МОНГОЛЬСКАЯ НАДПИСЬ НА ПАМЯТНИКЕ КНЯЗЯ ИСУНКЕ, ПЛЕМЯННИКА ЧИНГИС-ХАНА, объясненная Дорджи-Банзаровым, Членом-корреспондентом Археологического Общества; с предисловием П. С. Савельева, с приложением снимка с надписи. Спб. 1851. стр. 47, в 8-ю д.

Восточная археология — одна из тех специальностей, которая не только у нас, но и во всей Европе, имеет мало ценителей, и открытия по этой части ускользают от внимания современной критики, делаясь известными не редко только через десятки лет после того, как они сделаны. Перед нами лежит книжка, заключающая в себе одно из примечательнейших археологических исследований; а мы доселе не встречали нигде даже простого извещения о выходе ее в свет, — извещения, какими наши журналы, имеющие притязание на полноту своей библиографической хроники, удостаивают даже Сонники и Поваренные книги!

Чтобы оценить труд г. Банзарова, надобно самому быть знатоком восточных языков и древностей. Не принадлежа к числу таких знатоков, мы ограничимся скромною долею референтов, тем более, что понимание вопроса чрезвычайно облегчает нам предисловие г. Савельева к исследованию о надписи. Заметим [55] вообще, что издание этого исследования облечено в строгие формы науки и удовлетворяет всем требованиям ученой критики. В предисловии г. Савельев сообщает историю исследуемого памятника и попыток объяснить надпись. Затем, г. Банзаров представляет объяснение труднейших слов надписи, сопровождая свои исследования многочисленными филологическими примерами, и восстановляет надпись вполне.

Монгольская надпись, объясненная ныне г. Банзаровым, есть та знаменитая надпись, о которой лет пятнадцать тому спорили академик Шмидт и О. Иакинф. Она хранится ныне в Азиатском музее Петербургской Академии Наук.

Особенная важность этой надписи заключается в том, что это — древнейший, доселе известный памятник письменности Монголов.

Первые обстоятельные известия о нахождении этого памятника сообщил почтенный Г. И. Спасский, в Сибирском Вестнике 1818 г. Памятник состоит из гранитной плиты в 2 аршина 13 вершк. длины и 15 вершков ширины. Первоначально стоял он при речке Кыркыре, близ китайской границы; оттуда перевезен был в Нерчинский завод, и наконец — в Петербург.

Первые попытки в чтении надписи сделаны были сибирскими толмачами и ламами, еще во время нахождения там памятника. Они без труда разобрали некоторые слова, которые не представляли затруднения, именно:

.... Чингис-Хан.... последуя временам.... все монгольские народы»....

Г. Ванчиков, учитель монгольского языка в Кяхте, разобрал еще несколько слов; но, к сожалению, непонятые архаизмы он перевел гадательно. Надпись переведена им вполне так:

«Когда Чингис-Хан соизволил овладеть сартольским народом и присоединить к древнему становищу всего монгольского народа, находящиеся вообще по Онону побеждены тремя стами тридцатью пятью посланными».

Г. Шмидт, когда памятник привезен был в С. Петербург, составил новый перевод надписи и поместил его в Записках Академии Наук. Вот его перевод:

«От Чингис-Хана, когда он, покорив сартагольский народ, воротился и положил конец вражде от прежних времен всех монгольских народов, всем трем стам тридцати пяти Elje (демонам).... в знак изгнания». [56]

Наконец г. Банзаров представляет следующий перевод, простой и ясный, с объяснением всех слов, затруднявших прежних переводчиков:

«Когда Чингис-Хан, после нашествия на народ Сартагул (Хивинцев), возвратился, и люди всех монгольских поколений собрались в Буга-Сучигае, — то Исунке получил в удел триста тридцать пять воинов хонгодарских».

«Сравнив с этим переводом два прежние, кяхтинского учителя и петербургского академика, (замечает г. Савельев), читатель увидит, что оба они равно далеки от истины, а в отношении здравого смысла кяхтинский перевода, далеко превосходит петербургский, который заставляет могучего Чингис-Хана ставить монумент в честь 335 демонов!! Мы бы не упомянули об этом обстоятельстве, если бы сам Шмидт не назвал перевода Ванчикова «бессмыслием» и «вздорною болтовнею сумасшедшего», а свой — «имеющим логический смысл». Это сравнение обоих переводов напоминает полемику, которую желательно бы забыть, для чести ученой литературы: увидев перевод г. Ванчикова, бывший сарептский толмач, почитавший себя тогда монополистом по монгольской части, вооружился против почтенного О. Иакинфа, которому произвольно приписал перевод, и наговорил ему печатию незаслуженные неприятности. О. Иакинф отвечал с достоинством и скромностию ученого, а председатель комитета об устройстве выставки печатию подтвердил свидетельство знаменитого нашего синолога о непричастии его к новому переводу надписи».

Смысл надписи выходит очень простой: Исунке, племянник Чингис-Хана, получил от своего знаменитого дяди небольшой отряд, и для увековечения этой милости поставила, памятник. В историческом отношении надпись замечательна, как древнейший образчик монгольской письменности, и как выражение того памятного в истории Азии и Европы момента, когда Чингис-Хан, на хурилтае (сейме), раздавал царства и уделы своим потомкам, и тем надолго решил судьбы многих стран и народов, в том числе и России. — Р.

Текст воспроизведен по изданию: Монгольская надпись на памятнике князя Исунке, племянника Чингис-хана // Москвитянин, № 14. 1852

© текст - Р. 1852
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Москвитянин. 1852