-

В царствование Династии Сафави, кочевое племя Шахсевяндов проживало в Ширазской провинции и лишь при последнем из шахов этой династии переселилось в турецкую провинцию Багдад. Оттуда на родину вернул Надир-Шах-Афшар, но название Шахсевянд-Багдади укрепилось за ними и поныне.

Первый Шах из династии Каджар, Ага-Мамэд-Хан переселил их в провинцию Савэ. Численность племени достигала тогда 12 т. домов, по народным преданиям, но более точные данные заставляют считать эту цифру преувеличенною. Их было не более 7 т. домов.

В настоящее время, по только что добытым точным, скорее уменьшенным сведениям, Шахсевянд-Багдади около 3,200 домов; следовательно, считая в среднем по 5 человек на дом, их насчитывается около 16 т. человек. Из этого числа приблизительно поровну мужчин и женщин. [208]

Представляя из себя одно племя, Шахсевянд-Багдади делятся на две главные ветки: Лек и Арахлу, которые в свою очередь подразделяются на несколько таифэ и многочисленные тире.

Ветвь Лек общею численностью в 1,665 домов делится на следующие восемь таифэ: 1) Кусяляр (150 д.), Кара-Коюнлу (235 д.), Ярыджанлу (154 д.), Ахмэдлу (176 д.), Али-Гуртду (80 д.), Мяхтябендлу (Михтяпянлу) (260 д.), Сатылу (60 д.), Гутулу (Готурлу) (55 д.) и Доулет-Вянд (50 д.).

Таифэ Кусяляр делится на тирэ: Куселяр, Данлу, Сорхаблу, Хоранлу, Халедлу и Хосравлу. Последнее Хосравлу распадается на еще более мелкие тирэ: Кярлу, Тямерлу, Гидж-Кин-Алу, Озбяклу, Джом-э-Лалу, Бамерлу, Али-Бяглу, Китянялу, Далиляр и Хяккэ-Джанлу.

Таифэ Кара-Коюнлу подразделяется на тирэ: Тяхляр, Мурад-Ханлу, Кечялу, Шяряфлу и Челяблу (Шарафлу-Чялилу).

Таифэ Ярыджанлу распадается на тирэ: Кара-Возлу, Агджа-Гоюнлу, Висьлу, Суфляр, Гышлу и Кара-Лар.

Таифэ Ахмэдлу делится на тирэ: Няид-Али-Гасанлу, Искяндерлу, Халедлу, Ал-Вяндлу, Имранлу, Хяшелят, Дель-Гаралу и Зянгенэ.

Таифэ Мяхтяпянлу состоит из тирэ: Бахаденлу, Ярымышлу, Али-Джелу и Юсифлу.

Ветвь Арахлу, или Арыхлу, состоящая из 1,454 домов, тоже делится на три главных большие таифэ: собственно Арыхлу, Кялявянд и Дугер.

1) Таифэ Арыхлу, численностью в 724 дома, в свою очередь делится на несколько мелких таифэ: Сулдуз (215 д.), Гасымлу (196 д.), Гуссейн-Ханлу (42 д.), Крали и Хидири (45 д.), Кярямлу и Альвярлу (40 д.), Нельгаз (60 д.), Чалахлу (10 д.), Гасанлу (17 д.), Мехраблу (14 д.), Гариб-Ляки (15 д.), Мехдилу (30 д.), Зюльфалу и Атак Басанлу (20 д.), Гурт-Боган (20 д.), Мехдилу (?).

Таифэ Сулдуз делится на тирэ: Вялилу, Моза-Фарлу, Мамедлу и Гасанлу.

Таифэ Гасымлу состоит из тирэ: Гаджилу, Зейн-Алу, Хассе-Гасымлу, Алла-Мярдешли, Гара-Назлу, Аскерлу, Ростямлу, Сяфиханлы, Хода-Кули-Госанлу, Гара-Дявяли.

2) Таифэ Кялявянд делится на следующие тирэ: Шейхляр, Базляр, Искендерлу, Броучялу, Мяммядлу, Джалаллу, Зягал, Мусулу-Али-Бярякятлу, Мусулу-Али-Чоуканлу. [209]

3) Таифэ Дугяр (103 дв.) состоит из следующих тирэ: Али-Бяглу, Тохдалу, Хомарлу, Сяфярлу, Гаджилу, Черахлу, Доголи-Шалу, Топпузлу, Тяхмазлу, Хомарлу-Ушчи (Гаичи).

Наконец, к ветви Арахлу принадлежат еще три таифэ Хамеслу, живущих в Казвине и Курдистане, а именно: Хямеслу, Хямеслу-Казвин и Хамеслу-Курдистан. Численность их неизвестна.

Для каждого перса слово «Шахсевянд» является синомом крайне некультурного и грубого человека. И действительно трудно себе представить более грубое и грязное существо, чем эти погонщики верблюдов, привыкшие постоянно иметь дело с природою и лишь с упрямыми животными, требующими силы и побоев.

Коренастый, небольшого роста, крепко сложенный Шахсевянд не понимает ласки, которая является для него представлением слабости. По принятии Шахсевянд в бригаду русское начальство поставило себе целью управлять шахсевяндами мягко, действуя на них гуманными мерами. Но результат явился совершенно противоположный ожидаемому: у них положительно закружилась голова. Сперва стали они протестовать против назначения их на домашние работы и караульные наряды, затем под разными предлогами не являлись на занятия. Начальство принимало полумеры и этим самим ставило Шахсевяндов в какое то преимущественное в бригаде положение. Когда переменилось бригадное начальство, то для нового глаза стало, конечно, ясно вредное влияние на бригаду исключительного положения Шахсевяндов, и был принят ряд мер, дабы заставить их подчиняться общим требованиям. Почувствовав перемену в обращении, Шахсевянды решили оказать сопротивление, и при первом удобном случае целая ветвь, человек 60 ушла из казарм в святое место Шах-Абдул-Азим, где и село в бест. Последовал целый ряд переговоров, где бригадное начальство твердо потребовало от Персидского правительства принятия относительно возмутившихся самых строгих мер, чем Шахсевянды были сильно запуганы и после бесконечных переговоров, через месяц вышли из беста. В силу персидских обычаев пришлось временно покориться обстоятельствам, решив при первом же случае прибегнуть к силе и восстановить самыми крутыми мерами нарушенную дисциплину. Случай скоро представился: на ученье Шахсевянды отказались джигитовать, и три вожака их наговорили [210] дерзостей офицерам. Командир бригады приказал привести зачинщиков. В своей квартире и в присутствии своем и всех офицеров приказал караулу, случайно бывшему из Шахсевяндов же, раздеть виновных и дать каждому по 200 плетей. Экзекуция была произведена самым жестоким и кровавым образом. Тяжело было людям гуманным, убежденным во вреде рукоприкладства и телесных наказаний, применять грубую силу, но в данном случае это была единственно рациональная мера, принесшая поразительный результат. На следующий день вожаки были брошены в государственную тюрьму, где и выдержали год. Шахсевянды смирились, подчинились требованиям и стали почти самою лучшею частью в бригаде.

Шахсевянды от малого до старого необыкновенно грязны. Умываются они крайне редко и в самый короткий срок занашивают до неузнаваемости свою одежду. Они положительно кишат паразитами. Несмотря на эту грязь и скудость питания, постоянное пребывание на воздухе и грубый физический труд делают их замечательно здоровыми и сильными. Среди них встречается не мало еще бодрых стариков 70-80 лет.

Шахсевянды мужчины носят обыкновенно архалук: у бедных он делается из грубого бяза. Зимою надевается короткая, немного ниже пояса, овечья шуба или войлочная безрукавка. Головным убором служит войлочная шапка, а обувью — гивэ, род туфель из материи. Ханы и богатые люди делают из своих овец шапки общего персидского фасона, носят кафтаны из заграничного сукна, а более из персидских ситцев.

Женщины носят старинного образца длинные плоские юбки, которые бедные шьют из крашенного бяза и бруджирского ситца, а богатые из русских ситцев. Богатые женщины повязывают головы шелковыми платками, оставляя лицо открытым, а сверх рубашек надевают суконные или бархатные кофты.

Говорят Шахсевянды по турецки, и лишь немногие знают фарси.

Мужчины не отличаются ни храбрость, ни искусством стрелять и ездить верхом. Они не кровожадны и с уважением относятся в своим женам, которые не скрываются в эндерунах, а живут с мужчинами в одной палатке и разговаривают и даже спят с чужими мужчинами в одном и том же помещении. Надо впрочем оговориться, что женщины преимущественно очень не красивы и нравственны. Проституток среди них нет. [211] За измену мужу по обычаю виновную истязуют, но не предают смерти.

Все Шахсевянды шииты и при том фанатики: они не охотно совершают намаз, но строго соблюдают «уразу».

Главные занятия Шахсевяндов: пастушество, извоз и черная работа.

Скотоводство заставляет Шахсевяндов вести кочевой образ жизни в погоне за пастбищами. Зимою живут они на низких местах с теплым климатом, в зимних кочевьях или кишлаках. С наступлением теплого времени корм для скота пропадает в равнинах, и кочевники гонят свои стада в горы, в Ейлаки.

Таифэ Ляк и Арахлу кочуют по долине рек Кара и Маздаган-Чая. Кишлаки их в восточной части, а ейлаки в горах в западной части губернии Савэ, а также в смежной Хамаданской провинции, а таифэ Келявянд кочует в булуке Зеренд. Границы ейлаков и кишлаков каждого таифэ ясно определены в правительственной межевой книге, но все же являются предметом постоянных ссор и споров между разными отдельными таифэ и оседлым населением.

Каждое таифэ и даже тирэ имеет в кишлаках свои особые поселения, состоящие из простых глиняных домов и хлевов для скотины. Поселения не имеют какой либо общей ограды в виде рва или стены. Бедные Шахсевянды и в кишлаках живут в черных зимних шалашах, вытканных из козьей шерсти, которые разбиваются у глиняных стенок, в 1 1/2 аршина высоты. Черные палатки эти, довольно больших размеров, разделяются мешками с хлебом и домашними принадлежностями на две части. В одной половине живут люди, а в другой помещается скот, который своим дыханием согревает ночью палатку. Для согревания палатки днем посреди шалаша выкапывается яма-очаг, которая и топится кизяком или колючками. В домах также имеются для отопления очаги, но поверх истопленного очага ставится как бы небольшой стол на четырех ножках, покрываемый сверху большим одеялом или паласом. Приспособление это называется «курси». Вокруг этого курси, подсунув ноги под одеяло, сидят люди и согреваются.

С наступлением темноты Шахсевянды обыкновенно ложатся спать, но в случае надобности освещают дома лучинами. Лишь богатые, и то в очень редких случаях, пользуются лампами. [212]

Главная пища Шахсевяндов хлеб с сыром, сушеным творогом или маслом. Хлеб, толстый чурек, или тонкий фятырь, печется на большой круглой чугунной плите, называемой «садж». Хлеб у них прекрасного качества, так как зерно на своих собственных верблюдах они доставляют из магала Держезин Хамаданской провинции, из Арака и Коразана, т. е. местностей, славящихся своею пшеницею.

Зимою мяса они совсем не едят, если только в силу обстоятельств не понадобится прирезать безнадежно больного барана или козу. Тогда мясо режется на мелкие куски, жарится и хранится долгое время.

Рис, чай и сахар можно встретить только у ханов или старшин. И то продукты эти припасаются лишь для больших и влиятельных гостей.

Шахсевянды курят очень много табаку самого простого качества в кальянах и трубках.

В сухое время, т. е. когда поля не покрыты снегом, скот пасется на пастбищах, покрытых бурьяном соленоватого вкуса и колючками. Если же снега выпадает много, и скот не может добывать сам себе подножный корм, то ему дают колючки, заблаговременно собранные на отведенных, каждому шахсевянду соразмерно его малиату участках. Лошади пасутся почти целую зиму, но особенно хорошие кобылицы содержатся зимою в конюшнях и кормятся ячменем и саманом.

Но главное зимнее занятие каждого Шахсевянда — извоз. Он отправляется со своими верблюдами в Дерджезин и Сардеруд Хамаданской провинции, в Хамсэ и Араг для покупки хлеба и доставки в Тегеран на продажу. Даже неимеющие оборотного капитала берут у знакомых пшеницу в долг и потом уплачивают заем.

Перевозят также Шахсевянды и другие грузы, преимущественно из Кума в Казвин, причем в год стоимость верблюда окупается сполна.

Надо однако оговориться, что шахсевяндские верблюды, из породы «лек и арвана» очень плохой породы, стоимостью от 30 до 60 туманов.

Женщины в кишлаках исполняют тяжелый труд ¹⁷: прежде [213] всего они являются сами, как бы домашними вьючными животными, перенося на спине топливо, состоящее из терновников, колючек и кизяку, а также воду. Дома они приготовляют хлеб и пищу. В свободное время прядут они из козьей шерсти черные палатки, а из овечьей ковры, гилимы, мафраш (особые мешки), чувалы, попоны и хурджини (переметные сумы). Шерсть красится частью дома посредством грацатных шкурок, красным деревом и другими естественными красящими веществами, частью же отдается в красильни. Все. эти предметы выделываются для собственной потребности и очень редко идут в продажу.

Дети Шахсевянд, от 5 до 15 лет, пасут скот, а затем являются помощниками отца в более крупных делах. Девочки до выхода замуж помогают матерям. Грамотность очень мало развита среди этого народа. Лишь ханы, да очень богатые люди [214] нанимают полуграмотных мулл для обучения детей трудной персидской письменности.

Если год не холодный, то в средних числах февраля Шахсевянд выходит из дома и располагается в нескольких шагах в летней палатке. В холодную пору выход этот делается в начале марта и тут то начинает готовится к кочевке в Ейлаки. Во время движения на остановках женщины развьючивают верблюдов и разбивают, а потому снова собирают палатки. Женщины же доставляют топливо, носят воду, доят скотину, приготовляют масло (взбалтыванием в особых кожанных мешках), айран и творог, который сушат на зиму. Мужчины в это время стерегут овец и верблюдов.

Величина перехода от 1 до 25 фарсагов, причем на каждой остановке живут день или два. Для таифэ Ляк и Арахлу правительство назначило дорогу по равнине р. Кара и Маздеган-Чая, [215] а для таифэ Кялявянд по булуку Зеренд. В среднем от облаков до кишлаков от 20 до 22 фарсагов, и это расстояние Шахсевянды делают приблизительно в 25-30 дней. Скорость движения находится в зависимости от погоды: если весна холодная, то идут медленно, а в противном случае движение совершается быстро.

В ейлаках Шахсевянды живут около 50 дней, меняя через два-три дня стоянки, переходя на другое место в 300-500 шагах от предыдущего места. Места ейлаков строго определены правительством для каждого таифэ.

Время нахождения в Ейлаке является для Шахсевянда лучшим временем его жизни. Тут для него полное приволье: относительный отдых, чудная природа, обилие кислого молока, масла, сыра, творога и прекрасные родниковые воды. К сожалению, в настоящее время многие таифэ сильно обеднели, места их [216] захватили сильные люди, количество скота у них уменьшилось, и явилась необходимость для пропитания постоянно заниматься извозом или черною работою. Несколько таифэ осели и стали заниматься хлебопашеством.

Те же Шахсевянды, которые по прежнему остались обладателями крупных стад, должны непременно переходить из кишлаков в ейлаки, так как летом овцы не переносят кишлачного климата. Во вторых надо дать в кишлаках вырости траве, иначе не хватит корму на зиму. В третьих скот их будет производить потравы оседлого населения, которое во время движения кочевников в ейлаки и обратно успевает собрать хлеб. А потравы доставят Шахсевяндам много хлопот и расходов. В четвертых в зимнее время на становищах, где располагаются в кишлаках овцы, заводятся клещи, которые губительно действуют на овец. Во время нахождения Шахсевяндов в [217] ейлаках клещи эти пропадают. Наконец, главное, кочевая жизнь является непременным условием нахождения корма для скота, как это было выяснено выше.

Пробыв около 50 дней в Ейлаках, Шахсевянды идут обратно в свои кишлаки и совершают этот путь приблизительно в два месяца, останавливаясь по несколько дней на известных становищах «Паизлак’ах». Женщины во время переходов идут пешком, обутые в местные лапти и неся за спиною в палатках детей. Подростки тоже следуют пешком, и только малые дети едут на лошаках и кобылицах.

Пробыв вне кишлака около 150 дней, Шахсевянды возвращаются и снова разбивают около своих домов палатки, приступают к сбору корма для скота и с наступлением холодов селятся в домах около начала ноября. [218]

Скотоводство является источником благосостояния Шахсевянд и дает ему нижеследующие продукты:

1) Масло, которое Шахсевянды продают в ейлаках по туману за батман, а в кишлаках за 18 кранов и дороже.

2) Сушеный творог, кяшк, избыток которого продается по три крана за батман.

3) Овечья шерсть. Батман белой стоит 16 кран, а черной 14 кран.

5) Ковры ¹⁸ очень плохого производства, толстой и грубой работы, длиною от 3 до 4 зар и шириною в 1 1/2 зара. Тканием ковров занимаются исключительно в кишлаках.

6) Лошади. Раньше Шахсевянские кобылицы были самых лучших арабских кровей, но с течением времени за неимением хороших производителей, ухудшились. Лучших жеребчиков отбирали у жителей губернаторы, а потому весь порядочный приплод Шахсевянды предпочитали сбывать на сторону в раннем возрасте, дабы заработать хоть что нибудь. Все же теперь в случае надобности у Шахсевянд можно собрать до 500 жеребцов. [219]

Шахсевянды совершают браки по старинным обычаям. Если отец девицы соглашается выдать дочь замуж, то жених должен прежде всего угостить в доме невесты новых своих свойственников чаем и сладостями, что называется обручением. После обручения жених получает право ездить для беседы по ночам к невесте, что и делается несколько месяцев. К дню своей свадьбы, жених со средним достатком должен дать невесте сто туманов калыма и послать в дом невесты для угощения масла, риса, овец, чая и сахара. Кроме того жених обязан пригласить в свой дом по очереди своих родственников и знакомых, женщин и мужчин, и угостить их. На третий день свадьбы, когда в числе гостей находятся ханы и знатные гости, жених, смотря по состоянию и положению гостя, подносит на блюде по голове сахару разной величины от 1 до 6 фунтов, за что взамен получает 1 до 5 кранов денег. Деньги эти собирает доверенный жениха, и сумма эта иногда покрывает 1/5 расхода на свадьбу.

Во время свадьбы играет национальная музыка: зурна и бубенчик, под которую совместно танцуют женщины и мужчины. [220] В тот же третий день свадьбы доверенные жениха верхом, целым поездом, едут в дом невесты, где совершается венчание (кебин). Затем невесту везут в дом жениха, где она должна танцевать наравне с прочими гостями. В ту же ночь невесту передают жениху, и все ожидают лишения целомудрия. Если все в порядке, то присутствующие играют, танцуют и веселятся, а в противном случае невесту возвращают обратно родителям, что, конечно, считается большим позором.

Калым, уплаченный женихом за невесту, идет на изготовление приданого, состоящего из медной посуды, шалаша, ковров, овец, верблюдов и пр., причем, конечно, часто случается, что родители невесты прибавляют к калыму и свои деньги.

Чем роскошнее свадьба, тем большим почетом пользуется жених.

В административном отношении Шахсевянды-Багдада подчинялись командиру казачьей бригады на правах генерал-губернатора. Последний, обязанный жить в Тегеране, передавал свою власть одному из персидских казачьих генералов, который, пребывая в Савэ, совмещал свою должность с должностью [221] губернатора Савэ и носил звание Хакима-Савэ. Хаким этот получал от командира бригады соответствующие инструкции, в духе которых старается править Шахсевяндами. Говоря по справедливости, настоящим начальником Шахсевяндов и является этот Хаким, так как командир бригады был совершенно не в курсе дела и смотрел на кочевников глазами губернатора, стараясь избегать лишь каких-либо скандалов, или шумных историй и разговоров. Командир казачьей бригады являлся лишь как бы ходатаем губернатора перед персидским правительством, которое преимущественно также старается исполнить все просимое. В 1903 году командир казачьей бригады наметил было провести несколько существенных реформ, преимущественно на денежной почве, но наткнулся на настолько сильное пассивное сопротивление губернатора, что признал свои начинания преждевременными и поставил себе лишь две цели: изучить быт и обычаи своих подчиненных, а, во-вторых, стать по возможности ближе к народу. По изучении теоретически излагаемого вопроса, командир бригады намеревался лично посетить Савэ, если этому не воспротивится правительство, и дополнить имеющиеся сведения личными наблюдениями.

Иль Шахсевянд-Багдади делится, как сказано было выше, на две крупных ветви, управляемая каждая своим родовым начальником, или Иль-Хани, получающими от правительства по 80 туманов жалованья в год. Во главе таифэ Ляк стоит теперь Асад-Хэн-Насир-Низам. Таифэ Арахлу и Кялявянд подчиняются Иль-Хани Али-Кули-Хану. Затем каждое таифэ разделяется на более мелкие таифэ, управляемые Кятхудами (старшинами), а таифэ дробится на тирэ, т. е. роды, во главе которых находятся старосты «Гизири».

Кятхуды выборное лицо. Без согласия таифэ Иль-Хани не в праве уволить кятхуду. Таифэ же в случае своего согласий переменять старого, выбирает нового.

В прежнее время Иль-Хани хорошо, патриархально, обращались с народом, который любил своих родовых начальников. Таким образом, между Иль-Хани и таифэ была большая нравственная связь, позволявшая им борьбу с правительством.

Доброе отношение Иль-Хани с народом, по-видимому, зиждилось на полной материальной обеспеченности родовых начальников и самого народа, зажиточного по своим средствам. Но 33 года назад в Персии был сильный голод и падеж скота; [222] благосостояние Иль-Хани было сильно подорвано, и они стали искать средств в поборах с народа. Но для обирания народа понадобились хорошие отношения с губернаторами, которые можно было установить лишь на денежной почве, т. е. разных подношениях. Иль-Хани стали платить губернатору в год по 200 туманов взятки, а сами безнаказанно учетверили налоги. При проездах губернаторов понадобилось подношение верблюдов, коней и всего прочего. На поднесение же губернатору пешкеша, Иль-Хани собирали деньги с народа, причем, пользуясь предлогом, опять таки брали в 10 раз больше стоимости подарка. Затем, войдя в соглашение с губернаторами, Иль-Хани и Кятхуды стали собирать с народа особый добавочный налог «Тафавут-Амоль», который поступал пропорционально в пользу Хакима, Иль-Хани и кятхуд.

Эти денежные поборы нарушили прежнюю связь между родовыми начальниками и народом, тем более, что первые стали жестоко обращаться с платами. У каждого Иль-Хани и кятхуды явились подстрекатели, возбуждавшие не только отдельных лиц друг против друга, но и целые таифэ и тирэ. Последствием этих ссор являлись разбирательства, а следовательно, доход Иль-Хани и кятхуд. Дело доходило до того, что в последнее время, без всякой видимой причины, каждое начальствующее лицо придиралось к зажиточным илатам, дабы иметь повод оштрафовать их. Бывали случаи истязания и мучения совершенно невинных с целью вымогательства. Штрафных денег собиралось в год до 8 тысяч туманов, и деньги эти распределялись между Хакимом, Иль-Беги, кятхудами и их чиновниками. Жестокость всех этих начальников доходила до того, что они вмешивались в семейную жизнь илатов, указывая за кого выдавать замуж дочерей. И никто, в силу денежной поруки родовых начальников и Хакима, не мог помочь бедным кочевникам. Особою жестокостью славится Гейдер-Хан, кятхуда таифэ Кара-Коюнлу и Шарафлу-Челяблю. На первых же порах своей деятельности они вместе с братом своим Кули-Ханом вместо 200 туманов законного малиата собрал с народа 2,000 туманов. Приедет бывало Гейдер-Хан с 5-6 всадниками в какому нибудь илату и потребует от 10 до 50 туманов. В случае отказа или вопроса жителя, за что с него взыскиваются деньги, кятхуда слезал с лошади, повышал за неуместный вопрос требуемую сумму и, в случае неуплаты, брал домашние вещи, скот [223] или приступал к пытке хозяина. Если при приближении Гейдер-Хана мужчины обращались в бегство, то свирепый кятхуда накладывал свою алчную руку на женщин, грабил тем же порядком имущество, срывал с женщин их украшения из монет и истязал женщин и детей. Имя «Гейдер-Хана» было пугалом для всякого живущего. Наконец, народ не выдержал и обратился с жалобою к Шаху, по повелению которого был назначен для разбора дела нукер Атабек-Азама-Наиб-Гуссейн-Хан. Гейдер-Хан отделался очень легко, только смещением с должности, благодаря уплоченному им Гуссейн-Хану пешкешу в 200 туманов, но народ и этим остался доволен.

Не лучшим прославился и кятхуда таифэ Куселяр-Курбан Али-Хан: он и его сыновья с особенною жестокостью угнетали народ, набивая деньгами несчастных иллатов свои бездонные карманы. Одного из его сыновей звали: «Хейр-Олла», что значит «Божье добро», но народ прозвал его «Шар-Олла», т. е. «Божье зло», так как он жил лишь злом. В течение правления этого семейства таифэ Куселяр совершенно разорилось и до сих пор еще не может оправиться.

Являясь административными властями народа, Хакимы, Иль-Хани, Кятхуды и Гизири обязаны собирать для правительства с народа подати, малиат.

Каждое тирэ, в зависимости от сделанного некогда исчисления скота, должно внести правительству определенный малиат. Для пропорциональной раскладки или «шах-шемару» этого малиата между платами, гизири ежегодно считают скот. Но это исчисление делается секретно от правительства, так как прирост скота увеличил бы и малиат в пользу правительства. Если гизир выдает этот секрет целого тирэ правительству, то тирэ считает его за изменника и выгоняет из своей среды. Собранный малиат поступает к кятхуде, который перед сбором его вносит некоторые поправки в разверстку малиата между тирэ в зависимости от временного благосостояния того или другого тирэ. По сборе всего малиата с таифэ, согласно книге бониче, кятхуды вносят его Иль-Хани, а последний губернатору.

Для сбора малиата с Иль-Шахсевянд, правительство, применяясь к пониманию кочевников, установило особую систему взимания «Шутур-Джем», где податной единицей является, так. называемый, «податной верблюд». [224]

Каждый владелец 10-ти верблюдов должен вносить малиат за одного податного верблюда, который также равняется двум кобылицам, 4-м ослам или 25-ти овцам.

При первой раскладке малиата по способу Шутур Джем, Шахсевянды были богаты, и всего набралось 600 податных верблюдов, — которые и были распределены между всеми тирэ пропорционально сосчитанному количеству скота.

Было вместе с тем определено, что каждый податной верблюд должен уплачивать 9 туманов законного малиата в пользу правительства, 5 кранов в пользу кятхуды, 5 кранов в пользу Иль-Хани и 1 туман в пользу других чиновников, следовательно, податной верблюд, шутур-бузург равнялся 11-ти туманам.

Кроме того, согласно бониче все таифэ должны были выставлять еще на службу 500 всадников.

Но 33 года назад во всей Персии был страшный голод, продолжавшийся два года, в течение которого хальвар пшеницы стоил 50 туманов. Голод сопровождался падежем скота. Недостача хлеба особенно сильно отразилась на кочевниках, не занимавшихся хлебопашеством, следовательно, принужденных покупать хлеб у соседей. Часть Шахсевянд погибла, часть рассеялась, и на родине остались лишь немногие илаты, не могшие, конечно, платить правительству ранее установленного налога. Было поэтому, прислано от правительства доверенное лицо для сбора разбежавшихся илатов и определения вновь законного малиата.

Правительственный комисар этот, собрав оставшихся в живых Шахсевяндов, перечислил их и скот и признал возможным определить малиат в 200 податных шутуров. Затем каждый «шутур-бузург» был определен в 34 т., 1 кран и шай малиата для правительства, 2 тумана в пользу Иль-Беги и от 3-х до 6-ти туманов в пользу кятхуды.

Вместе с тем иль был обязан выставлять 300 всадников.

С течением времени Хакимы, Иль-Беги и Кятхуды собирали еще в свою пользу добавочный сбор «тефавут-амоль», который выплывал наружу и присоединялся к законному малиату; таким образом каждый малиатный шутур дошел до 50 туманов. Но Иль-Хани и Кятхуды, смотря по состоянию таифэ, довели его до 70-90 туманов. [225]

В настоящее время Шахсевянд-Багдади уплачивают 200 шутур-бузургов, которые распределены еще 30 лет назад между различными таифэ следующим образом:

А. Ветвь Лек должна уплачивать 100 малиатных шутуров, а именно:

2) Кара-Коюнлу 11 верб. и 1 дирнаг (т. е. 1/8 часть податного верблюда).

7) Ситилу, Готулу и Довлет-Вянд 6 вербл., 3 ноги и 1 дирнаг.

Б. Таифэ Арахлу, Кялявянд и Дугер также уплачивают 100 малиатных шутуров, распределенных следующим образом:

Таифэ Кялявянд уплачивает 37 в., 3 ноги и 1 дирнаг.

Затем таифэ Хямлалу, живущее в Казвине и Курдистане, а также таифэ, рассеянные в Ширазской провинции, о коих в настоящее время сведений не имеется, уплачивают особый малиат.

Точно также и Иль-э-Мотяфярречкэ-фарс, горсть Шахсевяндов, ушедших от своего главного центра и рассеявшихся в провинции Фарс (Шираз), обязано особыми повинностями.

Правительство составило особую инструкцию о приходах и расходах малиата с Иль-Шахсевянд-э-Багдади [226] «Дястур-эль-Амяль». На год уд-иль (т. е. с 9-го марта 1901 г. по 9-е марта 1902 г.) дестихатом Шаха был утвержден следующий полулист.

Статьи прихода малиата.	туман.	кр.	ш.
А. Эсл-Малиат с Иль-Шахсевянд э-Багдади по примеру прошлых лет состоят из следующих источников.
1) С племен Кялявянд, Арахлу и Ляк	7018	4	-
2) С Иль-э-Хамэслу	182	6	-
3) С Иль-э-Мотяфярречкэ-э-Фарс	520	-	-
Итого Асл-э-Малиата	7721	10	-
Б. Эзафэ (дополнительный малиат, состоящий из следующих источников):
1) Тяфавот-э-Амяль (разница в финансовой операции, т. е. разные побочные и косвенные налоги, получаемые ежегодно губернаторами).
а) С таифэ Лек и Кялявянд, за вычетом Хальят-Бяха, т. е. денег, платимых губернатором за почетные халаты, получаемые начальствующими лицами	2100	-	-
б) С Иль-э-Хамеслу	300	-	-
в) С Иль-э-Мотяфярречке-э-Фарс	209	8	13
г) Из прибавленных в прошлом году к малиату с 200 верблюдов-джем	712	-	-
д) Прибавок с Иль-э-Хамеслу	200	-	-
Итого Тяфавот-э-Амяль	3521	8	13
2) Тедарок-э-Савор, называемый еще Коялх-э-Савор на 300 вербл. по 20 туман.	6000	-	-
Итого	17242	8	13

Расходы определены всего в 9638 туманов. Таким образом, получается остаток в 7604 тумана 8 кран, который и сдается в государственную казну.

Не нужно, однако, думать, чтобы поступления сообразовались с приведенною только что государственною росписью. На самом деле происходит совершенно другое, и точно определить, что берет губернатор, пока очень трудно. Кажется, что с каждого малиатного шутура взимается приблизительно от 60 до 70 туманов малиата: из них 35 туманов 18 шай законного малиата, 14 туманов 3 кр, 10 ш. добавочного малиата, 2 тумана в пользу губернатора, 2 тумана в пользу иль-беги, а остальные кятхудам и гизирям.

Кроме денежной повинности шахсевянды обложены еще одною повинностью: они должны перевезти для правительства в Тегеран в магазины 2,000 харваров зерна, причем за перевозку [227] харвара губернатор Сава из малиата уплачивает по туману, а за перевозку всего зерна 2,000 туманов. Шахсевянды для отбытия этой повинности пришли к взаимному соглашению, что каждый податной шутур должен доставить 10 харваров, но при этом должно быть принято во внимание, имеется ли в распоряжении владельцев скота, составляющих податной верблюд, достаточно перевозочных средств для исполнения этой повинности. В противном случае губернатор возлагает перевозки на другие податные единицы, во отказавшиеся от натуральных перевозок уплачивают за каждый харвар 2 тумана, что с положенным от правительства туманом составит три тумана, т. е. действительную стоимость перевозки харвара груза от Савэ до Тегерана.

И эта повинность является источником дохода губернатора, так как обыкновенно они удерживают из тумана, положенного за перевозку, в свою пользу от крана до крана 10 шай.

Случается также, что правительству не требуется перевезти целиком 2,000 харваров, а несколько меньше. В таком случае известное количество податных шутуров освобождается от перевозок, но с освобожденных взыскивается в пользу правительства по 2 тумана. Таким образом, на каждом не перевезенном харваре провинциальное правительство выигрывает по 3 тумана. Таким образом за год уд-иль (с 9-го марта 1901 по 9-е марта 1902 г.) было доставлено 1,220 харваров, о доставке 400 ведется спор, а 234 харв. 36 батм. было прощено, т. е. дан «тяхфиф». Не доставлено же 145 харв. 64 батм. по ненадобности и за увольнение от доставки с соответственных податных шутуров взыскано по 2 тумана, что составляет экономию в 291 тум. 2 крана. В году Барс-иль (т. е. с 9-го марта 1902 по 9-е марта 1903 г.) не было доставлено 504 харв. 89 1/2 батм., что составило экономию в 1,009 тум. 9 кран, но экономия эта была увеличена еще тем, что губернатор перевез 250 харв. пшеницы купца Арбаба-Джемшида и получил с него по 3 тумана 25 кран за перевозку, что в общем за год Барс-иль дало экономию в 1,134 тумана 8 кран.

Кроме того, для облегчения повинности шахсевянд-Багдади по перевозке пшеницы в году Уд-Уль, командир казачьей бригады выхлопотал Шахский так называемый «Мальфуфэ-Фярман» (маленький фирман с малою печатью Шаха), по которому повелено было Кумским илатским таифэ, чтобы они перевозили [228] ежегодно из Савэ в Тегеран 200 харваров зерна с платою ин от правительства по туману за каждый харвар. Летом 1901-1902 года был поэтому командирован в Кум с этим Мальмуфэ-Фярманом наиб 1-го казачьего полка Али-Хан, но ему не удалось привести в исполнение повеление Шаха. Затем были выхлопотаны от Атабек-Азама новые предписания, и на этот раз был командирован в Кум эмир-пяндж Мансур-Низам, который после долгого пребывания и больших расходов и трудов в Куме добился того, что илатов, обитающих в округе Куме, заставили платить по 1 тум. 7 кран 10 шай за каждый харвар в виде дополнительных в 1 туману, который выдает правительство за каждый харвар. За два года, за вычетом некоторых Тяхфифи, набралось 670 тум. 8 кран 16 1/2 шай.

Но Шахсевянды погонщики, сдающие пшеницу в тегеранские магазины, обязаны еще платить по 1 крану и 1 шаю с харвара в пользу смотрителя названных магазинов. Бригадному начальству удалось, однако, выхлопотать в течение годов Уд-Уль и Барс-Иль уменьшить этот налог на 1 кр. с харвара, причем с погонщиков и шахсевян этого крана даже не взыскивалось. Почему делалась такая льгота и в силу каких интересов этот факт не скрывался, а наоборот оглашался — не выяснено.

До причисления к казачьей бригаде, шахсевянды-багдади выставляли отдельный конный отряд в составе 29 офицеров и 271 нижн. чина. Комплектование этой конницы сообразовалось с малиатным шутуром: каждые две податные единицы должны были выставить по три всадника. Каждый шахсевянд во время нахождения на службе получал в год по 16 туманов, а во время состояния в отпуску лишь по 8 туманов, из которых еще вычитался 1 туман 14 шай так называемого «ресуми», т. е. вычет в пользу правительства. Деньги эти собирались с населения начальником этой команды в счет правительства.

Затем при выступлении команды в командировку каждый всадник получал еще довольствие натурою, заключавшееся в суточной даче каждому человеку 1/2 батмана пшеницы, 1 батмана ячменя, и 2 батманов саману. Это довольствие натурою иногда переводилось и на деньги.

Сам начальник команды раньше получал от правительства в год 1,000 туманов жалованья, которое постепенно уменьшалось и дошло с течением времени до 120 туманов в год. [229]

Кроме этого положенного от правительства содержания, всадники получали еще от общины вспомоществование, называемое тедароком, взыскиваемое с населения также пропорционально малиатам шутурам. Тедарок этот состоит из двух категорий: «собственно тедарок» и «тедарок-овгат».

1) Собственно «тедароком» называется выставка одного всадника одним или несколькими дворами и снабжение этого всадника 20 туманами денег в год. Годность или негодность всадника определялась начальником команды. Если под всадником падала лошадь, то соответственная община должна была выставлять взамен павшей другого коня.

2) «Тедароком овгатом» называется оплата общиною начальнику команды или офицеру взамен всадника 25 туманов денег, на которые последний обязывался нанимать всадника-заместителя. Взамен всадника начальник команды брал обыкновенно около 40 овгатов, сяркярдэ (помощник) 5 овгатов, явер 4 овгата, сярештедеар 5 овгатов, адъютант 5 овгатов, султан 3 овгата, ханзаде 2 овгата, наиб 2 овгата.

Начальствование над этою конницею шахсевянд было наследственное. Раньше она находилась в руках Гасан-Хана, от которого эта должность перешла к его внуку Али-Акпер-Хану, Мансур-Низаму. Власть начальника команды всегда была прочнее и сильнее власти родовых начальников «Иль-хани», а потому он постоянно вмешивался в жизнь племен и оказывал на них сильное давление. Помощниками Мансур-Низама по управлению конницею являлись офицеры:

1) Сяркерде, Умуд-Хан	1
2) Явер	1
3) Сярештедар	1
4) Адъютант	1
5) Ханзаде	4
6) Султанов	6
7) Наибов 1-го ранга	6
8) Наибов 2-го ранга	6
9) Векиль-баши	1
10) Байдагдар	1

В Персии на государственную службу смотрят совершенно особенным образом, видя в ней источник дохода «модахиля», который не считается преступным, а законным и совершенна естественным. Про модахиль говорят совершенно открыто. Вместе с тем система произвола заставляет служащих не [230] откладывать на будущее время возможность собрать себе средства к жизни, а принуждает пользоваться скорее своим положением и брать что возможно. Это все понимают, дают могущим взять, и живут надеждою в свое время возможно больше взять. Поэтому не удивительно, что для выжимания модахиля есть особые виртуозы.

Начальник всадников шахсевянд-багдади имел следующие источники доходов.

1) В случае требования правительства команды на службу, он призывал особенно богатых людей, или их сыновей и за освобождение их от нужды взыскивал от 60 до 70 туманов с каждого.

2) Призывал шахсевяндов, заведомо имевших плохих лошадей и при освидетельствовании браковал, если ему не уплачивали известной мзды, не меньше 4-6 туманов с коня.

3) По выступлении конницы к месту назначения, по дороге он уговаривал некоторых всадников уступить ему своих лошадей и тедарок в размере 10-20 туманов, а самих отпускал домой. Тех, кто имел особенно хороших лошадей, он силою возвращал домой, а лошадей себе присваивал.

4) При сборе тедарока начальник всадников с каждого тедарока удерживал в свою пользу от 5 до 6 туманов. Он особенно обижал в этом отношении всадников таифэ Арахлу и Ляк; как соседи таифэ, Кялявянд менее терпело.

5) Когда правительство призывало шахсевяндов на службу, начальник всадников входил в сделку со старшими своими начальниками, каковыми были Векиль-эд-Доулэ (Сардар-Афхам) и Мувагир-эс-Солтанэ, подносил им пешкеш в 500-600 туманов и получал право содержать лишь команду на бумаге, а в действительности распустить их, сохраняя в свою пользу все получаемое довольствие, как будто всадники находились на лицо.

6) При открывшейся офицерской вакансии, начальник всадников замещал ее заплатившим ему пешкеш в 40-100 туманов, что утверждалось фирманом в силу предоставленной ему власти.

7) Из магала каждого всадника он брал по батману масла и по ягненку в виде пешкеша. Таифэ Кялявянд обыкновенно отказывалось подносить эти пешкеши.

8) Иногда начальник всадников подстрекал илатов принести жалобу на своего кятхуду в обвинении в излишних [231] поборах, арестовывал обвиняемого и назначал на его место новое лицо, с которого брал за назначение пешкеш. Часто случалось, что через 6 месяцев он тем же путем сменял новоназначенного и ставил на его место прежнего старого кятхуду.

9) Начальник всадников подстрекал таифэ, имеющее меньше скота, против другого более богатого с тем, чтобы первое требовало от второго «джем» или «санаг», т. е. чтобы оно сосчитало количество голов обоих таифэ и уравновесило бы раскладку малиата. Собрав джем, т. е. сходку белобородых, Мансур-низам после долгих переговоров брал взятку с наиболее состоятельной стороны и, не делая «санага», как следует, примирял тяжущихся и присуждал из малиата обедневшего таифэ передать известную сумму на малиат более богатого. В подобных случаях он извлекал доход с обеих сторон: с «бедневшего таифэ он брал за перенесение части на более богатое таифэ, а с богатого тоже получал за возможно меньшее обложение малиатом.

10) Если происходили драки, то начальник всадников арестовывал виновного, наказывал розгами и штрафовал в свою пользу деньгами.

11) В случае, если обрученная с кем либо девица, находила себе впоследствии более выгодного жениха и не допускала к себе в дом первого претендента, то начальник всадников за известное вознаграждение принимал сторону нового жениха, помогал увезти девицу и обручал их у другого муллы. Случалось, что он, взяв деньги от отца невесты и от отца нового жениха, приказывал девице внести за нового жениха и разрешал жениху увезти невесту в другие деревни. Через несколько месяцев молодые опять возвращались на родину, тогда начальник всадников арестовывал мужа, наказывал, штрафовал и за разрешение жить в старом месте опять таки брал деньги.

12) В Тегеране как то сильно вздорожали припасы, и Правительство вызвало в столицу начальника всадников шахсевяндов для поручения ему доставки дешевым способом хлеба. Он должен был собрать всех шахсевяндских верблюдов, отправить в Решт и доставить оттуда в Тегеран пшеницу. Поручение это было раньше возложено на одного сергенга с 8 всадниками, но ему оно не удалось, и Правительство вызвало начальника всадников, рассчитывая на его влияние среди шахсевяндов. Прибыв в Савэ, он остановился в деревне «Баги-Шейх»; т. среди [232] Шахсевяндов. Некоторые таифэ не хотели подчиниться. Таифэ Михтябандулу со своим старшиною Гайдар-Беком убежало в кум, где село в бест; правительство вывело однако таифэ из беста и передало в руки начальника всадников. Таифэ Сулдуз также отказалось повиноваться, и он командировал несколько всадников для принуждения таифэ. Мужчины таифэ Сулдуз разбежались, и шахсевяндские всадники собрали оставшихся женщин и верблюдов и привели в Баги-Шейх к своему начальнику. Последний приказал всех женщин с детьми запереть вместе с верблюдами в караван-сарай, заставил женщин идти за погонщиков в Решт, сжег и разграбил поселения таифэ Сулдуз и перерезал их скот и молодых верблюдов. Тогда другие таифэ не осмелились идти против начальника всадников и погнали верблюдов в Решт. Комиссией, заведывавшей доставкою хлеба в Тегеран, была установлена плата за доставку харвара пшеницы 11 тум. 2 кр. 10 шай и для выдачи погонщикам задатков по 4 тумана с харвара отпустило начальнику всадников 5,000 туманов. Последний выдал погонщикам лишь по туману, а 3,750 туманов присвоил. Но начальник всадников изобрел себе тут еще и другой источник дохода. Он усиленно поддерживал распространенный среди Шахсевяндов слух, что рештский климат крайне вреден для людей и верблюдов, многих, уплативших ему от 6 до 7 туманов, он увольнял от доставки пшеницы под предлогом беременности верблюдов. Начальник около 2-х месяцев жил с сорока всадниками в Баги-Хейх и довольствовал всех, а также приезжающих старшин на свой счет. Он нес кроме того еще много разных расходов, и все его доходы пошли на это дело, так как Правительство ровно ничего не отпустило ему на текущие расходы. Таким образом начальник всадников сам ничего себе не приобрел, но и совершенно разорил все шахсевяндские таифе.

13) Выше сказано было, что тедарок равняется 20 туманам, а овгат 25 туманам. На самом деле эти размеры существуют лишь на словах, так как начальники команды всегда брали больше, до 40 туманов. Из тедарока каждого находящегося на лицо начальники брали от 5 до 10 туманов, а тедароки не состоящих на лицо целиком шли в руки начальника.

14) Из суточных «рекаби», отпускаемых Правительством нижним чинам, начальники всегда кое что удерживали в свою пользу. [233]

Младшие офицеры имели нижеследующие доходы:

1) Каждый из шахсевяндских офицеров имел определенный тедарок:

2) Султан получал с каждого нижнего чина своего взвода по туману, а весною собирал с крестьян масло и ягнят, как бы в счет тедарока, о чем конечно в свое время забывалось.

Тедарок являлся страшным бедствием для иллатов, причем бедствием беспредельным. Начальник всадников, Иль-Беги, Кятхуды, гизари и офицеры, все жило на счет тедарока. Чем теснее была дружба между Иль-Беги, Кятхудами и начальником команды, тем больше терпел народ. В последнее время илаты были доведены до крайности и постоянно приносили жалобу правительству, которое и решило три года назад передать Шахсевянд-Багдади в управление командиру Казачьей бригады.

По распоряжению Правительства Иль-Шахсевянд-э-Багдади должен был выставлять в бригаду 300 всадников, из них 20 человек на обязанности таифэ-э-Хамеслу-э-Казвин и Кордестан и 280 на обязанности Тягваеф (множественное, от таифэ) э-Лек, Кялявянд и Арахлу, которые должны выставлять этих всадников соответственно с количеством своих податей, взимаемых с них по числу верблюдов-джем, т. е. верблюдов, составляющих податную единицу. Распределение этих всадников между таифэ было сделано очень давно и сводилось к следующему: Таифэ Лек должно было выставлять 140 всадников и таифэ Кялявянд и Арахлу, также 140 всадников. Со времени этого распределения прошло много времени, и в разных таифэ произошли большие перемены, т. е. одни разбежались, другие разорились и рассеялись, как например таифэ Дугер, и настолько обеднели, что не могут выплачивать даже своих прямых налогов. С таифэ Дугер следует требовать 33 всадника, между тем как из них с трудом можно было набрать лишь 4 человека. Из таифэ Арахлу четыре таифэ рассеялось по окрестностям Тегерана и Кума и некоторые к шахскому Шутур-Ханэ, (верблюжьим табунам), и 5 1/2 и 6 всадников, причитающихся на их долю, не выставляются, так как они выхлопотали себе освобождение от этой повинности. Таифэ-э-Хамяслу-э-Казвин и Курдистан также не в состоянии выставлять положенных 3-х всадников. Таифэ-э-Ахмядлу из таифэ-э-Ляк также обеднело и [234] рассеялось и не может отбывать воинской повинности. Словом, из всеобщего числа всадников не хватает 40 человек, и нет возможности набрать их. В 1902 году при содействии Кятхуд устроили так, чтобы весь Иль выставлял 260 человек, из которых 160 конных и всегда готовых для службы, с выдачею им но 20 туманов в год в виде тедарока и лошадей на счет общины. Остальные же сто всадников, хотя и должны считаться в списке, но до поры до времени управление бригады соглашается не требовать их на службу, но взимает с таифэ в виде тедарока по 25 туманов с всадника. Кятхудам выданы были письменные обязательства уплачивать эти суммы. — «Тедарок» офицерам и простым всадникам: кому наличными деньгами, кому по говалэ, т. е. по предписанию к выдаче.

Прибывают на службу в Тегеран Шахсевянды без оружия, которым на период обучения вооружает их бригада. Они имеют одинаково и свое собственное оружие в количестве приблизительно 170 ружей Вендля и 10 мэкэнзи, купленного ими в конце царствования Наср-эд-Дин-Шаха, когда военным министром был Наиб-эс Солтанэ. Тогда Шахсевянды находились в распоряжении Сардар-Афхама, который и принудил их купить у себя 240 штук Вендля по 14 туманов. В настоящее время сохранилось около 170, но патронов к ним очень мало.

В случае крайней нужды правительство может потребовать от Шахсевяндов выставления ополчения «Чарыков», в количестве 2 чел. с пяти домов (одного пешего и одного конного), которое может быть собрано в 2-3 месяца.

17. Примечание 11-е. Положенье женщины. У европейцев сложилось убеждение о крайне тяжелом положении женщины в Персии. Если это и справедливо относительно иллаток (жен кочевников) и жен райетов (т. е. крестьян), да, быть может, бедной части населения городов, то про всех горожанок, а в особенности про женщин, принадлежащих к зажиточному классу населения, этого сказать нельзя. Правда, все женщины ведут замкнутую жизнь отдельно от мужчин в эндерунах, и они должны показываться на улице со скрытым под полотнянным платком лицем мережкой только для глаз, но зато не испытывают материальных лишений. Да и перечисленные первые неудобства затворничества в последнее время крайне легко обходятся.

Начать с того, что многоженство теперь не в моде, и в эндеруне большинства персов властвует одна хозяйка.

Содержание нескольких жен обходится очень дорого, так как по обычаю для каждой жены должен быть, если не особый эндерун с многочисленным штатом прислуги, то во всяком случае особенное помещение, а в крайнем случае отдельная комната. При совместной же жизни нескольких жен в одном эндеруне обыкновенно разводятся такие интриги, ссоры, жалобы, брань и даже драки, причем в междоусобице принимает деятельное участие прислуга, что современный перс предпочитает моногамию. Теперь несколько жен лишь у богатых и влиятельных лиц, заключающих браки по преимуществу из денежных соображений, или из желания породниться с влиятельными лицами.

Но еще недавно мода была иная. Покойный Наср-эд-Дин-Шах понимал толк в женщинах и любил их. У него было несколько сот жен и наложниц (сигэ), а со штатом женской прислуги эндерун шаха насчитывал три тысячи обитательниц. В летней резиденции шаха, Ейлагие, вокруг большого бассейна-пруда с зеркально-чистою водою, был построен дворец повелителя Ирана с высокою башнею и пятьдесят отдельных домиков для тех жен, которых шах удостоивал брать с собою. С этой башни Наср-эд-Дин любовался одновременным купанием своих найяд и их прислужниц. Каждая поездка повелителя Ирана в какую либо деревню увеличивала штат эндеруни на новую обитательницу, так как жители, коих шах удостаивал своим ночлегом, подносили ему новую красавицу. После убийства шаха на очередь стало решение вопроса, что делать с его женами. Решили выдать их замуж, и за каждой, в виде приданого, назначили пенсии, причем некоторым очень крупные. Но тогда шахская казна была еще полна.

Музафер-эд-Дин-Шах, в противоположность своему отцу, имел очень немного жен, 4-6, и все помещения эндерунов пустовали.

Шахский эндерун, как известно, играет немаловажную роль в жизни Ирана. Тут распутываются обыкновенно все хитросплетенные интриги, так как шах каждую ночь проводит в эндеруне, и жены и евнухи имеют полную возможность доложить ему конфиденциально многие дела, разъяснить по своему события, направить его волю в желанную сторону. В царствование Музафер-эд-Дин-Шаха играла особую роль одна старуха-негритянка, не то нянька, не то кормилица, хранительница многих его драгоценностей, рассказывавшая Монарху по вечерам сказки и происходящее в Персии в желаемом направлении. Она находилась в союзе с министром двора и Атабеками мирзою Али-Аскер-Ханом и принцем Эйн-эд-Доулэ, оплачивавшими дорогою суммою ее содействие, а главное недопущение до шаха посторонних эндерунных влияний.

Подражая своему повелителю и поддаваясь природным инстинктам, братья шаха, прочие каджары и персидская знать также щеголяли размерами эндерунов. У военного министра, принца Камран-мирзы Наиб-эс-Салтанэ, эмира Кебир, в эндеруне до сих пор до 300 женщин, среди которых, говорят, много писаных красавиц. Сохранилось много жен еще у некоторых старых аристократов, но в настоящее время, как уже было сказано, отмечается сильный поворот к моногамии.

Согласно шариату и аддатов персидская женщина может быть о открытым лицом только перед шахом, мужем, его и своими братьями и евнухами. Перед мужем своей хозяйки остается в эндерунах с открытым лицом и вся женская прислуга. Выходя же на улицу, женщины покрывают свое лицо обыкновенно полотняной материей с мережкою для глаз, или густою черною вуалью. Но последнее уже новшество. Впрочем все женщины, в особенности красивые, умеют, как бы невзначай, показать свои чудные глаза, а иногда все лицо. Преимущественно не стесняются они это проделывать, встречаясь глаз на глаз с ференги (европейцем). Про красоту персианок много говорилось. Судя однако по фотографиям, видимым лицам и поголовным увлечением персиан мало-мальски смазливым личиком европейских женщин, в красоте многих персианок приходится сомневаться. Что однако вне всяких подозрений — это красота черных глаз, густых ресниц и уродство сложения. Тип персидской красавицы — толстая женщина с сильно развитым бюстом и одутловатой фигурой, последствием сидячей жизни и питания рисом, влияющим на сильное, видимое для глаз, расширение желудка.

На улице женщины показываются в черных широких штанах-юбке, покрытых черным платьем в роде плаща, спадающего с головы, покрытого спереди белым покрывалом, скрывающим лицо. Наряд этот крайне уродлив и может превратить даже самую красивую фигуру в безобразное чучело. Дома персиянки одеты на подобие балетных наших танцовщиц. На коротенькую до талии рубашку надевается лифчик, затем юбочка выше или до колен, и на ногах чулки-трико. Между рубашкою и юбкою просвет голого тела. В последнее время персиянки высшего класса общества начали одеваться по европейским модам, и обосновавшаяся в Тегеране фрацуженка-модистка наживает не мало денег; однако, все эти модницы, по словам персов, производят впечатление ряженых из маскарада.

Дома персидская женщина ведет крайне неподвижный образ жизни. Встав рано утром, она переходит в другую комнату и садится или чаще ложится на матрас на полу, окружив себя подушками. Тут занимается она рукоделием, пересматривает свои драгоценности, слушает рассказы прислуги и разных приживалок, передающих городские сплетни, рассматривает приносимые торговцами товары, обедает, спит после обеда и затем опять переходит к тем же занятиям. Наибольшим развлечением служит прием гостей, прогулки на базар и посещение в свою очередь знакомых.

Начиная с девяти часов утра до 4-5 дня, базар и улицы Тегерана положительно кишат женщинами. Богатые разъезжают в собственных экипажах, часто окруженные толпою конных слуг, и в наемных фаэтонах, совершая даже загородные прогулки. Многие разъезжают верхом на изящных осликах, щеголяя роскошью сбруи, и, конечно, конвоируемые слугами. Большинство идет пешком, но всякая женщина идет непременно в сопровождении женщины слуги. Этого требует тешахус. Один уже этот факт служит доказательством, что персиянки широко пользуются свободою, выйдя из дома. Правда, существуют исключения. В Тегеране один богатый ревнивец устроил в своих экипажах замки и, выпуская жен на прогулки, лично запирает и отмыкает кареты. Другие обставляют своих жен охраною евнухов и преданных слуг. Но в какой стране нет ревнивцев?

По случаю разных праздников религиозных и семейных, свадеб, похорон и просто дабы развлечься, бывают женские ассамблеи, на которых, говорят, царит то же безмолвие, что и на мужских собраниях. Лишь во время похорон все женщины должны, согласно обычаям, не только громко выражать свою печаль плачем, криками и причитаниями, но обязаны приводить свои волосы в беспорядок и раздирать себе до крови лицо. Зрелище это, полное фальши, по словам самих персов, производит крайне отталкивающее и тяжелое впечатление.

Персианки вообще мало образованы. Главная наука, которой их обучают — это наука любит, заключающая в себе, между прочим, искусство увеселять своего повелителя. Отсюда умение играть на разного рода инструментах, петь и даже декламировать. Дочери образованного и богатого класса обучаются персидской и арабской грамоте, изучают поэтов, преимущественно Саади и Фирдоуси. В самое последнее время явилась даже тенденция давать женщинах европейское образование. Так много принцесс, семья бывшего садразама Мушир-эд-Доулэ и других немногочисленных вельмож говорят по французски, играют на фортепьяно и знакомы с обычаями ференги. Многие персианки любят принимать у себя европейских дам.

Все хозяйственные заботы только скользят по персидской женщине и заключаются в лучшем случае в приготовлении торши, варенья, шербетов и сластей. Более серьезный труд считается неприличным и лежит на попечении слуг. Вероятнее всего и тут обычай соблюдать интересы персов-слуг, дабы не упустить из их рук неизбежных доходов «модахиля».

Персианка очень нежная мать. Девочки остаются на их попечении до совершеннолетия, а мальчики до восьми лет, когда переходят в мужские руки. Но нежность персиянок заключается в баловании детей, обкармливании, потакании их инстинктам и противодействии школьным правилам. Но дети вместе с тем получают замечательное воспитание: выдержанность и манеры не оставляют желать лучшего.

У нас вкоренилось убеждение, что женщины востока бессловесные создания, беспрекословно повинующиеся главе семьи. Относительно персианок мнение это совершенно неверно. Если при посторонних правила этикета и соблюдаются, то, оставшись с глазу на глаз с супругом, а часто даже и при всем эндеруне, мужья осыпаются не только бранью, но и побоями своих рассвирепевших жен. Бьют персианки обыкновенно туфлями. Семейные ссоры, в особенности в домах, где несколько жен, происходят часто, но завершают собою обыкновенно целую сеть интриг. Без интриг и фальши не обходится ни одно проявление общественной и частной жизни персов.

Персы не отличаются соблюдением верности относительно своих жен, чему, конечно, в большой степени способствуют выгодные для мужчин правила Шариата. Последний в то же самое время крайне строго относится к нравственности жен, что, однако, не мешает последним предаваться романам. Эндерунный надзор, конечно, затрудняет сердечные порывы персианок, но в то же самое время опасность, быть может, придает приключениям особую сладость, так как романов у персиянок очень много. Ловкость к интригам, всемогущество денег, падкость на них персов, вулканический темперамент и, быть может, солидарность женщин, обеспечивают эти романы. Но главным врагом влюбленных является в Персии полиция. В Тегеране полицейские тщательно следят за всеми богатыми женщинами и их подозрительными выходами из дома. В случае наличия романа полиция ловит виновную на месте преступления и предлагает или уплатить изрядную сумму, или предать несчастную мужу. Этот род шантажа доставляет немалый доход министру полиции. Виртуозом в этом отношении прослыл европеец, некто М., бывший австрийский инструктор, исполнявший должность полициймейстера Тегерана, составивший себе изрядный капиталец.

Несмотря на благоприятные условия, в которые перс ставится законом для заключения временных браков или, вернее, в силу этой легкости, проституция очень развита в Тегеране. Есть несколько гетер, живущих в собственных дворцах, есть много пансионов без классических языков, и существует целая армия легких существ. Среди последних очень много армянок и халдеек. Большая часть из них принадлежит к составу тайной полиции и держит последнюю в курсе всего, что делается во всех классах столицы Персия.

Многие представительницы полусвета входят в состав женских оркестров, танцовщиц и певиц, увеселяющих кутящих подданных Шах-Ин-Шаха. Но европейцам редко приходится услышать пение или любоваться танцами представительниц персидского искусства.

18. Примечание 18-ое. Ковры. Богатство Персии — ковры, служащие предметом вывоза в Европу и в особенности в Соединенные Штаты, так как американцы платят за них громадные деньги. В особенности ценятся старинные ковры. За кусок старинного ковра, часто изорванного, извлеченного из какой нибудь мечети или эндеруна старинной фамилии платятся бешеные деньги. К сожалению, в настоящее время ковров-антиков осталось уже очень мало и, все, что скупается теперь, в большинстве случаев подделка. У местных продавцов-евреев-делалей выработалась даже целая наука «делать ковер старинным», в чем они сознаются с замечательною наивностью, говоря, что европейцы иначе очень дешево платят за ковры. Для этого ковер смачивается водою и кладется на солнце, дабы он вылинял, затем он перемещается на улицу, чтобы прохожие стерли его ногами и разорвали бы в некоторых местах. Прорванные дыры чинятся затем и показываются наивному покупателю, как свидетельство древности ковра.

Надо, однако, оговориться, что у некоторых бузурганов, понявших ценность ковров, сохранилось еще много экземпляров, не старее, однако, 100-150 лет. Старых Шах-Аббиси и Джаушаганов. конечно, теперь уже трудно встретить, но пишущему эти строки удалось видеть два двухстолетних ковра у покойного сапехсаларазама, Амир-Хана-Сардара, отличавшихся поразительною крепостью, красотою узора, а главное свежестью красок. Но таких знатоков и любителей ковров, как бывший главнокомандующий персидских войск, немного. У него насчитывалось три тысячи ковров, хранившихся в особых подвалах под попечением особого штата прислуга. Любимым занятием сапехсалара было рассматривание ковров, и еще за час до своей смерти он сказал своему Назиру: «Переверните этот ковер, он лежит на солнце и может полинять».

Ковровое производство развилось в Персии в связи с скотоводством, так как громадные запасы шерсти не имели сбыта. Не говоря уже о богатых помещиках, каждое семейство избыток своей шерсти обращало в ковры. Часть шла в употребление, часть же складывалась и хранилась в виде капитала, так как богатство определялось, между прочим, и числом имевшихся ковров. Но и бывшие в употреблении ковры не теряли своей ценности, благодаря заботливому уходу за ними, а главное потому, что, входя в дом, персы снимали обувь и ходили в комнатах в чулках.

Качество ковра определяется его размером, рисунком, крепостью основы и числом оборотов нитки около основы, а также стойкостью красок. Бичом персидского коврового производства являются нахлынувшие в последнее время в Иран анилиновые краски. Прельщаясь дешевизною этих красок, население окрашивает ими шерсть, и кропотливая ткацкая работа в конце концов почти сводится к бесценку, так как окрашенные анилином ковры очень недороги. Впрочем, правительство в последнее время закрыло свои таможни для ввоза анилиновых красок, и, надо надеяться, мера эта прекратит окрашивание ими ковров.

Лучшими коврами считаются Керманские — по своему рисунку, тонкости, легкости и крепости основы. Нитка обвертывается три раза вокруг основы и придает этим коврам замечательную крепость. Пишущему эти строки удалось видеть небольшой керманский ковер не толще листа пропускной бумаги. Квадратный метр этих ковров ценится от 12 до 25 туманов. Анилиновая краска еще не дошла до Кермана.

Затем из коротко стриженных ковров славятся Кашанские ковры, прядущиеся из козьей шерсти, отличающиеся своею бархатистостью и крепостью. Среди них, однако, попадаются окрашенные линючими красками. Сарукские ковры уже более толстые, но замечательно плотные и крепкие. Рисунок их, однако, проще.

В последнее время особенно усилилось производство ковров в Адзербейджане, известных под названием Тавризских, идущих преимущественно в Россию. Некоторые отличаются прекрасным рисунком, отличною работою, но почти все окрашены анилином, что понижает на них цены.

Курдистанские ковры уже более толсты, и рисунок однообразнее, придерживаясь определенного стиля. Они отличаются своею прочностью.

Исфаганские ковры толстой стрижки и почти все по размеру в виде длинных дорожек, а рисунок представляет из себя квадраты с вариацами.

Ширазские ковры, также толстой стрижки, отличаются мягкостью, яркостью и пестротою своего совершенно персидского рисунка. Европейцы особенно падки на эти ковры, так как краски на них устойчивы, да они и не дороги. Больших размеров ковров этого сорта не приходилось видеть.

Ковры Хороссанские идут в большом количестве в Россию. Это сорт грубых и сравнительно дешевых и непрочных ковров У большинства из них основа бумажная.

Ковры Туркменские всем известны по простоте и бархатистости. Рисунок их, однако, очень однообразен.

Белуждские ковры крайне просты, но тяжелы и однообразны, так как окрашиваются только в красный, лиловый и синий цвет и оттенками этих цветов. Но они очень дешевы.

Ковры Хавские и Бирджендские средние между туркменскими и белуджскими, приближаясь более к последним.

Ковры Султанетабадские (Аракские), очень толстой стрижки и идут на покрытие полов. В последнее время фабрика ковров основана Циглером и Ко в Султанет-Аббаде и изготовляет ковры таких размеров, о которых прежде персы не имели представления. Квадратный метр стоит 2 1/2 - 4 тумана.

Ковры Хамаданские из верблюжьей шерсти. В основе натуральный цвет верблюда, а рисунок синий и красный. Краска анилиновая. Моль особенно любят этот сорт ковров.

Текст воспроизведен по изданию: Страна Льва и Солнца. Провинция Савэ. (Краткий очерк по персидским источникам) // Военный сборник, № 12. 1908