Новые данные из армянской литературы о Нине Александровне Грибоедовой.

(Материалы для биографии А. С. Грибоедова)

(В полном собрании сочинений А. С. Грибоедова, т. I, стр. 334, изданном в 1889 году под редакцией профессора Ил. А. Шляпкина, а также в собрании сочинений того же автора, стр. 381, вышедшем в 1892 году под редакцией известного писателя Арс. Ив. Введенского, мы находим письмо Грибоедову из Казвина, от 24 декабря 1828 года, к своей супруге Нине Александровне — в то время жившей в Тавризе — которое автор комедии "Горе от ума”, между прочим, заканчивает следующими словами: "Прощай, бесценный друг мой, еще раз, поклонись Агалобеку, Монтису и прочим".

Чтобы не повторяться, здесь мы считаем нужным оговорить, что об общественной и литературной деятельности Галуста Шермазаняна мы уже довольно подробно говорили в журнале "Русская Старина" — за октябрь 1901 год (см. нашу статью: "Кончина А. С. Грибоедова по армянским источникам"). М. Я. А.).

Как рассказывал Агалар-хан, грамоте на армянском и грузинском языках он научился в детстве в Тифлисе у протоиерея Дчграшенской церкви отца Петроса Тер-Петросянца, который — как хороший знаток грузинского языка — состоял у грузинских царей, или лучше сказать, был при царском дворе придворно-домашним учителем; в то же время был письменным [614] толмачем армянского языка. А персидский, арабский и татарский языки Агалар — как необходимый долг — изучал в доме своего отца и, достигнув совершеннолетия, был назначен переводчиком при дворе грузинского царевича Георгия. Один из грузинских царей отнял у Эниколопянц (Фамилия Эниколопянц дала много знатных лиц; кроме Агалар-хана, его братьев — Авраама и мирзы-Ростома, о которых речь будет впереди, следует отметить Манучар-хана, главного шахского евнуха, который в 1820-х годах в Гиляни при шахском сыне Яг-Ча-Мирза управлял наместничеством. (Ср. статью "О Гиляни" А. С. Грибоедов. Полное собрание соч. Грибоедова под редакцией профессора Ил. А. Шляпкина. Т. I. стр. 70, СПБ. 1889 г. Примечание переводчика.)) какие-то имения; но старший брат Агало-бега мирза-Авраам, состоявший переводчиком при грузинском царе — последнем Ираклие, прилагаете старание и возвращает эти имения, и так как он не дает долей другим своим братьям, то между ними выходит разлад; тогда Агало ссорится [615] с братьями и уезжает в Ахалцых, где назначается у местного паши переводчиком армянского, грузинского и персидского языков.

Спустя нисколько лет он слышит, что руские войска дошли до Тифлиса и, надеясь, что теперь в силу русских законов сможет что-нибудь сорвать у брата, выделить свою долю наследственных имений, оставляет Ахалцых и едет в Тифлис; но видит, что его брат человек с высоким положением, назначен переводчиком русского областного начальника; но этому поводу Агалар говорил: "с большим шумом и треском я ехал, как будто должен был растерзать или задушить мирзу-Авраама; но, как только въехал в Тифлис, с одного и с другого конца начал знакомиться с его делами и убедился, что нет, дело мое опять дрянь! тогда сам про себя сказал: "Киракос, помалкивай, брат; я и замолчал и очень сожалел, что приехал из Ахалцыха, но что пользы, когда уже все кончено.

Привез с собою нисколько пятаков денег и те израсходовал, остался нищим; мыши начали плясать в карманах то лезгинку, то мирзаю (Мирзая и лезгинка — восточные танцы. Примечание переводчика); а люди думали, что я привез сто туманов (Туман того времени равнялся почти 4 рублям; а в настоящее время туман в Персии равняется двум рублям и 50 копейкам. Примечание переводчика) денег, поэтому в день пять-шесть моцикулов, т. е. свах, приходили ко мне с предложением жениться. Но как было жениться! Чем я должен был содержать жену! Одна пришла и сказала: "Ифрумовы хотят выдать за тебя свою дочь, которая имеет приданое в 20 туманов.

— Разве, услышавший о двадцати туманах, не женился бы?

В то время двадцать туманов равнялись нынешним тысяче туманам. И дал слово, пошел в церковь, посмотрел Геозалу (его жена), она мне понравилась и я женился".

В 1804 году начальник Грузии узнал, что Агало намеревается тайно уехать в Персию к грузинскому князю Александру, поэтому приказал арестовать его, но когда следствие выяснило, что этот слух — клевета, его освободили из тюрьмы ("Акты собр. Кавказ, арх. III т., стр. 232”. Агалар-хан говорил по поводу этого происшествия следующее: "мы были рады, что избавились от грузинской клеветы, но нет! увидали, что клевета русских побольше и опаснее". Примечание переводчика). [616]

Генерал Несветаев (Генерал Петр Данилович Несветаев известен, как герой в войне с персами и с турками. Он представляет собою тип генерала, каких в описываемое время было и на Кавказе не много. Прежде всего это был человек непомерной доброты. Он вел спартанский образ жизни, ел солдатскую пищу, был доволен самой убогой обстановкой жилья и все, что оставалось у него от генеральского жалованья, отдавал солдатам и своим беднейшим офицерам. Генерал Несветаев был глубоко религиозный человек. Перед сражением он нередко обходил ряды, крестя готовившихся к бою солдат. Умер Несветаев в разгаре турецкой войны, 17 июня 1808 года, от желтой горячки. На Кавказе он носил прозвище "горского генерала" и память о нем надолго оставалась среди осетин и лезгин. Примечание переводчика), узнав, что Агало когда-то был в Ахалцыхе и знакомь с местным пашою и знатными лицами, в 1806 году поручил ему одну официальную бумагу на имя местного паши Селима, чтобы Агало ее доставил и передал паше, кое-какие словесные поручения; в то же время просил секретно узнать от него, для чего идут те военные приготовления, которые делаются в Ахалцыхе? Агало это поручение исполнил точно, поэтому Несветаев обещал ему дать какую-нибудь должность; тогда Агало стал изучать русский язык. Узнав же, что его брат мирза-Авраам делается помехою в получении им должности, Агало в 1808 году в начале июля уехал в Эчмиадзин и оттуда в Тавриз к другому брату мирзе-Ростому. Последний представил его наследнику персидского престола Аббасу-Мирзе, который назначил ему ежегодное жалованье в двадцать туманов персидскими деньгами (шестьдесят рублей русскими), подарил ему одну лошадь и приказал записать его куламом в числа своих личных всадников, назвав его Агалар-бегом.

Впоследствии, когда Агало-бег сделался Агалар-ханом, он с гордостью повторял в обществе: "я вступил в Иранскую, землю с одним ружьем — кобачи, с одним пистолетом, одним кинжалом, одною коростовою шашкою, одною буркою, с одним исхудалым старым мерином и с шестью монетами тифлисских абазов (Абаз — двадцатикопеечная серебряная монета. Последний грузинский царь Георгий XII часто любил одарять своего повара абазом; по этому поводу академик Н. Ф. Дубровин в своем сочинении: "Георгий XII последний царь Грузии и присоединение ее к России”, изд. 1897 г. стр. 66, пишет следующее: "очевидцы рассказывают, что Георгий, будучи уже царем Грузии, сохранил свою привычку и страсть хорошо поесть. Обыкновенно, если он оставался доволен обедом, то призывал к себе повара и, достав из кошелька или из длинного кисета, висевшего всегда на поясе, абаз, дарил его виновнику своего удовольствия”. Примечание переводчика) и со дня моего вступления до смерти покойного [617] брата мирзы-Ростома, я вел себя так скромно и жил так рассчетливо, что после его смерти правительство, питая ко мне большое доверие, назначило меня преемником покойного брата в государственных делах, и народ — как армяне, так и персы почитали меня человеком безвредным.

Представьте — мое годовое жалованье было двадцать туманов; если не сказать скупо, то так скромно я жил, что в течение трех лет собрал тридцать туманов денег; взял и отнес Шермазану-аге, чтобы он, как вклад, сохранил в своем ящике.

В то время среди тавризских армян богаче его и с большей репутацией, чем он, другого нельзя было найдти. Юноши, я вам говорю, слушайте, человеку без средств трудно, очень трудно собрать столько денег своим честным трудом; а собрав, деньги эти сами собою увеличиваются, приращаются, умножаются. Через четыре года я пошел к хранителю своего вклада узнать счет постепенно отдаваемых ему денег, и увидел, что из всех отданных ему денег на хранение образовалась сумма в 180 туманов.

А хранитель вклада без моего ведома мои деньги пустил в торговлю; причитая проценты на проценты образовал 240 туманов. Теперь вообразите себе, какую радость я испытывал!

Мы только вдвоем знали, что я был так богат! а другие, глядя на мой скромный образ жизни, думали, что я имею тысячу туманов, скрытых, зарытых в землю. Тем не менее, основываясь на этом мнении, как сам Аббас-Мирза, так и знатные лица его двора, когда возникало дело о каком-нибудь спорном капитале, дело это поручали мне, как в городах, так и вне городов. Поэтому, если я кончал подобные дела между двумя спорящими сторонами, то десятая доля должна была достаться мне — как вознаграждение — кроме моего прокормления и прокормления моих всадников и моих лошадей.

Архиепископ Нерсес (В другом месте своей книги Шермазанян — по поводу убийства А. С. Грибоедова — пишет следующее: "неизвестное лицо в письме без подписи, адресованном из Тегерана аштаракскому Нерсесу (впоследствии католикосу), описывая это печальное происшествие, т. е. убийство посла, сообщало, что число убитых достигало 54 человека; а русские официальные источники показывают, что число одних пришедших на поиски пленников достигало 48 лиц". Примечание переводчика) (впоследствии католикос) в начала [618] 1812 года едет в Тавриз по делам Эчмиадзинского престола и останавливается в доме Агалар-хана, с которым затем представляется персидскому правительству, как полномочный поверенный и представитель Эчмиадзина, наблюдатель за монастырями и их недвижимыми имуществами и как совещательный член епархиальных начальников Адербейджана.

После этого, когда у Эчмиадзина возникало какое-нибудь дело с персидским правительством, он обращался к Агало-бегу, который заявлял Аббасу-Мирзе и, получив от него приказ, направлял его по принадлежности. Земляки-армяне подчинялись ему — Агало-бегу, как покровителю нации, и когда возникал какой-нибудь спор, обращались к нему, и он защищал их, то заявляя об этом Аббасу-Мирзе, то послав письменное уведомление соответствующему губернатору. Агалар-бег рассказывал: "каждый раз, когда я представлялся Аббасу-Мирзе по какому-нибудь делу, хотя никогда ему не предлагал незаконного дела, которое тот отверг бы, тем не менее по моему телу проходила дрожь не от страха, а потому, что ему было известно, что я был женат, и моя жена в Тифлисе, и пока она жива, я не могу жениться; ему было также достоверно известно, что на моем челе не написано вероотступничество, поэтому он, как мусульманину сын своего века, когда бы то ни случалось, объявляя какой-нибудь секрет или давая совет, имел право усомниться во мне, тем более, что очень часто между нами имели место такие советы и секреты, которые касались христианских государств.

Думая обо всем этом, я сам себя пугался; не мог придумать никакого средства, которым можно было бы избавить не только его, но и себя от кажущегося подозрения, терзавшего мою душу. Наконец, обсудив этот вопрос, я попросил Аббаса-Мирзу, чтобы он написал или послал человека в Эчмиадзин к католикосу Ефрему с ходатайством перед начальником Грузии разрешить переселиться моей семье из Тифлиса в Тавриз; так как моя жена однажды желала получить паспорт в Тифлисе, и ей не дали, мотивируя отказ тем, что начальник края не приказал. Когда моя семья приехала в Тавриз, я ужа избавился от подозрений; как прежде не испытывал страха от Аббаса-Мирзы, предлагая ему какое-нибудь дело, или выслушивая от него совет или какой-нибудь секрет”.

Действительно, жена Алагар-бега много способствовала поднятии чести и репутации своего супруга, тем более, что Геозала-ханум была умна, красноречива и вместе с тем замечательная хозяйка, поэтому и Аббас-Мирза разрешил ей свободно и смело [619] входить в его гарем, где и дамы гарема ее принимали с большим уважением и почетом, так как она не только умела исполнять хорошие рукоделия, но знала готовить сласти, чему обучила женщин гарема (Здесь мы опускаем ряд эпизодов из персидско-турецкой войны того времени, передаваемых Галустом Шермазаняном, хотя и интересных, но имеющих мало отношения к предмету нашей статьи о Нине Александровне Грибоедовой, а лишь характеризующих того же Агалар-хана, личность которого достаточно выяснилась из предыдущей части статьи и еще дополнится в последующем изложении. Примечание переводчика.).

Итак, когда русский посол Грибоедов был убит в Тегеране, его супруга Нина Александровна (Ольга Крамарева в своей диссертации ("Alexandre Sergieevitch Griboiedov, sa vie — ses oeuvres", These pour le doctorat, presentee a la Faculty des Lettres de l'Universite de Paris par Olga Kramareva. Paris. 1907 an.) на стр. 123, так характеризуешь Нину Александровну Грибоедову. "Des 1822, Griboitdov avait fait la connaisance de la famille du prince Alexandre, et etait devenu bientot son ami. Nina vivait et se developpait pour ainsi dire sous ses yeux; il etait quelquefois son repetiteur de musique. Bile avait de tres bons principes, etait bonne, tres belle, docile, et savait tenir son rang dans la societe, quoiqu’elle n’eut pas une instruction qui put interesser Griboiedov. Elle etait encore tout a fait jeune; elle n’avait meme pas seize ans lorsqu’elle captiva le coeur de.l’homme de trente — trois ans”.

Она была еще совершенно молодая; ей не было даже шестнадцати лет, когда она пленила сердце человека тридцати трех лет”. Примечание переводчика.), будучи беременной, оставалась в Тавризе. Аббас-Мирза был ошеломлен и не знал, как поступить, чтобы супруга посла отправилась из Тавриза в Тифлис и там бы услышала весть об убийстве своего мужа.

В этом печальном деле большое участие принимал английский посол Макдональд (Ср. Ад. Берже. "Смерть А. С. Грибоедова" — "Русская Старина" за июль 1872 года, стр. 173.

"Если я буду так счастлив, что успею убедить ее отправиться вместе с г. Амбургером в г. Тифлис (что в ее положении есть самое спасительное средство, какое она может избрать), то в предупреждение всякой случайности в теперешнем ее положении, не оставлю поручить одному из состоящих при мне медиков иметь за нею неослабное наблюдение до сдачи ее на руки родным или тем, кому будет поручено озаботиться о доставлении ее к ним”. Примечание переводчика.), так как он познакомился с Грибоедовым еще в Тавризе и очень уважал его супругу. [620]

Потому он посоветовал Аббасу-Мирзе, по крайней мере, найдти женщину, которая была бы подругою супруги посла и постаралась бы убедить ее поехать в Тифлис и там разрешиться от беремени. Аббасу-Мирзе уже было известно, что жена Агалар-хана (в то время Агалар получил титул хана) Геозала-ханум, будучи землячкою супруги посла, настолько дружна была с нею, что они почти все время бывали вместе; поэтому Аббас-Мирза и Макдональд приглашают ее и наставляют, как им, т. е. Геозале-ханум и Агалар-хану, следует поговорить с супругою Грибоедова — Ниною и в заключение сказать, что в Тавризе нет акушера, а потому было бы хорошо, чтобы она поехала в Тифлис и там разрешилась от беремени. Всякий может представить себе, какой трудный был этот вопрос, так как Грибоедова совершенно не желала без приказа ее супруга ехать в Тифлис, тем более, что от Тавриза до Тегерана был путь от 5-6 дней; она хотела испросить у супруга разрешение и потом поехать, а ей сказали, что посол поехал с шахом в Хоросан. Как бы то ни было супруга посла послушалась (Ср. Ад. Берже. "Смерть А. С. Грибоедова" — "Русская Старина" за июль 1872 г., стр. 204. "Удерживая Нину Александровну, писал Амбургер графу Паскевичу, от 10 февраля 1829 года, в настоящем ее неведении о ее несчастии, я с помощью английского посланника уговорил ее ехать в Тифлис. Английский доктор, г. Кормик, ее сопровождает, и я считаю обязанностью следовать с нею, о чем она меня просила, до нашей границы, где, я надеюсь, она встретить отца своего, которого я предупредил".

Сопоставляя письмо Макдональда с письмом Амбургера, а затем с изложением того же факта армянским писателем Галустом Шермазаняном, мы предоставляем читателю самому судить о том, кто сыграл большую роль в деле отъезда Нины Александровны из Тавриза в Тифлис) совета Агалар-хана и Геозалы-ханум, под условием, чтобы и они также сопутствовали ей до Тифлиса.

Геозала-ханум — по совету Макдональда — временно согласилась, но в момент отъезда она умышленно притворилась больною и [621] осталась в Тавризе, а Агалар-хан поехал (Я хорошо помню день въезда в Тифлис этой дамы. Я также со своими товарищами отправился навстречу большой толпе служащих, назначенных от персидского правительства сопровождать ее, которые были одеты в кафтанах из красного сукна.

Помню также, что сам Грибоедову до отъезда в Перст, два раза пришел в Нерсесианскую школу вместе с архиепископом Нерсесом, в то время когда я (Под "я” подразумевается сам автор статьи — Галуст Шермазанян. Примечание переводчика) там учился. Примечание автора) с нею в Тифлис, куда, как сам говорил: "мне было бы легче предводительствовать делою армиею войска, чем провожать одну даму, да и то в интересном положении, тем более, что я без сна должен был наблюдать, чтобы никто по глупости, или по неведению не объявил Нине о таком ужасном убийстве ее супруга"!

Приезд Агалар-хана в Тифлис и его пребывание там в течение месяца у меня свежо в памяти, так как он несколько раз был приглашен в наш дом; я в нашем экипаже, называемом дрожками, отправлялся и привозил его к нам в полдень к обеду.

Когда Макдональд узнал о прибытии в Тифлис супруги (Какова была дальнейшая судьба супруги посла, это уже известно из цитированной нами выше статьи Ад. Верже, см. стр. 205, где граф Паскевич писал графу Нессельроде, от 6-го апреля 1829 года, следующее: "жена Грибоедова находится в положении, не менее плачевном, чем его мать. Получив пагубное известив о его смерти, она разрешилась прежде времени младенцом, который жил только несколько часов.

И дальше, на стр. 206, читаем, а что ходатайство графа Паскевича было не безуспешное, видим из следующего: "в январе следующего 1830 года получено уведомление графа Нессельроде о назначении вдове и матери Грибоедова, каждой по 5.000 р. асс. ежегодно пенсии и, сверх того, единовременно по 30 тысяч руб. асс. Спустя почти двадцать лет, а именно: в августе 1849 года, пенсия Нины Александровны, благодаря ходатайству тогдашнего наместника кавказского кн. М. С. Воронцова, была увеличена на 570 р. 50 к.; так что с этого времени вместо 5.000 р. асс. получала. 2.000 р. сер. (письмо гр. Вронченко к кн. Воронцову, от 19 августа 1849 года)". Примечание переводчика) посла, он отправился в дом Агалар-хана; его жене подарил бриллиантовый перстень, а Аббас-Мирза послал ей кашемировую шаль. [622]

В 1842-1843 годах младший брат шаха-Магомета Бехмен-Мирза был назначен начальником Адербейджана, который в течение шести месяцев испытывал своих новых подчиненных, поручая им разные дела; но увидел, что все оказались взяточниками и обманывали его. А один только Агалар-хан нелицеприятно и беспристрастно исполнял и докладывал ему о положении порученных ему дел, потому Бехмен-Мирза избрал его своим советником и приказал, чтобы каждый день, за исключением дней — пятницы и воскресенья (в воскресные дни Агалар непременно посещал церковь) утром очень рано Агалар-хан отправлялся во дворец, представлялся ему, когда он бывал в своем кабинете. Агалар — согласно его приказу — приходил к Бехмену-Мирзе; они совещались отдельно довольно продолжительное время и Бехмен-Мирза ни одного приказа не подписывал, не посоветовавшись предварительно с Агалар-ханом.

Но надо и то сказать, что хотя Агалар так был принят у шахзадэ, тем не менее он сам не показывал вида, что близок с ним, и как раньше, так и теперь, просто обходился с окружающими.

Агалар-хан был благоразумный, осмотрительный и дальновидный человек; вот образцы его нескольких простых афоризмов: "своим языком и пером себе зла я не причинял и всегда старался уважать людей не только выше себя положением, но и ниже, — так как и они мне подобные люди. В разговоре во всякое время бывал приятным и мягким, особенно с иностранцами. Я на свете лучше этой жизни не желал и не желаю иметь до своей смерти. Чего ожидал в молодости, слава Богу, теперь на старости лет полностью достиг, т. е. под старость вести спокойный образ жизни и перед старшими пользоваться почетом и уважением.

Больших домов не строил и не воздвигал, чтобы другие не позавидовали. До сих пор двери открытыми не держал, расточительно не жил, не держал излишней прислуги, лошадей, мулов, чтобы не впасть в долги.

Взяток не брал, чтобы не стесняться перед дающими. Когда меня называли жадным, я не обижался; но в годы молодости жил рассчетливо; если чего лишал, так себя лишал, а не других, если собрал состояние, то собрал для старости и пр.”.

Агалар-хан рассказывал, что после окончания русско-персидской войны, Аббас-Мирза, послал меня к генералу Панкратьеву (Никита Петрович Панкратьев, генерал-адъютант, родился в Москва в 1788 году. Воспитание и образование получил дома. Восемнадцати лет от роду, Никита Петрович поступил волонтером в действующую в Турции армию; он участвовал в сражениях под Рущуком и деятельное участие принимал в войне с Персей и Турцией. Восстание поляков вызвало фельдмаршала князя Паскевича с Кавказа, для командования армией.

Н. П. Панкратьев скончался в конце 1836 года, имея всего сорок восемь лет от роду. Примечание переводчика.) [623] по официальному делу. Этот последний, узнав, что мой брать Мирза-Авраам состоит главным переводчиком начальников областей и его сын Мирза-Ага (Михаил) также, во время войны, был переводчиком Паскевича, предложил мне вернуться в Тифлис, где смогу достичь большей славы и почёта и вести счастливую жизнь и пр.

Я ответил, что у нас есть поговорка: "кто в сорокалетнем возрасте научится музыкальному искусству, тот на том свете будет играть свою музыку (Здесь Агалар-хан сказал то, что современный знаменитый грузинский поэт Акакий Церетели образно высказал в своей драме "Тамара". См. "Вестник Европы" за октябрь 1892 г., стр. 580.

Примечание переводчика). Я почти в возрасте 40-45 лет, после этого какую выгоду или службу могу сослужить вашему правительству, чтобы удостоился той славы и почета, которые теперь здесь имею?"

Персидское правительство за мою продолжительную службу обеспечило мое настоящее существование, поэтому, если б ты был на моем месте, согласился ли оставить эту настоящую счастливую жизнь и поехал бы в Россию, рассчитывая на фантастическую будущность?

После заключения мира, прибавил он, мой племянник Мирза-Ага сильно настаивал, чтобы я поехал в Тифлис, но я ему повторил те же слова, какие высказал генералу Панкратьеву.

Спустя некоторое время армянин знатного происхождения Лазарь Екимыч Лазарев (Лазарь Екимыч Лазарев, представитель богатой армянской семьи, переселившейся из Персии в Россию в первой половине восемнадцатого столетия; Лазарь был родом из Джульфы; он поселился в Москве с 4-мя сыновьями и основал торговлю драгоценными камнями; потом купил село Фряново, в 60-ти верстах от Москвы, и завел там огромную фабрику, снабжавшую Москву бумажными и шелковыми материями. В 1826 году на этой фабрике было 800 рабочих. Сыновья его Иван и Иоаким основали в 1815 году в Москве "Армянское Лазаревское Училище", которое затем было преобразовано в "Лазаревский институт восточных языков" и построили 4 церкви в столицах: 2 в С.-Петербурге и две в Москве. Примечание переводчика.) советовал мне вернуться в Россию, [624] но я и ему отказал, как и другим. Агалар-хан скончался 26 июля 1846 года и похоронен перед старым архиерейским домом на северной стороне старого сада в церковной ограде — церкви св. Божьей Матери, находящейся в крепости Тавриза.

Геозала-ханум умерла от холеры 26 октября того же года. Из жизни Агалар-хана каждый человек мог почерпнуть много поучительных слов и примеров; но повторяю, жаль, что собранное многолетними трудами исчезло и пропало.

Сообщил с дополнениями М. Я. Алавердянц.

Текст воспроизведен по изданию: Новые данные из армянской литературы о Нине Александровне Грибоедовой. (Материалы для биографии А. С. Грибоедова) // Русская старина, № 3. 1911

© текст - Алавердянц М. Я. 1911
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1911