СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АМАБЛЬ ЖУРДЕН

ПЕРСИЯ

ИЛИ ОПИСАНИЕ УПРАВЛЕНИЯ, ВЕРОВАНИЙ И ЛИТЕРАТУРЫ ЭТОЙ ИМПЕРИИ

LA PERSE OU TABLEAU DE GOUVERNEMENT, DE LA RELIGION ET DE LA LITTERATURE DE CETTE EMPIRE

О языке Персидском и словесности

Человек от природы склонен презирать то, чего неведает, и хвалить без меры свои познания, которые стоили ему многих усилий, многих трудов. Мы любим скрывать, любим оправдывать свое невежество и блистать ученостию. ВЬ сем случае мы подобны дикарям, воображающим, что солнце восходит и заходит для них одних, и что морские волны приносят к берегам их островов только перлы и коралл. Такова участь и языка Персидского! Он был [29] охуждаем до излишества людьми, не учившимися оному, или читавшими только дурных писателей; он же чрезмерно похваляется Восточными жителями, посвящающими целую жизнь на его изучение. Сие увеличенное презрение, сии чрезвычайные похвалы имеют своих защитников, так что мне трудно произнести какое нибудь суждение без того, чтобы не вооружить противу себя знаменитых ученых. Однако, отложивши всякое пристрастие, я скажу свое мнение.

Язык Персидской, по всей справедливости, может быть назван Италиянским Азии (Жители Востока употребляют остроумный вымысел, когда хотят отличить три главные языка их стран. "Змей" говорят они, "желая прельстить Еву," употребил язык Арабской, сильной и убедительной. Ева говорила Адаму на Персидском языке, исполненном прелестей, нежности, на языке самой любви. Архангел Гавриил, имея печальное приказание изгнать их из Рая, напрасно употреблял Персидской и Арабской. После он начал говорить на Турецком языке, страшном и гремящем подобно грому. Едва он начал говорить на оном, как страх объял наших прародителей, и оно тотчас оставили обитель блаженную! Соч.). И тот и другой язык имеют сочетание звуков мелодических и [30] приятных; и тот и другой имеют слова уменьшительные, сообщающие прелесть слогу; и тот и другой обладают сладостию, нежностию, гармониею, пленяющею слух; оба способны к изображению страстей кротких, фигур прелестных, красот натуральных. Г. Джон находит сонеты Персидские столь же способными к музыкальной гармонии, как и арии Метастазия. -

Одно из свойств сего языка есть то, что писателю позволяется употреблять слова составные. Он может, по своему произволению, соединять причастие с именем, прилагательное с существительным, два имени для составления прилагательного, сообщающего слогу сладость и приятность; и в сем отношении (надобно признаться) стихотворцы Персидские торжествуют над стихотворцами других народов. Вот некоторые примеры такого составления слов: Диль-Фериб, пленяющий или уловляющий сердце; гуль-афшан, рассыпающий розы; диль-азар, терзающий сердце; джехан-ара, украшающий мир; рух-афза, освежающий ум; кун-риз проливающий кровь; коб-руи, прекрасный вид; коб-ауаз, одаренный прекрасным голосом; ширин-дехен, [31] Сахарные уста; кох-алхан, имеющий приятное произношение; лери-лекер, имеющий вид ангела; жасмин-буи, дышущий запахом жасмина; тути-кофтар, говорящий как попугай; гюнтшех-леб, губы, имеющие свежесть розы и проч. Стихотворцы любят увеличивать сии сложные слова, которые одни часто составляют целое полустишие. Следующие стихи представят нам пример:

"Молодая девушка, которой вид подобен месяцу, дышущая запахом мускуса, очаровала мое сердце,

Обольстила душу и своей красотою сравнилась с полным месяцом."

Явствует, что в сем отношении язык Персидский сходен с Немецким и Английским; но не одно сие сходство имеет он с оными языками. Подобно им, в Персидском находится множество глаголов неправильных, разделяющихся на 13 классов; два будущих, из которых один делается со вспомогательным глаголом хотеть; наконец в Персидском, как и в Немецком, глагол поставляется на конец фразы.

Впрочем, надобно признаться, что сия удобность в составлении слов, способствуя богатству, а иногда краткости [32] выражения весьма часто вредит силе и твердости слога, которой чрез то делается блистательным, надутым, но не делается блистательным, надутым, но не делается приятным. -

"В каком отношении ни рассматривали бы мы язык Персидской" говорит г. Скотт-Варинг "надобно сказать, что он обладает такою прелестию, такою легкостию, к какой способны немногие новейшие языки. Пускай твердят иные о совершенном невежестве Европейской критике; но гению Персидскому мы одолжены многими сочинениями такими, которые читаем с удовольствием истинным, неизъяснимым. Я вовсе незнаю, за чем порицать автора за средства, которыми он хочет нам нравиться. Ежели он исполнил свое намерение, то что можем ему противупоставить? Основывая мнения свои на сем начал, мы можем дать суд благоприятной Персидскому языку и его произведениям; но ежели мы будем подчинять язык и чужестранную Поезию правилам нашей критики; то язык Персидской будет предметом нашего презрения, и в прекраснейших гениях Персии мы увидим писателей достойных сожаления."

Сие последнее замечание человека отличившегося умом и разборчивым [33] вкусом тем справедливее, что Персидская словесность удаляется от всех правил принятых в Европе. Один из величайших недостатков оной есть недостаток сочинений вкуса и критики. Критика, плод новейших времен, вовсе неизвестна жителям Востока. Они любят удивлять, а не быть понятными; до излишества предаются увеличиванию идей, нелепости метафор сумасбродных, странности фигур несвязных, наконец всякому беспорядку воображения живого, блистательного и незнающего никаких правил. Никогда непренебрегают они слова, которое доставляет рифму или звучность речению, хотя бы оно противно было здравому рассудку; с жадностию ищут случая играть словами, или употребить выражение необыкновенное и имеющее множество значений. Особливо в прозе - в таком роде слога, которой требует простоты - сии недостатки встречаются слишком часто. Самые уважаемые историки пишут с надутостию и без всяких правил. Богатство воображения заменяет силу мыслей. Вместо размышлений глубоких, вместо обозрения обдуманного, вместо рассуждений основательных, они расточают фигуры, выходящие их меры, ищут соответственности мыслей и слов, [39] представляют одну и ту же мысль под различными видами, стараются, чтобы каждое слово в одной части периода имело следующей другое ответствующее первому, такого же размеру, а иногда одинакого окончания; описывают происшествия без критического порядка и разборчивости, составляя свои повествования, из происшествий смешных и нелепых сказок. Я небуду их упрекать в том, что они жертвуют благородным беспристрастием истории худо понимаемой признательности, рабскому почтению или страху, что возвышают до небес действия самые обыкновенные, приписывают своим героям качества, которых они неимели, и добродетели, коих имена были для них неизъяснимою загадкою. Известно, что история ныне становится панигириком, в котором говорится об одних делах добрых и благонамеренных; - но я признаюсь, что Персам совершенно неизвестна тонкость в выражении похвалы, неизвестны те остроумные обороты, те искусные намекания (allusions), словом, все те фигуры слога, которые щадят стыдливость предмета похваляемого и писателя похваляющего, отнимают у лжи ее отвратительную наружность и уменьшают отвращение вдыхаемое низкою лестию. - Красоты [35] Персидских прозаиков состоят почти в одних словах, в одном гармоническом и размеренном слоге, во множестве остроумных и затейливых речений. Мало знаю книг, которые читались бы с большим удовольствием, как сочинения Анвар-Согаили, представляющие образец прелести и изящества выражений, смелости, разнообразия, богатства фигур и мыслей, и которые своим механизмом слога и подбором слов близко подходят к стихотворным сочинениям. То же можно сказать и о Истории Тамерлана, сочиненной Шериф-Еддин-Али-Иездием. Но ежели верно перевесть сии сочинения на наш язык, то они будут несносны. -

Суд мною произнесенный может быть покажется для любителей Персидской словесности слишком пристрастным; но он основан на опытах, и я постараюсь доказать справедливость его многими примерами.

Я говорю о прозе Персидской; которой недостатки исчезают в стихотворстве, позволяющем иногда порывы даже расстроенного воображения.

Из всех родов словесности Поезия есть один, которой Персияне обработали с величайшим успехом, и к которому [36] их влечет природная склонность. Дабы изъяснить свое мнение о сем божественном искусстве, они сравнивают прозу с природными красотами молодой женщины, а Поезию с украшениями; придающими сияние ее прелестям. Посредством смелой и остроумной метафоры они употребляют одно и тоже слово, когда хотят изобразить искусства располагать перлы и писать стихи. Перлы суть слова избранные, идеи прелестные и блистательные, изображения благородные, сладкие, сильные, или высокие. Целое же сочинение представляет ожерелье, которое тем более имеет цены и сияния, чем более стихотворец употребил искусства и дара - выбрать и произнести творение.

Сия часть Персидской словесности есть россадник роз и прекрасных цветов, из которого ориенталисты похищают одни маленькие букеты, хотя многие произведения, будучи выбраны со вкусом, с разборчивостию и критикою, заслуживали бы быть переведенными на языки Европейские - Ежели Поезия Арабская имеет более силы, более мужества; ежели она способнее к изображению страстей великих, чувствований высоких, идей отвлеченных; ежели, стесняясь в оборотах, она нерасточает слов и [37] богата мыслями: то надобно сказать, что таковая краткость часто перераждается в сухость и лишает язык той гармонии, которая составляет главную прелесть Поезии.

Стихотворство Персидское имеет совсем отличной характер. Не льзя упрекать его в краткости, за то оно впадает в напыщенность и многословие прелестное, как язык Петрарки, Тасса, Метастазия; оно имеет, подобно ему, ту же гармонию, то же богатство украшений, то же великолепие слога, те же красоты слов, какие пленяют нас в Италиянских стихотворцах. - Я однакож ненамерен здесь делать подробного и совершенного сравнения; напрасно стали бы мы искать в сей части Персидской словесности произведений, могущих сравняться с теми поемами, которыми гордится Италия, и в которых блистательные цветы воображения служат к одному убору здания воздвигнуто гением. Заслуги Персидской Поезии состоят почти в одних мыслях, в подробностях, но не в составлении целого, и притом такого, которого бы части были искусно расположены и зависели бы одна от другой. Но сей недостаток есть общий всем Восточным стихотворцам. Всякая словесность имеет [38] свои особенные красоты, свой особенной характер: распространять о них сведения, значит обогащать свой собственный язык. Сверх того, почему бы нам неискать в словесности еще юной, еще незрелой, некоторых новых мыслей, некоторых оборотов в выражениях, которые заслуживали бы быть принятыми? Мы живем в такое. Время, когда творения древности уже рассмотрены, преведены и когда мы пресыщены разнообразными подражаниями оным. -

Журдень.

(Будет продолжение.)