СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПИСЬМА ЛУБСАН-ТАЙДЖИ В МОСКВУ

ПИСЬМА ЛУБСАН-ТАЙДЖИ В МОСКВУ

Среди русских архивных материалов XVII в. сохранилось много документов, дающих достаточно полное представление о характере взаимоотношений между Россией и монгольскими ханами. Монгольские же материалы по этому вопросу до настоящего времени нам неизвестны. Быть может, они вскоре будут обнаружены в архивах Монгольской Народной Республики, где ныне происходит тщательное собирание и исследование архивных документов. Пока же мы изучаем историю русско-монгольских отношений в XVII в. только на основании достоверных документов из архивов СССР. Немалое значение имеют для изучения этих отношений сведения о многократном обмене посольствами между Россией и монгольскими феодалами, известными под почетным прозвищем Алтын-ханов ¹. Установлено, что из Москвы было отправлено 19 посольств к Алтын-ханам, которые со своей стороны отправили также немало посольств в Москву. Отправление монгольских посольств обычно сопровождалось посылкой писем, которые послы обязаны были вручать царю при торжественном приеме в Кремле. Письма эти рассматривали как дипломатические грамоты, и предварительно послы представляли их в Посольский приказ, где они переводились на русский язык. В случае отсутствия квалифицированного переводчика содержание письма записывалось со слов посла с помощью сопровождавшего посольство толмача, которого вербовали обычно из сибирских казаков, владевших монгольской разговорной речью.

Далеко не все письма Алтын-ханов дошли до нас, хотя в Центральном Государственном архиве древних актов сохранилось немало монгольских и ойратских писем XVII в. Нам удалось составить даже небольшую коллекцию фотокопий этих документов, представляющих собой редкие образцы монгольского и ойратского письма второй половины XVII в. Писем же более раннего времени — первой половины XVII в., — неоднократно упоминающихся в статейных списках русских послов и в воеводских отписках, до сих пор, к сожалению, обнаружено слишком мало. По-видимому, большая часть их утеряна безвозвратно. Из писем первой [276] половины XVII в. нам известны лишь две небольшие записки одного из ойратских тайщ — Чокура-тайши, отправленные им в 1642 г. с послом в Москву ². И хотя эти записки называются в документах, относящихся к посольству, довольно громко «листы», на самом же деле это два небольших клочка бумаги, на которых написано всего несколько строк по два-три слова в каждой. Обе записки написаны монгольскими буквами и представляют довольно редко встречающиеся образцы письма, которым пользовались ойраты до изобретения своей особой письменности, созданной Зая Пандитой в 1648 г.

Обнаруженные в архиве письма, относящиеся ко второй половине XVII в., представляют несомненный интерес для изучения истории русско-монгольских отношений и монгольской письменности.

Настоящая статья посвящена исследованию двух наиболее ранних из дошедших до нас монгольских писем того периода. Оба письма принадлежат сыну Алтын-хана Омбо Эрдени Лубсан-тайджи, которого можно считать третьим по счету Алтын-ханом. Письма были отправлены из Монголии в Москву с посольствами 1661 и 1662 гг. ³. Первое имеет точную дату на монгольском языке: год железа-коровы, средний осенний месяц, третье число, что соответствует октябрю 1661 г. ⁴. Второе письмо можно легко датировать 1662 г. согласно сведениям статейного списка Петра Лаврова. Прежде чем перейти к непосредственному анализу писем, следует выяснить обстоятельства и причины их отправки в Москву. А для этого надо охарактеризовать, хотя бы в нескольких словах, ту довольно напряженную и трудную обстановку, которая создалась в середине 50-х годов XVII в. в южных пределах Томского и Красноярского воеводств, куда неожиданно вторгся со своими крупными отрядами известный уже русским Лубсан-тайджи ⁵. Это вторжение было весьма выгодно киргизскому князю Ерзнаку Ишэеву, проводившему антирусскую политику. Именно напряженностью положения и было вызвано возобновление русско-монгольских переговоров, прерванных после 1638 г. по инициативе московского правительства. К Лубсан-тайджи были отправлены, одно за другим, несколько посольств, начиная с так называемого «доезда» Романа Кольцова в 1657 г., которому было поручено выяснить причины столь внезапного вооруженного нападения Лубсан-тайджи на области, население которых уже насколько десятилетий считалось русскими подданными и платило ясак в русскую казну. Следующим посольствам — Степана Греченина, Степана Бобарыкина, Петра Лаврова — было поручено вести с Лубсан-тайджи переговоры, в ходе которых в качестве одного из дипломатических приемов было использовано напоминание о русском подданстве Алтын-хана. Русские послы укоряли монгольского князя в том, что он не соблюдает клятвы верности, или, по терминологии того времени, шерти, принесенной его отцом еще в 1634 г. Лубсан-тайджи ответил отказом повторить присягу и произнес при этом гордые и пышные слова о независимости монгольских князей ⁶. Однако со своей стороны он также отправлял в Москву послов. [277]

В числе русских посольств к Лубсан-тайджи и 1661 г. было отправлено посольство во главе с казачьим пятидесятником Степаном Бобарыкииым. К этому времени Лубсан-тайджи уже более трех лет как ушел «из киргиз» на обычные места своих кочевок, и Степан Бобарыкин нашел его в районе озера Убса и реки Тес.

Посольство Бобарыкина, стремясь добиться признания власти русского царя и улучшить положение на границах, имело также и другую цель: выяснить причины побега из Томска монгольских послов, приехавших в 1660 г. На основании статейного списка Бобарыкина и отписки воевод Бутурлина и Поводова ⁷ известно, что монгольское посольство, состоявшее из восьми человек, во главе с Дега, приехав в Томск и вступив в переговоры с воеводами, вместо того чтобы ожидать отправки в Москву, тайно бежало из города. «И посланцы Дега Табунов с товарищи, умысля воровски, пристава и сторожа запоили и ис Томсково збежали» ⁸. Степан Бобарыкин должен был потребовать у Лубсан-тайджи, чтобы он «Дегу Табунова с товарыщи велел сыскать, а сыскав за их воровство дал бы им наказание» ⁹.

Русский посол точно выполнил поручение, в первый же день приема изложив его согласно данной ему наказной памяти. В ответ на запрос Лубсан-тайджи отвечал, что действительно Дега «с товарыщи» бежал из Томска. Он объяснил также, что побег был вызван страхом: к Дега приходил служилый человек Васька Шумилов и угрожал ему, что «хотят их (т. е. монгольских послов. — Н. Ш.) свесть в Тоболеск и тут в Тоболеске их задержат» ¹⁰. Испугавшись угроз, послы тайно бежали. Лубсан-тайджи был оскорблен подобным отношением к своему посольству и заявил Бобарыкину, что желает выяснить создавшееся положение, для чего отправляет в Москву специального посла Ачита-бакши. Бобарыкин в статейном списке очень точно передал заявление Лубсан-тайлжи о том, что «как де мои Лобзяновы ¹¹ посланцы в Томской приедут и великий государь велел бы моих посланцов с тем с Ваською Шумиловым дати очьную ставку и про такое дело сыскать подлинно чья ложь и чья правда, и буде он Васька виноват и в том де волен великий государь, а будет де мои Лобзяновы посланцы виноваты перед великим государем и я, Лобзян, велю казнить, да он же Лобзян-Саин-контанчи говорил как де были мои Лобзяновы посланцы Дега Табунов с товарыщи в Томском городе на посольстве и сын боярской Степан Греченин моим Лобзяновым посланцом говорил такие речи, что де вы просите у великого государя подарков много, а против де тово вашему князю Саин-контанчи отдарить великому государю будет ли чем» ¹².

Но, кроме этой цели — выяснения создавшегося положения, Лубсан-тайджи имел и другую, значения которой нельзя преуменьшать. Известно, что русские посольства, состоявшие в основном из сибирских казаков, привозили в Монголию различные товары и успешно вели там торговлю. Алтын-ханы были заинтересованы в этой торговле, и потому Лубсан-тайджи добивался возобновления частых приездов русских посольств для установления торгового обмена. Эти соображения, обусловившие отправление посольства 1661 г., отразились в письме, которое глава посольства Ачиту-бакши должен был вручить царю в Москве. Ачиту-бакши вместе со Степаном Бобарыкиным благополучно доехал до Томска, [278] был принят воеводой Бутурлиным. Последний в своей отписке в Москву сообщал, что монгольские послы «сказали у себя к великому государю Лобзеново письмо, а о чем бы то письмо к царскому величеству с ними прислано, того они не ведают и опричь того письма речью с ними ни о чем ненаказано» ¹³. Лубсан-тайджи, по-видимому, хотел вести переговоры непосредственно с Москвой, минуя юрисдикцию томского воеводы, которому он после «побега» своих посланцев не очень-то доверял. Монгольские послы были отправлены в Москву, куда прибыли только 6 июня 1662 г. ¹⁴. После посещения Посольского приказа они почти полтора месяца ждали царского приема ¹⁵.

В материалах Сибирского приказа сохранился не только подлинник монгольского письма 1661 г., но и его русский перевод, датированный 16 июля 1682 г. ¹⁶. Сличение текста письма и перевода позволяет предположить, что переведено было не письмо, а речь посла, так как содержит сведения, которых в монгольском тексте нет. Да и порядок изложения в переводе насколько другой, чем в монгольском письме. Перевод написан очень небрежно, с большим количеством описок. По-видимому, это черновик записи речи посла, так как имеются вставки, сделанные другим почерком (указан, например, более подробно титул царя). Совершенно не отражен в переводе надменный тон письма; наоборот, он смягчен, в текст введены почтительные выражения («царское величество», «великий государь»), которых нет в монгольском подлиннике. Подобное искажение монгольского текста было, очевидно, обычным для переводчиков, не смевших переводить слишком прямолинейные выражения подлинников ¹⁷.

Можно предположить, что в Посольском приказе в 1661-1662 гг. еще не было штатного переводчика с монгольских языков, а были только толмачи. Сведения о штатном переводчике дошли до нас лишь в материалах 1679 г., когда из Тобольска в Москву в Посольский приказ был переведен Павел Иванович Кульвинский, знаток не только монгольского и калмыцкого, но даже тибетского языков ¹⁸. За несколько лет до П. Кульвинского в Москву был приглашен в приказ Казанского дворца переводчик с калмыцкого языка Петр Иванов ¹⁹.

Как бы ни был сделан перевод письма толмачами Посольского приказа, он представляет определенный интерес, и мы приводим его здесь полностью. Этот черновик был кем-то отредактирован. Добавленные при этом слова мы заключаем в квадратные скобки, а зачеркнутые — в круглые.

|л. 75.| Перевод с листа, что писал к великому государю мугалской царевич с посланцы своими с Ачилку бакшею с товарищи в нынешнем во 170, июля в 16 день Саин-контаича белому царю великому князю [государю и великому] Алексею Михайловичу [всеа великия и малыя и белыя Росии самодержцу] и великому государю царевицю и [279] великому князю Алексею Алексеевичу всея великия и малыя и белыя Росии самодержцу поздравленье блаженныя памети при отце вашем при великом государя [и царского величества] с отцом нашим ссылка и дружба была и ныне мы вспомне предков наших дружбу и ссылку послали [было] к вам великому государю послов своих, а наперед сяго Дега Табуна да Серен Чечина с товарыщы осьми человек и те наши послы ис Томского збежали, потому что томской конной казак Василей их застращал быть де вам в |л 76.| Тоболском посажалным в турьме и вам бы великому государю велел про то сыскать чия вина явна будет, аще ли будет моих послов вина и я при ваших послех велу их казнить смертью, а Томской воевода меня обесчестил, посолом нашим говорил, много до у великого государя нашего просите, чем ому великому государю против того воздадети, а те рече говорил послом нашим Степан Греченин воеводским словом нивис воевода с ним приказывал нивис сам о сабою говорил а при претках ваших и наших на обе стороны торговыя люди с товары ходили повольно безо всякия зацепки у нас у великого государя всяго премного, потому что вам великому государю белому царю и великому князю Алею Михайловичи) от бога всея дароватно, а нам от бога дано мало, наша мочь нам ведомо, а бесчесть[ит] было нас не дле чаво и мы о том просим праведно по сыску как вы великий государь укажите, а я вашому повелению паслушен и рад нами, своими людьми вам государю помогать готов.

|л. 77.| Без даров к вам великому государю послать послов своих было непригоже и я послал к вам великому государю вдарех бар[с], да барс, да рысь, да шесть соболей, а послали посла Ачита-бакшу с товарыщом наскоре и вам бы великому государю пожаловать послов моих велеть отпустить, незадержав, патому мож бог благоденствия вашого» ²⁰.

Письмо Лубсан-тайджи было вручено царю при приеме послов как «челобитье мугалского царевича», согласно терминологии того времени. С ответом на речи монгольских послов выступил думный дьяк Ларион Лопухин, который произнес следующее:

«Послы Ачюта (т. е. Ачиту. — Н. Ш.) да Тума!

Великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа великия и малыя и белыя Росии самодержец и многих государств и земель восточных и западных и северных отчичь и дедичь и наследник и государь и обладатель велел вам говорити. Подал есте нам великому государю нашему царскому величеству мугалского царевича Лобзяна грамоту. И мы великий государь наше царское величество тое грамоту велели у вас принять и велели перовесть и выслушаем по которым делех к нам великому государю царевич Лобзян писал и вы послы били челом. И мы великий государь на те дела велели вам ответ учинить нашим приказным людем тем временем» ²¹.

Жалоба Лубсан-тайджи на оскорбительные речи «томского сына боярского» Степана Греченина и угрозы стрельца Василия Шумилова не была оставлена без внимания. В Томск отправили царский указ с инструкцией [280] «розыскать подлинно сыну боярскому и казаку пред приказною избою при оно (т. е. Лубсан-тайджи. — Н. Ш.) пославцех учинить жестокое наказание — бить кнутом» ²². Подобного рода распоряжение свидетельствует о том, что московское правительство стремилось проводить в Сибири политику дружественных отношений с монгольскими соседями и строго карало тех, кто нарушал ее. Московское государство, сосредоточив свои силы в основном на западных границах, на востоке было вынуждено поддерживать миролюбивые отношения с соседями.

При отъезде из Москвы монгольское посольство было щедро одарено. Стоимость отправленных к Лубсан-тайджи подарков в несколько раз превышала стоимость полученных от него даров. Оценщики Казенного двора оценили дары Лубсан-тайджи в «13 рублев 30 алтын 2 деньги» серебром (87 руб. на медные деньги). Послано же ему было подарков с Ачиту-бакши «на сто рублев на серебряные деньги» ²³. Сделали это для того, чтобы «как приговорили бояре, Лоузана тайшу похвалить, что он ищет государевой милости» ²⁴, иначе говоря, в целях установления и поддержания с ним добрососедских отношений.

Посольство Ачиту-бакши еще находилось в пути, когда из Томска по указу Москвы было отправлено к Лубсан-тайджи еще одно русское посольство. Русское правительство настаивало на выяснении вопроса о шерти Алтын-хана. Получив весной 1662 г. государев указ об отправлении посольства, томские воеводы И. В. Бутурлин и П. П. Поводов послали в Монголию «сына боярского» Петра Лаврова в сопровождении восьми казаков. В своем статейном списке П. Лавров называет имена пяти человек, но в другом месте говорит о восьми. Мы отмечаем это как будто незначительное обстоятельство потому, что оно нашло отражение во втором дошедшем до нас письме Лубсан-тайджи по поводу посольства Лаврова.

Выйдя из Томска 13 мая, Петр Лавров «с товарищи» только в начале августа добрался до реки Кемчик, где кочевал Лубсан-тайджи. Но еще не дойдя до ставки монгольского князя, посольство подверглось нападению. Петр Лавров рассказывает об этом так: «И августа в 4 день наехали нас, алганутцково царя ясактухановы воинские люди и нас взяли в полон, и наказную память, и животы наши взяли и нас ограбили, держали нас день да ночь и на завтрее нас отпустили нагих, меня Петра с товарыщи шти человек, дали нам по жеребенку, а товарищей наших двух человек Стеньку Замятина, да Кирюшку Микитина убиты ль они, или взяты в полон, тово мы неведаем» ²⁵.

Подобного случая еще не бывало в истории русских посольств к Алтын-ханам. Лавров подчеркивает, что нападали не люди Алтын-хана, а «альганутцково царя ясактухановы воинские люди», что легко расшифровывается как «воины» рода олхунут, подвластные Дзасакту-хану. Старинное слово «олхунут» («алганут» в твердом произношении) сохранилось и в XVII в., потеряв, однако, свое прежнее значение племенного названия.

Известно, что между Лубсан-тайджи и Дзасакту-ханом издавна существовали натянутые отношения, которые особенно обострились после смерти Дзасакту-хана Норбо в 1661 г. ²⁶. В начавшейся между наследниками борьбе за ханский престол активное участие принял Лубсан-тайджи. [281]

Его вмешательство было настолько значительным, что оно отмечено в монгольских летописях как «раздор и смута» Лубсана ²⁷. В ходе ожесточенной феодальной борьбы подверглись разорению не только кочевья Дзасакту-хана, по и владения Лубсан-тайджи, на территорию которых вторгались враждебные отряды.

Один из таких отрядов напал на русское посольство. Ограбленные послы через три дня добрались до ставки Лубсан-тайджи, где и были им приняты.

П. Лавров изложил причину своего приезда: «... чтобы ты Лоджан помнил на чем великим государем отец твои Алтын царь и ты Лоджан шертовал и шерть бы свою не нарушал» ²⁸. Лубсан-тайджи заявил, что отправляет вместе с П. Лавровым в Москву своих послов «с листом», в котором и содержится его ответ. Именно этот «лист» и является вторым дошедшим до нас письмом Лубсан-тайджи.

Монгольский феодал постарался снабдить ограбленных послов всем необходимым: «... дал им всем по тулупу да девять лошедей и корм и подводы дал же» ²⁹. П. Лавров в сопровождении монгольского посла Урана «с товарищи» отправился обратно в Томск, куда и прибыл 8 октября 1662 г.

Судьба одного из служилых людей, взятых в плен воинами Дзасакту-хана, впоследствии выяснилась. Сибирский казак сначала был домашним рабом у какого-то мелкого князя, который затем продал или подарил его другому. Там раба-казака увидел некий «кутухта», который добился освобождения пленника. Вернувшись из плена, казак подал в Томске челобитную, рассказав в ней о своих злоключениях в Монголии ³⁰.

Приехавшее в Томск очередное монгольское посольство было, согласно обычаю, принято воеводами. Посол Уран предъявил дары и письмо, которое «перевесть было некому», ибо «в Томском переводчиков мугалского письма нет» ³¹. Воевода задержал монгольского посла в Томске, так как ждал из Москвы разрешения отправить его дальше. Только в июне 1663 г. послы приехали в Москву и были «на разговоре» в Посольском приказе.

Сохранилось подробное описание приема послов в Посольском приказе ³², а также «память» о порядке приема их царем 13 июля 1663 г. ³³. Торжественный прием почти ничем но отличался от приема предыдущего посольства. Он проводился по установленному церемониалу, для чего каждый раз выписывалась особая «память» о том, как проходили приемы «мугалских и калмацких посольств» в прежние годы. Из подобных памятных записей, кстати сказать, можно получить сведения и о тех посольствах, документы которых не дошли до нас.

В «памятях» определенный интерес представляют записи «разговоров» в Посольском приказе. На этот раз посол Уран изложил подробно цель своего приезда, которая состояла в том, чтобы просить московского царя оказать помощь Лубсан-тайджи в борьбе с Дзасакту-ханом. Уран объяснил, что Лубсан-тайджи вел войну с семью кочевыми государствами «и бой был у них с утра до вечера и как де царю их стали те неприятели ево невмочь, поворотился в свое кочевье назад.... и чтоб царское величество пожаловал бы ратных людей конных [282] сколько ему великому государю будет извесно, а царь де их Лаузан-хон-тайши буде царьского величества пожалует ево ратными людьми и он де тех своих неприятелев всех, которые кочюют и до китайсково государства, приведет под царьскую высокую руку» ³⁴. При этом посол изложил и содержание письма, которое было кратко и далеко не полно записано с его слов и содержало главным образом просьбу о помощи, но в нем также был объяснен случай с ограблением русских послов. Последнее обстоятельство, однако, не нашло отражения в записанных «с речей» переводах.

Просьба о помощи была обойдена молчанием, так как русское правительство не собиралось вмешиваться во внутренние дела монгольских князей. Дело ограничилось посылкой подарков, на этот раз очень скромных: «две половинки сукна аглинского красного, да четыре достакана оловянных» ³⁵.

Монгольские послы прожили в Москве несколько месяцев и только в октябре отправились в обратный путь, причем приставу посольства был дан наказ смотреть, чтобы «заповедных товаров никаких покупать им нигде не давать» ³⁶. Фактически это было запрещение приобретать огнестрельное оружие и всякие воинские припасы.

Такова история монгольских посольств, привезших интересующие нас письма.

Оба письма написаны на бумаге, полученной от русских. Известно, что русские послы привозили в Монголию для продажи также и бумагу, которая ценилась довольно высоко. Так, подьячий из посольства 1634 г. Дружина Огарков требовал за лист бумаги хвост соболя ³⁷. Монголы были заинтересованы в торговле бумагой, о чем свидетельствует отправление Алтын-ханом в 1646 г. в Томск особого гонца для ее покупки ³⁸. Производство бумаги в Московской Руси в середине XVII в. еще только налаживалось. В Монголию, по-видимому, шла бумага, производимая, на русских бумажных мельницах, сданных на оброк голландцам. На одном из писем Лубсан-тайджи — втором письме — имеются водяные знаки, близкие по рисунку к голландским бумажным водяным знакам ³⁹.

На обоих письмах имеются оттиски печатей, что представляет некоторый интерес для изучения монгольской сигиллографии. У Лубсан-тайджи было по меньшей мере две печати: одна большая, оттиски которой сделаны парадной красной краской, вторая — поменьше и печаталась черной краской. На письме 1661 г. оттиснута большая квадратная красная печать (7,5 х 7,5 см) с монгольской надписью: «Sayin oyu — tu sajin — i sakigеi — yin tamag — a» — «печать охранителя славной, мудрой религии», что является монгольским переводом тибетского имени Лубсан-тайджи. На втором письме имеется оттиск малой печати с надписью шрифтом галик.

В заключение следует отметить, что язык приведенных ниже писем Лубсан-тайджи представляет собой смешение разговорных форм с письменными оборотами. В этом состоит ценность публикуемых документов. Особенно интересно первое письмо, в котором имеется несколько образцов коротких фраз прямой речи, отражающих, несомненно, разговорную речь монголов XVII в.

Комментарии

1 См. статью «Алтын-ханы западной Монголии в XVII в.» в сб. «Советское востоковедение», т. VI, 1949, стр. 383-395.

2 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 455. См. также В. Л. Котвич, Русские архивные документы по сношению с ойратами в XVII и XVIII ее. «Известия Росс. Академии наук», 119, стр. 1200.

3 Письма сохранились в ЦГАДА, в фонде Сибирского приказа, ф. 214. — Первое письмо — в столбце 614, в котором подобраны материалы о посольствах Степана Греченина и Степана Бобарыкина. Второе письмо хранится в столбце 1469, содержащем документы о посольстве Петра Лаврова.

4 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 614, л. 80.

5 «Советское востоковедение», т. VI, 1946, стр. 389.

6 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 614, л. 23.

7 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 1469, лл. 43-48.

8 Там же, стлб. 614, л. 42.

9 Там же.

10 Там же, л. 15.

11 В русских документах Лубсан-тайджи часто именуется «Лобзян».

12 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 614, лл. 45-46, Статейный список Степана Бобарыкина.

13 Там же л. 4.

14 Там же.

15 Там же, лл. 43-45.

16 Там же, лл. 75-77.

17 См., например, перевод П. Кульвинским письма от Тушету-хана. Переводчик в конце даже делает приписку, что письмо составлено в «темных» выражениях («на писано в ыных местах речь скрытая загадками»), которые «перевесть не мочно», хотя сохранившийся подлинник написан простым и ясным языком (ЦГАДА, ф. 126, 1675, л. 13).

18 С. А. Белокуров, О Посольском приказе (М., 1906), стр. 147-150.

19 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 623, л. 545.

20 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 614, лл. 75-77.

21 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 614, л. 83. Столбец рукописи ветхий, реставрирован после использования его автором.

22 Там же, стлб. 1469, л. 45.

23 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 614, л. 46.

24 Там же.

25 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 1469, л. 6, Статейный список Петра Лаврова.

26 А. М. Позднеев, Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихе», СПб., 1883, стр. 168.

27 Там же, стр. 59, 60.

28 ЦГАДА, ф. 214, стлб. 1469, л. 7.

29 Там же.

30 Там же, стлб. 646, л. 17. «Кутухта» был братом Лубсан-Тайджи.

31 Там же, стлб. 1469, л. 5.

32 Там же, лл. 23-27.

33 Там же, лл. 30-35.

34 Там же, л. 25.

35 Там же, л. 71.

36 Там же, л. 72.

37 Там же, л. 74.

38 Там же, стлб. 455, л. 682.

39 Л. В. Черепнин, Русская палеография, М., 1956, табл. 93.