Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ОССЕНДОВСКИЙ Ф. А.

ИЗ РАПОРТА О ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ В МОНГОЛИИ В МАРТЕ-АПРЕЛЕ 1921 г.

Выдержки из:

<Ф. А. Оссендовский. Raport. Из рапорта о политической ситуации в Монголии в марте–апреле 1921 г. (с текстом соглашения).

Muzeum Literatury Warszawa, № 4211>

/70б/ Китайский комиссар Ван Cяоцун и его правая рука, начальник иностранного отделения Фу Цзинсин 17, сменили старого монгольского сайда князя Чултун-бэйлэ китаефилом Чжамин Чжап-ваном 18. Вокруг было очень много китайских шпионов, возглавляемых владельцем отеля Лу Далу, владельцем заезда и комиссаром Дзо. Когда в конце февраля пришли первые, еще совсем неясные слухи о взятии бароном Унгерном Урги и о вырезании им всех хуазов и гаминов (то есть солдат, мобилизованных среди кули и хунхузов), китайцы очень испугались и жалели, что несколько дней до этого отослали в Урянхай посланных из Урги генералом Чэнь И 50 чахаров (племя воинственных монголов). Среди монголов была видна великая радость, монгольские власти – автономно настроенные (кроме китаефила-сайда) были в готовности, были прогнаны старым сайдом Чултун-бэйлэ князья-автономисты, во главе с князем ламой Чжап-гуном. Шли разговоры секретные и полу-секретные, причем власти пытались /71а/ удержать народ от нападения на китайцев, о чем среди монгольского населения велась агитация. Наконец, явился какой-то монгол, который сообщил монгольским властям о необходимости разоружить китайских солдат. Они поверили этому сообщению, хотя у посыльного не [105] было никаких документов. Чултун начал проводить очень осторожные переговоры с китайским комиссаром Ван Сяоцуном об отъезде этого последнего вместе с комиссариатом и конвоем из Улясутая и об отдании оружия, которое было взято у монголов, даже серебра и целого имущества вместе с архивом – то есть, об отдании всего, что было взято китайцами беззаконно, когда изнасиловали монгольскую автономию. Договора не достигнуто, действия шли очень плохо. Монголы раздражились, и почти была объявлена война. Китайцы же распространяли фальшивые вести из Урги об отбитии китайцами войск генерала Унгерна и о полной победе. Между тем, китайские агенты проводили агитацию среди жителей ногон-карзунов 19 /71б/ (садовников) и черни, тайком вооружали их и готовили кровавую ночь монголам и российским колонистам, что и произошло несколько недель позже в Кобдо, где убили два человека, ограбили все фирмы, а город разрушили и ушли, но позже были пойманы отрядом алтайского партизана Кайгородова и вырезаны. Российская колония просила войскового старшину М. М. Михайлова взять на себя защиту города. Немедленно было вооружено до 65 людей, построены посты, на личных казематах караулы содержались колонистами и беженцами круглую ночь. Китайцы сейчас же об этом дознались и значительно притихли, зная, что в случае атаки им будет дан отпор. Но за городом ногон-карзуны собирались купами, слушали, что им говорили с пафосом мобилизованные из них – хуазы и гамины, и были готовы.

Между тем переговоры в ямыне 20 велись хуже и хуже. Наконец, Чултун пригласил посредников-иностранцев: меня, Ст. Блонского (поляков) и румынского гражданина Шреяра, а также торговых старшин: /72а/ российского – Дадочкина Вас. Ил. и китайского – директора фирмы Битунлус. Под моим влиянием китайский комиссар согласился с моими доводами и решил вместе со всем комиссариатом уехать из Улясутая, дать расписку во взятых с собой имуществе и оружии, которое было отправлено (54 рушницы) вместе с чахарами в Урянхай; разоружить мобилизованных в Улясутае гаминов, а монгольские власти гарантируют спокойный проход комиссариата и конвоя, который прибыл с ним из Китая, к китайской границе. Договор был подписан 12 марта 1921 г. 21 12 лицами, в том числе обоими монгольскими сайдами, ламой Чжап-гуном, китайским комиссаром, торговыми старшинами и нами, 3 посредниками и другими. На следующий день после подписания договора было взято у гаминов оружие и отдано Михайлову, который вооружил до 120 человек. На другой день пришла эстафета от полковника Оренбургского казачьего войска Влад. Никол. Доможирова с приказом разоружить, либо уничтожить гаминов, расстрелять большевиков и взять Улясутай, причем /72б/ Михайлов был назначен начальником гарнизона и отряда. Вместе с эстафетой пришла весть, что Доможиров в Нарбанчи-хурэ, 150–180 верст от Уляс[утая], а с ним отряд в 600 человек. У Михайлова были арестованы Фрейман – латыш, большевистский почтовый комиссар в Монголии, и Новак – контролер Центросоюза – лицо лево-социалистически настроенное. Фрейман был расстрелян, но Новака отпустили через 2 недели. Михайлов просил меня поехать в Нарбанчи-хурэ и объяснить ситуацию с обеих сторон, объяснить, почему отпущен конвой и доказать, что Дом [ожиров] опоздал со своими приказами. Со мной поехал старший лейтенант Абрамов Як. Петр. и гидом-переводчиком Виктор Бобров. За день передо мной уехал туда Чултун, который получил письмо от хутухта-хурэ Дэлыб-хутухты Чжамцин-чжапа, что вместе с Доможировым приехал Балдан-гун, простой, грубый, кровавый, даже не понимающий никакой политики генерал, который за взятие Кобдо в 1912 г. был высоко /73а/ удостоен ургинским (Да-хурэ) Богдо-ханом. Когда я приехал в Нарбанчи-хурэ, Чултун и хутухта сразу пригласили меня к себе и сказали, что я Господом послан в Нарбанчи, подарили мне ”хадак” 22 и сказали что Балдан-гун кричал на Чултуна, хочет его арестовать за отпущение конвоя китайского комиссара, что Доможиров хочет дать сайда под кнут, что они хотят мобилизовать монголов, грабить китайских торговцев, хотели арестовать всех, кто приехали с Чултуном – российских и китайских торговых старшин, но ни Балдан, ни Доможиров не имеют абсолютно никаких документов, удостоверяющих их полномочия.

Доможирова я нашел в юрте на троне среди 11 молодых людей, из которых троих я знал с плохой стороны: один Субботин, который не хотел идти в отряд Казагранди в Мурэн-хурэ, [106] второй есаул Блохин, который принес разложение в хатгальский 23 отряд Казагранди, а потом убежал; третий старший лейтенант Панормов из ”осведомиловки” – полуидиот. Когда я выразил свое удивление, что у Д[оможирова] нет отряда, что он хотел брать Улясутай с 11 людьми, что в Хатгале находятся красные, он сконфузился и начал советоваться с начальником штаба, очень хитрым астраханским калмыком Александр. Ив. Заплавным из Урги. Я видел Балдан-гуна. Абрамов очень остроумно напомнил мне картину из ”Огнем и мечом” 24 – ”Богдан Хмельницкий в юрте Тухай-бея”.

Три дня шли переговоры, в ходе которых с помощью Заплавного удалось примирение между Домож[ировым] с Балданом и Чултуном, и они решили отменить приказ Михайлову разоружить конвой <неразборчиво>, Балдану ехать на Кобдо, а Доможирову – на Дзаин-хан, где надо было мобилизовать до 2000 монголов. Я возвратился вместе с Чултуном его телегой в Улясутай, где Чултун и Михайлов начали ссориться. /74а/

Михайлов послал отряд в 50 человек во главе со старшим лейтенантом Стригиным в погоню за китайским комиссаром и конвоем. Стригин разоружил конвой и ограбил караван комиссара. В ходе действий был убит колонист Вас. Алекс. Парамонов, жена которого влюбилась в Стригина, и пострелян один урянхаец. Михайлов и его жена получили часть ”военных трофеев”. Оружие взял Михайлов в отряд, даже и 2 пулемета. Чултун протестовал против грабежа, требовал возврата оружия, принадлежавшего монголам, и разоружения, либо отъезда российского отряда, на существование которого он не имеет, будто бы, никаких указаний из Урги. Михайлов отдал немного имущества, немного самого плохого оружия, и сказал, что вскоре вместе с отрядом уйдет. . . в Тибет, потому что не хочет работать вместе с Унгерном, который <неразборчиво> не находится в связи с руководящими группами политического центра. /74б/

Одним словом, Михайлов, преимущественно действовавший под влиянием своего адъютанта Ник. Ив. Гришкова, не признал барона Унгерна, не зная его политической платформы, и решил уйти вне сферы действий и вне пределов китайско-монгольских споров, в первую очередь, в Тибет (!), с надеждой возвратиться в пределы Советской России воевать против большевиков. По мнению Михайлова и Гришкова, с ними должен пойти отряд в 45–60 человек, вооруженных винтовками и пулеметами, но случилось по-другому.

Чултун упорно хотел, чтобы ему отдали монгольское оружие, взятое у китайцев. Михайлов медлил, но в результате должен был согласиться. Был назначен день передачи оружия, но день до того прибыла к нам новая группа гостей – полковник Полетико, полковник Филиппов, два подполковника Филипповых и корнет Филиппов (братья). Приехали, как представители центральной бело-офицерской организации, направленные для переговоров в Пекин и для формирования отдельной конной дивизии в пределах Монголии, /75а/ действующей против красных в Урянхае и Минусинском округе, так как по их словам в мае или июне должно начаться восстание против большевиков. Михайлова назначили начальником улясут[айского] отряда, который уже существовал, а начальником дивизии был уже назначен (документы были подписаны генерал-майором князем Горчаковым и начальником штаба полковником Виттеном) полковник Георг. Георг. Филиппов, при начальнике штаба Полетико. Мне назначено вступить в должность губернатора Западной Монголии. В дивизию должны были вступить со своими отрядами полковник Казагранди, капитан Васильев 25, старший лейтенант Иванов (который расстрелял Пузикова и привез в Улясутай жен Пузикова и Канина с Тисин-гола, где эта банда убила и сожгла семью Бобровых); атаман Анненков, генерал Бакич, партизан Кайгородов и т. д. , а сейчас должны были вступить отряды мобилизованных храбрых племен северно-восточной и восточной Монголии, о чем Полетико должен был иметь переговоры с ургинским урядом. Восстание в Монголии против китайского захвата и присутствие в Урге барона /75б/ Унгерна, о котором приезжие говорили очень резко и враждебно, было очень неприятно для них. После краткого доклада, данного ими на Бурдукова в присутствии моем, Михайлова и Гришкова, мы были уверены, что они приехали как военные агенты Советской России, чтобы всех мобилизованных в Монголии беженцев увлечь в Урянхай, закрытый с севера красными [107] войсками, а с юга – китайскими из Сонзи, Кульджи и китайского Туркестана, и этим способом ликвидировать беженскую проблему в Монголии.

Мы решили смотреть в оба, в эту компанию не идти и никого не пускать. На следующий день Полетико читал лекцию перед общим собранием жителей-рос[сиян] Улясутая, а вечером – специально на собрании офицеров экипажа и отряда. После выступлений Блохина, Крехно, Абрамова и моего [часть] тех представителей белой организации ушла. Ответы Полетико были неудовлетворительные и часто очень острые, [он] сделал ряд фактических ошибок и, фактически, /76а/ сказал, что не признает Доможирова (хотел его даже расстрелять!) как представителя войск барона Унгерна, который действует ”самостоятельно” и т. д. Впечатление от обоих выступлений было очень [плохое]. Тревога и подозрение увеличивались каждый час, а в этой мутной атмосфере агенты Доможирова: Блохин, Панормов, Субботин, второй Стригин, даже несколько оренб[ургских] казаков <неразборчиво> вели активную агитацию, и отряд Михайлова совсем распался, так что в Тибет могли бы ехать только Михайлов, Гришков и их жены! Это была мерзкая картина дезорганизации и деморализации!

На другой день Доможиров на офицерском собрании потребовал арестовать группу Полетико, но тем временем ее защищали, а уже часом позже он сам вместе с Полетико были пьяны и в отличных отношениях, [Доможиров] дал ему много денег, хотя <неразборчиво> обвинял его в воровстве золотых монет у него, а Полетико говорил, что Доможиров сказал, что имел от барона Унгерна наказ перейти в Чугучак и уговорить ген[ерала] Бакича вместе с отрядом /76б/ идти на Ургу. Мне то же самое, по большей части со стороны военной агентуры в китайских окраинах монг[ольских] и турк[естанских], говорил Заплавный.

Я несколько раз говорил в ходе личных переговоров с Доможировым и с Запл[авным] о своем опасении, что участие рос[сийских] войск в вопросе монгольской автономии не ускорит заключения Юриным-Дзевалтовским 26 большевистско-китайского договора, к которому так сильно стремится Москва. Они слушали внимательно, но я не знаю, понравилось ли им это. Впрочем, я говорил то, что чувствовал себя обязанным сказать.

Все эти скандалы углубили развал в отряде, офицеры ссорились или уходили на сторону, не желая вмешиваться в это, солдаты пили и смеялись над офицерами, где ежедневно новое начальство давало новые приказы, и один другого не признавали. Блохин прямо при солдатах говорил, что надо всех старших офицеров положить, даже бить нагайками, а который переживет всех остальных /77а/ – того и поставить командиром отряда. Между тем пришел день сдать оружие. Солдаты бросились к складу, расхватили все, грозили Михайлову арестом и т. д. Доможиров молчал и не выступил против солдатского своеволия. Михайлов и Гришков устранились. Власть автоматически была у Доможирова, который однако, ожидая подтверждения полномочий из Урги, официально не выступал, но назначил подполковника Шевелева Александра Ив. начальником команды и отряда, а Полетико – комендантом (!).

Отношения с Чултуном прекратились полностью. Он ловил посыльных Доможирова, снял уртоны 27, не давал зары 28, не согласился ни с одним приказом рос[сийской] власти, по городу кружили вести, что монголы будут насильно разоружать россиян, что китайцы призывают красных, что агитируют среди монголов против россиян и т. д.

В этот безнадежный момент пришло /77б/ мне и Сиорпасу 29 письмо от полк[овника] Казагранди, даже приказ начальнику команды о мобилизации всех колонистов с 18 до 45 лет и монголов и о посылке их уртонами в Дзаин-Шаби или Ван-хурэ, о собирании оружия, седел и т. д. Казагранди подписался как начальник отдельной конной бригады войск ген[ерала] барона Унгерна 30. Меня и Сиорпаса он приглашал приехать к себе для обсуждения разных проблем политического характера.

Доможиров молчал и был очень неприятно удивлен тем, что в письме не было ни одного слова о нем. Мы с Сиорпасом решили уехать на следующий день, но вдруг приехал посланник от Казанцева, простого казака, избранного во время ухода из <неразборчиво> командующим казачьей радой. Это тупой, необразованный и упрямый хам, который был дезертиром из хатгал[ьского] [108] отряда Казагранди. Сейчас он ехал от Унгерна и Богдо-хана с оружием, серебром, и приказал /78а/ атаману Сиорпасу ждать себя в Улясутай. Когда приехал, он был очень помпезный и загадочный, не хотел ни с кем говорить, назначил себя начальником команды и отряда, Шевелева – комендантом, Полетику выбросил с должности, а потом признал белую организацию и направил в ее штаб 3 офицеров; Михайлова назначил командиром несуществующего монгольского конного отряда, а потом арестовал – хотел, говорят, расстрелять, но отпустил, адъютантом назначил Крехно; Доможирова не признал, приказы Казагранди признал как ”самодействующие”, и стал правителем в Улясутае; в помощь себе взял Сиорпаса, и как интенданта – старого полковника Лаврентьева 31.

Удивление всех офицеров и колонистов от этой новой фигуры в таком маленьком Улясутае увеличивалось, и в то же время в отряде увеличивался распад. ”Все Жомини 32 да Жомини, а о водке ни полслова?” 33 /78б/ – говорил я, слушая сказки Казанцева о ”нашем Урянхае”, о ”многострадальном Казанцеве”, ”о <неразборчиво> гаданиях освобождения Кашинского уезда Рязан[ской] губ[ернии] от советской власти 34”. А где Россия? Где работа в пользу освобождения умирающего, борющегося народа? Хотя Сибири, но не паршивого Урянхая с паршивыми идиотами Казанцевыми, пьяницами и эксплуататорами Бяковыми и буржуями Железновыми, Сиорпасами и т. д.

Я уехал 13 апреля один, взявши с собой господина Ст. Шимановского. Мы ехали уртонами, падали с лошадей, но на 6-й день приехали в Дзаин-Шаби. Мы задержались согласно с письмом Ник. Ник. Нефедьева в фирме Швецовых, где нас очень мило принимали Степ. Викт. Зубакин, Андр. Ник. Барботт де Марни. Первого дня нанес визит и дал хадак местный гэгэн (в форме фантастического казака), искренний русофил. На второй /79а/ день он снова приехал, я подарил ему хадак и <неразборчиво> прибыл с первым хубилганом (перевоплощенец 35, как и он) – маленьким мальчиком в возрасте 12–13 лет. На следующий день он уехал к Казагранди, который был в Ван-хурэ, и куда я послал письма с посыльным.

22.04 я читал лекцию о большевизме в Дзаин-Шаби на р. Урт-Темир в присутствии лейт[енанта] Осипа Ерем. Сербенко, которого знаю с Хатгала. 23. 04 был у меня с визитом второй хубилган (Худзи-лама) 36 – очень благоразумный и начитанный молодой человек в возрасте 25–26 лет, потом губернатор Шаби, который пригласил меня посмотреть хурэ (губерния – хошун, район – аймак, а равный аймаку духовный округ – шаби). Шаби-хурэ имеет до 2000 лам; здания в большинстве в тибетском стиле, бэйлэ – часть, где стоял богдо, окружена желтой стеной; в скале выбиты изображения (барельефы) богов, выложены из камней святые надписи. Местность красивая, /79б/ богатая лесами, реками, животными и птицами. Китайский форт, разрушенный россиянами в марте того года, где защищались хуазы и <неразборчиво> убили капитана Барского (командира) и одного колониста. Российские здания белые, светлые и радушные. Дворы широкие, окруженные высокими заборами из толстых стволов. Китайские казематы имеют двойные защитные заборы с промежутками между ними. Мужчин здесь нет, все мобилизованы. Хорошо, что китайцы испуганы!

”Пункты соглашения, происходившего 25–28 марта 1921 г. между монгольскими и китайскими властями в г. Улясутае в присутствии иностранных свидетелей, и подписанного 27 марта 37.

1. Китайские республиканские власти в Улясутае на основании мирных соглашений с монгольскими властями Улясутайского округа возвращают последнее оружие, взятое у монгольских властей, в количестве /80а/ 30 трехлин[ейных] винтовок, 59 берданок, 6 карабинов, 56 860 патронов, 4 ящиков патронов, 12 шашек и 6 штыков, за исключением 52 ружей и 18 800 патронов, отправленных в Урянхай по приказанию китайских властей в Урге, причем китайским комиссарам выдана расписка, на основании коей Правительство Монголии, по своему усмотрению, будет иметь переговоры с Правительством Китая. [109]

2. Монгольские власти согласились на почетный пропуск китайского комиссара с чинами комиссариата и с его конвоем при оружии до китайской границы, причем монгольские власти принимают меры для содействия в безопасном продвижении экспедиции по территории Монголии.

3. Китайск[ий] комиссар торжественно заявил, что он принял клятву от солдат своего конвоя в том, что они пройдут по территории Монголии, никому не причиняя вреда, за что ручается китайский комиссар, который не остановится перед принятием самых суровых мер к нарушителям законов.

4. Китайский комиссар торжественно заявил, что ручается за то, что доведет свой конвой /80б/ без всяких столкновений с монгольским населением, так как китайск[ий] комиссар ценит миролюбивое настроение монгольских властей и желает устранить всякую возможность нарушения добрососедских отношений между Китаем и Монголией.

5. Впредь до получения точных приказов от Ургинского монгольского правительства управление делами в Улясутае переходит к представителям монгольских властей при участии избранных представителей от русского и китайского обществ под председательством монгольского князя для дружеской защиты жизни, имущества и общих интересов монгольских, русских и китайских граждан в Улясутае.

Подписали кит[айский] комиссар в Улясутае

Ван-Цзао-Цзюн

Зав. иностранным отделом кит[айского] комиссара

Фу-Дин-Син

Монгольский сайд Чултун-Бэйлэ

Джангийн-Чжап-Ван

Лама-Чжап-Гун

Русский торг[овый] старшина Дадочкин

Китайский торговый старшина Баин-Тордхун

Монгольские князья, прибывшие из дальних хошунов (два человека)

Свидетели-иностранцы – проф. Оссендовский (пол[як])

гун Блонский (пол[як])

рум[ынский] под[данный] Шрейер

<неразборчиво>

Губернатор Шаби-Шанцзотба


Комментарии

17. В книге Оссендовского – Фу Сян.

18. Речь идет о событиях в Улясутае при переходе власти от китайцев к монголам.

19. Ногооны газар (монг.) – огород.

20. Присутственное место.

21. Ниже см. русский текст договора.

22. Церемониальный шарф, преподносимый в подарок.

23. Отряд полковника Н.Н. Казагранди некоторое время стоял в поселке Хатгал в Монголии.

24. Роман Г. Сенкевича.

25. Который возле Мурэн-хурэ арестовал Салтыкова, большевика из Центросоюза, который уходил из Улясутая (прим. Оссендовского).

26. Премьер-министр буферной Дальневосточной республики (ДВР).

27. Почтовые станции.

28. Документ на бесплатную смену лошадей на уртонах.

29. О.И. Сиорпас – атаман Урянхайского казачьего отдела.

30. ”Начальник отдельной конной бригады войск ген. Барона Унгерна” в ориг. по-русски.

31. К.И. Лаврентьев оставил мемуары (см.: Кузьмин, 2004(1)).

32. А. Жомини (1779–1869) – генерал, автор работ по военной истории, тактике и стратегии.

33. Что в кавычках – в оригинале на русском языке.

34. Что в кавычках – в оригинале на русском языке.

35. ”Перевоплощенец” написано по-русски.

36. Худзи-лама Батор-сум-хубилган (прим. Оссендовского).

37. С этой фразы и далее соглашение написано по-русски.

(пер. С. Л. Кузьмина и Л. Ю. Рейта)
Текст воспроизведен по изданию: Записки Ф. А. Оссендовского как источник по истории Монголии // Восток, № 5. 2008

© текст - Кузьмин С. Л., Рейт Ю. Л. 2008
© сетевая версия - Тhietmar. 2008
© OCR - Кузьмин С. Л. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Восток. 2008

Мы приносим свою благодарность
С. Л. Кузьмину за предоставление текста.