ДЖОН МАЛКОЛЬМ

ИСТОРИЯ ПЕРСИИ

THE HISTORY OF PERSIA

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ АГА-МАГОМЕТ-ХАНА КАДЖАРА, ОСНОВАТЕЛЯ НЫНЕ ЦАРСТВУЮЩЕЙ В ПЕРСИИ ДИНАСТИИ, С КРАТКИМ ОБОЗРЕНИЕМ ПОСЛЕДОВАВШИХ ПО ЕГО СМЕРТИ ГЛАВНЕЙШИХ ПРОИСШЕСТВИЙ.

(По случаю вступления в минувшем году нового Шаха на Персидский престол, читателям нашим, вероятно, любопытно будет узнать о происхождении нынешней Каджарской династии. Предлагаемые сведения извлечены из Персидской Истории, изданной на Английском языке Сиром Джоном Малькольмом, который был Полномочным Министром от Индийской Компании при Тегеранском Дворе.)

Ага-Магомет-Хан, — дядя и предместник Фет-Али Шаха, умершего 8 Октября 1834 года, принадлежал к Татарскому племени, вышедшему некогда из Туркестана и называющемуся: Каджар, по имени своего родоначальника.

Племя сие, поселясь издавна в Армении, разделилось на две отрасли, из коих каждая владела особыми пажитями: одна, по нагорной, другая по низовой части реки, протекающей чрез сию область. От сей местности, они [272] получили название отрасли Верхней и Нижней, которые, в свою очередь, также подразделялись. Многие семейства приняли имена собственных своих родоначальников, или соседних селений. В последствии, один из Государей племени Софи, разогнал Каджаров по разным провинциям, и значительнейшая часть их поместилась в Астерабаде. Ее составлял народ обеих отраслей, и старшины Верхней почитались начальниками всего племени, пока Фет-Али-Хан, который принадлежал к Нижней, не был сделан Главнокомандующим войск Тамаса II-го. Такое звание дало ему старейшинство между соплеменниками против внутреннего их желания; но Фет-Али-Хан был убит Надыр-Шахом, и это порадовало тех, которые почитали себя как бы лично оскорбленными его возвышением, и они покушались погубить за ним единственного его сына, Магомет-Гуссейн-Хана. Однако юный предводитель скрылся к Трухменцам, кочующим на юго-восточных степях от Каспийского моря; часть его семейства последовала за ним, и там, вскоре они пришли в состояние противоборствовать своим неприятелям, которых, вероятно, и победили бы, если бы последние не были поддержаны Надыр-Шахом и его преемником.

Племянник и прямой наследник Надыра, Адыль-Шах, поселясь в Мазандеране, на границах Трухмении, принудил выдать ему двоих малолетних сыновей Магомет-Гуссейна, [273] пред тем захваченных в плен, и старшего из них, Ага-Магомет-Хана, которому был шестой год, сделал евнухом. Однако сие насилие не достигло цели, но вопреки ожиданиям, произвело противные следствия, ибо будущий предводитель многочисленного рода, лишась способности к чувственным наслаждениям, которые, на Востоке, не редко истощают душу и тело при невоздержании — тем самым был вынужден искать иной пищи для умственной деятельности. С самого детства, Ага-Магомет-Ханом овладело честолюбие и мысль о возвышении; во всю жизнь свою он следовал им с редким постоянством и неуклонным стремлением, которые доказывали твердость его души и горесть лишений, кои переносил он.

По смерти Адыль-Шаха, Ага-Магомет-Хан был освобожден и немедленно отправился к своему отцу, с коим и провел молодость, не оставляя его среди всех превратностей счастия. Когда старик был разбит и сам лишился жизни, Ага-Магомет-Хан достался Керим Хану, от которого пользовался вниманием и расположением. — В продолжение плена своего в Ширазе, он посвящал все время на изучение людей и чтение, как бы приготовляя себя к великому жребию, который был ему предназначен. Керим-Хан, пред смертию, не редко советовался с ним в важнейших государственных делах, и [274] Ага-Магомет-Хан откровенно высказывал ему свои мнения, не взирая на непримиримую ненависть, которую питал ко всему Зандскому племени. — В последствии Ага-Магомет-Хан часто рассказывал случай, показывающий душевное его состояние в сию эпоху и обнаруживающий характер сего необыкновенного человека. «Я не мог — говаривал он — открыто изъявлять вражду мою к убийцам отца и грабителям моего имущества; но когда мне случалось бывать с Керим-Ханом в аудиенц-зале, я часто резывал в ней богатые ковры, и для сего нашивал под моим плащем (буруна) перочинный ножичек: это доставляло мне некоторое удовольствие и я думал, что хотя сим могу вредить ему». — В сие время ковры принадлежали Ага-Магомет-Хану, и он к рассказу об них обыкновенно прибавлял: «жаль, что тогда я это делал: был глуп и не умел предвидеть будущего».

Бедствия юности приучили Ага-Магомет-Хана к величайшему терпению и особенно к скрытности. Даже в то время, когда ненависть к Керим-Хану и всему его семейству доходила в нем до крайности, он до такой степени вкрался в доверенность сего Шаха, что последний дал ему значительную сумму на содержание, предоставил пользоваться полною свободою в городе и даже позволил охотиться в соседних деревнях на лучших своих лошадях. Некоторые уверяют, что будто [275] Керим-Хан хотел употребить его и к утушению заговора, составленного в Мазандеране его братом, Гуссейн-Али-Ханом; но Мирза Джафар помешал тому и Ага-Магомет, сделавшись Властелином Персии, отзывался с одобрением о сем поступке, и в доказательство искренности, обратил внимание на родственников Министра. — «Мирза Джафар — говорил он — действовал не из другого чего, как из преданности к своему Государю; но сим самым он спас мне жизнь. Еслибы я отправился в Мазандеран, то по необходимости должен бы был также взбунтоваться, и Керим-Хан, по его могуществу, конечно бы меня уничтожил».

По смерти Керим-Хана, (в 1779 году по Р. Х.) Ага-Магомет-Хан скрылся из Шираза и поспешно бежал в Мазандеран, где объявил себя независимым. Тогда ему было 36 лет. Сухой телом, он приучил себя воздержною, однообразною и деятельною жизнию, к перенесению тягостнейших трудов; он — можно сказать — жил на лошади, ибо, в минуты, свободные от занятий, всегда охотился; в самом же деле он и не имел иного рассеяния. Уверяют, что сердце его окрепло, как тело; но в продолжение восемнадцатилетней войны на пути к престолу, врожденная суровость характера была несколько смягчена благоразумием: надобно было снискивать друзей благотворениями; забывать их личные обиды и прощать [276] своим закоренелым неприятелям. В этом отношении его мудрость неописанна: обладая силою мстить, он имел довольно величия, чтобы прощать некоторых враждовавших ему родоначальников своего племени, за умерщвление его отца и других родственников, и за истязание самого его, преданного от них в детстве в руки варвара, который с такою жестокостию наругался над ним, приговорив его на целую жизнь, в самой власти, быть предметом сострадания последнего из подданных. Столь высокая политика, положившая конец кровавой вражде, раздиравшей так долго Каджаров, была главною причиною, по коей Персидским престолом овладел начальник сего же племени. Ага-Магомет-Хан постигал важность сего примирения и никогда не нарушал его воспоминанием о прежних оскорблениях. Оказывая доверенность, он приобретал друзей, и между людьми, которых отличал своими милостями, бывали те самые, от коих наиболее терпел он во время своих несчастий.

Когда Ага Магомет-Хан бежал из Шираза, его сопровождали только шесть человек. Он не хотел останавливаться в Испагане, хотя это ему и предлагали, отдохнул только ночью близ Тегерана и был хорошо принят начальником сего города. При въезде в Мазандеран, к нему присоединились многие соплеменники, признавшие его своим главою. Но он [277] скоро проник, что главные препятствия к признанию будут со стороны его семейства. Некоторые из его братьев объявили себя против него, и Мюртаза-Кули, один из них, собрав войско, провозгласил себя Шахом. Смятения продолжались четыре года с переменными успехами. Ага-Магомет-Хан, счастливый вначале, (в 1791 г.) попался потом в плен по измене брата своего Риза-Кули, который его заковал и после обдумывал: выколоть ли ему глаза, или умертвить. Но пленный имел тайных друзей между своими стражами, и совокупными их стараниями вместе с двумя его братьями: Джафар Кули и Мустафа Кули, неизменившими ему, — получил свободу и власть. Риза Кули должен был удалиться в Машад, и там умер. Вскоре потом Мустафа Кули бежал в Россию.

Ага-Магомет, узнав о смерти Али-Мурат-Хана, вступил в Иранистан со всем войском, сколько мог собрать его (в 1786 г.). Но войско с каждым днем умножалось, и бегство Джафар-Хана оставило его обладателем Испагана без боя, поелику Кешанскую перестрелку нельзя назвать сражением. Вынужденный к отступлению по случаю потери части войска, он, вместо того, чтобы возвратиться в Мазандеран, занялся укреплением Тегерана. Кажется, в это время он думал сделать сей город своею резиденциею, как по близости оного к Мазандерану, так и по [278] положению его в средине пастбищ Турецких племен, на коих он более полагался.

Многие сильные родоначальники из Адербиджана, Курдистана и Иранистана соединились (в 1788) под знаменами Ага-Магомет-Хана; некоторые оставались в нерешимости: пристать ли к нему, или к Джафар-Хану, тогда как другие, надменные числом приверженцев, ожидали: не произойдет ли чего благоприятного для собственных честолюбивых видов их от раздоров между Каджарами и Зандами. Пред всеми сими старшинами Ага-Магомет-Хан сохранял величайшую скрытность. Он имел одну цель: уничтожить всякую власть, которую не мог подчинить себе; но прежде, нежели прибегал к насилию, обыкновенно употреблял все ухищрения, которые обнадеживали его каким либо успехом. Али-Хан, начальник Авгарского племени, обнаруживал некоторые виды на трон и собрал в Адербиджане значительное число единомышленников. Ага-Магомет обошелся с ним не как с врагом своим, но как с равным, приглашая его на совещание и убеждая единокровием всех Турецких племен соединиться с ним против Зандской династии. Али-Хан был храбр и великодушен, но остерегся приторного характера Каджара, предпочел войну открытую дружбе опасной, не согласился на предложение, и в ожидании нападения, расположился с войском на границах Султании. [279] Ага-Магомет выступил против него с видом намерения начать дело; но когда войска были в виду друг друга, он послал к Авгарам своего брата с двумя конными, сказать Али-Хану пред его чиновниками, что Ага-Магомет-Хан спрашивает у него: «что будет, когда два храбрые Турецкие племена доставят удовольствие врагам своим видеть, как они станут проливать собственную кровь? — Пусть Авгары пользуются их землями, предводитель управлением; но будут за одно с Каджарами и содействуют друг другу ко взаимным выгодам и истреблению их врагов». — Это преднамеренное воззвание произвело некоторое впечатление на предводителя Авгаров, но более на войско. Начались переговоры; Ага-Магомет одержал верх и Али-Хан согласился быть первым его чиновником. Собранное им войско было сбережено и с ним самим обходились столь уважительно и внимательно, что вскоре он успокоился на счет опасений. Усыпленный таким образом в беспечности, Али-Хан был приглашен на праздник к одному из первых придворных. Вечером, когда вино всех поразвеселило, его потребовали к Ага-Магомет-Хану для совещания по важному делу. Поспешая исполнить приказание, он даже не взял с собою оружия, и при входе во дворец были, схвачен и ослеплен, так, что никто из приближенных не знал о том. На другой день, часть его войска была распущена, [280] остальное вступило в службу Ага-Магомет-Хана. В этом деле никто не лишился жизни и не произошло волнения. Льстецы назвали гнусную измену блестящим именем глубокой политики; но между тем, страх, внушенный честолюбцам судьбою Али-Хана, не послужил в особенную пользу искусному и жестокосердому врагу его.

Истребление Кирманских жителей (в 1794) есть ужаснейшее деяние в жизни Ага-Магомет-Хана. Разорение города продолжалось трое суток; но как оно прекратилось вместе с известием о взятии в плен Лутф-Али-Хана, то, вероятно, и в этом случае, как в других, Ага-Магомет-Хан действовал политически, не по пристрастию. Он полагал, что его неприятель скрылся, и примером жестокости хотел устрашить другие города Персии, где мог бы он иметь пристанище.

Повествуя о Государе, каков Ага-Магомет-Хан, нужно остерегаться впечатления, которое производит воспоминание некоторых его деяний. Привыкши жить под правлением, охраняемым законами, мы не можем не почитать жестокою и угнетательною власть деспотизма; мы признаем казнь злодеяниям, и уничтожение значительного народонаселения, которое часто испытывает не более как участь солдат, охраняющих город, ужаснейшим кровопролитием. Но не всегда преступление то правосудие, коего обряды [281] возмутительны для Европейца: и между образованными народами, жители осажденного города подвергаются убийству и грабительству; называем ли мы, однако, варварами тех, кои сие допускают? Обычай карать толпу для устрашения народа и воздержания его от известных покушений, есть, может быть, единственное средство к сохранению спокойствия между необразованными нациями. Там, где воинственные племена, связанные одним именем, наклонностями и действиями, до того преданы семейству своих родоначальников, что ни преступность, ни бессмыслие не могут разрывать связей верности, в таком народе нельзя уничтожить власть опасных начальников, не отняв у их единомышленников возможности мстить, или сопротивляться. В таком обществе, одни примеры над беспокойными толпами могут дать средство неограниченному Правителю крамольного и строптивого народа, внушить довольно страха, чтоб удержаться на троне и сохранить тишину и спокойствие во владениях.

Необыкновенное счастие, возвышавшее попеременно Надыр-Шаха и Керим-Хана, ослабило то религиозное уважение к царственному дому, которое столь могущественно охраняло слабейших правителей племени Софи. Каждый, предводительствуя несколькими человеками, мыслил жить тем же счастием, полагая, что оно может довести и его до престола. Сан [282] Государя был так часто похищаем, что самое титло сие не внушало более уважения, и народ, беспрерывно переменяя Правителей, утратил привычку повиноваться той верховной власти, которой требовали народные обычаи. Это не преувеличено, и можно решительно сказать, что когда Ага-Магомет-Хан шествовал рядом успехов к трону Персии, — Персия была в совершенной анархии. Начальники главных племен предавались всем обольщениям мечтательного честолюбия; солдаты, привыкшие к бунтам и хищениям, враждовали против всякой власти, которая могла их устрашать опасностию лишиться беззаконной жатвы. Города и селения подвергались столь частым грабительствам, что жители, бросая домы, не находили иных способов, кроме взаимного грабежа; другие добровольно убегали, оставляя места свои. Торговля заметно ослабела, ибо кроме рисков, коим подвергались торговцы, завися от прихотей минутных владетелей, торговые дороги были наполнены разбойниками, которые присвоивали все, что находили беззащитным.

Никто, по своим свойствам, не был способнее Ага-Магомет-Хана в сих критических обстоятельствах. Прославлявшие его правосудие соглашаются, что он был склонен и миловать. По их уверению, он наказывал строго и не давал пощады преступникам. Главная его цель была восстановление спокойствия [283] в Государстве. Для достижения оной, Ага Магомет решился истребить все, что угрожало нарушением тишины. Он прощал злейшим врагам; но если политика требовала жертвы от ненависти, то мстил жестоко и изысканно. Так, после истребления Лутф Али Хана, не довольствуясь умерщвлением его и ослеплением всех родственников его, он не постыдился вырыть прах добродетельного Керим Хана и перевезти в Тегеран вместе с телом Надыр Шаха, из Хоросана, и похоронить их при входе в свой дворец, для удовольствия ходить ежедневно по гробам главных врагов своего семейства. Такая бесчувственная жестокость может ли не возбуждать отвращения и негодования? На этот раз Ага Магомет Хан как бы изменил обыкновенной свой политике, чтобы обнаружить злобу своей души. Он, кажется, находил особенное удовольствие в сем малодушном торжестве над остатками врагов, в сем поносном наслаждении полдным и бессильным мщением.

Поведение Ага Магомет Хана было особенно способно вселять страх в высшем сословии подданных; но строгий к тем, кои обладали какою либо властию или по рождению, или по должности — он был добр и снисходителен к солдатам и народу. Устремляя все старания к основанию повиновения на боязни, к укоренению большего страха и утверждению на престоле своего рода, он равномерно [284] заботился о благосостоянии многочисленнейшей массы подданных. При всех обстоятельствах в нем видно было совершенное знание свойств тех людей, которые его окружали, и сему разительным примером может служить его поведение в отношении Хаджи Ибрагима. — Он стоял лагерем в Кирмане; будущий Министр шел соединиться с ним, и на дороге встретил солдата из Шахских телохранителей, который наделал ему грубостей. Хаджи приказала своим служителям взять его и наказать. Окружавшие Начальника упрашивали его не делать сего, ибо он может погибнуть. Но Хаджи хладнокровно отвечал, что если Ага Магомет Хан способен потакать дерзости такой твари против человека его сана, то он скорее готов погибнуть. Когда Хаджи прибыл в лагерь, Шах уже знал о происшествии, и лишь он явился, Ага Магомет сказал ему: «Хаджи, ты наказал слугу моего? благодарен! теперь я поручаю тебе держать этих тварей в их обязанности». — Доброе его мнение о способностях Хаджи вскоре оправдалось, и он решился сделать его первым своим Министром. Ни одно из дел с начала его царствования не способствовало столько его успехам, как избрание сего необыкновенного человека, коего гений соответствовал занимаемой им степени, и который в продолжение всей жизни Ага Магомет Хана оказывал себя достойным [285] благоволения и неограниченной доверенности своего Государя.

Трое братьев Ага Магомет Хана, бывшие его соперниками удалились из Персии. Еще один, которого он подозревал в противных намерениях, был ослеплен. Оставался только неустрашимый и предприимчивый Джафар Кули Хан, которому он был наиболее обязан троном. Джафар оставался всегда верным брату и во многих случаях принимал участие в его примирении с семейством. Хотя он был известен за честолюбца; но никогда никто не подозревал его в дурных намерениях против брата: не доверяли тому только, чтобы он легко покорился племяннику, которого Шах объявил своим наследником. Джафар просил брата предоставить его управлению Испаган, но получил отказ, и он сделан правителем одного округа в Мазандеране. Оскорбленный немилостию, которую почел знаком сомнения в его верности, он пытался уклониться от сего назначения под разными предлогами и не являлся ко Двору, не взирая на повеления Государя. Ага-Магомет был встревожен сим: он боялся храбрости Джафар Кули и опасался явного разрыва с человеком, владевшим неограниченною преданностию солдат своего племени, и против коего не мог показать ни малейшей строгости, не понеся упрека в гнусной неблагодарности. Встревоженный сими соображениями, он решился прибегнуть [286] к хитрости: взял слово с его матери, что она сама поедет в Мазандеран, успокоит сына и обещает ему управление Испаганом и все, что только может восстановить его доверенность и дружбу. Ага-Магомет требовал единственно того, чтобы любезный брат, на пути в Испаган, заехал к нему в Тегеран и лично уверился в его прощении. Отважный и великодушный Джафар Кули, хотя обманывался сими уверениями, однако колебался ввериться власти брата. Но наконец согласился после торжественных уверений в личной безопасности и обещании, что он, до отъезда в Мазандеран, пробудет в Тегеране не более одной ночи. — По прибытии в Тегеран, его приняли со всеми знаками искренней дружбы. Ночь прошла покойно. На утро Ага-Магомет-Хан дал ему некоторые наставления как вести себя в Испагане, присовокупив: «Я думаю, что ты еще не видал нового моего дворца; сходи туда с Баба-Ханом; а потом осмотрев, зайди опять ко мне». Он действительно отправился во дворец; но лишь вступил под портик, как убийцы, скрытые там за ранее, бросились и умертвили его. Тело принесли к Ага-Магомет-Хану, который показал вид глубокий горести, подозвал Баба-Хана, показал ему труп храбрейшего человека и вернейшего брата и потом, осыпая его упреками, воскликнул. «Это сделано для тебя; великая душа, оживлявшая труп, никогда не оставила бы [287] покойною корону на голове твоей; Персия была бы раздираема внутренними междоусобиями, и для отвращения бедствий, я поступил с постыдною неблагодарностию, сделав преступление против Бога и людей». — Это сознание могло быть искренно; произнесенное торжественно, оно ослабило ужас, какой распространить могло новое злодеяние. В самом деле думали, или только делали вид того, что уважение к общему благу заглушило на сей раз в Шахе всякое другое чувство.

Трухменские племена, кочующие на Астерабадских равнинах, всегда оказывали привязанность к отцу Ага-Магомет-Хана, который нередко убегал к ним от преследований. Они охотно принимали высокого изгнанника, имя коего и сообщники способствовали грабежам их по соседним областям. Но они зарезали его брата Гассан-Кули, когда тот преследовал Закы-Хана и в след затем отправился для больших насилий к Астерабадским жителям. Ага-Магомет решился наказать их за такое поведение; он вторгнулся к ним и отомстил с такою жестокостию, что ужас проник в самые сердца варваров. Он увел с собою значительное число женщин и детей, из коих часть оставлена пленными, другая заложниками будущего поведения семейств, из коих были взяты сии заложники. Историограф Ага-Магомет-Хана уверяет, что многие отважные женщины сами себя [288] лишали жизни, чтобы избавиться неволи, угрожавшей им стыдом и поношением.

Известно в каком состоянии была Грузия, когда Ага-Магомет-Хан, победитель Фарсистана и Кирмана, утвердился на Персидском престоле. — Грузинский Царь, престарелый Ираклий, пользуясь смятениями в Персии, начал искать покровительства России, предлагая покорность, которую его предки несколько веков оказывали Персии. Он не скрывал причины, вынудившей его к сему: она заключалась в желании освободить Христиан от жестокого и угнетательного ига Магометан и передать их покровительству сильной и единоверной нации. Нельзя было ожидать, чтобы обладатель Персии, по соединении и утверждении своего Государства, согласился лишиться одной из лучших провинций, и Ага-Магомет лишь ниспроверг соперников, решился противодействовать Ираклию, чтобы обратить его к прежним обязанностям. Но прежде нежели описывать, что он для сего сделал, не бесполезно заметить каким образом составился союз между Грузиею и Россиею; так как в сем именно заключаются причины мщения Персидского Государя.

Еще Петр Великий вместе с Цареградским Двором составил план разделения между собою Северо-Восточных провинций Персии. Сей план был уничтожен Надыр-Шахом. Но расстройства в Государстве [289] возродили в Екатерин Великой мысль знаменитого ее предшественника. Она приняла предложение Грузинского Царя, и в следствие того быль заключен формальный договор, которым Ираклий за себя и своих наследников обязывался покорностию Российской Императрице и Ее наследникам; Она же взаимно ручалась за себя и своих наследников покровительствовать ему и его народу. При сем было сказано, что не только предоставляет ему то, чем он владеет; но будет покровительствовать и прочим владениям, какие могут ему достаться в последствии времени. — Сии слова и предприятия, которые были деланы в год заключения договора, для учреждения заведения близь Ашрафа, в Мазандеране, дают повод предполагать, что Екатерина имела более обширные виды, нежели союз с Ираклием, и если это справедливо, то вероятно другие обстоятельства отклонили ее от того, ибо предприятие в Мазандеране было брошено, и отряд, посланный на помощь к Грузинскому Царю, пробыв в Грузии четыре года, немедленно был отозван; войска же Ираклия были заняты блокадою Ганджи, которая была снята вслед за отбытием Русских.

Ага-Магомет-Хан, (1795) решась напасть на Грузию, хотел скоростию движений помешать Ираклию воспользоваться пособием России. После взятия Кирмана, отрядные начальники его войска получили повеление собраться [290] к весне следующего года со всеми силами, сколько соберут их. Войско собралось в Апреле под Тегераном, и число его, как слышно было, простиралось до 60 т. — Назначение оного оставалось тайною до самой минуты похода; армия двинулась тремя отрядами: правый пошел чрез Муган, на Ширвань и Дагестан; левый взял направление на Эривань — столицу Армянской провинции; а средний, которым командовал сам Ага-Магомет-Хан, двинулся на Шушу, главную крепость в Карабагской провинции, лежащей по левому берегу Аракса. Часть, которая взяла вправо, не встретила ни где сопротивления: все правители, с приближением войска или сдавались, или бежали. Но Ханы Эриванский и Шушинский, ободренные Ираклием, стали сопротивляться, и когда от Царя Грузинского потребовали, чтобы он сам явился ко Двору, или заплатил бы обыкновенную контрибуцию, смелый старик ответствовал, что он не признает над собою другого Государя, кроме Российской Императрицы Екатерины.

(Продолжение впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Жизнеописание Ага-Магомет-Хана Каджара, основателя ныне царствующей в Персии династии, с кратким обозрением последовавших по его смерти главнейших происшествий // Сын отечества и Северный архив, Часть 171. № 23. 1835