-

КЛЕМЕНТ БОДЕ

ПУТЕШЕСТВИЯ В ЛУРИСТАН И АРАБИСТАН

TRAVELS IN LURISTAN AND ARABISTAN

НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ И ОТКРЫТИЯ В ЗАПАДНОЙ ПЕРСИИ.

В гористой области Персии, между двух горных цепей, покрытых вечным снегом, Альвенд и Ардекан, тянется, от западных границ Турции до пределов провинций Испагани и Фарсистана, страна, до сих пор остававшаяся почти в совершенной неизвестности: это Луристан. На юг от Ардекана, между скатами этой цепи и реками, впадающими на севере в залив Персидский, лежит другая страна, столько же безвестная, как и первая: это Хузистан, который иначе называется Арабистам, потому что он заключает в себе земли, принадлежащие Арабам из племени Хаиб. В эти неведомые страны недавно проник отважный и наблюдательный [2] русский путешественник, барон Боде. Благодаря трудам нашего соотечественника, ученый мир обогатился теперь новыми, интересными сведениями о той части Персии, которая столько любопытна, как по своему историческому значению, так и по оригинальности нынешних ее обитателей. Изданная им на английском языке книга, под названием: Travels in Luristan and Arabistan, обратила уже на себя внимание за границею. Извлекаем из этого сочинения более любопытные и интересные для читателей подробности.

Каждому путешественнику, в первый раз посещающему Персию, с самого начала бросается в глаза странный способ путешествия. Волею или неволею надобно ехать верхом, или на собственных лошадях, что, конечно, потребует слишком долгого времени, или на почтовых, что до чрезвычайности утомительно. Ни в одном азиатском государстве вы не встретите по дороге, даже в больших городах, ни удобного отеля, ни гостинницы, ни даже харчевни в европейском вкусе; только время от времени в главных центрах народонаселения, попадается вам неопрятный, и часто развалившийся, каравай-серай, то есть, большой двор, окруженный каменными каморками, без окон и дверей. Что касается до почты, то она установлена не для правильной пересылки писем, но только для рассылки распоряжений правительства к губернаторам провинции, и обратно. Потому-то правительство и содержит на свой счет станции, называемые чаперханас, то есть, конюшни для семи лошадей. Впрочем, они находятся только на дорогах от Тегерана до главных городов провинций, а в прочих местах нет никаких средств для пересылки писем. На главных дорогах всегда находится один гулан, или казенный курьер, обязанный доставлять казенные пакеты. Лица, посылающие письма, вручают их этому курьеру, с вознаграждением за доставку.

Не смотря на означенное распоряжение правительства, путешественник встречает разные препятствия на самых станциях, на которых, вместо положенного числа семи лошадей, большею частью содержится две или три, и то самые плохие, так что путешественник гораздо более утомится, погоняя свою клячу, чем когда бы он шел пешком. Впрочем, если лошадь не может уже итти дальше, то путешественнику, для его утешения, позволяется, как это прописывается и в паспорте, убить лошадь, с тем только, что бы принесть на следующую станцию хвост и седло на своих плечах. Вот первое замечание, которое сделал господин Боде в [3] декабре 1840 года, когда он, отправился из Тегерана в Испагань и Шираз.

Выехав из Тегерана, господин Боде через два дня прибыл в Кум. Кум священный город, обязанный своею важностью могиле Фатимы, сестры Имама Гуссейна. Многие Персияне завещают хоронить себя в этом городе; но люди богатые предпочитают быть погребенными в Кербеле, где покоится прах самого Имама Гуссейна. По дороге от Тегерана до Кумы и Кербелы ежеминутно попадаются караваны заваров (пилигримов), которые, исполняя свой обет, принимают на себя обязанность провожать покойников до священного места погребения. Каждый пилигрим ведет лошадь, с перевешенными через седло двумя гробами. Барон Боде встретил один из таких конвоев близь Кума. Народ толпами спешил на встречу заваров, и приветствовал их с счастливым возвращением и приобретением звания кербелаи, или пилигримов кербельских. По поводу этого названия, автор замечает, что у Персов-шиитов привлекают к себе пилигримов, три города. Мешед, столица Хоросана, где находится гробница имама Резы; стекающиеся туда поклонников называются мешеди. Второй город — Кербела. Кербельские пилигримы пользуются большим уважением народа, чем первые. Наконец удостоившиеся посетить Мекку и Медину, получают название гаджи, которое народ произносит с благоговением.

Путешественнику надо было употребить шесть дней, что бы проехать двести двадцать пять английских миль, отделяющих Тегеран от Испагани, второй столицы Персии. Узкие улицы, обнесенные высокими стенами, за которыми виднеется зелень садов; потом крытые старинные базары, запустелые и мрачные; далее базары новейшего времени, более обширные и местами озаренные тусклым светом ламп: таков был первый вид, поразивший путешественника при въезде в Испагань. Здесь на каждом шагу встречаются контрасты роскоши и нищеты, великолепия и запустения, столь обыкновенные в городах восточных. Так, возле узких и излучистых улиц находятся прекрасные гульбища, как Чебар-Баг, знаменитая аллея, род бульвара, обнесенного восточными платанами, который примыкает к величественному каменному мосту, переброшенному через Зойзидерот. За этим мостом лежит предместье Джульфа, армянский квартал в Испагани.

В предместья Джульфа находится школа, основанная [4] Французом Евгением Боре, для образования армянского юношества. В ней преподаются языки персидский, армянский и французский, равно как география и катехизис; эту школу посещают и дети Персиян, которым закон Магомета преподается муллою. Соединение мусульманского юношества с христианским в этой школе служит доказательством веротерпимости Персиян, которую надо приписать постоянно увеличивающимся успехам суффеизма, новой мусульманской секты, придерживающейся более духа, чем буквы Корана.

Теперь начинается рассказ господина Боде о долгом и опасном путешествии, которое он совершил по Луристану и Арабистану, в свите губернатора провинции Испагани, предпринявшего в то время некоторого рода военный поход для сбора податей. Это был единственный случай для ученого путешественника посетить землю, известную только по рассказам Геродота и Арриана, и осмотреть в этих странах любопытные исторические памятники. Хищнические орды, скитающиеся в этих гористых областях, до сих пор преграждали туда путь не только Европейцам, но даже самим Персиянам соседних племен.

До отправления в путь Испаганского губернатора, барон Боде успел мимоездом посетить знаменитые развалины Персеполя. Персеполь есть греческий перевода, имени Пасаргада или Парсагада, что значит лагерь Персов. Название Пасаргады первоначально относилось к целой области, заключающей в себе две плоские возвышенности Мердашт и Мургаб. Греки приложили это имя только к той части области, где Кир основал города., учредила, резиденцию и построил для себя гробницу, а теперь обыкновенно он употребляется для означения самого жилища персидских царей, построенного спустя столетие после Кира, на равнине Мердашт.

Долина Мургаб, орошаемая рекою Куром, усеяна громадными развалинами, которые свидетельствуют о существовании большого города. Между этими обломками выказываются два примечательные памятника, бесспорно принадлежащие к архитектуре древних Персов. Один из, них справедливо можно считать гробницею Кира, основателя империи, потому что в нем действительно находят такую гробницу, как описывает Арриан. Базис ее составляет продолговатый четвероугольник из белых мраморных камней огромной величины, в десять рядов положенных друг на друга. Окружность, узкий вход, каменная кровля, все совершенно согласно с описанием Александрийского историка. В потолке, [5] состоящем из двух больших мраморных плит, еще видны скважины, где были утверждены железные полосы, поддерживавшие саркофаг. Кроме того, гробница окружена четвероугольною колоннадою, состоящею из двадцати четырех колонн, из которых семнадцать стоят еще на своем месте. Другой замечательный памятник составляет платформа, в триста фут длиною и в двести девяносто восемь шириною. Эта платформа раскидывается на одном из утесов, образующих холм Мургаб. В настоящее время она называется Тухте-Солиман, или трон Соломона. Это собрание мраморных плит, искусно соединенных между собою. Согласно с народным преданием и мнением английского путешественника сэра Виллиама Оуслея, господин Боде считает ее троном древних царей персидских, или по крайней мере местом, где они являлись пред народом В подтверждение своей мысли, он упоминает о существующем еще до сих пор обычае. «Я часто видел, говорит он, что нынешний шах Персидский, в начале своего царствования, садился на высоком холме, в долине тегеранской, под простым, раскинутым над его толовою шатром, или лучше на открытом воздухе, чтобы быть видным всему народу. Таким же образом он держал салам, или публичную аудиенцию, окруженный своими придворными, со всею пышностью азиатского церемониала. В эти дни депутаты отдаленных провинций, старшины кочующих племен, с своими странными и многочисленными свитами, собирались на открытом месте, что б засвидетельствовать свою покорность новому государю. Так, без сомнения, было и во время Кира, и очевидно, на этом месте, в долине Пасаргада, он принимал клятву верности и повиновения от всех племен обширного персидского государства, и от покоренных им народов».

Направляясь к юго-западу через гребень гор, отделяющий две равнины, по течению Кура, или реки Мургаб, до долины Ганок, достигаешь до развалин древнего города Истакара, лежавшего на левом берегу этой реки. Сначала, это был простой лагерь, который потом распространился я, очевидно, процветал после Персеполя, как можно судить по архитектуре его зданий. На правом берегу возвышается гора Гуссейн Кох, с барельефами и надписями Накши-Рустам, то есть, изображение Рустама. По местному преданию, барельефы представляют деяния этого древнего персидского героя. Но по исследованиям Саси, эти памятники относятся ко временам Сассанидов. [6]

От развалин Истакара, на левом берегу Польвара, до впадения его в Аракс, тянется собственно долина Персепольская, а далее, за горами, господствующими над этою долиною, лежат колоссальные развалины дворца Персепольского или Чиль-Минар (сорок колонн), как теперь называют Арабы. Впрочем это название не означает собственно числа колонн, которых считается гораздо больше; но Персы употребляют число сорок для неопределенного означения множества, как мы употребляем слово тысяча, и потому многие персидские дворцы носят имя Чиль-Минар. Вид этих величественных развалин производит на зрителя поразительное впечатление.

Персепольский дворец лежит на том самом месте, где граничат гористая часть Персии с долиною. Цепь высоких мраморных утесов представляет полукруглую плоскость, на которой расположено здание дворца, поднимающегося гораздо выше гор. Строение развертывается на трех террасах, возвышающихся одна над другою в виде амфитеатра. Мрамор на сооружение дворца был извлечен из тех же самых гор, которые служат ему основанием. Огромные камни соединены без извести и цемента таким удивительным образом, что самый внимательный взгляд едва может заметить низы. Мраморные лестницы ведут с нижних террас на верхние. Они так широки и удобны, что десять всадников легко могли бы въехать по ним рядом. Лестница первой террасы ведет к портику, от которого осталось только четыре пилястры. На каждой пилястре высечены гигантские животные, два баснословных быка и два сфинкса. Между пилястрами еще стоят четыре колонны, а все прочее уже разрушилось.

С этой первой платформы, по таким же лестницам, входят на другую террасу, на которой развертываются четыре различные колоннады. Они некогда состояли из семидесяти двух колонн; но барон Боде нашел их тринадцать. Эти колонны вышиною от сорока восьми до пятидесяти футов, и так толсты, что три человека не могут обхватить их. Две головы животных, соединяющиеся затылками, заменяют капители; подобные украшения часто встречаются в персепольском стиле. Между головами видны углубления, в которых, очевидно, были утверждены брусья, поддерживавшие плоскую кровлю. Эта часть здания составляла огромный перистель, через который можно было пройти в отдельные строения Эти последние составляли третью, еще высшую, террасу. Здесь находятся [7] несколько разной величины комнат, в которых на каждом шагу встречаются драгоценные обломки изваяний и группы лиц в разнообразных костюмах и с разными атрибутами; здесь же видны скульптурные изображения боя баснословных аллегорических животных, в которых можно отличить разные части животных, существующих в натуре; например, в одной фигуре соединены члены льва, быка, носорога и страуса.

После этого общего обозрения развалин персепольских, последуем за нашим путешественником в те безвестные страны, в которые ему удалось проникнуть.

Через Шираз, главный город Фарсистана, родину двух знаменитых поэтов, Саади и Гафиса, господин Боде отправился в Луристан. Жители Луристана разделяются на несколько орд: Мамазенов, Хогилусов и Бахтиаров. Мамазены, в числе четырех тысяч семейств, кочуют в долине Шаб-э-Беван. Хогилусов считается до четырнадцати тысяч семейств; они обитают в Бебегане. Наконец, Бахтиары занимают часть Ардекана, от пределов владений первых двух племен до горы Загрос. Все эти племена, вполовину оседлые, вполовину кочующие, сохранили патриархальные обычаи времен Авраама. Жизнь номадов течет неизменным порядком: лето они проводят в горах, а на зиму переселяются в долины, на северный или западный берег Персидского залива. Чтобы познакомиться со всеми странностями их патриархальных обычаев, для этого надобно прожить под шатром Илиатов, как называются все кочующие племена; но для этого надобно пройти через грозные ущелия, безмерные пустыни, вооружившись твердостью, решимостью и хладнокровием.

Следуя за нашим путешественником, мы сначала встречаем развалины Джудди-Шапур, на берегах Гранина, прославленного победою Александра Македонского. От этого пункта до небольшого форта Нурабада, груды развалин покрывают пространство нескольких квадратных миль, и представляют для антиквария широкое, неразработанное поле. В полумиле отсюда возвышается небольшой городок Фалиан. Недавно еще в нем считалось до пяти тысяч жителей, а теперь он не больше, как бедная деревушка из шестидесяти домиков. Отчего произошла эта перемена? Воздух в Фалиане чист, воды вдоволь, почва так плодоносна, что хлеб родится сам сороковой, кунжут — сам-сот, а рис — сам-сто-пятьдесят. Упадок этого города зависит от бессилия правительства, [8] от бездействия местного начальства и от необузданного своевольства Мамазенов. Фалиан, окруженный пальмовыми рощами, построенный при подошве крутой горы, защищающей его от зноя солнечного, лежит при входе в знаменитую долину, подобную Темпейской, которую воспевали поэты арабские и персидские. Эта долина Шаб-э-Беван. Здесь дикие нарциссы расстилаются ковром ослепительной белизны на огромное пространство; в воздухе разливается упоительное благовоние, поля, засеянные рисом, хлопчатой бумагой и хлебом, местами перерезывают этот душистый ковер; но везде, где земля предоставлена самой себе, выбегают нарциссы, как будто здесь их родина, их любимый приют. Г. Катрмер, в своих Замечаниях на Историю Монголов, описывает это Эльдорадо, по рассказам древних персидских историков, следующим образом: «Долина Шаб-э-Беван, почитаемая одним из роскошнейших мест в целом мире, лежит между двух гор. Она простирается на три фарзанга в длину и на полтора в ширину. Все это пространство покрыто разнообразными плодовыми деревьями; воздух там чрезвычайно чист и свеж. Повсюду разбросаны деревни. Середи долины течет большая река. Вершины гор, окружающих эту долину, почти весь год покрыты снегом. Сквозь густые ветви дерев едва пробивается луч солнца. Со всех сторон льются источники прозрачной воды». Но вид этой местности много изменился с того времени, к которому относится описание г. Катрмера. Не ищите там более густых лесов и непроницаемой тени. Теперь видны лишь одинокие деревья, далеко разбросанные друг от друга. Г. Боде замечает очень справедливо, что между тем, как в Европе леса исчезают от успехов гражданственности и от возрастающего народонаселения, в Персии, напротив, страна становится безлесною вследствие запустения или уменьшения жителей. Так теперь не видно и следа роскошных рощей Шаб-э-Бевана; и во всей долине Мургаб, где гробница Кира, по словам Арриана, возвышалась среди царских садов, окруженных густыми лесами, теперь нет ни одного дерева. Эти деревья, эта зелень, были произведением и наградою трудов человека. В прежнее время в этих странах, опаляемых жгучими лучами солнца, со всею заботливостью проводили воду посредством подземных труб из одного места в другое, и увлаженная земля покрывалась богатою растительностью. Тень молодых деревьев привлекала росу, и вместе с тем увеличивалась сила прозябения. Но с уменьшением народонаселения исчезли и [9] водопроводы, и многие страны, считавшиеся некогда в числе богатейших и самых цветущих, мало-помалу приняли жалкий вид бесплодия. Пустыня водворилась всюду.

Долина Шаб-э-Беван занята Мамазенами. Дна главные города, Фалиан и Башт, лежащие в этой долине, не имеют ничего замечательного. Миновав западную оконечность долины, вы вступаете но владения Хогилусов. Эта земля называется но имени главного города, Бебеган. От Башти до Бебегана, все пространство, в шестнадцать английских миль, изборождено руслами прежних каналов, и покрыто развалинами древних караван-сераев и деревень. Между тем теперь вы не отыщите тут ни капли воды, ни приюта человека. Впрочем, переезд через эту пустыню ознаменовался для г. Бодо интересною встречею с Илиатами, которые оставили Ардеканские горы, чтобы поселиться в окрестных долинах Испагани. «Стадо коз и овец открывают шествие, говорит г. Боде, описывая караван; — эти стада охраняют молодые люди, сопровождаемые верными собаками. Потом следуют ослы и быки; на некоторых из них сидят дети и дряхлые старики, а на других навьючены все принадлежности палаток, и сверх того положены мешки с провизиею и привязаны за крылья и за ножки домашние птицы, и эти бедные пернатые употребляют все силы, что б удержаться в равновесии. Мужчины и женщины следуют за караваном пешком, и каждый несет какую-нибудь мебель или орудие. Козлята и ягнята, родившиеся в дороге, укладываются в корзинки, которые или сами хозяева несут на руках, или ставят на сипну вьючных животных. Молодые девушки, с веретенами в руках, прядут, продолжая свой путь. Замужние женщины несут за спиною детей, которые держатся ручейками за их шею; иногда один малютка висит в мешке за плечами, а другой в пеленках находит еще место на голове бедной матери».

Город Бебеган славится своими красильщиками. Жители знают особенный секрет придавать цветам нежность и прочность. Почва кругом Бебегана богата и снабжена водопроводами и каналами. Растительность самая роскошная и самая разнообразная. В садах растут персиковые, гранатовые и померанцевые деревья возле пальм и винограда Наконец, луга, также как и в долине Шаб-э-Беван, покрыты благовонным ковром нарциссов.

Выехав из Бебегана и переправившись через реку Таб, вступаешь на библейскую почву. Здесь начинается древняя [10] Халдея, или, по-библейски, Элам. В семи милях от Бебегана лежит маленький город Ташун. Развалины базаром, дворцом, публичных бань, рассеянные но всем направлениям, равно как группы вековых дерев, осеняющих городские площади, показывают, что этот город, теперь столько бедный, был в древности, и даже в недавнее время, центром значительного народонаселения. Это местечко заслуживает особый интерес по религиозным преданиям, сохраняемым жителями. Ташун присвоивает себе честь быть родиною Авраама.

В двадцати двух милях от Бебегана начинается граница владения Бахтиаров; она означена триумфальными воротами, состоящими из трех арок, которые перерезывают узкую долину между горою Мангашт, с правой стороны, и горою Гечь, с левой, так что дорога проходит только под главною аркою. Особенные черты, отличающие Бахтиаров от соседних племен, заключаются в костюме мужчин и в постройке гробниц. Одежда мужчин состоит из шерстяного кафтана, с короткими рукавами, спускающимися несколько ниже колен. Это платье походит на священную одежду древних царских жрецов. Рубашка и турецкие бумажные шарвары дополняют костюм Бахтиаров. Что же касается до гробниц, то они имеют свои особенности. Изображение льва, высеченное из камня или сделанное из алебастра, украшает каждый памятник, под которым погребен глава семейства. Лев, как любимый символ, пошел в употребление у Персов во время арабского владычества. Особенно его любят шииты, потому что их пророк Али именуется Львом Божиим. У учеников Зороастра лев, напротив, считался нечистым животным, как творение Аримина, духа зла и врага Ормуздова. Потому на гробницах древних Персов никогда не видно этого изображения, хотя оно и встречается в скульптурных украшениях дворцов.

Около двенадцати миль от триумфальных ворот, дорога разделяется на две ветви, из которых правая ведет к Испагани, а левая к Шустеру. Уклонившись немного от правой дороги, г. Боде увидел остатки гигантского шоссе, в котором ему не трудно было узнать один из самых древних и таинственных памятников Востока. Это шоссе, называемое теперь Джаддеги-Атабег, путь Атабегов, считалась в числе чудес света еще древними историками, у которых оно было известно под именем Климакс-Мегале, большая лестница. Даже во время Александра Македонского не знали уже, [11] кто устроил эту дорогу. Представьте себе колоссальную мостовую, сделанную из камней около трех метров длиною на один метр ширины; через пятнадцать или двадцать таких камней положены огромные плиты. Эта мостовая поднимается и спускается по самым крутым склонам. По описанию г. Боде, совершенно согласному с описаниями Плиния и Диодора Сицилийского, нельзя сомневаться, что Джаддеги-Атабег и Климакс-Мегали одно и то же.

Далее, г. Боде, обозревая снова некоторые персепольские памятники, имел случай наблюдать домашнюю жизнь Бахтиаров, у которых принужден был искал убежища на одну ночь. «Палатка, в которую ввели нас, говорит он, была загромождена различными предметами, составляющими обыкновенное хозяйство Илиатов. Большая часть палатки была завалена мешками всех возможных размеров, в которых хранилась вся подвижная собственность. Одни были набиты шерстью или платьем, из других выглядывали плоды и овощи. Козлиные кожи, внутрь шерстью, наполненные кислым молоком, стояли возле мехов с подою. Смесь этих двух жидкостей, с прибавкою соли, составляет любимый напиток Илиатов. Маленькие котелки, для кипячения молока, почерневшие от грязи и дыма, и кожаные мешки, дли битья масла, повешенные на шестах вдоль шалаша, заслоняли дорогу и увеличивали беспорядок. Но не смотря, что шалаш был так завален всякой дрянью, в нем было не слишком жарко. Действительно, ночь была холодная, и ветер в этих возвышенных местах неумолимо продувал сквозь полотно палатки. Чтоб предохранить себя от холода, я сел на мешок с шерстью; но мои люди просто растянулись на земле и дрожали от стужи. Между тем светлый огонек блестел на очаге; но он не разливал тепла, тогда как густой дым ел нам глаза и захватывал дыхание, прежде чем выходил в бесчисленные отверзтия, открытые для воздуха».

Под этой-то бедной палаткой г. Боде дополнил свои любопытные наблюдения над библейскими нравами горцев Луристана. Это поколение не утратило ни одного из тех качеств, которые составляют характер первобытных племен. Жители Луристана отличаются от других обитателей Персии необыкновенною силою и смелостью, чем, без сомнения, они обязаны деятельной жизни, простой пище и здоровому нагорному воздуху. Главный предмет их занятий составляют стада коз и овец. Дубовые желуди, смолотые в муку, дают им пищу. Что касается до их религии, то они хотя исповедуют [12] исламизм, но имеют об нем самые сбивчивые понятия. Все их верования ограничиваются суеверными обрядами и почтением, воздаваемым пири, то есть, святым, к могилам которых они ходят на поклонение. В числе пожертвовании, приносимых ими, в надежде стяжать милость святых, всего чаще видны небольшие жестяные лампы, которые они вешают над могилами, или разноцветные лоскутья, которыми женщины украшают священные деревья в окрестностях. На этих деревьях часто бывает более лоскутьев, чем листьев.

Жены Илиатов вообще отличаются, какими-то благородными приемами, от женщин остальной Азии, доведенных до унижения восточными мусульманскими обычаями. Г. Боде приписывает это свободе, неразлучной с кочевою жизнью. Доверие, оказываемое Илиатом своей жене, возвышает ее в собственных ее глазах, и сознание этого личного достоинства сообщается всем окружающим ее лицам. Само собою разумеется, нельзя искать в подруге Илиата нежных добродетелей и утонченных качеств европейской супруги; это вообще женщины твердые, готовые на все пожертвования для мужа и детей, но необразованные и часто столько же дикие, как и мужчины. Они с детства привыкают к тяжелым трудам и, работают топором, и иногда даже разделяют с мужем опасности охоты и войны.

Г. Боде рассказывает анекдот об одной из тех женщин, которые часто соединяют в себе бодрость воина с добродетелями матери семейства. В Керманшахе он встретил вдову начальника племени, которая, во время несовершеннолетия своего сына, ездила верхом, командуя военными людьми своего клана. Между другими приключениями этой героини находим одну черту, сходную с рыцарскими нравами средних веков. «Когда она еще была молодою девушкою и жила в палатке своего отца, любимым ее обыкновением было одеваться в мужское платье и, вооружившись саблею и длинным копьем, выезжать в пустыню и из засады нападать на путешественников и грабить их. Один старый Курд, раз проходя но пустыне Хузистана, нечаянно был аттакован вооруженным всадником, и только после сильной схватки мог отделаться от своего неприятеля. К вечеру избитый, окровавленный, он кое-как дотащился до стана Илиатов, и потребовал гостеприимства в палатке самого начальника. Хозяин принял его со всем радушием, сам омыл и перевязал его раны, и с прискорбием прибавил, что не может [13] поручить этих попечений своей дочери. Она, сказал он, была нынче тяжело ранена к схватке с каким-то Курдом, встретившимся с нею в пустыне. Гость расспросил подробности несчастия, постигшего дочь Илиата, и тотчас убедился, что это был знакомый ему путник. Но желая вполне увериться в своем предположении, он попросил позволения видеть молодую девушку. Отец не сделал на это никакого возражения. С первого взгляда соперники узнали друг друга; но как они оба были ранены, то считали себя расквитавшимися, и в знак искреннего примирения пожали друг другу руки. Что касается до отца, то он не обнаружил ни малейшей неприязни к своему гостю, как человеку, который ел его хлеб и покоился под тенью его палатки».

В некотором расстоянии от дуара или от стана Илиатов, г. Боде встретил на своем пути совершенно пустую деревню. Жители, при первом известии о приближении Испаганского губернатора, все поспешили укрыться в горах. Точно также почти во всей Персии опустели деревни, лежащие на больших дорогах, особенно между Тегераном и Табрисом. Жители ищут себе жилищ как можно дальше от пути, по которому проходят армия и караваны. В странах образованных, дорога и канал обыкновенно привлекают к себе народонаселение и богатство. В Персии напротив; богатейшие деревни скрываются в самых неприступных ущелиях гор. Оттого, Европейца, проезжающего по караванным дорогам Персии, везде встречает запустение и смерть. Отсюда также проистекают ложные понятия о статистике и богатствах Персии.

Проезжая через Шустер, русский путешественник собрал много драгоценных, археологических и статистических, сведений об этом городе, знаменитом своими водопроводами, разливающими воды Курана по различным кварталам. Шустер отличается своею оригинальностью. Домы вообще построены в два этажа и оканчиваются широкою террасою, окруженною перилами. Внутри двора большие переходы под сводами, вырытые под землею, идут кругом всего здания. Эти подземелья доставляют жителям прохладное убежище по время лета. Там они проводят целый день, и только с наступлением вечерней прохлады выходят на террасы. В Шустере есть одна кааба, крепость, обнесенная толстыми стенами и владычествующая над быстрыми водами Курана. С этой-то крепости, при закате солнца, любопытно взглянуть на Шустер. Жители, все в один час, собираются ужинать на [14] плоских кровлях своих, домов. И в эту минуту как будто зажигается общая иллюминация. Каждый стол освещается большими канделабрами, в которых свечи защищены от ветра и насекомых стеклянными колпаками или деревянными позолоченными рамками, обтянутыми тонкой кисеею. Слуги бегают взад и вперед, с огромными фонарями из полотна или масляной бумаги, которые бывают до трех футов в диаметре, и черные силуэты слуг рисуются на этих светлых шарах, как фигуры волшебного фонаря.

До последнего времени, Шустер, считался одним из многолюднейших городов; но в 1831 и 1832 годах, чума и холера похитили три четверти жителей. В настоящее время число их не более четырех или пяти тысяч душ. Многие семейства также переселились в Дизфуль, с тех пор как этот город сделался главным местом провинции и центром администрации. Потому часто красивые и почти еще новые домы в Шустере остаются запустелыми. Жители Шустера отличаются утонченностью и в то же время некоторою поврежденностью нравов. Город наполнен шутами, танцовщиками, музыкантами, канатными плясунами и шарлатанами всякого рода. Там находят хороший сбыт все предметы роскоши, удовольствий и гастрономии. В этот город, привозятся в значительном количестве разные товары из Английской Индии, именно, сахар, пряные коренья, опиум и хлопчатая бумага. Сначала они идут морем от Бомбея до Могаммеры, вольного порта, лежащего на реке Куране, недалеко от ее впадения в Шат-эль-Араб; потом, перегружаются на мелкие арабские суда, поднимаются вверх по реке и не доходя двух миль до города Ахваза, откуда они перевозится сухим путем, потому что подводные камни в этом месте препятствуют судоходству. Выше Ахваза товары снова складываются на суда и продолжают путь водою; суда останавливаются в трех милях от Шустера, где товары навьючиваются на мулов, и перевозятся в город.

Шустер некогда владел замечательными плантациями хлопчатой бумаги, и сам снабжал свои мануфактуры сырым материалом; но с ввозом английских произведений через Бомбей и Могаммеру, земледелие и мануфактуры постигла одинаковая участь; они упали, и вероятно навсегда. Теперь не возделывают больше хлопчатой бумаги, и ткачи забыли свое ремесло. Тоже надо сказать и о сахарном тростнике; в прежнее время он процветал в этих странах, особенно в окрестностях Ахваза; но теперь возделывание его совершенно [15] оставлено. Когда г. Боде хотел узнать причину этого упадка, ему говорили, что, много лет тому назад, в Ахвазе поселился один Англичанин, и по дорогой цене скупил весь сахарный тростник с соседних плантации; стволы, отростки и корни, все это он собрал в огромный амбар, и сжег, так что ничего не осталось даже на семена, и с тех пор сахарный тростник совершенно вывелся в их стране. Предполагая, что Англичанин действовал по намерениям своего правительства, такое объяснение не покажется невероятным; но те, которые везде любят видеть чудесное, объясняют это иначе. Они говорят, что имам Реза, один из Двенадцати преемников пророка, чрезвычайно любил сласти. Во время своего пребывания в Мешеде, ему очень захотелось достать ахвазского сахару, и он просил об этом тамошних жителей; но они, по скупости, отказали ему. Святой муж, мстительный как всякий набожный мусульманин, просил небо, чтоб Ахваз не производил более сахарного тростника. Молитва его была услышана и, в примерное наказание за обиду, нанесенную святому, весь сахарный тростник был пожран скорпионами. В доказательство верности этого рассказа, указывают на ужасных скорпионов в окрестностях Ахваза.

От Шустера до Дизфуля, нынешней столицы Хузистана, расстояние около двенадцати миль. Динзфуль, расположенный на левом берегу реки того же имени, известной у древних под именем Копратас, очень много походит на Шустер. Домы построены также, с такими же крышами и подземельями. Река, протекающая под самыми окнами губернаторского дворца, не так широка, но также быстра, как Куран. Множество мельниц, разбросанных по утесам и островкам, пересекающими течение реки, снизаны между собою сеткой живописных мостиков, которые придают пейзажу китайскую физиономию. По ночам, эти мостики освещаются, что производит на реке самую блистательную иллюминацию. Мост о двадцати двух арках на западной стороне города, по мнению тамошних жителей, построен еще до времен Зороастра; но, извиняя народную гордость, в нем не трудно заметить постройку времен Сассанидов.

В семи милях от Дизфуля находятся развалины Шуша. В этих развалинах г. Боде видит славную Сузу, самую древнюю и самую знаменитую столицу Персии. Первый памятник, встречающийся на пути из Дизфуля в Сузу, это гробница пророка Даниила, место собраний в праздничные дни большей [16] части мусульманского народонаселения. Мусульмане едва ли еще не больше христиан почитают этого святого пророка. Ряд пальм окружает этот памятник, увенчанный пирамидою из белого мрамора. Очевидно, что гробница Даниила была несколько раз возобновляема, потому что стиль нынешней ее архитектуры очень обличает новейшее уже время. А если что и встречается в ней древнего, так это только обломки пилястр из белого мрамора, капители которых, высеченные в виде листьев лотуса, свидетельствуют об эпохе, современной существованию Сузы. Внутри памятника стоит черный деревянный гроб, в котором, полагают, хранятся мощи Даниила; он обведен такою же решеткой, как гробницы Есфири и Мардохея, в Гамадане. Решетка обвешана различными надписями из Корана, и благочестивые мусульмане, обходя вокруг гроба, с благоговением лобызают священные письмена. Под этой комнатой находится еще другая, устроенная сводом. Думают, что это тот самый львиный ров, в который был брошен Даниил, по повелению Дария, царя Мидийского. Западная сторона здания омывается речкою Шапуром, известною у Геродота под названием Эвлеуса, а в Священном Писании — Улая. Она не широка, но глубока и судоходца до самого впадения ее в Куран, близь Ахваза. В нескольких шагах от памятника находятся три огромные обломка белого мрамора. Один из них составляет канитель колонны с украшениями в виде листьев лотуса; другой представляет доску с клинообразными надписями, а третий огромный барельеф, изображающий человека между двух, грубо иссеченных львов. От могилы Даниила вся земля, между Эвлеусом и Копратасом, усеяна развалинами или насыпями, обросшими кустарником. Впрочем, природа и самые происшествия, кажется, соединилась вместе, что бы сохранить в этих местах следы всех библейских преданий. Так, в тех самых местах, где Священное Писание представляет нам пророка Даниила во рве львином, львы чрезвычайно многочисленны. Ныне, они единственные обитатели Сузы, и их рев каждую ночь пробуждает эхо той долины, где предание помещает могилу еврейского пророка.

По дороге из Дизфуля в Тегеран не представляется ничего особенно замечательного. Здесь мы можем остановиться, и взглянуть на археологические результаты путешествия г. Боде. Эти результаты важны и многочисленны; мы приведем их в порядке. Г-ну Боде мы обязаны точным определением границ и настоящего положения древней Халдеи. Некоторые места Св. [17] Писания, остававшиеся темными, теперь объяснены его изысканиями. Дорога Александра, от Сузы до Персеполя, открыта и определена им с точностию. Наконец, г. Боде угадал географическое положение Сузы, которую до сих пор думали открыть в Шустере, и доказал, в противность прежнего мнения, что Сузу надо искать между бесчисленными развалинами, известными ныне под названием Шуша. Дворцы и главные памятники Сузы, построенные не из мрамора, как дворцы персепольские, но подобно вавилонским из кирпичей, высушенных на солнце, разделили и участь последних, то есть, от них не осталось неприкосновенных зданий, по которым путешественник мог бы разгадать их назначение. Впрочем, можно еще и по нынешним остаткам определить эпоху и стиль архитектуры. Между тем как Шустер не представляет ни одного памятника, относящегося к эпохе, древнейшей калифатов, развалины Шуша, по всей вероятности принадлежат к эпохе вавилоно-персидской, и самое положение Шуша совпадает с местоположением древней столицы Персии, обозначенном у историков. Страбон говорит, что Суза отстоит от Персеполя на четыре тысячи стадий, то есть, около ста шестидесяти миль. Но Шустер лежит только в ста семнадцати милях от персепольских развалин, между тем как от тех же развалин до Шуша считают по крайней мере сто сорок миль, по прямой линии.

Из всего этого видно, что сочинение г. Боде занимает важное место между археологическими изысканиями об Азии, которая в последнее пятидесятилетие привлекает к себе бесчисленное множество ученых путешественников. Нибур и Киннеир описали путь до могилы Кира и берегов Бен-эмира. Благодаря Герму и Кер-Портеру восстановлен, так сказать, в первобытный вид дворец Ксеркса. А разыскания гг. Боттье и Фландена воскресили перед нами Ниневию. Наконец, г. Боде открыл древнюю Сузу и обозначил следы походов Александра Македонского от Вавилона до Персеполя.

Текст воспроизведен по изданию: Новые исследования и открытия в западной Персии // Сын отечества, № 5. 1847