УНКОВСКИЙ И.
ЖУРНАЛ
КАПИТАНА ОТ АРТИЛЛЕРИИ ИВАНА УНКОВСКОГО О ПРЕБЫВАНИЕ ЕГО У КОНТАЙШИ ЦЕВАН-РАБТАНА
(1722-1724 гг.).
ПОСОЛЬСТВО К ЗЮНГАРСКОМУ ХУН-ТАЙЧЖИ ЦЭВАН РАБТАНУ КАПИТАНА ОТ АРТИЛЛЕРИИ ИВАНА УНКОВСКОГО И ПУТЕВОЙ ЖУРНАЛ ЕГО ЗА 1722-1724 ГОДЫ.
Для подчинения России Средней Азии, чтобы воспользоваться ее песочным золотом и проложить через нее путь в богатую Индию, Петр Великий составил обширный план, осуществление которого должно было начаться с двух сторон: с запада — со стороны Каспия, и севера — из Сибири. Император хорошо знал положение дел в Средней Азии и понимал ее нужды. Слабые, неспособные ханы, служившие слепым орудием в руках придворных честолюбцев, захвативших власть в свои руки, как в Хиве, так и Бухаре, влачили поистине самое плачевное существование и никак не могли водворить порядок и мир в своих владениях. Поддержать этих призрачных ханов, сделать их действительными правителями своих народов и задумал Петр Великий посредством русских отрядов, приставленных к ханам. Мысль гениальная. Русская гвардия, охраняя ханов и от них же получая содержание, восстановила бы власть ханскую, но в то же время сделала бы их послушными слугами Русского царя. Без завоевания, без всяких, можно сказать, затрат с нашей стороны, Средняя Азия фактически должна была поступить в подданство России. Как ни прост был этот план, исполнитель его, князь Бекович-Черкасский не оказался на высоте призвания: сам он погиб и вверенный отряд загубил.
Почти в то же время Бухгольц, также с военною силою, должен был проникнуть в Восточный Туркестан, до Яркяни, где по слухам находилось песочное золото. В 1715 году, с отрядом в 2,932 человека, Бухгольц выступил из Тобольска, и в октябре дошел до Ямышева озера, где и заложил крепость; но дальше идти не решился. 25 декабря подвергся он нападению сильного отряда зюнгарских Калмыков под предводительством Цэрэн-Дондука. Отбитые от крепости с значительным уроном, Калмыки ограничились упорной блокадой, прервав сообщение отряда с Тобольском и предлагая Бухгольцу уйти обратно по [II] добру по здорову. Более трех месяцев Бухгольц держался в Ямышевой крепости, не смотря на то, что на Коряковом яру Калмыки с боя захватили русский отряд, шедший из Тобольска на подмогу осажденным, с съестными припасами и денежною казною в 20,000 рублей; стойко держался отряд не смотря на сибирскую язву, появившуюся в крепости и похищавшую ежедневно по 20-30 человек солдат. И только тогда, когда число осажденных сократилось до 700 человек, Бухгольц решился отступить, предварительно разрушив крепость. Калмыки не препятствовали отступлению.
Как последствие этого похода возникла у нас Иртышская укрепленная линия. Летом 1716 г. Бухгольц заложил крепость на южном берегу р. Оми — Омск, а подполковник Ступин в 1718 г. основал Семипалатинск.
Полная неудача, постигшая обе эти попытки занять прочное положение в Средней Азии, не могли, однако, остановить намерений Петра Великого по отношению к ней, как свидетельствуется это посольством Флорио Беневени в Бухару и исследованиями верховьев Иртыша майором Лихаревым; но другие заботы и другие предприятия заставили Петра Великого отложить на время решительные меры к поправлению дел в Средней Азии.
Вопрос о ней вновь оживился в начале двадцатых годов и вот по какому поводу. Сибирское начальство находило необходимым войдти в сношения с Калмыками для возобновления дружественных отношений, прерванных, собственно говоря, печальным недоразумением, потому что ни воевать, ни враждовать с Калмыками мы не желали и не знали, повидимому, что интересовавший нас Ярканд, находился под властию Калмыков. Была и другая, не менее, если не более, важная причина для сношений с Калмыками: у них находилось в плену до полутысячи русских, захваченных во время столкновения с Бухгольцем — требовалось их освободить. Но возобновившиеся сношения повели к новым недоразумениям, хотя на этот раз без всяких дурных последствий, по крайней мере в области дипломатической, а в научной — даже с весьма цепным приобретением, каким является журнал Унковского и другие работы его спутников. [III]
В чем же заключались новые недоразумения? Постараемся объяснить их, как нам представляется это дело. По завоевании Сибири нашими казаками, у Сибирских воевод укоренилась страсть, унаследованная потом и первыми губернаторами: приводить под руку Царя новых подданных из инородцев. Когда воеводы, изумленные неожиданным появлением, в 1621 году, Калмыков (Торгоутов), выселившихся из Зюнгарии к пределам Сибири, отправили к ним посланцев для разведок об их силе и постоянном местопребывании, то посланцы с того и начали, что предложили Калмыкам принять русское подданство, и за это чуть было не поплатились жизнию (Фишер, Сибирская история. С.-Пб. 1774. Стр. 317-318.).
После похода Бухгольца на Зюнгарских калмыков пришлось нам обратить особенное внимание, и вот возникла мысль о приведении их в русское подданство. Шла ли эта мысль из Петербурга или из Сибири, по обстоятельствам дела не видно, но с большею вероятностию надо предположить, что тут были затеи сибирских властей. Майор Лихарев, вернувшись из поездки своей по Иртышу в 1719 году, отправил к хун-тайчжи (Этот титул передавался в наших оффициальных бумагах одним словом: Контайша.) Цэван Рабтану, в качестве посланца, казацкого голову Ивана Чередова с «листом», в котором прямо намекалось на подданство с указанием на хана Волжских калмыков Аюку. Чередов начал разными обещаниями склонять Цэван-Рабтана к подданству. На сколько Чередов перешел в этом случае за свои полномочия, сказать трудно, потому что сам он, на обратном пути, умер в Тобольске и никаких донесений от него в делах не имеется.
Зюнгарские калмыки, в то время мечтавшие о подчинении себе Монголов, а быть может и самого Китая, вовсе не думали о каком-либо подданстве; но Цэван-Рабтан взглянул на дело с практической стороны. Чередов обнадеживал его защитой от Китайцев, с которыми Калмыки вели упорную борьбу, подчинением ему Монголии, хотя бы только Халхи, «подобно тому, как Аюке хану Мангуты подклонены», и помощью русскими [IV] войсками. Обещания казались Цэван-Рабтану слишком заманчивыми, чтобы можно было устоять перед искушением занять первенствующее положение в Средней Азии таким легким способом. Понятия кочевников о подданстве далеко расходятся с нашими. Для них подданство обыкновенно выгодная сделка, очень часто ни к чему их не обязывающая. И если на этот раз подданство не состоялось, то потому только, что Цэван-Рабтан желал, прежде принятия его, получить военное вспоможение против Китая, т. е. добивался осязательных для себя выгод без всяких обязательств с своей стороны, да кажется потому еще, что Калмыки подозрительно взглянули на наше домогательство строить в их земле крепости. Если бы подданство в то время осуществилось, наше положение в Азии было бы совсем другое, чем занимаем мы теперь.
Переговоры о подданстве повелись энергично. С Чередовым Цэван-Рабтан отправил двух посланцев: Лозана и Борокургана. Первый из них ехал только к сибирскому губернатору князю Черкасскому и должен был исходатайствовать у него пропуск в Петербург второму посланцу.
Дело о приезде этих посланцев, хранящееся в Московском главном Архиве, озаглавлено:
«1721 июл. 22. Приезд в Тобольск Контайшиных двух посланцев: Борокургана ко двору в С. Петербург, а Лазона к Тобольскому губернатору, с жалобою на пограничных Российских комендантов; с прошением помощи войсками, противу Китайцев; и с изъяснением о дозволении приискивать в его землях всяких руд».
Майор Лихарев, находившийся тогда в Петербурге, получил два донесения об этих посланцах, от Шамордина из Тобольска и от Вельяминова-Зернова из Семипалатной крепости (Листы 5, 6, 7, 8.). Письмо Шамордина было следующего содержания:
Благородный господин, господин майор,
Милостивый государь мой.
«В ордере от вашего благородия мне написано, ежели из Семиполатной крепости будут о чем писать до вашего благородия, [V] и те письма для отсылки в Санкт-Петербург к вашему благородию велено присылать в Тобольск в канцелярию вашего ведомства ко мне. А сего апреля 18 дня 721 году в письме из Семиполатной крепости от майора господина Вельяминова Зернова ко мне написано: сего де 721 году марта 16 дня посланной Иван Чередов от Контайши в Семиполатную крепость прибыл и с ним два человека от Контайши посланцев, один до Царского Величества, а другой до Тобольска и при них шесть человек калмыков. И за вешним путем из Семиполатной крепости до Тобольска не пошли для того, что де еще Иртыш река не прошла, а сухим путем им итить не на чем, для того что лошади и верблюды все пристали и пересаднились и ехать на них невозможно, а в Семиполатной крепости лошадей самое малое число и подняться им и провожатым не на чем, и он де их поставил на поле в их юртах и определил караул, а в крепость пустить не смел, и дал им корм, а как вода вскроется, и он их посланцев и Ивана Чередова отправит в Тобольск немедленно на дощаннике. И то де он писал для ведома до вашего благородия и чтоб те письма послать в Санкт-Петербург в вашему благородию и оные письма в пакете за печатью его Вельяминова-Зернова послал я к вашему благородию при сем письме, да сего же апреля 18 дня в письме ко мне из Семиполатной крепости от Ивана Чередова писано: в нынешнем де 721 году генваря 9 дня отправлял он от Контайши из Урги со всеми своими посланными служилыми людьми, да с ним же отправлены от Контайши посланцев два человека, один до Царского Величества, а другой в Тобольск, да при них калмыков шесть человек, и с помянутыми посланцы прибыл он в Семиполатную крепость марта 15 дня 721 году и за вешним путем из Семиполатной крепости до Тобольска не пошли для того, что еще Иртыш река не прошла, а сухим путем итить ему и контайшиным посланцем не на чем для того, что лошади и верблюды все пристали и пересаднились и ехать на них невозможно, а в Семиполатной крепости лошадей самое малое число и подняться ему и посланцем и провожатым не на чем, а как вода вскроется и он де со оными посланцы из Семиполатной крепости отправится в Тобольск немедленно». [VI]
И на подлинном письме написано: вашего благородии покорный слуга Аврам Шамордин, апреля 19 дня 1721 году.
Вельяминов-Зернов извещал:
«Благородный лейб-гвардии господин майор Иван Михайлович. Во известие вашей милости доношу. Сего 721 году марта 15 дна посланной Иван Чередов прибыл в Семиполатную крепость и с ним два человека посланцев, один до царского величества, а другой в Тобольск до губернатора просить, чтоб пропустить до царского величества. И марта же 19 дня, поставя полати, выходил я к ним и звал их к себе обедать и я их спрашивал зачем их Контайша посылает до царского величества? И они мне говорили: чтоб де великий государь Контайшу милостиво призрил так, как призирает и Аюку хана, и я де ему царского величеству так же рад служить, как и Аюка хан и чтоб меня оборонить от Китайскою государя, и не дал бы в обиду другим и чтоб город поставить выше Нор-Зайсану озера, где сошлись два Иртыша, не умедлив, и чтоб не захватили Китайскою царя люди, а полон и казну и лошади все отдает назад и ныне сбирает в одно место к Контайше, и я сего не писать до вашей милости не смел, а до Тобольска едет посланник больше для того просить, чтоб того посланца пропустили до царского величества, и как того посланца из Тобольска до царского величества пропустят, чтоб ему с теми вестьми к Контайше возвратиться, да и для того, чтоб осведомиться в Тобольску, сколько взято в полон денежной казны и людей, и лошадей, и что всего».
На подливном письме написано: всепокорный вашего благородия слуга Иван Вельяминов Зернов. 721 марта 20 дня.
Получив эти письма, Лихарев донес о содержании их в Сенат и тогда последовал следующий указ (Лл. 3 и 4.):
«1721 июля 22 дня, по указу Великого Государя Царя и Великого Князя Петра Алексеевича, всея Великие и Малые и Белые России самодержца, государственному канцлеру кавалеру и президенту иностранных дел коллегии, графу Гаврилу Ивановичу [VII] Головкину, да государственному подканцлеру вице-президенту, кавалеру тайному советнику барону Петру Павловичу Шафирову с товарищи.
«Сего июля 14 дня, в поданом в сенат лейб-гвардии майора Лихарева доношении написано: сего июля 11 дня, в письмах к нему из Тобольска лейб-гвардии капитана Шамордина, да из Семиполатной крепости майора Вельяминова-Зернова писано: в бытность его Лихарева в Тобольску, посланной от него к калмыцкому владельцу, Контайше, казацкой голова Иван Чередов с товарищи, который послан для возвращения обид у Ямышева озера и в других местах, и о житии для торгов по прежнему в союзстве, прибыл в Семиполатную крепость сего 1721 году марта 15 числа, да с ним же де прибыли от Контайши посланцев два человека, один до Царского Величества, другой до Тобольска к губернатору и при них шесть человек калмык, а чего ради прибыли, явствует в тех письмах именно, с которых он, майор Лихарев, предложил в сенат копии. И сего ж июля 21 дня по Его Великого Государя указу правительствующий сенат, слушав того доношения и с присланных писем копий, приказали согласно помянутых от Контайши присланных посланцев с их людьми в Тобольску Сибирскому губернатору князю Черкасскому содержат с почтением и со всяким удовольством, и из тех посланцев которому надлежит ехать до Санкт Петербурга, отправить его, дав ему и при нем обретающимся на дорожной проезд, на корм и на прогоны денег и подводы и конвой со всяким же довольством, а другова от пустить к Контайше, против того ж с довольством же, с которым к нему Контайше писать, что посланной от него посланец до Его Царского Величества отправлен с почтением и со всяким довольством, при чем и о взятых в полон людех и о денежной казне и о протчем сообщить к нему подлинное известие. И Великий Государь указал из сената в коллегию иностранных дел к вам государственному канцлеру кавалеру и президенту иностранных дел коллегии графу Гаврилу Ивановичу, да государственному подканцлеру вице-президенту кавалеру, тайному советнику барону Петру Павловичу с товарищи, о том для ведома отписать, а к сибирскому губернатору о том [VIII] же из сената указ послан, а для подлинного известия с помянутых присланных в сенат с писем копий при сем указе сообщаются копии ж.
Обер-секретарь Иван Позняков.
Канцелярист Ивав Баранов».
Между тем посланец Борокурган и «при нем людей его четыре человека» отправлены были 2 июня из Тобольска в Петербург с поручиком Леонтием Галаховым, сержантом, толмачен и семью солдатами.
«А от Тобольска до Санкт-Петербурга дано ямских посланцу и людем его десять, порутчику и сержанту и солдатам и толмачу двенадцать, итого двадцать две подводы, да оному посланцу дано жалованья кормовых денег с приезду его и впредь в путь для проезду сентября по 1 число сего же году по гривне, людем его по четыре деньги, вина по три чарки, пива по две кружки человеку на день. И за оное вино и пиво выдано деньгами против продажной тобольской цены в полы за вино по рублю, за пиво по гривне за ведро, для того что в других городех против сибирских продается дешевою ценою, а оной посланец Чередов в Тобольску умре скоропостижною смертью» (Лл. 9 и 10.).
Посланец, по приезде в Петербург, удостоился личной аудиенции у Государя.
«1721 сентября в 6 день у Великого Государя его царского величества калмыцкой) Контайши посланец Борокурган был на приезде и царское величество видел. И присланной к великому государю Контайши лист подавал его царскому величеству он посланец в сенате сего же сентября в 6 числе. Царское величество стоял под балдахином. И Царское величество тот лист у посланца принять приказал государственному канцлеру кавалеру из коллегии иностранных дел президенту графу Гаврилу Ивановичу Головкину. И по подании оного листа царскому величеству он посланец кланялся и от него [IX] Контайши его царского величества поздравлял и притом объявил царскому величеству, что есть ему посланцу от него Контайши о делех словесной приказ. И царское величество тот лист приказал перевесть и у него посланца своим министром словесно приказ выслушать указал и по переводу листа и по выслушании словесного от Контайши приказал доложить Нас великого государя.
И при том царскому величеству тот посланец от Контайши объявил подарков: косяк камки зеленой, косяк камки зеленой, косяк черной китайской отласец. И тот посланец отпущен на подворье. В то время при царском величестве присутствовали генерал фельд-маршал кавалер светлейший князь Александр Данилович Меньшиков; государственной канцлер генерал адмирал кавалер граф Федор Матвеевич Апраксин; Петр Шафиров; светлейший князь российской Дмитрей Константинович Контемир; действительной тайной советник и министр кавалер князь Григорей Федорович Долгоруков; президенты коллегий: тайной советник граф Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, княэь Дмитрей Михайлович Голицын; тайной советник Андрей Артемонович Матвеев; советник канцелярии господин Степанов; лейб-гвардии генерал майор господин Матюшкин; брегадир и майор господин Дмитреев Мамонов; брегадир и майор господин Салтыков; полковник и капитан господин Вельяминов Зернов. Сенатские: обер секретарь господин Позняков, секретари: Иван Молчанов, Иван Ларионов. Царскому величеству посланец речь доносил чрез присланного из Тобольска толмача Федора Миронова сына Плотникова (Лл. 11-13.)
Содержание Контайшиного «листа» по переводу наших толмачей того времени, было следующее (Лл. 23-26.):
«Пресветлейшему великому Белому Государю.
Вначале вам великому государю поздравляя, доношу: пограничные каменданты ваши многие обиды нам чинили чрез указ ваш великого государя. А когда я посылал посланников и посланцев своих, и оные до вас великого государя их не [X] пропущали и назад ко мне возвращали. И ваш великого государя указ был, дабы междо нами происходящих ссор розыскивать, обсылаясь посланниками или посланцы бессорно, как и преж сего калмыцкие тайши обходились (между собою) в любви и в совете. Так бы и ныне нам жить и друг за друга стоять, о чем подтверждено было от вас великого государя вашим подданным, дабы отнюдь никаких больших, ни малых ссор и вражды не имели и жить в покое, с которым милостивым вашим указом и словом прибыл ко мне Иван Чередов, в чем хотя я и сумневалса, подленно ль он от вас был прислан; однако же получа ваше великого государя милостивое призрение и слово, зело я обрадовался. А что оной ваш великого государя присланной умедлился у меня в моем недоверии, да к тому еще причина сия есть, ибо прислал на меня китайской Амугули хан великое войско, отчего принужден я оного присланного удержать, дабы оной мог вам великому государю о нашем состоянии подлиннее донести; и вы великой государь как меня обещались содержать в милостивом призрении, то ныне прошу, дабы меня не оставили и помогали своим войском и охраняли от оного китайского хана. И ежели вы великой государь пришлете войска на две или на три дороги, и я тако же буду наступать на него, от чего всякие добрые плоды произростят; еще прошу вас великого государя, которые подданные мои перебегают в землю вашу, то бы приказали их не принимать; а когда ваши великого государя подданные, будут в мои улусы перебегать и тех я буду от себя отсылать и принимать не буду; тако же положена граница по реке Карай-Ойма до Ом реки (где ваша великого государя крепость построена) и чрез те границы подданные ваши переходя ездили, отчего междо нами и ссора было произошла неведением моим, и как ныне осведомился, что оные ваши подданные ездят токмо для проискания всяких руд, а именно золотой, серебряной и медной руды, для того и ныне позволяю им в моей земле вверх по Иртыше реке ездить, и искать, а ныне прошу как Аюкая хана хорошо жалуешь, так и меня пожалуй, и я б возрадовался и о сих моих прошениях указом вашим повелено б было ответствовать ко мне, как наискоряе; а что от моих улусников взято ваших людей и денежной казны и [XI] ныне по указу вас великого государя я послал особливого посланца своего к тобольскому боярину, дабы он изволил ко мне прислать имянной реэетр, что всего (В черновой: что чего взято.) взято, и я розыскав, вышлю в порубежной ваш город; тако же оной мой посланец имеет от меня словесной приказ донести вам великому государю. При сем послал три косяка камки».
За тем прибавлено:
«При том печать красная киноварная, изображено тамга его или знак».
«Такой лист писанной по калмыцки из слов контайшина посланца Борокургана чрез присланого из Тобольска толмача Федора Миронова сына Плотникова переводил переводчик Муртаза Тевкелев 1721 году сентября 6 день».
Перевод той же грамоты, сделанный А. М. Позднеевым:
«Светлости великого белого царя доклад.
«Прежде всего желаю здравствовать. Прибыл Иван Чередов и сообщил, что великий белый царь, известившись о задержке моих послов, которых отправлял я с приказанием доложить о происшедших по своенравию пограничных комендантов несогласиях, указал, чтобы случаи несогласий с той и другой стороны разыскивать без войны, через послов; чтобы были мы, подобно прежним олотским правителям и согласно старых порядков, в мире; чтобы еще больше прежнего, взаимно защищая друг друга от больших и малых врагов, быть нам в дружбе и согласии; что (обо всем этом великий белый царь) наистрожайше приказал и там — своему народу, и сюда поколение великого белого царя именно такое. Я очень обрадовался в предположении, что (великий белый царь) знает и милостиво взирает и на всякие другие обстоятельства. Причина, по которой принужден был замедлить посол (была такая): в то время, как мы не имели возможности узнать текст царского [XII] указа (Вероятно, некому было прочитать присланную грамоту, если она была написана по татарски по тогдашнему обычаю.), Амугулан хан (Китайский император Канси.) наступил на меня силою и послал войско; я желал, чтобы (посол) возвратился, зная об этих обстоятельствах; и (он) немножко замедлил. Ныне указ великого царя говорит: «будем в мире, согласно старых обычаев» и «будем ненавиствовать ко всяким врагам». Если, согласно (этого) указа, командировать великое царское войско по двум, трем дорогам, да и мы пойдем по ним же, то я думаю, что вообще для всего будет хорошо. Если после сего (письма) будут уходить в большом или малом количестве перебежчики, то я прошу пожаловать их мне; а если придут оттуда (т. е. с русской стороны), то и я буду представлять. Произведши переговоры, при слиянии рек Хара Онь и Омбо сделали засеку деревьев, — я, не зная об этом обстоятельстве, возбуждал споры; ныне же, после того как я узнал, — разве не будут теперь, согласно указа, производить свои поиски намеревающиеся разыскивать золото и серебро вверх по Иртышу?! Если теперь пожалуете в скором времени ответ на этот доклад, то я буду радоваться, говоря, что (великий белый царь) благорасположен ко мне как к Аюке хану. В убеждении, что, согласно указа великого белого царя, должно через послов разыскивать и принимать людей, серебро и вообще всякие вещи, захваченные при производстве взаимных ссор, я отправил (своих) людей к тобольскому боярину. Об этом деле, равно как и обо всех других обстоятельствах посланцы доложат устно. В подарок три шелковых материи».
Как видно из сличения двух представленных переводов писем Цэван-Рабтана, современный перевод г. Позднеева во многом разнится от переводов наших старинных переводчиков. Эти старинные переводы прибавляют к тексту писем много вымышленного, излишнего и в тексте не заключающегося; наконец, по местам страдают такою сжатостью и темнотою выражений, которые доводят текст их иногда до полной неудобопонятности смысла. Последнее обстоятельство, по словам [XIII] г. Позднеева, объясняется, впрочем, и самым оригинальным текстом писем. С внешней стороны эти письма представляют собою образец элегантности, но язык их самый простонародный и совершенно лишен той определенности и ясности, которые отличают литературную речь Калмыков. В отдельных выражениях писем заметен недостаток слов; формы речи употребляются также в высшей степени смешанно и своеобразно. Видно, что писцам были вовсе неизвестны те зауроченные канцелярские приемы и обороты речи, которые сообщают текстам оффициальных монголо-калмыцких бумаг должную последовательность, определенность, краткость и полноту. Писцы Цэван-Рабтановых писем, очевидно, хотели изложить свою речь покрасивее; по местам так и заметно, как перечеркивали они черновой текст, стараясь придать побольше дипломатической тонкости оборотам; но взамен того, как это часто бывает у людей, непривычных владеть пером, речь их вышла какою-то деланною, в высшей степени тяжелою и полною темноты и неопределенностей.
Так как перевод грамоты не выяснил, чего собственно добивается Цэван-Рабтан, то обратились с запросом к Борокургану: что ему приказано словесно донести? Из ответа посланца оказалось, что Цэван-Рабтан решительно желает вступить в подданство к русскому Царю. Сообщение его было весьма пространно:
«1721 г. сентября в 7 день в государственной коллегии иностранных дел государственному канцлеру и кавалеру коллегии иностранных дел президенту графу Гаврилу Ивановичу Головкину присланной от Контайши посланец Борокурган словесной приказ доносил.
1. Чрез указ великого государя при границах обретающиеся начальники и протчие управители чинили многие обиды его подданным киргизским улусам, о чем на обидящих посылал посланцев просить на них управления, и посланных его контайши до Великого Государя не допущали и назад возвращали, не показав никакого надлежащего удовольствования, отчего он принужден был из тех мест, где его подданные Киргизцы кочевали перевесть в свои ближние улусы, не желая дать притчины всяким [XIV] ссорам с обеих сторон. Однако же Теленгутом многие обиды чинили. И видя таких их несносных обид тому назад лет семь или с восемь в летнее время присылал он под Кузнецкой городок из тех же теленгуцких народов двух человек, из которых одного зайсана (Помета на полях: боярич.) называемою Махана, а другова ноина (Помета: княжич.) называемою Бойдоя для договору чего ради такие обиды чинят, которых, не допустя к полезным обеим сторонам договором, под вышеписанным городом убили до смерти. Потом для вящшего и подлинного свидетельства еще посылал одного верною своего Духар зайсана с своими людьми спросить: отчего такие ссоры происходят и смертные убивства, которому так же не дав никакого ответу, близь того же Кузнецкою городка из острогу бой учинили, и потом выехали из того острогу двое начальников, и стали с ним Духаром зайсаном договор чинить и после договору между собою помирясь, тот острожек покиня в пусте, те начальники со всеми людьми отъехали. И видя теленгуцкие народы от пограничных тяжкие обиды, некоторые откочевали, а иные остались.
2. Б бытность в Тобольску бывшего губернатора князя Гагарина, присылал он в Контайше казачья голову Ивана Чередова с объявлением, что по указу великого государя вручена ему князю Гагарину Сибирская губерния, дабы Контайша жил спокойно в совете и в любви, и он Контайша, получа такое объявление, зело возрадовался и супротив того он Контайша посылал от себя к нему, губернатору, своих больших послов его губернатора поздравить и при том объявить, что с великим государем он контайша охотно желает быть в совете и в любви, и просит его губернатора дабы из оных одного отправил к великому государю для доношения о своих делех, и он губернатор тех послов назад возвратил, не допуская до великого государя, и при отправлении оных послов отправился полковник Бухолцов, которой чрез границы выступа, построил крепость, и потом он контайша к той крепости присылал ближнего и первого своего [XV] нойна, называемой Черендондука с своими людьми осведомиться о том, чего ради по объявлению чтоб жить с Великим Государем в миру и в совете, а затем переступя границы в его урочищах крепость построена и с оным, ни о чем не говоря, учинил бой, а потом обослався с ним Бухольцом и с другими начальными тот Черендондук, съехався, говорил, обещался оной Бухолцов довести обо всем великому Царю, что он хотя повторил крепость по приказу губернаторскому, однакож он не ведает для какой причины крепость велено построить. И услыша то, оной Черендондук назад к нему Контайше возвратился.
3. А когда вверх по Иртышу реке вновь стали крепость строить, и он Контайша зело в сумнении был и не дознавал для чего оные крепости начали строить. И в то время прислан был к нему из дворян Григорей Вильянов, с которым о тех своих сумнениях обстоятельнее писал к великому государю в листе своем, и тот лист до великого государя дошел ли, о том не знает.
4. А тому назад третей год, был присылав к нему к Контайше из Тобольска Иван Чередов и указом великого государя объявлено: которые ссоры междо ими происходили и о тех бы ссылаясь посланцами розыскивать без вражды. Тако же великой государь обещает его содержать в своей милости и оборонять как от больших, так и от малых неприятелей и не допускает своих подданных чинить им обиды; взаимно чтобы и он Контайша заказал своим улусникам никаких обид чинить и жить как и прежние их калмыцкие тайши живали в совете и дружбе, чего он с благодарением восприял его великого государя милостивое слово и возрадовался, и заказал своим улусникам, дабы отнюдь великого государя подданным никаких обид не чинили.
5. А что от великого государя присланные у них умедлились в недоверствии их, понеже сумневались — подлинно ли оной прислан от великого государя с милостивым словом, да к тому же еще причина: присылал китайской Амугули хан на них войска своего не в малом числе, о чем бы присланные от великого государя подлиннее о их состоянии могли бы со изъяснением донесть. [XVI]
6. Да когда по указу его великого государя которые определенные его великого государя люди для обыскания всяких руд, а именно, золотой, серебряной, медной, ездили, тогда Контайша не в малом сумнении был, опасаясь, что оные могут ездить под видом для обыскания руд. И ежели оные ездят токмо для обыскания руд, а не для других каких случаев, и то им Контайша велел вверх реки Иртыша ездить невозбранно и искать.
7. А в прошлых годех после Албазинского бою, когда китайской хан посылал посланцев своих к калмыцкому Аюкаю хану, о чем он Контайша неизвестен, не для ль присматривания в улусах Контайши всяких угодных земель, а ему слух был будто оные для присматривания их угодных земель были под видом посланцев, и присмотра, назад возвратилися. О сем просит Контайша известия.
8. Еще же у великого государя просит Контайша милостивого призрения, как он великой государь милостивым указом своим обещался Контайшу и улусы его оберегать от всяких неприятелей их, то б великой государь указал вверх реки Иртыша прислать своего войска с двадцать тысяч, с которыми мог бы он всякой пользы ко обеим сторонам получить и освободиться от страха китайского хана, ибо его утесняет, хотя напред сего китайского хана войска от Контайши и были побеждены, однако на другое лето от оного ж китайского хана войска приходя, незапно напав на крайние улусы ево, увезли со сто кибиток с людьми и со всеми их животы.
9. Которые люди будут от Контайши прибегать в державу великого государя, то просит чтоб их не принимать, а взаимно он обещается то же чинить.
10. Да он же Контайша просит у великого государя, дабы и его жаловал, не оставлял в прошениях ево, как и Аюкая хана жалует и во всяких нуждах не покидает, и увидя великого государя к нему милость, зело будет радоватися и благодарить.
11. А которая ссора произошла между его великого государя подданными и его улусники, а именно улусники ево взяли великого государя, как людей, так денежную казну и лошадей, в чем учинили обиду, и о том для подлинного розыску указал бы розыскать посланными со обеих сторон и учинить надлежащее [XVII] удовольствование, о чем он Контайша со изъяснением писал чрез другова посланца своего к тобольскому боярину.
12. Еще же милости у великого государя просит Контайша, как пожаловал Аюкая хана калмыцкого Мангутами, которые было от него Аюкая хана откочевали и великого государя милостивым призрением и помощию паки под ево владение привержены, за которую великого государя милость и Аюкай хан в послушании пребывает и войском своим служит, так бы и ево Контайшу пожаловать дабы ево великого государя милостивою помощию привести Мунгальской народ под владение Контайши, за что он Контайша обещается быть яко Аюкай хан в послушании и служить великому государю со своим войском обещается.
13. Как в державе великого государя, так и в улусах Контайши не без худых людей и смутителей, которые, видя его великого государя благосклонение к Контайше, будут возмущать и неподобными делы обносить, то б великой государь пожаловал, не указал таким верить без подлинного свидетельства.
14. Понеже бывшие ево Контайши ясашные, которые ему платили погодной ясак, и оные ныне не хотят ему платить, того ради просит дабы великой государь приказал указом своим розыскать о сем и повелел им ясак паки по прежнему Контайше платить.
15. А которой от великого государя посланец послан был к Контайше и ево со обретающимися при нем людьми, при котором был Контайши посланец взяли в полов Киргиз-Казаки, о чем он Контайша был несведом, и после ево Контайши посланца отпустили, а великого государя посланца и с людьми удержали, и с чем он был послан, о том он Контайша неизвестен, и в том бы великой государь на него Контайшу не мыслил. И потом еще от великого государя другой посланец посылан был и оной к нему Контайше не явился же, и ни в улусах ево, и оной где — неизвестен.
16. И когда изволит великий государь посылать от себя для дел к Контайше людей своих, то он Контайша просит дабы тех людей посылать, которые у него в улусах напред сего посылаемы бывали, ибо они уже к их поступкам обыкли.
17. Да такожде он Контайша уведомился чрез беглецов из [XVIII] Китая, что Ноготуйской (В выноске: Черные Китайцы.) народ от китайского хана отложились и имеют междуусобную брань, и о сем просит у великого государя соизволения: посылать ли кого о том для подлинного уведомления добывать языка, и как великой государь указом своим прикажет?
18. Тако ж милости у великого государя просит он Контайша, понеже где ево улусники прежде сего кочевали, в которых местех вверх реки Иртыша построены великого государя городки, из которых мест он Контайша улусников своих свел, опасаясь дабы не дать происходить с его великого государя подданными ссор, отчего ныне в улусах ево улусником кочевать не без утеснения. Того ради дабы великой государь соизволил и указом своим приказал улусником ево кочевать около тех построенных городков вверх по обе стороны Иртышу реки невозбранно, а без соизволения ево великого государя он Контайша улусником своим в тех местех кочевать не допускает и не смеет.
19. Он де Контайша у великого государя просит соизволения чрез ево государства пропускать посланцев ево к калмыцкому Аюкаю хану о своих нуждах, а чрез степь ныне посланцев своих посылать не может от нападения казачей орды, ибо он Аюкай хан ему учинился тестем.
20. А как к великому государю отправлял Контайша их посланцев своих, при том от великого государя присланных спрашивал, как скоро посланцы ево от великого государя так и из Тобольска возвратятся, и оные сказали, что из Тобольска может возвратиться осенью, а от великого государя зимою. Того ради ныне он посланец просит великого государя дабы как наискоряе ево к нему Контайше отправить, учиня на ево прошения решение, чтобы умедлением ево посланца не дать ему Контайше сумнения.
И притом он же посланец говорил, ежели какой еще от Контайши приказ запомнил и о том впредь будет доносить» (Лл. 29-39.).
Были ли на этот раз виновны толмачи, не совсем точно [XIX] передававшие слова посланца, или сам он, ради пущих милостей в виде подарков и ради лучшего с ним обхождения, увлекся и заявил о намерении Цэван Рабтана принять русское подданство — не знаем; но дело пошло в ход. Для окончательных переговоров об этом вопросе и даже для принятия от Контайши присяги, решено было отправить к Цэван-Рабтану посла, и выбор Петра Великого пал на капитана от артиллерии Ивана Унковского.
Унковскому дана была подробная инструкция относительно переговоров с Цэван-Рабтаном. Она помещена в «Приложениях» (стр. 210-215). Из этой инструкции пункты 3-й (о принятии Контайшу в протекцию), 4-й (о заключении письменного договора), 5-й (об обороне), 6-й (о построении крепостей), 7-й (о посылке сведущих людей для сыскивания руд), 8-й (о разобрании ссор), 9-й (о разрешении улусникам Контайшиным селиться близ крепостей вверх по р. Иртышу) и 10-й (о разрешении Контайше отправлять своих посланцев в Аюке хану) были сообщены посланцу Борокургану в виде словесной резолюции Государя, чтобы посланец донес о том Контайше.
В грамоте же, которая была отправлена с Борокурганом, на простой бумаге в лист и поперек листа, говорилось (Л. 53.):
«Божиею поспешествующею милостию, мы Петр Первый император и самодержец Всероссийский [и прочей большой титул].
По титуле:
«Калмыцкому владельцу Контайше, со всеми улусными людьми наше императорского величества милостивое слово.
«Лист ваш чрез посланца вашего Борокургана Мы получили, и по оному також что тот ваш посланец именем вашим словесно доносил, о всем нам известно. И ту вашу присылку и что вы требуете нашей протекции приемлем милостиво и обнадеживаем вас нашею милостию, что содержать вас в милости своей и в защищении, как Аюку хана, будем. А с какими обстоятельствы то учиниться может, також и на другие твои предложении и прошении, какое наше соизволение есть о том о [XX] всем пространно наказано объявить вам посланному от вас к вам нарочно, також и посланцу вашему Борокургану, у которых то все выслушав, надлежит вам отозваться к нашему сибирскому губернатору князю Черкасскому, и о том деле с ним соглашаться а к нему губернатору нашему о всем о том наши указы посланы. В протчем же вам на нашу к себе милость быть всегда надежным. Дан в Санкт-Питербурге ноября 19 дня 1721».
Внизу помета:
«Такова оригинальная грамота за подписанием собственные Его Императорского Величества руки контросигнировал канцлер граф Головкин, запечатана государственною среднею печатью под кустодиею и сложена так, как к Аюке хану».
На подписи и под печатью:
«Калмыцкому владельцу Контайше со всеми улусными людьми»
К этой грамоте приложен был перевод на татарском языке (лл. 54-55), так как написать ее по калмыцки было некому.
Грамота, врученная Унковскому для передачи Контайше, была следующего содержания:
«Божиею поспешествующею милостию, Мы, Петр Первый император и самодержец Всероссийский [и прочее большое титло].
По титуле:
«Калмыцкому владельцу Контайше со всеми улусными людьми наше императорского величества милостивое слово.
«Хотя на лист ваш, присланный к Нам с посланцем вашим Борокурганом ответствовано к вам в Нашей грамоте с тем же вашим посланцем, которому на ваши предложения и требования и резолюция Наша объявлена, но понеже вы, как в помянутом листу своем, так и чрез посланца своего Борокургана Нам доносили, что вы желаете быть в Нашей протекции, так как Аюха хан, и о других при том важных делех вам чрез оного предлагали, того ради рассудили Мы за потребно отправить к вам нарочно посланного от Нас капитана Ивана Унковского, которой имеет указ Наш о нашей к вам склонной милости, и каким образом Мы вас в [XXI] Нашу протекцию принять соизволяем, и какое намерение Наше на протчия ваши прошения вам со обстоятельствы объявить, в чем всем ему капитану имеете вы совершенную веру подавать и по представлениям его оное намеренное дело к совершенству приводить. Мы же во знак Нашей императорской высокой к вам милости повелели ныне с помянутым капитаном Унковским отправить к вам нашего жалованья разных вещей в презент и надлежит и впредь вам на Нашу к себе милость быть всегда благонадежным. Дан в Санктпетерзбурге, ноября 26 дня 1721 году.
«Такова оригинальная грамота подписана Его Императорского Величества собственною рукою тако: Петр. Внизу подписано: граф Головкин. В оную грамоту вложена копия на татарском языке. И запечатана государственною среднею печатью под кустодиею. И подписана внизу под печатью в две строки по сему: Калмыцкому владельцу Контайше со всеми улусными людьми» (Эта грамота находится в деле озаглавленном: «1721 ноября 26 — 1722 и 1723. Отправление Артиллерии капитана Ивана Унковского к Контайше в характере посланника с объявлением соизволения Государя Петра I принять оного Контайшу в российское покровительство; и с ответом на предложения Контайшиного посланца для осмотрения положений тамошних мест» (№ 2, св. IV/42, лл. 33-34).).
В виду важности предстоящего договора, Император Петр Великий не скупился на подарки и на расходы по экспедиции. Велено было навести справки в посольской канцелярии, как отдаривали за «любительные поминки» прежде и что посылалось Зюнгарским калмыкам в подарок. По справке оказалось:
«Во 182-м году к великому государю прислано было в дарех от калмыцких Учюрты хана и сына ево Контайши, да внука ево Лаузана-тайши, да тестя ево Чокура-баши разными вещми.
Учюрты хана на 169 рублев на 10 алтын.
Контайши на 20 рублев на 13 алтын 2 деньги.
Лаузан-тайши на 24 рубли на 29 алтын с деньгою.
Чокур-баши на 30 рублев на 13 алтын 2 деньги.
За те дары к ним с посланцы их послано в полтора.
Во 184-м году прислано было в дарех:
От Учюрты хана атлас барс по оценке в 7 рублев.
Да от хана же и сына ево 2 лошади. [XXII]
За те дары и что во 183-м году прислал с посланцем своим сосуд яшмовой яхонты, лалы искры лаловые и камки по цене на 113 рублев 6 денег послано сукнами атласами и камками по прежнему в полтора, а именно: 10 аршин сукна кармазину червчатого доброго, 10 аршин сукна багрецу червчатого доброю, 50 арш. сукна англинского доброго, 4 половинки сукна анбурского доброго, шестьдесят юфтей кож красных больших» (Дело о приезде в Тобольск Контайшиных двух посланцев, и проч. Л. 40.).
Но отплатить Контайше за его подарки сообразно с прежними примерами казалось не соответствующим цели. Царь приказал отпустить на подарки 1,000 рублей и спросить посланца Борокургана, какие предметы по преимуществу у них ценятся. «Контайши посланец Борокурган объявил, что в улусах контайшиных в великой цене и чести находятся нижеписанные вещи: сукны красные и алые шкарлатные, самые красные лисицы, бобры, выдры, юфти красные, зеркалы хорошие, штофы немецкие, кречаты, соколы». Тогда последовало распоряжение:
«1721 г. ноября 5 дня в бытность его императорского величества в государственной коллегии иностранных дел докладывано его величеству о посылке жалованья к Контайше и представливано, почему прежде сего к нему посылывано в малом числе суммы, и его величество соизволил, повелел к нему Контайше послать его императорского величества жалованья товарами и вещами, осведомись какие тамо более употребляются и в диковинку, на тысячу рублев, с капитаном от артиллерии Иваном Унковским, которому, что ему будучи при Контайше чинить, дать из коллегии иностранных дел инструкцию и в последование того его императорского величества указа в государственной коллегии иностранных дел решено, помянутое его величества жалованье в Контайше на тысячу рублев отправить с помянутым капитаном Унковским с Москвы из посольскою приказу, купя разными вещами, о которых посланец ево Контайшин Борокурган объявил, что там во употреблении и приятно быть имеет, а именно сукон красных и алых шкарлатных, самых красных лисиц, бобров, выдр, юфтей красных, зеркал [XXIII] хороших, штофов немецких да птиц пять кречетов, да пять соколов, и послать о тех птицах и о кречетниках, кому их в пути вести, промеморию в Преображенской приказ, а о покупке в Москве вышеписанных вещей и об отправлении оных тако же и птиц оттуда к Контайше с капитаном Унковским в посольской приказ к ассесору Михайлу Ларионову указ из публичной коллегии иностранных дел экспедиции, и о том в ту публичную экспедицию дать особливой указ».
Канцлер граф Головкин.
Действительной тайной советник барон Шафиров.
Андрей Остерман.
Тайной советник канцелярии Василей Степанов.
На содержание посланца с четырьмя товарищами его отпускались суммы сравнительно тоже значительные:
«Сентября в 6 день на приезде 100 рублев. Октября в 20 день ему ж для санкт-питербурского житья на иждивение к вышеписанным 100 же рублев. Ноября в 5 день его императорского величества жалованья на отпуске: посланцу 200 рублев. Товарищам ево 4 человеком по 10 рублев. Им же покупных товаров всем по цене на 117 рублев» (Л. 13. На л. 58-ы помечено: «Гостина двора торговым людем за покупное у них в Коллегию иностранных дел за штоф золотой, за сукна и протчее, которое дано калмыцкому посланцу Борокургану и товарищам его на отпуске 117 рублев».).
Далее расход по отправке:
«Ему ж посланцу с товарищи и с провожатыми до Москвы 9 подвод ямских и на них прогонные деньги по указу. Да по прибытии в Москву в (прошлом) 1722-м году генваря в 19 день дано ему посланцу с товарищи на корм 100 рублев. Да от Москвы до Тобольска на 8 подвод ямских прогоны по указу» («В 10 день (января 1722 года). Присланному от Контайши калмыцкого посланцу Борокургану с товарищи и с ними в провожатых толмачу и сержанту и солдатам от Санкт-Питербурга до Москвы на 9 подвод ямских на платеж поверстных денег по 2 рубли по 55 копеек ½ копейки на лошадь и того 22 рубли 54 копейки ½». Л. 58.). [XXIV]
Отпуск посланцу последовал в Москве 22-го февраля 1722 года, а в путь двинулся он вместе с капитаном Унковским 25-го февраля.
Относительно средств, отпущенных Унковскому, в деле находятся следующие выписки:
Унковскому «на экипаж и на проезд в оба пути и на тамошнее содержание» — 2,000 рублей. Ему же на покупку разных вещей, «которые тамо употребляются» 500 руб. да на покупку «остролонома», бумаги, чернил, сургучу — 100 руб. 19 февраля «куплено в рядех для посылки на жалованье к Контайше калмыцкому с капитаном Иваном Унковским сукна 47 аршин 3 четверти красного, 28 аршин 2 вершка вишневого, 53 арш. красного же, и того обоих на 281 руб. 62 копейки и полкопейки».
Далее идет перечисление покупок:
«Материи золотой по зеленой земле 10 арш. по 17 руб. за арш. итого 170 р., штофу золотного по желтой земле 10 арш. по 7 р. итого 70 руб., по голубой земле 10 арш. по 6 руб. за арш., итого 60 руб., за 2 зеркала в золоченых рамах по 2 руб. по 60 коп., за 2 зеркала в хрустальных рамах по 7 руб. по 50 коп. за зеркало, и того за зеркалы 20 р. 20 к., 10 пар бобров по 4 р. по 20 к. за пару, за 20 пар по 3 р. но 60 коп. за пару и того за бобры 114 рублев, 20 выдр по 14 р. за десяток, за 50 по 11 р. за десяток и того за выдры 83 р., 20 юфтей красных кож но 2 р. по 25 к. за юфть, за 54 сафьяна 95 рублев и того за юфти и за сафьяны 95 рублев. Всего за вышеписанные товары 893 р. 82 копеек с деньгою, да в указную же сумму в 1,000 рублев лисиц красных, которые велено тому капитану купить, где сыщет, 106 р. 17 копеек с деньгою». 22 февраля: «Да тому же капитану Унковскому и при нем кондуктору и ученикам, толмачу и сержантом и солдатом и служителем и под вещи и под птицы и кречетникам на платеж, поверстных денег на ямские на 40 подвод, да посланнику, которой был у Его Императорского Величества от него Контайши и паки к нему отправлен, Борокургану с людьми его на 8 подвод от Москвы до Тобольска по 5 р. по 60 копеек на подводу, и того 268 р. 80 копеек в 21 день. [XXV]
«Его императорского величества жалованья приманным из Преображенского приказу кречетником Павлу Зыкову, Степану Редрикову для посылки их к калмыцкому Контайше, с посланником капитаном Иваном Унковским на подъем и на проезд по 40 р. человеку, да с ними же посылаемым 8 птицам кречетам и соколам на корм на 3 месяца по 2 деньги на сутки каждой птице, и того на 92 дни 7 р. 36 копеек. Всего 87 р. 36 копеек (Лл. 59-60.).
Все вещи, как посланца Борокургана, так и Унковского, были осмотрены, перечислены и запечатаны государевою печатью.
«1722 г. февраля в 21 день по указу его императорского величества и по решению коллегии иностранных дел велено посылающиеся из коллегии иностранных дел с капитаном Унковским и которые он на данные ему деньги купил и везет с собою, так же и посланцем данные в жалованье вещи, и что сверх того на жалованные же деньги они купили, осмотри запечатать государевою печатью.
А по поданному реестру товаров посылающихся из коллегии иностранных дел:
Сукон разных цветов 129 аршин без дву вершков, штофов золотых 30 аршин, зеркал 4, бобров 30 пар, выдр 70, 20 юфтей красных кож, 54 сафьяна, да купленных на данные ему Унковскому деньги: Сукон разных цветов 10 половинок, штофов немецких с золотыми травками 200 аршин, бобров 150, выдер 160, юфтей красных 50, игол 10,000, зеркал разных рук 100, бумаги пищей 2 стопы, почтовой 2 дести, александрийской 2 дести, ножниц 5 дюжин, ножей 5 дюжин, седел 20. Да при нем Унковском домовых его вещей: 2 ящика всяких мелочей, разных питей воз, платья его Унковского 2 сундука. Да Контайши посланцем данных в жалованье: посланцу Борокургану сукна 2 портища, штоф золотной, товарищам его 4-м человеком сукна же по портищу. [XXVI]
Да по объявлению их на данное им жалованье купили про свой обиход товаров: выдер да бобров 250, кож красных 20 юфтей, всякой мелочи, зеркала, иглы, ножницы, мишуры, 2 пансыря, 3 полаза, 3 турки русские, 5 шабель.
И против вышеписанного реэстру у капитана Унковского и у контайшиных посланцев товары и вещи февраля в 23 день сего 722-м году осматриваны и запечатаны его императорского величества меньшою печатью; печатал секретарь Иван Губин, при нем был копиист Федор Заварзин» (Лл. 14-15.).
При Унковском находились: берг-гаур Павел Бривцин, кондуктор Андрей Готовцев, инженерный ученик Михаил Апушкин, геодезии ученик Григорий Путилов, горных дел ученик Лаврентий Эскин; артиллеристы: ефрейтор Матвей Старков, канонир Ферапонт Вискунов, фузелер Сергей Чепалов; деньщики: Кондратий Редкин, Михаил Куликов; кречетники: Павел Зыков, Степан Редриков; да собственных служителей 11 человек. В Тобольске присоединились к Унковскому: переводчик, сын боярский, Максим Этыгеров, толмачи: Федор Плотников и казак Степан Григорьев, 2 писаря, 1 сержант, 2 капрала, 13 солдат, 1 фельдшер, 1 кузнец, 4 кашевара; служилых татар трое и при них 3 кашевара.
Унковскому была вручена «цыфирная азбука, которою он имеет о нужных делех писать в государственную коллегию иностранных дел».
Членам посольства выдано жалованье по чинам на два года: капитану на месяц по 17 р. 75 к., кондуктору на месяц по 4 р. 87½ к., инженерному ученику на месяц 4 р. 54½ к., ефрейтору — 79 к., канониру — 74 к., фузелеру — 54 к., деньщикам — 57¼ к., «да вышепомянутым же ефрейтору, канониру, фузелеру выдано на мясо по 71 к. на год человеку. В Тобольске отпущено: подьячим двум денег 30 р., хлеба ржи 10 четвертей, овса тож на год. Комиссару Этыгерову денег 10 р. 8 алтын 2 деньги, хлеба ржи 3 четверти с четвериком и мал четверик, овса две четверти с осьминою и полполу четверика [XXVII] и мал четверик на год. Толмачу денег 8 р., хлеба по 6 четвертей на год.
От Семиполатной крепости до контайшиных улусов велено отправить: лошадей 250, верблюдов 25, седел 100.
Когда Унковский прибыл в Ургу, политические обстоятельства на Востоке изменились. Умер император Канси, гроза Зюнгаров (Унковский называет этого императора Амуголий хан, то есть, так, как слышал он его название у Зюнгаров. Собственно по монгольски должно быть — Амугулан, или Эпхд-Амугулан, то есть, «Мирное спокойствие» (см. монгольскую летопись «Эрдэнийн эрпхэ» нерев. и поясн. А. М. Позднеева. С-Пб. 1883, стр. 166), а это буквальный перевод имени Канси.), и только что вступил на престол Юн-Чжэн; а потому отношения Зюнгаров к Китаю еще не определились, и какое направление примет начавшаяся между ними борьба, ничем еще не кончившаяся, было неизвестно. При таких условиях Цэван-Рабтан не находил удобным связывать себя каким-либо договором, хотя и очень желал получить военную поддержку со стороны России. Десять месяцев пробыл Унковский в Урге, упорно, но тщетно, настаивая на заключении письменного договора о подданстве, сообразно четвертому пункту данной ему инструкции. А Цэван-Рабтан признавал нужным снарядить к русскому царю нового посланца для дальнейших переговоров о взаимных отношениях — прием на Востоке очень обыкновенный, где любят отправлять посольства ради получения подарков. Этим новым посланцем был Дарчжа, который 20 сентября присоединился к возвращавшемуся уже Унковскому близь урочища Коко-Булак и затем посланец, с шестью своими спутниками, ехал все время вместе с Уиковским.
Переводчик Максим Этыгеров и толмач Федор Плотников должны были сопровождать Дарчжу в Россию.
Посланец дальше Москвы не ездил, так как аудиенция дана была ему в Москве. Обстоятельства этого посольства изложены в деле, озаглавленном: «1724 генв. 24-25 февр. 1725 г. Приезд в Москву контайшина посланника Дарчжа с 6 товарищи с прошением жить обоим народам при границах мирно и любовно. Тут же и отпуск его из России» (IV/42 л. св. 1/в.). [XXVIII]
Вступив в русские пределы, посланец поступил, как это всегда водилось, на содержание русского государства. В Таре получил он первое «жалованье»:
«Посланнику и при нем калмыкам шести человеком в Таре кормового жалованья генваря с 1 числа сего 1724 году и с проездом до Тобольска на месяц посланнику по четыре, при нем калмыкам шести человекам по две копейки, ему же посланнику вина по две чарки, ему же посланнику и калмыкам пива по одной кружке на день человеку» (Л. 1.).
В Тобольске содержание посланцу увеличено, как значится в выписке коллегии иностранных дел:
«В нынешнем 1724-м году апреля в 3 день явились в коллегию иностранных дел приезжие в Москву ко двору его Императорского Величества калмыцкого владельца, которой кочует под Сибирью Контайши посланец Доржа с товарищи, 7 человек. И для постою отведена им по определению из полицемейстерской канцелярии квартира... а кормовых денег оному посланцу выдано в Тобольску сего апреля no 1 е число, посланцу по 10 копеек, при нем калмыком по 2 копейки человеку на день, а на сей апрель месяц кормовых ни от кого выдаче им не было, також поставлены они на пустом дворе и в дровах имеют нужду» (Лл. 819-820.).
О приеме посланца в Москве в деле приведены такие подробности:
«Государственной коллегии иностранных дел в секретную экспедицию из публичной экспедиции сообщается следующее:
«В нынешнем 1724 м году апреля 2-го числа в коллегии иностранных дел явился посыпанной к Контайше капитан Иван Унковской и объяви словесно что де с ним Унковским от Контайши прислан посланец Доржа да при нем товарищей 7 человек. [XXIX]
«И того же числа по его императорского величества указу и по приказу министров велено оному посланцу отвесть в Белом городе квартиру с каменными палатами и о том в полицемейстерскую канцелярию промемория послана.
«По той промемории оному посланцу квартира в Белом городе отведена.
«И апреля в 4 день в понедельник его императорское величество был в коллегии иностранных дел.
«И того ж числа по него посланца посылан с коляскою полковника и лейб-гвардии капитана Петра Ивановича Вельяминова Зернова парою лошадей тобольского полку сержант Петр Поспелов. И как тот посланец в той коляске приехал к крыльцу и вошед в публичную палату дожидался, и по докладу позван в министерскую полату и поднес Его Императорскому Величеству контайшин лист и в подарок золота 10 кусков да соболей 4 связки. Оной лист и золото у него посланца принял господин канцлер граф Таврило Иванович Головкин. И приняв тот лист, отдал в секретную экспедицию обер секретарю Ивану Юрьеву, а золото и соболи приказал принять в публичную экспедицию и записать в приход. И то золото и соболи в публичную экспедицию принято и отдано для записки в приход расходчику Матвею Арбеневу. А по осмотру оного золота 10 кусков, в том числе у трех кусков с одних концов отсечено, а повесу того золота восемьдесят семь золотников три четверти (На стр. 233 Приложений по недосмотру напечатано: 8 золотников 4 доли.). Соболей по счету двести, без хвостов. И то золото и соболи в приход записано.
«Во время бытия оного посланца в министерской полате Его Императорское Величество изволил ходить, и при том были: канцлер граф Таврило Иванович Головкин, действительной тайной советник Петр Андреевич Толстой, барон Андрей Иванович Остерман, полковник и от лейб-гвардии капитан Петр Иванович Вельяминов-Зернов, тайной советник Василей Васильевич Степанов. А по объявлении контайшина листа и подарков оной посланец у руки его императорского величества не был. [XXX] И отпущен на квартиру а ехал во оной же коляске, в которой приехал до коллегии.
«Апреля в 16 день по приказу министров дано оному посланцу на приезде в приказ 25 рублев да кормовых денег давать велено посланцу но 20, товарищам ево по 5 копеек человеку на день» (Лл. 149-150.).
В приеме этого посланца и прежнего мы замечаем значительную уже разницу, что выразилось и в отпуске денег на содержание Дарчжи. Хотя свита его и превышала свиту Борокургана, но этому второму посольству отпускалось всего лишь 16 рублей в месяц, «по примеру приема посланцев Аюки хана». Так выдавалось и во все время пребывания посланца в Москве.
В грамоте, поданной Дарчжою, о подданстве совсем уже не говорится. Но современному переводу она является в таком виде.
«Перевод с калмыцкого листа к Его Императорскому Величеству от Контайши калмыцкого полученного в Москве чрез посланника ево Доржу маия 4-го 1724 году.
«Великому пресветлейшему Белому царю доношу.
«Вашу грамоту и подарки, три кречета, четыре зеркала, тритцать аршин золотного штофу, сто осмнатцать аршин одинцового сукна, сто лисиц теленгутских, семдесят выдр, шездесят бобров, сорок кож, пятьдесят сафьянов, получа, и о здравии услыша, зело обрадовался. Иван Чередов указ ваш Великого Царя мне объявлял, дабы как прежние наши владельцы обходились со всеми людьми вашими в любви и в союзе, такожде б и ныне обходиться в любви и в союзе, и от больших и от малых моих неприятелей оберегать будет, а которые пойдут вверх по Иртышу искать золота и серебра тех бы без задержания я пропущал, а происшедшие ссоры надлежит де розыскать без войны чрез посланцев, и быть по прежнему в союзе, и таким же де образом повелено и подданным Вашего Величества поступать. Такожде мне объявил ваш Великого Белого царя указ таким же образом, и я слыша обрадовался. А что сказал Чередов, которые будут приискивать золота и серебра и на то [XXXI] я ему Чередову сказал, что по устью Ом реки положена межа и засека оттого места вверх, которая наша была, и на то сказал Чередов то де правда, однакож к китайской стороне надобно, и вам де чаю будет способ, на что я ему сказал, покамест то дело по указу окончится, пусть ныне ищут, о чем ему и велел довести, а ныне капитан особливо кроме тех вышеозначенных слов объявил, только о прииске золота и серебра и с тем прибыл и сказал, что де для чего я и на пред сего посланника своего посылал от больших и малых твоих неприятелей оберегать будем, чтоб по прежнему жить в совете и в любви, и хотели размениваться полонянниками, а ныне при прежнем указе особливые слова прибыли, понеже происшедшие ссоры не токмо розысканы, но против указу не отдав многих, токмо восемь человек отдали, а от меня многое и малое число если будут мои бегать, и мне б таких пожаловать отдать, и о том послать указы чтоб во всех городех повелено было указом вашим моих беглых отдавать, а которые были в Тобольску, тех не отдали, и такие дела разнятся с указом, о чем повторительно донести я с капитаном Даржу послал, чтоб обо всем деле обстоятельно донес и для того я десять человек полонянников послал, а и других многих после пришлю, а в протчем словесно донесут два посланника. В презенте десять лав золота, двести соболей.
У того листа красная печать ево Контайшина» (Лл. 155-156.).
Перевод А. М. Позднеева:
«Светлости великого Белого царя доклад.
«Когда пришли Ваши письмо и подарки: три сокола, четыре зеркала, тридцать аршин золототканного штофа, сто восемьнадцать аршин одинцового сукна, сто теленгутских лисиц, семьдесят выдр, шестьдесят бобров, сорок цельных юфтовых кож и пятьдесят сафьянов, то услыхавши о вашем здоровьи, я очень обрадовался. Через Ивана Чередова (подучился) указ великого белого царя: «будем (мы между собою жить) в мире согласно [XXXII] тех старых обычаев и порядков, по которым были в мире прежние правители четырех Ойратов; мы будем (с своей стороны) защищать (тебя) от больших и малых врагов твоих; (ты же) пропускай без задержки тех, которые захотят искать золото и серебро вверх по Иртышу; случаи несогласий будем розыскивать по старым порядкам, мирно, без войны, через послов». Когда пришел (Иван Чередов) говоря, что (обо всем этом великий белый царь) и там приказал и сюда повеление великого белого царя именно такое, — я обрадовался. Относясь в намеревающимся искать золото и серебро, я говорил: «места, находящиеся к верху от засеки при слиянии рек Хара Онь и Омбо, разве не были нашими»? Когда же Иван Чередов сказал: «это правда; но тем не менее, пожалуй, и вам будет полезно в силу того, что имеется необходимость в сторону китайцев» (Место темное. По смыслу всех переговоров Чередов, надо полагать, указывал Контайше, что от изыскания руд будет польза и Калмыкам, в виду их отношений к Китаю.); то я представил доклад (извещавший), что пока не окончится это дело, теперь, согласно указа, розыскивают. В настоящее время капитан прибыл, в отличие от тех речей говоря лишь о приискивании золота и серебра. Когда я, согласно указа, гласившего: «будем защищать (тебя) от больших и малых врагов твоих», представил доклад о своих намерениях, то пришли речи, имеющие смысл совершенно отличный от указа, гласившего «будем жить по прежним старым обычаям и порядкам». Когда я, согласно указа, гласившего: «будем разыскивать случаи несогласий и получать (захваченное)», намеревался получить, то многого из того мне не выдали, отдавши (только) восемь человек. Когда я представлял доклад: «если будут уходить от меня в большом или шалом количестве перебежчики, — пожалуйте (их) мне», то (состоялся) указ; гласивший: «пожалуем»; да и там (т. е. в Сибири) мои посланцы слышали о состоявшемся приказе выдать перебежчиков, пришедших в разные крепости; а между тех находящихся в Тобольске моих перебежчиков не выдали. Так как произошли этакие разности от указа, то я командировал капитана и Дарчжу, приказав им сделать доклад вторично. [XXXIII] Они доложат об обстоятельствах сполна. В знак (чего?) представляю десять человек, а многих других разве не представлю я после? Разные меньшие дела — в устных речах двух послов. В подарок: десять лан золота и двести соболей».
Эта грамота возбудила, как видно, большое недоразумение: у нас ждали, по видимому, совсем другого. Не помогла делу и грамота, присланная с Унковским (Эта грамота помещена в Приложениях, стр. 233. Здесь мы прилагаем ее в переводе А. М. Позднеева. «Светлости великого Белого царя доклад. Пожалованные оттуда письмо и подарки благополучно доставили имевший устные поручения Боро-хорган и драгоценный капитан; а отсюда, осведомляясь о здоровьи (через) капитана, я командировал Дарчжу, чтобы доложить обо всяких других делах. Большая грамота находится у моего собственного посла, тем не менее так как капитан просил, говоря: «по нашему обычаю, если идти без письма, неприлично уходить с пустыми руками», то я и представляю (этот) доклад».). Разъяснить возникшее недоразумение мог только посланец Дарчжа. К нему и прибегли. В делах значится:
«С посланном от Контайши с Дарчжею иметь конференцию.
1.
Объявить ему, что которой лист он подал Его Императорскому Величеству от владельца своего Контайши и из оного по переводу выразумлено, что Контайша ссылается во оном на их предложение, того б ради они, что им наказано, объявили именно.
2.
Буде он посланец не объявит, что Контайша желает быть у Его Императорского Величества в подданстве, то тогда его о том спросить наказано ль с ним.
3.
Что Унковскому Контайша говорил, дабы ему вспомогать против Мунгал, а на то Унковской ответствовал, что сперва надлежит договор учинить, а потом то вспоможение имеет быть чинено и ежели о том станут упоминать, то спрашивать о подробностях того вспоможения против кого именно. [XXXIV]
4.
О строении крепостей и приискивания руд, что Унковской предлагал, а ему на то пожелаемого ответу не дано. Спросить: не приказано ль о том чего с ними.
5.
Что пишет Контайша в листе о своих людех, что ему из Сибири не отданы и им о том наказано ль что и если объявят что наказано, то им объявить что которые нашлись, те с их посланном Борокурганом отосланы к нему Контайше, а удержаны токмо те, которых не довелось отдавать, и выговор учинить для чего наших всех, которые у них, не отдали, и требовать чтоб они подлинно объявили каких еще выдачи желают» (Л. 157.).
Посланец бал допрошен.
«1724 г. маия в 23 день был в дому канцлера присланной от Контайши Доржа и объявил:
1.
Что Контайша велел у Его Императорского Величества просить, чтоб жить пограничным согласно между собою.
2.
Ежели какие неприятели Контайше будут, чтоб Его Императорское Величество повелел вспомогать им.
3.
По вопросу о подданстве Контайши Его Императорскому Величеству объявил он Доржа: что ему о том не приказано просить, чтоб при границах жить между собою согласно и приятельски и торг иметь и оборонять их от неприятелей.
4.
Просил об отдаче из Тобольска двух человек калмык, которые им не отданы и чтоб впредь беглых им отдавать, а [XXXV] о русских объявил, что надеется их всех освободить по приезде его.
5.
Выговаривано ему Дорже о крепостях и о приискивании руд что с капитаном Унковским было наказано, а решения не дано. Сказал, что приказу о том ему нет, а сперва позволяли они искать по Иртышу руды, будучи в надежде себе вспоможения от их неприятелей.
А при отпуске контайшину посланнику Дорже объявлено от коллегии иностранных дел словесно, что Контайша в листе своем к Его Им. Величеству упоминал и он посланник словесно в конференции просил о отдаче из Тобольска в их сторону калмык токмо двух человек, и те по подлинному освидетельствованию не их, но подданные Его Им. Величества, которые пред некоторыми леты при бытности хана Аюки с другими калмыками заведены были в улусы Контайши насильно и от туду уходом освободились и сверх того поданные же Его Императорского Величества ныне во владении его Контайши множественное число обретается, и ежели он Контайша Его Императорского Величества подданных освободит, то и его люди из России, которые прямые оного подданные найдутся, отданы будут» (Лл. 159-160.).
Этими словами — «о подданстве просить не приказано» — разом разрешались все недоразумения.
Самым существенным в объяснении посланца оказался пункт 4-й. Контайша жаловался на пограничные споры, говорил, что ему не выдают его подданных, укрывшихся в России. Заявляя такую жалобу, он мог указать всего на двух только калмыков, да и те, по расследовании, оказались принадлежащими к Волжским Калмыкам, тогда как у Зюнгаров в то время находилось в плену несколько сот русских, не говоря уже о денежных счетах.
Дав свое объяснение, посланец долго еще оставался в Москве и начал томиться своим положением. Он просил или отпустить [XXXVI] его домой, или разрешить проезд в Петербург. На эту просьбу последовало такое распоряжение:
«1724 августа в 24 день в государственной коллегии иностранных дел решено послать Его Императорского Величества указ в Москву сенатору тоя ж коллегии ассесору Петру Курбатову следующего содержания (о чем резолюция Его Императорского Величества записана в протоколе августа 14, 1724 г.):
Из доношений твоих из Москвы от 10 и 31 июля усмотрено, что обретающейся тамо Контайши посланник непрестанно упоминается и просит об отпуске своем из Москвы и о присылке на поданной лист во ответ грамоты и что ежели ему вскоре отпуску не будет, то он желает побывать здесь, и тебе надлежит того контайшина посланника спросить: имеет ли он еще о каких делех вновь сверх того, что он в имевшей с ним в Москве конференции объявлял, предлагать или о чем с нами согласиться, и ежели имеет, то он возмется для того сюда и в таком случае, когда он тебе скажет, что он еще к предложению дела имеет или о чем с нами согласиться может, отправить тебе его посланника немедленно сюда, дав ему потребное число ямских подвод и на дорожной проезд кормовые деньги, а ежели он сверх прежнего своего объявления ничего предлагать вновь не имеет, то тебе объявить ему, что ехать ему сюда уже непочто, но немедленно к нему отсюду пришлется к Контайше ответная грамота и указ об отпуске его из Москвы прямо к Контайше, и о том тебе писать сюда в коллегию иностранных дел».
На запрос Курбатова, имеет ли посланец прибавить что-либо к данным им объяснениям, он отвечал, что больше заявить ему нечего. Тогда было решено отпустить Дарчжу домой.
28-го сентября последовал указ Петру Курбатову вручить посланцу прилагаемую при указе ответную грамоту Контайше и вместе с тем словесно объявить посланцу, что «Контакта в листе своем Его Императорскому Величеству упоминал и он посланник словесно в конференции просил о отдаче из Тобольска в их сторону Калмык токмо двух человек, и те по подлинному [XXXVII] освидетельствованию не их, но подданные Его Императорского Величества, которые пред некоторыми леты при бытности хана Аюки с другими Калмыки заведены были в улусы Контайши насильно и оттуду уходом освободились, и сверх того подданных же Его Императорского Величества ныне во владении его Контайши множественное число обретается. И ежели он Контайша Его Императорского Величества подданных освободит, то и ево люди из России, которые прямые оного подданные найдутся, отданы будут. И что он посланник на сие тебе во ответ скажет, о том тебе записать и доносить в коллегию иностранных дел, а об отправлении того посланника из Москвы в надлежащей путь к Контайше и о даче ему жалованья и подвод посылается к тебе особливой указ» (Лл. 181-182.).
В ответной грамоте к Контайше изображено:
«Божиею поспешествующею милостию мы Петр Первый Император и Самодержец Всероссийский (и проч. полный титул).
Калмыцкому владельцу Контайше со всеми улусными людьми Наше Императорского Величества милостивое слово.
Лист ваш чрез посланника вашего Даржу мы получили, и оной ваш посланник с тем листом к нам на аудиенцию всемилостивейше допущен, и присланные ваши подарки со всякою Нашею Императорского Величества склонностию принять повелели, что вы к нам как во оном листе писали, так и словесно с тем посланником своим Даржею донесть приказывали, о том всем Нам известно, и обнадеживаем вас, что с нашей стороны с вами имеющая дружба по прежнему постоянно содержана будет и отправлены ныне к пограничным нашим командиром указы наши, чтоб они жили с вами в добром согласии, и никаких бы обид вам и людем вашим ее чинили, против чего взаимно уповаем, что и с вашей стороны таким же образом к нашей стороне всегда поступано будет, и для того требуем мы, дабы вы во исполнение оной имеющей с нами дружбы всех наших подданных, которых ныне в улусах ваших [XXXVIII] многое число обретается, в нашу сторону возвратили, и ежели сие с вашей стороны воспоследует, то и ваши люди в нашу сторону браны и удерживаны не будут, но по прежнему оные к вам без удержания возвратятся. В протчем же Мы вас в Нашей Императорского Величества высокой милости содержать не оставим. А помянутого вашего посланника Даржу с товарищи, удовольствовав нашим жалованьем, с сею Нашего Императорского Величества грамотою отпустить к вам повелели».
Помета: «С сего протоколу грамота писана на простом листу против того как к Аюке хану писывались и сложена и подписана против того же, запечатана государственною среднею печатью под кустодиею и вложена во оную копия на калмыцком языке».
В черновой перед словами: с сего протоколу и проч. написано: «Дан в Санкт-Петербурге сентября 28 дня 1724 году. Без подписи отправлена просто» (Лл. 185-186.).
Копия с этой грамоты и с объявления, данного посланцу, тогда же сообщены были сибирскому губернатору М. В. Долгорукову для руководства в обращении с Зюнгарами. В этом наказе прибавлено в заключение:
«А особливо стараться вам надлежит об освобождении наших людей, которых у него Контайши множественное число обретается, а сколько оных тамо обретается, о том известие у вас в сибирской губернии есть и что с ним Контайшею происходить будет, о том вам писать в нашу коллегию иностранных дел» (Лл. 194-195.).
19-го октября Курбатов доносил:
«В государственную коллегию иностранных дел из конторы оной коллегии от старшего члена
Доношение.
А о чем, тому следуют пункты: [XXXIX]
1.
Сего октября 9 дня доносил я государственной коллегии иностранных дел о получении указа об отправлении Контайши посланника Доржи, что по оному учиню и впредь коллегии доносить буду. И сего октября 18 дня, когда все к отпуску того посланника приготовлено, призван он посланник Доржа в контору и Его Императорского Величества грамоту (которая прислана сюда при том указе) к Контайше в ответ на присланной его лист с ним Доржею ему посланнику я отдал и по силе того указу сказал ему посланнику, что во оной грамоте ответствовано о всем против листа оного Контайши пространно, с которою он посланник имеет ехать к Контайше; при сем ему же посланнику я объявил словесно, что Контайша в листе своем к Его Императорскому Величеству упоминал и он посланник словесно в конференции просил о отдаче из Тобольска в их сторону калмык токмо двух человек, и те по подлинному освидетельствованию не их, но подданные Его Императорского Величества, которые пред некоторыми леты при бытности хана Аюки с другими калмыки заведены были в улусы Контайши насильно и оттуду уходом освободились, и сверх того подданных же Его Императорского Величества ныне во владении его Контайши множественное число обретается, и ежели он Контайша Его Императорского Величества подданных свободит, то и ево люди из России, которые прямые оного подданные найдутся, отданы будут. И посланник выслушав сие, сказал, что он по прибытии к Контайше донесет ему о сем. При том он посланник спрашивал будет ли кто послан от Его Императорского Величества к Контайше, и я ему сказал, что я о сем не сведом. При том же он посланник просил о корму себе и товарищам ево в дорогу, да подал роспись, что они здесь в Москве про свой обиход купили, и просил, чтоб дать ему проезжую и в той проезжей о той покупке написать; по сем отдано ему посланнику и ево товарищам определенное жалованье деньги и товары и по прошению ево посланника корму в дорогу дам ноября с первого числа впредь на месяц и проезжую. И надеюся что завтра из Москвы выедут. А присланная Его Императорского Величества грамота в [XL] Тобольск к губернатору князю Долгорукову, в которой писано зачем тот Контайшин посланник присылан и с какою резолюциею отпущен, отдана в Сибирскую канцелярию с роспискою сего октября в 17 день для отсылки с посланным из той сибирской канцелярии курьером. Петр Курбатов» (Лл. 199-200.).
На отпуске посланцу Дорже дано октября 19-го дня: «денег двести рублев, сукна кармазину красного десять аршин, штофу серебряного двенадцать аршин, малахай лисей (За малахай уплачено Андрею Савельеву из шапочного ряда 3 руб.) покрыть камкою, пара бобров, пара сафьянов турецких красных. Товарищам его Доржи шти человеком денег по десяти рублев, сукна аглинского по пяти аршин человеку; деньги и сукна англинские ценою по рублю по сороку копеек аршин от росходу конторы коллегии иностранных дел, а сукно же кармазин и протчие товары из покупных в рядех сего ж числа» (Л. 894.).
Выдача денег и подарков сопровождалась всякий раз роспискою посланца в получении. Так было и в этом случае:
«Великого Императора милость деньги Контайшин посланец Доржа двести рублев денег принял да товарищам по десяти рублев человеку шести человеком всего двести шестьдесят рублев денег Цаалук руку приложил (За Дарчжу всегда росписывался Цагалук.). Посланец Доржа принял серебреной штоф двенадцать аршин, лисей малахай камкою покрыт, два бобра, два сафьяна турецких красных. Его товарищам шести человеком красного сукна на человека по пяти аршин принял по приказу Доржа и за товарищей Цагалук руку приложил и за товарищей посланцев». Переводил Максим Этыгеров.
Посланец и товарищи его купили про свой обиход: бобров 20, выдр 208, сукон разных цветов аршин 100, бархату аршин 20, купоросу фунтов 5, орешков чернильных фунтов 10, пороху пудов 2, турок (To есть, пищалей турецких.) 9, сабель 10, игол 10,000, [XLI] зеркал 200, ножниц 200, да с мелочми разными: баул 5, коробей и скрынов 15, котлов 6. Сию роспись со слов посланцовых писал переводчик Максим Этыгеров (Л. 904.).
Посланцу с его спутниками, с переводчиком и толмачен, с провожатыми (сержантом и тремя солдатами) определено 10 подвод. 12 октября он подал заявление такого рода: «Контайшин посланец Дарча просит: по указу Императорского Величества показано мне десять подвод, а Императорского Величества милостию мы пожалованы, а в нынешнее время путь труден, на десяти подводах подняться невозможно, того ради прошу я две подводы сверх десяти». Переводил М. Этыгеров. Но просьба посланца не была уважена. Кормовых денег выдано посланцу 19 октября на месяц вперед по 20 копеек, а товарищам его по 5 коп. на день, а всего 15 рублей (Л. 909.).
Из Тобольска Долгоруков отправил государю два донесения о посланце. В первом, от 30-го декабря 1724 г., докладывал:
«А ныне из Тобольска он посланец по нижеписанное число еще не отправлен, для того что он сам показал, что он в Тобольску имеет свои нужды, а которого числа из Тобольска отправлен будет и с каким надлежащим ему удовольством, и о том к Вашему Императорскому Величеству писать буду немедленно».
Во втором донесении, от 16-го января 1725 г., Долгоруков сообщал о жалованьи им посланцу выданном:
«Посланцу по три алтына но две деньги, калмыкам по четыре деньги на день человеку, да посланцу же вина по три чарки, пива посланцу и служителям по две кружки на день да для топления дву изб... по сажене дров в каждую юрту, да в путь оному ж посланцу и служителем дано генваря с 15, февраля но 15 число сего 725 году, и того на месяц денег против вышеозначенного ж, да прогонных денег на данные им посланцем и за ним провожатым до Тары ямских на четырнадцать подвод». [XLII]
В то время, как у нас занимались этим посланцем, забыли о своих. 7-го июля 1724 года Унковский подал в коллегию такое заявление:
«Оставлены здесь в Москве при посланце контайшине Дарже для переводу Максим Этыгеров, да толмач Федор Плотников, да для караулу сержант Петр Поспелов, солдаты Василей Еремин, Павел Клепиков, Семен Дорохов. И оные просят о кормовом жалованье, а вышеозначенные прибыли в Москву апреля 4 дня сего 724 году».
Тогда сержанту и 3 солдатам определили по 3 кои. человеку на день, но переводчик и толмач остались по прежнему ни при чем и сами стали хлопотать о себе, как видно из дела:
«Государственной коллегии иностранных дел в контору переводчика Максима Этыгерова да толмача Федора Плотникова
Доношение.
А о чем доношение — тому значат ниже сего пункты:
1.
В прошлом 722 году по указу его Императорского Величества отправлены мы нижайшие из Тобольска с посланником артиллерии капитаном Унковским к калмыцкому владельцу Контайше для переводу писем калмыцких.
2.
И возвратились при оном же посланнике и при контайшине посланце и прибыли в Москву апреля 4 дня сего 1724 году и живем при оном контайшине посланце по нижеозначенное число.
3.
Для здешнего при том посланце житья кормового жалованья нам нижайшим не определено, и живучи в Москве чем питаться не имеем.
4.
Того ради просим, дабы указом Его Императорского Величества повелено было для нашего житья нам нижайшим, докамест здесь проживем, определить нам кормовые деньги с [XLIII] вышеписанного числа, как мы прибыли, чтоб нам здесь живучи не помереть гладом.
Подана 1724 г. июля 21 дня» (Л. 847.).
И на этот раз бумага не подействовала. 2 сентября просители снова заявляют:
1.
«В прошлом 722 году по указу Его Императорского Величества отправлены мы нижайшие с посланником артиллерии капитаном Унковским к Калмыцкому владельцу Контайше.
2.
И быв во оном пути, имели немалую нужду лошадьми и провиантом, а подъемных денег вам нижайшим не дано токмо по окладом денежного жалованья и провианта на год, а были во оной посылке не малое время.
3.
А сего 724 году апреля 4 дня прибыли в Москву при означенном посланнике и живем ныне при контайшине посланце, а кормового жалованья вам не определено и живучи в Москве одолжали и не имеем чем питаться.
4.
Просим, дабы указом Его Императорского Величества определить нам кормовые деньги и с вышеписанного числа выдать, чтоб нам живучи здесь не помереть гладом».
4 сентября доношение это было отправлено в Петербург, а 28-го последовало распоряжение выдать обоим, с приезда их в Москву, по 1 рублю в месяц каждому, а всего по 6 рублей (Лл. 863-864.).
На этом пока дело и остановилось. Кончина Петра Великого, а вскоре затем и Цэван-Рабтана (в 1727 году) прекратили на время дальнейшие сношения нашего правительства с Зюнгарами. Освобождения пленных наших добился только в 1732-1733 [XLIV] годах майор Угримов. Унковский только выяснил количество и положение наших пленных у Зюнгаров.
Журнал Унковского заключает в себе интересные подробности о быте и характере Зюнгаров того времени, их религиозных церемониях и т. д. О важности этого журнала мы не могли и догадываться по тем отрывочным на него указаниям, которые встречали в печати (Первый сообщал о поездке Унковского Миллер. См. его Sammlung Russischer Geschichte. St.-Petersb. 1732, I, 129-153.).
Рукопись журнала Унковского, сохранившаяся в частных руках, доставлена была в Русское Географическое Общество членом сотрудником его, профессором С.-Петербургского университета А. Н. Веселовским. Так как в журнале этом оказались два значительные пропуска (стр. 84-124 и 164-179), то прежде печатания его требовалось восстановить эти пробелы. Донесения и записки, представленые Унковским правительству хранятся в Московском главном архиве министерства иностранных дел (He сохранились только рисунки, на которые ссылается Унковский.). Директор архива, действительный член Русского Географического Общества барон Ф. А. Бюлер, всегда охотно открывающий доступ желающим заниматься в этой сокровищнице, отнесся с полным сочувствием к намерению Общества издать журнал Унковского и доставил возможность пользоваться делами этого посольства здесь, в Петербурге. Благодаря содействию барона Ф. А. Бюлера, оказалось возможным выяснить все обстоятельства посольства Унковского.
Кроме дел, уже упомянутых выше, мы имели в своем распоряжении еще следующие:
№ 1. 1724 генваря 20. «Возвратной от Контайши в Тобольск и в С.-Петербург приезд бывшего в Зюнгарии посланника капитана Унковского. Тут же журнал его бытности у Контайши, и перечень с оного. — Карта Зюнгарского владения и ответная к государю от Контайши грамата». (IV/42, 2 св.).
№ 2. 1721 ноября 26 — 1722 и 1723. «Отправление артиллерии капитана Ивана Унковского к Контайше в характере посланника с объявлением соизволения государя Петра I принять [XLV] оного Контайшу в Российское покровительство; и с ответом на предложения контайшинского посланца, для осмотрения положений тамошних мест». (IV/42, св. 1).
№ 3. 1724 апреля 3. «Краткое известие о Контайшином родстве; о ево происхождении во владетели над Зюнгарским калмыцким народом, о месте кочевания его между каменных гор на степи, имянуемой Илийской, около реки Или, и о их состоянии и поступках; — собранное бывшим у Контайши артиллерии капитаном Унковским».
К этому же № имеется приложение 1734 года:
«Выписка о народцах, владетелях и городах Зюнгарских, описанных капитаном Унковским и геодезистом Фелисовым».
По сличении обеих рукописей дневника Унковского, оказалось, что обе они писаны писарем и имеют поправки, сделанные самим Унковским. Далее оказалось, что рукопись, доставленная в Общество А. Н. Веселовским, полнее рукописи архива, а потому текст первой и напечатан, все же уклонения архивной рукописи отмечены в выносках.
А. М. Позднеев, не смотря на свои многочисленные занятия, взялся перевести калмыцкие грамоты и разработать, на основании туземных источников, те исторические сведения, которые Унковский привел в своем журнале. За такое содействие г. Позднеева считаем долгом принести ему товарищескую благодарность.
К журналу приложена карта, фотографическая копия с одной из карт, представленных Унковским в коллегию иностранных дел. Всех карт его имеется при делах три, в разных маштабах, и все они в свое время сослужили немалую службу. Так, на оригинале прилагаемой находится помета: «С сего чертежа дана копия действительному статскому советнику чрезвычайному посланнику Иллирийскому графу Саве Владиславичу при отпуске ево в Китай 1725 году». Вторая карта была вручена майору Угримову, когда он отправился в Зюнгарию.
Дело о посольстве Унковского тянулось довольно долго по возвращении его из Зюнгарии. В 1741 году расследовался вопрос об оставленных Унковским на возвратном пути верблюдах, как его собственных, так и казенных. По наведенной справке, [XLVI] верблюдов не оказалось, и розыск не привел ни к чему. Получались заявления, что верблюды или пали, или сделались немоглыми, а то и вовсе отрицалось принятие их от Унковского.
Журнал Унковского, характеризуя кочевников, в то же время дает понятие и о положении у них наших посланцев. Добиться у кочевников, путем дипломатическим, заключения какого-либо договора бывает очень трудно, а иногда и вовсе не возможно. Их подозрительность, своеобразные дипломатические приемы и церемонии, опасение, как бы иностранный посланец не разведал чего такого, чего ему знать не следует, и вследствие того, строгое оберегание его, страсть посылать для переговоров собственных посланцев, без всякой к тому надобности, все это такие препятствия, преодолеть которые едва ли когда-нибудь удавалось кому-либо. Посольство Унковского является лучшим тому доказательством.
Н. Веселовский.
Текст воспроизведен по изданию: Посольство к зюнгарскому Хун-тайджи Цэван Рабтану капитана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722-1724 годы. СПб. 1887
© текст - Веселовский Н. И. 1887© сетевая версия - Strori. 2018
© OCR - Парунин А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001