ГАМАЗОВ М. А.

ПИСЬМО ИЗ ПЕРСИИ

Лагерь на развалинах Сузы. 9 февраля 1851.

Вот уже четвертый день, как мы пришли сюда и стали лагерем на возвышенном и огромном кургане, в котором почиют останки библейского города, — и у подошвы которого находится уединенный памятник, сооруженный, по преданию народному, над могилою пророка Даниила. Нельзя себе представить приятнее места, особенно в это время года: с высоты холма, на котором мы стоим, прямо из моей палатки, открытой на обе стороны, по самые края отдаленного горизонта, глаза привольно пасутся по неизмеримой и гладкой степи, покрытой в эту минуту молодой, свежей травой... а с севера и востока уже далекие от нас Луританские горы высовывают из за горизонта снежные макушки, на которые даль набросила свою бледно-фиолетовую дымку. Прямо против меня, у ног памятника пробирается речка Шаур, полускрытая от глаз моих высокою чащею тростника; и по степи там и сям сверкает серебро широкой Керхи и множества канавок, орошающих рисовые ноля; и движутся бесчисленные стада баранов, посылая ко мне отголоски блеянья и крика пастухов... и с важностью выступают косолапые верблюды, надменные и безмысленные как турки, наигрывая по временам на своем расстроенном контрабасе... Право, пение неуклюжего верблюда так похоже на скрып инструмента, о котором я говорю, что можно представить, будто бы животное заключает в широких боках своих ребенка, пилящего смычком по худо натянутым струнам лопнувшего контрабаса. — Самое строение памятника очень недурно, окруженное живописною семьею пальм.

Кроме того вблизи насыпи, с другой стороны, еще один памятник, а вдали в степи два-три других. Далее, глаз угадывает сады Дизфуля и самый город. Наверху, около лагеря и внизу зелень так ярка, воздух так мягок и обаятелен, пение птичек так весело, звон колокольчиков на лошаках, идущих к водопою, так музыкален и так приветно знаком памяти о милой Россия, о милом детстве, что казалось бы чего лучше и желать!

Когда *** выехал вчера с людьми покататься по степи и выгнал стадо кабанов, и когда, рассыпавшись, всадники пустились в погоню за хрюкунами, стреляя по ним из пистолетов и ружей, а потом от них ударились за чекалкою, а с другой стороны две лисицы, сидя на хвосту, с любопытством глядели [137] на охоту, не страшась гончих, занятых другою дичью, — картина степи с высоты, с которой я любовался ею, оживилась несказанною прелестью. Дичи здесь многое множество, и чем особенно замечательна Суза, это — львами. Каждый вечер раздастся их торжественное гауканье. При звуке этого могучего, звонко в тишине ночи раздающегося голоса, по вас пробегает невольный трепет; рука как бы ищет крючков, чтобы застегнуться, конь дрожит под попоной, переставая жевать солому, и топорщит уши. При наступлении сумерек, лев выходит на добычу и криком своим старается спугнуть робкую дичь, чтобы ринуться на спасающихся и давнуть их сильным зубом, и таким образом пробегает в ночь неимоверные пространства, так что то вы услышите его зык то за 500 и менее шагов, то, минуту спустя, за версту, за две и гораздо далее. У здешних арабов поверье, что 7 львов стерегут по очереди гробницу пророка Даниила, не допуская разрушить ее. Вчера вечером мы слышали также ярое мяуканье рыси, обыкновенно возвещающей льва (по здешнему поверью). В здешних водах огромная и отличная рыба.

Англичане ушли отсюда вчера, в Мохаммеру; они здесь рылись как кроты, и недаром: множество оснований неимоверной толщины и превосходной работы колонн из дикого камня, таких же, как в Персеполисе, вышли на свет Божий под усилиями их кирок, и ясно подтверждают предположение о местности ранневесенней столицы Артаксерксов и Дариев. На том самом месте, где стоит моя палатка, и где беседую я в эту минуту с вами, очень вероятно, беседовал некогда Александр Македонский с своими ветеранами, оставляя их здесь, в числе 1000 человек, перед возвращением своим в Вавилон; потому что мы стоим на самом холме, который надо, по всей вероятности, принять за цитадель Сузы... Сейчас еду покататься на своем новом коне, подаренном мне Сулейман-ханом. Славный, кровный и приятной езды арабский конек, едва ли не лучший из всех подаренных им...

Старик Чрезвычайно приятный человек: прекраспос лицо его, веселый нрав и простое чистосердечное обращение всех нас привлекли к нему...

Через несколько часов.

Я только что воротился с катанья, проездив часа два с половиною, и сняв общий вид холмов Сузы и двух памятников. Конек прелесть, рыжий, небольшой, как и все арабские лошади, но весел, мягок на ходу, крепок ногами, послушен узде... Я его прозвал Сехам (стрела), по названию, которое дано шахом Сулейман хану — Сехам-ед-доуле (стрела государства). Но и [138] старый мой серый багдадец чудо; я его не продал бы ни за какие деньги в дороге. По крутым каменистым горам ли, во гладкой ли степи, надежный, бодрый ходок и одарен превосходным шагом, и сверх того красив. Одним словом, экипаж мой щегольской и приятный в деле... А вот и чекалки затянули свои вай, вай, точно персиянки на могилах мужей своих (только что схороненных). Ай, ай, ай, какие жалости!... Но возвратимся к Сулейман-хану. Однако, прежде я спрошу вас, знаете ли вы, что такое Мумия и Тенги Такоу? Случай вел меня дорогою из Керманшах в Дизфуль, мимо горы Перрун Перриз, которой мумия славится после Такоуской. Старик хан предложил нам, когда мы бедствовали в Алигиджане, достать мумии из Перрун Перриза, которая от нас была всего в каком нибудь часе. Он рассказал нам о достоинствах этого вещества залечивать переломы, и даже предохранять от них, если носить мумию на себе, и прибавил к этому то, что, впрочем, я и прежде ужь слышал в Персии и читал в их книгах, что мумия ценится наравне с золотом, если не выше; что персидские шахи сохраняют ее с особенным тщанием в своих сокровищницах, что ее очень мало хорошей; что лучшая достается в одной Бахтиярской горе, близь Бехбехана, а что потом следует перруй-перризская; что здесь добывает ее одно семейство, что другой никто не знает к ней доступа; что ее достают только в августе месяце, и что, наконец, в год наберется ее разве с кулак. За тем он послал человека, и сам добыватель принес к нам несколько кусков, за что заплатили мы довольно дорого. Прочитав ваше письмо, я обрадовался, что обладаю куском этого удивительного произведения природы; но, желая узнать что нибудь о Тенги Такоу, полагая, что, может быть, такого и имени нет, я в прощальный визит спросил у Сулейман-хана, не слыхал ли он о Тенги Такоу. Он отвечал мне, что не только слыхал о ней, но что был сам у подошвы этой горы, находящейся близь Бехбехана, и что посылал туда нарочного за мумией. Посланный должен был нагой совершить это путешествие, потому что разбойники, тамошние жители, обобрали бы его наверное. Сулейман-хан вызвался мне дать мумии и прибавил, что он прикажет сделать футлярчик, чтоб ловчее возить ее с собою. Он подтвердил о достоинствах мумии все мной слышанное, говоря, что испытал сколько раз на себе истину доброты ее, что прежде Такоу давала мумии не более, как с яйцо; но по смерти Фетали-шаха гора в том месте разрушилась от землетрясения, и мумии набирается теперь целый бараний мех. Я сочинил Сулейман-хану письмо по армянски, чтоб поблагодарить его за его ласки... [139]

Ах, как хороша здесь природа! Но, увы! я любуюсь на нее сквозь синие очки, взятые мною против снега и потому, что белые уже давно все переломалась.

11 Февраля.

Вчера был у нас в лагере совершенный праздник: с утра, степь под самым нашим курганом и около памятника возилась и кишила. Прикочевавшее сюда племя арабов разбило свои сто пятьдесят черных палаток и распустило вокруг волны своих бесчисленных стад. Бараны, буйволы, верблюды, ослы, кони, ребятишки закопошились по всем направлениям. Блеяние, мычание, ржание, звон колокольчиков, визги и крики народа составляли нестройный концерт, который на этом расстоянии потерял свою резкость и был даже приятен. Но вот крики все гуще, все сильнее, оглушительные гул стоит над степью и несется далече. Я было думал, что арабы томят куропаток, по их обычаю, стараясь их поймать руками, но вдруг имя льва раздается в ушах моих. Я выпрыгнул из палатки и с самого края кургана, на котором торчат палатки, вместе с прочими, уставил в степь свою двойную трубку, крича во все горло: «где лев? где лев?» Картина чудная открылась нам с высоты холма, откуда любовались мы ею как с высоты амфитеатра. Заметьте, что это было в полдень, в самую восхитительную в мире погоду. Сотни арабов, покрывая собой огромное пространство, в своих живописных ветошках, часто полунагие, неслись все по одному направлению, потрясая над головою саблями, дротиками, ружьями и испуская пронзительные клики. Лихие всадники вились по тому же направлению. Женщины около палаток, следя взором за движением сцены, кудахтали напропалую свою оглушительную ноту, сопровождающую все явления тревоги и горя, и радостей и празднований арабов. Но вот волны народа отпрянули с ужасом, большая часть ударилась в побег: это лев поднялся из своей засады и, высоко подняв могучий хвост свой, запрыгал яро вдоль канавки; но раздается выстрел — и лев, раненый в бок, обрывается в яму; народ снова наступает, испуская вопли; но лев снова прядает вверх, и арабы бегут. Смельчаки, однако, шлют в него пули одна за другою и наконец успевают набросить на него петлю смерти. Бедный лев! поплатился же ты дорого за верблюжью шею, которую свернул полчаса тому назад для своего завтрака. Все арабы бросились насладиться последними минутами злого врага, пораженного ими. Мы тоже кинулись верхом вниз с холма и через две минуты было на поприще боя. У льва уже не было ни хвоста, ни ног: ими помавали над головою [140] торжествующие победители, выплясывай и жестоко коверкаясь, и мыча свою дикую воинственную песнь. Шейх сделал нам пишкеш из убитого чудовища; и арабы мигом встащили его в лагерь ваш и, положив на землю, живописной толпой окружили его, а в кружку очутились два цыганенка в женских платьях и под щелканье трех инструментов (два барабанчика и скрипка) пустились над бездыханным телом убитого зверя топать босыми ногами и кувыркаться на руках по обломкам кирпичей древней Сузы, стуча кастаньетками... Сущий был праздник!..

М. Г.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо из Персии // Современник, № 6. 1851

© текст - Гамазов М. А. 1851
© сетевая версия - Thietmar. 2016
© OCR - Иванов А. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Современник. 1851