Путешествие по Северной Персии И. Березина.

С портретом Мухаммед-шаха, планами и видами замечательных мест. Казань. 1852.

Книга эта составляет вторую часть путешествия г-на Березина по Востоку. Расставшись с Закавказским Краем, после переправы через речку Астару, он вступил в пределы Персии, и направил путь к близь лежащему персидскому городу Ардебилю; после кратковременного пребывания в этом городе, он продолжал свое путешествие во внутренность Ирана, по направлению к Табризу и Тегерану, где предполагал остаться подолее, чем в Ардебиле. Таким-образом путешествие г. Березина по Северной Персии заключает в себе описание переездов от Ардебиля до Табриза и от Табриза до Тегерана. Во время этих переездов он замечал и записывал все, что казалось ему достопрпмечательным; но особенное внимание [8] путешественника обратили на себя города: Табриз и Тегеран, которым и составил он довольно-подробное описание. Вот в общих чертах все содержание этой книги г. Березина.

Несмотря на близость Персии к Европе и довольно-частые сношения ее с нашею частью света, страна эта так мало была описываема, что всякая новая попытка обогатит нашу литературу свежими сведениями о Персии и Персиянах, должна быть принимаема с благодарностью. Описание этой страпы должно приобрести в глазах читателей особенную занимательность и достоверность, когда оно составлено ориенталистом приготовившим себя к путешествию изучением всего, что нужно, чтоб быть дельным и прозорливым наблюдателем. Книга г. Березина заключает в себе эти условия верности описания, потому — что автора, еще прежде вступления в пределы Персии, изучал уж языка, ее жителей, ее древности, достопримечательности, так-что предметы, которые предстояло описывать, были ему отчасти заранее зпакомы. Уж одно это обстоятельсто придает много достоинства его книге, делает ее по-крайней-мере весьма-за мечателыиым явлением в литературе путешествий по Востоку. Одвакож ориентализм и ученость г. Березина, придающие, с одной стороны, так много интереса его книге, могут, с другой стороны, увеличить требовательность читателя; они дают право ожидать от него гораздо-более, чем от всякаго другаго путешественника по Востоку. Особенно требовательны, в-отношенин к нему, могут быть собраты его, ориенталисты, которые очень-снисходительно смотрят на ошибки путешественников, непосвященных в тайны восточной философии; но от человека, постигшего всю глубину этой премудрости, считают себя в-праве ожидать, чтоб он безошибочностью изложения всего им виденного и исследованного резко отделил себя от толпы обыкновенных путешественников, и тем составил бы славу премудрой касты восточных филологов.

Объявив таким-образом заранее права читателей, ориенталистов и неориенталистов, на суд о книге г. Березина, приступим к разбору ее достоинств и недостатков, то-есть рассмотрим, в какой степени г. Березин выполнил принятую им же самим на себя обязанность «Рассказчика о Востоке и мнимых чудесах его» (см. «Пут. по Сев. Персии» стр. 35).

Путешественник не довольствовался одним только описанием современного состояния Персии; он обращал также внимание на остатки ее древнего быта, на исторические развалины, надписи и памятники. На пути своем от границы России с Персиею до Тегерана, он повидимому не пропустил без внимания и какой-нибудь заметки, ни одной исторической достопримечательности. Большая часть виденных им памятников, конечно, далеко не отличаются глубокою древностью, но чем он виноват в этом? Сделанные им описания все-таки могут служить полезным материалом для людей, пишущих о Персии и ее [82] истории. Если он не пускался в глубокие критические разъискания о древностях, этого нельзя и поставить ему в большую вину. Читатели ищут в книгах путешественников не диссертации о древностях страны, ими описываемой, а интересных, занимательных отзывов о современном ее быте, который всегда бывает для них любопытнее, чем быт давнопогибший и отделенный от нас веками. Класс ученых читателей рассуждает, конечно, иначе: для них непременно нужна древность, нужны разъискания, ипотезы, выводы. Но такого рода вещи не иначе могут быть изложены, как в длинных и хотя очень-полезных, но всегда скучных диссертациях, которые найдут себе гораздо более приличное место и более простора в отдельных статьях, предназначенных исключительно для чтения ученого мира, чем в путешествии, писанном для развлечения и назидания толпы читателей, неспециально-преданных изучению Востока.

Современный быт Персиян изучен г. Березиным во всевозможных видах и проявлениях. Он, как заметно, не щадил ни трудов, ни времени, чтоб ознакомиться с народностью персидскою, составить себе ясное понятие о гражданской и семейной жизни Персиян, и потом поделиться собранными им сведениями с любознательным читателем. Положение путешественника, странствующего по Персии без всякой другой цели, кроме простых наблюдений, мало представляло ему материалов для изучения этих предметов, потому-что ему вовсе не было случаев иметь с Персиянами какие-нибудь серьёзные, интересные дела, в которых лучше всего познается и характер народа, и его обычаи, привычки и учреждения; он заменял это, как кажется, расспросами и разведываниями, пользуясь в этом случае своими познаниями в персидском и татарском языках, позволявшими ему объясняться с туземцами без помощи переводчика — обстоятельство, важное для путешественника по Востоку. Общие суждения, выведенные г. Березиным из его расспросов и разведываний, довольно-правильны, в них очень-много истины; но приложение их к оценке разных частностей, но подробности его замечаний об этом предмете, бывают часто довольно-ошибочны, и их нельзя пропустить без внимания.

Отдавая полную справедливость умственным способностям и хитрости Персиян вообще, он, однакож, в суждениях своих об отдельных лицах впадает в ошибки, и часто увлекаясь поверхностным взглядом на личность Персиянина, судит его умственные способности черезчур немилостливо. Вот суд его о персидском первом министре, Хаджи-Мирзе-Агаси.

«По своему обширному и недобросовестному влиянию на ход дел в Персии, по ограниченности своего ума и по неумению пользоваться средствами и обстоятельствами, Хаджи составлял большое зло, и только по нерасположению Мухаммед-шаха к государственным [83] занятиям, могла держаться на месте перваго Министра такая недаровитая личность, как Хаджи-Мирза-Агаси» (стр. 201).

Далее автор говорит:

«Относительно характера Хаджи, известно, что он большой охотник до фарсов и площадной брани; на этот счет много ходит в Персии непристойных анекдотов, в которых Хаджи отличается своим тривиальным остроумием, выдаваемыагь за гениальность. Представляя из себя ревностного Шиита, Хаджи терпеть не может «всех кафиров» неверных вообще, а «Инглизов» Англичан в. особенности».

Это правда: Хаджи имел множество недостатков, сделал множество ошибок и личность его и манера говорить были более забавны для окружающих, чем приличны для особы государственного человека; но называть его недаровитою личностью, не будет ли уж слишком-строго? Нельзя совершенно отказать в глубоком знании людей и уме человеку, который съумел приобрести такую власть над Персией, как покойный Хаджи. В делах с иноверными подданными шаха, например, с Армянами, он показывала, много веротерпимости, которая не представляет его совершенно-ничтожным, недаровитым человеком. Напрасно г. Березин опустил из виду, что Хаджи достигал почти всегда своих честолюбивых целей без казней, избегая невозможности пролития крови; а чтоб уметь обходиться в Персии без этих обыкновенных там средств, надо иметь не мало ума и сметливости. Впрочем, мы уверены, что г. Березин, как опытный наблюдатель, при оценке умственных способностей большей части Персиян, всегда имел в виду свое общее о них суждение, именно, что Персияне народ хитрый и щедро одарены от природы умственными способностями.

При обзоре государственных учреждений в Персии, г. Березин делает ту ошибку, что простые титулы принимает за названия разных государственных должностей. Так, например, упомянутые им (ст. 224) титулы: Асиф-ед-доулет, Мотемид-ед-доулет, Эмин-ед-доулет и Низам-ед-доулет — только почетные наименования, с которыми не соединяются никакия особенные, специальные занятия, а распределение государственных трудов между ними зависит не от титулов их, а от усмотрения первого министра. Постоянно-существующие при дворе персидском государственные сановники, сверх первого министра, суть: Мустофи-уль-мемалик (а не Местауфи), Везири-дувели-харидже (а не Везири-умури-аджнебиэ), Везири-низам и Муайируль-мемалик, упомянутый нашим путешественником где-то в другом месте.

Не знаем, отчего г. Березину вздумалось назвать Мустоуфи-уль-мемалика министром Внутренних Дел, когда он сам именует его отчетчиком областей? Главное дело в том, что он вовсе не отчетчик областей, потому-что отчетов по областям непредставляет никому. Титул его, в буквальном переводе, [84] значит: «контролер областей» и занятия его заключается в поверке счетов, представляемых губернаторами различных провинций и в сличении их с общим росписанием государственных доходов, так-что, во всяком случае, этого сановника скорее можно назвать государственным контролером, чем министром Внутренних Дел.

Разбирая разного рода доходы персидскаго правительства, путешественник забыл определить существенную разницу между постоянными доходами, малият, и разными случайными доходами, которые он называет судур, но которые в оффициальном персидском языке называются садыр, садырат, аваризеджат. Он ничего не сказал о так-называемой китабче, которая с точностью определяет все мальяты до одной копейки, так-что, если мальяты считаются постоянным определенным доходом, то этим удобством Персияне обязаны единственно существованию китабче. Это частное росппсание областных податей извлекается из так-называсмаго дефтера, то-есть общей таблицы государственных доходов, и каждогодно к празднику Ноуруза (9 марта) рассылается ко всем губернаторам, при которых, сверх-того, полагается при каждом по одному контролеру (Мустоуфи), находящемуся в непосредственной зависимости от Мустоуфи-уль-мемалика (государственного контролера). Означенные в китабче доходы собираются и ассигнуются на разные надобности, или для отсылки в столицу, не иначе как под надзором Мустоуфи. К каждому Ноурузу губернатор должен представить своему правительству отчет по управлению областными финансами, на основании полученной им в предъидущий год китабче. Если за ним окажется баки, недоимка, то, для взъискания ее, посылается к нему Мухассаил. Разумеется, что интриги помогают иногда губернаторам увертываться от взноса недоимок, но тем не менее правила, относящиеся до китабче, остаются всегда неизменными и уважаются за их древность.

Продолжая свои исследования о финансовом управлении в Персии, автор на 238 стр. говорит:

«Бараты суть предписания, по которым обладателю их дается право собирать подать, какими он хочет средствами, с деревни или с уезда; обыкновенно не имея денег, правительство прибегает к баратам и выдает их вместо жалованья чиновникам и другим лицам».

По нашему мнению, г. Березин должен был бы объяснить слово барат пояснее и поосновательнее. Оно имеет значение более-определенное, чем то, которое приписывает ему наш путешественник. Барат есть правильная ассигновка какой-либо правительственной уплаты на известную определенную в областной китабче отрасль доходов, и она производится не иначе, как с ведома Мустоуфи-уль-мемалика. Сверх-того, барат никогда не [85] пишется на имя какой-нибудь деревни или уезда, или вообще людей, обложенных податьми, а на имя лица, которому поручен сбор податей. Баратдар (обладатель барата) имеет дело с этим лицом, а не с самими плательщиками; и когда считает себя вполне-удовлетворенным, то отдает ему барат в виде расписки в получении. Еслиб г. Березин сделал такое определение барата, тогда и дальнейшия его суждения об этом учреждении были бы гораздо-яснее для читателей. Может-быть, путешественник наш, при определении слова барат, имел в виду только злоупотребления, которые делаются посредством этих ассигновок; но нельзя же определять какое-нибудь учреждение по одним злоупотреблениям, проистекающим из него.

Мы заметили, между-прочим, в г. Березине наклонность употреблять во зло термины европейскаго управления, при описании персидских учреждений. Он думает, что стоит ему только перевести какое-ннбудь персидское название юридическим или административным термином — и читатель тотчас же получит ясное понятие об описываемом предмете. Напротив, это только может ввести читателя в заблуждение, потому-что наши юридические и административные термины, вовсе не годятся для персидских обычаев и учреждений. Пример тому отзыв г. Березина о суде даруги (стр. 27):

«Должности нашего полицмейстера соответствует «даруга», что помонгольски значит собственно «прикладыватель печати»: это звание осталось в Персии со времен монгольской династии Гулагидов. Даруга ардебильский разбирает дела между жителями, не превышающие более пятидесяти рублей; тяжбы свыше этой суммы идут на рассмотрение духовного суда, на который можно апеллировать к Шах-задем; за неправильную аппеляцию взыскивается штраф».

Прочитав эти строки, иной читатель подумает, что в Персии действительно существуют законы положительно-определяющие права аппелляции, как это водится в юридическом быте Европы. Ничего подобного в Персии не существует; там ход судопроизводства зависит от случая; если недовольный решением даруги (который, между-прочим, есть начальник базара, а не городской полициймейстер, как полагает г. Березин) имеет какую-нибудь сильную руку, так он может идти жаловаться куда хочет, и жалоба его будет иметь последствия; если же он человек беззащитный, так ему не позволят и пикнуть, или, по-крайней-мере ему трудно будет добиться справедливости. Что касается до аппеллирования на Духовный Суд к Шах-заде, то предполагая возможность такой аппелляции, г. Березин решительно ошибается; он, кажется, недовольно-хорошо вник в отношения Духовного Суда — Шариата, к светским властям в Персии. Шах-заде, конечно, может не обратить внимание на постановление Шариата, но изменить постановление заседающего в нем Мужтегида (духовного сановника, имеющего право делать постановления по тяжбам и давать [86] так-называемые фетвы), он никак не может, потому-что он представитель светской власти; а суд между тяжущимися принадлежит исключительно духовному суду. По-крайней-мере он не может сделать этого оффициально. Если кто-нибудь недоволен решением судившего его тяжбу муллы, и захочет иметь в руках своих другое, относительно ее, постановление, то должен обратиться к Мужтегиду, посильнее и позначительнее духовного сановника, первоначальносудившего его дело. Но и тут светским властям остается уловка. Они могут отвергнуть второе постановление и исполнить первое, или наоборот. Степень силы духовного постановления зависит от степени политической значительности Мужтегида, которым оно сделано, от его отношений к светским властям, а иногда и от каприза этих властей.

Пу тешествениику нашему случилось, не знаю где, видеть какой-то баджгах — место подати, и он именует его присутственным местом, Казенною Палатою. Если подобные баджгахи где-нибудь и существуют, так уж, наверное, они, по устройству своему, не похожи на Казенные Палаты, или лучше сказать, не имеют никакого устройства. Какой-нибудь мирза, сидящий в засаленной лачуге и хранящий весь архив свой за пазухой или под войлоками, на которых сидит, не может еще составлять присутственного места. Назвать его присутствие Казенною Палатою — значить сделать ему слишком-много чести.

Обратимся теперь к филологической оценке путешествия по Северной Персии, то-есть рассмотрим степень правильности персидских слов, собственных имен и выражений, встречаемых нами в книге г-на Березина, и которыми она щедро испещрена. Нельзя умолчать, что, с этой стороны, сочинение его имеет недостатки, проистекающие, по всей вероятности, от неправильного произношения, от недосмотра при печатании, или, может-быть, оттого, что путешественник нечотко записывал свои заметки в Персии, и потом, при издании их в свет, был введен в заблуждение неразборчивостью почерка, которым вел свой журнал. Мы не смеем допустить мысли, чтоб ошибки, подобные приведенным ниже, могли вкрасться в сочинение г-на Березина по другой какой-нибудь причине.

Черезвычайно-неприятно поражаются уши ориенталистов турецким произношением г-на Березина, которое так портит персидские слова. Г-ну Березину это простительно, потому-что после Персии он жил несколько времени в Турции, и потому мог испортить свое персидское произношение; но, призвав на помощь память свою, он, вероятно, согласится с нами, что благовоспитанные Персияне никогда не говорят мюфлис (стр. 64) вместо муфлис, кюрси (стр. 107) вместо курси, Хюсейн (стр. 119 и др.) вместо Хусейн, кюшти (295) вместо кушти, и гюлямы вместо гулямы. Это кажется тем более странным, что путешественник черезвычайно-непоследователен в своем [87] произношении: иные слова он произносит на турецкий лад, а иные чисто-поперсидски.

Имя мирзы табризского консулства так исковеркано, что едва можно его узнать. Человек этот носит чисто-мусулманское, в очень-употребительное в Персии имя Мирза-Али-Экбер, а путешественник наш, знавший его близко, видавшийся с ним во время пребывания в Табризе едва-ли не всякий день, называет его Мирза-Аляр-бек (стр. 83). Такого имени в Персии нет; есть имя Аллахъяр, но оно никогда не произносится Аляр. Притом же титул бека никак не может идти вместе с титулом мирзы. В Закавказском Крае бек означает дворянина, человека благородного происхождения; но в Персии беками называются люди самого простого звания — конюхи, прислужники и тому подобные; мирзы никогда не принимают его.

В «Путешествии по Северной Персии» часто случается слово пешкеш (правильнее — пишкеш), но всегда почти не в настоящем смысле. На персидском языке существуют три термина для выражения слова «подарок». Награда, даваемая низшим, называется анам или еньам, подарок равному лицу носит название тааруф, а пишкешом величается только вещь, даримая старшему лицу. Но г. Березин во всех трех случаях употребляет одно и тоже слово пишкеш; на 91 стр. этим именем названа даже награда, данная чиновником посольства, г-м Ивановским, фаррашам принца, и которая была ничто иное, как еньам, анам.

Есть даже целые фразы персидские, переведенные или употребленные г-м Березиным совершенно-ошибочно. Выражение мушерреф шудем (стр. 12) значит не «я стал ваш гость», а просто «я удостоился чести». Сафари шума бихатири надо говорить сафари шума бихатар. Путешественник наш уверяет, будто-бы, обращаясь к шаху, Персияне говорят: «хаки паи мубарек башед». Он, вероятно, не дослышал хорошенько, или записал в своем дневнике ошибочно, потому-что Персияне в подобных случаях употребляют другое выражение, которое похоже на приведенное им, но имеет другой смысл, а именно: бе хаки паи мубарек арз мишевед: к праху благословенной стопы повергается (буквально совершается) такой-то доклад. Сказать выражение, приведенное г-м Березиным, было бы совершенно-некстати; притом же это выражение неправильно в грамматическом отношении. Чтоб произнести его правильно в смысле перевода г. Березина, надо сказать: «хаки па мубарек башед», а если удержать букву и, прибавленную г-м Березиным к слову па, то не будет смысла: это и есть персидский изафет, посредством котораго мубарек делается прилагательным, определяющим слово хаки па, и фраза будет тогда значить: «благословенный прах стопы да будет»; всякий сейчас задаст себе вопрос: чем же да будет этот прах? Нельзя уж никак перевести: «да будет [88] благословен», потому-что посредством этого несчастного изафета, прилагательное «благословенный» отнесено уж к существительному хаки па, а к глаголу да будет не имеет никакого отношения.

Филологических ошибок есть много и других, но мы указали тут на важнейшие, которые особенно бросаются в глаза.

Язык, которым написана книга, хоть местами и заключает в себе неясности и неправильности, но вообще недурен и довольно-гладок. Рассказ г. Березина жив, приятен и, что главное, чужд скучного педантизма. Но к-чему эти фамильярные обращения к читателям? Эти шуточные воззвания чрезвычайно уж устарели. Ими столько злоупотребляли путешественники-повествователи, надеявшиеся, посредством их, придать особенную живость рассказу и держать внимание читающего в постоянном напряжении, что г-ну Березину следовало бы бросить подобные устарелости.

Вообще можно сказать, что сочинение это, несмотря на указанные нами недостатки, есть очень-полезное и замечательное явление в литературе путешествий. Оно, верно, будет иметь заслуженый успех. В любознательных читателях, которые пожелают познакомиться с Персией, вероятно, не будет недостатка, а для любознательности своей найдут они очень-много полезной и приятной пищи в книге г. Березина. Ждем дальнейшего описания его путешествия.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Северной Персии И. Березина // Отечественные записки, № 4. 1853

© текст - ??. 1853
© сетевая версия - Thietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Отечественные записки. 1853