-

ЕЛИСЕЕВ А. В.

СРЕДИ ДЕРВИШЕЙ

(Окончание).

(См. «Р. В.», кн. 7, 1894 г.)

Общины дервишей до известной степени можно уподобить нашим монастырям и еще более католическим орденам. Между теми и другими однако замечается довольно существенная разница, несмотря на общий принцип монашеской жизни и послушание, проходящий одинаково в уставах как мусульманских дервишских общин, так и христианских монастырей. Большее или меньшее однообразие устава и различных требований режима, не говоря уже об общей обрядовой стороне, связывает разнообразные христианские общины в одно целое, находящееся всецело в руках высшей иерархической власти. В монашеских орденах католицизма, созданных часто для преследования той или другой цели, заметно все-таки более разнообразия и разницы, доходящих до открытой вражды между отдельными орденами, о чем не может быть и речи в монастырях православной церкви. Но как бы ни были враждебны между собою различные католические ордена, их все-таки объединяет единая власть папы, руководящего действиями их и направляющего, как послушное орудие, к той или другой религиозной или политической цели.

Ничего подобного мы не замечаем в многочисленных и разнообразных общинах дервишей, распространенных по [4] всему Востоку и почти независимых от местной теократии. Оффициальные представители ислама, улемы и муллы, ведут давно самую ожесточенную борьбу с дервишами, но до сих пор не могут подчинить своей власти эти монашеские общины, поддерживаемые уважением и любовью народных масс.

Каждая страна Востока имеет свои собственные дервишские ордены; многие же из этих орденов распространены почти по всему Востоку; в одной передней Азии насчитывается до сорока орденов; не менее их и в Африке, где некоторые религиозные союзы обновляемого ислама выставляют также многие тысячи дервишей. Общины оседлых дервишей или текке представляют довольно правильно и строго организованные учреждения, подчиняющиеся одному уставу и одному главному шейху, который является духовным пастырем и руководителем общины. Каждый член этой общины обязан полным и безусловным подчинением как своему шейху, так и главному шейку данного ордена, могущего состоять из многочисленных и широко разбросанных общин. Самое принятие в члены той или другой общины обставляется различными церемониями, направленными преимущественно к подготовлению неофита и приучению его к обету полного послушания. Суровые посты, тяжелые работы, а иногда и истязания, доводящие неофита до экстазов и видений, предшествуют церемонии поступления и принятия в тот или другой орден дервишей. Приобретение способности тем или другим путем доходить до полного экстаза во многих орденах считается необходимым условием для новичка при поступлении в общину. По словам Вамбери, в одних орденах требуется, чтобы неофит в течение тысячи и одного дня исполнял самую черную домашнюю работу, в других новичков заставляют в продолжение 8-10 месяцев при ежедневном обычном (нелегком в дервишских общинах) богослужении соблюдать самый строгий пост. «Мне рассказывали, говорит Вамбери, о людях, которые доводят себя до того, что их ежедневная пища ограничивалась двумя оливками и которые при таком страшно изнуряющем посте по целым часам предавались молитве. Это трудное испытание кончается не ранее, чем когда послушник, исхудалый, как скелет, может поведать о видениях и снах, в которых ему представляются умершие личности, а иногда и сам пророк. [5] Насколько мне известно, видения эти начинаются обыкновенно уже к концу первой недели сурового послушания, но так как устав магометанских орденов не допускает толстощеких священнослужителей и так как искренность этих видений начинают признавать лишь после долгих мучений, то обыкновенно неофит не решается тотчас же поведать о них».

Стремление молодых мусульман к поступлению в те или другие ордены дервишей ни в каком случае нельзя объяснять склонностью к ничего неделанию, кейфу и хорошему житью. Не говоря уже о суровом испытании, ожидающем неофита при поступлении, тяжелых постах, которых выдержать далеко не по силам большинству, сама жизнь мусульманского монаха далеко не так красна. Правда, в некоторых богатых текке, представляющих относительное меньшинство, дервиши живут безбедно, кейфуя большую часть своего времени и лишь раз или два в неделю отправляя свое дикое, похожее на беснование, богослужение, но большинство дервишских общин так бедно, что еле влачит свое существование. Небольшие земли, принадлежащие к их мечетям, пожертвования некоторых богачей и части, оставленные тем или другим текке по духовным завещаниям, составляют единственные источники доходов. Этот последний еще дополняется сбором с присутствующих во время общих молитв и трудом братии, иногда занимающихся ремеслами. Во всяком случае сумма этих доходов невелика и даже в самом Каире, не говоря уже о других меньших городах Востока, мечети прославленных воющих дервишей представляет вид пустого сарая, а члены братства иногда голодают вовсе не ради содержания поста.

Если неособенная сладость и безбедность жизни большинства дервишских общин не может служить сильною приманкою для поступления в них молодых людей, то еще менее могут привлекать тяжелые виды богослужений, известных под именем сикра, халка и тому подобных видов тарика или пути ко спасению. На этих богослужениях мы и должны теперь остановиться несколько, потому что эти пути ко спасению и составляют главную особенность дервишских общин, ради которой многие из них получили громкую известность. Вертящихся и ревущих дервишей показывают [6] почти каждому туристу в Константинополе и Каире, и описание этих беснований сделано многими талантливыми путешественниками и писателями. Нам поэтому не придется долго останавливаться на этих многим известных предметах, но мы считаем небесполезным указать на то внутреннее значение, которое имеют эти на вид бессмысленные верчения и дикие завывания, и ту цель, которая преследуется подобным истязанием плоти.

Как мы уже выше говорили, самое призвание дервишества заключается в том, чтобы служить коррективом и дополнением к несложному ритуалу ислама, удовлетворяя экзальтированному воображению ориентала выполнением тех или других таинственных обрядностей, действующих всегда сильнее, чем сухое убедительное слово. Основатели дервишества, оправдывая свои странные обрядности установлением их свыше, как исходящими от самого Аллаха, хорошо понимали, чего недостает мусульманину, не довольствующемуся одною проповедью и общею молитвою в мечети, а потому избрали более верный путь, приводящий в религиозный восторг и экзальтацию не только самих участвующих в тех или других обрядностях, но и большинство присутствующих. Совершенно справедливо, замечает известный Вамбери, что так как у мусульман существует поверье и даже глубокое убеждение в том, что непрерывное восторженное повторение священных слов должно перейти наконец в плоть и кровь и что каждый правоверный после часового упражнения невольно должен увлечься и впасть в ошибку, а потому становится совершенно понятным, что странные театральные проявления восторга в подобного рода богослужениях кажутся вполне естественными в глазах мусульман.

* * *

Раз экстаз при отправлении богослужения считается дервишами необходимым финалом для завершения общей молитвы и возможно сильного воздействия на сердца и умы присутствующих, то для достижения этого восторженного состояния дозволяется прибегать ко всевозможным средствам, не одинаковым для различных дервишских орденов. В то [7] время как одни текке считают вполне достаточным для этой цели целыми часами выкрикивать имя и эпитеты Аллаха, другие прибегают к различным более или менее утомительным телодвижениям, а третьи к употреблению наркотических средств и даже гипнотического внушения. Мы остановимся несколько на каждом из этих видов достижения экстатического состояния.

Хотя казалось бы одно повторение имен божиих, даже и продолжающееся в течение нескольких часов, недостаточно для того, чтобы довести до экстаза не только присутствующих, но и отправляющих богослужение, тем не менее мы сами были свидетелями, как в одной из текке Тегерана молившиеся дервиши дошли до полного религиозного восторга, выкрикивая бесконечное число раз: «я Аллах, я ху, я хак, я кахар» и другие из семи аттрибутов Бога, составляющих «телькин». Этому слову, обозначающему совокупность семи эпитетов Аллаха, многие мусульмане приписывают такое таинственное значение, что одно произношение его кажется особого рода священнодействием, подобно тому как факиры буддизма бессмысленным повторением одного таинственного и могущественного слова «Ом» доводят себя до полного экстаза, выражающегося у них нирваною, так и дервиши ислама, перечисляя по своим четкам 7 таинственных имен Аллаха и 99 его свойств, легко входят в экстатическое состояние. Некоторые достигают этого, подобно буддистам, сидя неподвижно и вперив свой бессмысленный взор в пространство, другие заставляя себя при этом стоять целыми часами, подобно старому Али. Еще чаще, особенно в больших текке, экстаз получается при выкрикивании тельки на или тесбиха (так собственно говоря называются четки о 99 зернах, но это название прилагается и к 99 аттрибутам Аллаха), при чем произносящие эти слова дервиши становятся кругом или кольцом — халка, представляющим, по объяснению Вамбери, символ бесконечности Бога, единодушия братства и непрерывного потока одушевления, оживляющего отдельных членов кружка. Шейх в виду того духовного отношения, в котором он находится к своим ученикам, представляет печать или драгоценный камень всего кольца дервишей и, замыкая круг, служит символом исходящего из него потока вдохновения, который, пройдя через братьев, снова возвращается в него. В тех случаях, [8] когда шейх становится не в самом конце или круге дервишей, а вне его и обыкновенно по середине, его уподобляют солнцу, вокруг которого располагаются меньшие подчиненные ему светила, заимствующие свой свет от центрального источника света и вдохновения.

Каково бы ни было место шейха, но из уст его слышатся первые выкрики, повторяемые остальными братьями и постепенно вдохновляющие их. Следующие возгласы начинаются и другими дервишами, но постепенно поддерживаются всеми присутствующими, однообразием и монотонностью выкриков, постепенно иннервируя толпу. Уже через полчаса такого упражнения на моих глазах двое из дервишей стали проявлять признаки восторженности, — закатывать глаза, опускать беспомощно руки и склонять голову на грудь. Через час бормотанья и выкрикивания телькина, уже четверть всех присутствовавших дервишей дошла до экстаза и начала произносить какие-то несвязные и непонятные слова, принимаемые за вдохновение свыше, и производить на месте некоторые телодвижения, которые заставляли подозревать полную ненормальность их психического состояния. Степени экстаза, достигаемые этим путем, не особенно глубоки, и если не принимать во внимание различных слов, считаемых за прорицание и не признаваемых за таковые многими присутствующими, то первыми порывами восторженности, выражающимися потерею сознания некоторых дервишей, и заключается богослужение этого рода дервишей.

Гораздо далее идут так называемые воющие и ревущие дервиши, которых упражнения в повторении телькина имеют далеко не такой невинный характер, как в предыдущем случае. Здесь первые стадии восторженного состояния уже не замечаются, а все стремления молящегося «халка» направлены в достижению полного экстаза. Молитвы этого рода начинаются также простыми возгласами шейха, который постепенно передает свое вдохновение окружающим его братьям, пока эти последние не проникнутся религиозным восторгом, не отрешат своих мыслей от земного и не обратятся к созерцанию небесного. Простые возгласы: «я ху, я хак» превращаются в дикие выкрики, а затем в какой-то звериный рев, в котором уже не замечаются отдельные человеческие голоса. Удары в бубны и игра на рожке ободряют молящихся дервишей; чем быстрее и громче становится их [9] темп, тем чаще и ужаснее раздаются дикие завывания целых десятков голосов. Не видевши этой потрясающей сцены и не слышавши никогда воющих или ревущих дервишей, нельзя и вообразить, до какой степени может изменяться человеческий голос, тянущий одну гамму и повторяющий ее с тяжелым придыханием. Временами рев этот принимает характер настоящего урагана, от звуков которого содрогаются невольно самые привычные слушатели. Уже через четверть часа после такого беснования начинают проявляться признаки экстаза у наиболее слабонервных дервишей; через полчаса не менее половины из них охватывается вдохновением и прекращает свой рев, тогда как более крепкие продолжают все громче и ужаснее выкрикивать телькин под галоппирующие звуки флейты, бубна или барабана. От получаса до целого часа продолжается это беснование, которое выдерживают лишь самые крепкие нервы. Бледные, с налитыми кровью глазами и распущенными волосами, дервиши падают от изнеможения, садятся и вскакивают снова, не уставая уже, осипшим, надтреснутым и глухим голосом продолжать свои завывания. Когда значительная часть священного кольца уже разорвалась и большинство дервишей ощутило сладость религиозного вдохновения, шейх или «пир» прекращает дикое моление.

Не менее тяжелое впечатление на присутствующих производит и другой дикий обряд, совершаемый дервишами других орденов и еще скорее ведущий к цели-достижению большей или меньшей степени экстаза. Вертящиеся, кружащиеся и пляшущие дервиши на всем Востоке пожалуй еще более многочисленны, чем ревущие и воющие их собратия. Обыкновенный танец их называется сикр и охотно посещается не только мусульманами, но и европейскими туристами. Дервиши, отправляющие сикр, становятся также в круг, замыкаемый их шейхом; все они одевают особый род нижнего платья, который можно отчасти сравнить с юбкою балерин или фустанеллою греков. После разных прелюдий под звуки флейты и тарабука дервиши, совершив несколько кругов перед шейхом, получив его благословение и, так сказать, вдохновившись им, начинают свое верчение или сикр: никакие пируеты наших балерин не могут дать и понятия об этом неистовом верчении, которое совершается целыми десятками дервишей. Звуки музыкальных [10] инструментов сперва медленные и слабые начинают увеличивать свой темп и, соответствуя этому последнему, кружение дервишей становится быстрее и наконец до того увлекает их, что они кажутся уже автоматами, вертящимися со скоростью волчка, а не живыми людьми. Сложенные сперва на груди руки приходят также в движение, и исступленные дервиши с опущенными книзу глазами и развевающимися в виде колоколов нижними белыми платьями носятся но зале, совершая все время круговращательные движения, скоро выводящие их за пределы сознания. Трудно себе даже представить, чтобы человек мог вынести такое быстрое и беспрерывное кружение в продолжение нескольких минут, четверти и даже получаса с остановками не более минуты. Правда, нелегко достается бедным дервишам долгая выдержка в сикре; несмотря даже на частые и долгие упражнения, уже после первых пяти минут замечается естественная усталость на лицах многих из участвующих и сверхъестественное напряжение всех сил для продолжения сикра. Бледные с страшными синяками под глазами, с помертвевшими губами и потухающим взором продолжают они свое кружение, несмотря на то, что все в голове идет кругом, что сердце бьется с страшною скоростью, легкие работают вчетверо против нормального, а все тело обливается потом. Я видал дервишей, которые без передышки могли кружиться в продолжение двадцати минут, и за тем после минутного отдыха продолжали с неменьшим оживлением свой сикр. Звуки флейты и тарабука все время продолжают ободрять танцующих, временами замедляя темп, временами же доводя его до полного галоппирования. Кружение дервишей в это время достигает до максимума своей быстроты; даже в глазах зрителей начинает кружиться при виде этих вертящихся наподобие волчка белых фигур, и я по личному опыту знаю, что даже присутствующим при сикре не трудно дойти до экстаза. Страшное напряжение сил, развиваемое каждым дервишем, наконец достигает своего апогея, многие уже не выдерживают сикра и постепенно оставляют залу, другие более выносливые продолжают еще кружиться, пока не упадут от усталости; в конце сикра, когда темп флейты начинает окончательно замедляться, танцуют уже немногие выдержавшие искус до конца дервиши, но за то вид их до того ужасен, что даже вчуже становится жалко этих людей, обрекающих себя [11] добровольным истязаниям. Совершенно помертвелые лица, налитые кровью жилы, белые губы, безжизненные глаза, обессиленные члены, висящие, как плети, и порывистое дыхание, вырывающееся из их груди с жестким шумом, похожим на одышку запыхавшейся собаки, показывают, что нелегко бедным дервишам достается их сикр, на который трудно даже смотреть равнодушно. Но что за дело восторженному дервишу до его телесных страданий, когда он, в замен их теряя сознание, отрешает дух от плоти и испытывает минуты райских наслаждений — полного религиозного экстаза...

* * *

Для возможно скорого и полного достижения религиозного экстаза дервиши разных орденов нередко пользуются обоими описанными способами изнеможения плоти, ведущими одинаково к потере сознания и общению с божеством. Еще кружащиеся или танцующие дервиши чаще довольствуются одним сикром или верчением, не примешивая к нему никаких слуховых раздражений, исключая звуков флейты или тарабука. Дервиши же воющие и ревущие обыкновенно не ограничиваются одним бесконечным повторением на разные лады телькина, но прибегают к различным телодвижениям, ускоряющим потерю сознания. Всего чаще употребляют они качания в сторону всего тела, неистовое махание руками, быстрое движение головы и наконец сильные размахи туловища, сперва быстро наклоняемого вниз почти до самой земли, а затем перегибаемого назад, насколько позволяет гибкость позвоночника. Эти размахи туловища и качания головы, производимые с страшною силою в продолжение целых десяти, пятнадцати минут, сами по себе способны произвести настоящее одурение в головах фанатиков, не перестающих вместе с тем испускать свой дикий рев в такт порывистым телодвижениям. Не мудрено поэтому, что при подобных условиях экстаз начинается скорее, и уже в первую четверть часа беснования можно видеть у некоторых начинающиеся признаки восторженного состояния.

Комбинирование обоих способов приведения себя в экстаз описано было многими путешественниками, но всех ярче и вернее описал подобный сикр мною цитированный [12] Вамбери, который и сам в качестве переодетого дервиша не раз принимал участие в «халке» ревущих дервишей, доводивших себя при помощи долгого верчения до высших степеней экстаза. Так как нам самим не удалось видеть ни разу подобного сикра, мы позволим себе взять описание со слов известного венгерского путешественника.

«После подготовительного периода, в течение которого участвовавшие вдохновляют себя частыми восклицаниями слов телькина, начинается боковое движение тела, усиливающееся вместе с темпом музыки до состояния непрерывной вибрации. Уже это одно усиленное движение туловища и конечностей приводит многих в состояние первой стадии экстаза. У многих при этом кровь бросается в лицо; они дико вращают глазами; опущенная голова движется с такою быстротою, что у слабонервных зрителей невольно начинается головокружение. Во время этих порывистых телодвижений, быстро повторяемых одно за другим, возгласы принимают характер глухого завывающего урагана. Вслед затем дервиши вскакивают со своих мест и начинают кружение или духовную пляску. Подражая вращению небесных светил, они выражают свою радость и восторг в круговой пляске, и вздохами и стонами проявляют свое стремление и жгучую страсть к нему. Кольцо танцующих распадается иногда на несколько маленьких колец, и наконец остается лишь несколько танцоров. Тогда начинается картина крайнего предела экстаза или олицетворенного безумия. Пляшущие приходят в совершенное исступление; бледные, как смерть, облитые потом, с расставленными руками и полузакрытыми глазами кружатся они почти бессознательно во всех направлениях, сбрасывая с себя головной убор и части одежды и, когда тот или другой из них, истощенный страшными усилиями, уже готов упасть, сильнейшие товарищи опять подхватывают его, и шейх, который в это время также оставил свое место и присоединился к толпе безумствующих учеников, ободряет его продолжать пляску. Теперь нам представляется картина самого дикого безумия — настоящий адский танец; плач, вопли, завывания, стоны и вздохи превосходят всякое описание. Сцена эта называется халатом — моментом блаженства, во время которого земное создание, проникнутое божеством, способно к нечеловеческим подвигам». Духовная пляска или радение наших хлыстов и скакунов едва может дать понятие о [13] безумном кружении восточных дервишей; в то время как наши сектанты, хотя и достигают известной степени экстаза, но заканчивают свое радение сценами грубой чувственности и разврата, безумствующие дервиши в состоянии своего «халета» способны на самые жестокие истязания, о которых мы еще будем говорить впереди.

* * *

Кроме этих двух главных способов для достижения экстаза, круговой пляски и диких завываний, соединенных с различными порывистыми телодвижениями, некоторые дервиши Востока прибегают и к другим средствам, действующим не столько на физическую, сколько на психическую сторону человека. Средства эти заключаются в употреблении сильных наркотиков — опия и гашиша, парализующих сознание, но возбуждающих фантазию, а также в известного рода гипнотизации, которою всего легче достигается требуемое «халетом» состояние. С этим последним способом достижения экстаза мы познакомились лишь в последнее путешествие в Египте, тогда как дервишей, употреблявших офиум (опий) и гашиш, мы встречали ранее и в Персии, и в Малой Азии, и на берегах Аравии. Знакомство с наркотиками и гипнотизациею, разумеется, не ново на Востоке и идет из глубины веков в качестве одного из тайных знаний, завещанных еще древними магами и волхвами. В настоящее время нет сомнении, что различные жрецы древности, пользовавшиеся репутациею великих ученых, волшебников и чудотворцев, были знакомы со многими такими сторонами человеческой психики, которые пришлось снова открывать лишь в конце XIX века с большими усилиями и трудом. Древние маги, без сомнения, обладали даже большим арсеналом способов и средств для того, чтобы расстраивать психическое равновесие своих клиентов, чем современные чародеи. Кроме прославленных опиума и гашиша в числе волшебных снадобий, имевших в древности значительное распространение, надо указать на белену, паслен, красавку, дурман, цикуту, борец, мандрагору и многие другие, входившие в состав различных напитков, вызывавших галлюцинации и разнообразные волшебные видения. Нам говорили, что поклонники дьявола — иезиды, доселе вызывающие своего патрона из пещер Синджара, прибегают к [14] помощи какой-то сухой травы, собираемой в горах: бросая эту траву, в огонь священного костра, вокруг которого собирается чающая видений толпа, жрецы приводят эту последнюю в своего рода опьянение, вызываемое наркотическими испарениями, и тогда действуют на собравшихся путем внушения и гипнотизации или пользуясь галлюцинациями, происходящими при этом опьянении.

Нет сомнения, что и некоторые дервиши для достижения «халета», а также для усиления своего влияния на толпу, прибегают к употреблению различных наркотических средств и преимущественно к самым распространенным на Востоке сокам снотворного мака и индейской конопли. Вое наркотические вещества слывут поэтому на Востоке под именем таинства «эсрар», открывающего на земле двери рая непостижимым путем. Одного хорошего сновидения, обусловленного отравлением опием, достаточно для того, чтобы в воображении человека невежественного нарисовать целый мир видений, породить новые идеалы в его миросозерцании и тем дать толчок к развитию новых религиозных идей. На Востоке опий употреблялся издревле для вызывания религиозного экстаза; галлюцинации же, порождаемые этим употреблением, бывают настолько живы, что многими принимаются за сверхъестественные видения, за картины другого будто бы существующего несомненно мира.

Конопля еще более, чем опий, вызывая высшие степени экстаза, может служить орудием для возбуждения страстей и быть верным союзником в руках людей, умевших при помощи ее вдохновлять своих последователей. История знает известную политическую секту гашишинов времен крестоносцев, члены которой были послушными рабами основателя ее из-за одного чаяния безумных наслаждений, доставляемых употреблением сока индейской конопли. Гашишем для возбуждения экстаза во время религиозных преследований пользовались в недавнее время в Персии основатели секты бобистов; дервиши различных орденов — единственные хотя и невежественные хранители многих тайн древней науки магов и волхвов — не могли не ценить волшебных свойств «бенга», под которым в Персии разумеется гашиш. Из своих двух личных опытов и расспросов многих лиц, употреблявших этот чудесный препарат на Востоке, я вывел, что общими психическими явлениями, получаемыми при опьянении [15] гашишем, должны считаться: общее приятное расположение духа, изощрение органов чувств, повышение аффектов, быстрая смена идей, уничтожение понятий о времени, пространстве и даже телесности, видоизменение сознания, иллюзии и галлюцинации и еще чаще волшебные сновидения. Разумеется, всех этих свойств чудесного снадобия достаточно для того, чтобы вызвать его широкое применение у людей, главная цель жизни которых заключается в достижении высших степеней религиозного экстаза.

Два раза в Дамаске и Тегеране я встречал дервишей, приводивших себя в состояние халета употреблением гашиша; в Алеппо, в Сивасе, Триполи и Кайруане и др. городах мне указывали на дервишей, сделавших употребление опиума необходимым для достижения экстаза. Особенное впечатление произвел на нас дервиш Гассан, злоупотреблявший эсраром, которого мы встретили еще в 1883 г. в одной из кофеен Ходейды, в юго-восточной Аравии.

* * *

Высокий, худой, как скелет, на котором просвечивались все кости с зеленовато-желтою пергаментною кожею и бесцветными мутными глазами, хаджи-Гассан пришел в кофейню, где мы с одним из офицеров турецкой службы, образованным молодым человеком, в продолжение нескольких часов делали любопытные наблюдения. Вошедший дервиш, не обращая ни на кого ни малейшего внимания, прошел в самый глубокий угол помещения; уместился на подушках, составляющих его обыкновенное местопребывание, и потребовал обычную порцию эсрара. Несколько затяжек были сделаны безумцем тотчас же, когда ему была подана трубка наргилз, заряженная пилюлею сильного наркотического яда.

Первые затяжки, вполне достаточные для обыкновенного смертного, чтобы погрузить его в состояние невменяемости, не произвели, повидимому, никакого действия на привычного курильщика Гассана. Он стал только более оживленным, и мутные безжизненные глаза его заблистали какою-то радостью... Несколько новых сильных затяжек, сделанных через пять минут после первых, уже привели старого дервиша в состояние, в котором он начал испытывать райское [16] блаженство, отрешившее его от всего земного и унесшее его фантазию куда-то далеко...

Под влиянием охватившего его наркоза, безумец вскочил с подушек и начал медленно расхаживать по комнате, проявляя все признаки сильного возбуждения. Лицо его оживилось, все мускулы на нем заиграли, блаженная улыбка и ярко блестевшие глаза скрасили обострившиеся мертвенные черты дервиша. Вначале грудь его порывисто поднималась, висевшие, как плети, руки стали производить сильные движения, вялая старческая походка заменилась эластическою легкою поступью, старик помолодел десятка на два, на три лет. Мы удивлялись такому быстрому превращению старого Гассана, помолодевшего на наших глазах, в продолжение нескольких минут, под могучим влиянием волшебного эсрара.

Прошло еще несколько минут такого оживления, и старый дервиш, достигший состояния халета, стал бормотать какие-то непонятные слова. Толпа любопытных окружала безумца, жадно схватывая каждый жест, каждое слово Гассана и стараясь придать им то или другое важное значение. На наших глазах разыгрывалась редкая сцена массового безумия, когда люди совершенно на вид здоровые и нормальные, при виде одного экзальтированного безумца, взволновались, радовались и горевали под впечатлением того или другого звука, вырвавшегося из груди дервиша, ставшего для них прорицателем и пророком лишь потому, что он на глазах всех принял изрядную дозу эсрара. Всего минут десять продолжался период предсказаний хаджи-Гассана, но в этот короткий промежуток времени он успел, повидимому, наговорить так много предсказаний, что их хватило не только на всех присутствовавших, но и на вновь вышедших посмотреть и послушать старого хаджу, находящегося в состоянии общения о божеством.

К сожалению, описанною сценою не кончилось «служение» хаджи-Гассана на пользу его окружающим сродичам. В конце периода пророчества экзальтированный безумец начал срывать с себя ветхие одежды и скоро предстал перед присутствующими совершенно обнаженным до пояса. Отвратительно и страшно было вместе с тем смотреть на этот мешок зеленоватой дряблой кожи, наполненный одними костями, который представлял торс Гассана, но еще отвратительнее было видеть, когда сухие руки его, похожие на одни кости без [17] следов даже сухожилий, начали с удивительною и непонятною силою колотить кулаками по исхудалой груди, извлекая оттуда какие-то глухие дребежжащие звуки, словно треск надломленного горшка. К ударам скоро присоединилось еще царапание длинными отрощенными ногтями, которые оставляли по себе беловато-синие полосы на дряблой коже, из которых еле выступали капли крови. Не довольствуясь и этим самоистязанием, Гассан выхватил из рук одного из присутствующих толстую палку и начал ею наносить себе удары по голове, плечам, животу и ногам. Глухо отдавались эти удары в обширном помещении кофейни, наполненной любопытными, но, не видя их, можно было подумать, что палка ударялась в дерево, а не в живое тело. Толпа присутствовавших с благоговением смотрела на это самоистязание дервиша, ободряя его криками «я Аллах » (о Боже!)

Мы не знаем, чем окончился халет Гассана-хаджи, потому что не могли досмотреть до конца этой ужасной сцены и вышли из кофейни; долго еще за нами слышались крики «я Аллах», повторяемые многими десятками голосов; старый дервиш, очевидно, продолжал свое самоистязание во славу Аллаха и в назидание собравшейся вокруг него и поучающейся толпе. По словам моего спутника, халеты подобного рода оканчиваются полным изнеможением фанатика, который наконец не выдерживает и падает, но еще продолжая пребывать в ином мире видений, созданном его фантазиею под влиянием волшебного эсрара.

* * *

Нам остается сказать еще несколько слов о последнем способе достижения экстаза, которым, повидимому, сравнительно редко пользуются для своих целей дервиши Востока. Быть может, применение этого способа и более распространено, но выполнители его производят свои таинственные обряды в тиши своих домов, не вынося на улицу великой тайны гипнотизации, завещанной им из глубины веков. Нам по крайней мере только впервые удалось не только видеть, но даже и слышать о применении гипнотизации для целей религиозного возбуждения и экстаза лишь в последнюю свою поездку на Восток и то благодаря особенно благоприятным условиям.

В знаменитой Каирской мечети Азгар, представляющей [18] род высшего духовного училища мусульман, при помощи некоторых студентов из русских мусульман, я свел знакомство с некиим дервишем Юсуфом, который знал тайну мандеба или гипнотизации, о которой говорил еще известный древний арабский писатель Ибн-Халдун. Я не мог даже добиться, к какой текке принадлежал мой новый знакомец и вообще принадлежал ли он к какой-нибудь дервишской общине. Мало-фанатичные софты из наших татар так обрадовались первому русскому, встреченному ими, что наперерыв старались удовлетворить его ненасытимому любопытству и посвящали во многие тайны каирского ислама, имеющего не мало любопытных особенностей; в числе особенных редкостей меня провели и к дряхлому дервишу Юсуфу, жившему недалеко от Азгара в небольшом домике вместе с тремя своими учениками. Рекомендация софт Азгара, которым он ни в каком случае не мог не доверять, поборола всякую подозрительность Юсуфа, и он за половину египетской лиры, данной ему в бакшиш, согласился нам показать свое искусство, которое до сих пор еще показывал немногим даже из правоверных.

В плохоосвещенной тесной комнате старый дервиш собрал четверых нас (я и трое софт) и трех своих учеников. После долгих предварительных молитв и славословий Аллаху, он вынес небольшой ящичек, доставшийся ему по наследию от его старого учителя хаджи-Ибрагима, прожившего всю свою жизнь в одной из нильских пещер. Ящичек этот сделан был из кости, обернут в зеленую шелковую материю и хранил все принадлежности, нужные для совершения таинства мандеба. Поставив ящичек перед собою, Юсуф приказал одному из учеников сесть напротив его у стены на ковре и приготовиться к восприятию райского блаженства, в которое его должно ввести таинство мандеба. Молодой мальчик, над которым, по всей вероятности, не раз проделывал свои фокусы Юсуф, выглядел крайне болезненным, бледным и с сильно расстроенною нервною системою. Уместивши своего ученика, старый дервиш начал вынимать целый ряд различных предметов, назначением которых было приводить людей в состояние гипноза, в чем я убедился при одном взгляде на таинственные вещи, извлеченные и разложенные перед собою Юсуфом. В числе этих предметов мы заметили несколько [19] стеклянных шариков, маленькие круглые зеркала, черные лакированные камни с изображением позолоченной звезды, круглые белые тарелки с черными магическими треугольниками по середине, различные небольшие флейты и таблицы с кабалистическими знаками и начертаниями. При виде всего этого, у меня как-то особенно защемило на сердце; хотя я и понимал хорошо, что идут приготовления к самой обыкновенной гипнотизации, опыты над которою много раз проделывались на моих глазах, но тут мне казалось, что я нахожусь в вертепе древнего мага или колдуна, собирающегося вызывать духов или творить различные чудеса перед глазами верующих в него адептов.

Достаточно вдохновившись и приготовившись частым повторением различных имен Аллаха к совершению таинства мандеба, Юсуф роздал по флейте своим двум ученикам и приказал им наигрывать какую-то очень монотонную и усыпительную мелодию. Под звуки этой последней старый дервиш встал и, держа в руках небольшую стеклянную палочку, подошел к приготовившемуся к восприянию внушения ученику. Однообразный такт мелодии, тихая поступь Юсуфа, медленное наклонение его туловища к голове ученика, еще более медленное помахивание палочкою перед его глазами и какие-то нашептывания, делаемые почти под самое ухо мальчика — все это производило сильное впечатление. Когда Юсуф отошел от мальчика, этот последний уже сидел, наклонившись несколько вперед и провожая полузакрытыми отяжелевшими глазами старика. Вслед за тем дервиш стал поднимать лежавшие перед ним предметы и ставить их в фокус к зрительным очам устремленных на него глаз ученика. Не прошло и нескольких минут, как мальчик, еще долго глядевший на тарелку с магическим треугольником, вдруг откинулся несколько назад и застыл в этой позе, словно человек, пораженный скоропостижною смертью. Вместе с этим мы начали замечать, что и остальные два мальчика, игравшие на флейтах, стали постепенно замолкать и что все внимание старика было устремлено на них. Держа в обеих руках по таблице с таинственными золотыми начертаниями и не спуская своего острого пронизывающего взора с засыпающих учеников, Юсуф стал медленно подходить к этим последним, проделывая род пассов над их склоняющимися головами. Не прошло [20] и пяти минут после усыпления первого мальчика, как и двое других были приведены в глубокое гипнотическое состояние.

Усыпив всех своих учеников, Юсуф попробовал произвести и над самим собою род автогипноза, что ему удалось до некоторой степени. В продолжение нескольких минут мы четверо, находившиеся в нормальном состоянии, оставались в неопределенно-глупом положении относительно четверых других, впавших в каталептическое состояние.

К счастью нашему, Юсуф, усыпивший себя глядением на золотую звезду черного камня и два стеклянных шарика, недолго пребывал в гипнозе и после нескольких минут глубоко зевнул, открыл глаза и приподнялся на своем месте, на котором еще недавно сидел, окаменевши, как статуя... Несколько оправившись, он стал нам показывать чудесные свойства, которые придают человеческому телу таинство мандеба. Он колол булавками и кончиком ножа, прижигал спичками бесчувственное тело учеников, показывал опыты с восковою неподвижностью членов и многие другие эксперименты, которые он считал фактами, доказывающими великую таинственную и чародейскую силу его искусства, унаследованного от хаджи-Ибрагима, а этим последним от ряда других отшельников, хранивших, как зеницу ока, мудрость и знание древних магов и волхвов. Старый дервиш, показывая свои тайные знания, думал, что он единственный человек в мире знал тайну мандеба, и видимо гордился этим перед нами. Разумеется, не могло придти и в голову старому Юсуфу, что молодой гаур в душе своей подсмеивается над самомнением старика, не проникаясь вовсе благоговением к его тайному знанию (перед которым трепетали даже многоученые софты Азгара), уже по одному тому, что в неверном Франгистане видал много раз действие, производимое мандебом. Знакомство с этою великою тайною человеческой природы пришло к гяурам, разумеется, не из пещер Востока и старых дервишей, сберегавших великое знание древности, но все-таки таинственные гипнотические явления в Европе до сих пор производят не менее впечатления даже на образованных людей, чем на невежественные массы народа — чудесные свойства мандеба... [21]

Изо всего вышесказанного видно, что одною из главных целей, достижения которой различными способами добиваются дервиши всевозможных орденов Востока — есть достижение экстаза или такого состояния, в котором, по убеждению мусульман, душа человека, отрешаясь от всего земного, улетает в другой мир и входит в близкое общение с божеством. Видимо это общение оказывается в полном презрении ко всем земным благам и всяким мучениям тела, и в полной готовности даже умереть во время экстаза, чтобы из этого блаженного состояния перейти прямо в рай Магомета.

Мы не можем, разумеется, постигнуть того психического наслаждения, которое вкушает дервиш, достигнув тем или другим путем состояния экстаза, но мы думаем, что сумма его очень велика, потому что ради минут блаженства, даваемого подъемом религиозного восторга, многие почтенные дервиши подвергают себя всевозможным лишениям, самоистязаниям и даже смерти. По личным ощущениям, полученным от употребления опиума и гашиша, разумеется, нельзя судить с полною достоверностью о том, что испытывает в религиозном экстазе восторженный мусульманин, но нельзя ее признаться, что сумма наслаждений, даваемых опасным «эсраром» даже образованному европейцу, слишком достаточна для того, чтобы не желать вторичного его употребления.

Как бы то ни было, но психическое удовлетворение и наслаждение, испытываемое дервишами в моменты халета, остается скрытым от присутствующей толпы, могущей о том догадываться лишь по блаженству, разливающемуся на лицах достигших экстаза дервишей. Гораздо более доказательным для толпы является то самоотвержение, с которым эти последние подвергают себя различным мучениям, не выказывая при том самого вида испытываемой боли. Самоистязания во время халета, как у одиночных, так и собирающихся в кольца дервишей, составляют довольно обычное явление на Востоке и производят самое сильное впечатление на присутствующих, видящих в этом презрении к телесным мучениям не только доказательство святости дервишей, подвергающих себя различным мучениям, но и того райского блаженства, которое испытывают они в минуты экстаза, не чувствуя самых сильных степеней боли, повидимому, лишь увеличивающей психическое наслаждение.

Мы видали уже при описании обрядов ревущих и [22] вертящихся дервишей, что общая молитва требует от этих последних страшного напряжения всех физических сил, граничащего с самоистязанием; одно бесконечное кружение в течение четверти или целого полчаса или столь же продолжительное махание головой достаточны для того, чтобы причинить самую сильную головную боль и совершенное отупение завертевшегося до упада фанатика. Мы видели также самоистязание Али и еще большие терзания плоти, которые производил в своем наркотическом экстазе хаджи-Гассан; мы слыхали еще о более жестоких мучениях, которым подвергают себя различные дервиши во время халета, но самим, нам не приходилось присутствовать при них. Мы должны поэтому заимствовать их описание из того же самого Вамбери, который много лет странствовал по Востоку в костюме бродячего дервиша.

«Во время халета, говорит этот путешественник, когда земное создание, проникнутое божеством, становится способным к нечеловеческим подвигам, совершаются самые ужасные сцены самоистязаний, которые теперь можно видеть еще только в Индии и на Востоке. Дервиши некоторых братств — схватывают приготовленные заранее острые ножи, копья или мечи и наносят себе ими такие глубокие раны, что кровь льется с них ручьями. У других братств, преимущественно у руфаев, безумствующим подносят горячее железо. Шейх бормочет молитву над раскаленным металлом, дышет на него, остерегаясь при этом однако коснуться его губами, тогда как дервиши схватывают его, лижут, кусают, держат между зубами и наконец охлаждают его в своем рте. Я сам видел, как один из подобных безумцев схватил горящий уголь из горшка, положил его в рот, продержал его там несколько времени и затем выплюнул уже совершенно охлажденным. Члены известных орденов мусульманской Индия хватают зубами ядовитых змей, раскусывают их на несколько частей и иногда даже проглатывают их. В Египте до сих пор во время различных религиозных процессий дервиши одного ордена предоставляют своему шейху проехать на лошади по их собственным телам, распростертым на земле. При этом происходит такой треск и хрустение, которые не могут заглушить даже безумные возгласы: "Я Аллах, я ху, я хак" и [23] дервиши утешают себя в поломанных членах сознанием совершенного богоугодного подвига».

В Египте также до сих пор существуют различные дервиши, которые в доказательство своей святости едят камни, железо, битое стекло, режут себя ножами, носят под мышкою горячие уголья, позволяют кусать себя скорпионам и ядовитым змеям. Фанатики уверяют при этом, что они не только не чувствуют никакой боли, но и ото всех этих поранений не остается ни малейшего следа. В других братствах все ужасные поранения, получаемые во время халета, излечиваются очень легко; по окончании беснования, все пострадавшие подходят к шейху, который смачивает рану своею слюною, дышет на нее, бормочет какие-то молитвы и, как уверяют на Востоке, самые тяжелые раны и ожоги излечиваются в одни сутки, и фанатики готовы подвергнуться новым ужасным мучениям. Разумеется, во всех фактах подобного рода надо различать настоящие самоистязания, производимые под влиянием экстаза, и разнообразные фокусы, проделываемые и нашими престидижаторами, тоже едящими стекло, отрубающими себе члены и берущими в руки и зубы раскаленный металл.

Особенного, повального распространения все эти самоистязания достигают в Персии во время праздника Шахсей-Вахсей, отправляемого и нашими персиянами Закавказья. Многим европейцам приходилось быть свидетелями тех ужасных добровольных мучений, которым подвергают себя нафанатизированные и экзальтированные мусульмане, шииты, скорбящие о смерти своего пророка Али. В этих самоистязаниях часто принимают добровольное участие не только дервиши, но и миряне, думающие своею кровью принести самую приятную жертву Аллаху.

Тяжелое и отвратительное зрелище, едва переносимое даже для человека с крепкими нервами, представляет процессия фанатиков, во время празднеств Шахсей-Вахсей. Дервиши и их подражатели в добровольных мучениях идут во главе огромной, движущейся с дикими криками по всем улицам города, толпы. Все самоистязатели одеты в длинные белые одеяния, с обнаженными руками, грудью и плечами; в руках они держат острые сабли, ножи и другие предметы для самоистязаний. С громкими криками «Али, Али», возбужденные до высших степеней религиозного экстаза, они [24] ударяют себя обнаженными саблями и менами по голове, плечам и даже груди; кровь обильными струями льется по белоснежной одежде, постепенно окрашивая ее в багровый цвет. Восторженные крики толпы, приветствующей каждый удар самоистязателя, подбодряют их и побуждают к новым мучениям, переносимым без жалоб и стонов в честь Аллаха и его пророка Али. Другие фанатики, не довольствуясь одними ударами, обременяют себя ужасными орудиями пытки. Обыкновенный наряд такого рода самоистязателя состоит из нескольких длинных железных игл, которыми они прокалывают себе насквозь большие складки кожи, и на выдающихся концах которых они надевают еще кольца, гири и другие тяжести, еще более увеличивающие мучения. При каждом движении безумцев тяжести, навешанные на иглы, раздирают кожу, иногда вырывают целые куски мяса, но экзальтированные фанатики, обливаясь кровью и испытывая ужасные мучения, медленно двигаются, славословя Бога и его пророка Али. Некоторые безумцы, чтобы еще более усилить свои мучения, нарочно встряхивают конечностями и плечами, обремененными иглами, тяжестями и цепями, и даже подпрыгивают, радуясь тому, что еще сильнее по их белым одеждам льется алая кровь. Во время Шахсея-Вахсея в Реште, мы видели безумцев, которые носили на своей груди, боках, плечах и руках до двадцати игол, пронизывающих кожу и обремененных различными тяжестями. Некоторые, не довольствуясь и этими истязаниями, увешивают еще свою шею огромными цепями, тяжелыми гирями и разными угловатыми предметами, впивающимися в тело. Есть фанатики, которые ко всем этим истязаниям, прибавляют еще удары саблями по лбу, втыкание небольших гвоздей и игол в тело и прижигание кровавых ран горячими угольями. Страшные крики: «Аллах, Али» стоят стоном над окровавленною толпою безумцев, двигающихся медленно от одной мечети до другой, вызывая не только клики одобрения, но и проявление фанатизма среди других фанатиков, торопящихся примкнуть к рядам самоистязателей.

Вся эта сцена, некоторых подробностей которой мы даже не в состоянии описать, произвела на меня самое сильное впечатление, которого не забыть никогда; праздник Шахсей-Вахсей и его страшная процессия были самыми ужасными картинами, которые я только видел на Востоке, и повторения [25] которых не вынесли бы даже мои крепкие нервы. Дикое безумие и фанатизм, проявляющиеся при этом празднестве, служат лучшим примером того, на что способен человек в минуты религиозного экстаза.

Немногие европейцы, свидетели ужасных сцен казни бобистов в Персии, оставили свидетельства тому, как умеют умирать не только восторженные дервиши, но и простые последователи «Боба и прекрасной Церрины Тадж». Все захваченные сектанты были разделены между высшими сановниками государства, дабы шах мог наглядно судить о преданности своих подданных и об их искренной верности по тем наказаниям, которым они будут подвергать свои жертвы. Каждый из сановников принял это к сведению, и начались пытки, от которых волосы становятся дыбом. Один из придворных приказывал резать перочинным ножиком своих пленных; другой их медленно душил, или разрубал на части; третий закалывал руки и ноги в кандалы, а тело приказывал рвать на куски плетьми. Дети и женщины проходили между фалангой палачей, которые жгли им тело зажженными фитилями. Среди безмолвия обезумевшей от страха толпы, только раздавались крики мучителей и замиравшие голоса мучеников, певших: «Во истину мы пришли от Бога и возвращаемся к нему!».

Все эти ужасные сцены, напоминающие времена гонения на христианство и героизм мучеников во имя Христа, разумеется, были бы невозможны, еслибы фанатиков Востока так же, как и этих последних, не поддерживала в страшных физических мучениях высшая степень религиозного экстаза.

* * *

Очень естественно теперь приходит вопрос относительно того впечатления, которое производят все эти самоистязания дервишей, весь героизм современных мучеников ислама, на окружающую их толпу, свидетельницу самых ужасных добровольных мучений. Уже из предыдущего мы видели, что окружающие далеко не индифферентно относятся к самоистязаниям фанатиков, подбодряют их своими криками, славословием Аллаха, а по временам до того проникаются возбуждающим примером, что присоединяются к числу [26] безумцев, подражая их самоистязаниям. Халеты мучащих себя дервишей имеют таким образом весьма разнообразное значение; с одной стороны они выгодны для самих дервишей, как хорошая статья дохода, всегда обильно поступающего во время их беснования от многочисленных посетителей текке в часы халета, а с другой — поддерживают в массах народа угасающий фанатизм, без которого не может держаться прочно ислам. Самоистязания дервишей кроме того доставляют известное самоудовлетворение этим последним, достигающим при халете высших степеней экстаза — этого райского блаженства фанатика, и мало того поддерживают в народе убеждение в великой святости дервишей, их угодности Аллаху и необходимости поддержания обителей — текке, в которых совершаются такие чудеса.

«Многие больные и хворые, — говорит Вамбери, — ищут исцеления в предполагаемой чудодейственной силе халета, и нельзя себе представить более отвратительного и вместе с тем более комического зрелища, как видеть всех этих больных женщин и детей, толпящихся вокруг беснующихся, покрытых пеною и потом дервишей и прижимающих больную руку, больной глаз и т. д. к одежде безумцев». Мне самому приходилось видеть не раз, как к тому или другому безумствующему дервишу через окружающую его толпу протискивались не только больные, но и здоровые, в чаянии получить истекающую из него благодать. Некоторые, сбросив с себя на половину одежды, бросались на пол и, распростершись на нем, ожидали, чтобы полы беснующегося в халете дервиша не только коснулись, но и прошли по их конечностям и спинам. Один раз в Каире мне удалось видеть в толпе танцующих дервишей, как на спине одного из таких распростершихся фанатиков массивный безумец танцовал свой священный сикр, тогда как несчастный лежал неподвижно, хотя под ногами дервиша хрустели его кости. Бывают случаи, когда безумные матери бросают своих детей, чтобы их попирали ноги кружащихся в бешеном сикре дервишей. Фанатики не церемонятся своими тяжелыми ногами касаться даже подложенных на бараньих шкурах детей. Прикосновение ног дервишей, находящихся в халете, по вере мусульман, излечивает все недуги и ни в каком случае не может повредить ребенку, потому что Аллах невидимо оберегает его. [27]

Крепкая вера в святость дервишей и особенно их шейхов творит на Востоке великие чудеса; бывают случаи, говорили мне не раз добрые мусульмане, что прозревали даже слепые, когда их глаза были смачиваемы слюною или пеною, собранною во время халета в текке. Возвращаясь с халета, шейхи могут проехать по тонкому стеклу, не повредив его, переехать десятки лежащих под ногами их лошадей малолетних детей и двигать самые камни одною силою своего взгляда, созерцавшего Аллаха. Много и других вещей, рассказываемых на Востоке, относительно шейхов и дервишей, можно было бы привести, но нельзя не прибавить, что в настоящее время, даже среди правоверных, но более или менее интеллигентных мусульман, является критическое отношение ко всем беснованиям дервишей. Уменьшение числа посещающих текке во время халета замечается повсюду на Востоке, и дервиши в праве жаловаться теперь на оскудение веры среди мусульман, которой не могли поддержать даже такие страшные обрядности, как безумные беснования дервишей. В больших текке Константинополя и Каира во время совершения священного сикра, нередко большинство присутствующих составляют европейцы; самое открытие такке для этих последних состоялось вследствие сокращения доходов, прежде обильно доставлявшихся мусульманами при посещении халета. Нередко в настоящее время слышатся даже авторитетные голоса среди мусульман, осуждающие безумия, творимые дервишами, как подрывающие, но вовсе не возвеличивающие ислам.

Дервишество, повидимому, пережило свои прежние славу и значение; оно падает постепенно и повсеместно на Востоке, и новообразующиеся секты и ордена обновленного ислама почти не знают дервишей. Покойный махди Судана, Мухамед бен-Ахмед, основавший огромное теократическое царство внутри Африки, по всей вероятности, был одним из последних знаменитых дервишей. Многочисленные последователи суданского махди, которые своею кровью купили все победы над внешними и внутренними врагами махдизма и помогли лжепророку основать царство дервишей, в настоящее время потеряли самое это название и, вместо священного звания дервишей, получили титулы «защитников веры», «братьев и друзей». Могущественнейшие ордена обновленного ислама и во главе их сильный союз [28] сенусситов, которым, по всей вероятности, принадлежит будущее религии Магомета, основывают свою силу на принципах, прямо противоположных дервишизму. Появление среди этого последнего людей, подобных старому Али, не знающему различия между ближними и любящему одинаково мусульманина, язычника и последователя Христа, также знаменует падение дервишизма, созданного для поддержания непримиримого фанатизма в исламе. Вполне разумный принцип, положенный в основание различных братств и орденов дервишей, при ином освещении, может привести к выводам, пока еще не признаваемым в исламе. «Много разных путей у Бога, но, как ни различны они, все они хороши и благотворны, если только ведут к нему». Быть может, на основании этого принципа, толкуемого вполне разумно Али, старый дервиш, изгнанный за свои альтруистические идеи из родного текке, и говорил приведенные нами в самом начале золотые, непонятные в устах мусульманина, слова: «все люди одинаково равны и ничтожны перед Аллахом, потому что они все дети его, без различия национальностей и вер. Али любит одинаково всех людей и ненавидит лишь тех, кто забыл и не почитает Аллаха».

А. ЕЛИСЕЕВ.

Текст воспроизведен по изданию: Среди дервишей // Русский вестник, № 8. 1894