-

АЛТАН-ТОБЧИ

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЦАРЕЙ ¹.

Ом свасти сидем ². Расскажу вкратце историю происхождения индийских и тибетских мудрых царей из рода Бодисатв. Существам сего мира, не имевшим понятия о справедливости, всевышний Будда назначил в цари Маха-Самади, который прославился под именем Олана Эркгукдэксэн-хаган (царь многими возведенный).

В Индии первый царь был Маха-Самади. Его сын, Тэткун-Асаракчи-хутукту-хаган. Сын его, Самади-Кукэ, владел четырьмя частями света и назывался [118] Алтан-Курдуту-хаган (царь, имеющий золотое колесо). Сын его, Удлэскулэнгту, обладал тремя частями света и назывался Мунгун-Курдуту-хаган (имеющий серебряное колесо). Сын его, Маши-Удзэскуленгту, обладал двумя частями света и назывался Дзес-Курдуту-хаган (имеющий медное колесо). Его сын, Саин-Удзэскулэнгту, владел одною частью света и назывался Тэмур-Курдуту-хаган (имеющий железное колесо). Его сын, Тэкгус-Удзэскуленгту-хаган. Все эти пять царей известны под именем Чакраварти ³.

У царя Тэкгус-Удзэскулэнгту был сын Тальбикчи-хаган. Его сын Сакуни-хаган; его сын Гуши-хаган, его сын Екэ-Гуши-хаган, его сын Саин-Онцакчи-хаган; его сын, Маха-Самади-хаган, от которого произошел Гэркэ-хаган; сын его, Саин-Турулту-хаган, от которого произошло много поколений, а сыновья его: Аригун-Идэкгэту-хаган, Цаган-Идэкгэту-хаган, Тангсук-Идэкгэту-хаган и Аршиян-Идэкгэту-хаган.

У Аригун-Идэкгэту было два сына: Бурхан-бакши ⁴ и Удзэскулэнгту-нанди. У Цаган-Идэкгэту было два сына: Насуна-Тэкульдэр-илгокги и Тэкгус-Саин. У Тансук-Идэкгэту было два сына: Насуна-Тэкгульдэр-Екэ-нэрэту и Улу-Туридукчи. У Аршиан-Идэкгэту было два сына: Ананда и Дэвадат.

От Шакъямуни родилса сын Рахула. Так как [119] Рахула сделался томном ⁵, то говорят, что род царя Аригун-Идэкгэту пресекся; однако многими сочинениями утверждается противное.

По прошествии слишком тысячи лет по смерти Будды, у подошвы Снежной горы (в Тибете), следующим образом распространялось поколение от линии Маха-Самади-хагана. Сарба-хаган, сын Гусала-хана, царя Магадийского в Индии, имел пять сыновей. Младший из них от природы имел волосы сине-голубые, ноги и руки плоские (с перепонками), глаза мигающие снизу вверх. Признав его непохожим на своих предков, положили его в медный ящик и бросили в реку Ганг. Один старец нашел этот ящик на реке, протекающей по границе Непала и Тибета, раскрыл его и увидел в нем прекрасного малютку. Этот мальчик, достигши шестнадцатилетнего возраста, отправился искать высокую и красивую местность для своего кочевья, прибыл к снежной горе Шамба, и когда он осматривал ее четыре стороны, дабы тут поселиться, встретился ему один Тибетец и спросил: «откуда ты?» В ответ на это он указал пальцем вверх (т. е. на небо). «Это дитя родилось по воле неба, а у нас в Тибете нет царя»: сказав это, (Тибетец) посадил его на шею и принес (домой).

Этот самый Кудзугун-Сандалиту-хаган (имеющий престол на шее) есть первый тибетский царь. У него сын Эркин-Дологан-Кумун-Сандалиту-хаган; его сын Айдулха-Арбай-Сандалиту-хаган; его сын Гуа-Собин-Морин-Сандалиту-хаган; его сын Далай-Субин-ару-алтан-Сандалиту-хаган. У последнего было три сына: старший Борочо, средний Шубугучи и младший [120] Буртэ-чоно. Все они между собою были во вражде, в следствие чего Буртэ-чоно переправился на север через большое озеро Тэнгин и прибыл в страну Зуд, где женился на девице Гуа-Марал, не бывшей еще за мужем, и остался там жить. Он-то и был родоначальником поколения Монгол. У него сын Бадай-цаган; его сын Тэмучин; его сын Хорицал-Мэргэн; его сын Укджам-Богурал; его сын Сали-галдзагу; его сын Екэ-Нидун; его сын Сам-Сочи; его сын Буритай-Мэргэн, его сын Торголчин-Баян. Торголчин-баян имел жену Борокчин-Гуа и двух сыновей: Дува-Сохор и Добо-Мэргэн.

Дува-Сохор имел среди лба один глаз, которым мог видеть на расстоянии трех кочевок ⁶ и у него были две лошади Даир и Боро ⁷. Однажды Дува-Сохор, с братом своим Добо-Мэргэном, отправился на (гору) Бурхан-Галдан. Взойдя на ее вершину, Дува-Сохор увидел перекочевку, которая приближалась к ним по течению реки Тэнгэлик, вытекающей из Туйрун-Гэрэту и сказал своему брату, Добо-Маргэну: «при перекочевке, которая идет сюда по течению реки Тэнгэлик, в одной повозке ⁸ сидит девица, ее красота и блеск видны отсюда, поди и посмотри». Добо-Мэргэн отправился, и когда посмотрел, то оказалось, что эта девица была уже невеста. Он спросил ее: «что [121] вы за народ?» Она отвечала: «мое имя Алан-Гуа, родилась ⁹ от Барагучин-Гуа, жены хори-тумэтского Суралтай-Мэргэна»......

Дабо-Мэргэн взял ее (в жены) себе, и она родила двух сыновей: Бугу-Хатаги и Бугучи-Сальджит; от Бугучи-Сальджита произошло поколение сальджигутское, а от Бугухатаги — хатагитское.

По смерти Дабо-Мэргэна, когда Алан-Гуа, живя без мужа, родила еще трех сыновей: Бэктэра, Бэлгэтэйя и Бодонцара, Бугу-Хатаги и Бугучи-Сальджигут подумали: «ведь у вас небыло близкого, вхожего человека; от кого же эти дети?» Мать узнала их мысли, и сказав: «дети мои, ваши мысли справедливы!», дала каждому по прутику: они переломили их; потом она дала каждому по пяти прутиков, но они не могли переломить их. Тогда Алан-Гуа сказала: «сила вас, пятерых, подобна этому. Бывало в темную ночь месяц в виде мальчика входит в ною юрту, и юрта озарялась светом; погладив живот мой, он, выходя из юрты, превращался в рыжую лысую собаку, которая, облизываясь, выходила чрез правую дверь. Соображая это, я думаю, что дети мои родились по определению неба».

При разделении наследства, Бодонцару досталась лошадь, по имени Годун-шаргала, имевшая ссадину на спине. «Если дали, так возьму, но судьба моя, ты ведай» (будь судьею): с этими словами Бодонцар отправился вверх по Онону. [122] Заметив (лань) Гуа-Марал, прячущуюся от серого волка в пещеру скалы, он подкрался и застрелил ее; мясо ее служило ему пищею, а построенный при истоке Онона из травы шалаш (умбулэнь) служил жилищем. Живя тут, Бодонцар увидал серого ястреба (самка сокола), поймал его силками, сделанными им самим из хвоста лошади, и пускал его на птиц. Во время своей охоты по Онону, он отдыхал и утолял жажду у кочующего по течению этой реки народа.

Спустя несколько времени, брат его Бэктэр отправился его искать, говоря: «один из наших братьев отправился вверх по Онону, умер он или нет?» Когда он прибыл к тому кочующему народу и спросил: «не видали ли юношу, у которого двухгодовалый чалый жеребенок?», то ему отвечали, что «есть такой юноша, у которого чалая лошадь и серый ястреб; он каждый день отдыхает и утоляет здесь жажду; ты нигде не ищи его, а жди здесь». В полдень, когда из безоблачного неба пошел дождь, народ сказал: «это признак, что юноша в полдень будет сюда». Между тем перья пойманных ястребом птиц от ветра разлетались по Онону, как хлопья снегу во время мятели.

Когда братья возвращались домой, Бодонцар сказал Бэктэру, старшему брату своему: «говорят, что у человека есть старший (глава, начальник), у платья воротник ¹⁰, нападем же на этот народ (у него нет главы)». Бэктэр отвечал на это: «по прибытия домой поговорим об этом с братьями». Бодонцар еще раз повторил об этом, но Бэктэр не согласился. Впоследствии эти пять братьев [123] покорили этот народ и, при нападении, Бодонцар взял себе (в жены) девицу, в половине беременности.

У Бодонцара был сын Хабачи-Хулук; у него сын Бикир-багатур, у него сын Маха-Дуади, у него сын Хаджи-Хулук, у него сын Байсангур-Докшин; его сын Тонбинай-Сэцэн; у него сын Хабул-хаган, его сын Барук-багатур; его сыновья: Эсукэй-багатур, Дартай и Очукгэн.

Однажды Эсукэй-багатур с своими братьями Дартайем и Очукгэном отправились на охоту. Вообразив, что лежит заяц, Эсукэй-багатур выстрелил в него; но оказалось, что это была прогалина, образовавшаяся от женской мочи; потом они пошли по следу телеги, и тогда Эсукэй заметил своим братьям, что эта женщина должна родить хорошего сына. Продолжая идти по следам телеги, они догнали тайджигутского Джилэту, который, взяв у Олхонутов Укгэлэн-Экэ, возвращался домой. Эсукэй предложил братьям своим напасть на него. Укгэлэн-Экэ сказала своему мужу: «не заметил ли ты дурное намерение давишних троих?» Потом сняла с себя рубаху и, отдавая ее нужу, прибавила: «на, отдай им». В это самое время Эсукэй с братьями напал на них; они за три реки и за три горы гнались за Джилэту, но не могли поймать его. Укгэлэн-Экэ (жену Джилэту) Эсукэй взял себе и отправились домой. В дороге, Укгэлэн-Экэ беспрестанно плакала. Доритай и Очукгэн сказали ей: «мы уже миновали три реки и три горы; если бы ты и желала возвратиться, то не найдешь дороги; если будешь смотреть (за нами откуда либо с высоты), не увидишь никакого предмета; если ты будешь плакать, никто не услышит». Услыхав такие речи, Укгэлэн-Экэ замолкла.

В то время, когда (Эсукэй) привез добычу, взятую при нападении на татарского Тэмучина, Укгэлэн-Экэ родила [124] мальчика, почему ребенку и дано имя Тэмучин. Она же родила еще: Хасара, Хачику и Очику, четырех, все сыновей.

Эсукэй, с сыном своим Тэмучином, поехал к Олхонутам, которые были (Темучину) родственники по матери, искать для сына невесту. На пути своем он встретил хонгэрутского Дай-Сэцэна, который вместе с Тонгур-Цэгэцэром поил в то время свой табун на реке Цорго. Дай-Сэцэн, увидав Эсукэя, спросил его: «куда ты едешь, молодой сват мой, из рода Киота, из фамилии Бурджигина?» Эсукэй отвечал, что он едет к Олхонутам, искать для своего сына, Тэмучина, жену. Дай-Сэцэн сказал на это: «нынешнюю ночь приснилось мне, будто я в виде белого общего ¹¹ кречета держу ворона, изображающего знак ¹² рода Киота, из фамилии Бурджигэна. Пойдем во мне, у меня есть девятилетняя дочь Буртэ; а тебе отдам ее. У нас ведется издавна такой обычай:

прекрасную девицу, посадив в одноколку,
запряженную черным верблюдом,
делать царицею всего народа;
прекрасную девицу,
возведя на колесницу (стол),
запряженную бело-лысым верблюдом,
делать владычицею сильного народа.

Эсукэй-багатур оставил своего единственного (любимого) сына у Дай-Сэцэна, которому подарил свою коренную лошадь ¹³; отправляясь домой, он сказал (будущему [125] своему родственнику): «сын мой боится собак, берегите его».

Когда он возвращался домой, то недалеко от дорога увидал пиршество Татар и подумал: «они народ опасный, но нельзя же не заехать к ним ¹⁴», и заехал. Татары подала ему пищу, смешанную с ядом, вследствие действия которого он торопился приездом в свой дом. Приехав домой, он сказал: «я заезжал к опасному татарскому народу, который, смешав пищу с ядом, подал мне». Чувствуя приближение своей смерти, Эсукэй приказал Манхалию немедленно привезти сына его Тэмучина, оставленного у хонгэратского Сэцэна; но прежде чем привезли Тэмучина, Эсукэй-багатур скончался.

Благоразумная вдова-мать
кормила своего умного сына луком
и довела его до степени повелителя;
благоразумная вдова-мать
вскормила ниспосланного судьбою, сына своего
молявкою (мелкою рыбою)
и достигла того, что он взошел на престол,
ему предназначенный.

Однажды Тэмучин и Хасар сказали своей матери, Укгэлэн-Экэ: «Бэктэр постоянно отнимает выуженную нами рыбу, а сегодня отнял он и жаворонка, застреленного Хасаром; мы намерены убить Бэктэра и Балгэтэя». Мать их отвечала на то: «дети мои! как можно говорить такие слова, подобные словам пяти сыновей тайджигутского Арбай-Гуа? у вас нет друзей, кроме своей тени, нет цуцага (орудия), кроме своего хвоста ¹⁵». Тэмучин и Хасар, [126] недовольные такими словами, вышли, хлопнув дверью ¹⁶ и прямо отправились к Бэктэру, который караулил восемь соловых меринов. Тэмучин спереди, а Хасар сзади, напали на Бэктэра, о когда хотели убить его, Бэктэр сказал: «хотите меня убить, убейте; но брата моего, Бэлгэтэя, не убивайте; он понадобится вам когда-нибудь». Когда они, убив Бэктэра, пришли к своей матери, она сказала им: «вы, дети мои подобны ястребам, нападающим на скалы, — подобны черной собаке, кусающей свои ребра, — подобны серым волкам, рыскающим в пасмурный день, — подобны верблюдам, кусающим задний нога верблюженка, — подобны дворовым собакам, нападающим на чернеющие предметы, и тигру, которого нельзя удержать: что вы наделала?»

В это же время внезапно напали на них Тайджигуты и требовали выдачи одного только Тэмучина, а мать и пятеро, говорили она, им ненужны. Тэмучин, услыхав это требование, скрылся в одном недоступном месте реки Онона ¹⁷ Тайджигуты, узнав место, стерегли вход, чрез который он скрылся. Проведя там трое суток, он отправился домой; но на пути вдруг (с лошади) спало у него седло, подтянутое подгрудником и подпругою. Тэмучин подумал: «положим, что седло, подтянутое подпругой, может упасть: но как же сползло седло, когда оно было подтянуто подгрудником? Вероятно Тенгри запрещает мне выходить отсюда». С этими словами возвратился он назад и провел еще трое суток. По прошествии этих трех суток, он [127] вышел снова, и увидел, что выход был заложен крепким белым камнем. «Тот же Тенгри, отец мой, запрещает мне выходить», сказал Тэмучин и провел там еще трое суток. Таких образом, без пищи и питья, пробыл Тэмучин девять суток. «Если мне суждено умереть, на то воля Тенгрия, отца моего». С этими словами Тэмучин подошел в выходу; но Тайджигуты, все еще стерегли вход, схватили его, привезли домой и заковали в цепи. Сыновья Торгон-Шары: Чимбай и Чилагун, весьма сожалели о Тэмучине. Пятнадцатого числа, летнего месяца, во время празднества, Тайджигуты поручили стеречь Тэмучина одному легкомысленному человеку. Тэмучин ударил цепью приставленного к нему человека; тот закричал, и на этот крик пришли к нему Тайджигуты; но Тэмучин успел спрятаться в воде. Торгон-Шара, заметив его в воде, сказал: «давишний мальчик хорошо сделал, что спрятался в воде», и потом обратясь к Тайджигутам, сказал: «я поищу его в лесу; вы же, вельможи, убирайте свои кудри, и вы, благородные люди, гладьте свои бороды» ¹⁸. Тайджигуты разошлись. (Во время приготовления айрака) под шум от болтания молока, Тэмучин, в глубокую ночь, пришел к Торган-Шаре, своему спасителю, который сказал ему: «Тэмучин, ты ступай к своей матери; зачем сюда ты пришел?» Чилагун и Чимбай, сыновья Торган-Шары, сказали своему отцу: «какая будет нам честь, если жаворонку, ищущему убежища, и человеку, нарочно пришедшему к нам, мы не поможем?» Сказав это, сбили оковы топором, освободили Тэмучина и спрятали его с своею (Торган-Шары) [128] дочерью, Хатаганою ¹⁹, в телегу, в которой была положена шерсть. Тайджигуты, вставь рано утром, и говоря: «куда спрятался этот закованный мальчик?», пошли обыскивать дома друг у друга, и для обыска также пришли к Торгон-Шаре. Обыскав дом Торгон-Шары, стали рассматривать телегу с овечьею шерстью. Жена Торгон-Шары с упреком сказала им: «как можно в такое знойное время спрятать живого человека в телегу, заваленную шерстью?» Тайджигуты разошлись. Когда они ушли, Торгон-Шара сказал Тэмучину: «ну, ты чуть-чуть не развеял мой пепел» ²⁰. Потом, отвязав одно стремя ²¹ своей белой неплодной кобылицы, отдал ее ему, зарезал полугодовалого ягненка, мясо которого отдал ему на дорогу, и сказал: «отправляйся скорее к своей матери». Тэмучин немедлено отправился и скоро прибыл к своей матери, Угэлэн-экэ, которая весьма (ему) обрадовалась.

Вслед за ним пришли Тайджигуты и угнали из табуна его восемь меринов. Повелитель (Тэмучин) сел верхом на лошадь Дархи-Хонгор, на которой Бэлгэтэй ездил на охоту за сурками, и погнался за ними по следам измятой травы. В степи, по дороге, встретил повелитель Кулук-Богурчия, сына Лаху-Баянова, доившего своих кобылиц в кожаную посуду. Богурчи спросил Тэмучина: «куда едешь, ты, из рода Киота, из фамилии Бурджигэна?» Повелитель отвечал: «я преследую Тайджигутов, угнавших восемь [129] моих соловых меринов». Кулук-Богурчи, сын Лаху-Байна, предложил повелителю свою лошадь Хордун-хуба-цохур (быстро-корноухо-пегую), а для себя поймал из табуна Орук-шаргул и отправился вместе с повелителем. Когда они прибыли и Тайджигутам и заметили на выгоне кругом этих восьми лошадей множество караульных, спавших в это время, повелитель сказал Богурчию: «на, держи мою лошадь, я войду в круг». Богурчи отвечал на это: «я следовал за тобою в счастливые для тебя дни; какая же будет мне честь, если я отстану от тебя в день наезда?» Повелитель сказал: «твои слова справедливы», и потому они вместе напали и угнали лошадей. Когда они возвращались домой с этими восемью лошадьми, Лаху-Баян ждал их на дороге, при встрече с ними; глядя на них, он смеялся, а обратившись в сторону, плакал. Потом, обратясь к сыну, сказал: «вперед поступай таким же образом», и с этими словами заколол полугодовалого ягненка, мясо которого отдал на дорогу Тэмучину и отправил его (в путь). Тэмучин восемь соловых меринов привел к своей матери, и был возведен на престол.

Чингис-хан-Тэмучин родился по повелению Тенгриев. По прошествии слишком 3,250 лет (по смерти Будды) родились двенадцать дурных царей, мучителей всех существ; для усмирения их, говорят, по повелению Будды, и родился Чингис-Хан. Повелевая пятью цветными (народами), четырьмя чужеземными государствами, собирая дань с 720 разноязычных народов из поколения живущих на Джамбутибе (на земле, населенной людьми), и успокоивая (утверждая) свое имя в странах и свои стопы на земле ²², Чингис-хан уподобился в славе царю Чакраварти. [130]

Суду-богдо ²³ Чингис родился в год змеи ²⁴. На сорок пятом году от рождения, в год барса-бинг ²⁵, на истоке реки Онона водрузил он девятиножное белое знамя и воссел на престол.

Когда Хасар убежал, Чингис послал в погоню за ним Субэ’этэй-багатура, и, при отправлении его, рано утром произнес речь:

Вы, войска мои, подобные стремглав бросающихся стадам!
вы, подобные алмазу, украшению лунообразной шапки!
вы подобные к груду сложенным камням!
вы, сильные и мужественные, друзья мои!
вы, как камыши, выросшие один подле другого!
вы, подобные окружающей ограде!
вы, подвластные мне войска!
Слушайте ²⁶.
В обыкновенной жизни ведите себя подобно телятам двухгодовалым ²⁷;
в нападениях в наездничествах нападайте как ястребы;
во время пиршеств и игр, будьте резвы, как молодые жеребята;
в стычках нападайте на врагов, как соколы; [131]
в обыденной жизни мирно ведите себя, как бессильные телята;
в наездах и нападениях будьте быстры, как кречеты,
во время забав и увеселений живите дружно, как трехгодовалые и двухгодовалые телята;
в перестрелке с врагами нападайте, как ястребы,
поступайте как голодный тигр, как озлобленный бургут;
будьте бдительны, как осторожный волк в ясный день,
терпеливы, как черный ворон в темную ночь,
непоколебимы и ревнивы, как царицы.

(Последнее слово возможно распознано не верно. — OCR)

Субэгэтэй-багатур на это отвечал: «будет по силе возможности преследовать (врагов) и исполнять твои повеления: да сопутствует во всем счастие нашего повелители!» С этими словами он отправился и догнал Хасара, к которому обратился с следующею речью: «разлучиться с родными значить сделаться добычею посторонних, отделиться от родных (со стороны жены матери) значить обречь себя на жертву многочисленным Монголам; отделиться от многочисленного семейства значит сделаться добычею малочисленного семейства (сироты). Если распадется многочисленное семейство, то оно сделается добычею малочисленного народа. Можно найти движущихся (существ, подданных, народов), но родных не найдешь; вообще можно приобрести народ, но родных приобрести нельзя». Эти слова Хасар одобрил.

Тайджигутский Джингир-Бухэ вырыл в своей юрте яму, закрыл ее войлоком и с коварным намерением пригласив Чингиса, сказал ему: «зачем враждовать нам друг против друга; ведь мы не чужие».

Когда Чингис собирался в Тайджигутам, Укгэлэн-Экэ сказала ему: «не думай, что ядовитая змея тонка; не считай коварных врагов ничтожными; нельзя быть доверчивым, нужно быть осторожным». Богдо-Эдзэн (Чингиз) сказал своим братьям: «ты, Хабату-Хасар, стереги колчан, а ты, Бухэ-Бэлгэтэй, смотри за порядком; ты, Хочигу, карауль лошадей, а ты, Ойту-Очиху, будь при мне; [132] неизвестно какие дела нас ожидают». (Когда прибыли к Тайджигутам), Эдзэн (Чингиз), вошедши в юрт, хотел было сесть на средину войлока; но Очукэн остановил его и посадил на край. Бэлгэтэй, заметив, что какая-то женщина, прихрамывая, пришла и отрезала левое стремя (у седла), переломил ей ногу, а она рассекла ему плечо. Началась тотчас схватка. Хасар считал стрелы (т. е. пускал стрелы без промаха); Бэлгэтэй же, размахивая чашею с айраком (кислым молоком), посадил Эдзэна левою рукою на неплодную белую кобылицу, принадлежащую Токтогаху хорчинскому, за что Токтогаху в последствии был пожалован титулом дархан ²⁸ (от него произошло поколение Дархат); Хацагу, говорят, обвинили за то, что допустил отрезать стремя; Бэлгэтэй был тотчас пойман и привязан к одноколке по обвинению повелителя, который говорил, что «во время ссоры с Тайджигутами, Бэлгэтэй нарочно взял меня левою рукою и посадил на лошадь». Когда все улеглись спать, Бэлгэтэй, таща на себе одноколку, привел домой.

Хасар и Бэлгэтэй рассуждали: «Эдзэн наш наказывает несправедливо; четыре чужестранные государства и пять цветов (народов) он покорил с помощию силы Бэлгэтэя и искусного стрелка Хасара». Эдзэн, узнав их разговор, и желая подавить их гордость, принял на себя вид простого старика, продававшего длинный желтый лук. Хасар и Бэлгэтэй спросили его: «откуда ты, старик? мы тебя прежде не видали». Старик отвечал: «я человек бедный, я продаю лук». Они, желая уклониться от предложения старика, не одобрили его лук, на что старик сказал: «хотя мой лук некрасив, но попробуйте натянуть [133] тетиву». Бэлгэтэй взял лук, но не мог надеть; старик надел тетиву и отдал Хасару; Хасар не мог натянуть лука. Тогда старик принял вид седовласого старца, сидящего на светло-сивой лошади, приложил к тетиве стрелу свою Алтан-тохок и выстрелил так, что она вонзилась в скалу, сказав: «не вы ли братья Богдо-Эдзэна, стрелок Хасар и силач Бэлгэтэй?» Пословица говорит: «лучше полон рот набить, чем говорить свысока». Сказавши это, он скрылся. Братья его со страхом сказали: «наверно это сам Богдо-Эдзэн!»

После того разнеслась молва, что енгутский Уран-Чинкуй с 31 поколением отложился и откочевал на северо-запад. Эдзэн и Хазар погнались за Уран-Чинкуйем. Хасар сел на Самучина, прекрасного коня Эдзэнова, и сыну своему, Токтонгуй-багатуру, поручил начальство над передовым войском. В этом сражении Хасар до того бился, что конь его Самучин был весь облит кровью. По одержании победы над Уран-Чинкуйем, привели его к повелителю. Хасару досталась в награду женщина Балбал; а Хубилган-Сэцэн-Эдзену (Чингисхану) Уран-Чинкуй поднес хрустальную пирамиду, за что получил дочь его, Алтан; а другую свою дочь, Алтан-Горголдой, Чингис отдал солонготскому хану Нарину. Ороши-Гуши, из поколения Буриват, принадлежащего Богдо-Эдзэну, поймав ястреба на великом Байкале, принес его (повелителю), за что получил начальство над Буриватами.

После этого, Дзанчун, хан дзурчутский, заметив, что Богдо-Эдзэн пускает ястребов от реки Олхоруна до река Улия, убежал от него. Богдо-Эдзэн отправил за ним войско. На реке Ула брода не было, а потому сыновья Хасара, Анчи-Анду-Шара и Галдзагу-Чинг-тайджи, сосворив (соединив поводьями) 20,000 меринов посредством [134] уздечных колец, с криком загнали их в воду и переправились. Осадив город (Дзанчуна), потребовали в дань 10.000 ласточек и 1000 кошек; получив их, они, накалив кийбунг ²⁹, привязали к ласточкам; а к кошкам привязали хлопчатую бумагу и зажгли. Ласточки полетели в свои гнезда, кошки поскакали по крышам домов, сделался пожар, осажденные сдались. Дзанчун воскликнул: «что за чудеса, что за кошки!» Богдо женился на дочери Дзанчуна, (по имени) Балахай, которая, говорят, умерла на дороге.

Потом Богдо-Эдзэн отправился в поход против Солонгутов ³⁰, живущих на востоке. Река Унэгэн была тогда в разливе, почему он с своими войсками остановился у этой реки и послал к солонгутскому хану посла с известием, что он пришел требовать дани. Солонгутский хан Буха-Цаган, в знак покорности своей, привез на лодке свою дочь, Хулун, дал ей в приданое кибитку из барсовой шкуры и поколение Буха и Солонгос. Потом Богдо-Эдзэн, увидев Буха-Цаган-хана и прочих вельмож, остановившихся на противоположном берегу, сказал им: «если вы пришли с данью, то переправляйтесь сюда». Они исполнили его повеление. После этого Богдо-Эдзэн на подушке задумал соединиться с Хулуною; но вельможи доложили ему, что соединяться на открытом воздухе (в дороге) неприлично, нельзя ли отложить до прибытия домой. Но он не принял их предложения и соединился с ней.

Он прожил у Солонгутов три года, а Аргасун-Хорчин (в это время) управлял государством. Желая знать [135] причину замедления Богдо-Эдзэна, Аргасун-Хорчин сел на рыжую лошадь Гурбилгу-дзэгэрдэ, проехал в трое суток трехмесячный путь и, по приезде, осведомился о здоровье Эдзэна. Вельможи сказала ему, что (Богдо-Эдзэн) здоров. Потом сам Богдо-Эдзэн спрашивал его о здоровье жен, детей, вельмож и всего народа. Аргасун-Хорчин на это доложил: «жены и дети твои здоровы; что же касается до твоего великого народа, а не знаю, что он думает, а знаю только, что он добывает кожицы в кору для своего разрезного рта; а что касается до всего твоего народа, я могу сказать только одно, что он употребляет воду и снег для своего жаждущего рта; я не знаю, что думает твой монгольский народ». Богдо-Эдзэн, не поняв его слов, повелел повторить (их). Аргасун-Хорчин продолжал: «Говорят, что птица салбар клала яица свои на дереве сала; доверив этому дереву сала, она дала случай коварной птице сар разрушить свое гнездо и съесть яица и птенцов. Говорят, что лебедка клала яица на камышистом озере, и доверив камышу, дала случай злой птице хуло съесть своих птенцов и яица и разрушить гнездо. Богдо-Эдзэн мой, соизвольте обратить внимание на мои слова». Богдо-Эдзэн спросил у своих вельмож: «поняли вы слова Аргасун-Хорчина?» Вельможи доложили, что не поняли. Тогда повелитель объяснил слова Аргасун-Хорчина так: «Дерево сала — мои друзья, птица салбар — я сам, коварная птица сар — Солонгуты; яица и птенцы — мои жены и дети, гнездо — славное правление мое, камышистое озеро — мои народы, лебедь — я сам, злая птица хуло — Солонгуты, яйца и птенцы — жены и дети мои, гнездо — славное мое правление (государство)». Сказав это, он поворотил поводья (собрался домой). Потом Богдо-Эдзэн продолжал: «с царицею Буртугульджин, [136] женою моей, я встретился в молодости; мне трудно (совестно) видеться с ней; если приеду домой (с семейством), то как бы не было раздора в моем доме при свидании с домашними; если обнаружится несогласие в присутствии посторонних, мне будет стыд и срам. Лучше отправить одного из девяти моих урлуков (министров) для предварительного совещания с семейством».

И тан, по повелению Дай-Эдзэна (Чингиса), отправился Мохоли. Прибыв туда, он поклонился царице Буртугульджин и сел. Царица спросила его о здоровье Богдо-Эдзэна и о причине его приезда, на что Мохоли отвечал, что послал его к ней с следующим докладом:

Он не последовал установленным правилам (закону),
а подчинился силе, от которой зависит прочность правления;
он не внял словам вельмож, дававших советы,
но увлекшись наружным видом барсовой юрты,
Богдо-Эдзэн соединился на подушке с царицей Хулунь.

На эта слова царица Буртугульджин отвечала: «на то воля моего владыки, то не от монгольского народа зависит, то власть Богдо-Эдзэна, а не народа. Говорят, много есть гусей на реке Иртыше, но мой Эцэн сам знает сколько нужно стрелять, чтоб не утомиться; много женщин и девиц в больших государствах, но мой повелитель сам знает кого выбрать; говорят, много гусей в камышистых озерах, но мой повелитель сам знает сколько нужно стрелять, чтоб не устать; много женщин и девиц в народах, повсюду живущих, но Богдо-Эдзэн знает сам кого выбрать; говорят, что стрелок, имеющий большой палец, стреляет утку вместе с берегом, а мужчина, если захочет, женится на двух родных сестрах ³¹. Разве [137] пеук (необъезженная дикая лошадь) желает, чтобы его оседлывали? разве (первая) жена желает, чтобы муж взял себе другую жену? Худо излишество, но разве недостаток хорош? От двойного платья, говорят, не зябнешь, скрученная веревка не рвется».

Когда повелитель прибыл с царицею, Аргасун-Хорчин, напившись допьяна арзы, взял золотую скрипку и ночевал вне (ставки, юрты), почему повелитель призвал Богурчи и Мохоли, повелел им отыскать Аргасун-Хорчина, и безмолвным движением руки (дал знак), не дав ему говорить, казнить его. Оба они отправились и сказали: «нас прислал повелитель и приказал безмолвным мановением руки казнить тебя, Аргасун-Хорчина, не принимая от тебя оправданий, за то, что ты, будучи пьян, взял золотую скрипку и ночевал вне (ставки)». Аргасун-Хорчин сказал на это: «говорят, что должно выслушать слова осужденного на смерть; говорят, что умирающий человек должен вымолвить свое (последнее) слово». Выслушавши это, не казнили его; держащего у груди вино (приготовленное для повелителя, а за пазухой вино, приготовленное для суда), привели к повелителю; но он еще почивал. Богурчи и Мохоли доложили извне (ставки):

В твоих светлых чертогах обитает уже сияние,
соизволь разбудить домашних мальчиков и девушек;
твои виновные уже собрались, прикажи им разойтись, отдав свои великие повеления;
в твоем яшмовом дворце водворилось уже сияние, прикажи отворить двери створчатых домов;
несчастные и страждущие твои уже собрались, соизволь приказать им разойтись, отдавши свои яшмовые повеления.

Когда так доложили, повелитель встал. Они вошли (в ставку), ведя перед собою Аргасун-Хорчина. Повелитель безмолвствовал, Богурчи и Мохоли тоже молчали: поэтому Аргасун-Хорчин сам доложил: [138]

Говорят, что семидесяти ладов (голосистая) птица цакцагай замолкает,
когда ястреб с простертыми крыльями направляет полет свой на нее:
тоже скажу я и про своего повелителя, свыше назначенного,
что в его присутствии высказать то, что бы следовало, я не в силах.
С десяти лет я хранил твою золотую скрипку,
изучал твою мудрость и политику, и не был замечен в дурном поведении.
Правда, я был пьян, и взял твою золотую скрипку;
но с двадцати лет я берег твою хотон-скрипку, изучая твою мудрость и шутки,
и не был замечен ни в каком дурном поступке.
Правда, был я пьян, и, будучи пьян, я взял твою хотон-скрипку,
но я не имел дурного намерения.

На этот доклад (повелитель сказал): «за свое красноречие прощенный, Аргасун-Хорчин мой! за свое хорошее рыло (красноречие) помилованный, Аргасун-Хорчин мой!» Сказав это, (повелитель) отступился от казни и обнародовал об этом.

Тангутский хан, Шудурогу, услыхав, что Богдо-Эдзэн покорил Китай и завладел престолом Алтан-хана, испугался и послал (к повелителю) посла Тортонга, сына Баян-Сартагара, с предложением платить дань и быть его правой рукой. Когда тот посланник, после доклада (повелителю о своем поручении), возвращался домой, то говорил про себя: «Богдо-Эдзэн действительно сын Тенгрия, а наша царица красивее (супруги его); при свете ее ненужно ночной лампы». Между тем повелитель имел любовные связи с одной тайджигутской женщиной Мунгулун-Гуа, разведшеюся с своим мужем. Эта женщина, Ябога ³², услыхав речь Тортонга, доложила (повелителю): «о, повелитель мой! Гурбэльджин-Гуа, жена тангутского хана [139] Шудургу, дочь китайского джанджуна Сэцэн-Умади, говорят, красивее Мунгулун-Гуа: при свете ее не нужно ночной лампы. Взять бы вам ее». После этого повелитель послал к хану Шудургу посла с требованием, чтобы он отправился в поход против Сартагульцев. Шудургу отвечал послу: «что за хан тот, который не может покорить всех? что за надобность хану в союзниках?» Сказав это, не согласился. Получив такое известие, (повелитель) поклялся, что он не упустит его (из рук), пока не исчезнет его золотая жизнь. Потом убил Султан-хана сартагульского и покорил его народ своей власти. Говорят, что в этом походе он был с царицею Хулуной.

После этого владыка Хормуста-Тенгри за прежние добрые дела ниспослал повелителю яшмовую чашу, полную вина, подобного аршану. Приняв ее, начал он пить; тогда четыре младшие братья его сказали: «Грозный наш повелитель! пословица говорит: старшему десять, а младшему четыре ³³. Наш грозный повелитель! выкушав большую часть (аршана), не соблаговолишь ли дать нам остаток после себя? Желательно, чтобы наша просьба была принята вами». На этот доклад повелитель сказал своим четырем младшим братьям: «при рождении, по повелению Будды, очутилась в моей правой руке яшмовая печать из царства драконов; в настоящее же время я получил от могущественного Хормусты-Тенгрия яшмовую чашу, полную вина, подобного аршану. Мне кажется, что единственный и законный владетель его (вина) я. Если хотите пить, нате». И дал им. Приняв от него вино, братья его стали пить, но не могла проглотить, (почему) с поклоном возвратили его [140] повелителю и доложили: «мы несправедливо требовали своей доли от тебя, когда нам не следовало свыше назначенного; кушай сам, владыка, и соблаговоли нас назначить начальниками по сбору дани». Владика взял и выпил; согреваемый аршаном, стал навеселе и сказал: «при моем рождении, по повелению Будды, очутилась в моей руке яшмовая печать царя драконов; в настоящее же время могущественный Хормуста ниспослал мне яшмовую чашу, наполненную вином, подобным аршану. Я есмь владыка, назначенный небом». Потом прибавил: «отправимся в поход против Тангутов».

Богдо-Эдзэн, в продолжение трех лет, (нарочно) несколько раз собирался в поход против Тангутов, и выставлял девятиножное знамя единственно потому, что у Шудургу была рыжая, черномордая собака-вещунья, называемая хубилэнь. Эта собака, когда лаяла веселым голосом, то это значило, что не будет неприятеля, а когда выла, то давала тем знать о появлении врагов. Собака об отправлении (Чингиса) знала, а потому и выла в продолжении трех лет; но Шидургу-Хан (не видя врагов) предположил, что его собака от старости лишилась способности предвещать, и жил беспечно.

По прошествии трех лет, в год собаки ³⁴, повелитель отправил вперед пехоту, а в год свиньи ³⁵ отправился и сам с женою Зусур, предводительствуя войсками. Повелитель, увидав мыс (мыс горы), называемый Муна, сказал: «это место могло бы служить убежищем при расстроенном правлении ³⁶; оно удобно для кочевки в мирное время и для нахождения оленей и медведей». Потом, заметив [141] зловещую сову, сидящую на дереве, приказал Хасару застрелить ее. Хасар выстрелил, но сова успела слететь, и (вместо ее) отстрелено было крыло попавшейся на ту пору сороке. Повелитель за это разгневался и обнажил меч. Урлук-нойон тогда доложил повелителю: «пословица говорит: хотел доброе сделать, да зло вышло; рассудите сами, повелитель». Владыка согласился на это. Спустя несколько времени после этого происшествия, слуга Богол-Мечин доложил повелителю: «Хасар, твой брат, бывши на веселе, держал за руки жену твою Хулану». Повелитель этого самого слугу Богол-Мечина послал к Хасару с требованием орлиных перьев. «Хотя он (Чингис) хан над всеми, но я скорее его достану орлиных перьев», сказал Хасар, и потом отдал послу орлиные перья; но Богол-Мечин не взял, потому что нашел их гнилыми. Повелитель снова послал его же к Хасару с требованием перьев баклана. Увидев летящего баклана, Хасар спросил Богол-Мечина: «в какое место выстрелить ему?» — «В темно-желтое место (в бок) стреляй его», сказал Богол-Мечин. Хасар отстрелил клюв и отдал ему перья (баклана); но он не взял и ушел, говоря: «мы желали поднести орлиные перья, приличные для царя людей, а эти перья баклана не те, и притом на них кровь». Повелитель разгневался (на Хасара) и сказал: «он (Хасар) во-первых тайно завел любовные связи с царицею Хулуною; потом вместо зловещей птицы-совы убил добровещую сороку, и в настоящее время не дал мне перьев коршуна». Потому приставил он к нему (к Хасару) из четырех человек стражу, привязал его к ограде, и кормил его мясом яга ³⁷. Потом, во время облавы в горах [142] Хангай-Ханы, было объявлено следующее: «не убивать лань и серого волка, которые зайдут в круг облавы; поймать и представить мне живого человека с курчавыми волосами, на седосерой лошади, который попадет в круг». Зашли в круг облавы серый волк и красивая лань, и не убили их; попал и курчавый черный человек на седосерой лошади; его поймали, и когда спрашивали: чей ты? он молчал. Представили его к повелителю, на вопрос которого он отвечал: «по слуху об отправлении повелителя Монголов я поставлен здесь караульным от Шудургу-хана. Седо-серая лошадь моя, Кусэбалат, необгоняемая никакою лошадью, имеющею ноги, догнана; должно быть, высохнут ее копыта. Непобеждаемый ни одним черноголовым человеком, я, Хара-Ботон, теперь побежден черноголовым человеком. Должно быть, высохнет черная голова». Повелитель спросил его: «говорят, хан твой Хубилган; правдали?» Хара-Ботон отвечал на это: «утром он принимает вид ядовитого маленького желто-пестрого змея и в это время нельзя поймать его; в полдень превращается он в рыже-пестрого барса, в это время тоже нельзя поймать его; вечером принимает вид прекрасного юноши и играет с женою, и тогда можно захватить его». После этого допроса повелитель отправился далее.

По прибытии на Тангутскую границу, от Шудургу-хана вышла навстречу монгольским войскам одна старуха, происхождением ракша ³⁸, и умертвила посредством заклинаний много людей и лошадей. Вследствие этого Субэгэтэй-багатур доложил повелителю: «эта старуха посредством заклинаний умертвила людей и лошадей: соблаговоли освободить стрелка Хасара от наказания». Повелитель согласился, послал за [143] ним свою (крылатую саврасую) лошадь-Джигуртухула, и когда привели его, то (повелитель) заставил стрелять его (в старуху). Так как Хасар был в заточении и изнурился, то выстрелил в чашку (колена) старухи, которая повалилась на бок и умирая так проклинала Хасара: «потомки Хасара мужеского пола да будут любимы раками ³⁹, потомки женского пола да будут оставляемы мужьями своими». После этого она умерла.

Комментарии

1. В тексте, это заглавие не в начале, а написано только в конце рукописи.

2. *** Санскритское слово, по-тибетски ***, слово мистическое, которое означает буддийскую тройственность, т. е. Будду, учение и духовенство. *** Санскр. свасти, тибет. гэлэг ***, по монг. *** «счастие, благополучие». Ом свасти сидем, «да будет мир и благополучие». Это выражение ставится в начале книг в том же смысле, как в русских рукописях: «Во имя Отца» и пр., у мусульман — бисмилла, и т. п.

3. Чакраварти, сан. слово, по-тиб. Хорлу джуржит ***, по монг. *** Курду-эркгикгулукчи, «приводящий в движение колесо».

4. Эпитет Шак-ямуни.

5. Томн — вторая низшая степень духовного сана.

6. У Монголов расстояние места определена так: до восхода солнца они начинают разбирать свои юрты и навьючивать имущество на верблюдов и лошадей, а потом со своими стадами переходят на другое пастбище. Этот переход совершается до полуденного солнца. Расстояние такого перехода бывает иногда больше, иногда меньше, смотря потому, как рано успеют собраться с места и как скоро совершат переход; но он должен быть не менее 10 верст. Переходами или кочевками считается расстояние.

7. Неуклюжая большого роста лошадь, уже давно объезженная, называема даир; боро — «серый».

8. Уйлджэгэн: значение этого слова неизвестно.

9. В Санан-Сэцэне сказано *** «рожденная законным образом»; в Алтан-Тобчи это выражение заменено словами *** «рожденная в воде варваса» (Последнее слово неразборчиво, особенно 1-я и 4-я буквы. — OCR).

10. Мысль та, что народ не может существовать без главы или начальника, потому что без него в народе были бы ссоры и раздоры; точно так без воротника нельзя носить платья.

11. Слово хутала я перевожу здесь «общий»; г. Бобровников, в своей Монгольско-калмыцкой грамматике на стр. 161, принимает это за собственное имя Хуталы (дяди Чингиса).

12. В подлиннике сулдэ ***.

13. Коренною лошадью называется у Монголов та, на которой сам хозяин ездит постоянно. Дарить кому-нибудь эту лошадь, значит оказать тому свое уважение.

14. Монголы свято соблюдают обряд посетить пиршество знакомых или незнакомых, если только заметят, хотя на несколько минут.

15. Цуцага переведено словом «орудие», потому что слово цуцагайн-ном, что значит лук у самострела для ловли зверька, называемого зумбра. Хотя здесь нет слова номо «лук», но по смыслу видно, что здесь слово цуцага должно означать орудие. Смысл этой пословицы таков: «у вас нет ни оружия, ни защитников, кроме своей личности, своей силы».

16. «Хлопнуть дверью» значит оказать неуважение, непокорность, неприличие.

17. *** Онон у сэм иер ороху. — Сэм означает прогалину, тропинку в лесу.

18. Пословица, имеющая значение: «об этом (деле) не думайте, не беспокойтесь, делайте что вам угодно, веселитесь!» (потому что тогда было время празднества).

19. Этот странный обычай еще до сих пор существует в некоторых местах. Уложив спать гостя с дочерью своею, хозяин показывает свое расположение гостю, который свято должен соблюдать ненарушимость этой чести, этого доверия.

20. Развеять пепел значит истребить все семейство, чтобы не осталось прямого нисходящего потомства.

21. Обычай — даря кому-нибудь лошадь отвязывать одно стремя, доныне существует у некоторых Монголов.

22. Нэрэ гацара кул кусэрэ амурлиджу, «наслаждаясь, блаженствую, благоденствую, живя».

23. Суду-богдо, «избранный, богом посланный» (государь).

24. У Санан-Сэцэна: в год шим-лошади (1162). Год змеи будет 1161.

25. 1206 года.

26. В подлиннике находится слово ***, которое затемняет смысл начальной строфы стихов и вовсе не идет к смыслу; поэтому я заменил его словом ***, которое значит «стремиться», «бросаться».

27. В этих стихах встречаются три слова в разных видах и при каждом из них находятся определительные слова. Во-первых бираху с определительным словом идам. Бираху, вероятно, есть бирагу: это чтение подкрепляется смыслом следующего стиха; оно означает двухгодовалого теленка, а определительное при нем идам есть тибетское и означает гения-покровителя. Так как слово идам, по смыслу речи, не имеет никакого отношения к своему определяемому бирагу, то я и пропустил это слово в переводе. Во-вторых: Барху я читаю также бирагу, а определительное при нем сулаханна, читаю сулахан, что значит слабенький. В третьих: Бирху я читаю бирагу, а определительное при нем хашиха читаю хаширга, «трехлетний теленок».

28. Тархан.

29. Кийбунг — вероятно что-нибудь металлическое, судя по значению следующего за ним слова улайтхаджу; но подлинное значение этого слова мне неизвестно.

30. Нынешних корейцев.

31. На человека, женатого на двух родных сестрах, Монголы смотрят не совсем благосклонно.

32. Ябога, от ябоху, «ходить». Женщина, которая развелась с мужем, до другого замужества называется ябога, «разводка».

33. При разделе старший получает больше, нежели младший.

34. 1226.

35. 1227.

36. Т. е. во время безначалия, неурядиц.

37. Дикий тибетский буйвол.

38. Ракша, санскр. слово, значит «чудовище».

39. Озвучивает желание, чтобы потоми Хасара во время сражения первые получали раны: это и сбывалось всегда по желанию старухи.

(пер. Г. Гомбоева)
Текст воспроизведен по изданию: Алтан тобчи. Монгольская летопись в подлинном тексте и переводе с приложением калмыцкого текста истории Убаши-Хунтайджия и его войны с ойратами. (Труды восточного отделения императорского археологического общества, Часть 6). 1858