СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПУТЕВОЙ ЖУРНАЛ

Е. И. ЧИРИКОВА

ПРЕДИСЛОВИЕ

По рассказам и описаниям жителей, дорога, идущая от Джезире на Сыырт, Битлис, Диадин и до Баязида, а также и та, которая идет на Мосул, через города Джуламерик и Ват, чрезвычайно гористы и трудны даже для караванов.

Задержанные проливными дождями, Русские провели здесь 8 томительных дней, в течении которых термометр колебался между + 14 и + 25°.

Отсюда к Мосулу идут две дороги, одна на Захо, опасная в это время года по трудности и опасности переправы через полые и стремительные воды двух притоков Тигра, Хейзель и Захо; другая, на Перишавур, рукав Тигра, состоящий из соединения этих двух рек, также представлявшая опасности, но уже со стороны грабительских обычаев летучего арабского населения.

Русские выбрали последний путь.

19 Апреля у бедной халдейской деревни Хараврешк; 7 ч.

20 Апреля у переправы Пейшавура или Перишавура; 2 часа. Перейдя через мост по брошенным на устои жердям, вертевшимся под ногами животных, при чем одна курдская лошадь скатилась с них в быстрые и на большой глубине несшиеся воды реки, они дошли до широко разлившегося Перишаура. Опасная переправа через него произведена была на маленьких келеках. Животных, после долгого упорства со стороны погонщиков, устрашенных разливом и требовавших, [L] чтобы их отпустили в обратный путь, переправили вплавь. Река в этом месте не имела впрочем более 200 сажен и келеки, связанные из 30 мехов и подымавшие до 50 пудов клади, употребляли всего около 10 минут от одного берега до другого. Верховые лошади, которых с келека держали за поводья, плывя, грудью упирались в келек и ускоряли этим ход его минуты на 2, на 3. Караванных животных перегоняли лавой, причем погонщики, ложась на ремень или веревку, связывавшие два меха, плыли за ними, понукали их криками и маханием рук; лошаки шли дружно; с лошадьми же, норовившими выбраться на оставленный только, что берег и унестись в степь, хлопот было много. Наконец и вечеру все, и люди, и животные, и багаж были на том берегу и все обошлось благополучно.

21 Апреля в местности Бервер, в соседстве летучего курдского кочевья; 5 1/2 ч.

22 Апреля у богатой Езидской деревни Семиль, местопребывания Езидского старшины Шейха-Хамеля, племени Денадийе, имеющего в ведении своем до 20 деревень, расположенных на близком одно от другого расстоянии; эти места очень обработаны. Главный же их шейх живет в Хатаре (Нatara), на правом берегу Тигра, на высоте Семиля.

24 Апреля, переночевав между деревнями Кани-ширин и Фильфиль — 9 час, Русская Комиссия подошла к Тигру, имевшему тут до 120 саженей ширины, 5 час; на другом его берегу она увидела город Мосул, холм пр. Ионы и курганы Ниневии.

Комиссия прошла досюда от Самсуна 257 1/2 часов или около 1550 верст.

Переправились на больших надежных плотах, забранных с одного края высокою обшивкою, в виде кормы.

Город издали имеет вид груды развалин; по средине его возвышается необыкновенной величины и немного скосившийся минарет мечети Джирджис пейгамбера (пророк Георгий); [LI] о памятнике Неби-Юнуса (пророка Ионы) и предместии Нинуа, а тем более о курганах библейского города, описанных Боттами, Лейардами и другими, было бы излишним распространяться.

Русские посетили окрестности, знаменитое поле Арбелл (ныненший Эрбиль) и величественные остатки древности в раскопках Куюнджука и Хосрабада. Неподалеку от Мосула было еще одно замечательное место Дейр-эль-Хенафис (монастырь жуков); но поездка туда не состоялась.

Сухим путем от Мосула до Багдада считают 90 часов или около 450 верст; на келеке проплывают это пространство обыкновенно в шестеро суток. Караванная дорога между этими двумя городами проходить по восточной стороне реки, на Карагош, Эрбиль, Алтун-Кепрю, г. Керкук, Джанлы-шах; далее, да правому берегу Диалы, главного притока Тигра.

До наступления сильных жаров, в воде не может быть недостатка, так же как и в подножном корме.

От Багдада караванный путь переносится по плашкаутному мосту через Тигр и следует правым или западным его берегом прямо на юг по направлению к городу Хилле, где переправа через Ефрат — на лодках, келеках или дуфах. Далее, все-таки по направлению к югу, дорога соединяется, около Мешхед-и-Али (Неджефа), на окраине пустыни, с большим Алепским трактом и тянется вдоль Ефрата при повороте его на восток к Корне на соединение с Тигром, оставляет его и жмется ближе к древнему руслу этой реки, идущему западнее; потом оставляет и его и, поворотив на восток и арабскому городу Зобеиру, приводить наконец к Басре.

Комиссия предпочла сухому пути плаванье по Тигру.

10 Мая, сев на громадный келек, нарочно для нее построенный из 500 мехов, с будками для приюта и общим [LII] холщевым навесом от солнца, Комиссия поплыла вниз по Тигру по направлению к Багдаду.

Сильное течение кружило келек, управляемый двумя громадными веслами с гребалом из камыша, и уносило его с быстротою 15 верст в час. Конвойные баши-бозуки, сидя багдашем, т.е. со скрещенными под собою ногами, предавались на нем кейфу; русские путешественники отдохнули бы тут под навесом келека от трехмесячного тяжелого похода, и плаванье по Тигру показалось бы им приятнейшею наградою за перенесенные на Тавре мучения, еслибы хоть на минуту оставили их в покое мухи, комары и мошки, при 30° жара. По ночам бросали якорь посреди реки, не причаливая к берегу из опасения вороватых Арабов.

Вот места и предметы, скользнувшие мимо их в течение плаванья. Для осмотра некоторых из них Русские выходили на берег:

Часах в трех от Мосула — нефтяные ключи Хаммам-и-Али. с купальнею и зданием, в котором разрабатывается нефть, потребляемая во всем крае на освещение. Термометр показал во всех трех ключах 40°.

Через полчаса далее — Нимруд, величественные остатки ассирийских зданий с барельефами и отдельными фигурами грифонов, львов, быков, кентавров, иероглифов, гениев, изображениями круглых речных суденышков, называемых куфами и совершенно одинаковых с теми, которые служат и в настоящее время жителям для переправы через Тигр и Ефрат и пр.

На следующий день, слева, устье Большого Заба (Ликуса древних) и вслед затем на береговом холме зиарет Абдуллах, выше которого Англичане, при исследовании судоходности Тигра, никак не могли подняться на своих пароходах; Арабы, не желая приписать этого обстоятельства присутствию в реке порогов [LIII] объясняли его нежеланием их святого угодника Абдуллаха пропускать мимо себя эти чертовы суда, т.е. пароходы.

12 Мая пронеслись Шергат, высоты Маль-Макхульские и устья Малого Заба (Капруса древних, у Турок Алтун-су — золотая река). Тигр тут стал расширяться; показались острова; далее появились Каля-бу-рейаш и высоты того же названия, устье притока Нахр-Хафу, Нахр-эл-азхар, начало Хамринских гор, Хау-иль-мутарда, где уже ширина Тигра дошла до 350 саженей, Дар-эль-бенат (девичье селенье) и наконец местечко Тикрит — родина Саладина (Селях-эд-дина) крестовых походов, с скалистыми берегами и двумя пальмами, первыми еще на пути Русской Комиссии.

Глубина реки в этой половине пути не превышала 30 аршин, келек шел не менее 10 узлов; против Тикрита ширина реки до 250 саженей. Отсюда до Багдада считают 25 часов плаванья.

13 Мая келек несся мимо все понижавшихся и все удалявшихся от него берегов, с которых ночью раздался вой чекалок.

Жар усиливался; тучи насекомых становились все гуще и гуще — келек миновал деревню Имам-Дура — с двумястами домов; большую пальмовую рощу у подошвы возвышенностей; развалины — Эски-Багдад (старого Багдада); значительное местечко Хасан-ель, Хашкер, Хамд-эль-хади, обширные развалины Сенем и пр.

Во время плаванья, 14 Мая, с берега подплыли и келеку кочевые Арабки, держа в руках крынки кислого молока, а в зубах курившиеся трубочки (себиль) с табаком, — и конечно отплывали в свои шатры весьма довольные щедростью Русских.

Слева показались верхи домов и мечетей Самары или Самире, Сурра-мян-раа, как называют по-арабски набожные шииты это значительное местечко, где, по их поверью, двенадцатый имам Мухаммед-бен-Хасан, прозванный Мехди-эль-Хади, [LIV] исчез в колодце с тем, чтобы когда нибудь снова явиться людям для восстановления ислама во всей его первобытной чистоте. Здесь же похоронены имамы Али-Нагы и Хасан-эль-аскери.

16 Мая с рассветом Русские увидели с своего келека бесконечные пальмовые сады Багдада, а вскоре и самую столицу Ирака и Хеджаза, где уже находились английская и персидская Комиссии. Что касается оттоманского комиссара, то он прибыл в Багдад только в половине Июня. Запоздал же он вследствие того, что Порта дала ему предварительное поручение независимо от общего дела Смешанной Комиссии. Представитель Турции поехал из Константинополя прямо к границе Азербейджана, не для того единственно чтобы произвести там дознание, как говорила тогда Порта, но просто на просто с целью, что доказано было фактами, завладеть Котуром и ущельем, ведущим от Вана к этой важной, в стратегическом отношении, местности, которая была, по уверению Порты, отторгнута у Турции Персиею — против всякого права. Порта хотела, таким образом, заручиться чем нибудь против случайностей будущего и она избрала Котур, во первых потому, что местность эта, не будучи поименована в последнем Эрзерумском трактате, легко поддавалась ложному толкованию, а во вторых потому, что, в случае войны, положением своим представляла турецким войскам, сосредоточенным в Ване, один из главнейших выходов для вторжения в самое сердце Персии. Представители посреднических держав напрасно старались отклонить Порту от подобного намерения, хотя и не подозревали еще тогда всей важности последствий исполнения оного. Обстоятельство это, как будет объяснено далее, было первым камнем преткновении для успеха демаркационного поручения. [LV]

Обзор действий Международной Демаркационной Комиссии на Турецко-Персидской границе.

(Из официальных бумаг Е. И. Чирикова).

I.

В Багдаде между тем наступил период сильных жаров и самума. Даже в пальмовом саду, расположенном на самом берегу Тигра, где Русская Комиссия нашла себе убежище от зноя, термометр показывал до 37° в тени.

В городе и его окрестностях появилась лихорадочная эпидемия вследствие необыкновенно сильного в этом году разлития Тигра, оставившего на берегах, по возвращении его к обычному уровню, топи и большие пространства стоячей воды, — источники вредных миазмов. По официальным сведениям, из семидесятитысячного населения Багдада, около 11.000 чел. сделались жертвою эпидемии. Нельзя было и думать о работах на границе до Декабря, так как до этого месяца не прекращаются злокачественные лихорадки на всем пространстве между Сулейманией и Персидским заливом, в особенности же в районе Басры. Разграничение должно было по необходимости начаться с юга и потому четыре комиссара условились отправиться в Мухаммеру при наступлении благоприятного времени года.

Посреднические комиссары предвидели большие затруднения в этой местности, потому что так называемая Объяснительная нота, выданная представителями посреднических правительств в Константинополе, заключала в себе, как это будет указано далее, явное, в ущерб Персии, противоречие с одним из условий Эрзерумского трактата. Только в Багдаде, при частных разговорах с уполномоченным от Персидского [LVI] правительства, посреднические комиссары могли убедиться как в действительности этого противоречия, так и в неизбежности столкновения по этому вопросу между заинтересованными сторонами. Это второе затруднение казалось даже опаснее Котурского, бывшего только последствием неправильного и самоуправного действия, тогда как Мухаммерское колебало самые условия договора. Посреднические комиссары, не смотря на настояния своих мусульманских товарищей, устраняли, во время пребывания своего в Багдаде, всякое совместное обсуждение этого вопроса, в той надежде, что осмотр самой местности быть может еще и приведет к полюбовному соглашению, тогда как преждевременный обмен отвлеченных мнений мог обратиться в раздражительное препирательство.

Для того однакоже, чтобы не терять напрасно времени, приступлено было к собиранию сведений о Мухаммере, при чем английский комиссар черпал их в обильном источнике сообщений Багдадского резидента Ост-Индской Компании, известного ученого майора (ныне генерала) Роулинсона, знакомого со страною и с наречиями ее жителей. Русскому же комиссару предоставлено было довольствоваться собственными разведками.

При этом не лишним будет заметить, что в Багдаде нет Русского агента; а между тем у нашего правительства не было бы недостатка в предлоге к учреждению там хорошо обставленного консульства, которое сообщало бы ему достоверные и весьма не бесполезные сведения о том отдаленном крае: через Багдад проходят ежегодно до шести тысяч русско-подданных шиитских паломников с Кавказа, по пути к их святыням Кербелы и Неджефа. Русскому комиссару, во время семимесячного его пребывания в столице Ирака, очень часто приходилось вступаться в дела этих паломников, по их просьбе, и отстаивать их интересы перед местными властями. [LVII]

Четыре комиссара определили сообща составь конвоя, долженствовавшего сопровождать их на границе; но чтобы не возбудить между пограничными племенами подозрений, что против них замышляются какие-нибудь понудительные меры, решено было ограничиться такою численностью конвоя, которая была бы только необходима как для безопасности Смешанной Комиссии, так и для поддержания ее достоинства. Таким образом определено было назначить с турецкой стороны один батальон пехоты в 400 чел. при двух орудиях и один эскадрон кавалерии, — с Персидской такое же число пехоты и орудий и отряд нестроевой конницы.

Вследствие такого уговора, Намык-паша, командир Ирако-Хеджазского корпуса, составил требуемый турецкий отряд.

Комиссии отправились из Багдада в половине Декабря водою вниз по Тигру и Шатт-эль-арабу. Были наняты арабские транспортные суда. Оттоманский комиссар шел на канонерке, нарочно для него построенной в Багдаде и вооруженной восемью орудиями. Войско его было посажено позже на два турецкие военные корабля, стоявшие в Шатт-эль-арабе. Пароход Ост-Индской Компании “Нитокриса”, служивший для сообщения между Багдадом и Басрой, был отдан в распоряжение европейских комиссаров. Русский военный флаг был поднят рядом с английским и был салютован несколькими выстрелами в Багдаде при вступлении на пароход русского комиссара. Это было первое появление русского флага на тамошних водах.

В Мухаммеру прибыли в первых числах Января 1850 г., т.е. ровно через год по выступлении из Константинополя. [LVIII]

II.

При высадке комиссаров с парохода, Мухаммерский шейх Хаджи-Джабер и другие шейхи Чябского племени, предупрежденные и успокоенные письмами мирзы Джяфер-хана, сделали им прием, исполненный предупредительности и почета. Несколько тысяч Арабов приветствовали их боевою пляскою с песнями. Войска персидского конвоя только что прибыли в Мухаммеру. Лагерь комиссаров разбит был в 15 минутах расстояния от города, в степи, на самом благоприятном для здоровья пункте и тут же приступлено было к осмотру края. Посреднические комиссары спустились на пароходе по Шатт-эль-арабу до Персидского залива и поднялись оттуда обратно по Хаффару до Каруна; а 17 Января открыли в Мухаммере конференции.

Конфренций было восемь. Вот каким образом ведено было это дело. Прежде всего мусульманские комиссары заявляли каждый о своих претензиях, которые тут же подвергались разбирательству; и затем уже комиссары-посредники входили с своими предложениями для разрешения спорного вопроса.

Здесь необходимо изложить как содержание упомянутой выше Объяснительной ноты, так и те обстоятельства, которым она обязана своим появлением в деле турецко-персидского разграничения.

Порта, назначив своего Демаркационного комиссара, вошла к представителям посреднических держав с нотою, в которой, излагая свой взгляд на условия трактата относительно уступки Мухаммеры, объявляла категорически, что если посредники не присоединятся к ней в толковании этой статьи трактата, то она комиссара своего не пошлет на границу. Дело же заключалось в том, что Порта не считала себя связанною своим обязательством уступить Персии на левом береге [LIX] Арабской реки, кроме пунктов, поименованных в 3-й статье и земли, как выражено в ней, находящейся на восточном, т.е. на левом береге, Шатт-эль-араба и составляющей достояние тех племен, сношения которых с персидским правительством известны.

Представители ad interim посреднических держав нашли возможным не только составить ноту в смысле Порты, но и облечь ее в те формы, которые необходимы были для признания ноты освященною согласием Персии. Вот как было дело. В то время в Константинополе находился некто Мирза Мехмед-Али-хан, персидский сановник, отправлявшийся в Париж в звании посла; в следствие настояний поверенных в делах России и Англии, хотя и после долгих колебаний и уверений, что он не имеет от своего правительства никаких полномочий по делу разграничения и что поэтому боится подвергнуться страшной ответственности, он наконец решился приложить печать свою к этой ноте, получившей название Объяснительной (Ийзахат-наме).

В ноте этой сказано, что “уступая Персии, в упомянутых местностях, город, порт и якорную стоянку Мухаммеры, так же как и остров Хызр, Порта не уступает в тех местах никаких других земель, ни также других портов, какие бы там могли находиться”.

На конференциях в Мухаммере, оттоманский комиссар настойчиво требовал от своих товарищей, чтобы прежде всего Объяснительная нота была принята в уважение и чтобы она служила основанием определения южной оконечности пограничной линии. Персидский же комиссар не хотел и слышать о ней, объявляя, что Мирза Мехмед-Али-хан не имел никаких полномочий от своего правительства не только для заключения каких либо актов, но и для ведения переговоров по турецко-персидскому разграничению, что правительство его не признает существования Объяснительной ноты и что поэтому он, комиссар [LX] Персии, не может принять за основание разграничения ничего другого кроме самой буквы трактата.

В виду подобного недоразумения, комиссары-посредники рассудили, что так как вопрос о Мухаммере разобран уже был со всех сторон на Эрзерумских конференциях, окончательно резюмированных в условиях трактата; что стало быть вопроса этого нечего было подвергать новому обсуждению; что Объяснительная нота, выданная без знания местных условий, затемняла смысл трактата и обращала в призрак самую уступку Мухаммеры, давая Турции предлог требовать земли, со всех сторон окружающие город, и устья Каруна, и разрывая таким образом всякую связь между ними и Персией; что по всем этим соображениям им не оставалось ничего более, как предложить свою пограничную линию, сообразную с настоящим смыслом трактата, избегая всякого намека на Объяснительную ноту и всяких препирательств по поводу этого акта, но конечно соблюдая при этом и те географические требования, которые покажутся наиболее существенными.

Все эти мысли получили свое практическое приложение в проектированной комиссарами посредниками демаркационной линии, которая, отправляясь от выхода канала Абу-джудей в Шатт-эль-араб, около часу расстояния от Мухаммеры вверх по реке, принимала, через пустыню, направление на две древние развалины, называемый Касрами Басры и Хоувизы. Линия эта упрочивала и самостоятельность Мухаммеры и связь ее с прочими персидскими владениями, а в то же время и обеспечивала навигацию по Каруну с выходом в Шатт-эль-араб и Персидский залив. С другой стороны, она оставляла в руках Турции навигацию по Шатт-эль-арабу от Басры до Персидского залива, так как на север от входа в канал Абу-джудей находится на реке остров Умм-уль-хсасиф, составляющий с левым берегом Шатт-эль-араба рукав хотя и узкий, но удобный для плаванья самых больших судов; тогда как главный рукав реки — между этим [LXI] островом и правым ее берегом — занесен, с некоторых пор, песками и пропускает только лодки малых размеров. Предложенная линия отдавала во владение Турции судоходную часть во всю ее длину. Правда, такое распределение отрезывало от Персии пространство земли почти на три часа протяжения, все покрытое пальмами, на левом береге Шатт-зль-араба, вместе с кутом Фейлийе, принадлежащим шейху Хаджи-Джаберу, и расположенным у самого устья канала Абу-джудей; но так как от этого пострадали бы одни частные интересы Мхейсинов, то перед такою потерею не следовало и останавливаться, имея в виду географические и в особенности торговые выгоды, которые приобрели бы обе стороны от подобного разграничения.

Мусульманские комиссары не приняли этого предложения и потому дело было перенесено на заключение в Константинополь и Техеран.

Как бы тщательно ни разбирать вопроса — за Персиянами или за Турками должны быть признаны права владения этими местностями, определительное решение задачи этой всегда будет сопряжено с затруднением. Хотя и положительно известно, что Турция, лет 70 тому назад, владела значительным пространством земли, на котором впоследствии была построена Мухаммера, и даже далее и востоку от этого города, но в трактате Мурада IV, послужившем по отношению к границам основанием всех последующих турецко-персидских трактатов, упоминается, в этих краях, только об одной Басре, без всякого определения территории этой провинции. Так что племя Чябское, вышедшее лет 200 тому назад из глубины Аравии и поселившееся частью, и то гораздо позже, на нынешнем месте расположения Мухаммеры, платило подати, или приносило добровольные подарки иногда Туркам, а иногда Персиянам, смотря но тому, которые из них производили вторжения и завоевания. Шейх Мухаммерский, когда комиссары-посредники допрашивали его для определения [LXII] принадлежности мест этих, отозвался весьма выразительно, что “это страна Божия”.

В 1837 году Турки замышляли однакоже восстановить власть свою над Мухаммерою, по мнению их угрожавшею их интересам и Али-Риза-паша, тогдашний вали Багдада, выступил против шейха Чябов Хаджи-Джабера, овладел его городом, предал его разграблению и огню. Персияне протестовали против этих действий; но наступили Эрзерумские конференции и решили спорный вопрос уступкою Мухаммеры Персиянам.

И в самом деле, пограничные распри между двумя мусульманскими государствами, как в упомянутой местности, так и во многих других, могут быть устранены только взаимными равномерными уступками. В этом-то смысле комиссары-посредники и предложили свою демаркационную линию для Мухаммеры.

Мусульманские комиссары стояли на своих первоначальных решениях во все продолжение пребывания Смешанной Комиссии в Мухаммере. Мирза Джяфер-хан получил от своего правительства повеление явить знаки владычества: Персияне выкинули на стенах Мухаммеры шахский флаг и шейх Хаджи-Джабер был объявлен губернатором города от правительства с титлом хана, вместе с назначением нескольких Персиян на общественные должности. Вследствие этих распоряжений, Дервиш-паша блокировал город со стороны Хаффара, поставив в нем, в этих видах, два военные судна, приведенные сюда из Корны для продовольствования турецкого конвоя провиантом.

Не смотря на все усилия комиссаров-посредников привести к соглашению своих мусульманских товарищей, конференции были прерваны на неопределенное время.

Английский комиссар, еще в Багдаде, предупредил своего русского товарища, что он надеется встретить в Мухаммере, по прибытии их туда, одно из Ост-Индских военных судов. [LXIII]

И действительно, они нашли там сначала шхуну “Махи”, стоявшую на якоре перед Магилем, английскою станциею на Шатт-эль-арабе, и потом, по отплытии этого судна в Бушир, явился бриг “Кляйв” с коммодором Портером, командиром флотилии Персидского залива. Вскоре за тем, другой бриг “Ефрат” бросил якорь возле “Кляйва”. Русский комиссар не имел причин возражать на это, так как присутствие этих кораблей обеспечивало во всяком случае личную безопасность Комиссии и держало в почтении арабские племена, внушая им, по их собственному сознанию, гораздо более страху, чем турецкие войска, не смотря на воспоминания о разграблении Мухаммеры этими последними.

Порт представлял, в то время, весьма оживленное зрелище: два английских судна, несколько турецких и множество арабских судов выстроены были вдоль красивого Хаффара ввиду Шатт-эль-араба; прибытие из Багдада парохода “Нитокрисы”, пушечные выстрелы, раздававшиеся при взаимных по-сещениях значительных особ; все это вместе было довольно внушительно.

Чтобы не оставаться в бездействии, в ожидании новых инструкций из Константинополя и Техерана, Русская Комиссия предприняла путешествие из Мухаммеры, по Персидскому заливу, в Бушир и оттуда в Шираз и Персеполис.

По возвращении ее 22 Мая в Мухаммеру, где еще находились три другие Комиссии, наступило время невыносимых жаров и самума. Условились разойтись. Турки отправились в Багдад, а три другие Комиссии, претерпев в пути всевозможные мучения от жаров до 41^o по Реомюру в тени, с трудом добрались до прохладных убежищ в Лурристанских горах. [LXIV]

III.

Мунгерре, избранное по указаниям Персиян для убежища трех Комиссий от жаров, оказалось диким захолустьем, лишенным всего необходимого для жизни. Но за то воздух на этих скалах, имевших над Мухаммерой 5000 футов возвышения, был превосходный. Не смотря однакоже на такие благоприятные условия температуры, Смешанная Комиссия имела горесть потерять одного прекрасного товарища; секретарь Английской Комиссии Вуд, отличный во всех отношениях и весьма талантливый молодой человек, умер в Мунгерре от жестокой болезни и именно горловой чахотки, постигшей его в этом убежище вследствии купанья в холодном ключе во время испарины. Его заменил, в качестве секретаря, помощник его г. Черчиль, Англичанин, родом из Адрианополя.

В конце Августа Русская Комиссия предприняла поездку в Исфахан, через Хуррем-абад и Буруджирд. При осмотре этих стран, нельзя не прийти к заключению, что Персия обладает всеми данными, чтобы сделаться могущественным государством, и достигла бы этого, еслибы, между прочим, удалось ей обуздать многочисленные горския племена, воинственные и непокорные, — ввести порядок и стройность в управление множеством местных властей, зависящих от одного Техерана, но не имеющих между собою никакой связи, — дать, наконец, надлежащее развитие обильным источникам богатства этой прекрасной страны, простирающейся вдоль цепи Лурристанских гор, у их подножия.

Исфахан сохранил одну тень своего прежнего величия. Торговля северной Индии, Кашмира и Кандахара направляется теперь на Техеран; путь на Исфахан стал второстепенным.

Несколько позже прибыль также в Исфахан и английский комиссар. Посредники уговорились собраться в Декабре [LXV] в Дизфуле, чтоб быть по близости Мухаммеры, и возвратились туда разными дорогами: Русские — чрез Хамадан и Керманшах, Англичане — через Бехбехан и Шираз.

Между тем, на представления комиссаров в Константинополь и Техеран, о недоразумениях, возникших в Мухаммер, получены были ответы:

Турция, опираясь по прежнему на Объяснительную ноту, не приняла пограничной черты, предложенной для Мухаммеры; но согласилась с представителями посреднических держав, что комиссары могут продолжать, безостановочно направляясь и северу, съемки свои и разведки, не предрешая однакоже, ни одного вопроса до совершенного окончания переговоров. Персия обещала чрез своего первого министра, принять Мухаммерскую линию и снабдить своего комиссара приказанием продолжать общую работу. По получении этих известий три комиссара, собравшиеся в Дизфуле, поспешили в Мухаммеру.

До того времени, Англичане были заняты производством раскопок в развалинах Сузы, в пяти часах расстояния от Дизфуля. В составе их Комиссии был натуралист-археолог и ей ассигнована была сумма для ученых исследований.

Смешанная Комиссия собралась в Мухаммере в половине Февраля. Но и в этот раз конференции не привели ни к какому практическому результату вследствие полученных Дервиш-Пашою новых инструкций Порты, применения которых невозможно было согласовать с требованиями Персидского правительства.

Комиссары оставили Мухаммеру в начале Апреля. Турки опять ушли в Багдад; Персияне в Буруджирд; а Европейцы в Керринд, о климате которого отзывы били самые благоприятные и который имел еще то преимущество перед другими местностями, что прилегал и Зохабской провинции, в которой должны были происходить переговоры в случае их возобновления. [LXVI]

IV

Керринд, местечко, имеющее домов около 800, расположено в очень выгодной, по многим отношениям, местности. Находясь на большой дороге между Багдадом, Керманшахом, Хамаданом и Техераном, он составляет собою один из пунктов прохода караванов и многочисленных персидских поклонников, направляющихся в Кербелу, Неджеф, Мекку и Медину и оттуда обратно в Персию. Долина Керриндская, вдоль которой тянется этот путь на протяжении пяти часов, есть первая ступень возвышенностей, когда идешь со стороны Багдада; до нее надо взобраться по дефилею Так-и-гырра, чрезвычайно трудному и протянувшемуся на несколько часов. Это несомненно те Мидийские ворота Zagri-pilae, о которых упоминают древе писатели. И теперь еще видна там развалина одного древнего портика.

В военном отношении, этот дефилей представляет собою дверь, ведущую в самое сердце Персии, а долина Керриндская — как бы сени, в который ведет эта дверь. Тут-то именно должны быть сосредоточены все оборонительная средства в случае нападения со стороны Багдада. Обилие хлеба и вкуснейших плодов, производимых Керриндом и его окрестностями, обогащает край этот средствами, как для собственного потребления, так и для продовольствия войск в случае его накопления. Воздух Керринда умеренный и здоровый. Все эти преимущества очень известны Персиянам; поэтому-то они и выговорили себе, особым упоминанием в Эрзерумском трактате, уступку Керриндской долины.

И только именно в этой долине европейские комиссары насладились, в продолжении нескольких месяцев настоящим отдохновением. Время этого отдыха было употреблено ими на приобретение сведений о Зохабской провинции, изготовление для [LXVII] съемок окрестностей и даже на довольно отдаленные рекогносцировки.

Во время стоянки своей в Керринде, комиссарам привелось быть, так сказать, свидетелями одной из тех ссор, которые так часто происходят между пограничными племенами: несколько Керриндцов, возвращаясь с караваном из Багдада, провели с собою украдкою одного турецкого подданного чрез Ханыкинскую заставу. Ханыкинцы, преследуя их, убили одного отсталого из их партии. Нападавшие были отражены, не потеряв впрочем ни одного человека. Тогда Керриндцы, для отмщения крови их брата, захватили двух проезжавших турецких подданных, вовсе не причастных описанному делу, но принадлежавших и племени убийцы. Этого было достаточно по варварскому обычаю кровомщения. Пленники были уведены в Керринд; но европейские комиссары вступились в дело, и чрез посредство Великобританского генерального консула обратились за решением и Багдадским властям.

Корреспонденция по делам разграничения шла, между прочим, своим порядком.

Пять месяцев однакоже протекло со времени прибытия в Керринд европейских комиссаров. Холера, появившаяся в начале лета в Басре и Мухаммере, проникла в Багдад и начала распространяться в местах близких к европейским лагерям. Это обстоятельство заставило комиссаров подумать о своем перемещении и они решили идти вместе с Персидским комиссаром, который присоединился к ним в Керманшахе, в Сенне, главный город Персидского Курдистана, обещавший, но расположению своему на высотах, верное убежище против эпидемии. И действительно, три Комиссии избегли бедствия и в то же время имели случай познакомиться с весьма интересною страною.

Провинция эта управляется собственными наследственными начальниками из фамилии Арделян с титлом вали (правителя). Каких нибудь 40 лет тому назад, не более, эти вали были [LXVIII] весьма могущественны, они располагали значительными военными силами и находились и Техерану в отношениях вассальных князьков. В конце сороковых годов усобицы ослабили их и пограничные комиссары, во время пребывании своего в Сенне, могли видеть в стране всю тяжесть правительственного контроля. Два батальона регулярных солдат заменили первобытное войско в его живописных одеждах и стальных кольчугах. Эти батальоны были сформированы и обучались как контингент шахской армии и сам вали был только командиром их — сертип (генерал).

В Сенне комиссары-посредники получили уведомление, что кабинеты Санктпетербургский и Лондонский решили установить соглашение на счет способа, который бы самым решительным образом мог подвинуть дело разграничения.

Три комиссара поспешили оставить Сенне и направились, через Керманшах, к Зохабу, где и сошлись 7-го Ноября в Серпуле; а 10-го того же месяца приступили к занятиям.

Два месяца посвящены были на съемки и на разведки в Зохабе до самого города Мендели и только 5 Января приступлено было к обсуждению требований заинтересованных сторон.

Статья Эрзерумского трактата о Зохабе представляется весьма ясною на бумаге:

“Персидское правительство обязуется этою статьею оставить за оттоманским правительством западную часть, т.е. гладкие земли Зохабской провинции, а Оттоманское правительство обязуется, с своей стороны, оставить за Персиею восточную часть, т.е. гористая земли сказанной провинции”.

Осмотр этой провинции показал однакоже, что естественные ее условия не выдерживали подобного разделения. Только одни выражения западной и восточной не содержали в себе никакой двусмысленности; что же касается до земель гладких и гористых, то они далеко не обозначаются какою либо естественною чертою; [LXIX] совершенно напротив, вся вообще провинция представляет собою смесь этого топографического характера.

Зохабская провинция имеет 22 часа протяжения от запада к востоку, от пограничного турецкого городка Ханыкина до реки Зимкан, и 13 часов от юго-запада и северо-западу по дороге из Керманшаха в Зохаб и Сулейманию. Все это пространство, в общих чертах, можно сказать заключено между реками Сирван, Эльвенд и Зимкан, за исключением нескольких незначительных частей оного, выступающих из этого очертания, как-то окрестности разрушенного форта Кале-и-зенджир и участков Бешиве, Кале-и-шахин и Дире. Но и эти границы Зохаба могут быть оспариваемы, потому что Зохаб, так же как и все вообще мусульманские пограничные владения, расширялся и суживался по мере преобладания силы Турции или Персии, в ту или другую эпоху.

Нынешняя провинция Зохаба упомянута в трактате Мурада IV, под названием Дерне и Дертенга, местностей, носящих и по ныне те же наименования. В последствии, когда, лет сто тому назад, построен был город Зохаб, провинция приняла название Зохабского пашалыка. Это было одно из завоеваний султана Мурада IV от Персиян и пашалык был отдан в удел арабской фамилии Баджилан в награду за услуги, оказанный этим племенем при взятии Багдада. После того Зохаб, пройдя через ряд всякого рода превратностей, остался в руках Персиян во время принца Мехмед-Али-мирзы, старшего сына Фетх-Али-шаха, предпринявшего в 1821 году, без явно выраженного согласия шаха, своего отца, войну против Турок; хотя Эрзерумский трактат 1823 года и обязывал Персиян возвратить Зохаб Туркам, но обязательство это не было выполнено. Последним Эрзерумским трактатом условие это было изменено и, вместо уступки всей провинции, она была разделена между обеими сторонами на две части. Вот при каких условиях должен был совершиться раздел Зохабской провинции. Что касается самого города, то [LXX] обладание им не могло соблазнить ни ту ни другую сторону, так как он представлял собою одни развалины с какими нибудь двумя сотнями жителей... Некогда в городе насчитывалось до тысячи домов. Один арабский шейх, служивший нам проводником, говорил, что в течение последних тридцати лет, он был свидетелем, и конечно уже участником, двадцати двух случаев разорения и разгромления этого несчастного города.

Комиссары-посредники предложили линию раздела, которая, начинаясь на самом северном пункте провинции, в томе месте, где цепь Баму прикасается и реке Сирвану, проходила бы к югу по вершинам этой цепи до вершины, собственно носящей название Баму; следуя отсюда, все по гребню тех же высоте, на гору Бава-кух (или Баг-и-бе-кух) и далее, склоняясь по гребню этих высот к юго-западу, примкнула бы и реке Эльвенд, где и была бы южная ее оконечность. От этого пункта, пограничная линия следовала бы левым берегом Эльвенда до соединения с линиею, которая предполагалась по направлению к Мендели.

Проектированная линия обеспечивала за Персиею как дефилеи, ведущие в сердце этой страны, так и существование горских племен, представляя им зимние пастбища, и давало наконец поклонникам Кербелы возможность собираться в большие партии у Серпуля — перед вступлением их на турецкую землю.

Что касается Турции, то эта черта, установляя непрерывную связь между оттоманскими владениями по Сирвану до Баму и по низовьям реки Эльвенд, отделяла бы персидские кочевые племена от пограничного турецкого места — Ханыкина волнистою полосою, простирающеюся от Каср-и-Ширина до Серпуля и Баму.

Еще конференция не разошлась, как комиссарами была получена Константинопольская почта. На другой же день Дервиш-паша обратился к своим трем товарищам с официальною нотою, которою уведомлял их, что на основании полученных им от Порты новых инструкций, он до времени должен будете воздержаться от участия в переговорах по общему их поручению. [LXXI]

Европейским комиссарам оставалось ограничиться продолжением своих съемочных и разведочных работ в непройденных еще ими частях пограничной полосы к югу от Зохаба.

V.

Приготовления к переходу пустыни были сделаны сообразно со сведениями, собранными об этой стране. Пространство это, обозначенное на географических картах под названием Луристанской пустыни, начинается на высоте Багдада и Ханыкина и простирается вдоль левого берега Тигра и Шатт-эль-араба до Мухаммеры. На нем встречаются несколько центров постоянных жилищ, как например Мендели, Зорбатийе, Бедраи и Джесан. Первые из них, есть довольно значительный город; остальные три не что иное как три большие деревни, окруженные садами и пальмовыми лесами. На юге находятся города Хоувиза и Мухаммера. Между этими постоянными поселениями лежит пустыня, одна часть которой, между Зорбатийей и Хоувизой, представляет большие затруднения для путешествия по причине безлюдности, опасности от покушений Арабов Бени-лам со стороны Тигра, и Лурров со стороны гор, по причине солоноватых и смолистых вод, едва годных к употреблению зимою, и совершенно негодных для питья летом; ко всему этому надо еще присоединить самум, царствующий здесь в это последнее время года. Полоса эта не имеет других границ кроме Тигра с запада и Луристанских гор с востока. Берега реки населены Бени-ламами; внутренность гор, по самые их подошвы, Луррами Пушти-куха; полоса пустыни служить народам этим линиею соприкосновения как нейтральная почва, на которой они то дерутся, то братаются, но всегда готовые ограбить путешественника, так что караваны никогда не отваживаются проходить по этим пространствам. [LXXII]

Другая же часть пустыни между Хоувизой и Мухаммерой недоступна по своему безводью на протяжении почти ста верст.

Так как эта последняя часть пустыни была уже однажды, по ее доступным окраинам, пройдена комиссарами во время их первого пребывания в Мухаммере, то не было никакой надобности проникать в нее теперь; поэтому целью предпринимаемого в этот раз похода была Хоувиза. Три комиссии: Русская, Английская и Персидская запаслись продовольствием на 16 дней и 107 верблюдов были навьючены фуражем для их караванов. Предметы, необходимые для сооружения келеков или плотов на мехах на случай переправы через реки, также не были забыты и люди каравана и все служители были снабжены оружием, так что все вместе приняло вид военной экспедиции.

Из Зохаба выступили 31 Января. Посреди лишений, испытанных в этом походе, самое главное место конечно занимало отсутствие хороших вод. Отвратительный солоноватый и смолянистый вкус тех, которые встречались на пути, от варки становился еще чувствительнее; супа по этому есть было почти невозможно. Шайки воришек незаметно следовали по стопам караванов и почти каждую ночь спокойствие лагерей нарушалось тревогами и ружейными выстрелами. На девятнадцатый день прибыли в Хоувизу.

Этот чисто арабский город расположен посреди пустыни на пути из Басры в Дизфуль. Некогда река Керха проходила через него. Это самая значительная река в Персии после Каруна; в горах Лурристана она носит название Сеймарры; название же Керхи принимает она при выходе на равнины Арабистана Персидского. С полвека тому назад, одна плотина выше Хоувизы была прорвана и часть реки, протекавшая по средине этого города, переменила свое течение; в последствии однакож, она возвратилась в это ложе благодаря постройке в 1852 г. новой плотины. Но во время пребывания там Комиссии, Керха текла в двух часах от Хоувизы и широкое и глубокое ложе ее [LXXIII] посредине города было совершенно сухо, так что для добывания хорошей воды на питье жители вырыли в этом ложе несколько колодцев. Пашни и окрестные пальмовые сады пересохли от безводья и большая часть жителей, которых насчитывалось здесь до 30000, принуждена была рассеяться; осталась на месте едва одна десятая часть этого населения. Наследственный вали управляет Хоувизою и несколькими арабскими племенами, от нее зависящими. До катастрофы, постигшей Хоувизу вследствие упомянутого прорыва плотины, один город мог выставить до 12000 стрелков. Вали были могущественны и держали в страхе Мунтефиков и Бени-ламов, своих арабских соседей, зависящих от Турции. Надо полагать, что теперь, после возвращения реки в Хоувизу, возвратились к ней и прежнее плодородие и прежнее могущество.

Изучив страну эту с точки зрения разграничения, комиссары-посредники пришли к заключению, что нельзя лучше отделить в этом краю Персию от Турции как чертою, которая бы шла вдоль высот, известных в географии под названием Хамрин, до реки Доваридж (или Дювейридж) и спустилась по течению этой реки в болота, соединяющаяся с Тигром под наименованием Хоур-Аазем. Таким образом страна, занимаемая в настоящее время Арабами Бени-лам, деревнями Бедраи, Джесан, Зорбатийе и городом Мендели (или Мендельджин) осталась бы Турции; а Пушт-и-кух и владения Хоувизы — Персии. (Бедраи, Джесан и Мендельджин упомянуты в трактате султана Мурада). Верхняя часть этой пограничной линии, т.е. к северу от Мендели, до соединения ее с предложенною линиею для Зохаба не могла быть определена прежде изготовления карты этих местностей. Что же до линии выше хоура Аазем, то она должна была бы пройти через пустыню на две вышеупомянутые развалины, известные под названием Касров Басры и Хоувизы, и соединиться с тою линиею, которая была предложена для Мухаммеры, направляясь на те же самые Касры. [LXXIV]

Все это разграничение, от севера Зохабской провинции до Персидского залива, захватывающее большую половину Турецко-Персидской границы, на протяжении почти 700 верст, представляет собою, вместе взятое, существеннейшие выгоды для каждой из заинтересованных сторон без всякого урона для которой либо из них.

При политической оценке этой половины границы представляются два пункта первой важности для обоих сопредельных государств. Во-первых керриндский проход на севере, составляющий собою, для Персии, главную комерческую и военную дверь, крыльцом которой, так сказать, служить Зохаб; затем Мухаммера и Басра на юге, эти два ключа судоходства и торговли на Тигре, Шатт-эль-арабе и Персидском заливе — в пределах начертанных последними конвенциями.

Остальная часть этой границы, заключающаяся между Зохабскою провинциею и Мухаммерою, если и представляет поле политическим соображениям, то соображения эти второстепенной важности; а именно, соприкосновение на этой полосе кочевых племен и частные вторжения, которые можно производить в нее в военное время. Природа воздвигла на ней повсюду преграды как для торгового обмена сухим путем, так и для больших движений войска. Турция защищена течением Тигра; Персия — Лурристанскими горами. Между этими двумя оплотами и даже далее, с турецкой стороны, выдвигаются некоторые части великой пустыни. Вследствие этого, все внимание должно быть сосредоточено на водяных путях на Шатт-эль-арабе и на Каруне.

Выиграв таким образом этою рекогносцировкою целый год для пограничного дела, трем комиссарам оставалось поспешить присоединением в Мендели к своему оттоманскому товарищу.

Путь, по которому пройдено было все пространство до Хоувизы, не мог уже служить для возвращения, по причине наступившей весны, приносящей с собою, в этой поречной стране, разливы [LXXV] Тигра и болезни. Приходилось сделать большой обход развалинами Сузы, Дизфулем и Пушт-и-кухом. Отправившись из Хоувизы 3 Марта, пришли в Мендели только 4 Апреля.

Пушт-и-кух есть часть Лурристанских гор, лежащая между Зорбатийе и рекою Верхой, лицом и землям Бениламских Арабов. Лурды, населяющие Пушт-и-кух, управляются наследственными вали, зависимость которых от Персии только номинальная. Затруднения, встречаемые при вводе войск в Пушт-и-кухския горы, и напротив того удобства для правителей и их привер-женцов находить в случае невзгод убежище у Бени-ламов (зависящих от Турции) были всегда причиною того, что влияние Персии в этой части ее владений почти равняется нулю.

Комиссары-посредники, по просьбе их Персидского товарища, воспользовались их временным пребыванием в Пушт-и-кухе, чтобы попытаться уговорить правителей покориться шахскому правительству. Власть была сосредоточена в руках одного вали; в то время она была разделена между тремя братьями — Али-ханом, Ахмед-ханом и Хайдер-ханом, управлявшими каждый частью Пушт-и-куха и постоянно враждующими между собою. Самый сильный из них — Хайдер-хан, самый богатый стадами — Али-хан, и наименее непокорный, по отношению и своему правительству, — Ахмед-хан, так как владения его доступнее прочих частей их общего наследия, почему они и лучше обработаны. Убеждения европейских комиссаров увенчались только полууспехом.

Али-хан вышел из своего притона и остановился в двух часах от лагеря трех комиссий но не показал к ним доверия на столько, чтобы посетить их. Он сообщил им, через посланного, готовность свою явиться к ним на свидание без свиты, где нибудь в стороне от лагеря. Предложение это не могло быть принято, не потому конечно чтобы комиссары опасались попасть в ловушку, но потому что они считали такое недоверие Али-хана несогласным ни с их достоинством, ни с [LXXVI] идеею чистосердечной покорности с его стороны. Брат Али-хана Хайдер явился, правда, в лагерь комиссаров, но с выражением крайней подозрительности: его сопровождали по меньшей мере две тысячи вооруженных подданных, да сверх того отряды его войска стояли эшелонами в окрестностях. В короткие визиты, которые он сделал трем комиссарам, он отказывался пить кофе и курить, под тем предлогом, что в тот день он принял лекарство; но в действительности, конечно, из боязни быть отравленным. Телохранители его стояли у дверец приемной ставки, а один из них сидел с ним рядом, держа ружье наготове, а глаза на стороже. Ахмед-хан, находившийся в отдалении, не явился вовсе и ограничился присылкою письменных ответов на письма комиссаров. Вскоре после этого эпизода три Комиссии прибыли в Мендели, где еще находился Дервиш-паша. Это было 4 Апреля 1852.

VI.

Депеши, получением комиссарами в Декабре 1851 г., посреди занятий в Зохабе, подали им полную надежду достигнуть Арарата еще до зимнего времени. Прежде всего кончены были съемки границы и северо-востоку от Зохаба, потом уже той, которая отделяет Сулейманию от провинции Сенне или Персидского Курдистана. Следуя по этой последней пограничной полосе, Комиссии имели с левой, т.е. с турецкой стороны, округи — Шехри-зур, с его главным местом Гуламбаром, Кызылджа, с его главным местом Пинджвином, Маля-Чувалан, с развалинами древнего форта того же имени. Все эти округи, с их подразделениями, составляют восточную или пограничную часть Сулейманийской провинции, распространение которой от юга и скверу можно определить следующим образом: от реки Сирван до [LXXVII] реки Келу или Тайать, иначе, реки Бане, которая есть начало Малого Заба — географического.

Сулейманийская провинция составлена из разных небольших владений Курдистана, принадлежащих к Турции со времени завоеваний Султана Мурада, или признававших ее владычество. Персияне также владели некоторыми из этих составных частей поочередно с Турками, до тех пор пока Эрзерумским трактатом не был положен конец этой путанице. Город Сулейманийе был построен в 1786 году одним из Курдских наследственных вали. Последний из этих феодальных князьков Азиз-бей был лишен власти Оттоманским правительством и замещен простым губернатором во время пребывания Смешанной Комиссии в Багдаде.

Эта перемена в администрации края подала повод и военным действиям между Багдадскими войсками и Сулейманийскими Курдами, кончившимся в 1851 году пленением Азиз-бея.

Прежде образования Сулейманийской провинции, части ее составляющие зависели от Керкукского пашалыка, называющегося у Турок Шехризурскою провинцию и до сего времени, в общем значении этого названия; но в прямом смысле — в применении также к трактатам (Султана Мурада IV и последнего Эрзерумского) название Шехризур носит только один из участков Сулеймании.

С персидской стороны, пограничные участки Сенендиджской провинции, противоположные участкам Сулейманийским, следующие: Авроман, с разрушенным замком Зельм, Мериван, с развалинами форта того же названия, Бане и Сакыз, с их городками тех же названий, главными местами этих участков.

В начале своем, южная часть этой границы Сулеймании представляет весьма мало поводов и спору между заинтересованными сторонами; поводы эти сосредоточены только на нескольких деревнях, принадлежность которых оспаривается ими вследствие незаконных сделок или насильственного занятия со [LXXVIII] стороны племенных старшин. Но участок Бане, принадлежащий Сенендиджской провинции, составляешь предмет притязания со стороны Турции, которая не преминет, в свое время, заявить права свои на него формальным образом; посреднические же комиссары имели возможность получить убеждение, что Бане никогда не принадлежала Сулеймании.

Вот все, что можно сказать, в общем выводе, о разграничении этой последней провинции. Но прежде чем ее покинуть, надо упомянуть о Курдском племени Джаф, племени весьма многочисленном и сильном, подающим Персиянам постоянные поводы жаловаться на Турок — в Захабской провинции и Мериванском участке. Разделение Джафского племени было еще условлено договаривающимися сторонами в трактате Мурада IV: “Племена, называющиеся Зиа-эд-дин и Харуни, составляющие часть большего племени Джаф, сказано там, останутся под моею властью. Бирль и Зердуни принадлежат Персии”.

С течением времени эти наименования частей большего племени исчезли и уступили место прозвищам по именам различных старшин, ими управляющих. Настоящее их положение таково, что гораздо сильнейшая часть племени находится в зависимости от Турции (в количестве от четырех до шести тысяч палаток). Зимою они кочует в Шехризуре и в северной части Зохаба; летом, большею частью, в горах Персидского участка Мериван. При малейшем неудовольствии против местных властей сильные и хищные племена эти теснят и разоряют деревни, принадлежащие Персии. Отсюда, жалобы Персиян. Необходимо было бы, чтобы Турция приняла самые строгие меры и обузданию своих Джафов.

Часть Джафов, принадлежащая Персии, состоит всего из 400 палаток или около этого и кочует в участке Сенендиджской провинции, называемом Джеванруд (или Джеуанруд). Ей не под силу производить беспорядки на Турецкой стороне. В будущем разделе Джафского племени необходимо, прежде всего, [LXXIX] держаться настоящего его распределения между Турциею и Персиею, установив притом условия и приняв меры, которые бы предупреждали беспорядки и бесчинства.

На севере Сулеймании находится Кой-санджак, первый пограничный участок которого есть Пиш-дер. Против его, на север от Сенендиджской провинции — Азербейджанские участки Бей-туш и Сердешт.

Действия Оттоманского комиссара на границе ясно показывали, что Турция простирает свои притязания на всю эту полосу земель, находящуюся на восток от высоких гор Суркев, Белу, Кандилян и др. самых диких из всех пограничных высот. Через, них идут всего на все два караванных пути и то весьма затруднительные для следования. Они ведут из Сулеймании в Персию, один на Бане, Сакыз, Мерага и Тафриз; другой на Сердешт Соуч-булак, Солдуз и Урумию. Сердешт населен Курдами Мукри, место это, без сомнения, принадлежало некогда Турции, благодаря ее предшествовавшим завоеваниям, но последовавшие трактаты уничтожили права ее на Сердешт, так же как и на многие другие местности, принадлежащий ныне Персии. За Сердештом следует участок Лахиджан, с главным местом его Пасова, состоящим из деревни и форта. Участок этот, ныне принадлежащий Персии, отделен от владений Турецких, Пишдера и других, снежными горами Кандилян, составляющими собою естественную границу, хорошо обозначенную. Лахиджан, Пишдер и их окрестности населены Курдами Бильбас. Это племя есть конечно самое дикое и самое хищное из всех Курдских племен; оно может выставить для боя 6000 хорошо вооруженных человек. Племя это, почти все без исключения, кочевое и принадлежит Турции, хотя и не подчиняется ее правительству. Большая половина Бильбасов кочует в Пиш-дере и Везне, в ущельях Кандилянской цепи и в восточной части Лахиджана, находящегося у подножия этих гор. Бильбасы же, признающие над собою владычество Персии, весьма малочисленны; [LXXX] один из их старшин, хозяин деревни Пасова, живет в ее форте; другой старшина кочует в окрестностях. Повинуются они своему правительству только до поры до времени; при малейшем удобном случае к грабежу, все Бильбасы соединяются и нападают на богатые Персидская провинции, окружающие Урумийское озеро. И северу от Лахиджана находятся, со стороны Персии, участок Ушну (или Ушнуе) со стороны Турции — Науча. Та же цепь Кандилян, но под другими частными названиями, их отделяет; единственная караванная дорога между этими участками перерезывает цепь, направляясь из Равендуза в Ушнуе и потому представляет бесчисленные местные затруднения и опасности. Тем неменее все приводит к заключению, что дорога эта служила в отдаленнейшие времена сообщением между Ассирией и Верхней Мидией. На самой высокой точке этого пути, называемой Келе-шин, возвышается колонна из камня с гвоздеобразными надписями. С этой возвышенности в 7,000 фут над поверхностью моря, с одной стороны открываются равнины Урумийские; с другой, Турецкия горы Равендуза и Амадии. В настоящее время Келе-шин составляет собою один из пограничных пунктов согласно status quo и без сомнения эта цепь гор должна будет и впредь служить границею.

Далее и северу тот же характер страны продолжается до Котура, а именно, со стороны Турции высокие горы, со стороны Персии — возвышенные долины и плато. Было бы бесполезно перечислять здесь пограничные участки Оттоманской стороны, так как Персия не заявляет на них никаких притязаний. Вообще же говоря, к этой части границы, начиная от Койсанджака до Котура, прилегают земли Равендуза и Хеккари. Со стороны же Персии участки от Ушнуе и северу и расположены в следующем порядке: Сомаи, Барадост, Дешт, Мергевер, Тергевер, Урумгйе, Салмас.

Сверх притязаний, которые, судя по некоторым данным, Турция имеет заявить на большую часть этих участков в [LXXХI] последствии, она уже заручилась некоторыми владениями в Барадосте и Салмасе (в участке Чехрик), заняв в 1849 г. небольшой форт Бажергя и несколько деревень.

Курдское племя Шеккяк, кочующее в этих местностях, составляет также предмет спора между двумя мусульманскими державами. Племя это, состоящее из 1.500 палаток, принадлежало некогда Персии; но притеснения Урумийских властей и кое-какие льготы, дарованные Турками перешедшим на их сторону нескольким Шеккякам, привлекли к переселению туда, мало-по-малу, до тысячи палаток этого племени.

Вопрос о разделе племен, о их зависимости и переходах с одной стороны на другую не может быть и подвергнут обсуждению прежде предложения пограничной лиши.

Во время прохождения в этих местах Пограничной Комиссии холера свирепствовала в Урумии, Сулдузе и Соуч-булаке. Пришлось обойти город Урумию и деревни пораженные эпидемией. Благодаря таким предосторожностям, Комиссии избегли этого бича, так же точно, как в минувшем году, в Керманшахе.

Наконец, подошли к Котуру, столь известному в летописях разграничения занятием его Дервиш-пашою в 1848 г. Чтобы, дать точное понятие об этой местности, всего лучше привести здесь выписку из депеши Русского комиссара к Императорской Миссии в Константинополь (от 6 [18] Сентября 1852 года).

«Котур есть деревня из шестидесяти дворов, прислоненная к горам, составлявшим по status quo границу между Турциею и Персиею до занятия Турками этой местности в 1848 году. Дефилей, отходящий от этой деревни, протягивается на восемь часов по направлению и городу Хою и составляет собою один из самых труднейших проходов для войска; самая незначительная защита может остановить в нем целую армию. После восьмичасового протяжения, дефилей расширяется около деревни Эстеран и выходит на Хойскую равнину. От его окончания до города не более трех часов. Таким образом, Турки, заняв [LXXXII] деревню Котур, командующую дефилеем, и поставив пост в восьми часах от нее, в деревне Эстеран, находящейся при выходе из оного, овладели одним из главных проходов, ведущих в самое сердце Персии. Город Хой находится, так сказать, под пушечными выстрелами; и оттуда, с одной стороны, Тавриз, а с другой Урумия представляются уже вполне доступными. Котурский дефилей занят был в 1852 г. 600 человек пехоты при четырех орудиях. Половина этого числа расположена была в деревне Котур, при военных постройках, как напр. оборонительная казарма, пороховой магазин и батарея с эполементом; другая половина отряда занимала Эстеран, по ту сторону которого поставлена пирамида с следующею надписью: “здесь граница Оттоманской Империи в Котурском участке, год 1265” (в котором Дервиш-паша прибыль сюда отдельно от других пограничных комиссаров). Передовой пост из сорока человек сторожит эту пирамиду. Дивизия Анатолийского корпуса, имеющая свою штаб-квартиру в Ване может весьма легко оказать подкрепление Котурскому отряду. Справа и слева вдоль всего дефилея, находятся Персидские владения, так что дефилей имеет вид абордажного моста, брошенного через Персидские земли. С боков защищают его неприступные горы.»

Между Котуром и участком Альбак возвышается отдельная гора, называемая Соурова. С вершины этой-то горы офицеры, производившие съемку, в первый раз увидели Арарат — на расстоянии 200 верст. Вдоль всего этого пограничного пространства проходит большая караванная дорога, ведущая из Тавриза, через Хой, в Эрзерум. Множество деревень разбросано по этому пути и в стране кочует племя Курдов Джеляли, занимавших еще в последнее время участки Абага и Махмуди вместе с деревнею Сатманыс; но еще за несколько времени до прибытии туда Комиссии половина племени перешла на Турецкую сторону.

Не доходя до Баязида, в двух часах от этого города, граница делает угол, склоняясь от северо-запада к [LXXXIII] северо-востоку. Согласно status quo она проходит между Большим и Малым Араратом и затем упирается в русскую границу. Таким образом, линия эта отделяет земли города Баязида слева от земель Маку, справа первые — Турецкие, вторые — Персидские. Таково было status quo до начала разграниченья; но с 1848 до 1852 г. Турки, заняв некоторые земли Макуинские, прилежащие и Баязидским, как напр. Домбат и Ярым-кая, отодвинули тем самым границу к востоку, за Малый Арарат.

Крайняя северная часть границы представляет собою два пункта для соображений; один из них, первой важности, заключается в большом пути между Эрзерумом и Тавризом; другой, второстепенный, относится к форту Маку.

Вся торговля Константинополя и Анатолии с Тавризом и Техераном проходит по вышеупомянутому пути. В случае войны, между, двумя мусульманскими государствами он составляеет широко раскрытый проход для обеих сторон; так что в прежних войнах между Турками и Персиянами местности эти всегда играли важную роль. В настоящее время, близость русской границы ослабила их значение.

Форт Маку служил местопребыванием Али-хану, наследственному владетелю провинции этого имени. Совершенно исключительное естественное положение составляет силу этого притона, заключающего в стенах своих городок из 600 домов, расположенный в углублении гор под натуральным полусводом скал.

Город Баязид, в настоящем его виде, составляет собою достаточное для Турок обеспечение в деле охранения свверной части их границы, и потому может считаться ровнею Маку; а обе эти местности — необходимостью для каждой из двух сторон.

Пограничные комиссары дошли таким образом до окончания возложенного на них практического поручения. 29 Августа они сошлися в Базергяне, деревне расположенной у подошвы Арарата, за исключением только одного Оттоманского комиссара, [LXXXIV] ушедшего на восток к берегам Аракса. Персидский комиссар и Али-хан Макуинский дали великолепный праздник в честь европейских комиссаров. Мирза-Джяфер-хан отправился за тем в Техеран через Тавриз, Английский комиссар в Константинополь, чрез Эрзерум; вслед за ним пошли и Турки, после некоторой остановки в Баязиде. Что касается Русской Комиссии, то, имея еще докончить свои съемки около Малого Арарата, она двинулась к северо-востоку, обошла Арарат и достигла русской границы 6-го Сентября 1852 года; возвратилась же она в Константинополь 21-го Октября ст. ст. чрез Эриван, Кагызман, Эрзерум и Трапезон, без малого через четыре года после своего выступления.

Вот, вкратце, главные черты Турецко-Персидской границы:

Линия эта, между Араратом и Персидским заливом, географическим протяжением своим занимает 10°; Комиссии сделали, от одного ее конца до другого, не считая конечно поездок по сторонам, 2200 верст. Пространство это заключает в себе весьма различные климаты, не столько по разнице в широте, сколько по той высоте, на которой находятся различные местности. Климат южной половины границы, от Персидского залива и до Зохаба, жаркий; это есть страна финиковых пальм; летом, жары доходят обыкновенно до 36 и до 40° по Реомюру в тени; у Персидского залива бывает еще жарче. Самум дует в этих местах в нюне, июле и августе и делает невозможным всякое движение в открытом месте до позднего вечера. Эта часть границы, начиная с юга, заселена сначала одними Арабами; но далее, ближе и горам, Арабы смешиваются с Луррским населением, а еще далее к северу и с Курдами.

Северная половина границы, от Зохаба до Арарата, пользуется умеренным климатом; на некоторых уступах и на вершинах гор снег держится в продолжении всего лета; в долинах же жар довольно ощутителен, доходя от 30 до 33° в тени. Передвижение и работа возможны тут только в течение [LXXXV] шести летних месяцев, в совершенную противоположность южной половине.

Северная половина границы населена Курдами; Персияне, Турки, Халдеи, Армяне, но особенно последние, составляюсь меньшинство населения.

Турецко-Персидская граница, в своих главных чертах, представляется естественным препятствием, разделяющим два народа, не заграждая им в тоже время путей сообщения для их взаимных интересов. Начиная с севера, высокие цепи и возвышенные вершины гор Курдистана и Лурристана, Тавра и Загроса древних, указывают направление границы, как столбы, поставленные природою. Далее к югу, где горы поворачивают к внутренности Персии, раскидываются степи вплоть до Персидского залива.

Путей в пограничных местах множество; но все без исключения представляют большие затруднения. Впрочем, в отношениях политическому военном и торговом имеют важность только пять нижеследующих:

1) Из Басры, через Мухаммеру, в Шуштер и Дизфуль.

2) Из Багдада, через Ханыкин и Керринд, в Керман-щах.

3) Из Сулеймании, через Кызылджа, Бане, или через Сердешт, в Сенне, Хамадан или Тавриз.

4) Из Вана, через Котур и Хой, в Тавриз.

5) Из Эрзерума, через Баязид, в Хой и Тавриз.

Второй и пятый из этих путей представляются большими артериями, по которым движется почти вся торговля между двумя соседними государствами; четвертый мог бы быть, в стратегическом отношении, самым удобным для вторжения Турок в Персию, тогда как эта последняя, в подобных же целях, должна была бы прибегнуть ко второму пути, т.е. к Багдадской дороге. Первый и третий — второстепенные, как в коммерческом, так и в торговом отношении. [LXXXVI]

Что касается этнографических условий границы, то они представляются крайне сложными. Различные народности одного происхождения, одинаких нравов, наречия и вероисповедания разрознены и разбросаны по владениям двух соседних государстве; многие из племен должны будут подвергнуться разделу; другие будут принуждены сами избрать себе господина. Все это перепутывает отношения и в высшей степени затрудняет задачу удержания этих племен в повиновении. Много частных интересов пострадают и только разве последствия разграничения, т.е. порядок и добрая воля мусульманских правительству могут со временем, на место этой неурядицы, водворить на пограничной полосе мир и благосостояние. Во всяком случае не следовало бы приступать к фактическому разделу племен прежде окончательного определения пограничной линии, для того чтобы племена эти собственными глазами видели участки, выпавшие на их долю.

VII.

Чрезвычайные издержки Русской Комиссии с 17 Ноября 1848 г. по 1 Ноября 1852 г. составили 1,620,000 турецких пиастров, или 90,008 руб. сер., из которых, впрочем, следует исключить сумму в 2,960 р. сер. реализированную по возвращении Комиссии в Константинополь продажею каравана, палаток и пр., что составите 87,048 рублей действительная расхода. К этой сумме следует присоединить добавочное содержание, отпускавшееся членам Комиссии, со дня их назначения по 1 Сентября 1852 года, когда прекратилось это содержание, а именно 10,200 гол. червонцев, наконец, подъемные и путевые деньги от русской границы до Константинополя, всего же 12,200 гол. червонцев. Все эти деньги были выданы из Государственного Казначейства. [LXXXVII]

Главные предметы расходов были следующие:

1) Покупка каравана, его прибора и корма.

2) Жалованье и содержание караванной и лагерной прислуги и каввасов.

3) Закупка палаток и всего необходимого для лагеря.

4) Плата проводникам, конвою и ночным стражам.

5) Почтовые и рассылочные расходы.

6) Подарки.

7) Содержание медика.

Вот быстрый обзор каждого из этих предметов:

1. Караван.

Когда комиссары приготавливались в Багдаде к выступлению на границу, они условились, чтобы каждый из них имел свой собственный караван. Испытано было ими неудобство наемного каравана, во время их перехода от Самсуна до Мосула, неповиновение погонщиков и нежелание их подчиняться требованиям сделанного расчета переходам и необходимым остановкам. Так как имелись в виду переходы и по пустыням и по горам, надобно было запастись животными, пригодными и к тому и другому роду дорог, а именно лошадьми и мулами; верблюды были оставлены в стороне как неспособные к скорому ходу.

При начале путешествия, число вьючных животных и верховых лошадей Русской Комиссии было около 80. Впоследствии число их достигло до 130, не более. Прочие Комиссии запаслись еще большим числом животных. Увеличение каравана, по мере того как Комиссии подвигались вперед вдоль границы, происходило от того, что с удалением от продовольственных центров, приходилось возить с собою всякого рода съестные запасы и хозяйственные надобности на целые месяцы. Во многих местах надо было иметь с собою даже топливо и корм [LXXXVIII] для лошадей. Собственно для этого одного принуждены были впоследствии иметь особых вьючных животных от 20 до 60, смотря по надобности.

Известно, что на Востоке необходимо иметь многочисленную прислугу, уже потому только, что эти вялые, неумелые и непривычные слуги приучены исполнять одну какую-либо обязанность, ему присвоенную. Вот почему состав лагерной, караванной и прочей прислуги Русской Комиссии дошел до 50 человек, не считая конвоя. Надо было поэтому иметь уже на каждого из них по лошади. Ремонт членов Комиссии не стоил многого, так как у каждого из них были и собственные верховые лошади, подаренные им пашами Багдада, принцами, пограничными правителями — наравне с прочими Комиссиями.

Хотя Багдад есть большой рынок арабских лошадей, но чистокровные и даже смешанной крови, но хороших статей, лошади там очень дороги. Причина этому заключается в ежегодном выводе большого числа кавалерийских лошадей в Вест-Индию. Цена им от 5 до 10 тысяч тур. пиастров. Верховые лошади для членов Комиссии были заплачены по 5 и по 3 тысячи пиастров, т.е. по самой дешевой из существующих на месте цен; животные для вьюков и для прислуги — по 500 пиастров круглым числом; мулы стоили от 1000 до 1300 пиастров.

Расходы на пищу изменялись в размерах, смотря по большей или меньшей производительности мест и удобств, которыми они располагали для сбыта продуктов. В Багдаде пища обходилась по 3 пиастра, т.е. по 15 к. на человека в день; в Керринде — 30 пара или 4 коп. сер. Но по большей части, средняя стоимость ее была не более 2 пиастров, и только на севере, в городах, как Эрзерум и Трапезон, она восходила до 4 и до 5 пиастров.

Пастбищами пользовались в редких случаях, как потому что свежая зелень ослабляет животных, так и потому что [LXXXIX] посылать животных пастись куда-нибудь в сторону было не безопасно.

Русская Комиссия, во все четыре года, потеряла всего 12 лошадей и мулов; из них 11 пало и одно животное было украдено. Такая потеря может считаться ничтожною, если принять в расчет трудности переходов на границе. Скалы, пропасти, реки, потоки были препятствиями, которые не останавливали только тех, которые должны были подвигаться вперед во что бы то ни стало. Вследствие этого, при окончании путешествия, почти все лошади были попорчены; мулы лучше переносили труд. Продажу животных в Эрзеруме и Трапезоне пришлось произвести наскоро и на условиях предложенных покупщиками; за лошадей получена была половина их покупной цены, за мулов две трети. Прибор животных, стоивший очень дорого, так как он скоро приходил в негодность от тяжких переходов, пришлось отдать в придачу к проданному каравану.

2. Прислуга.

Комиссия имела 20 погонщиков (катырджи), 7 конюхов (сеис), одного начальника каравана (катырджи-баши), 6 палаточников (чадырджи), одного водовоза (сака), одного пастуха (чобан), одного кальанджи и трех каввасов, всего 40 человек, получавших жалованье на счет казны; из них, погонщики получали по 110 пиастров в месяц, конюхи — по 120, палаточники — по 130, водовоз —160, пастух — 100, кальанджи — 100, каввасы от 250 до 300 каждый. Сверх того, всем этим людям выдавались рационные деньги в размере от 2 до 3 пиастров в сутки, каввасам — по 5 пиастров.

Кроме этой постоянной прислуги, надо было тащить за собою, смотря по месту, плотовых мастеров (келекчи), мирз и других сведущих лиц для собирания сведений, каввасов или [XC] феррашей, пограничных начальников, конных конвойных и др. и весь этот народ надо было кормить с их лошадьми, сверх бахшишей, которые им раздавались для того, чтобы они силою не забирали провианта у жителей и не производили бы этим беспорядков.

Надобно представить себе этот сброд Турок, Персиян, Арабов, Курдов, Армян, Греков, Халдеев и др., чтобы составить себе понятие о затруднении вести подобное хозяйство. Однакоже, хорошее обхождение и подарки рядом с справедливою острасткою, а в иных случаях и с палками, давали возможность справляться с этой вавилонщиной. Важные проступки были редки, служба шла довольно исправно, и люди в конце концов показали себя и преданными, и благодарными. Из всего числа прислуги умерло четверо в течение всего времени, — двое от болезни, в том числе один каввас; один утонул; и один умер от последствий раны, которую он нанес себе нечаянным выстрелом из пистолета.

Эта четырехлетняя экспедиция послужит быть может, таким образом, к распространению, между туземными мусульманами, хороших понятий о Европейцах.

3. Лагерь.

Палатки составляли предмет очень дорого стоящий. Постоянное их употребление, непогоды, перевозки посреди колючек и выступов скал, все это вместе трепало палатки и скоро приводило в негодность, так что приходилось возобновлять их по два раза в год. Материал палаточный на Востоке гораздо хуже такого же материала в России; это жидкая бумажная бязь, легко дерущаяся. Сколько мне известно, палатки русских войск держатся, в мирное время, до 10 лет; но следует заметить, что он не более шести недель в году подвергаются действию воздуха; тогда как палатки Комиссий были в [XCI] постоянном употреблении, а в последние 14 месяцев служили им единственным кровом. Военные палатки, как только снимутся, укладываются в ящики, сохраняющие их; на Востоке же они навьючиваются для перевозки как тюки, и животное, несущее их, задевает ими за все, что только может тереть их и рвать.

Палаток Комиссия имела 20; из них одна большая, с диваном и подушками, служила приемною для визитов и конференций. По прибытии каравана на место остановки, надо было употребить час времени, чтобы установить палатки и привести все в порядок. Приготовления и выступлению требовали полутора часа времени.

4. Проводники, конвой и ночная стража.

а) Проводники, столь необходимые и для простых путешественников, были еще более необходимы для Комиссий, которые не делали ни одного перехода без производства работ. Они обходились дорого, потому что им надо было платить не за одно указание пути, но и за требовавшиеся при съемках сведения о проходимых местностях.

Чем далее подвигались по границе, тем число проводников увеличивалось. Те из них, которые поставлялись мусульманскими комиссарами, получали от них предварительные инструкции для сообщения показаний согласно с интересами своей стороны. Чтобы избегнуть опасности заносить неточные показания, надо было еще иметь своих проводников для поверки сведений, доставляемых первыми; сверх того, так как племена и даже части одной и той же деревни и мелкие партии кочевников были очень часто во вражде между собою, то проводники иногда вдруг исчезали посреди перехода, под предлогом опасности для них заходить на вражескую землю; и — потому оказывалось необходимым иметь всегда при себе большое [XCII] число проводников для того, чтобы не прерывать нити разведок и не впадать в промахи.

Занятия ведены были разом в разных направлениях; каждый из офицеров должен был иметь при себе несколько проводников и каждая часть каравана несколько своих.

б) Конвой составлял собою дело первой важности при всяком движении, непременное условие всякой работы. Регулярные войска, о которых говорено было выше, могли служить для этого только на хороших дорогах и во время стройных движений. При переходах же в горах, в пустыне, в захолустьях, одним словом; в местностях, уходивших из-под влияния мусульманских правительств, надо было брать с собою арабских шейхов с партиями из племени каждого, курдских и луррских старшин с их людьми. Ласковое обхождение и подарки делали из них преданных слуг. Надо впрочем заметить, что добрая слава комиссаров привлекала к ним расположение населений. Нечего было и опасаться нападений целым племенем; оставалось только принимать меры против разбойников и шаек негодяев.

Был всего один случай вооруженного нападения грабителей на русский караван. Но и тут надо сказать, что то был караван наемный, погонщики которого, худо вооруженные, не видели даже и надобности защищаться. Это случилось во время похода Русской Комиссии из Бендер-бушира в Персеполис в 1850 г. Во время ночного перехода на обратном пути, в полночь, комиссар остановился в пустыне у колодцев для отдыха; тем временем караван продолжал подвигаться к Бендер-буширу. Часа два не доходя до города, шайка вооруженных бросилась из засады на караван, захватила его и принялась за вскрытие вьюков. Увидев европейские вещи, в них содержавшийся, они спросили погонщиков, кому принадлежал караван, и как только узнали от них, что он принадлежит русскому эльчи, они поспешили подозвать [XCIII] комиссарова управляющего, возвратили ему вещи и мулов, извиняясь перед ним, что они ошиблись, приняв караван за купеческий. В сумятице однакож скрыто было ими несколько неважных вещей, принадлежавших капитану Проскурякову. И участию, сундук с деньгами не попал на глаза грабителям, потому что, при самом начале, нападения, мул, на котором был навьючен сундук, испугался и унесся в пустыню; он был скоро пойман погонщиками и приведен и каравану вместе с его уцелевшим сундуком. Наученный этим опытом русский комиссар вооружил впоследствии всех людей собственного каравана, что в свое время весьма-таки послужило в случаях подобных рассказанному, даже при вооруженном конвое.

в) Ночные стражи охраняли против другого рода опасности, не столь видной конечно, как разбои, но более их обыкновенной, а именно от ночного воровства, очень часто случавшегося со стороны кочевников. Воришки их искусны в своем ремесле и отважны. В стране этой, открытой со всех сторон, требуется особенное лукавство и ловкость, чтобы пробраться в лагерь, и особенная зоркость, чтобы затем выбраться из него; они пропалзывают голые между кустарников и высокой травой, иногда подражая воем чекалке и подымая одну ногу так, чтобы издали она походила на хвост этого животного. Добравшись таким образом до палатки, воришка перерезывает несколько из ее веревок, высматриваете внутренность, стянет какие-нибудь вещи и улизнет. Тогда только, в большей части случаев, подымается в лагере тревога на крики “вор!”; раздаются выстрелы, но ни разу не случилось поймать или убить вора. Курды воруют смелее; они являются в платьях и хорошо вооруженные; верховые товарищи находятся вблизи, чтобы защитить и прикрыть вора в случае погони.

Русские, от воровства, больших потерь не понесли; не могли они отыскать только одной уведенной лошади, да исчезло [XCIV] несколько предметов из кухонной посуды и провизии. Англичане были менее счастливы; однажды ночью ограблена была палатка астронома, делавшего где-то в стороне свои наблюдения; вещей было унесено тысяч на десять пиастров; в другой раз уведена была Курдами ценная лошадь, причем один из людей, заметивший кражу и схвативший лошадь за узду, был ранен в голову ударом сабли.

Ночные тревоги были особенно часты во время похода, пустынею, на Хоувизу. Шайка воришек следовала, как было сказано в своем месте, за караваном и почти ни одной ночи не обошлось без их попыток.

5. Почты и посылки.

Турция только в весьма недавние годы учредила регулярное почтовое сообщение между Константинополем и Багдадом, который, таким образом, и служил европейским Комиссиям, в продолжение более трех лет, центром всех сношений. Пересылка пакетов на их имя, после их выступления из этого города, производилась чрез посредство английских агентов, пребывавших в Мосуле, Багдаде, Басре, Ханыкине, Керманшахе и Хамадане. Эти пакеты, так же точно, как и экспедиции комиссаров, адресуемый через Багдад, поручались касыдам или пешим курьерам, неутомимым, воздержным, знакомым со всеми путями пробегаемой ими страны. Касыды одеты обыкновенно в лохмотья и не имеют на себе ничего такого, чтобы могло соблазнить грабителей. С куском хлеба в сумке, они идут, останавливаясь, и то но ночам, не более как на 3, на 4 часа для отдыха, и пробегают таким образом от 80 до 100 верст в сутки. Это люди по истине неоцененные в этих полудиких странах. В местах менее опасных посылаются верховые; а по большим путям сообщения службу эту исполняют чапары, или почтальоны, нечто вроде наших эстафет. [XCV]

6. БАХШИШИ И ПОДАРКИ.

Эти два предмета составляют на Востоке, но в особенности в Персии, значительную статью расходов. За самые малейшие услуги надо платить, и размеры подачек увеличиваются, смотря по важности дающего лица. Каждое правительственное лицо, каждый мелкий начальник города или деревни, и даже нескольких палаток, имеет своих доверенных лиц, феррашей, лакеев, но не платит им никакого жалованья, а доставляет, в вознаграждение за их службу, случаи получать бахшиши, напуская эту голодную стаю на первого попавшегося смертного, имеющего возможность сделать издержку. В странах этих, где фрукты в таком изобилии, все эти господа шлют вам в подарок, кто несколько дынь, кто несколько кистей винограда, как знак уважения или дружбы; свора лакеев приносит вам их, и вы платите за эти фрукты во сто раз более их стоимости, для того, чтобы потом — их бросить. Иногда присылают вам баранов; но обыкновенно это самые тощие из стада, а подчас и больные. Словом, бесстыдство этих вымогателей бахшиша невероятно, в особенности у Персиян, как было выше сказано. Надо конечно сделать из этого числа исключение в пользу людей, вполне заслуживавших вознаграждение, каковы проводники, конвойные, каввасы и др. Подарки вещами давались только более значительным лицам, близким родственникам правителей, мирзам, доверенным, хозяевам домов, в которых Комиссии останавливались и т. д. Подарки, выданные комиссарами, состояли из часов, редко золотых, иногда серебрянных с позолотою, в большей же части случаев, серебрянных, из зрительных труб, серебрянных табакерок с эмалью, европейского оружия, перочинных ножичков для детей, и один раз подарена была лошадь. На покупку всех этих подарков истрачено было, в течении четырех лет, Русскою Комиссиею 10,000 пиастров; [XCVI] сверх того, Императорская Миссия в Константинополе выслала ей, по ее просьбе, еще разных предметов, для того же назначении, на 15,000 п.; всего таким образом на подарки израсходовано около 25,000 п. или немногим более полуторы тысячи рублей.

7. СОДЕРЖАНИЕ МЕДИКА.

Собираясь из Константинополя на границу Комиссиям необходимо было запастись для своего путешествия медиком. Необходимость эта была очевидна. Страны, в которые они отправлялись, считаются могилою для Европейцев, как напр. Басра и прибрежье Персидского Залива; предстояло им испытать переменного счастья странствований посреди хищнических полудиких племен, проходить разные широты с их различными климатами, с присущими Востоку эпидемиями, и все это без всякой надежды повстречаться с другими медиками, кроме шарлатанов. Европейские Комиссии, в видах соблюдения экономии, порешили иметь одного медика на общем содержании. Подполковник Вильямс поспешил рекомендовать доктора Олгина, который хотя был уроженцем и подданным Буэнос-Айреса, представлял собою вместе с тем совершенного Англичанина, по приемам, языку и обычаям, так как получил свое воспитание в Лондоне. По обстоятельствам, Английская Комиссия отправилась из Константинополя тремя неделями прежде Русской. Медик ушел с нею и Русские обходились, таким образом, без медика в продолжение четырех месяцев, а именно до прибытия своего в Багдад. Так почти всегда случалось и в последствии, когда Англичане временно отделялись от Русских в кочеваньях своих по пограничной полосе. Экономия, которую Русская Комиссия рассчитывала сделать, платя доктору только половину его содержания, не осуществилась, потому что кроме жалованья, состоявшего, для обеих Комиссий, из 150 фунтов стерлингов, Русским приходилось еще расходоваться на содержание доктора Олгина, которое у Англичан он получал наравне [XCVII] с прочими членами Комиссии, прямо от Правительства Королевы. Таким образом, Русским, медик обходился в год 30,000 пиастров. Такая сумма достаточна была бы для содержания хорошего Русского медика, присутствие которого избавило бы кроме того Русских от неудобств, упомянутых выше. Но надобно отдать полную справедливость доктору Олгину: он держал себя в отношении обеих Комиссий безразлично, как нельзя более похвально и ни на одну минуту не пренебрег своими обязанностями в отношении Русской, — насколько конечно это от него зависело. Его искусство, его усердие и приличность обхождения, были безупречны.

Вот все, что можно было сказать о медике; остается дать общее понятие о болезнях, с которыми Комиссии встречались во время своих четырехлетних странствований. Прежде всего, при переходе в горах около Сиваса в 1849 г. капитан Проскуряков и топограф Огранович, а вместе с ними и несколько человек из прислуги, заболели офтальмией — вследствие сильного отражения солнца на снегах, которыми сплошь покрыты были эти возвышенные места. В Багдаде пережит был Комиссиями трехмесячный период злокачественной лихорадочной эпидемии, наступивший от последствий разлития Тигра, и жертвою которой сделалась, как сказано было в своем месте, шестая часть населения. Русские счастливо избегли этих лихорадок, так же как и Алепского чирья. За то Англичане сильно пострадали от той и от другой болезни. Алепский чирей есть злокачественный нарыв, незакрывающеся ранее года, почему и называется годовиком, по персидски салек, по-турецки йыль ярасы, и оставляющий после себя весьма сильную оспину, а иногда и низводящий пораженного в могилу. Болезнь эта свирепствует во всей Месопотамии и в части Аравии.

Басру и Мухаммеру Комиссии посетили в лучшее время года, свободное от эпидемий. Но во время похода в Персеполис, чрез Бендер-бушир и Шираз, секретарь и драгоман Русской [XCVIII] Комиссии М. А. Гамазов заболел весьма опасно; недуг, поразивший его, обратился в хронический и состоял в сильнейших приливах крови к голове и расстройстве нервов; произошел же он от чрезвычайных жаров и путевого утомления.

В Мунгерре, в Лурристанских горах члены Комиссии подвергались ревматическим страданиям; между прочим, жертвою их сделался капитан Проскуряков, долгое время мучившийся ими жестоко. Секретарь Английской Комиссии умер в Мунгерре от последствий этой же болезни. Несколько позже, Огранович, в то время уже произведенный в офицеры, перенес там дисантерию и лихорадку. Все эти недуги произошли от простуды, от которой не было возможности уберечься. Для произведения съемок надо было взбираться на вершины гор, покрытые снегом, тогда как у подошвы этих высота температура доходила иногда до 30° выше нуля в тени. Утомленные подъемом, очень часто пешеходным, офицеры добирались до вершин, покрытые потом; там они должны были работать в продолжение нескольких часов при морозной температуре и сильном ветре, постоянно царствующем на этих высотах; однажды, силою ветра, снесен был инструмент, установленный для наблюдений.

Одного перечисления этих зол достаточно, чтобы дать понятие о всех опасностях, которым подвергался, во все время четырехлетних своих трудов в Турции и Персии, каждый из членов Смешанной Комиссии; тяжкая болезнь и самая смерть грозили ежеминутно остановить ход пограничного дела, или по крайней мере расстроить совокупность занятий. Английская Комиссия была многочисленна и потому не страшилась такой случайности; по смерти секретаря ее в 1850 году, место его было отдано его помощнику, которому также дан был помощник; Русский же комиссар, в виду постоянно болезненного состояния г. Гамазова, находился в страхе, лишившись его, остаться вдруг без секретаря и драгомана. Один только уход доктора Олгина и крайняя внимательность окружающих [IC] к болезненному состоянию г. Гамазова дали этому последнему возможность благополучно возвратиться в Константинополь.

Способ исполнения геодезических и топографических работ для изготовления пограничной карты.

Сначала комиссары-посредники намерены были измерить базис в пустыне близ Мухаммеры, определить его помощью астрономических наблюдений и вести оттуда работы к северу. Исполнению такого намерения, когда уже было к нему приступлено, помешали упомянутые в своем месте несогласия, возникшие между мусульманскими комиссарами. Приходилось подчинить ученые работы политическому ходу дела. Так как Комиссии возобновили свои переговоры, после Мухаммерских смут, в Зохабе и Мендели, то геодезическую работу надо уже было начать с этой последней местности, как из центра, и продолжать ее как к северу, так и к югу, смотря по местным обстоятельствами. Таким образом:

1) От Мендели произведена была геодезическая триангуляция до Арарата, положение которого первоначально определено астрономом Федоровым, а в последствии, с большею точностью, триангуляциею Закавказья, произведенною под начальством генерала Ходзько. Базисы для этой триангуляции были определены астрономически, т.е. взяты были широты и азимуты точек, находящихся между ними, чем и определилось их взаимное положение. Затем, от этих точек произведены были побочные триангуляции и т. д. Астрономические базисы имели от 30 до 40 географических миль (60 миль по экватору). Широты были определены по звездам, большею частью по полярной звезде и по одной из южных одинаковой с нею высоты. Употребляли для этого секстант, поставленный на [C] штатив, а в иных случаях круг, и тот и другой с делением на кругах до 10 секунд. Азимуты брали по солнцу астрономическим теодолитом семи дюймов в диаметре и также с десятисекундным делением на круге. В теодолите горизонтальный круг имел три нониуса, вертикальный же, два.

2) Между Мендели и Персидским заливом, пустыней и к тому же беспокоемые Арабами, Комиссии принуждены были производить ту же работу помощью особых знаков (флагов), обозначавших все повороты пути следования от оконечности основной триангуляции. Рассчитывали расстояние по лошадиному шагу (3 3/10 мили в час). Географическая миля содержит в себе 6240 английских футов. На поворотах этих линий, в местах остановки, ночью, была определяема широта. Если линии, обозначенные значками, по определению их лошадиным шагом, оказывались или слишком длинными, или слишком короткими по отношению и широтам, определенным между их оконечностями, то они были исправляемы согласно с их относительным протяжением. Этим способом определялась долгота пунктов остановок с удовлетворительною точностью.

Оба эти способа, как триангуляция, так и измерение при посредстве значков, употреблены были астрономом Гласкотом при разграничении Венесуэлы, Бразилии и Британской Гвианы в 1841 — 1843 годах; первый способ — в местах открытых; второй, т.е. посредством значков, вдоль рек, где прибрежные леса заслоняли окрестность. В этом случае расчет дистанций производился по движению судов.

Всех пунктов, астрономически определенных на Турецко-Персидской границе, 54. Длина границы, следуя всем зигзагам математической линии, колеблется между 8 стами и 9 стами географическими милями; по прямой же линии — почти 600 миль широты. Геометрическая триангуляция была произведена без всякого перерыва с одного конца границы до другого посредством буссолей и связана с астрономическими точками. Самые съемки [CI] произведены были по масштабу одной версты в английском дюйме, который обыкновенно употребляется при наших военно-топографических съемках. Для изготовления карты условлено было сообща принять масштаб географической мили в английском дюйме, для чего и надо было уменьшить подлинные съемки, который остались у нас в Главном Штабе как основные материалы.