СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

СИМОНИЧ И. О.

ВОСПОМИНАНИЯ ПОЛНОМОЧНОГО МИНИСТРА

1832-1838 гг.

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

7 июля 1832 г., получив инструкции министра иностранных дел Российской империи вице-канцлера К. В. Нессельроде и «высочайшую грамоту» об аккредитовании, в Иран отправился новый представитель России — И. О. Симонич. 18 октября того же года «российско-императорский полномочный министр в Персии г-н полковник и кавалер граф Симонич» приступил к своим непосредственным обязанностям, сменив временно управлявшего делами миссии и генерального консульства надворного советника и кавалера Н. П. Безака. Занятый им пост считался одним из важнейших с точки зрения внешней политики и дипломатии России, тем более в указанное время.

В течение почти трех десятилетий с начала XIX в. иранские правящие круги упорно и настойчиво боролись с Россией за господство в Закавказье. Эту борьбу стремились использовать в своих целях то Англия, то Франция, соперничавшие между собой за господство в Иране. Особенную активность проявляла Британская империя, прикрывавшаяся демагогической шумихой о стремлении противодействовать созданию угрозы своей богатейшей колонии — Индии.

Английские и французские обещания о содействии мало способствовали военным операциям шахских войск. Первая русско-иранская война 1804-1813 гг. закончилась их поражением. 24 октября 1813 г. в Гюлистане был подписан мирный договор. Иран признавал включение в состав России Грузии, Дагестана, Абхазии, Бакинского, Дербентского, Ганджинского и других ханств, лишался права держать военный флот на Каспийском [4] море. Россия обязалась не вмешиваться в его внутренние дела. Были предусмотрены меры по расширению русско-иранской торговли.

Гюлистанский мир способствовал резкому улучшению отношений между его участниками. Это нарушало интересы Англии, предпринявшей шаги для его подрыва.

В ноябре 1814 г. британский посол Оузли добился ратификации «предварительного» договора, подписанного его предшественником Харфордом Джонсом с шахскими властями в 1809 г. Основной смысл этого «окончательного», или Тегеранского, договора 1814 г., по признанию английского автора Перси Сайкса, «сводился к лицемерной констатации того факта», что «афганская и французская угроза Индии исчезла, ее место заняла русская угроза» (P. Sykes, History of Afghanistan, London, vol. I, 1940, p. 380.).

Заявляя, что назначение договора — держать Россию подальше от границ Индии, правящие круги Англии в действительности старались укрепить свои позиции в Иране и помешать развитию его связей с Россией. Договор 1814 г. обязывал шаха порвать отношения € враждебными Англии странами, вести проанглийскую политику, добиваясь того же от правителей государств Средней Азии («Хорезма, Бухары и Самарканда»), привлекать на службу лишь английских военных инструкторов, в случае англо-афганской войны — выступить против Афганистана. Взамен английское правительство обещало Ирану добиться пересмотра Гюлистанского мира и предоставить субсидии в сумме двухсот тысяч туманов, если возникнет война между ним и какой-либо европейской державой (естественно, подразумевалась Россия).

Одновременно с этой дипломатической диверсией британские агенты развернули кипучую деятельность в Иране, пытаясь толкнуть его на новое вооруженное столкновение с Россией. Задача была не очень сложной, поскольку некоторые влиятельные слои, среди них иранский главнокомандующий и наследник престола Аббас-мирза, были преисполнены реваншистских стремлений. Англичане «поддерживали воинствующую партию и [5] поощряли мечты наследника престола о победоносной войне» (Персидская война. Кампания 1826 г. Из записок графа Симонича» (пер. с франц.), — «Кавказский сборник», Тифлис, т. XXII, 1901, стр. 3).

По мере того как в памяти иранской феодальной знати стирались впечатления, вызванные поражением в войне 1804-1813 гг., она стала занимать все более агрессивную позицию по отношению к своему северному соседу. Всячески затруднялось возвращение русских пленных, нарушались условия мира. Воинственность господствующих кругов Ирана в значительной степени подогревалась тяжелым внутренним положением. Жесточайшая феодальная эксплуатация иранского крестьянства вызывала резкое недовольство народных масс, проявлявшееся в стихийных антиправительственных выступлениях, которые охватывали разные районы и области. Экономика страны развивалась чрезвычайно слабо. Процветало ростовщичество, коррупция, разложение чиновничьего аппарата. Колоссальные средства поглощало содержание шахского двора и «двориков» его многочисленных детей, наместников в провинциях. В этих условиях почва для всевозможных авантюр была хорошо подготовлена, особенно если учесть, что эти авантюры ассоциировались с возможностями получения дополнительных материальных средств в результате ограбления народов Закавказья.

Рассчитывая на поддержку Англии, Фатх Али-шах объявил о расторжении Гюлистанского договора. Для урегулирования назревавшего конфликта в начале 1826 г. из Петербурга в Тегеран была направлена миссия князя Меншикова. Однако миссия не имела успеха. Летом 1826 г. иранская армия без объявления войны вторглась в пределы России. Аббас-мирза воспользовался слабостью сопротивления, оказанного ему в пограничных районах России, не ожидавшей войны, и занял несколько населенных пунктов. Вскоре, правда, русский главнокомандующий Паскевич получил подкрепления. Он вытеснил нападавших из пределов Закавказья и весной 1827 г. начал наступление на Эриванское и Нахичеванское ханства. Населенные армянами и азербайджанцами, эти ханства тяготели к России в [6] экономическом и культурном отношении. 1 октября 1827 г. русские войска овладели Эриванью, а через 11 дней — крупнейшим городом Иранского Азербайджана — Табризом. Дорога на столицу — Тегеран была открыта.

Полный военный разгром вынудил правящие круги Ирана просить мира. От имени России переговоры о нем вел талантливый дипломат, великий драматург А. С. Грибоедов. Британские агенты прилагали все усилия, чтобы сорвать переговоры, и только возобновление военных действий заставило Тегеран принять мирные условия. 22 февраля 1828 г. в местечке Туркманчае был подписан мирный договор. Он закреплял за Россией Эриванское и Нахичеванское ханства. Река Араке в ее верхнем и среднем течении признавалась границей между обоими государствами. Подтверждалось исключительное право России иметь военный флот на Каспийском море. Развязавший войну Иран должен был оплатить военные издержки России в размере 20 млн. руб., вернуть всех пленных и угнанных в рабство.

Такой исход событий, серьезно отразившийся на престиже Англии, содействие которой Ирану носило скорее символический характер, вызвал с ее стороны новые интриги. Они преследовали старую цель: помешать налаживанию добрососедских русско-иранских отношений. Этому противодействовал назначенный на пост полномочного министра, т. е. посла, А. С. Грибоедов, который, по выражению современника Н. Н. Муравьева-Карского, «заменял нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию» («А. С. Грибоедов, его жизнь и гибель, в мемуарах современников», Л., 1929, стр. 95).

Британские агенты и иранские сторонники английской ориентации всячески стремились устранить российского посла. Особое недовольство феодальной знати и купцов, широко пользовавшихся даровой рабочей силой, вызвала активная деятельность Грибоедова, направленная на выполнение одного из условий Туркманчайского договора — возвращение на родину попавших в плен или рабство подданных России. Это озлобление было использовано для подготовки антирусской провокации. Реакционное духовенство и англофильская группировка во главе с Алаяр-ханом [7] подготовили погромное выступление против российской миссии Фатх Али-шах, не испытывавший восторга от Туркманчайcкого договора, фактически отказался предоставить послу надежную охрану. 11 февраля 1829 г., во время нападения толпы разъяренных фанатиков, почти весь состав посольства погиб. Роль англичан в этом злодеянии признавалась иранцами открыто. Адъютант Аббас-мирзы Мохаммед Хосейн-хан, например, отмечал: «Разве неизвестно целому миру, что мы были вовлечены в эту историю происками англичан?.. Англичане, хотя и жили в Тавризе, но хвост их все же был в русской миссии в Тегеране» («Русская старина», 1872, № 6, стр. 191). Несмотря на то что британские представители лицемерно выразили свое сожаление по поводу происшедших событий и осуждение их, это мало кого смогло обмануть. Англия была заинтересована в постоянной враждебности между Россией и Ираном.

Но расчеты эти не оправдались. Иранские правящие круги, которые понесли сокрушительное поражение в двух войнах, не желали третьей. Напуганные, они срочно снарядили в Петербург «извинительное» посольство во главе с шахским сыном Хосроу-мирзой. Царское правительство в это время вело войну с Османской империей и не желало и не было в состоянии вести войну на два фронта. Кроме того, оно учитывало враждебную позицию Британской империи, политические деятели которой в тот период особенно громко кричали о «русской угрозе», сопровождая это всевозможными антирусскими демонстрациями. Извинения иранского правительства были приняты. Николай I, недолюбливавший Грибоедова, которого не без оснований подозревал в связях с декабристами, охотно согласился с утверждениями шахской миссии, что гибель российской миссии была вызвана «опрометчивыми порывами усердия покойного А. С. Грибоедова». Такая лживая версия приняла официальный характер.

Как бы то ни было, ухудшения отношений между Ираном и Россией не произошло. Проявив свое неодобрение тегеранским властям тем, что в течение определенного периода миссию Российской империи возглавлял «временно управляющий», царское правительство, [8] как указывалось, направило, наконец, к южному соседу нового «вазир-мухтара» — полномочного министра.

Так развивались, в очень общих чертах, взаимоотношения Ирана с Англией и Россией в первой трети XIX в. Меньшее значение для него — по характеру и по масштабам — имели связи с восточными странами — Османской империей и Афганистаном. Между Стамбулом и Тегераном существовала вражда, вызванная спорами из-за различных пограничных территорий. Афганистан, рассеченный в результате феодальных междоусобиц на отдельные владения, не существовал как единое, цельное государство. На его положении необходимо остановиться несколько подробнее, поскольку оно играло существенную роль в событиях, описываемых в этой книге.

В конце 20 — начале 30-х годов власть в Кабуле и Газни принадлежала Дост Мохаммеду, провозгласившему себя афганским эмиром; в Кандагаре правили его братья Кохендиль-хан, Рамдиль-хан и другие представители баракзайской династии. В Герате, укрепился последний отпрыск соперничавшей с баракзаями садозайской династии — Камран-мирза, от имени которого гератским владением управлял его энергичный везир» Яр Мохаммед-хан. Некогда Герат входил в состав обширных земель иранских шахов, и они продолжал» предъявлять определенные притязания на него. Виды на Герат имели также кандагарские ханы и Дост Мохаммед, выступавший в качестве своеобразного «собирателя афганских земель», но они готовы были согласиться с утверждением там суверенитета Тегерана, лишь бы добиться окончательной ликвидации враждебной им садозайской династии.

Такую расстановку внешнеполитических сил застал прибывший на свой пост Иван Осипович Симонич. Он не был профессиональным дипломатом, и его появление на этом поприще, как мне кажется, можно объяснить лишь «превратностью судьбы», игравшей большую роль в насыщенной событиями жизни этого своеобразного и по-своему интересного человека. В самом деле, всего лишь за шесть лет до этого, в 1826 г., Симонич подал прошение о принятии его в русское подданство, хотя был подполковником русской службы и командовал Грузинским гренадерским полком. [9]

Будущий полномочный министр Российской империи в Иране Симонич родился в 1794 г. в гор. Себенико (Далмация). Юношей попал во французскую армию. В 1812 г. оказался в русском плену. В 1816 г. перешел в армию Российской империи и по «высочайшему приказу» был зачислен капитаном в Кременчугский пехотный полк; в 1818 г. стал майором, а через два года — подполковником. Участвовал в ряде походов наполеоновских войск, а в России сражался преимущественно на Кавказе. Быть может, последнее обстоятельство сыграло свою роль при его назначении да обширные познания в различных отраслях, о которых сообщал сам Симонич в «анкетах» тех лет. Он указывал, в частности» что владеет русским, французским, итальянским и латинским языками, знает историю, географию, математику, артиллерию, фортификацию (Центральный Государственный архив Октябрьской революции СССР, ф. 956 — «Графы Симоничи», д. 2, л. 1 (далее — ЦГАОР)). Правдивость этих заверений сейчас проверить, понятно, несколько затруднительно, но думается, что в области русского языка Симонич чувствовал себя не совсем уверенно: хотя некоторые его донесения написаны по-русски (не очень грамотно), но свои записки о «персидской войне 1826г.» и лежащие перед читателем воспоминания о дипломатической службе предпочитал излагать по-французски.

Полномочным министром И. О. Симонич был сравнительно недолго, около шести лет. «Высочайшим именным указом» от 30 апреля 1838 г. он был уволен, но ввиду того что прибытие в Тегеран его преемника полковника А. О. Дюгамеля задержалось, сдал дела только 15 ноября 1838 г. (Там же, д. 4, л. 1).

Годы пребывания Симонича в Иране были довольно напряженными в истории этой страны, что в определенной степени нашло отражение в его мемуарах. Смерть официально признанного наследника престола Аббас-мирзы, за которой последовала в непродолжительном времени смерть самого Фатх Али-шаха, вызвала острую борьбу их многочисленных потомков за шахский престол. После ожесточенного соперничества, выливавшегося подчас в открытую вооруженную борьбу между различными претендентами, верх одержал сын [10] Аббас-мирзы Мохаммед-мирза, кандидатура которого устраивала европейские державы — Россию и Англию. Едва утвердившись на престоле, молодой шах и действовавшие иногда за его спиной, а чаще от его имени феодальные сановники, как и их предшественники, безжалостно грабили трудящиеся массы, организовывали военные походы в соседние области — в туркменские земли, в Гератский оазис.

С этим калейдоскопом событий пришлось столкнуться человеку, дипломатические способности которого и подготовленность к этому поприщу вряд ли учитывались при его назначении в Тегеран. В обстановке острого соперничества за влияние в Иране Симонич самим развитием событий был призван играть роль не только их наблюдателя, но и активного участника.

Каковы же были поставленные перед ним задачи и насколько ему удавалось их разрешить? Отвечая на этот вопрос, необходимо прежде всего иметь в виду, что и в рассматриваемый период русская дипломатия на Востоке в значительной степени имела подчиненный характер. Основные проблемы внешней политики решались на Западе. В указанное время, когда царское правительство особенно бдительно наблюдало за ходом дел в Османской империи, главным образом в ее владениях на Балканах, оно хотя и стремилось всемерно укрепить свои позиции в Иране, но не за счет обострения отношений с Англией.

Характерна в данном плане беседа Николая I с отправлявшимся на смену Симоничу Дюгамелем. «Вам предстоит прекрасная роль в Персии, — назидательно говорил царь. — Вы должны держаться там прямого и откровенного образа действий и пользоваться тем влиянием, которое принадлежит нам по праву, но при этом не становиться в неприязненные отношения к англичанам. И у нас и у англичан одни и те же интересы в Персии. И мы и они желаем сохранить теперешний порядок вещей и укрепить, насколько это будет возможно, правительственную власть для того, чтоб предотвратить распадение Персидской монархии, которое имело бы последствием множество затруднений».

Российский самодержец с осуждением говорил о попытках Англии открыть свои консульства в портах Каспийского моря, не без оснований трактуя это [11] желанием «заведения интриг». «Вот тот пункт, — продолжал Николай I, — в котором вы никогда не сделаете уступок; но, помимо этого, я желаю, чтоб вы жили в самом добром согласии с Английской миссией» («Автобиография А. О. Дюгамеля», — «Русский архив», 1885, кн. 5, стр. 83-84).

Вряд ли есть необходимость подвергать сомнению достоверность этой личной конфиденциальной беседы, материалы которой были опубликованы спустя полвека, либо считать, что царь хотел дезориентировать посла, преследуя в действительности другие соображения. Аналогичные цели преследовали инструкции предшественника Дюгамеля — Симонича: упрочение позиций России в Иране, нейтрализацию антирусской деятельности конкурентов.

Инструкции, однако, можно выполнять по-разному, в зависимости от склада ума, общего развития, военных и политических взглядов, а также — хочется это подчеркнуть — от темперамента. Д. А. Милютин как-то довольно метко охарактеризовал А. О. Дюгамеля как «воплощение инерции» (Государственная Библиотека СССР им. В. И. Ленина. Отдел рукописей, ф. 169, «Д. А. Милютин», карт. 9, № 13, л. 627), подразумевая под этим пассивность и флегматичность. Думается, что эти качества сыграли роль в замене им Симонича. Последний проявлял подчас излишнюю активность на своем посту, что его и подвело. Кроме того, он был резко настроен против англичан и не очень пытался скрывать свои антипатии — совсем не подходящее для дипломата качество.

В «Автобиографии А. О. Дюгамеля» приводится любопытное свидетельство: «Симонич был ярый бонапартист, такой ярый, каких я редко встречал, и он в высшей степени разделял все предубеждения и личную ненависть знаменитого пленника, жившего на о-ве св. Елены, — то есть, другими словами, от всей души ненавидел англичан. В его приемной гостиной в Тегеране висела на стене только одна литография, та хорошо всем известная литография, на которой тень Наполеона изображена двумя пнями с надписью: «Я оставляю царствующему в Англии дому в наследство позор моей смерти». Повесить литографию на видном месте в том самом салоне, в котором он принимал визиты [12] английского посланника, значило не иметь никакого такта и нарушать все приличия» («Автобиография А. О. Дюгамеля», стр. 90-91).

Естественно, что личные качества полномочного министра не могли не отразиться на его делах. И все же почему Симоничу пришлось писать мемуары (как известно, нередко они появляются на свет божий из-за стремления их авторов представить в наивыгоднейшем виде свои поступки) да еще с многозначительным эпиграфом: «Это правдивая книга, читатель». Что же заставило Симонича оправдываться, обосновывать свои действия?

Само собой разумеется, не злополучная литография в салоне... Каким бы «гонором» ни обладал «антагонист» Симонича в Иране сэр Джон Макниль либо его коллеги-соотечественники, они сохранили бы по этому поводу полное равнодушие, по крайней мере внешнее. Тем более что на первых порах представители обеих держав — Англии и России — вели одну и ту же политическую линию в важной проблеме поддержки определенного претендента на шахский трон. Их пути разошлись по другому вопросу, и предмет спора был весьма важен.

Гератская проблема! Точнее, более энергичное, чем это следовало проявлять перед англичанами, старание Симонича помочь Мохаммед-шаху в овладении Гератом.

Дело в том, что в 30-х годах XIX в. британские правящие круги вели энергичную подготовку к захвату Афганистана. Они пригрели в своих индийских колониальных владениях изгнанного из этой страны Шуджу уль-Мулька, чтобы сделать его своей марионеткой на кабульском престоле. Они поддерживали отказ махараджи Пенджаба Ранджит Сингха вернуть Кабулу занятый им Пешаварский округ, который был населен афганскими племенами. Они всячески противодействовали объединительной политике эмира Дост Мохаммеда. Они желали превратить враждебный баракзайской династии Герат в опорный пункт своей экспансии на Среднем Востоке и в Средней Азии.

Гератскому оазису придавалось в XIX в. весьма большое военно-стратегическое значение. Это определялось его местоположением на пересечении дорог, [13] соединяющих Индию, Иран, Афганистан и Среднюю Азию, плодородием почвы, богатыми водными ресурсами. Ф. Энгельс называл Герат «стратегическим центром всей области, лежащей между Персидским заливом, Каспийским морем и рекой Яксартом на западе и севере и рекой Индом на востоке...» (Ф. Энгельс, Перспективы англо-персидской войны, — К. Маркс « Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 12, стр. 126. Яксарт — древнее название Сыр-Дарьи, Оксус — Аму-Дарьи); он подчеркивал, что «Герат — это пункт, который в руках сильной державы может быть использован для господства и над Ираном и над Туркестаном, то есть и над Персией и над территорией по ту сторону Оксуса» (Там же, стр. 127).

Правящие круги Британской империи прекрасно учитывали эти особенности Гератского оазиса, внимательно следили за тем, чтобы он не попал под контроль недружелюбных им сил, и сами были не прочь утвердиться в нем. Они давали себе отчет в том, что две неудачные войны Ирана против России, в которых Англия играла подстрекательскую роль, не могли не подорвать ее престиж в глазах шахских властей. Влияние Российской империи в Иране возросло и окрепло.

Поэтому сопротивление гератскому походу Мохаммед-шаха неизбежно переплеталось и перекликалось с антирусской кампанией в английской дипломатической деятельности и печати; острие этой кампании в силу сложившихся обстоятельств было направлено непосредственно против бывшего командира Грузинского гренадерского полка, получившего генеральский чин и ставшего послом Российской империи в Иране.

Какие же это были обстоятельства? Для их понимания необходимо уделить некоторое внимание афганским делам. В 1836 г. Дост Мохаммед потерпел неудачу в своей попытке заставить Ранджит Сингха вернуть Пешаварский округ. В том же году он провозгласил себя эмиром Афганистана и обратился к британским властям в Индии, персидскому шаху и царскому правительству за содействием в его опоре с Пенджабским государством относительно Пешаварского округа. Генерал-губернатор Британской Индии лорд Окленд, один из активных проводников экспансионистской политики, направил в Кабул для переговоров в качестве своего [14] представителя Александра Бернса, известного разведчика, побывавшего в Бухарском ханстве в начале 30-х годов XIX в. В сентябре 1837 г. Бернс прибыл ко двору Дост Мохаммеда.

В мае 1836 г. в Россию прибыл посланец эмира - Хосейн Али. В связи с этим министерство иностранных дел направило через Тифлис в Тегеран в распоряжение графа Симонича адъютанта оренбургского военного губернатора поручика Яна Викторовича Виткевича. Прекрасно знавший языки (персидский, турецкий и др.) Виткевич считался знатоком Средней Азии. По инструкции (от 14 мая 1837 г.) (Инструкцию Виткевичу см. «Акты Кавказской археографической комиссии», т. 8, Тифлис, 1881, стр. 944-945) он должен был содействовать созданию «союза Тегерана, Кабула и Кандагара» (т. е. Ирана и Афганистана) под покровительством России. Одним из авторов этой идеи был Симонич, который как раз и просил прислать «офицера генерального штаба, нахождение коего при нем в качестве адъютанта или под иным наименованием, не встретило бы никакого затруднения, а, напротив, было бы для шаха приятно» («Русская старина», 1880, кн. 8, стр. 791).

Лишь в сентябре 1837 г. Виткевич добрался до Нишапура, где находился Мохаммед-шах, выступивший в. поход против Герата, и 1 октября направился в Кандагар. Местные правители охотно согласились помочь шаху в овладении Гератом (поскольку этот город должен был после этого перейти в их ведение) и вступить в союз с Персией. В декабре Виткевич уже оказался в» Кабуле. Здесь его ожидал прохладный прием. Обстановка для осуществления полученного Виткевичем задания была крайне неблагоприятной. От имени британского правительства Бернс обещал Дост Мохаммеду полную» поддержку в вопросе о Пешаваре в обмен на широкое открытие Афганистана для английской торговли. 20 декабря 1837 г. Бернс писал Окленду, что англоафганские отношения могут быть урегулированы без; какого-либо труда: единственное условие — благожелательный подход к обоснованным претензиям эмира («Papers, East India (Cabul and Afghanistan)», [London], 1859, pp. 89-93).

Вскоре, однако, положение изменилось коренным [15] образом. Британские власти вовсе не стремились к установлению дружественных и равноправных отношений с Даст Мохаммедом. От имени Окленда секретарь, англо-индийского правительства Макнотен в письме от 20 января 1838 г. сообщил Бернсу, что он превысил полномочия: эмир должен отказаться от своего стремления возвратить Пешавар и не вступать в какие-либо переговоры с представителями России. Генерал-губернатор угрожал в противном случае дипломатическим разрывом с Афганистаном (Ibid., рр. 111-115).

Тем самым англичане давали понять Дост Мохаммеду, что не считают его суверенным правителем. Этот шантаж не имел успеха. Эмир заявил Бернсу о глубоком разочаровании занятой Британской империей позицией. Теперь он изменил свое отношение к миссии Виткевича. Дост Мохаммед был очень обрадован, когда Виткевич отметил, что Россия с пониманием относится к нуждам Афганистана. Эмир изъявил готовность вступить в союз с Ираном и Кандагаром. Окрыленный- успехом, Виткевич двинулся в обратный путь, в Тегеран..

Британское правительство развернуло шумную пропагандистскую кампанию, обвиняя Россию в стремлении захватить Индию. В парламенте начались многочисленные запросы, инспирированные наиболее агрессивными кругами. Британские власти в Индии, которые до того в какой-то степени маскировали подготовку к. вооруженному вторжению в Афганистан, теперь открыто заявляли о своем стремлении силой «вернуть законному правителю Шудже оль-Мульку престол его предков». Форин оффис предпринял серьезный нажим на Петербург. Основной огонь был сосредоточен на Симониче. Его обвиняли в провоцировании похода иранских, войск на Герат, в сколачивании антианглийской коалиции на Среднем Востоке и т. п.

Несмотря на то, что царское правительство всячески доказывало отсутствие в инструкциях своему послу указаний о каких-либо действиях против Англии и на: то, что сами по себе его действия не имеют такой направленности, этот нажим продолжался. На свою беду, Симонич от имени Российской империи гарантировал тегерано-кабульско-кандагарский союз, против которого [16] особенно ополчался Пальмерстон. 9 апреля 1838 г. Симонич в сопровождении офицера генерального штаба Бларамберга и других членов миссии прибыл к шаху, который в это время находился в лагере иранских войск, осаждавших Герат. Он приехал, чтобы добиться осуществления требования Николая I о роспуске батальона так называемых «дезертиров» (эти перебежчики из России составляли ударный отряд шахской армии) и высылке их на родину. Одновременно Симонич с Бларамбергом пытались помочь иранским военачальникам в их незадачливых действиях под Гератом.

Хотя Симонич этого еще не знал, он уже не был вазир-мухтаром. За девять дней до его появления под гератскими стенами, 30 апреля 1838 г., был подписан именной «высочайший указ» об увольнении Симонича «от звания полномочного министра в Персии». Правда, ему еще полгода пришлось исполнять свои обязанности: столько времени понадобилось Дюгамелю, преемнику Симонича, занимавшему до того пост генерального консула Российской империи в Египте, чтобы появиться в Тегеране.

Между тем британские политики продолжали атаковать действия Симонича, прекрасно понимая, что наносят удары не по лишенному полномочий послу, а по его руководителям, что новоявленный дипломат с большей или меньшей степенью умения выполнял получаемые сверху задания и являлся по сути дела козлом отпущения. Так, 4 мая 1838 г. Нессельроде имел сомнительное удовольствие познакомиться с «гневной нотой Кланрикарда», как характеризует Симонич очередное послание английского посла в Петербурге.

28 октября того же года Кланрикард вручил министру иностранных дел России не менее резкий документ по поводу ирано-афганских дел. Он типичен для позиции Лондона, поэтому есть смысл остановиться на нем несколько подробнее. У Англии и России, констатировалось в документе, одинаковые интересы в Иране. Обе державы старались помочь Мохаммед-мирзе при вступлении на престол. Но когда шах решил завоевать Герат, британский посол его отговаривал, а Симонич подстрекал. Между тем посла Англии в Петербурге заверяли, что подобные действия не предусмотрены инструкциями, данными Симоничу. В ноте утверждалось, [17] что Симонич оказывал материальную помощь и моральное содействие гератскому походу, срывал примирительные действия английских посредников; его агенты в Иране и Афганистане поступают враждебно интересам Британской империи. Это нарушает согласованность политики Англии и России в Иране. Кто отвечает за политику России — Нессельроде и глава Азиатского департамента Родофиникин или Симонич с Виткевичем? Нота Кланрикарда содержала многозначительный намек на то, что Англия будет отстаивать свои интерес соответствующими мерами.

Как бы предчувствуя получение такого угрожающего послания, за восемь дней до этого, 20 октября 1838 г. Нессельроде отправил в Лондон послу Российской империи графу Поццо-ди-Борго депешу. Она настолько интересна и перекликается с затронутыми в воспоминаниях Симонича темами, что приводится целиком в приложении к этой публикации. Основные ее положения в двух словах сводятся к тому, что Россия ничего не замышляет против британских владений в Индии, что факты, касающиеся гератской экспедиции, «странным образом извращены»: Симонич старался ее предотвратить, поездка Виткевича в Кабул не имела антианглийской направленности. Россия призывала Британскую империю прекратить враждебные действия в Иране и вернуться к «согласованной политике».

Стоит отметить, что руководители российского министерства иностранных дел, хотя выгораживали Симонича, имели к нему определенные претензии. Они считали, что в результате горячности и слишком ретивого исполнения инструкций, какие ему были даны, им приходилось вступать с лондонскими дипломатами в подчас затруднительные объяснения.

Интересно, что Дюгамель, постоянно жаловавшийся в письмах в Петербург на сложность обстановки в Иране, вызванную деятельностью Симонича, все же считал необходимым подчеркнуть: «Граф Симонич был опрометчив и делал ошибки... но в сущности он держался того направления, которое было ему указано... министерством» («Автобиография А. О. Дюгамеля», стр. 108). Тот же Дюгамель приводит, пожалуй, исчерпывающую оценку происшедших событий с точки [18] зрения подлинного и единственного руководителя внешней политики России — Николая I. «Экспедиция против Герата была предпринята вовсе не по нашему желанию, но когда нам сказали, что дело идет о наказании мятежников, мы отвечали, что их следует наказать. Англичане воображают совершенно противное; они полагают, что наше влияние сказывается во всем, что происходит на Востоке, и Вы должны доказать Вашим откровенным образом действий неосновательность этих нелепых поклепов» (Там же, стр. 84).

Дюгамель учел и типичный для всероссийского самодержца подход к «наказанию мятежников», даже находящихся на территории чужого государства, а главное — прямую директиву, содержавшуюся в словах Николая I. Новый полномочный министр отозвал Виткевича, объявил шаху и правителю Кандагара, что «поручительство моего предместника за исполнение заключенного между ними договора не было утверждено императором». Ему удалось добиться того, что Хаджи Мирза Агаси, исполнявший обязанности своего рода премьер-министра Ирана, написал извинительное письмо: Пальмерстону, которое должно было «послужить первым шагом к примирению» (Там же, стр. 104).

Царское правительство, таким образом, старалось, лишить британских политиков каких-либо предлогов для; агрессивных действий в Иране. В дальнейшем английские войска были вывезены с о-ва Харк. Все же Лондону удалось извлечь определенные выгоды из сложившейся обстановки: в 1841 г. шахские власти были вынуждены уступить настойчивым требованиям Британской империи (они прослеживаются еще в тексте мемуаров) и подписать торговый договор, который открыл: английским товарам широкий доступ на рынки Ирана.

Всего этого уже не знал бывший «полномочный министр, генерал-майор и кавалер» граф И. О. Симонич,. Он вернулся к военной деятельности, получив назначение комендантом строившейся Варшавской крепости; в 1849 г. в качестве «военного генерал-полицмейстера армии» участвовал в походе Паскевича против революционной Венгрии. Умер он 12 января 1851 г., на 58-м [19] году жизни, в должности командира Варшавской Александровской цитадели (ЦГАОР СССР, ф. 956 — «Графы Симоничи», д. 18, л. 1).

Биографические данные и мемуары Симонича позволяют (быть может, несколько субъективно) представить в какой-то степени личность автора, его взгляды, духовный мир. Военный человек (но не солдафон), монархист, с восторгом относящийся к кровавому самодержцу Николаю I и к своему ближайшему «благодетелю» Паскевичу, этот далматинец на российской службе испытывает искреннее негодование по поводу жестоких нравов, царивших в иранском феодальном обществе. Он проявляет живой интерес к жизни страны, в которую его забросила судьба. К сожалению, в его мемуарах мы не часто встречаем описание положения иранских народных масс, условий их существования. Зато Симонич подробно рассказывает об обстановке при шахском дворе, причем так, что у читателя отнюдь не возникает никаких симпатий к высокопоставленным слоям иранского общества.

Мемуары в основном посвящены политическим и военным проблемам, занимавшим важное место в истории Ирана тех лет. Хорошо показано гражданское и военное устройство страны, а точнее, разложение системы управления государством, его экономический упадок, коррупция чиновничьего аппарата, полнейшая бездарность самых высокопоставленных представителей правящей элиты, жажда наживы и беспринципная борьба за власть. И хотя Симонич не стремится к обобщениям, к глубокому анализу картины, которую наблюдал в течение ряда лет, внимательное чтение его труда дает возможность увидеть, насколько безрадостна и тяжела была жизнь простого иранского крестьянина и ремесленника, вынужденных кормить огромную свору духовных и светских бездельников, сидевших у них на шее. Становится особенно понятным тот могучий размах антифеодального движения сельской и городской бедноты, которое охватило Иран в 1848-1852 гг. и вошло в историю под названием бабидских восстаний.

Несомненный интерес представляет та часть записок, где Симонич характеризует военную систему Ирана. Здесь чувствуется определенный «специалист», с [20] большой дотошностью подходящий к освещению вопроса, составляющий особые таблицы, со знанием дела трактующий о возможностях шахского войска, бедственном положении его рядового состава — сарбазов — и несоответствии командного состава своему назначению.

Не менее ценны приводимые им сведения дипломатического характера. Они вводят в кухню той довольно грязной стряпни, какая готовилась представителями двух европейских держав, стремившихся покрепче привязать Иран к своей колеснице и не дать это сделать «дружественному» сопернику. Такие материалы весьма полезны для изучения истории дипломатии, для освещения международных отношений на Востоке, разработка которых, как известно, в нашей историографии значительно отстает от исследований международных отношений на Западе.

Экономическое развитие страны в целом гораздо меньше отражено в тексте, и это прискорбно; вместе с тем стоит отметить любопытные мысли Симонича о развитии русско-иранской и русско-туркменской торговли, нашедшие реализацию через много лет.

Наконец, внимание привлекают содержащиеся в тексте в довольно большом количестве характеристики важнейших действующих лиц, позволяющие лучше понять смысл и значение отдельных исторических эпизодов.

Короче говоря, воспоминания полномочного министра носят несомненный познавательный характер и дают немало новых интересных сведений об Иране 30-х годов XIX в. Этим определяется их значение, особенно если учесть, что именно данный период оказался, безусловно, менее изученным и освещенным, чем предыдущие и последующие. Предшествующий, отмеченный трагической гибелью А. С. Грибоедова и его сотрудников, — вызвал к жизни обширную мемуарную и научную литературу, среди которой можно отметить недавно вышедшие монографии: С. В. Шостаковича «Дипломатическая деятельность А. С. Грибоедова» (М., 1960) и О. И. Поповой «Грибоедов-дипломат» (М., 1964). 40-е годы Ирана, прошедшие под знаком бабидских выступлений, также разрабатывались в советской историографии [см., в частности, монографию М. С. Иванова «Бабидские восстания в Иране (1848-1852)», (М.-Л., 1939)]. [21]

Что же касается тематики, которой посвятил свой труд И. О. Симонич, то специально связанных с ней научных трудов нет [хотя вторая англо-иранская война из-за Герата отражена в работе П. П. Бушева «Герат и англо-иранская война 1856-1857 гг.» (М., 1959)], а источники исчисляются единицами (среди сравнительно крупных мне известны «Отчетный доклад» И. Ф. Бларамберга «Осада города Герата, предпринятая персидскою армиею под предводительством Магомед-шаха, в 1837 и 1838 годах», опубликованный в «Сборнике географических, топографических и статистических материалов по Азии», вып. XVII (СПб., 1885); воспоминания врача миссии А. X. Иениша «Осада Герата в 1838 г.», напечатанные в «Военном сборнике», 1899, № 10, и публикация Ад. П. Берже «Самсон Яковлев Макинцев и русские беглецы в Персии», нашедшая место в «Русской старине», 1876, кн. 1-4).

Касаясь значения мемуаров Симонича, необходимо сказать и об их недостатках. Отдельные из них уже отмечались; к ним следует добавить неумение автора выделить и показать глубинные корни и особенности исторического процесса; он, как правило, отражает лишь его внешние проявления. Политические связи и борьба различных сил зачастую подаются как результат «личного воздействия», многие события трактуются с позиций «симпатий либо антипатий» отдельных лиц, занимающих высокопоставленное положение. Что же кроется за поступками и поведением этих лиц, какие требования временя, эпохи отражают (или игнорируют) они, подобные вопросы привлекают мало внимания мемуариста. Иными словами, идеалистический, как мы бы сейчас сказали, образ мыслей И. О. Симонича отчетливо проявляется при чтении его воспоминаний, что, впрочем, естественно. Смешно было бы предъявлять какие либо повышенные требования и претензии к этому командиру гренадерского полка, волею случая оказавшемуся на таком посту и в таких обстоятельствах, которые толкнули его (если не обязали) на подготовку документа, оправдывающего его действия.

Автор далеко не всегда объективен в оценке некоторых исторических персонажей. Весьма отчетливо проявляется в мемуарах стремление воскурить фимиам Николаю I и его сатрапу И. Ф. Паскевичу. Если личность [22] кровавого самодержца Николая, зверски истреблявшего малейшие стремления к демократическому развитию России, достаточно ясна советскому читателю, то на осыпанном царскими милостями «графе Эриванском» — Паскевиче, дослужившемся впоследствии до фельдмаршальского звания, необходимо остановиться несколько подробнее. И. О. Симонич аттестует его выдающимся полководцем, мудрым и добрым государственным деятелем. Советский историк А. В. Фадеев, детально занимавшийся исследованием международных отношений на Ближнем и Среднем Востоке в первой трети XIX в., совершенно справедливо отмечает, что Паскевич «не отличался широтой стратегического кругозора... и если он и сделал блестящую карьеру, оказавшись в 45 лет фактическим наместником царя и полновластным главнокомандующим на Кавказе, а через год получил графский титул и затем фельдмаршальский жезл, то это объяснялось отнюдь не его государственным умом или полководческим талантом, а удачным стечением обстоятельств, среди которых личные симпатии нового императора (т. е. Николая I. — Н. X.) играли далеко не последнюю роль» (А. В. Фадеев, Россия и восточный кризис 20-х годов XIX века, М., 1958, стр. 204).

А. |В. Фадеев в связи с этим приводит любопытное свидетельство современника Паскевича Дениса Давыдова об отношении отца «графа Эриванского» — Ф. Г. Паскевича к успехам будущего фельдмаршала. «Когда кто-то из заискивавших перед ним провинциальных дворян и чиновников стал восторгаться “гениальностью” его сына, этот старый, видавший виды украинский помещик, лукаво усмехнувшись, заметил: “Що гений, то не гений, а що везе, то везе” (Там же).

Но Симонич на этом не останавливается. «Воспевая» императора и Паскевича, он порой вспоминает в этом плане и о себе, стараясь подать свою деятельность в наиболее выгодном свете. Такое преувеличение собственной роли встречается довольно часто и бросается в глаза (иногда автор кокетливо пишет о себе в третьем лице). В какой-то степени Симонича можно понять: потерпев неудачу на дипломатическом поприще [23] (причем, возможно, не столько по своей вине, сколько из-за сложившихся обстоятельств), он хочет взять реванш при помощи пера. Но и здесь его встречают определенные трудности: не обо всем автор может сказать полным голосом, то ли не располагая достаточными для того сведениями, то ли опасаясь навлечь гнев власть имущих. Видимо, этим объясняется сравнительно небольшое место, какое уделено в рукописи министерству иностранных дел и его руководителю К. В. Нессельроде. А ведь именно это ведомство и возглавлявший его Нессельроде занимали, как правило, нерешительную позицию во многих восточных (да и не только восточных) делах, опасаясь реакции Англии.

С этим перекликается и еще один недочет публикуемого источника: обоснованно и зачастую довольно едко критикуя экспансионистские действия своих британских соперников в Иране, И. О. Симонич пытается представить ход событий таким образом, будто царская дипломатия только тем и занималась, что пеклась об интересах этого государства и его народа. Вряд ли есть необходимость говорить о том, что такой подход к историческим событиям не соответствует истинному положению вещей. Однако уста бывшего полномочного министра, вполне справедливо изрекающие патетические фразы о «вероломстве, не достойном цивилизованной нации», в адрес английских представителей в Иране, тут же немеют, когда он касается своей деятельности. По сути же речь идет о двух хищниках, боровшихся за господство в отсталой восточной стране.

Несмотря на недостатки, недочеты, отрицательные стороны мемуаров И. О. Симонича, они представляют несомненный научный и познавательный интерес. С их опубликованием вводится в оборот много нового материала, поданного через восприятия человека, непосредственно наблюдавшего жизнь иранского народа в 30-х годах XIX в. Думается, что эти восприятия окажут существенную пользу для изучения истории Ирана, международных отношений тех лет, в частности, клубка дипломатических и военно-политических противоречий на Среднем Востоке в этот период.

Текст мемуаров публикуется по рукописи, хранящейся в Архиве востоковедов Института народов Азии АН СССР в Ленинграде. Ее шифр: Р-1, оп. 6, № 1. Это — [24] беловой экземпляр с золотым обрезом, переписанный от руки, по-французски, содержащий очень незначительную карандашную правку. Рукопись переплетена в зеленый сафьян и имеет помету: «Экземпляр, предназначенный для его императорского величества». Оригинал имеет несколько иное название: «Исторически» очерк о восшествии Мохаммед-шаха на персидский трон, в изложении графа Симонича И. О., бывшего полномочного посланника России при тегеранском дворе». Оно, однако, с нашей точки зрения, мало соответствует содержанию рукописи, в которой проблемы «восшествия Мохаммед-шаха» на престол вовсе не занимают ведущее место. Поэтому было сочтено возможным дать публикации другой заголовок. Текст издается полностью (из «его исключены лишь зачеркнутые И. О. Симоничем три строки, не имеющие прямого отношения к воспоминаниям). Неоговоренные подстрочные примечания принадлежат автору. В некоторых местах текста автор дает в конце глав обширные комментарии. Для удобства чтения было сочтено целесообразным перенести эти комментарии непосредственно в текст, тем более что, как правило, они органически связаны с ним.

В таких случаях комментарии заключены в квадратные скобки.

Кроме этой рукописи в Архиве востоковедов имеются также ее черновик, сокращенный текст (выдержки) и некоторые другие документы Симонича.

В государственных архивах СССР сохранился специальный фонд семьи Симоничей (Центральный государственный архив Октябрьской революции СССР, ф. 956 — «Графы Симоничи»), Он состоит из небольшого количества разрозненных документов, использованных при подготовке этой статьи.

Хочется выразить сердечную признательность зав. Ленинградским отделением Института народов Азии АН СССР Ю. А. Петросяну и зав. Архивом востоковедов. Д. Е. Бертельсу, обратившим наше внимание на эту интересную рукопись.

Н. А. Халфин