(Эпизод из русско-персидской войны 1827 года).

Присоединение Грузии к России, поставив нас в необходимость принимать решительные меры к усмирению и подчинению нашему влиянию беспокойных владетелей соседних мусульманских ханств, повлекло за собою продолжительную войну между Россиею и Фетх-Али-шахом персидским, считавшим себя, по примеру своих предшественников, верховным главою означенных владетелей.

Несмотря на тяжкое положение, в котором Закавказский край наш очутился в эпоху Отечественной войны 1812 года, малочисленным войскам нашим, под начальством незабвенного генерала Котляревского, удалось нанести персиянам жестокие поражения. Но, при всем том, война прекратилась благодаря лишь посредству великобританская правительства, которое пользовалось в то время исключительным влиянием в Персии и желало развязать нам руки на Востоке с тем, чтобы облегчить возможность направить все наши усилия против врага европейская мира — Наполеона.

В октябре 1813 года подписан был в русском лагере в урочище Гюлистане, в Карабагском ханстве, мирный договор на основании status quo ad presentem, то есть «дабы каждая сторона осталась при владении теми землями, ханствами и владениями, какие ныне находятся в совершенной их власти».

К этому, выгодному для нас, договору присоединен был, вследствие неотступных настояний персидская уполномоченного, особый акт, в силу коего предоставлено было Фетх-Али-Шаху передать [66] чрез посла своего всероссийскому императору свои просьбы, и главнокомандующий в Грузии обещался «по возможности употребить старания о просьбах Персии». Оригинальный акт этот, который Персия не преминула истолковать по-своему, а также неточности, вкравшиеся в описание новой русско-персидской пограничной черты, не замедлили повлечь за собою многочисленные недоразумения.

Пограничная с нашими владениями персидская провинция Адербайджан находилась под управлением наследника персидского престола принца Аббас-Мирзы. Отличаясь столько же легкомыслием сколько честолюбием, принц не переставал мечтать о возможности вернуть обратно отторгнутые от Персии области и, в ожидании более благоприятных обстоятельств, стал создавать всевозможные затруднения проведению границ на условиях, определенных Гюлистанским договором. Самоуверенности принца способствовало то, что, при содействии английских инструкторов, ему удалось преобразовать часть находившихся в его распоряжении войск или, вернее сказать, придать им внешний вид благоустройства и что, с другой стороны, он мог рассчитывать на сочувствие и пособие мусульманских населений Закавказского края, продолжавших враждебно относиться к русскому владычеству.

Слухи о событиях, сопровождавших восшествие на престол императора Николая I-го, дойдя в Персию в искаженном виде, внушили Аббас-Мирзе и его окружающим уверенность, что Россия ослаблена междоусобиями и что настало время свести с нею счеты.

С этой минуты все усилия наследника престола были направлены к тому, чтобы склонить более осторожного Фетх-Али-Шаха к войне с Россией. Наиболее деятельного пособника Аббас-Мирза нашел в лице первенствующего шахского министра Алла-Яр-Хана Асефуддоулэ, который женат был на дочери шаха и сестра коего была женою наследника престола. Будучи заподозрен в крупных злоупотреблениях, Алла-Яр-Хан тем охотнее стал во главе воинственной агитации, что этим средством он рассчитывал отвратить грозившую ему опалу. К этому присоединились усилия мусульманского духовенства, которое, под влиянием сторонников Аббас-Мирзы, стало требовать от шаха объявления России войны и в том же смысле повело пропаганду среди народа. Таково было положение дел, когда прибыл в Персию генерал-майор князь Меншиков с поручением известить шаха и его наследника о восшествии на престол императора Николая и в то же время войти с персидским правительством в соглашение относительно разрешения пограничных споров. Все его усилия образумить тегеранский двор не привели ни к [67] чему, и он находился еще в лагере шаха, в Сультаниэ, когда персияне перешли нашу границу и открыли военные действия (июль 1826 г.). На обратном пути в Россию князь Меншиков был, вопреки международному праву, задержан в Эривани и получил свободу благодаря лишь настояниям английского посланника полковника Макдональда.

С появлением персиян Карабаг, Ширван и все мусульманские провинции перешли на сторону неприятеля и малочисленным войскам нашим пришлось отступать в ожидании подкреплений. Но уже в следующем году мы могли перейти в наступление, увенчавшееся рядом блистательных успехов. 1-го октября сдалась нам крепость Эривань, главный оплот северной Персии, а 13-го того же месяца войска наши заняли без выстрела главный город Адербайджана — Тавриз; наступление наше было так быстро, что многие знатные персияне, и между прочим Аббас-Мирза, не успели вывезти оттуда свои семейства. Равным образом не могли покинуть Тавриз как великобританский посланник полковник Макдональд, так и английские офицеры, состоявшие на персидской службе.

Обессиленный неприятель вынужден был просить мира и подчиниться предложенным Россиею суровым условиям, каковые были безусловно необходимы для обеспечения спокойствия наших закавказских владений. На основании подписанного 10-го февраля 1828 г. в селении Туркманчай обоюдными уполномоченными договора, ханства Эриванское и Нахичеванское присоединены были к России, граница наша примкнула к реке Араксу, и, в вознаграждение за военные издержки, Персия обязалась уплатить нам десять куруров туманов, или двадцать миллионов рублей серебром. С своей стороны император Николай обязался признавать принца Аббаса-Мирзу наследником персидской короны и, по восшествии его на престол, почитать его законным государем Персии. Благодаря условию этому, принцу удалось обеспечить себя от происков некоторых из его братьев, которые, простирая виды на персидский престол, пытались внушать Фетх-Али-Шаху, что на Аббас-Мирзу, как на главного виновника войны с Россией, должна пасть вся ответственность за претерпенные Персиею вследствие войны этой бедствия. С своей стороны, мы приобрели в лице Аббас-Мирзы горячего приверженца.

Со времени заключения Туркманчайского договора мир между Россиею и Персией не был ни разу нарушен, и персияне стали мало-помалу проникаться сознанием необходимости обеспечить себе доброе расположение и поддержку могучего соседа.

Если не считать книги Н. Ф. Дубровина: «История войны и владычества русских на Кавказе», где история отношений наших к Персии изложена весьма обстоятельно, но в которой описание событий [68] доведено пока лишь до начала 1827 года, литература наша до крайности бедна исследованиями и повествованиями, относящимися к выше очерченной нами эпохе. Еще беднее мы записками очевидцев, которые, освещая события с бытовой стороны, придают им так сказать рельефность, которой трудно требовать от исторического изложения. В виду всего этого мы полагаем, что русская публика не без интереса ознакомится с помещенным ниже в переводе отрывком дневника, появившимся в издававшейся в Лондоне газете: «The London Literary Gazette» (№№ от 5-го — 12-го апреля 1828 г.). Дневник этот, напечатанный без имени автора, веден был, как нам удалось узнать, неким доктором Уилличем (Willich), состоявшим в качестве медика при английской военной миссии, на которую возложено было принцем Аббас-Мирзою обучение персидской армии. Доктор Уиллич был личным свидетелем занятия русскими войсками Тавриза, и, как человек близко знакомый с Персиею и ее обитателями, поместил в своих записках много любопытных заметок, характеризующих отношения между победителями и побежденными. В примечании к дневнику редакция газеты «The London Literary Gazette» упомянула, что в ее распоряжении находились и другие, полученные как из Петербурга, так и из Тавриза, корреспонденции относительно русско-персидской войны, но что опубликовать эти корреспонденции она не сочла себя в праве. — Нам неизвестно, что сталось с этим материалом.

В дневнике своем доктор Уиллич говорит между прочим о главе мусульманского духовенства в Тавризе — Ага-Мир-Феттахе, игравшем видную роль во время занятия нами этого города. Отдавая справедливость усердию, с которым лицо это служило русским властям, автор дневника не раз упрекает его в отсутствии такта и в чрезмерном честолюбии. С своей стороны мы сочли нелишним поместить после дневника составленную на основании официальных данных справку о деятельности Ага-Мир-Феттаха, как в Тавризе, так и по переселении его на Кавказ ¹.

Дневник доктора Уиллича.

24-го октября. Среда. Утром получены были из Софиана ² письма на адрес Ага-Ризы и других кетхуд (начальников [69] кварталов) города Тавриза. Они написаны были сыновьями Назар-Али-Хана, бывшего начальника Маранда, и в них сообщалось о предстоящем наступлении русских войск, которые несколько дней тому назад заняли Марандский округ. Сыновья Назар-Али-Хана советовали тавризскому населению не оказывать сопротивления и уверяли, что в случае соблюдения спокойствия жизнь и имущество жителей не подвергнутся ни малейшей опасности. Письма эти были перехвачены и представлены Асефуд-даулэ Алла-Яр-Хану, который, немедленно потребовав к себе лиц, коим они были адресованы, обвинил их в замысле призвать неприятеля. Кетхуды самым решительным образом протестовали против этого обвинения. Между тем письма, содержание коих не замедлило огласиться в народе, произвели желаемое действие. В тот же день, несколько позже, прибыл из Софиана шахский гулям ³. Он сообщил, что в минуту его выезда сильный передовой отряд прибыл в это селение; с этой минуты тревога распространилась во все концы Тавриза. Жители пригородных слобод спешили укрыться в стенах, тогда как городские жители небольшими группами стали покидать город. Страх и крайняя тревога изображались на всех лицах. Весть о приближении русской армии распространилась и среди аракских и мазендеранских войск, которые, в числе 5 или 6 тысяч человек, оставлены были шахом для защиты города. Солдаты небольшими партиями стали уходить из Тавриза со своим скотом; вскоре движение это стало общим. Около полудня почти весь гарнизон бежал и направился по дороге, ведущей в Тегеран; в городе осталось лишь несколько старших офицеров и небольшое число менее трусливых солдат. — Алла-Яр-Хан не был своевременно уведомлен об уходе войск, тревога которых, как полагали, усилилась под влиянием угроз тавризских жителей. Последние, не любя вообще южных уроженцев, из которых состояли войска, тем более желали удалить их из города, что сами опасались, чтобы солдаты не пустились на грабеж, или же чтобы бесплодным сопротивлением они не вызвали русских на принятие каких-либо суровых мер относительно города. Осведомившись о бегстве солдат, Алла-Яр-Хан мог отправить в погоню за ними лишь нескольких из их начальников и своих собственных служителей; в припадке гнева он отдал в то же время жителям Тавриза приказание нагнать дезертиров и ограбить их. Как только приказание это было отдано, вооруженные горожане бросились на остававшихся на своих местах солдат и обобрали их дочиста. К часу пополудни из 5.000 [70] человек налицо оставалось очень немного, да из беглецов удалось вернуть до четырех сот. Их заперли было в арке (цитадели), но при этом забыли, что помимо главных ворот, обращенных к городу, в этом древнем здании имелась еще задняя дверь; чрез нее заключенные не замедлили вновь уйти.

Аракские войска расположены были между внутренним и наружным городскими валами, местность эта загромождена была палатками и другим лагерным скарбом. В это время два русских баталиона, или даже две роты легко могли бы овладеть городом. Два шегагийские баталиона, стоявшие лагерем за валом, получили приказание приблизиться к городу для охранения ворот. Алла-Яр-Хан прибыл к войскам с целию внушить им мужество и твердость; но его надолго слушали, а затем на него посыпались ругательства и даже камни. В течение дня в городе распространялись самые противуречивые слухи, тем более, что под рукою утверждали, что еще до вечера принц Аббас-Мирза прибудет с своею армиею из Хоя. Сейф-уиь-Мульк-Мирза с сильным кавалерийским отрядом был отправлен к Софьяну для разведок. К закату солнца Тавриз, по-видимому, несколько успокоился: убеждены были, что принц дошел до моста на Аджи-чае, находящаяся в расстоянии четырех миль от города, и кетхудам дано было положительное приказание отправиться к нему на встречу.

Вчерашнего числа жены принца переведены были в сад; главные гражданские начальники с своими семействами также покинули свои дома.

25-го октября. Четверг. Весть о прибытии русских в Софьян подтвердилась; прошлую ночь они стояли лагерем у Сыных-Кёпри, в 12-ти милях от Города. Рано утром их главные силы двинулись вперед. Подойдя к мосту на Аджи-чае, войска остановились как бы для того, чтобы приготовиться к делу. — Шегагийские баталионы были расположены на валу; орудия, расставленные за несколько дней перед тем на бастионах и в башнях, были заряжены, ворота были укреплены. Алла-Яр-Хан появился на коне между наружным и внутренним валами; он старался внушить войскам мужество и приказал стрелять из орудий. Были сделаны три выстрела: два холостые, а один ядром. Неприятель находился вне огня, и орудия не были направлены на путь наступления; выстрелы послужили лишь сигналом к поспешному бегству пехоты из города. Мир-Феттах, глава мусульманского духовенства, с другими муллами поспешил прибыть на место и настойчиво потребовал от Асефа, чтобы он отказался от дальнейших распоряжений, способных раздражить русских, так как, при существующих обстоятельствах, [71] сопротивление могло повлечь за собою лишь неблагоприятные последствия. Затем он посоветовал Асефу убираться домой. После этого Алла-Яр-Хан действительно удалился с двумя своими служителями и отправился по Тегеранской дороге. Так как ключи от ворот были спрятаны, то Мир-Феттах приказал взломать ворота и в сопровождении духовенства и почетных жителей отправился на встречу генерала князя Эристова с тем, чтобы сдать ему город. Он был хорошо принят и получил уверение, что только казенное имущество будет взято. Пока главные силы русских подвигались вперед, князь Эристов, генералы Панкратьев, Сакен и Чавчавадзе полковник Муравьев, начальник штаба, и несколько других офицеров вступили чрез стамбульские ворота в город в сопровождении конвоя из улан и казаков. Прежде всего они посетили арсенал, где были приняты надлежащие меры к обеспечению неприкосновенности имевшихся там запасов. Затем князь Эристов с своею свитою отправился во дворец, который еще до его прибытия был ограблен марандскими и нахичеванскими всадниками, с участием городской черни. От грабежа уцелели лишь несколько ковров, других предметов домашней обстановки и палатки; последние представляли значительную ценность. — Над помещением английского посланника поднят был британский флаг. Майор Monteith, в сопровождении остальных английских офицеров, в 3 часа пополудни прибыл во дворец на свидание с генералом, который сделал им ласковый прием. Майор Monteith сообщил генералу, что, получив приказание покинуть Тавриз при приближении русских, английские офицеры были лишены возможности это выполнить вследствие быстрого наступления русской армии и вызванной этим обстоятельством суматохи; при этом он выразил надежду, что русские военные власти будут со вниманием относиться к англичанам. Майор обратился также к генералу с просьбою о присылке военного караула в дом посланника на случай, если бы в городе возникли беспорядки.

Все русские офицеры выражали крайнее удивление по поводу того, что не было сделано ни малейшей попытки к сопротивлению, когда войска их подходили к городу. Они рассчитывали на горячее дело; но, если не считать трех упомянутых выше орудийных выстрелов, как с той, так и с другой стороны не было сожжено и порошинки.

Никогда еще столь обширный и окруженный валом город не был так легко захвачен неприятелем. — Русские без малейшего опасения ходят по одиночке по улицам; жители поражены страхом, унылы и хранят глубокое молчание. Русские пехота и артиллерия расположены лагерем близ вала против Стамбульских ворот; кавалерия, как регулярная, так и иррегулярная, на возвышенности, что по сю [72] сторону Аджи-чая; часовые расставлены на валу этого фаса; к воротам приставлены караулы; один баталион помещен в Арке (цитадели) а другой во дворце. Около заката солнца майор Салтыков привел унтер-офицерский караул в помещение полковника Макдональда.

26-го октября. Пятница. Рано утром я узнал о захвате в плен Алла-Яр-Хана. Выехав из города, он направился по главной аллее, которая выводить на тегеранскую дорогу. Неизвестно, был ли он нерасположен бежать, или же просто опасался, что днем его легко узнают и пошлют за ним погоню; во всяком случае, не выезжая из части города, занятой садани, он укрылся в доме Мирза-Джеббара, бывшего доверенным секретарем Эриванского сердара. На беду Мирза-Джеббар состоял в коротких отношениях с сыновьями Марандского хана, которые, благодаря этому, были тотчас уведомлены о месте, где укрылся Асеф. Для поимки его была немедленно отправлена партия казаков, а вслед затем прибыл Сакен с несколькими всадниками. Заметив, что дом окружен, Алла-Яр-Хан попытался было оказать сопротивление и даже выстрелил из бывших при нем пистолетов. Выстрелы не причинили никому ни малейшего вреда, и Алла-Яр-Хан был захвачен. Не подлежит сомнению, что он был главным зачинщиком войны; вероятно он был последним из персиян, оказавших сопротивление русским. Во всяком случае этому лицу обязано персидское правительство постигшими его бедствиями.

Чрез г. Шаумберга мы были уведомлены, что генерал Эристов примет английских офицеров в своем лагере за два часа до полудня. Прибыв туда, мы увидели, что пехота и спешенная кавалерия были построены в каре близ места их расположения вдоль северо-западного фаса города; штаб отряда и несколько групп офицеров находились в центре каре в ожидании появления генерала. Через полчаса генерал Эристов вышел из своей палатки и направился к войскам; быстрым шагом прошел он по фронту каждого баталиона, чтобы поздравить их со взятием Тавриза, или же чтобы осведомиться о здоровья войск, как это делается обыкновенно в русской армии. Все части приветствовали его громкими криками. Затем он встал в центре каре, где воздвигнут был походный аналой и находился священник, готовый приступить к богослужению. Кажется благодарили Бога за блистательный подвиг, а на мой вопрос мне отвечали, что богослужение совершалось по случаю годовщины рождения матери императора. Пока длилась молитва Ага-Мир-Феттах, глава местного мусульманская духовенства, стоял близ генерала; городской кази и другие муллы также присутствовали, но они пришли лишь чрез четверть часа после начала молитвы. Они стояли около Ага-Мир-Феттаха и на них не было обращено особенного внимания; один из [73] генералов заметил, что они явились по собственному побуждению. По окончании молитвы войска построились в колонны и прошли церемониальным маршем. В строю было не более 2.500 человек пехоты, 200 донских казаков, 200 кубанских и небольшой отряд улан. Князь Эристов и вообще русские офицеры были относительно нас как нельзя более вежливы и ласковы. Вечером расположенное в арке большое полуразрушенное здание было иллюминовано факелами.

27-го октября. Суббота. Армия перешла на открытое место, находящееся за разрушенною мечетью, близ тегеранских ворот; восемь 12-ти фунтовых орудий были направлены на город. Дворец принца Аббас-Мирзы был разграблен еще до вступления в город князя Эристова. Разграбленное имущество должно было представлять большую ценность; на женской половине здания оставлены были богатые подушки, значительное количество посуды и ковры, каковые предметы нельзя было увезти за недостатком вьючных животных, захваченных первыми хищниками до прибытия русского генерала. Последний имел при себе лишь небольшое число улан и казаков, составлявших его конвой; из них несколько человек было назначено для охраны главных входов. Когда мы посетили дворец, ни одна из украшающих главную приемную валу картин не была еще испорчена. Но, как только генерал вернулся в лагерь, значительное число тавризских жителей, к коим, как я полагаю, присоединились и марандские и нахичевские всадники, проникли в здание чрез входы, которые не были охраняемы, или же влезли на стены, и предались бесчинствам. Во многих частях здания окна были выломаны, зеркала разбиты, картины изорваны и свою злобу грабители простерли до того, что вырезали ножами глава на портретах шаха и принца. Грабители были весьма многочисленны, и потому караульный офицер, имевший при себе лишь небольшое число людей, не мог тотчас же прогнать их. О вторжении черни во дворец, который очень обширен, он узнал только вследствие произведенного ею шума; он поспешил явиться с целию предупредить беспорядки, и при виде его грабители обращались в бегство, хотя при нем было не более двух или трех солдат. Прибытие баталиона положило конец беспорядкам. Дома, как каим-макама, так и других состоявших при принце военных и гражданских должностных лиц, уроженцев Арака, были равным образом разграблены чернью. Все это произошло в день вступления русской армии. Как князь Эристов, так и вообще русские офицеры выражают глубокое сожаление по поводу этих неизбежных и непредвидимых происшествий. Много грабежей совершено было прошлою ночью и в городе. Русские войска ведут себя во всех отношениях примерно. [74]

28-го октября. Воскресенье. Сегодня утром я узнал, что марандские и нахичевские всадники, отравившиеся в погоню за семейством принца Аббас-Мирзы, нагнали его в ущелии Слаттель (?); но ущелие это было занято отрядом мазендеранской пехоты, входившим в состав конвоя означенного семейства. Попытка форсировать ущелье стоила жизни многим из нападавших. Вслед затем последние пробрались по горным тропинкам и подошли на близкое расстояние к гарему принца. Прикрывавший отступление гарема с всадниками из своего племени Багер-Хан-Челобианлу успел отразить нападавших, но при всем том им удалось захватить несколько вьюков с вещами, принадлежащими двум женам принца. Русские офицеры утверждают, что никому не было разрешено преследовать семейство принца. Сыновья Назар-Али-Хана марандского настаивали пред генералом на посылке отряда кавалерии, так как они полагали, что жены их, которых держали в Тавризе в качестве заложниц, были увезены с женами принца. Но накануне взятия Тавриза нельзя было свободно располагать людьми, и потому в ходатайстве их им было отказано. Сыновья Назар-Али-Хана были очень огорчены равнодушием, обнаруженным генералом к участи их жен, а потому, несмотря на сделанные им возражения, они, 24-го сего месяца, выехали с своими собственными людьми из Сахилана с целью освободить пленниц.

Русская армия переменила свою стоянку и перешла в долину, простирающуюся за садом принца. Численность армии не превышает 4.000 человек пехоты, 800 чел. регулярной кавалерии, 800 казаков и 1.200 чел. иррегулярной кавалерии. Артиллерия состоит из 18-ти полевых орудий разного калибра.

29-го октября. Понедельник. Полковник Лазарев назначен комендантом Тавриза; он поселился во дворце. Вчерашнего числа были назначены офицеры для приведения в известность и охраны оставшегося на лицо имущества принца. — Городские жители начинают выражать сожаление по поводу своего малодушного поведения; они громко обвиняют Ага-Мир-Феттаха в пособничестве русским. С другой стороны, главы старых тавризских фамилий ходатайствовали о принятии их императором Николаем под свое покровительство и просили также о том, чтобы по заключении мира город не был возвращен Персии. Между ними не было недостатка в охотниках, вызывавшихся провести русский отряд и помочь ему захватить самого Аббас-Мирзу. Их недовольство администрациею принца и желание избавиться из-под власти Каджаров объясняется положением, в которое они были поставлены. Они лишены были власти, почета и жалований. Почти все должности распределены были между служителями Аббас-Мирзы из уроженцев Арака, и лишь очень немногие места, да и то [75] номинально, предоставлены были коренным тавризским жителям. Последние надеялись, в случае перемены обстоятельств, вновь приобрести значение. Князь Эристов считает главным лицом в городе Ага-Мир-Феттаха, который совершенно отождествился с русскими интересами. Сын тавризского губернатора Фетх-Али-Хана Кешти, Ахмед-Хан, продолжает заниматься делами в качестве заместителя своего отца.

30-го октября. Вторник. Сегодня утром начаты были тщательные розыски с целию отыскания похищенного из дворца имущества. Имена некоторых из грабителей были известны, и поэтому партии солдат в сопровождены персиян были посланы для обыска их домов; значительная часть вещей была действительно найдена. Между прочим Мирза-Джафар, молодой человек, которого принц посылал в Англию для получения там образования, принимал деятельное участие в грабеже; в его доме нашлось имущества на большую сумму. Я слышал, что сегодня Ага-Мир-Феттах посетил князя Эристова с целию предупредить его, что городские жители замышляют вызвать восстание и перебить русских. Во всяком случае меры предосторожности были усилены вероятно вследствие предупреждения.

Возможность восстания неоднократно вызывала опасения, но дело в том, что у местных жителей не хватит ни храбрости, ни единодушия, необходимых для выполнения такого замысла, поощрением к коему служить малочисленность русских войск. — Начальникам отдельных частей города объявлено, что на них возлагается ответственность за безопасность караулов, расставленных в их частях.

31-го октября. Среда. Вчера вечером генерал Паскевич с своим штабом прибыл в Шагилан в сопровождены легкого отряда. Желая взглянуть на войска, я утром отправился к мосту на Аджи-чае. Генерал ехал во главе отряда, окруженный начальниками частей и своим штабом. Переехавши мост, он был встречен Ага-Мир-Феттахом, которого сопровождали наиболее почетные жители города. Беседа между обеими сторонами была непродолжительна. Во главе колонны шли три баталиона пехоты, а за ними следовали драгунский полк, два уланские полка, артиллерия, состоявшая из восемнадцати орудий, полк донских казаков и полк черноморских. Все войска направились к кавалерийскому лагерю, расположенному на возвышенной местности между городом и Аджи-чаем, налево от дороги. Отряд генерала Эристова ожидал в строю главнокомандующего, пред которым все войска прошли церемониальным маршем. Все движения были исполнены с большою точностью. Внешний вид войск, хотя и не блистательный, весьма удовлетворителен и свидетельствует об их пригодности к боевой службе. Каждый пехотный полк состоит приблизительно из 700 штыков; люди имеют здоровый вид; [76] маршируют скорым и твердым шагом, строго сохраняя равнение. Движения кавалерии отличаются такою же правильностью; лошади очень спали с тела, и необходимо дать несколько отдохнуть прежде, нежели предпринимать далекий поход; но при всем том они и теперь могут нести службу. Судя по росту и качествам лошадей, можно полагать, что кавалерия может с успехом померяться с превосходным числом лучшей современной персидской кавалерии. Донские казаки, в полной форме, имеют чрезвычайно красивый вид. Черноморские казаки, имеющие более суровую внешность, считаются во всех отношениях самым надежным и храбрым войском. Лошади, как тех, так и других, малы ростом, некрасивы, но весьма выносливы. Артиллерия проходила бригадами; двенадцатифунтовые орудия были запряжены шестью лошадьми, а орудия меньшего калибра четырьмя. За каждым орудием следовали два двухколесные зарядные ящика, запряженные двумя или тремя лошадьми в ряд. Всего было вероятно до тридцати орудий. Артиллерия имеет тот же характер как и остальные части; внешний вид ее не представляет ничего изящного, но она производит внушающее впечатление. Когда войска прошли, Паскевич направился в город; при приближении его к воротам началась стрельба из орудий, расставленных в башнях и по бастионам. Войска пришли из Эривани в тринадцать дней без дневок, совершив переход в 180 миль. При наступлении ночи башни и вершины древнего здания, находящиеся в арке, были ярко иллюминованы факелами.

1-го ноября. Четверг. Сегодня вечером каим-макам прибыл в селение Кара-мелик, в четырех милях расстояния от города. Ему не позволяли въехать в город; он пользуется большою популярностью среди населения, и русские опасаются, что появление его могло бы вызвать волнение. Он уполномочен вести переговоры о мире.

2-го ноября. Пятница. Русские пленники, в особенности офицеры, находившиеся в заключении в Мараге, освобождены и присланы от города Паскевичу, как залог мира. Почти все уезды и округи Азербайджана последовали примеру города Тавриза. Жители Хоя прислали к генералу Паскевичу депутацию с ходатайством не посылать войск против города, так как они и без того готовы сдать его, если вся область будет присоединена к России. Карадагский округ подчинился; управление им вверено потомку прежних начальников этого округа, Мохаммед-кули-Беку. Старшины племен Шахсевен и Шегаги воюют с Джехангир-Ханом. Наследственный Хан второго из этих племен передался русским и признал над собою их главенство; он сын известного Азад-Хана, оспаривавшего престол у ныне царствующего шаха. Население города Мараги особенно [77] отличалось буйством. В течение нескольких лет город этот находился под управлением Фетх-Али-Хана, старшего брата Асефуд-доулэ, сестра которого состоит в замужестве с принцем Аббас-Мирзою. Покинув Тавриз, одна из дочерей Аббас-Мирзы, его сестра и жена Мохаимед-Мирзы удалились в Марагу. Вскоре после их приезда городская чернь ворвалась в дом Фетх-Али-Хана, дочиста его ограбила и продолжала бесчинствовать даже в комнатах, где находились женщины. Говорят, что главными зачинщиками беспорядков были сыновья Ахмед-Хана, бывшего начальника Мараги. К счастью, старший из братьев, Джафар-кули-Хан, вмешался в дело и защитил несчастных женщин. Говорят, что все драгоценности, принадлежавшие этой части семейства Аббас-Мирзы, достались грабителям. На другое утро Джафар-кули-Хан проводил женщин в Миандуаб, находящийся в двадцати милях от Тавриза. Фетх-Али-Хан и находившийся под его покровительством харем были преследуемы до этого места чернью, которая замышляла другие насилия, но была рассеяна несколькими картечными выстрелами из пушек, находившихся в распоряжении Юсуф-Хана, заранее высланного для защиты харема.

3-го ноября. Суббота. Со времени прибытия русских город весьма покоен. Поведение русских войск заслуживаете полной похвалы; очень немногие солдаты появлялись в пьяном виде на улицах, хотя, по-видимому, им дозволен свободный доступ в город. Равным образом я не слыхал о сколько-нибудь серьезных ссорах. Некоторое неудовольствие вызвано было частым посещением солдатами бань, так как, по мнению мусульман, бани чрез это подверглись осквернению. Гражданская часть по управлению городом вверена Ага-Мир-Феттаху. Сначала устроено было управление, в котором председательствовали четверо из почетнейших городских жителей; они должны были докладывать о своих решениях полковнику Лазареву, без одобрения которого ни одно распоряжение не могло быть приводимо в исполнение. Вследствие представлений Ага-Мир-Феттаха, что учреждение это умаляет его личное влияние на народ, внутреннее управление городом передано было исключительно ему. Ага-Мир-Феттах мечтает о том, чтобы сделаться главным лицом во всем Азербайджане; он питает самые честолюбивые замыслы, и уже адресовал начальникам областей ракамы (предписания), в коих предлагал местным начальникам перейти на сторону России, и грозил, что, в случае замедления в исполнении его приказаний, виновники подвергнутся каре и ссылке в Сибирь.

Это распоряжение, хотя и побудившее местных начальников последовать примеру Ага-Мир-Феттаха, не было одобрено генералом Паскевичем. Мир-Феттах забывает, что, выходя из пределов [78] своей компетентности, как глава местного духовенства, он губит влияние, которым пользуется среди своих сограждан. Однажды он явился непрошенным гостем к столу главнокомандующего; он принес несколько кушаний, изготовленных в его собственном доме, и отведал русской кухни. Такое поведение, противное предрассудкам мусульманской шиитской секты, произвело в городе сильное, весьма невыгодное для него, впечатление. Главному оружейнику принца Аббас-Мирзы, Ага-Мохаммед-Али, приказано выковать ключи для тавризских ворот (хотя ворота эти не имеют замка); каковые ключи предполагается представить императору. Равным образом предполагается вылить четыре пушки в память взятия Аббас-абада, Сердар-абада, Эривани и Тавриза. На каждой из этих пушек будет выгравировано название одной из означенных местностей. До сих пор имущество городских обывателей не страдало от присутствия русских войск; но не так было в соседних деревнях. Временным управлением предписано было жителям поставлять фураж для кавалерии и вьючного скота. Реквизиции производились крайне неправильно; забиралось вчетверо более того, что требовалось, и ничего не было заплачено. Жители горько жалуются на то, что они лишились запасов, заготовленных было ими на зиму.

4-го ноября. Воскресенье. Сегодня утром прибыл ожидаемый отряд, состоящий из опального гвардейского Московского полка, баталиона новой гвардии, Ширванского гренадерского полка, Тифлисского полка, десяти артиллерийских орудий и нескольких сотен казаков ⁴. Арьергард армии остался в Маранде, где приказано остаться и осадной артиллерии. Вчера вечером русский уполномоченный Обрезков ездил в Карамелик для свидания с каим-макамом; Обрезков вручил персидскому сановнику проект условий, на которых может быть заключен мир. Каим-макам отправился обратно в расположенный в Сельмасе лагерь принца Аббас-Мирзы, заявление которого о согласии на условия мира должно быть доставлено главнокомандующему по истечении шести дней.

5-го ноября. Понедельник. Полковник Макдональд получил от генерала Паскевича приглашение присутствовать на параде русских войск. Посланник уклонился от присутствия на молебне, который должен был предшествовать параду, но с готовностью принял приглашение посмотреть на войска. В полдень уланский ротмистр [79] с конвоем прибыл, чтобы проводить посланника. Армия построена была в большой каре в долине, простирающейся за садом принца; две стороны каре заняты были пехотой, а две другие регулярною кавалерией, казаками и артиллерией. Мы прибыли на место тотчас по окончании молебна. Офицеры, собравшие в центре каре, разошлись по своим местам и был сделан салют в пятьдесят выстрелов. Мы присоединились к свите главнокомандующего. Войска перестроились в колоны и стали проходить перед генералом. Это было весьма внушительное зрелище; все движения производились с величайшею точностью; приказания отдавались без излишнего крика и быстро исполнялись. На ходу русский солдат кажется несколько неповоротливым, что следует приписать тому, что он очень стянут в талии. Это производит невыгодное впечатление; но при всем том должно заметить, что, с точки зрения их снаряжения, русские войска имеют боевой вид, и что они соединяют в себе все качества, необходимый как для парадов, так и вообще при исполнении обязанностей военной службы. Пройдя церемониальным маршем, войска построились в густую колонну. Генерал Паскевич быстрым галопом объехал ряды; каждая часть приветствовала его громкими криками. По моему мнению, численность войск, круглым счетом, представляет следующие цифры:

С причислением откомандированных и больных чинов численность русских войск в Тавризе доходит до четырнадцати тысяч человек.

Муджтехид-Ага-Мир-Феттах.

Упоминаемый в выше помещенном дневнике Муджтехид-Ага-Мир-Феттах играл весьма выдающуюся роль в событиях описываемой в дневнике эпохи.

Как оказывается из письма графа Паскевича к графу [80] Нессельроде от 27-го апреля 1828 г., преданность свою Россию Муджтехид обнаружил еще до вступления войск наших в Тавриз; его влиянию командовавший войсками приписывал отчасти успешное занятие этого города. Согласно тому же письму и отзывам генерал-майора барона Остен-Сакена, председательствовавшего во временном правлении, организованном для заведывания Азербайджаном, Муджтехид, во все время пребывания войск наших в этой области, оказывал нам величайшие услуги, способствуя примером и своими советами совершенному повиновению и покорности местного населения, и между прочим, был как нельзя более полезен при выборе людей, назначавшихся на различные должности в крае. Такое отношение к нам Муджтехида барон Остен-Сакен, в рапорте своем на имя графа Паскевича от 22-го февраля 1828 г., объяснял тем, что Ага-Мир-Феттах, отличаясь прямотою, бескорыстием и твердостью характера, представлял собою в Персию «единицу, никакому сравнению не подлежащую», не мог мириться с существовавшим в Персии прискорбным положением дел и мечтал об освобождения своей родины от безнравственного правительства.

Когда решено было вывести наши войска из Азербайджана, Муджтехид высказал твердое намерение переселиться в Россию. Хорошо понимая, что отъезд Муджтехида произведет крайне неблагоприятное влияние на население и что, с другой стороны, Россия приобретет в нем в высшей степени полезного жителя, персидские власти и, в особенности, наследник престола принц Аббас-Мирза, стали употреблять неимоверные усилия и даже прибегать к всевозможным проискам с целью не допустить Ага-Мир-Феттаха покинуть Персию; но все старания их оказались тщетными. Муджтехид был настолько популярен, что следовало опасаться, что народ не выпустит его из Тавриза, и вследствие этого прошлось принять чрезвычайные меры предосторожности в виду его отъезда. Комендант Тавриза, полковник Бурцов прибыл 7-го марта 1828 г. в дом Ага-Мир-Феттаха. Дом этот окружен был народом, который наполнять также все улицы и перекрестки, умоляя своего духовного главу не расставаться с своим стадом. Когда Муджтехид под конвоем выехал из дома, всеобщий вопль огласил город; люди всех возрастов предшествовали ему или следовали за ним, а многие даже бросались на землю с целью остановить шествие; все без изъятия целовали ему руки и просили на память куски его одежды. По выезде из города Муджтехид неоднократно обращался к провожавшим его с увещанием вернуться домой, но напрасно. Несмотря на довольно быструю езду, толпа не отставала. Наконец, отъехав верст 5, сам Муджтехид остановился, простился с комендантом и народом и затем поскакал. [81]

За оказанные им России услуги Ага-Мир-Феттах был щедро награжден императором Николаем І-м. По прибытии его в Россию ему назначена была пенсия в 2.000 червонцев в год и пожалована золотая медаль, украшенная брильянтами. Будучи вслед за тем назначен духовным главою всех шиитов в наших закавказских областях, Муджтехид в конце 1830 г. посетил Петербург, где был милостиво принят государем и государыней и награжден алмазными знаками ордена Св. Анны 1-й степени. В следующем году в вознаграждения за имения, оставленные им в Персии, ему пожаловано было в Ширванской провинции имение, состоявшее из 15 деревень и, приносившее около 5.360 рублей дохода. — Благодаря влиянию, которым он пользовался среди мусульманского населения Закавказская края, Ага-Мир-Феттах не раз оказывал властям нашим услуги в делах внутреннего управления.

Ив. Алексеев Зиновьев.

Комментарии

1. См. ниже стр. 79.

2. Софиан — большое селение, находящееся в расстоянии приблизительно 40 верст от Тавриза.

3. Гулям — служитель, употребляемый преимущественно для посылок по разным делам.

4. Приведенное доктором Уилличем название полков неверно: гвардейского Московского полка не было, а был баталион, сформированный из нижних чинов, участвовавших в восстании 14-го декабря 1825 г.; баталиона новой гвардии мы также не знаем. — Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Россия и Персия. (Эпизод из русско-персидской войны 1827 года) // Русская старина, № 10. 1897

© текст - Зиновьев И. А. 1897
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Андреев-Попович И. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1897