-

ШЕМАНСКИЙ А.

В АФГАНИСТАН

— Сегодня после обеда мы идем в Афганистан! — сказал мне генерал Прасолов, коменданта Кушкинской крепости, когда я утром пришел к нему с докладом. Это было в разгар наших манчжурских неудач, осенью 1905 года. [26]

Мой товарищ, генерального штаба полковник Запольский, георгиевский кавалер Пекинского похода, бывший начальником, штаба Кушкинской крепости — ушел на японскую войну, чтобы там доблестно погибнуть в ужасные мукденские дни у деревни Подяза во главе бригады из маршевых батальонов. Я исправлял должность его по начальствованию штабом Пушкинской крепости. Пока наши успехи в войне с Японией давали надежды на успех, на Кушке шла деятельная работа, на случай войны с Англией, тайной помощницей Японии. А в дни, о которых я веду речь, все надежды и на успехи в Манчжурии и на войну с Англией поблекли, и нам осталось следить — какое влияние на Афганистан производят известия о наших несчастьях в японской войне. Из Асхабада и Ташкента присылали нам на Кушку толкования событий в Манчжурии. Эти плакаты мы посылали при всяком удобном случае за Афганскую границу, «дабы там бороться с распространением превратных сведений о наших неудачах, распространяемых, нашими недоброжелателями в Средней Азин».

С целью лично убедиться в том, как влияют эти плакаты на умы соседей, и решил комендант крепости съездить в гости к соседнему афганскому хану, в селение Чильдухтер, лежавшее (хуторами) в 20 верстах вверх по долине р. Кушки, близ нашей границы, в каких-нибудь 1/2 — 1 1/2 верстах от пограничного столба № 24 и расположенного тут же пограничного поста.

Въезд в Афганистан русским подданным, вообще говоря, строго воспрещен, «даже под угрозой смерти или заточения в афганских тюрьмах», но во многих пунктах границы создались самой жизнью и исключения. В числе этих, исключений была и давнишняя дружба генерала Прасолова с Чильдухтерским ханом. Хан дрался против Прасолова в известном бою на р. Кушке 18-го марта 1885 года. Там они породнились и побратались стало быть. Каждый год хан присылал к Рождеству в Кушкинское военное собрание елку, с трудом доставаемую в далеких и диких горах Гиндукуша-афганского. Не раз и сам он, посещал елку в собрании этом, дивясь её убранством, нарядами и красотой кушкинских дам и свободой обращения у нас с дамами, столь несвойственной на мусульманском, востоке. Однажды ему доставили большое удовольствие подарком в виде отличимых и дорогих лакированных сапог.

Семью командира хан знал поименно, в лицо, где кто учится и всегда расспрашивал наших посланцев об этих лицах. Эго был почтенный заслуженный афганский военачальник, прообраз наших воевод до Петровского времени. К нему-то мы и поехали.

Выйдя от генерала, я послал по его приказанию всадника-туркмена с извещением хану, что к нему будет в гости комендант крепости со свитой.

Через короткий срок хан прислал своего посланца с ответом: «добро пожаловать!»

Мы послали на пост Чильдухтер своих верховых копей, казачин конвой и выехали вслед за ним туда же в экипажах. Мой адъютант захватил с собой фотографический аппарат, но тусклая погода не благоприятствовала снимкам.

По приближении нашем к пограничному посту, пост выбежал и стал в ружье. Генерал поздоровался и распустил пост. Начальник поста доложил, что визит генерала произвел большой переполох у афганцев. Солдаты были на полях на работе. Их спешно собрал хан. Им раздали сапоги, амуницию, ружья и произвели репетицию почетного караула. У хана на кухне дым коромыслом — готовят угощение.

Минуть двадцать сидели мы около поста, рассматривая чудные панорамы горного Афганистана, развертывавшиеся перед нами. Внизу в песчаном русле струилась Капризная Кушка, за ней пышно зеленели поля и луга её неширокой долины. В группах старых деревьев, виднелись дома-мазанки селения Чильдухтер-афганской, а среди пихт, выдавался величиной дом хана.

Сели на лошадей. Переехали вброд р. Кушку и, ускоряя ходе наших коней, помчались к жилищу хана. Афганцы-поселяне, работавшие в полях, отвешивали низкие поклоны, а впереди нас понеслись во всю прыть коней всадники хана, выставленные по дороге в качестве маяков, для извещения хана о нашем прибытии. Наша свита увеличилась офицерами нашего пограничного поста.

Около ханского дома, на берегу пруда, обсаженного тенистыми деревьями, нас, ожидал почетный караул, а сам хан в блестящей одежде со свитой стоял поодаль на открытой террасе своего обиталища.

Загремела какая-то музыка из трубы, бубна, барабана и еще каких-то инструментов раздалась команда, ружья брякнули на караул, стволами в поле... Хан сделал поклон.

Генерал и свита спешились, обошли и похвалили караул поблагодарили за честь, сняли с сарбазов (солдат) фотографию, причем на фланге, вместо «сконфузившегося» афганского командира, стал наш офицер пограничной стражи. Сарбазы были польщены подробным, осмотром, который произвела, свита генерала их оружию, снаряжению, одежде, в то время, как генерал обменивался с ханом первыми приветствиями. Мы записали подробно систему и состояние оружия, перекопировав в точности клейма и подписи, сплошь английские. Все бляхи на поясах и амуниции были тоже английские с девизом и гербом Англии.

Потом нас повели в жилище хана, было подано угощение и началась беседа, во время которой мой адъютант попытался незаметно снять хана, никогда не соглашавшегося позировать перед аппаратом.

Единственное окно было направлено в ханский сад, и было без рамы, по случаю теплой погоды. Возле окна волновалось зеленое поле индийской конопли, из которой афганцы приготовляют, опьяняющее курение, питье и жвачку.

Хан был любезен, разговорчив, но дипломатичен, больше говоря о семье генерала, чем о вещах, нас интересовавших. Впрочем, он ясно выразил свои мысли на все текущее. Он, извинился, что не мог, внимательно читать плакаты о японской войне, ему присылаемые, ибо хозяйство не давало ему для этого времени, да и глаза его стали слабы, по он, не сомневался, что в Герате и Кабуле, куда он, посылает эти газеты, их прочтут со вниманием.

Про наши неудачи, хан сказал, что для такого огромного государства, как Россия, даже совестно унывать по поводу таких, военных неудач. Он, их сравнил с укусом комара для льва: «крик льва часто обличает (сказал он), что лев укушен, обеспокоен, комарами, но никто из слышащих крик не может усомниться, что лапа льва сильна и тяжка по-прежнему».

Он, очень интересовался Государем, расспрашивая о Его доступности, доброте, о Его семье и т. п....

Рядом, с ханом сидел его помощник по гражданской части. Оба они были разодеты в английское шитое золотом, платье и в оружие, отделанное серебром и камнями. Золотые чалмы были у них на головах. Оба они были типичные афганцы и мечтали в конце своей службы попасть из этой страны джемшидов к себе на родину, в окрестности Кабула.

Мне, слушая их речи о родине, вспомнились заметки, которыми испещрял свой «английский» строевой устав один афганский же офицер, (старик), участник Мургабского похода 1885 года. Этот устав, был найден на теле его хозяина, убитого в бою на Кушке. Вот эти строки:

«Мы в этой Гератской земле подобно прислуге, рабам... То ли дело на родине, там дома каждый чувствует себя царем!..»

С закатом, солнца мы покинули гостеприимного хана и вернулись «на Кушку», в нашу крепость, обсуждая вивиденное и слышанное.

Может быть, рисунки и заметки наши заинтересуют тех, кто собирает, черты афганской армии.

А. Шеманский.

Текст воспроизведен по изданию: В Афганистан // Разведчик, № 1054. 1911