-

АЛТАН-ТОБЧИ

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЦАРЕЙ

После этого Алак-Тэмур-Джансанг из западной Джунгарии и Хатун-Тэмур из восточной (Джунгарии) сказала Эсэну-тайджи, чтобы он принял титул хана, а звание тайджи отдал им. Эсэн на это отвечал: «титул тайджи я отдал своему сыну», и не согласился. Они сказали ему: «храбростью Алак-Тэмура, решительностью (силою воли) Хатун-Тэмура и хитростью Абдар-Сэцэна ты завладел правлением Ойратов и Монголов и воссел на ханский престол; разве собственною своею силою ты все это сделал?» Потом, собрав войско, напали они на Эсэна, который успел спастись бегством; жены же его, дети, скот и сокровища достались им в добычу. — Эсэн-тайджи, скитаясь пешком, зашел однажды в юрту жены Сурсана (которого он убил) и пил кислое молоко. Когда он вошел, жена Сурсана заметила, что походка у этого человека, как у злого Эсэна, который ходит, переваливаясь с боку на бок На это сын ее сказал: «как можно такому человеку дойти до этого состоянии!» — «Впрочем, говорят, что Эсэн-тайджи в разрыве со своими, потому очень немудрено, что это он; нужно хорошенько следить за ним, как бы это (был) Эсэн», сказала мать. Когда к ней снова пришел Эсэн, его узнали и схватили, и Богон, сын [173] Сурсана, убил его. Богон был старший из девяти братьев (сыновей Сурсана).

Во время пребывание в услужении у дзуншебутского Эсэя-Сами, Джинтэй-хана переименовали в Мохор Суса и женили его на женщине Моло-Джахату. В это время в народе не было ни падежа скота, ни голода; но с появлением Джинтэй-хана явилась мор и голод, а хозяин его не приписывал этой перемены его прибытию. Из тела Джинтэй-хана, когда он спал, выходили луча. Он написал письмо, которым уведомлял, что он здесь, и спрятавши его в овчинную шерсть, отправил Китайцам, которые, прочитав его, отправила к Ойратам письмо такого содержания: «нашего хана вы держите для домашней прислуги; это не годится; возвратите его нам». Шесть тысяч улгэтских учиэтов препроводила Джинтэй-хана, за что получила дайду; за услуги Джонло-хану, они получали 300 дайду, а за услугу, оказанную Джинтэй-хану, получили 300 дайду; таким образом составилось 600 дайду улгэтских учиэтов. Некоторые говорят, когда Монголы провожали Джинтэй-хана, то 300 дайду отложились; а как Монголы в это время жили в несогласии, то и не могли возвратит их.

Пользуясь этим случаем, 6000 улгэтских учиэтов погналась за ними и завладели 300 дайду. Говорят, что Монголы оставили у себя сына Джинтэй-хана, рожденного от жены Моло-Джахату, на которой он женился в Монголии; от его потомства (т. е. сына ее) произошел асутский Тальби-Табунанг ⁸⁷.

После этого вступал на престол Махагурки-хан, который умер в год курицы, не оставив детей. [174]

Цэбдэн убил Тайсунг-хана, а сына его, Молона-тайджи, оставил, потому что он быть ему внук (джигэ). Потом Цэбдэн отправил Молона-хана на границу великого народа с кэмжигутским Тагатур-Тайбуем и хорлотским Хобчир-Мулатаем, которые и представили его Мулихай-Унгу: Когда унигутские вельможи доложили Мулихай-Унгу, что правление великого народа замедлилось ⁸⁸ и чтобы он воссел на престол, то Мулихай-Унг отвечал: «разве нет никого из потомков хана (т. е. Чингиса)? мое тело не годится для потомства» (т. е. неприлично мне вступить на престол), и не согласился. Посадив хана на свою лошадь куйсуту-гуа и укрепив на шапке его золотой шарик ⁸⁹, Мулихай-Унг возвел на престол семилетнего Молона, в год курицы. Прежде бывшие в милости, Мункэ-Хата и Буха, желая поссорить (Мулихая с ханом), ложно донесли, что будто Мулихай-Унг, подозревая хана в связи с своею женою Самади, злоумышляет против него, а потому-де мы заранее отправимся с войском против него (Мулихая), и они отправились с войском. Один воин хана известил об этом Мулихай-Унга ойратского. Мулихай не поверил ему; но когда заметил пыль от войска, то собрал свое войско и, сделав возлияние тенгриям ⁹⁰ произнес: «горние отцы-тэнгрии! будьте свидетелями. Чингис-хаган! да будет тебе известен поступок его (Молон-хана). Я твоим потомкам сделал добро, но они замышляют зло против меня». С 300 воинов сам Мулихай-Унг спрятался, а младшего брата своего [175] Монгол-Дзаргучия с прочими тремя братьями отправил против Молон-хана, которого они и поймали в бою. Молон-хан умер от руки Мулихай-Унга, в год собаки. В этом сражении был захвачен живым Баян-Урмэгэри, сын Бурбака, которого вельможи хотели убить; но Мулихай-Унг не согласился и сказал: «он был хорошим предводителем передовых войск Молон-хана, разве не может быт предводителем такого же войска у нас?» Когда выпустили его, он очертил ножем, имеющим рукоятку из желтого рога, круги около трупа хана, и похоронил его ⁹¹. Жена Молон-хана, Мунгултэй плакала о муже своем, причитывая: «о, Мункэ-Хата и Буха! вы меня разлучили с моим ханом, повелителем своего народа; вы разрушили дорогое великое правление мое; вы мена разъединили с моим ханом, владыкою всего народа; вы уничтожили мое правление, уже основанное (на прочной основе)». У Молон-хана не осталось детей. Когда у Молон-хана и Абкарчин-Джинона, было отнято правление Ойратами и Цэбдэном, младший брат Мандухули, от второй его матери, кочевал в это время на месте, называемом Исудун-Зогон и тем спасся (он от Цэбдэна). После Молон-хана возведен был на ханский престол этот Мандухули-хан на месте, называемом Хасарантай-Зон, в год овцы. У него было две жены, Мантухаи и Екэ-Хабарту-Дзунгэн. Отцом первой был тумутский Тэмур-Джинсон из рода Ингигут, отцом второй ойратский тайша-Бэгэрсун. [176] Говорят, что хан не разделял супружеского ложа с Ека-Хабарту-Дзунгэн по причине болезни своей. Мандухули скончался в год свиньи; он похоронен на месте, называемом Магу-Ундур.

В то время, когда Ойратами была похищена власть над Монголами, сын хорчинского Шигустэй-Багатура, ноян Болот-Унт откочевал на Онон. Узнав о смерти Молон-хана, он сел на свою прекрасную соловую лошадь в отправился с войском отмстить Мулихай-Унгу за смерть его. Мулихай-Унг, известясь об этом, обратился в бегство. «Нашим предком был Исукэй-багатур», говорил ноян Болот, «и нашей прабабкой Угулэн-Экэ; от них произошли Тэмучин, Хасар, Хадзуху, Учукэн — все мы из одной утробы. От другой прабабки Сучукэн произошли Бэктэр и Бэлгатай; Богдо-Эдзэн с предком нашим Хасаром вместе убили Бэктэра; в отмщение за это теперь убили Молон-хана. Хотя у нашего хана не осталось наследников, но разве я не потомок Хасара? Я отправлюсь за ним (Мулихай-Унгом)». Сказав это, ноян Болот отправился с места Олхойн-Кири, и нагнал Мулихай-Унга, убил братьев его и детей, всех семерых, и возвратил стальной шлем с прорезными золотыми украшениями, потерянный со смертию Молон-хана. Так как на этом месте были отрублены головы семерым, начиная с Дзаргучия, то это место получило название Дологодун-Тологой (головы семерых). — Мулихай-Унг, севши на светлокоурую лошадь и, привязав на тороках свой яргак из шкуры хубилай-тарбагана, убежал в Хункуй-Дзабуган, где поставил шалаш из золотарника (кустарника) и питался овчиной. В таком жалком положении здесь он умер. Вот каким образом потомок Хасара принес пользу потомкам хана (Чингиса)! [177]

После этого жена Кагурцак-тайджия, отнятая Ойратами, родила. Эсэн-тайджи сказал Абу-Бурки-тайдуну: «если родилась дочь, вычеши голову (не убивай); если родился мальчик, вычеши ему внутренность (убей)». Бэгэдзи, узнав о прибытии посла, прижала к заду детородный уд этого мальчика и заставила его мочиться, как девочку. Посланный видел это, и доложил Эсэну-тайджи, что новорожденный — девочка. После ухода посла Бэгэдзи спрятала своего ребенка, а вместо него положила в люльку девочку кормилицы из цахарского поколения, Холботова рода, бывшей в это время у нее служанкой, и таким образом обманула послов. Прежний посланные еще раз приходил, снимал люльку, рассматривал ребенка и, убедившись, что ребенок девочка, доложил об этом Эсэну. — Угэтэй-багатур ойратский, будучи недоволен своим нояном (Эсэном), однажды сказал: «я тринадцать раз был главнокомандующим войсками, но не видал никакой милости, хотя и оказал столько заслуг». Друг его Элиэ-Нагуца на это сказал ему: «если ты желаешь быть в уважении, препроводи в Монголию новорожденного сына Бэгэдзи, жены Кагурцак-тайджия; ты будешь кистью ⁹² 60,000 Монголов. Татарский Токи-багатур, за которым была сестра Угэтэй-багатура, украл ребенка и представил Угатэю. Угэтэй-Тайбу, сын ойратского Ой-модона, хонгирутский Ислай-Тайбу, хорчинский Болой-тайши и сартагульский Баянтай-Халгаху — все четверо отправились с этим ребенком в Монголию, о чем ойратские погонщики доложили Эсэн-тайджию. Эсэн-тайджи сошел с своей прекрасной гнедой лошади — аба-бурки, и отдал ее Элиэ-Нагуцу, которому ойратские нояны, бывшие пря этом, сказали: «если [178] приведешь «того ребенка, подучишь начальство над табуном и несколькими юртами соседей». Когда Элиэ-Нагуца догнал их, они разбежались и оставили ребенка. Элиэ-Нагуца концом своего лука зацепил за ремень люльки и, догнав разбежавшихся, отдал им ребенка и сказал: «зачем вы разбежались и оставили ребенка?» Началась перестрелка, но Нагуца не собирал своих стрел; наконец прибыли и отставшие его товарищи, которым Нагуца сказал: «я, увидав, что все моя стрелы были выпущены, и убедившись в невозможности биться с ними, отстал». Когда это он говорил, то четверо провожатых взяли ребенка и понесли к урянхайскому Хутухту-Шигустэю, который и воспитал его. Когда Болхо-Джинанг пришел в возраст, Хутухту-Шигустэй отдал за него дочь свою — Шигуши-Шихэр. После того Баян Мунху-Болхо-Джинанг возведен на ханский престол в год свиньи.

Вот еще добавочная статья. Мандухули-хан и Болхо-Джинанг-хан имели в виду овладеть Джургуа-тумэнем. Хонголи между тем пострекал Мандухули-хана, говоря ему: «твой брат, Болхо-Джинанг, имеет намерение похитить у тебя царицу Екэ-Хабарту-Дзунгэн». Мандухули-хан не поверил его словам, и чтобы удостовериться в сказанном Хонголием, отправил в брату своему Болхо-Джинангу послов». Этот же самый Хонголи опять повторил тоже хану, а Болхо-Джинанга между тем известил о следующем: «против тебя злоумышляет брать твой; боясь, чтобы ты не сравнился с ним во власти; если теперь не поверишь мне, то поверишь тогда, когда твой брат пришлет к тебе послов». Мандухули-хан послал к своему брату двух послов, чтоб объясниться с ним. Джинанг, увидав их, уверился в словах Хонголи и сказал про себя: «да, он действительно замышляет зло», а потому и не [179] дал ответа послам. Послы возвратились и доложили хану, что брат его Джинанг не сказал им на одного хорошего слова. Хан подумал: видно, он завышает против меня зло, и сказал: «я человек нездоровый и не имею детей; по смерти моей все царицы, жены мои, сноха и весь народ достанутся ему». Рассердившись на Джинанга, что он рано помышляет (о царстве), он собрал войско и хотел напасть на него в расплох. Но Джинанг узнал об этом и убежал к сестре своей — Богурул-Гунджи, которая, желая узнать о намерениях Бэгэрсун-тайшия, нарочно послала двух сыновей своих, Нэмэгуцэка и Бакбая, спросить его: «если явится один из них (Мандухули или Джинанг), то примет ли он?» — «Если явится кто-нибудь из них, то я съем их мясо и выпью кровь», отвечал Бэгэрсун, и взъерошив свои волосы и растопырив ноздри, сел на корточки. Бэхэрсун-тайши ушел на охоту, Нэмэгуцэк и Бакбай, не отправившиеся с ним, выпустили Джинанга. Бэгэрсун-тайджи узнал об этом на охоте и прислал человека спросить у Гунджи, где его соловая лошадь в путах. Гунджи отвечала: «конечно, она убежала в свою землю; разве есть враги между твоими близкими родственниками, разве есть неприятели между твоими друзьями?» ⁹³

Когда Бэгэрсун прибыл с охоты, Гунджи призвала своих двух сыновей и сказала ям: «я умру ранее, а потому и не увижу, но люди увидят, что потомки ваши будут в оковах» (т. е. отец ваш бесчеловечен).

Когда Болхо-Джинанг жил в земле Судай, то Даяк-хан отдан был для воспитания Хутагану от Шихэр-Тайху, потом балакчинскому Бахайю. В последствии напал ойратский Исмаил-тайджи на Джинанга и отнял у него [180] Шухэр-Тайху и женился на ней. Болго-Джинанг убежал в землю Борбоганскую вместе с Болотаем. Прибыв к народу, живущему на границе дзуншиебутской, он отправил Болотая осведомиться, а сам остался в степи. К Джинангу пришла сестра его Болотай и не допускала его (к народу); но он, будучи мучим жаждою, не мог вытерпеть и пошел в кочевье, где утолил жажду кислым молоком. Одна взрослая девица издали заметила его белую лошадь, подбитый беличьим мехом кафтан из материи макнука (шелковая материя с фигурами драконов), золотой пояс — и все. Когда Джинанг уже отправился, эта девица пошла к толпе народа, собравшегося у одной речки, и сказала им: «вот едет какой богатый завидный человек!» Пять человек из поколения Дзуншиебутов: Кэрэйэ, Цаган, Тэмур, Мункэ и Хара-Банди, нагнали Джинанга и спросили, что он за человек? Тот отвечал, что путешественник. Они потребовали у него золотой пояс, но он не отдал. Эти жестокосердые Дзуншиебуты схватили лошадь его за повод и убили Джинанга. Баян-Мунху-Джинанг скончался в год барса. Вот одно из преступлений Дзуншиебутов.

Когда Магухай воспитывал Даян-хагана, пришел в нему Тэмур-Хатак, сын Тулэгэри, из рода Тангутов, с следующими словами: «отдай этого ребенка хорошему человеку или мне»; но он не послушался. За тем Тэмур-Хатак сел на свою прекрасную рыжую лошадь, и отправился в семером с своими братьями, и отняли они ребенка. Даян-хаган был одержим битиги (завал), от которого жена Хатак-Тэмура вылечила его молоком белого верблюда ⁹⁴ и [181] составом из девяти дом ⁹⁵, которые втирались тремя серебряными чашками так, что они протерлись до дыр. От этого лечения выпало у него семь кусков болезней в виде водяного растения; тем он и вылечился. Это была одна из его мучительных (болезней).

После этого тангутский Тэмур-Хатак представал Даян-хагана царице Саин-хатун. Мантухай-Саин-хатун, в отмщение за прежних царей, отправила войска, состоящие из конницы и воинов на быках, против (Ойратов). Сама же, по прошествии трех дней после этого отправления, надев на волосы шибэргэл ⁹⁶, собрала свой народ, уже разбросанный, и взяв Саин-Даян-хагана, положенного в ящик, предводительствуя конницею, выступила при путеводительстве кэшиктэнского Олайдуна и напала на [182] Ойратов. Во время этой стычки с нее спала шапка и ремешком зацепилась к шее. Один из Ойратов заметив, что на ней нет шапки, спросил: «где она?», и с этими словами отдал ей свою. Царица с досадой приняла ее от него и, (пришпорив лошадь) напала на Тумэнь-Ойратов (40,000) на местечке, называемом Тасбурту, и на голову разбив их на месте Тэгэдунэ, получила много добычи. Таким образом покорила 6 тысяч Ойратов.

После этого ноян Булат харчинский предложил царице, что он сбережет унхали ⁹⁷ и покажет кочевье. На это Саин-хатун отвечала: «мы (всякий) можем ли наследовать имение хана и Хасара, потомок которого ты? Я не выйду за тебя замуж, когда есть потомок от хана, у которого дверь нельзя поднять, порог перешагнуть ⁹⁸». Она спросила об этом у Садай-Догуланга, и он одобрил ее. Об этом же она спрашивала Джя-хана-Аха-Менду урлутского, который отвечал, что еслиб она вышла за потомка Хасара, то проторила бы себе черную дорогу (несчастие) и лишилась бы всего народа, потеряла бы имя царицы; но если выйдет за царского потомка, то будет охраняема Хан-Тэнгриэм, будет управлять народом и прославит имя царицы; если же выйдет за человека, имеющего творог ⁹⁹, то проложит белую дорогу (счастие), сделается [183] повелительницею Цахаров и Тумэнев и приобретет неизмеримую славу. Саин-хатун сказала: «слова Аха справедливы, а Садай-Догуланга несправедливы», и вылила на голову его горячий чай. Затем она произнесла: «потомки хана малолетни; у народа нет главы; а вдова, потомок же Хасара взрослый», и с этими словами обула Даян-хагана в трех-подовшенные сапоги и налив вина в пеструю флажку, принадлежащую алакчигутскому Мунку, при возлиянии его (Тэнгриям) придворным вельможею Мангин-Ирагу, так произносила: «я приношу тебе (Тэнгрию) жертву на расстояния ¹⁰⁰, на котором нельзя различить масти гнедого коня; хотели выдать меня замуж за потомка Хасара, говора, что потомок хана малолетен, но я пришла к твоей яшмовой орде (дворцу); приношу тебе жертву на расстоянии, на котором нельзя различить масти пегой лошади; хотели выдать меня замуж за дальнего родственника, говоря, что потомок твой малолетен, но я пришла к твоему золотому дворцу, невзирая на свою жизнь (безбоязненно, без страха), говоря, что твоя широкая дверь легка, твой высокой порог узок; если выйду за Ноян-Булата-Уна, удержи меня своими длинными арканами, имеющими широкие петли; если Ноян-Булат-Ун возьмет меня за себя, говоря с пренебрежением о малолетстве твоего потомка, и его удержи своими арканами. Являлись (бывали) могущественные ханы мальчиками; после смерти (наследника) твоего если я выйду замуж без твоего позволения, да разлучусь с моим ханом, отцом. Прежние святые владыки были и мальчиками; после смерти [184] сына твоего если выйду замуж по своей воле, да буду наназываема царицею Иши ¹⁰¹». Потом она обращается к царице Иши: «ты, мать-царица Иши-хатун, если одобришь мои слова, то соблаговоли мне родить семь сыновей, которых бы я воспитывала в нижних полах (любимых, близких), соблаговоли мне родить одну девочку, которую бы воспитывала в наружных полах ¹⁰²; если соблаговолишь мае родить семерых, то я дам всем им имя Булат». Ноан-Булат-Ун, услышав эти слова царицы, отказался от прежнего своего намерения.

Даянг-хаган, будучи семи лет, упал в реку Хулугор, и был спасен Тэмуром аинским, из поколения тонгутского.

После этого Бату-Мункэ-Даянг-хаган, семи лет, соединен узами брака с Мантухай-Саин-хатун, в год свиньи, и в том же году воссел на престол. Мантухай-хатун, по изъявленному ею прежде желанию, родила семь мальчиков и одну девочку. Туру-Болот и Олос-Болот были близнецы, Арсу-Болот и Барсу-Болот тоже близнецы; затем Саин-хатун, на девятом месяце своей беременности Очир-Болотом и Алджу-Болотом, напала на Ойратов. В этой стычке Саин-хатун упала с лошади, которую Саян-Сайхан барагутский заслонил (от неприятеля) своим прекрасно-сильно-тучным, светло-соловым конем, а балакчинский Баян-Бухэ и насутский Бату-Булат-Бухэ посадили ее на лошадь и обратились в бегство. По прошествии месяца она родила Очир-Болота и Алджу-Болота вместе. После них, в следующем году, родился Ал-Бугура. Каждому из этих семерых дано было имя Булат. Говорят, от царицы [185] Самур, внучки Хотохто-Шигушия уриянхайского родились Кэрэсэндзэ и Хара-Болот, а еще от другой царицы, Гуши, родились Гэрэту и Чинг: вот одиннадцать сыновей Даянг-хагана.

После этого он (Даянг-хаган) откочевал на юг в белый дом (где вероятно могила Чингиса). Караульный из поколения Эрэгута, который был тут поставлен, заметил приближение китайского войска, о чем доложили хагану. В следствие этого еще двое, Бодос и Кудунг эрэгутские, отправлены была для караула. Они заметили направление войска из Хухэ-хотона и с поспешностью пришли к хагану: один из них зашел с северной стороны ставки хана и разбудил, а другой привел хану свою лошадь, которая была под ним и на которую посадил хагана с женой его, и обратились в бегство в степь, называемую Майна. В это же время невестка его (хана) успела удалиться в верхнем платье, подбитом беличьим мехом; она, говорят, дожила до ста лет. В последствии он (Даянг-хаган) кочевал по Хэрлуну. Однажды Даянг-хаган погнался с своим войском за Монголчинами и ночевал на реке Тургэнэ у самого ее брода. Монголчины, узнав об этом, отправилось с войсками к этой же реке, где встретились с ним, и монголчинский Багатур Инкэрэкуй тэлэтский из рода Монголчина напал на них с трубным звуком с запада и востока, от чего ханское войско обратилось в бегство. В этом бегстве каурая лошадь Хунсуту, из табуна Бахарина, бывшая под ханом, завязла в реке Тургэнэ, и хаган не мог подняться на ноги, потому что кончик его шлема воткнулся в землю. Басутский Цаган вскрикнул басутскому Цаган-Магуцарайю, что каурая лысая лошадь отстала и упала, и с этими словами вместе слезли с лошадей своих, вытащили хагана за [186] кончик шлема и посадили его на лошадь. Басутский Тогон ¹⁰³и Магуцарай, посадивши хагана на лошадь, уже оказали ему услугу в черном (критическом) Хурлатском деле. Даян-хаган победил Монголчинов. На обратном пути он сделал привал на истоке реки Тургэнэ, где ждал последнее свое войско и варил мясо в котле отца Унынтэя хэшитэнского, который отнял от него свой котел и выбросал мясо, в то самое время, когда оно начинало свариваться, и хаган взял котел у войска уже прибывшего.

После этого он отправился против Исмаила; но вперед отправлены были с войсками следующие вельможи: Тогуджи-Шигуши хурлатский, Эсэн Тугэл Цаган Ашан хучитский, Багатур Цубон арлатский, Мулан мингунский, Барчи Агалаху хэшиктэнский, Лабук Сэгэцин, татарский Торхон Хара, Шара Бадулат, кэмджигутский Хори Баянго, хурлатский Бабагай Урлук, тарацинский Бакасукай, Ой-Хабтагай, барбукский Мункэ Балбу Туцигин, Биби Укидэ эсэнтэмурский, Шигусун, Мингату и саркакский Асадай. Когда эти войска прибыли, женщина, по имени Алак, занимающаяся трубой дома ¹⁰⁴, услышав конский топот, сказала Исмаилу: «от чего земля колышется (конский топот)?» Эта самая женщина отвязала прекрасную гнедую белогрудую лошадь и провела ее к Исмаилу, который и отправился на ней для разузнания причины этого топота; но он встретился с хурлатским Тогучи-Шигушием, который, узнав, что это Исмаил, застрелил его. Тогучо-Шигуши взял [187] к себе Хулараю, жену Исмаила, а панцырь его взял Багатур Мингату хучитский. Они сказали Шихэр-Тайху, чтоб села на лошадь, но та не слушала и плакала. Тогучи-Шигуши рассердился на это и упрекал ее так: «муж твой Джинон, сын твои Даян-хаган и народ твой Цахар разве нехороши были; зачем плачешь ты о чужом человеке?» И, взяв на крестообразные мечи, посадила ее на лошадь и увезли, а вместе с ней привезли еще ее сыновей Бободая и Бурхая.

При встрече Даян-хагана с его матерью Шихер-Тайху, Тогучи-Шигуши сказал ему: «я убил твоего ненавистного врага и заколол твоего непримиримого недруга». Шихэр-Тайху скончалась на урочище, называемом Шара-Морину-Сэрмэгэр.

Бэгарсэн-тайши онигутский приготовлял кушанье для пира и налил себе бульону, покрытого пузырями жара и, простуживая его, пил. В это время Сайн-Тулэгэн, сын Туншина, из рода Монголчинов, будучи одержим жаждою, просил его налить ему этого булиона; но Бэгэрсэн налил ему не простуженного, а горячего: тот, не зная, что булион горячий, вдруг хватил и ожегся. Тулэгэн подумал, если проглотить, то сердце загорится, если же выбросить — стыдно; таким образом, держа его во рту, понемногу вдыхая воздух, простудил, но все таки кожица нёба слезла. Тулэгэн сказал: «не забуду этого и буду мстить до конца жизни; когда-нибудь придет время (мщения)».

Между тем Даян-хаган, собрав Цахаров и Тумэтов, отправился с войском против Бэгэрсэна. Между прочим послан был шпионом Занги-Тэмур-Агалаху монголчинский, который приехал к Бэгэрсэну с нарочно прищуренным глазом, и был спрошен Бэгэрсэном: «что с тобой?» Тот отвечал: «несчастие моему бедному телу: жил в [188] спокойствия, нашелся таки враг, был здоров, сделался таки нездоров». Бэгэрсэн-тайши поднес ему в огромной серебряной чашке вина; Занги-Тэмур выпил и сказал: «чуть ли не в последний раз пью у вас», и говоря это, положил чашку за пазуху себе и вышел. После его ухода Бэгэрсэн-тайши занялся гаданьем, потому что он не понял смысла слов, сказанных Занги-Тэмуром, которое выпало на кончике рога черного быка. В следствие этого дурного предсказания он собирал войска, и между тем, заметив пыль от конницы, спросил своего сына Нэмэгуцука: «что такое это?» Тот отвечал: «наверно это пыль от твоего табуна многочисленных меринов».

Даян-хаган напал на Бэгэрсэна, но Бэгэрсэн пустился в бегство; заметив это, Даян погнался за ним, Бэгэрсэн же, будучи настигнут, снял свой шлем, надел его на своего слугу и этим ввел в ошибку. Унугу-Чиджакуй, сын Китайца, и Хура-Каци приняли Саин-Тулэгэна, сына Тупшина, из поколения Тумэтов, имеющего шлем, за Бэгэрсэна, и выстрелили в него. Узнав, что это не Бэгэрсэн, а его слуга, спросили его о его господине, тот отвечал: «вот едет». Нагнали Бэгэрсэна и убили на месте Кильгирон-Тухум, на котором, говорят, появилась соль. Нэмэгэцук, сын Бэгэрсэна, с горечью сказал: «ты бывало укалывал близких родных своих, бывало вырывал растущее (родных), бывало кусал того, кого видел, а теперь пала твоя черная голова!»

Брат Ибарая не отдавал еще штрафа Баян-Тохтую уриянхайскому за украденного им у него не объезженного саврасого жеребца, за что последний угнал его лошадей и убил его брата, погнавшегося за этими меринами, от чего произошло много неприятностей (штрафов). К Даян-хагану от Барагун-Урбан-Тэмуна были посланы: Онгорхой, сын [189] Улдзия, из рода Монголчинов, и Укдагачи-Саби, сын Холигучина, из рода Ордоши, с поручением, чтоб он поправил эти неприятности и занимался управлением и умолял бы жизнь свою при жертвоприношениях белой кибитке (могила Чингиса); но Даян-хаган не поехал сам, а послал сына, своего наследника в сопровождения Бабахая Урлука хурлатского. Один из послов, Онгарохой, остался там, а другой, Удагачи-Саби, воротился к собранию.

Наследник прибыл к месту и сделал жертвоприношение белой кибитке. Один из его свиты был должен одну лошадь одному ойгутскому человеку, который пришел за нею, поссорился и подрался. Наследник, рассердясь, ударил его, говоря: «зачем бьешь моего человека?)» Ибарай-тайши Ойхутов и Лихуши Агалаху Ордошиев рассердившись, сказали: «пришел ли он поправлять правления наши или головы наши? Он слишком рано начал наказывать; от такого человека в последствии нечего ожидать правосудия»; с этими словами напали на него. Во время стычки, Багатур-Хурисун предложил ему свою прекрасную чалую лошадь, на которой бы убег, но домашние вельможи остановили, говоря, что они готовы умереть за него, и спрятали его в белой кибитке, а сами вступили в бой. После покорения этих господ, Обгай был взят и умерщвлен. Сестра его (Обгая) Доголанг-Гунджи, жена Хошой-Табунанга монгольчинского, услыхала об этом (о положении брата); но еще до ее прибытия он был убит. Гунджи и все Монголчины осиротели от того, что он убит. Слух о убиении наследника дошел до царя, который явился с войсками. Все сановники его доложили ему убить Онгорхая, оставленного заложником; но хан, поставив его позади себя, сказал: «наследника, моего сына, убили, и убили Урлука-Бабахая, а у вас кого убили?» Потом он обратился [190] к Тэнгриям: «ты, небесный отец мой, знай! что кровь проливается и кости разметываются; ты особенно ведай их поступки». В это время Барсу-Болот-Джинон, сын Даян-хагана жил у своей сестры Доголанг-Гунджи, которая боялась последствий от этого дурного дела. Барагун-Тумэт, услышав о походе Даян-хагана, составил совет, на котором Ибарай-тайши Ойхутов, Лэгуши-Агалаху ордоский, Сайн-Хоши тумэтский и Бамбагай-Шибуши говорили: «хотя кречет пускается с рук на добычу, но нападает на самого хозяина; также и этот Монголчин, кому сделает добро? Лучше убьем его (Барасу-Болота)». Доголанг-Гунджи, говорят, в это время отправила его (к отцу) с семерыми: Тэмур-тайшием хубутским, из поколения Ордамиев (Ордосов), Элд-Джигэн-Урлуком борбокским, Алакчием тэлэтским, Токту-Байкуйкуем шонхорским, Тобок-Тучиеном, Эсэн-Урлуком балакчинским, и хурлатским Тобокуем. Во время этого путешествия у них вышел дорожный запас, и кормили ребенка в люльке собранным укропом, почему он получил имя Кумэли (что значит «укроп»). Этот самый ребенок, говорят, есть Мэргэн Хараджинон.

По причине убиения сына своего Абагая, Даян-хаган отправился против Барагун-Тумэта, который, узнав об этом, вышел с войском ему на встречу. Они сошлись на месте Долан-Туругун; при чем Цаган-Загарин алакчигутский и Эльденгэ-бакши удзэмчинский предсказали царю, что жизнь Ибарая есть огонь: налить воды в огонь хорошо (от воды огонь гаснет); поэтому развели огонь и залили его водой из серебряной чашки. Гадатель Тулэгэтэ (также) предсказал: «когда явится коренастый черный человек, имеющий год барса, его победит коренастый же красный человек, из рода Буджигэна, если выйдет на [191] встречу ему». Ортохай-ноян харчинский явился с своим сыном Бурохаем на саврасой лошади (к хану). Табунский Цахица-астролог, могумэнганский Улус, заведывающий народом, кирэтский Улату, имеющие тигровый язык (злой язык), и алтачинский Саймага, имеющий хороший язык (красноречивый), сказали: «да будет полдень без времени (да будут для вас счастливые минуты)!»

Барбугутский Баян-Урмугэр нарочно водрузил уриянхайское знамя вместо Даян-хаганского, а его спрятал.

Бурхай, сын Ортугухай-Нояна, Цахица, сын Табуна, и Бардунг, сын Саймага ¹⁰⁵, эти трое были назначены к отправлению в поход: на этих-то именно троих воинов и пало предсказание.

Барагун-Тумуты прибыли к битве.

При виде их Даян-хаган спросил у Сэгусэ, военачальника (черного войска) Ойратов: «наверно знаешь, где лучше дать предстоящее сражение?» Тот отвечал: «с успехом давалн прежде сражение на месте Буха-Шиджигур». Таким образом, по совету его, на Нигэн-Буха-Шиджигур-джиране дано сражение. Барагун Тумуты рубились против уриянхайского знамени, приняв его за хаганское. В этом сражении предводительствовали: Уртогухай-Ун с своим сыном Бурхаем, Баяхай-багатур уриянхайский, Саин-Сахица, сын Табуна, Хорчин тумутский, вельможа из пяти поколение Халхасцев и Багасунг-Табунунг орокский Уриянхайцы обратились в бегство, Тумуты погнались за ними; между тем аганское черное знамя было [192] выставлено и сражение окончилось потерею для Тумутов. Большое число барагун-тумутского войска истреблено по их ошибке, потому что они приняли хаганское черное знамя за свое, и Даян-хаган таким образом покорил их и правление, а Ибарай-тайши успел скрыться. Цахица-багатур, сняв свой шлем, снова напал, говоря: «не каждый день будет такой счастливые случай», и в этой стычке голова его была разрублена, он упал с лошади, но приподнявшись, отсек у ноги, бывшей в стремена, ноготь (палец по ноготь) человеку, находящемуся подле него, и пришедши к своему человеку, спросил: «на чьей стороне осталось счастье правления (кто выиграл сражение)?» Тот отвечал: «мы». Цахица сказал, что он побежден временен, и помер.

Даян-хаган наградил всех тех, которые была при барагун-тумутском действии так: «да не будет господства (власти) над потомками Цахица, да не будет сбора с потомков Сэгуса-Ахалаху ойратского». Багусан-Табанангу же отдал свою дочь от царицы Мантухай.

Барагун-Урбан-Тумуты имели междоусобие, в котором Лихуши-Ахалаху убил Ибарая, а Лихуши убит ирэгутским Хэлэгэем, который доложил о том Даян-хагану, намекнув ему этим, что он убил его ненавистного и заклятого врага, за что Даян-хаган и наградил его тарханом. Монголчинский Хошой-Табунунг и Тэмуркэн покорились Даян-хагану.

Хорчинский Ортогухай-Ун предложил Даян-хагану разделить Барагун-Тумутов; причем сказал: «коли попали в зубы, так каждый будем держать этих врагов в раболепстве; если же их оставить в куче, то будут беспокоить наших потомков. Семь родов харачинских и Тунчикэ-Джуншиебутов соедини с нашими семью хорчинскими [193] поколениями; восемь родов Ордосцев есть средоточие, так соедини и с восемью цахарскими поколениями и двенадцать Тумутов с двенадцатью Халхасцев». Даян-хаган не согласился на его слова и назначал (наместником) сына своего Барас-Болота-Джинона к Барагунским Тумутам, на что Ортогухай-Ун сказал: «наши потомки должны страдать (от них)», и рассердясь, бил по голове свою лошадь. В дороге Ортогухай-Ун хорчинский бил, говорит, Далтайя ордоского за то, что тот не дал ему ночлега, и отрезал язык Хонхолэю за то, что шпионичал: об этом наверно все знают. Даян-хаган помер на 44 году.

Туру-Болот, старший сын Даян-хагана, скончался еще не царствовавши и не имея детей; брат его, Улус-Болот убит Ибараем-тайшием, также еще не царствовав.

За малолетством Бода-Алак-хана вступил на престол дядя его. Бода-Алак-хаган в сопровождении Дзэгун-Урбан-Тумутов отправился на поклонение к осьми белым кибиткам для вступления на престол, и по прибытии, кичливо сказал: «ты воссел на престол за моим малолетством, это неправильно; теперь же поклонись мне; если не хочешь, то я буду с тобой воевать (свергну тебя)». Барас-Болот сказал: «вашего ханства правда, я покланяюсь». «Ладно», сказал Бодэ-Алан, и поклонившись осьми кибиткам, воссел на престол.

В то время, когда Бодэ-Алан-хаган собирался домой, в нему прибыл Бататур-Мулудзэй тумутский на сужеребой саврасой кобылице с таким предложением: «прежде, чем поедем домой, нападем на часть Барагун-Тумутов». Бодэ-Алак не согласился, за что Мулудзэй-багатур рассердился и, говорят, сказал: «как могу я воротиться с пустыми руками домой, я, который езжу на сужеребой кобылице?» [194]

Болохай-Ун, сын Шигустэя, пришел отмстить за Тайсун-хагана Мулудзэю, Алчугудаю и Алураю, сыновьям Цабдэна-Богуралтуя; но воротился назад, потому что те, находясь за валом, не допускали его до этого. Потом он еще пришел к ним и тоже не мог взять, потому что и в этот раз они были в укрепление. После этого (он), рубивши дрова и не имея с собой пищи, пошел отыскивать ургэнэ ¹⁰⁶ и встретился (с ними) на острове реки Онон, называемом Шагадзэн-Туин-Ихэ-Аролту (что значат «великий остров Шагадзэна»), и бился (с ними) на месте, называемом Батарин-Хошигун ¹⁰⁷. Эбудзэй-багатур, сын Эсбури, слезая с лошади, сказал: «я, Эбудзай, не тронусь с места, а скорее тронется земля»; в это время попала стрела ему в глаз, от чего он упал. Между тем один человек хотел распороть ему брюхо; но в это время лошадь, привязанная поводом к кушаку его, дернула его, и Эбудзэй, встав, застрелил вместе и всадника и коня. У Мандуй-Дархана, сына Тулугэсэна, нога прекрасной буланой лошади была прострелена, но она перескочила тремя ногами чрез большое бревно. Бикун-Оюнгс-багатур ортугухайский привел ему бородатую соловую лошадь, и посадив на нее, вывел его. Свояки: Байту хорчинский, [195] сын Талакчина, и Булхай кэрэитский, и двоюродные братья Тэгулэ и Хоголай багаринский, все четверо убиты, командуя передовым войском, причем они не могли взять их (Мулудзэя, Алцухудая а Алурая).

После того Дархан, командуя войсками и укрепляясь на месте, называемом Харэйн-Хураган-Чида-Чилагун, дал сражение Саин-Тамагату. Сын Согодая, потомок Харакчин-Тайбучина солонготского, и Саин-хоходай алтачинский командовали над войсками; в это время Угутэ-багатур сказал своему брату, Xухултэ-багатуру: «мы выйдем оба»; последний отвечал: «ты оставайся, потому что не пересилят тебя и двадцать человек, а я выйду».

Тамагату был ранен, а Саин-Хоходай боролся еще; между тем Тамагату, встав, отсек икру у Хухудтэя и убил его; однако не покорили их, а угнала только 900 меринов.

Мандуй-Дархан отправился к реке Урэнэ, где покорил Алурая, Алчудэя и Мулудзэя, которые в это время бедствовали от голода. При этом Арсуху-Буйм, сын Бурхая, отмстил Алураю-багатуру, а Алцухая привязали к лошади и везли, причем в дороге он говорил: «э, досадно, что Алцухай состарелся, а Алакчугуты рассеялись». (За эту дерзость он убит был топором). Мэндуй-Унг привез Мулудзая, привязанного к его лошади, на место Саркигат-Тукум и представил Боди-Алак-хану, который приказал умертвить его, а Мэндуй-Ун получил за это Дархана; говорят, что потомок Хасара сделал этим пользу потомку хагана.

После этого, Боди-Алак-хаган скончался на Зудаланг-Ундуре, 10-го числа 7-го месяца в год овцы.

Терэйсунг-Кудэнг-хаган вступил на престол в год свиньи. В царствование Тэнгэри-хагана, правление было [196] спокойно; все люди жили в согласии, а шесть великих народов благоденствовали.

На 28-м году скончался ¹⁰⁸ в год змеи.

Потерянные города, укрепления и дворец, основанные Хобилган-Сэцэн-ханом, потерянные: драгоценная вера, которая распространена была в царствования Угутэй-хагана, Хулук-хагана и Мункэ-хагана, и счастливое государство, учрежденное Хобилганом же, и потерянный наконец пятицветный и четыре-чужестранный народ, который святой наш отец собрал с великим трудом и страданием, и еще бывшие войны, которые Ильбак-хаган за кровь Абкарчин-Джинонга и за изгнание Тайсунг-хагана Адай-хаганом и за разные старые дела вел с Китаем — все это Саин-Алтан-хаган, сын Барсу-Болота-Джинонга, вспомнил, и, вооружась мужеством, покорил Шарэгольцев Амдусцев, обитавших между Тибетом и Тангутом, и взимал дань с трех богатырей: Арвас-Энхэрцэк-Гэбэ, Гэрэбум-Царуца и Астакринрик-Сарантэй. После покорения Ойратов, он овладел правлением Джэлэмэна и покорил Джихэхэн-Ахая с малочисленным, отдельно кочующим народом. Когда он начал разрушать города и укрепления китайские и их правления, китайский Тайминг-хаган, опасаясь его, послал ему разные дани и величал его Сук-ваном.

После него Засак-Тумэн-хаган воссел на престол. Он восстановил драгоценную веру и воевал с Китайцами, своими старинными непримиримыми врагами, дал [197] Энкэру-дархана за то, что тот показал свое геройство в китайском деле; соорудил статую Шакьямуния из золота и серебра для того, чтобы соединить веру, уже рассеченную, и правление, потерянное при Тогуган-Тэмур-хагане. Этот старинный царь, Сэцэн-хаган, родился в год свиньи и привел в порядок разрушенное правление, восстановил рассеченную веру; все пятицветные и четыре-чужестранные народы (благоденствовали). После восшествия на престол, Сэцэн-хаган воротил печать, потерянную древним Тайсунг-хаганом, и на долгое время укрепил правление и успокоил свой великий народ.

При Буян-Сэцэне, Сэнгэ-Тэмур-Дугурэнг-хаган, сын Гэгэн-Алтан-хагана, царствовал.

Буянту-Сэцэн-хаган скончался на 49-м году от роду, в год зайца. Его сын, Мангус-Мэргэн-тайджи, помер не царствовав. Его сын, Мэнданг-Хутухту-хаган вступил на престол на 13-м году своего рождения, в год дракона.

Краткая история о происхождении царей, называемая Алтан-Топчи, кончилась.

Комментарии

87. Монголы табунанами называют императорских и княжеских зятьев; Маньчжуры называют их Эфу. Еще в Карцини и Тумоте табунанами называют Тайджиев. См. Записки о Монголии, О. Иакинфа. Том. II, стр. 204.

88. Т. е. престол никем не занят.

89. Шарик означает степень звания.

90. *** Сацули сацуху, род жертвоприношения.

91. Монголы имели обыкновение очерчивать круга около трупа, когда его оставляли на поверхности земли, в уверенности, что они предохраняют этим покойника от влияния того духа, который владеет этим местом. Нынешние же Монголы обкладывают труп четырьмя фигурами, сделанными из разных материалов, и называемыми дурбэн-куцутэн, т. е. дракона, барса, черепаха и птицы. Хотя это совершается по обряду буддизма, но вероятно заимствовано от Монголов-шаманов.

92. Т. е. будешь в уважении.

93. Т. е. я не хочу быть злодейкою для своих родственников и друзей.

94. Молоко белого верблюда, по понятиям Монголов, есть целительное средство.

95. Дом, — волшебное лекарство, колдовская хитрость, симпатическое средство. В народе употребляется оно в следующем виде: с появлением первой звезды собираются разные съедомые вещи с девяти разных мест одних человеком, который не должен слезать с лошади и заходят в кибитку. Эти собранные вещи даются больному преимущественно от завала и ушиба, и повторяются девять раз, не больше ни меньше этого, потому что самый состав состоит из девяти веществ. От укушения же собакой лечат так: какая-нибудь старуха надевает наперсток на указательный палец и обводят им около раны, приговаривая слова, известные только ей одной. Это тоже дом.

96. Шабар «глина, земля»; шибэр «чаща, лесок, пот на ногах и руках»; ни то, ни другое значение не подходят здесь к смыслу. Я читаю шибергал, что значил «чехол, надеваемый женщинами на косы». Последний слог, гал, вероятно пропущен переписчиком. За шибэр непосредственно стоит сагадаклаху «опоясаться колчаном, вооружиться» (Монголы носят колчан не за спиной, но при правом бедре, а лук при левом). Поэтому я и перевел здесь не «царица вооружилась», а «надела чехлы на свои косы», потому что в то время, как и ныне, хотя не везде, вдовы расплетают свои волосы и не убирают их до замужества: это своего рода траур. Так как царица намеревалась в это время, как видно из последующего, выйдти замуж за Даян-хагана, то она сочла приличным надеть на косы чехлы, или снять траур, и тем более для того чтобы осчастливить предстоящее свое предприятие. См. 180 стр. Сананг-Сэцэна.

97. Унхали вероятно онгон, что значит гений-хранитель, курган, царское кладбище, вещи приносимые в жертвоприношение усопшим. Предложение ноян-Булата значит, что он будет хозяином дома и как глава семейства первый должен начать жертвоприношение. Выражение: «он сбережет унхали и покажет кочевье» означает, что он предлагает ей свою руку.

98. Дверь и порог у царя считались священными; переступить через порог и поднять дверь значило удостоиться благосклонного царского приема. Этим сравнивают происхождение царское с происхождением нецарским.

99. Богатство, слава, вообще человек хорошего происхождения.

100. Слова: «приношу жертву на расстоянии, на котором нельзя различить масти гнедой лошади от пегой» означают величество Тэнгриев относительно ее ничтожества в сравнении с ними. Вообще Монголы любят употреблять это метафорическое выражение при жертвоприношениях духам своих предков и Тэнгриев. По понятию их, они обитают в необозримых областях над миром.

101. Старшая жена хана; но здесь означает прабабушку ханов.

102. Это означает, что дочь, по выходе замуж, несчитается уже такою родною, как сын.

103. В другом месте этот же Тогон называется Цаганом.

104. Отверстие у юрты или кибитка, находящееся наверху или прохода дыма и света, закрывается на ночь войлоком, а днем его открывают. Это отверстие с войлоком вместе называется урхэ (труба). Закрытием, открытием и чисткою его от копоти занимается преимущественно женщина, которую называют Урхэ-сасакчэ, что значит в буквальном переводе «поправляющая трубу».

105. Здесь сказано, что Бурхай, Цахица и Бардунг «умерли», между тем из смысла следующих строк видно, что не умерли, потому что они в то же время были в действии: это явно описка, и потому я перевел здесь «отправились в поход».

106. Ургэнэ, название растения. Запас, собранный мышами на зиму, который преимущественно из корней этого растения, тоже называется ургэнэ и наверно получил название от этого растения. Монголы, за недостатком съестного запаса, древле питались и ныне питаются корнями этого растения и этими запасами. В тексте целое предложение буквально следовало бы перевести так: «после того рубил деревья для топки; не могши найти вешалки, отправился срубить ургэнэ и пр.». Слова илку «вешалка», и ургэнэ «растение или мышиный запас», не имеют никакой связи и даже смысла; потому илгу принимаю я за улу «пища и голодание», а ургэнэ, определяемое словом: октолхо «рубить», не за дерево, а траву.

107. В простонародии батари «чудовище», по-тибетски чусранд «водяное чудовище или какое-то баснословное животное», пишется правильнее магнэр.

108. Неясно, кто скончался: Тэрэйсунг, или Тэнгри-хаган? Впрочем вероятнее, сто Тэрэйсунг, как видно из хронологии Санан-Цэцэна. Что касается до Тэнгэря-хагана, то кажется, что он иной кто как тот же Тэрэйсунг, потому что следующее событие приписывается ему же, из чего и можно заключить, что это Тэрэйсунг.

(пер. Г. Гомбоева)
Текст воспроизведен по изданию: Алтан тобчи. Монгольская летопись в подлинном тексте и переводе с приложением калмыцкого текста истории Убаши-Хунтайджия и его войны с ойратами. (Труды восточного отделения императорского археологического общества, Часть 6). 1858