, нижнее платье, соломенная или травяная шляпенка составляют весь наряд его, а часто сии люди ходят и нагие. Дикие плоды могут служить пищею, а бросив уду, в час поймает рыбы на целый день. Если ему удастся где найти работу, то в один день выработает столько, что может купить на неделю сарачинского пшена. Слабая и не соответствующая богатству страны сей торговля не позволяет употреблять много людей на обработывание земли и дать им такую плату, которая могла бы приохотить их к работе, и потому простой народ ничего не делает. Вся роскошь сих людей состоит в петухе, с которым они таскаются по улицам и из закладу сводят с другими драться (Здешние жители все вообще пристрастны к бою петухов, и для того нарочно устроен у них театр, куда за деньги пускают зрителей; по праздникам он бывает наполнен людьми). Если индеец лишится в сражении петуха, то прежде изжарит и съест его, а потом пойдет в работу, чтоб получить денег на покупку другого, или для сего украдет что-нибудь, ибо леность и праздность нимало не мешает сему народу быть самыми деятельными, искусными и дерзкими ворами. С одного из наших офицеров сорвали они шляпу вечером, когда он ехал в коляске, и сие случилось подле самой гауптвахты, однако ж вор ушел, а с другим, шедшим по улице, то же [260] случилось. Из привезенных к нам с берега съестных припасов они очень много кое-чего украли и так искусно распарывали и после зашивали мешки, что мы сначала приметить этого не могли. Начальники всех иностранных торговых судов, при нас в Маниле бывших, жаловались на индейцев в разных покражах, и надобно знать, что правительство за воровство жестоко наказывает, но они весьма искусны в сем деле и редко попадаются в руки полиции.

Здешние королевские войска и милиция составлены из индейцев. Говорят, будто они весьма храбры, особливо когда перед началом сражения священники сделают им увещание и благословят их. Это весьма вероятно; впрочем, дело подлежит еще опыту. Мне сказывали, что в Маниле и окрестностях оной число войск всегда простирается до 8 тысяч, в том числе эскадрон кавалерии. В военное же время они могут выставить в поле 20 тысяч пехоты и 6 тысяч конницы. На сие я не могу ничего сказать, но уверен, что если такое число народу и сберут они, то это будет не войско, а сволочь без порядочного оружия, без дисциплины, без начальников, ибо не золотом вышитый мундир и не дорогая верховая лошадь делают искусных военных людей; а кто привык управлять кипами и ящиками товаров и слышать стук бочек, тот едва ли может хорошо начальствовать солдатами при звуке пушечных выстрелов!

Азиатские владения, принадлежащие испанской короне, управляются точно так же, как и американские ее области. Главное присутственное место есть так называемая королевская аудиенция, коей президент — сам генерал-губернатор (Я его так называю потому, что должность сия соответствует должности наших генерал-губернаторов, но испанцы дают ему титул губернатора и капитан-генерала. Он же и главнокомандующий сухопутных и морских войск, в колониях его находящихся, и имеет еще другие титлы, соединенные с особыми должностями, в полное его управление вверенными, как, например, главный интендант коронных имуществ, директор казенных сборов и доходов и проч); с ним заседают регент (Regente) или главный судья в гражданских и уголовных делах, четыре советника и два фискала. Под сим департаментом есть несколько подведомственных ему присутственных мест и чиновников, управляющих уездами и наблюдающих за внутренним спокойствием, как-то: алкалды, коррежидоры и проч.

Странно покажется, что доходы, получаемые королем испанским с богатых Филиппинских островов, недостаточны для содержания на оных чиновников и войск и, вместо [261] того чтоб получать с них доход, привозили ежегодно из Мексики по 500 тысяч пиастров на содержание служащих; но со времени нарушения спокойствия в Америке галионы перестали плавать, и ныне многие из служащих несколько лет уже не получают полного своего содержания.

Ныне государственные доходы кроме подушных сборов, которые сами по себе весьма незначительны, состоят в пошлине на морскую торговлю, в откупе табака, крепкого вина, делаемого из кокосовых орехов, и бетелю ¹⁰¹. Сии два последних дохода очень неважны, но табачный откуп доставляет короне большой доход. Пошлины также могут быть значительны по мере распространения торговли, но она теперь еще в самом младенчестве, ибо порт недавно открыт европейцам.

Иностранцы за все товары, ими привозимые (Кроме табака, пороха и оружия, кои запрещены), должны платить пошлины по 10 1/2 процентов с суммы, за которую продадут оные, а за произведения, вывозимые из колонии (Вывоз табака и бетеля запрещен),— по 2 1/2 процента. Если иностранец привезет деньги, хотя бы испанские, то они почитаются за товар и за них платится по 2 1/2 процента, а, буде ему нужно вывести деньги, должно заплатить 5 процентов.

Все жители, сеющие табак, должны продавать оный в казну, которая берет его за самую низкую цену. Купленный табак доставляется на фабрику, где делают из него сигарки и нюхальный табак. При нас сею работою занимались ежедневно, кроме праздников: 2125 женщин — изготовлением обыкновенных сигарок и 600 мужчин — деланием оных в бумаге (Обыкновенная сигарка есть скатанный в трубку лист табаку длиною 3 дюйма и в окружности дюйм; а бумажная сигарка не что иное, как трубочка, из бумаги сделанная и наполненная мелкоискрошенным табаком; бумажные сигарки вдвое менее обыкновенных); за работу им платится от казны по 5 реалей за каждые 100 сигарок, из коих 160 составляют испанский фунт, а 25 фунтов делают арробу, которая продается по 18 пиастров, то есть казна получает за каждый фунт табаку нашего веса (Испанский фунт в Маниле содержит в себе 112 золотников нашего веса) с лишком по 3 рубли и от сего за всеми расходами на фабрику имеет прибыли от 500 до 800 тысяч пиастров. Надобно знать, что в Маниле нет человека, который бы не курил табака, даже дамы, девушки и 12- и 15-летние мальчики нередко сидят с сигарками во рту.

Англичане, французы и американцы привозят сюда сукна, разные бумажные материи, полотна, фаянсовую и [262] хрустальную посуду, вина, портер, французскую водку, джин, мебель, картины и множество разных безделиц, к роскоши служащих. В уплату за сии товары получают сахар, кофе, хлопчатую бумагу и индиго — сии суть главные произведения острова. Некоторые покупают черепаховую кость и берут сарачинское пшено, но больше всего отпускается сахара, которого в прошлом году (1818) англичане и американцы вывезли 130 тысяч квинталей (Испанский квинталь содержит в себе 100 фунтов, что на наш вес составит 2 пуда 36 2/3 фунта). Здешняя торговля весьма для иностранцев затруднительна и сопряжена с некоторым риском, ибо они не имеют здесь ни своих консулов, ни коммерческих домов. Ныне всякий корабельщик, приходящий сюда, нанимает дом и магазины, свозит товары свои чрез таможню на берег и начинает продавать оные желающим. Из вырученных денег платит пошлину, а на остальные закупает нужные ему товары; и, таким образом, стоят они в порте по пяти и по шести месяцев, доколе не кончат своих дел. Они по необходимости имеют дело с китайцами, кои покупают у поселян и перепродают им произведения острова; неосторожный покупщик всегда бывает ими обманут. Невзирая на опытность американских корабельщиков в торгах с китайцами, сии последние в некоторых случаях и их обманывали ¹⁰², ибо здесь необходимо нужно пересмотреть со дна доверху каждый ящик сахару, каждую кипу хлопчатой бумаги и каждый мешок кофе и всякий из них должно свесить; а сделавши все это, немедленно надлежит товары отправлять на корабль или класть в свои магазины за печатью и ключом, потому что китайцы после пересмотру находят способы подбавлять в сахар песку и сору, в бумагу — простых охлопьев, а в сухой хороший кофе — горсти гнилого и сырого. Они так бездельничают, что прекрасный здешний синий камень, не уступающий никакому в свете, мешают с грязью и сушат. Но если б испанское правительство пресекло сии свойственные только варварским векам злоупотребления, поставило правила для торговли и позволило иностранцам иметь здесь своих консулов, тогда нужные в Европе произведения острова Луконии могли б быть продаваемы иностранцам по таким ценам, что покупщиков всегда было б много, и как на европейские мануфактурные произведения большого расхода здесь быть не может, то иностранцы согласились бы доплачивать баланс деньгами, а особливо если б уничтожили неслыханную пошлину на ввоз серебряной монеты. [263]

Трудно сказать, какой товар ныне выгоднее вести из Европы в Манилу, ибо цены там европейским вещам зависят от количества оных в привозе. При нас французские виноградные вина продавались гораздо дешевле, нежели в Европе: бутылка лучшего шампанского вина стоила пиастр (5 рублей), оттого что в прошлом году пришло сюда несколько французских судов, коих груз большею частью состоял в винах; то же случилось с некоторыми и из английских товаров.

Манила издавна производит торг с Китаем, хотя весьма незначительный: несколько джонок (Китайские мореходные суда) под конец северовосточного муссона (В исходе генваря и в первой половине февраля), который им попутный, приходят в Манилу из провинции Фокин и, простояв до того, как жестокие бури, случающиеся при перемене муссонов, кончаются и юго-западный муссон, им попутный на обратном пути, восстановится, отправляются они домой и до той же поры следующего года уже не являются, ибо с боковыми ветрами они плавать не могут (Начальник Кавитского порта рассказывал мне следующее: известно, что северо-восточный муссон, попутный из Китая до входа в Манильский залив, есть противный от входа до города, а китайские суда лавировать не могут, посему останавливаются при входе в залив Маривелес от Манилы в 50 верстах и для извещения жителей о своем прибытии пускают на волю привезенного с собою орла, который появлением своим дает знать, что китайцы прибыли, ибо хотя и есть на острове Луконии орлы, но они привитают на горах внутри оного. Я думаю, что сие обыкновение более происходит от суеверия или предрассудка).

Товары, привозимые китайцами, суть: чай, фарфоровая и глиняная посуда, шелковые материи, шелк, китайка, плоды, в сахаре вареные, лимоны, апельсины (Лимоны и апельсины родятся и здесь, но от жаров не имеют того вкуса, какой в умеренных климатах. Здесь же достаточные люди в своих садах не сбирают апельсинов, а оставляют их на дереве, доколе они, наполнясь соком, не лопнут; а тогда сок скоро вытечет, и они, засохнув, сожмутся и служат украшением саду вместо цветов). Из Манилы берут они сарачинское пшено и индиго (Китайцы при покупке индиго не так разборчивы, как европейцы, и берут оный не совсем очищенный; по сей причине в Маниле при очищении оного не прилагают такого старания, как в Индии или в Америке). В Манилу приходят также суда из английских владений в Ост-Индии. Сей торг отправляется более армянами, которые нанимают английские суда и привозят индейские изделия: кисею, платки, бумажные материи. Они получают плату пиастрами. [264]

Славная торговля Манилы с Мексикою, о которой так много писали и которая в существе своем никогда много не значила, а доставляла только случай наживаться небольшому числу духовных и чиновников, ныне вовсе пресеклась, и корабли, употреблявшиеся для сего, теперь гниют в порте Кавите. Торговля сия, не многим в Европе известная, состояла в следующем: испанское правительство никакому европейскому народу не позволяло торговать в своих колониях ¹⁰³, а снабжало оные всеми нужными товарами. Испанские купцы отправляли их на испанских судах. Торговля же с Восточною Индиею предоставлена была Филиппинской компании, которая обязана была выписывать индейские товары в Манилу и из Манилы уже отправлять в Европу, откуда отвозили их в Америку. Потом узаконение сие во многих отношениях было поправлено: испанские суда Филиппинской компании могли возить товары прямо из Индии в испанские или американские владения, но прямой торг из Манилы с Америкою король предоставил в пользу некоторых частных лиц, живущих на Филиппинских островах. Для сего было издано постановление (Постановление сие и по сие время не отменено, но дела Испании ныне не позволяют исполнять оное), чтоб каждый год из Манилы в американский порт Акапулку плавал большой королевский корабль, называемый галионом (Суда сии поднимают грузу более тысячи тонн (62 тысячи пудов)), с товарами, по распродаже коих купцам, приезжающим из Мексики, возвращался бы с американскими товарами в Манилу, в то же время привозил он по 500 тысяч пиастров казенных денег на издержки колонии. Право отправлять товары на сем галионе король предоставил в пользу монастырей, церквей, городских и таможенных чиновников, департамента призрения бедных, в пользу вдов и сирот, госпиталей и проч., разделя всем права сии на определенное число участков для каждого сословия. Те из сословий, кои не могли или не хотели сами отправлять товары, продавали купцам право свое, отчего некоторые монастыри и церкви имеют ныне по нескольку миллионов капиталу и ссужают купцов деньгами за большие проценты. Каждое сословие, отправляя товары, назначало при оных одного приказчика, и над всеми таковыми приказчиками правительство определяло общих суперкарго, которые по прибытии в Акапулку поставляли на привезенные товары общие цены, по которым уже и продавались они приказчиками иногда в 20 и 30 раз дороже, чем в Маниле. Ныне сего уже быть не может: [265] мексиканские купцы отказались ездить в Акапулку и принудили, чтоб товары доставлялись в Мексику на счет привезших оные, где мексиканцы дают им свои цены.

В продолжение замечаний моих я несколько раз упоминал о богатстве и изобилии острова Луконии; теперь должно сказать, в чем состоит сие богатство. Остров производит в изобилии сарачинское пшено, пшеницу, маис, горох, бобы разного рода и почти всякую европейскую огородную зелень: арбузы, дыни, апельсины, лимоны, гуавы ¹⁰⁴, ананасы, манго, виноград, которого, однако ж, немного и для вина он не годится; пшеницы бывает здесь две жатвы в год. Окрестности Манилы весьма удобны для скотоводства, и здесь находятся в большом количестве коровы, буйволы, лошади, козы, бараны, которых, однако, менее и они довольно дороги, индейки, куры, гуси, голуби (Голуби здесь в таком уважении, что в праздничных столах у первых людей почитаются одним из лучших блюд). Залив и реки, в него впадающие, изобилуют рыбою.

Соли прекрасной, белой добывается много из соляных копей и из морской воды.

Ныне при самом посредственном трудолюбии и при весьма дурных способах земледелия на острове Луконии получается большое количество сахару, но хлопчатой бумаги, индиго, кофею немного, потому что расход на них невелик, а плодородие земли и свойство климата позволяют иметь их сколько угодно. Кофе растет здесь дикий без всякого присмотра и добротою не уступает рио-жанейрскому, индиго от нерадения и мошенничества китайцев не в уважении, но сему легко может пособить колониальное начальство.

Хлопчатая бумага здесь двух родов: одна растет на дереве, а другая на кусте, первая нехороша и употребляется вместо пуха в подушки, а последняя чрезвычайно бела и нежна. Здесь родится бумага желтоватого цвета наподобие китайской.

Табак, какао, саго, корица и перец обыкновенный и красный родятся в большом количестве. Табак здесь так плодовит, что по срезании стебля вырастает новый и пускает листья. Саго получается из дерева, называемого здесь jopo, но оно не уступает настоящей; корица и в диком состоянии весьма хороша.

Лукония производит два рода дерева, которые могли бы служить предметом торговли: одно называется здесь сибукао, другое — нарра; они не уступают крепостью и красотою бразильскому красному дереву. [266]

В горах находятся в большом количестве богатые серебряные, медные и железные руды. В первые годы владычества Испании над здешним краем некоторые покоренные народы платили подать испанскому королю золотом. Испанцы сперва не разрабатывали здешних мин, потому что слишком много имели их в Америке; когда же Испания пришла в упадок, то не имели уже средства приступить к сему.

Меди здесь, должно быть, много, ибо и самородная часто попадается; а железная руда в таком изобилии, что и ленивые индейцы, живущие подле гор, сбирают и выкапывают оной такое количество, какое нужно на потребные им вещи.

Сера и селитра добываются в достаточном количестве. Подле Манилы есть пороховой завод, который удовлетворяет надобностям колонии.

Из каменьев яшма, магнит, хрусталь и разные кремнистые породы находятся в большом количестве.

На берегах часто находят янтарь и серую амбру.

Здесь есть еще произведение, которое могло б по изобилию своему служить значительною отраслью торговли, если б жители не были весьма ревностные католики. Я разумею воск, добываемый в большом количестве от диких пчел, но и сего количества недостает на церковные потребности и на крестные ходы. Кто не живал в католических городах, тот вообразить себе не может, какое непонятное множество восковых свеч сгорает в них ежедневно. Крестные ходы бывают почти каждый день, продолжаются они по нескольку часов, в них иногда более тысячи человек идут с горящими свечами. В Маниле я видел два таких шествия: одно было по случаю праздника богоматери, образ которой имел один полковник в своем доме. Образ сей, украшенный алмазами и дорогими каменьями, вечером носили с музыкою и пением в церковь, где, совершив ему службу, отнесли назад. В церемонии шел весь полк, множество знакомых и слуг полковника, и всякий имел свечу в руках, даже пред музыкантами мальчики несли свечи.

Другое шествие также было в честь богоматери из одной церкви в другую и назад; при оном несколько тысяч людей находилось со свечами. Процессия занимала место по крайней мере сажен на 400 или на версту в длину. Более 30 обоего пола детей от 5 до 15 лет из лучших фамилий в городе, одетые в разноцветное платье и украшенные дорогими каменьями, представляли святых и ангелов, все они шли в некотором расстоянии один за другим, а в других местах по двое или по трое рядом в сопровождении [267] своих надзирателей и нянек, впереди и позади их и между ими несли из бумаги сделанные и расписанные разные эмблематические изображения, около коих горели свечи. Мальчики, старики и старухи в два ряда по обе стороны на все расстояние, сколько процессия занимала пространства, шли с зажженными свечами. Сзади несли престол, на коем помещено было изображение богоматери, а в заключение шло множество набожного народа также со свечами в руках. По улицам, где процессия шла, во всех домах хозяева их и живущие в них или в окнах стояли, или выходили на двор, держа в руках свечи от начала до конца шествия. Если б можно было счесть число свеч, употребленных по случаю сего шествия, то количество воска, потребное на годовой расход для богослужения в Маниле, показалось бы невероятным.

Для любопытства людей торговых я поместил бы здесь цены разным манильским произведениям и некоторым европейским и китайским товарам, как оные в колонии при нас продавались, но как они переменяются здесь с прибытием почти каждого корабля, то такой прейскурант не мог бы ни к чему служить.

В заключение остается сказать о местечке Кавите, которое есть не иное что, как порт, принадлежащий к Маниле. Местечко сие само по себе бедно, и большую часть жителей оного составляют чиновники, гарнизон и рабочие при арсенале. Крепость, построенная для защиты арсенала, и сей последний заслуживают внимания путешественника. Арсенал, окруженный крепостными строениями, стоит на мысу низкого песчаного острова, отделенного от материка узким протоком, чрез который проведен деревянный на сваях мост. Крепость и арсенал содержатся в порядке относительно наружного вида и чистоты, но последний из них весьма беден снарядами, ибо и малозначащих моих требований он удовлетворить не мог и, покупая вещи с воли, отпускал мне за свои. За несколько месяцев до нашего прихода разъезжал у здешних берегов республиканский крейсер и много беспокоил прибрежное плавание жителей. Генерал-губернатор решился выслать для поисков над ним один из бывших в порте галионов; но арсенал должен был для приведения галиона в состояние выйти в море покупать снаряды у частных людей, и одно приготовление сего судна стоило казне более 40 тысяч пиастров (200 тысяч рублей).

В Кавите прежде строились галионы, фрегаты и корветты, но ныне испанцы не в состоянии сего предпринять. Начальник порта сказывал мне, что они имеют повеление из Испании построить 6 корветт для обороны колонии; он [268] показывал лес, для них заготовленный (Лес для строения судов привозят из разных частей острова Луконии; он весьма крепок, но тяжел), но других материалов нет для исполнения сего повеления. Все это меня не удивляло, потому что подобные сему беспорядки, к несчастью, я очень часто видал и в европейских портах (Всякий в состоянии привесть в расстройство и упадок вековые, миллионов стоящие заведения, но заводить или исправлять их могут только люди с гением).

К Кавите приписана область, имеющая до 57 тысяч жителей.

От Кавиты к Маниле есть дорога, проложенная вдоль берега. Сначала на 5 или на 6 верст идет она по песчаным местам, но после лежит по ровному твердому основанию между хижин и плантаций поселян и совершенно подобна садовой аллее, имея по обеим сторонам высокие деревья бамбу, апельсиновые, лимонные, фиговые и другие. Изредка являются поля с сарачинским пшеном, пшеницею и выгоны, где пасутся буйволы (Здесь полевая работа и перевозка тяжестей отправляются на буйволах. Правительство почитает скот сей столь важным и необходимым для блага колонии, что ни один хозяин не вправе убить своего буйвола без позволения, которое дается по освидетельствовании, что животное по старости или по какому-либо повреждению к работе не годится). Дорогу сию во многих местах перерезывают речки, чрез кои сделаны красивые каменные мосты. Устроение сей дороги и мостов принадлежит уже испанцам нынешних времен, и честь сию жители приписывают теперешнему главному начальнику инженеров полковнику дон Ильдефонсу Ахагору.

Я думаю, что в Европе не многим известно, кому Испания обязана за удержание в своей зависимости Филиппинских и Марианских островов при всеобщих беспокойствах, происходящих в других ее колониях. За сие она должна благодарить нынешнего манильского генерал-губернатора, за что, однако ж, испанское правительство (Это было до перемены образа правления в Испании, а теперь, может быть, иначе) платит ему ненавистью и хотело уже сменить его, но назначенный ему преемник на дороге был взят в плен хилийскими республиканцами. Это загадка, но загадка весьма поучительная для людей, занимающих важные места во времена великих государственных переворотов. Когда Наполеон возвел на трон испанский брата своего, то американские области, сему королевству принадлежащие, не признали его, а объявили королем Испании и своим Фердинанда VII, жившего тогда под надзором полиции во Франции. Именем сего государя образовали они [269] правительственные власти, посредством коих и управлялись. В течение времени народ привык повиноваться сим властям и уважать их. В Маниле то же хотели сделать, но генерал-губернатор, человек умный, дальновидный и проницательный, знал, что Филиппинские и Марианские острова сами собою существовать не могут ни в виде королевства, ни республики, и предвидел также, что соединение оных с американскими областями всегда будет слабо, ненадежно и неединодушно, а потому представил чиновникам и почетным гражданам безрассудность отпадать от своего отечества для одной перемены царствующего дома, короче, он убедил их признать Иосифа королем испанским. С восшествием Фердинанда на престол его предков вышеупомянутые острова, как часть испанского королевства, тотчас его признали своим государем безусловно, но в Америке не так поступили. Тамошние области требовали разных преимуществ и отмены многих старинных, коренных постановлений, а не получив сего, воспользовались вновь устроенным порядком вещей и образованными уже под именем самого же Фердинанда властями, отказались от него и объявили себя независимыми, что им весьма легко было сделать, ибо все уже было готово для создания новых республик, стоило только имя короля исключить из публичных актов. В Маниле, может быть, то же самое сделали бы, но там надлежало еще созидать новое правительство, которое заслуживало бы почтение от народа, а в сем-то вся трудность и состоит при революциях. Несмотря на такую важную услугу, оказанную генералом Фолгерасом своему отечеству, двор не жалует его за то, что он променял Фердинанда на Испанию. Вот как сильны самолюбие и личные выгоды. Все говорят, что любят отечество более самих себя, но не все так думают. Государи, которые были бы в состоянии писать такие письма, какое Петр написал своему Сенату с реки Прута, веками родятся.

Комментарии

100 Жители таголы — тагалоги, или тагалы, — вторая по численности (5,3 млн. в 1959 г.) и наиболее развитая филиппинская народность, населяющая восточные, центральные и южные районы острова Лусон. Тагальский язык объявлен государственным языком Филиппин, хотя и до сих пор государственные учреждения ведут дела на английском и испанском языках, — Б. С.

101 Бетель — вид перца (Piper betle). Его листья, смешанные с семенами арековой пальмы и известью, употребляются для жевания как наркотическое средство.

102 В. М. Головнин обстоятельно описывает нравы и обычаи народов тех стран, которые ему довелось посетить. Он восторженно отзывается об их трудолюбии, изобретательности, культуре. Вместе с тем он отмечает не только добродетели, но и слабости людей, их пороки (обман, ложь, воровство и т. д.). Подобные пороки порождались историческими условиями общества, основанного на эксплуатации человека человеком. Это, например, нужно иметь в виду, когда Головнин дает характеристику китайским ремесленникам и купцам, проживавшим на Филиппинских островах.

Гонимая нуждой и безжалостной эксплуатацией феодалов, разорившаяся часть китайского населения в поисках лучшей жизни покидала родину и уходила в чужие страны. Но и здесь эти люди попадали в тяжелое положение. Лишенные достаточных источников существования и обремененные налогами в пользу испанской короны, они, естественно, стремились изделия своего труда продавать с наибольшей выгодой для себя. Об этой черте, характерной для всех купцов и мелких торговцев независимо от их национальности, метко сказал Головнин: «Между большим купцом и малым не бывает никакой разности» (В. М. Головнин. Сочинения и переводы. Т. 5. СПб., 1864, стр. 129).

103 «...испанское правительство никакому европейскому народу не позволяло торговать в своих колониях». В первой четверти XIX в. Испания, ослабленная национально-освободительной борьбой народов Латинской Америки, вынуждена была отказаться от своей прежней политики изоляции Филиппин и открыть доступ на Филиппины кораблям других государств, в первую очередь этим воспользовались Англия и США.