МИРЗА САЛИМБЕК
ИСТОРИЯ САЛИМА
ТАРИХ-И САЛИМИ
ЭМИР САЙЙИД МУЗАФФАР
У эмира Насруллы 1, кроме Музаффар-хана, 2 не было детей мужского пола. Во время его царствования [Музаффар] был правителем города Кермине. [После смерти своего отца] он выехал оттуда и сел на престол Бухары. [К нему] со всех вилайатов поступили подарки 3 и подношения 4. Но от Хисарского 5 [правителя] Абдалкарима 6 диванбеги 7, правителя Куляба 8 и Бельджуана 9 Сарабека 10 дадхо 11, а также шахов Каратегина 12 и Дарваза 13 никто не приехал. Они подняли мятеж неповиновения [эмиру]. [Что касается] Малла-хана 14 ибн Нарбута-хана 15 Кокандского, то он прибыл [с войском], захватил Ура-типпа 16 и выступил на Джиззах 17. Эмир Музаффар зимою, в пору сильного мороза, с многочисленным войском направился в Хисар. [Когда он] дошел до вилайата Дехнау, то предпринял такую резню, что ошеломил тех, кто услышал о нем и напомнил кровопролитие Чингиз-хана, и неповинующиеся противники прикусили пальцы удивления.
После покорения Дехнау [Музаффар] осадил Хисар-и-Шадман 18, в течение пятнадцати дней завоевал его. /62а/ Предав смерти здешнего правителя Абдалкарима диванбеги вместе с его сыновьями, [Музаффар-хан] перешел в Куляб и Бальджуан. После огромных усилий он завоевал Куляб и Бальджуан, сопротивлявшихся казнил. Сарабек дадхо, переправившись через реку [Аму], ушел в сторону Афганистана. Шахи Дарваза и Каратегина, увидев все это великолепие царское, выразили повиновение [эмиру Музаффару] и прибыли к нему с многочисленными подарками и, отдав свои вилайаты, покорились ему. [Шахство] Каратегина [эмир] пожаловал самому Сираджаддин-шаху 19, а над другими вилайатами назначил подходящих правителей. [37]
Малла-хана Кокандского из-за плохого поведения убили военачальники Коканда, а на его место посадили на престол его брата — Худайар-хана 20. Предприняв наступление, эмир Музаффар отнял Ура-типпа у Рустам бия из рода юз 21. Оставаясь здесь несколько дней, он выступил на Коканд и осадил его. Завладев Кокандом, вернул его самому Худайар-хану. [Затем] прибыл в Бухару. Через два года кокандцы назначили ханом некоего Султан Мурад-хана 22. Худайар-хан бежал [оттуда] и прибыл в Самарканд, где правил Аллайар-бек парваначи 23. Он, по приказанию Саййида Музаффара, определил Худайар-хану жалованье и держал его в Самарканде.
Спустя еще два года Музаффар опять покинул Бухару и прибыл в Самарканд. Тут он начал военные приготовления, /62б/ взяв с собой Худайар-хана, выступил на Коканд и завладел им. Он, вторично утвердив ханом Худайар-хана, возвратился в Бухару.
Тем временем кинагасы, сговорившись, от Ашур-бий бека отняли Шахрисабз и сделали своим правителем Хаким-бека [из рода] ачамайли 24, а у Закир-бия отняли Китаб, выдвинули правителем некоего Джура-бека 25 тарахли 26. Укрепив стены и башни Шахрисабза и Китаба, [кинагасы] восстали против эмира Музаффара. Услышав об этом, эмир Музаффар выступил на них и осаждал [мятежников] целые два месяца, но покорить их не смог. Заключив перемирие, он вернулся в Бухару.
В это время войско [царской] России начало завоевывать один за другим вилайаты Туркестана. Оно под предводительством генерала Черняева 27, полководца, завоевало Ташкент и двинулось дальше. Эмир Музаффар для священной войны с огромным войском и бесчисленными добровольцами в 1282 г. х. [1865-1866] прибыл в Самарканд. Своего слугу Ширали-бий инака 28 он [38] назначил правителем Самарканда, а Аллайар диванбеги — правителем Джиззаха. Сам [эмир] с многочисленным войском прибыл к берегу Сырдарьи. Эмир, встретившись с русским войском, не предприняв боя, обратился в бегство и вернулся в Самарканд. Оттуда он ушел в Бухару. В Самарканде стороны /63а/ предприняли такое сражение, что от [пролитой] крови образовались ручьи; из убитых воинов с обеих сторон образовались [большие] кучи. Люди не могли отличить своих от неприятеля. У мусульман дело не продвинулось, поэтому они волей-неволей вошли в Самарканд. Укрепили стены и башни города, примирились с волею бога. Генерал Черняев, продвинувшись вперед, осадил Самарканд 29. Иранцы Самарканда написали русским письмо и сообщили, [что они на стороне русских], и, открыв ворота, впустили русских [в город]. Находящиеся там войска оказывали сильное сопротивление, проявляя отвагу. Так как они действовали разрозненно, то большинство людей превратилось в траву для мечей христиан. Амарат-панах 30 Ширали-бий инак принял мученическую смерть. Черняев, пробыв несколько дней в Самарканде, привел свои войска в порядок и выступил на Катта-Курган 31, осадил и захватил город. Его величество государь Бухары предводителей своих вместе с войском направил в местность Зирабулак 32, близ [города] Катта-Кургана. Из тех предводителей Хаджи туксаба 33, офицер из Турции, и Усман 34 туксаба, принявший недавно мусульманство полководец 35, оба командовали [эмирским] регулярным войском. Услышав об их приближении, Черняев со своим войском вышел из Катта-Кургана, приблизился к Зирабулаку и предпринял бой. Ходжи туксаба, саркарда из Турции, проявил большую самоотверженность и образовал большие кучи из тел убитых русских воинов. Храбрецы [эмирских] войск, со всех сторон /63б/ [39] атакуя, до крайности потеснили христианские отряды и почти нанесли им поражение, но упомянутый Усмантуксаба, трубя сигнал отступления, повернул свои войска обратно. Христианские войска пришли в себя и, чтобы сохранить оставшуюся в [живых] часть войска, повернули обратно и отошли в Катта-Курган.
Да не останется скрытым, что император Российского государства не давал согласия на переправу через Сырдарью генералу Черняеву и нападения на Бухарское государство. Для предупреждения был отправлен казачий [отряд]. Тем временем [император], услышав о дерзских поступках [Черняева], обвинил его в непослушании и отправил генерала Кауфмана 36, назначив его губернатором. Последний прибыл в Катта-Курган. Генерал Черняев, провинившись, выехал [в Петербург]. Его величество Саййид Музаффар-хан, видя, что нельзя не мириться с тем, что предопределено [богом], отправил Насира-туксабу шигаула 37 послом в Катта-Курган. Был заключен [мирный договор], по которому земли до Зирабулака перешли к России, остальные богохранимые вилайаты остались за Бухарским государством. Стороны подписали соглашение, и [таким образом] открылись пути дружбы и добрососедских отношений. Для того, чтобы укрепить дружбу, стороны три-четыре раза в год обменивались послами.
Как известно, его величество Саййид эмир Музаффар-хан был государем благочестивым. У него было много детей. Старшими среди царевичей высокого достоинства /64б/ были Саййид мир Абдалмалик-хан 38 тура 39, Саййид Нураддин-хан 40 тура и Саййид Мир-Абдулмумин-хан 41 тура. Проявляя милосердие троим сыновьям, эмир в сопровождении видных военачальников со знаменами и флагами, барабанами и литаврами отправил их в вилайаты: Кермине, Карши и Чарджуй, [40] назначив правителями. Каждый царевич, прибыв в свой вилайат, занялся наведением порядка и заботой о спокойствии подданных. Спустя некоторое время, самого старшего из сыновей своих Саййида Мир Абдалмалик-хана туру [эмир] снял с поста правителя вилайата Кермине и назначил правителем вилайата Хузар 42. Несколько неблагодарных злоумышленников из-за интриганства и глупостей упомянутого туру сбили с пути и натравили против своего благородного отца. Племя кенагас Шахрисабза и Китаба хотело воспользоваться этим удобным моментом и, обещая ему пост государя, привело в Шахрисабз. В Тимуровском Аксарае 43[Абдалмалика] объявили падишахом. В Шахрисабз со всех концов [страны] толпами стекались злоумышленники. Но последние просчитались. Благодетельный Бабабек 44, правитель Шарисабза, и Джура-бек, правитель Китаба, по причине увеличения сторонников туры насторожились и под предлогом, что со стороны Самарканда наступают русские и из Бухары выступил его величество [эмир], они царевича выпроводили из Шахрисабза. Упомянутый тура, раскаившись за свои поступки, послал своему почтеннейшему отцу записку с просьбой простить его грехи. /64б/ [Эмир] отклонил прощение. Тот тура, в отчаянии, потеряв надежду на трон своего благородного отца и полагаясь на поддержку кочевых племен и подданных, написал письма разным племенным [вождям] и некоторым правителям. [Абдалмалик] некоторое время вертелся вокруг, как циркуль, на окраинах [государства] Бухары в [различных вилайатах] богохранимой территории, но нигде не нашел поддержку. Некоторые из племен и правителей пытались схватить его. [Царевич] прибыл в Хатырчи 45. Местный правитель амарат-панах Рахматча-бий с Хаким туксабой, предводителем [41] здешнего [отряда] замышляли схватить [Абдалмалика]. Упомянутый тура, почуяв этот сговор, убил и правителя, и офицера. Выехав оттуда по пустынной дороге, он уехал в Ургенч с надеждой, что ургенчский хан его поддержит. Хан Ургенча Мухаммад Рахим 46, узнав о прибытии туры, послал своих людей к нему для встречи. Хан несколько дней оказывал [Абдалмалику] гостеприимство и честь, [но] не исполнив желание [царевича], отпустил его. [Абдалмалик тура], потеряв всякую надежду, по пустынной дороге Ургенча через Джиззах, прибыл в вилайат Коканд. [Правитель последнего] Худайархан был питомцем его величества Саййида-эмира Музаффар-хана. Но он не уделил достаточного внимания к нему и упомянутый тура вместе со своими товарищами переехал в Кашгар. [Правитель Кашгара] Мухаммад-Якуб-бек 47, отвоевав у Китайского государства много областей, чеканил монету и читал хутбу 48 на имя /65а/ султана Абд ал-Азиза 49, стамбульского халифа. На протяжении четырнадцати лет он самостоятельно правил Кашгаром, Хотаном, Йаркендом и множеством других областей. [Царевич] прибыл к нему. Упомянутый Якуб-бек предоставил тому туре незначительное жалованье и в [особом] месте держал его под наблюдением. После смерти Якуб-бека, его областями завладел Китай. Все его сыновья и подопечные люди бежали в Ташкент и в другие стороны. Упомянутый тура, в свою очередь, пройдя через горные тропы Кашгара, с большими трудностями пересек Киргизский Алай и уехал в Индию. Тогда падишахом государства Англии была женщина по имени Мария 50. Она, услышав о [прибытии Абдалмалика] туры, предоставила ему жалованье и жилье в районе Калькутты в Индии. До конца своей жизни Абдалмалик жил в Индии, там и умер. Каждому сыну, [42]которым недоволен отец, суждено быть скитальцем мира и грешником в загробной жизни.
Второй сын его величества милосердного [эмира] Саййид Мир Нураддин тура был умным и ученым человеком. У него есть превосходные стихи под псевдонимом Хайа. Он всегда слушался отца и был покорным ему. Он был снят с поста правителя Каршинского вилайата и удостоился чести быть назначенным правителем Чарджуйского вилайата. /65б/ Через некоторое время, в пору расцвета юности, [царевич] заболел неизлечимой болезнью — туберкулезом. Лечение табибов и лекарства не помогли, и он из бренного мира отправился в мир вечности. Этим он оставил рану глубокой скорби на сердце своего почтенного отца.
Третий сын его величества господина [эмира Музаффара] Саййид Мир Абдалмумин был правителем вилайата Карши. Затем он был назначен правителем вилайата Хисар, которым правил до конца царствования своего почтеннейшего отца. После, во время восшествия [на престол] августейшего господина Саййида Абдалахад-хана, он был снят с поста правителя Хисара и возвеличен на пост правителя вилайата Байсун. Через шесть лет он опять был лишен власти, но оставался жить на том же месте, где ему было определено жалованье от высочайшего двора. Правителем Байсунского вилайата был назначен амарат-панах Абдал'али-бий инак. Упомянутый тура жил еще несколько лет и в 1311 г. х. [1893-1894] умер естественной смертью. Его похоронили в вилайате Байсун. Этот принц имел много детей. По словам Мухаммади джибачи 51, служившего у покойного туры, у последнего было всего сорок восемь сыновей и дочерей. Но «за верность ответственен повествователь».
Четвертым [сыном] света очей /66а/ его величества [43] господина [эмира] являлся принц Саййид Мир Акрам-хан тура 52. За время правления своего уважаемого отца он с малых лет был назначен [последовательно] правителем вилайатов Байсун, Карши и Хузар. И после господина [эмира Музаффара], убежища милосердия, во время царства его величества Саййида эмира Абдулахад-хана, чье место в раю, [Мир-Акрам-хан] правил вилайатом Хузар. До конца царствования упомянутого [эмира], чье место в раю, он [и поныне] является правителем Хузара. Кроме того, свет очей [Акрам-хана], царевич Саййид Мир Касим-хан 53 тура, благодаря милости своего дяди был возвышен на правление вилайатом Чиракчи 54. После его величества [эмир Абдалахад-хана], чье место в раю, во время восшествия на престол господина Саййида эмира Алим-хана, борца за веру, почитаемый царевич Саййид Мир Акрам-хан тура также правил вилайатом Хузар, а свет очей [Акрам-хана туры], Саййид Мир Косим-хан, правил вилайатом Чиракчи. Ныне, в 1336 г. х., и вот уже 47 лет, как он благодаря повиновению трем государям и ласковому отношению к своим подданным несменно правит [упомянутым вилайатом]. Со времени правления благородного отца, и во время правления славного брата [эмира Абдалахад-хана], и при господстве своего племянника, [Саййида эмира Алим-хана], высокого происхождения, [Саййид Мир Акрам-хан] находится на престоле правления [вилайата Хузар] в постоянном почете и уважении. И все это благодаря преданности и добродушию, доверию /66б/ и повиновению [своему господину]. Старший принц имеет множество детей с долгой жизнью.
Пятый сын его величества господина Саййида эмира Музаффар-хана, достойный короны царства, великий государь, преемник своего благородного отца – господин [44] Саййид Абдулахад-хан. Он был уважаемым и высокого достоинства падишахом, одинаково сочувствующим, милосердным ко всем своим слугам и подданным. Особенно в отношении своих братьев он был неописуемо и беспредельно великодушен и ласков. Во-первых, он почитаемого царевича Саййида Мир Акрам-хана туру, согласно завещанию своего уважаемого отца, оказывая ему честь, утвердил правителем вилайата Хузар, а света очей вышеупомянутого принца Саййида Мир Касим-хана туру, оставив правителем Чиракчи, сделал своим зятем. Этих [двух] он старался держать в почете. Другого своего брата, царевича Саййида Мир Сиддик-хана 55 туру, он обеспечил хорошим двором в городе [Бухаре] и предоставил ему желанную должность [и жалованье]. Света очей, престолонаследника своего [сына Алим-хана] сделал зятем упомянутого принца и оказал последнему большие снисхождения. Остальным принцам: Саййиду Мир Азим-хану, Саййиду Мир Садик-хану 56 туре предоставил жилье в высочайшем Арке Бухары и обеспечил их большим жалованьем. /67а/ Своих братьев, высокодостойных, [эмир Абдулахад-хан] все время держал в почете. Он находился на троне царства Бухары двадцать шесть лет. За то время, как он был наследником престола и царствования, пять раз путешествовал в Петербург. В Бахчисарае, который расположен недалеко от Турции, он имел чарбаг 57. Ежегодно [эмир] летом уезжал туда и на протяжении трех месяцев находился там, [отдыхал], путешествовал и возвращался. Чаще всего он жил в вилайате Кермине, где имел несколько раеподобных чарбагов. На пятьдесят втором году жизни [Абдалахад-хан] умер естественной смертью и из бренного мира ушел в обитель вечности, в райский дворец того света. Покоится он рядом с его светлостью Касим [45] Шейхом 58, да помилует его Аллах. Трон и корону царства он оставил благородному престолонаследнику своему, сыну Саййиду эмиру Мухаммад Алим-хану, да помилует его Аллах.
Шестым сыном его величества господина Саййида эмира Музаффар-хана был принц Саййид Мир Абдалфаттах-хан 59 тура. Он вместе с амарат-панахом Абул-Касим бийем 60 дадхо был отправлен к императору в Петербург. После того, как он вернулся, в пору юности умер естественной смертью. От принца [Абдалфаттах-хана] детей не осталось.
Саййид Мир-Наджмэддин тура был седьмым сыном его величества [эмира Музаффара]. Он тоже был отправлен в путешествие к русскому императору в Петербург. А после благополучного, в добром здравии, возвращения, его поставили правителем вилайата Чиракчи. Через некоторое время упомянутый принц ослаб [заболел] и /67б/ в пору молодости умер естественной смертью и отправился в загробный мир, в прекрасный рай.
Восьмой сын его величества господина [Саййида эмира Музаффар-хана] Саййид Мир Абдассамад-хан был назначен правителем вилайата Чиракчи. Этим вилайатом он правил во время правления своего уважаемого отца. С восшествием на престол его величества Саййида Мир Абдалахад-хана он был отстранен от правления [Чиракчи] и отозван в Бухару, где ему предоставили жалованье и двор. Здесь он и жил. Через несколько лет умер естественной смертью.
Девятый сын господина [эмира Музаффара] Саййид Мир Сиддик-хан тура в период господства своего почтенного отца правил Чарджуйским вилайатом. Перед смертью его величества господина [Музаффар-хана] по высочайшему указу [последнего] он вместе со своими [46] нукерами явился к уважаемому своему отцу в Бухару. Спустя некоторое время его величество господин [эмир Музаффар-хан] скончался в высочайшем Арке. Об этом сообщили престолонаследнику его высочеству господину эмиру Абдалахад-хану. [Последний] немедля выехал из вилайата Кермине и сел на бухарский трон. Он своему почтенному брату, принцу Саййиду Мир Сиддик-туре, предоставил хороший двор в квартале Хауз-и Дастурханчи, обеспечив его большим жалованьем, он оказывал ему бесконечные снисхождения. Упомянутый принц, считая мир засеянным полем потустороннего света, все время занимался наукой и молением творцу. /68а/ На свою беседу он приглашал ученых, улемов, чтецов Корана и сам из их бесед извлекал много полезного. Он собрал множество книг из различных отраслей науки и богословия, сделался превосходным ученым и обладал различными знаниями. Ни секунды времени в своей жизни он зря те тратил. В настоящее время с 1336 г. х, вот уже тридцать четвертый год он проводит свою благородную жизнь и здравствует в упомянутом доме в довольстве и спокойствии.
Почтенный принц Саййид Мир Насир-хан 61 тура — десятый сын его величества господина [эмира Музаффара]. Он несколько лет был вместе со своим отцом, в путешествиях и опасностях, находился в составе его высочайшей свиты. [Эмир] ему выделил вилайат. Но несколько раньше его величество господин [эмир Музаффар] умер и [передача] правления вилайатом была приостановлена. После восшествия на престол господина Саййида эмира Абдалахад-хана почтенный принц стал жить в высочайшем Арке и, считая прожитую бренную жизнь напрасной, на пути благоразумия отдался науке и знаниям. Он ни на секунду не отрывался от чтения [47] книг. [Мир Насир-хан] собрал много книг, написал несколько трудов, некоторые из них он напечатал [в литографии]. Все время читал и составлял книги. У него имелись совершеннолетние сыновья и множество внуков. Все они в полном спокойствии, в почете и уважении здравствуют и ныне в царских домах, на различных должностях.
Одиннадцатый сын его величества господина [эмира Музаффар-хана], /68б/ принц Саййид Мир Абдал'азиз-хан тура, двенадцатый сын его величества — Саййид Мир Садик-хан тура, тринадцатый сын его величества господина [эмира] — Абдалазим-хан тура, — каждый проживает в высочайшей Арке в превосходных домах; живут они со своими детьми и родственниками обеспеченно, получают большие жалованья. Они здравствуют и ныне в пору царствования господина эмира Алим-хана, борца за веру.
Четырнадцатый сын господина эмира [Музаффара] Саййид Мир Мансур-тура 62. В восьмилетнем возрасте его величество [эмир] направил принца в Петербург вместе с Абдалвасе туксабой для изучения русского языка. По окончании учебы этот господин [эмир Музаффар] скончался. Упомянутый тура был причислен в ряды русских чиновников и офицеров, и стал жить в Петербурге. Временами его высочество, упомянутый тура, чье место в раю, приезжал в Бухару, навещал свою мать, удостоившись милости господина [эмира Музаффара], чье место в раю, и опять уезжал в Петербург. В 1334 г. х. [1917] русский император в связи с войной с Германией был низложен. Партией большевиков Российскому [императорскому] государству был положен конец. Упомянутый тура со своим имуществом вернулся в Бухару. Господин падишах времени Саййид эмир Алим-хан, борец за веру, проявляя уважение к своему дяде, выделил последнему один чарбаг из трёх [48] высочайших чарбагов вилайата Кермине. Там он жил в благополучии. /69а/ В 1336 г. х., во время смуты большевиков в вилайате Кермине, он вместе со своей матерью и детьми погиб от пуль большевиков. Они похоронены рядом с [гробницей] Касым Шейха, да помилует его Аллах.
РАССКАЗ О ПОТОМКЕ ХОДЖЕЙ 63 ДЖУЙБАРСКИХ 64
Его величество господин Саййид эмир Музаффар-хан имели сестру. Эта уважаемая принцесса была супругой Абу Са'ид Ходжайи Джуйбари, и имели они несколько детей. Старшего звали Абдалахад-ходжа. Мятежные правители кинагасов в Шахрисабзе и Китабе Бабабек парваначи и Джура-бек дадхо, по глупости своей, как только выпроводили [из Шахрисабза] Саййида Мир Абдал-Малик-хана туру, вызвали из Бухары упомянутого потомка ходжи и тайно объявили правителем Шахрисабза. Собрав вокруг себя злоумышленников, они в течение нескольких дней учиняли смуту. Ташкентский губернатор Кауфман, который состоял в союзе доброжелательства с его величеством господином [эмиром Музаффаром], послал свои войска на Шахрисабз и Китаб и, захватив последние, передал их его величеству [эмиру]. Упомянутый Баба-бек и Джура-бек захватили с собой вышеупомянутого Абдалахада-ходжа, сына ходжи [Абу Са'ида], и по непроторенным горным дорогам явились к Кокандскому [хану] Худайар-хану. Генерал-губернатор Кауфман потребовал [от последнего] выдать их. Худайар-хан отправил [Баба-бека, Джура-бека и сына ходжи Абу Са'ида] в Ташкент. Губернатор, продержав их некоторое время под наблюдением, дал Баба-беку звание полковника, а Джура-беку — подполковника /69б/ и включил их в число русских чиновников. Упомянутому сыну ходжи он определил жалованье. Проведя нелегкую [49] жизнь, все эти злоумышленники скончались в Ташкенте.
Помню [следующее] происшествие. Был 1287 г. х., когда мне было двадцать лет. Я служил у опоры эмиров вазарат-панаха, Астана-кул-бия 65, кулл-кошбеги 66, сына Аббас-бия. В то время упомянутый вазарат-панах был в должности амлакдара 67 Гиждувана 68 в чине мирахур 69. Затем он, благодаря высочайшему милосердию и вниманию его величества господина Саййида эмира Музаффар-хана милостивого, возвысился до чина токсабы и был назначен правителем Нахрипайского и Зийауддинского вилайатов.
Я, пишущий эти строки, с запиской своего дяди амарат-панаха Абдал'азиз-бия и Алимбек-бия дадхо отправился к вазарат-панаху [Астанакул-бию], правителю Зийауддина, обратившись к нему за помощью. Когда я один выехал из благородной Бухары, то не видел и не знал дорогу в вилайат Зийауддин. До местности Малик 70, расположенной от Бухары приблизительно в девяти фарсангах 71, мне никто не сопутствовал. Было начало месяца джауза 72. Я остановился в сарае Малик, здесь провел ночь. С началом дня я оседлал коня и стал ожидать попутчика. В этот момент ехал некий правоверный. Я сел на своего коня /70а/ и последовал за ним. Догнав, я приветствовал его и поехал рядом с ним. То был пожилой человек с приветливым лицом. Отвечая на мое приветствие, он спросил:
-Куда путь держишь?
Расстерявшись, я со слезами на глазах, ответил:
-Еду к правителю Зийауддина. Но дорогу этих мест не знаю.
Он сказал:
-Не горюй и не плачь! Я провожу тебя. Если будет угодно Аллаху, ты увидишь множество стран. Тот [50] человек, к которому ты едешь, тоже увидит многие государства и станет передовым человеком своего времени. Этими словами он утешил меня. Поехали мы вместе. Со стороны Самарканда показалось несколько местных арб с грузом. Тот любезный сказал мне:
-Видишь эти арбы? Раньше подобные зерновые грузы перевозили на верблюдах. Изобилие было в ногах верблюда. Эти арбы выдумал дьявол, поэтому обилие хлеба из среды людей ушло.
Немного опередив [меня], он указал на низкие дувалы и поля и сказал: степные люди, огораживая поля, удалили от себя изобилие. Прежде стен не было и урожай зерна и хлеба был обильным. Мы продолжали свой путь и в этот момент достигли местности Ригарм-сарай, где имелись две-три постройки, мечеть и бассейн. Моего коня потянуло к воде. [Мой спутник] сказал:
-Напои коня! Все же ехать со спутником куда лучше.
После того /70б/ я напоил коня и мы из Ригарм-сарая выехали в сторону пустыни. Он, обратившись ко мне, сказал:
-Сынок, вот большая дорога. Если немного проедешь, достигнешь вилайата Зийауддин. Если поедешь влево по дороге, то приедешь в вилайат Кермине.
Слушая этого уважаемого человека и учтя его слова, я взглянул в сторону дороги Кермине и опять обернулся к тому человеку. Но его уже не было. Он исчез. Сколько я ни плакал, ни вопил, было бесполезно. Никакого следа не обнаружил. Я с горечью пустился в путь. Ехал я полдня и в два с лишним часа доехал до вилайата Зийауддин. Повидал правителя вилайата и вручил ему письмо своего дяди. Здесь я служил шесть месяцев писарем 73 в канцелярии правителя. От его величества убежища милосердия, [эмира Музаффара], пришло распоряжение [51] послать в Ташкент одного из числа служащих, незначительного грамотного человека, чтобы тот находясь там, извещал эмира о положении дел в России. Опора эмиров [Астанакул-бий] этим незначительным [человеком] выбрал меня, презренного, и об этом послал докладную в высочайшую столицу, а меня с сопровождающим отправил в Ташкент. В это время губернатором в Ташкентской области был генерал Кауфман. Жил я в Ташкенте двенадцать лет. Снимал небольшую комнату в Ярмарочном сарае 74 и шесть лет занимался купечеством. Три года /71а/ я жил в доме торговца китайским чаем Мирзы Сабир-бая Бухари, и последние три года — в караван-сараях Ташкента: Хештин и Нар Мухаммад кошбеги и занимался торговлей. С купцами и разными другими людьми я завел приятельские отношения и обращался с ними хорошо. Мною все были довольны. Они приглашали меня во все свои компании и на вечеринки.
Больше всего я присутствовал на беседах таких крупных личностей, как Саййид Абул-Касим-хан хулафа, Абдассаттар Махдум 75, сын халифа 76 Хусейна Бухари, да помилует его Аллах, Мийан-Фазл, Мухаммад Салих 77, Майан Фазл Музаммел по прозвищу Мийан-Бури 78, его светлость Абдаззахид-ходжа Бухари, компаньон по купечеству второго халифа, да будет ему милость Аллаха, Шейх Ахмед Караташи, да помилует его Аллах. Общался я также и с множеством других благородных улемов Ташкента, которых не перечислишь. Я имел большое знакомство и в среде крупных русских чиновников, русских генералов и предпринимателей. Были у нас взаимные посещения. В это [двенадцатилетнее] пребывание я через каждые шесть месяцев выезжал в благородную Бухару и встречался с [52] его величеством, с господином [эмиром] или в чарбаге Ширбудун 79, или же в чарбагах Карри и Гала-Асия 80. Являясь [к эмиру], я благословлял его и с высокого позволения опять возвращался на свою обычную работу в Ташкент. С высочайшего согласия [эмира] я в ташкентском вилайате женился два раза. Сначала я женился на одной татарке. Через год /71б/ она скончалась. Опять с высочайшего разрешения его величества благородного [эмира] я взял в себе в жены дочь одного ташкентца, которую потом увез в Бухару.
Короче говоря, за время своей двенадцатилетней торговой деятельности в Ташкентской области я завоевал большой авторитет и приехал в Бухару с пятидесятитысячным [капиталом] в теньгах, накопленным мною купечеством. Все это благодаря моей честности, искренней симпатии и доверия к высочайшему двору. Ни на секунду не смягчая свою [искреннюю] службу, я всегда держал в памяти господа бога. Не шел дорогой страстолюбия, не имел ничего общего с низкими людьми и простым народом.
В 1299 г. х. его величество благородный [эмир] Музаффар-хан], вдев ноги в стремена государства, выехал из столицы путешествовать в вилайат Шахрисабз [бого] храняемого бухарского государства. Тогда основа страны упомянутый Астанакул-бек бий парваначи был правителем Шахрисабзского вилайата. Его величество предприняли почетное посещение дворца Аксарай в Шахрисабзе. Через несколько дней [эмир] света очей людей, зрачка глаз, своего дорогого сына, славного принца, высочайшего добродетеля Саййид Мир Абдулахад-хан туру, считая его более достойным среди других своих сыновей для наследования престола, отправил в Петербург к императору Российского государства. [53] [Принца] сопровождали: убежища власти и благородства Мухаммад Дурбин-бий инак, Мулла /72а/ Рахматулла бий, Хаджи Абулфайз ходжа судур 81, Мулла Абдаррахим туксаба, хаким, и несколько других слуг с бесчиленными подарками. В то время я, презренный, пишущий [эти строки], находился в вилайате Ташкент, поэтому я вышел встретить уважаемого принца и, удостоившись чести целования руки, благословил его. Губернатор Ташкента, генерал Кауфман, считая приезд престолонаследника принца [Абдалахад-хана] радостным случаем, из своей признательности к Бухарскому государству, выстроил [почетный караул] из многих солдат и принял [принца] с музыкой и большим почетом. Разместив [Абдалахад-хана] в подготовленное заранее [для него] место, [генерал Кауфман] два дня оказывал ему достойные почести и гостеприимство и вместе с сопровождающей свитой и переводчиком проводил в Петербург. Поездов в то время еще не было, поэтому им пришлось ехать на русских арбах, называемых фаэтонами и колясками. Пишущий эти строки проводил [принца] до местности Йагач-уйи, находящейся на расстоянии одного фарсаха от Ташкента. Вернувшись [к себе в Ташкент], я занялся было молением [за принца], рожденного от ангелоподобных, и тут получил из Шахрисабза телеграмму, [где говорилось]: «Согласно высочайшему приказу приезжай немедленно и будь удостоен чести целовании руки [эмира]». Я тотчас же, поспешно, благославляя [эмира], приехал в Самарканд. Дорога от Тахта-карача 82 до Бухары проходила через горы, возвышенности и низины между вилайатами Самарканд, Китаб и Шахрисабз. /72б/ Препятствия. Отдых. Его величество в это время прибыл в Китабский вилайат. Здесь, удостоившись чести целования руки [эмира], [54] я молился за него и целый час имел с ним личную беседу. Его величество, господин прибежище халифата 83 , благородный падишах был деликатным, справедливым человеком. В своей многозначимой беседе с обращавшимся к нему человеком он не говорил ненужных слов и не был пустословом. Я, презренный, пишущий эти строки, с юношеской поры живя двенадцать лет в Ташкенте, самовольно и беззаботно проводил время и не был знаком с манерами скромности. Внимательный к своим слугам, падишах Джам[шид]ского достоинства, милостиво сказал мне: «Подойди поближе!» Я, проявляя слабоумие, подошел к султанскому трону, сел и, опираясь на шахский трон, отвечал на вопросы [владыки] высочайшего двора. Без церемоний рассказал обо всем, что я видел и слышал [в Ташкенте]. Его величество весело расхохотался от моего дерзкого положения [рядом с троном] и от интересных моих рассказов. Я ничего не соображая, все более увлекался разговором.
Итак, после того, как я кончил свой рассказ, [эмир] меня отпустил. Я с поклоном вышел и прибыл к сыну опоры страны, правителю Шахрисабза, которому поручил кроме Шахрисабза еще и Китабский вилайат, и [там] утвердился. Но опять в предвечернее время явился [слуга] эмира и увел меня, презренного, к его величеству, прибежищу халифата. Он сидел на одеяле в отдельном помещении двора правителя. /73а/ Я зашел к нему, благославляя, и присел. Около часа [его величества] справлялся о положении дел в Ташкенте и, проявляя милость, [спросил]: «Сколько прибыло писем и телеграмм от Абдалваси туксабы на ваше имя?» Я ответил: «Пришло одно письмо слуги [вашего величества] и одна телеграмма, которые я отправил в высочайшую канцелярию». Проявляя внимание, [эмир сказал]: [55] «Абдулваси обвиняет вас [и говорит], что он послал Мирза Салимбеку караул-беги 84 шесть докладных записок и шесть телеграмм». Слуга, одобряя эмира, ответил: «Вашим слугам не дозволено читать докладных записок и телеграмм на высочайшее имя». [Его величество], слушая внимательно [сказал]: «Он точно так же обвинил и вазарат-панаха Мухаммад-бия 85, кулл кошбеги. От вазарат-панаха я тоже получил одно письмо и одну телеграмму. Обманщик и клеветник сам себя губит». Затем [его величество] вручил мне завернутую в большую трубочку бумагу и милостиво [сказал]: «Этой ночью поезжайте в Шахрисабз; встретившись и посоветовавшись с амарат-панахом [Астанкул-бием], правителем [Шахрисабза], завтра утром вы опять должны приехать и успеть на высочайший утренний прием 86. От этой доброты, милосердного и ласкового к своим рабам августейшего повелителя, я испытывал гордость и, радуясь, с рабским поклоном и, отдав честь, благославляя [эмира], я вышел от него и к вечернему намазу на сон 87 прибыл в Шахрисабз. От Китабского вилайата до Шахрисабза три четверти фарсанга пути. Встретив амаратпанаха, правителя [Шахрисабза], удостоился приема у него и, вынув из-за пазухи трубочку бумаги от его величества, /73б/ вручил ему. Эта трубочка бумаги содержала докладные записки, присланные из Петербурга Абдалваси' туксабой, который был отправлен в Петербург вместе с зеницей ока, опорой царства, господином Саййид Мир Мансур-ханом турой в целях изучения русского языка. Эти бумаги были донесениями, посланными высочайшему двору. Опора страны, убежище правительства после [чтения] молитвы на сон, когда комната опустела и в ней остались Астанакул-бий, я, презренный, и его секретарь Мирза Науруз, мирахур, который ко мне [56] относился недружелюбно, обратился ко мне: «Сегодня высочайший господин, оказывая милость, прислал написанную своей благословенной рукой записку, где пишет: «Посылаю к Вам Мирзу Салимбека караулбеги. Уговорите его и получите его согласие, мы его отправим в Петербург на место Абдалваси. Он поедет к упомянутому туре и будет присматривать за ним».
Пишущий эти строки по слабому разумению ответил: «Вот уже двенадцать лет как я нахожусь на службе в Ташкенте. Если близка смерть, то похоронили бы меня здесь на мусульманском кладбище.
Теперь отправляют меня в Петербург. Если настанет смертный час, то похоронят на кладбище христиан».
Так, мы беседовали на эту тему около двух часов. В конечном счете, написали докладную записку [следующего содержания]: «Для отправки в Петербург больше подходит Мирза Абдалхалим, писарь высочайшей казны. Мирза Салимбек караулбеги /74а/ [тоже] готов самоотверженно выполнить [любое] задание». Скрепив печатью, они донесение вручили мне. Перед рассветом в ту же ночь я встал и прибыл в Китаб. Доставив докладную в высочайший дворец, мне посчастливилось успеть к высочайшему приему. Его величество, освободившись от [церемонии] приема и позавтракав, воссел на коня государства и изволил приехать в Шахрисабз. Муллу Шарафиддина шарбатдара 88, достигшего в настоящее время эмирского достоинства, он отправил к вышеупомянутому правителю с наказом. «Мирзу Салимбека порадуйте и отправьте в Бухару. Повидавшись со своими детьми и побыв там три-четыре дня, пусть он выезжает на свою службу [в Ташкенте]». Убежище правительства из-за высочайшей любезности подарили мне два комплекта одежды, чалму и пятьсот тенег на [личные] расходы. Упомянутый шарбатдар увиделся [с нами] и [57] поехал к его величетсву. Он вернулся и опять сказал: «Его величество, проявляя милость, [сказал]: «Мирза Салимбека удовлетворите и отправьте». Убежище правительства опять подарил [мне] пятьсот тенег и два куска шелковой [материи]. Шарбатдар, увидев [все это своими глазами], отправился [в Бухару]. Я, воздав благодарность его величеству, собрался в путь. Но увидел, что упомянутый [Мулла Шарафиддин] шарбатдар. выйдя за ворота Аксарая, ожидает [меня]. Он увидел меня и позвал к себе. Я подошел к нему. Он сказал: «Оказываемая вам милость его величества [следующая]: я сам провожу вас до предвечернего намаза. Я остался довольным и благословил его величество и, вернувшись в крепость [Аксарай], привязал своего коня и стал ждать высочайшего милостивого [указа]. Тот день прошел. /74б/ На следующее утро мы вместе с сыном упомянутого имарат-панаха, вместе с несколькими другими из числа поваров [с завтраком] ко времени высочайшего утреннего приема зашли к его величеству. После того, как расставили подносы с лепешками, его величество милостиво [сказали]: «Садитесь!» Я, благословляя, прошел к порогу передней, где обычно сидели сельские, и расположился возле Муллы Шараф мирахура, знатока шахматной игры. [Эмир] спросил: «Съездили ли вы в Бухару?» Я ответил: «Да, благодаря высочайшему милосердию, съездил». Эмир рассмеялся. Таким образом, я каждое утро заносил завтрак и по высочайшей милости садился вместе с упомянутым обществом. [Эмир] спрашивал о разных вещах. Я отвечал по мере своих знаний и отведывал благословенные блюда. [Затем] я угодил вместе с упомянутыми людьми. И снова ежедневно два-три раза присутствовал на высочайшей беседе и оставался доволен и счастлив. В это время меня поразил дурной глаз вероломного мира. Таково уж обыкновение [58] непостоянного колеса врёмёни. Кое-кто находит дорогу к служению государю, а некоторые недружелюбные люди, следуя по пути безбожника, стараются проявить к нему свою ненависть.
Причиною этого [сглаза] являлся Аминджан джибачи, второй шарбатдар его величества, который по вечерам до поры [ночного] отдыха его величества рассказывал ему о своём пережитом в виде рассказов. Мирза Науруз мирахур, о вражде ко мне которого было сказано [выше] , был приятелем упомянутого шарбатдара. Из-за ненависти ко мне он говорил [его величеству], что /75а/ несмотря на уговоры до полуночи амарат-панаха правителя [Шахрисабза], Мирза Салимбек отказал в его просьбе и сказал, что в Петербург не поедет. Тот бессовестный слова этого коварного человека без малейшего упущения довел до высочайшего благословенного слуха. На следующее утро, как обычно, я зашел к его величеству, расставил лепешки и собирался сесть на обычное место, но его величество гневно произнес: «Стой здесь!» Я замер на пол-пути и словно веточка ивы задрожал. Остальные с тарелками в руках вышли из комнаты. Тогда [его величество] сказал: «Разве ты пострадал от службы высочайшему двору и поэтому отказался ехать на службу?» Я со слезами на глазах ответил: «Виноват. Да стану я вашей жертвой! Мой отец и предки мои благодаря своей искренней службе высочайшему дворцу заслужили постоянную ласку. Ваш слуга также намерен служить, чтобы Вы были довольны мною, и чтобы от высочайшего двора я мог увидеть ласку». От этих моих, полных искренности слов, его величество больше ничего не произнес и сделал жест, чтобы я вышел. Я поблагодарил [бога] за то, что остался живым, и как обычно, я заходил и клал [перед эмиром] лепешки. Ни разу я не увидел его благосклонного взгляда. [59] Однажды, как установлено, принесли особый завтрак. Его величество чем-то был занят. Я ожидал в передней приемного зала. Через минуты три-четыре, он, обращаясь к слугам, что-то передал /75б/ и сказал: «Отнеси это Мирзе Салимбеку караулбеги! Может быть, он знает, что это». Слуга дал мне одну белую костяную трубочку величиной с палец. Я взял ее и увидел, что кость имеет выступ величиной с кунжутное семя. Я нажал на него ногтем, с одной стороны выскочило маленькое лезвие ножичка. Затем вернул его слуге. Тот отнес [ножик] и отдал в благословенные руки его величества. [Эмир] посмотрел [на ножик] и велел доставить завтрак. Я зашел и как только поставил лепешки и завтрак, [его величество], обратился ко мне:
-Где вы видели подобную вещь? — Я ответил:
-До этого совсем не видел. [Эмир] милостиво спросил:
-Как вы сумели сразу открыть, если впервые видите эту вещь
Я ответил:
-Ручка кости имела выступ, я нажал на него ногтем, изнутри выскочило лезвие. [Эмир] сказал:
-Покажи, откуда?
Я повернул лезвие кверху, нажал на выступ, лезвие тут же открылось. [Вместо ножичка] осталась костяная ручка. Я опять лезвие повернул книзу, нажал на выступ и выскочило лезвие. Его величество получил от этого удовольствие и сам несколько раз это проделал.
Таким образом, целые пять месяцев я постоянно находился на службе [у его величества], получая удовольствие, молясь за него.
Одним словом, его величество, падишах обладающий достоинством Джам[шид]а и Александра [Македонского], тринадцать месяцев находился в резиденции в Аксарае в вилайате Шахрисабз. /76а/ В это время [60] наступил благородный благословенный месяц Рамазан, Из-за амарат-панаха [Астанакул]-бия парваначи, правителя Шахрисабзского вилайата, на высочайшую благословенную память легло смущение. В жаркий летний день, в среду шестого рамазана, он назначил упомянутого правителя на высокочтимую должность диванбеги. Сам [эмир] покинув Шахрисабз, выехал и расположился в чарбага Лa'листан 89, находящемся в четверти фарсаха от города Шахрисабза. До отъезда из Шахрисабза [случилось следующее]: Мирза Абдаррахман, караулбеги, просматривал и ухаживал за личными султанскими выездными конями, [выполняющего такую должность] обычно называют мирахур-башием. Был еще его младший брат Аминджан джибачи, шарбатдар. Их обоих [эмир] понизили в должности и на их место поставили этого ничтожного раба, пишущего эти строки. Дело ухода за особыми конями тоже поручили мне.
Я находился на своей установленной службе. Упомянутый Мулла Шараф шарбатдар однажды вышел [от эмира] и позвал меня к его величеству. Я вошел [к эмиру] и с поклоном остановился перед ним. Его величество подозвал меня к себе [жестом] и вручил мне телеграмму. Я прочел и доложил: «Сегодня император России Александр Александрович 90 отпускает моего Мулла-заде 91 , и через четыре дня, в субботу он предполагает выехать из Петербурга». Его величество сказал: «Жаль, что теперь телеграмма наша не дойдет до него». Встав с места, я ответил: /76б/ Ваша высочайшая милость, телеграмма дойдет». Его величество, приказывая мне сесть, сказал: «Вы обдуманно говорите эти слова? Разве есть здесь телеграф? Я ответил: «Нет». [Эмир] спросил: «Где же есть телеграф?» Я ответил: «Телеграф имеется в Самарканде». Он опять спросил: «А каким образом может столь быстро дойти [телеграмма] по [61] назначению?» Я в ответ сказал: «Сегодня среда, [допустим текст] подаваемой телеграммы повезет с собой один из людей правителя Шахрисабза [Астанакула] диванбеги. Завтра в четверг в предполуденное время он будет в Самарканде и сдаст эту телеграмму. Она дойдет до моего Мулла-заде еще до. предвечернего намаза.
Эти моц слова понравились прибежищу мира и он приказал: «Напишите следующий [текст] телеграммы и принесите мне: «Оставляя на время при своем брате Саййид Мир Мансур туре Муллу Рахматулла-бия, приезжай вместе с назначенным при нем на службу Абдалваси туксабой. Как только отсюда поедет [в Петербург] Мирза Салимбек, мирахур, вернется и мулла Рахматулла-бий». Я смиренный раб, согласно приказу его величества написал [текст телеграммы] и представил высочайшему благословенному взору. Его величество сказал: «Напиши правителю Шахрисабза записку и подчеркни, чтобы он как можно скорее отправил в Самарканд [телеграмму]. По высочайшему повелению я написал записку и послал [ее по назначению]. Через некоторое время последовало пожалование меня, нижайшего, ярлыком на чин мирахура с конем и дорогой сбруей и с тысячей тенег на личные расходы в придачу. При этом милостиво [эмир] сказал: «Поезжайте в Бухару, пробудьте там пять-шесть дней и опять возвращайтесь в Карши. [Затем] поедете на свою службу в Петербург». Я, помолившись, выехал в Бухару.
Приехав [в Бухару], /77а/, я поблагодарил за высочайшую милость [эмира]. Но по воле Аллаха на ноге моей вскочила карача и причинила страшную боль. Через месяц [карачу] нарезали ланцетом, и на семидесятый день я начал ходить с костылем. В течение этого промежутка времени я узнал, что господин Муллазаде, наследник престола, вместе со своими товарищами, а [62] так же и Мулла Рахматулла-бий, прибыли из Петербурга в Карши. Кроме того, Мирза Насрулла 92, мирахур, был возвышен на должность туксабы и уехал в Петербург вместо меня. Во время болезни ноги вазарат-панах Мухаммади-бий кулл кошбеги по высочайшему повелению не раз справлялся обо мне. В это время от его величества упомянутый вазарат-панах получил распоряжение: «Пришлите Мирзу Салимбека, мирахура, к высочайшему стремени». Узнав о приезде муллы Рахматулла-бия, я страшно встревожился. «Конечно, телеграмма не дошла [по назначению] в Петербург, и мне придется дать отчет в этом», — [думал я]. После отъезда [в Петербург] Мирзы Насруллы, [эмир] опять прибыл в Карши и спрашивал меня. В страхе и волнении, я в сопровождении человека вазарат-панаха [кошбеги] выехал в Карши. Его величество [к этому времени] покинул Карши и переехал в селение Касан, расположенное на три фарсанга ближе [к Бухаре]. Я прибыл туда, хромая, пошел [к эмиру] и удостоился чести поцеловать ему руку. Исчезли мой страх и тревога. [Первым делом] я обращался с вопросом к Мулле Рахматулла-бию. Мулла Рахматулла, ответил, что телеграмму получил и сказал: «Император не принял идею [эмира] об оставлении меня [в Петербурге] /77б/ и возвращении Абдалваси туксабы, и сказал: Абдалваси туксаба уже в течение семи лет находится на службе при Саййиде Мир Мансуре. До завершения им учебы осталось еще год. Поезжай вместе с турой. Несмотря на то, что [эмир] попросил меня остаться, император все же не согласился. Поэтому я приехал вместе с господином турой, наследником престола, за что несколько пришлось выслушивать порицания [эмира]. После того, как [на мое место] отправили Мирзу Насруллу, [эмир] спросил меня и пригласил на личную беседу. Был разговор и о телеграмме, которую [63] он отправил при тебе в чарбаге Ла'листан, и сказал, что тобой очень довольны. Если будешь жив, то от высочайшего двора увидишь бесчисленные милости».
Да не останется скрытым, что когда я жил в Ташкенте, Александр Николаевич 93 был падишахом всех областей Российской империи. Во время его царствования халифом государства Османской Турции был младший брат Абдалмаджида, султан Абдалазиз. После него стал халифом сын упомянутого султана Абдалмаджида, султан Абдулхамид 94. При нем Российское государство начало с османским государством ожесточенную войну и захватило от Османского Турецкого государства все кавказские области, находившиеся в подчинении у стамбульского правительства, государства: Болгарию, Сербию, Черногорию и Грецию от власти Османского государства. Каждому из них [Российское государство] предоставило самостоятельность и превратило в независимые государства. А области Туркестан, Фергану, Ургенч [император России] подчинил себе. Завоевав [всю территорию] до вилайатов Самарканда и Катта-Кургана, он подписал договор крепкой дружбы с государством благородной Бухары. [Так, император Александр Николаевич] царствовал 20 лет. В 1300 г. х. [1882] 95 враги убили его в Петербурге, бросив бомбу под колеса его фаэтона. На его место императором стал его сын Александр Александрович. Тогда губернатором Туркестана был генерал Кауфман. В Турестане он губернаторствовал шестнадцать лет. День за днем все увеличивалась крепость дружбы с Бухарским государством. В то время, когда [император России] Александр Николаевич погиб от бомбы, [Туркестанского губернатора Кауфмана] разбил паралич и он умер. Его величество, убежище милосердия, на молитву по усопшему императору и [64] губернатору направил в Ташкент амарат-панаха Астанакул-бия парваначи, правителя Шахрисабза. [Последний] выполнил все обряды их поминовения и, пробыв в Ташкенте несколько дней, выехал к его величеству [в Бухару].
Одним словом, вместо Кауфмана губернатором стал генерал Черняев, который в 1278 г. х. [1861-1862] /78б/ прибыл в Ташкент и захватил [весь] Туркестан до Самарканда и Катта-Кургана. По обвинению за то, что он посягнул и на [границы] Бухарского государства, его отозвали [в Петербург]. Потом он вместо Кауфмана стал генерал-губернатором.
Короче говоря, Александр Николаевич за время своего царствования завоевал большую часть областей Турции и Туркестана и отменил [существовавшую в тех местах] работорговлю. Предоставил свободу всем рабам и рабыням. В каждый вилайат назначил мирового судью 96 и двацатипятилетнюю воинскую службу сократил до шести лет. После его смерти [Александр] Александрович стал императором вместо своего отца. Он царствовал 13 лет; на его место в 1313 г. х. императором стал его сын Николай Александрович 97.
В 1322 г. х. [1904 г.] японское государство, /79а/ которое было ответвлением Китая, превратившееся в благоустроенную страну, начало двухлетнюю войну против Российского государства. [Япония] нанесла серьзное поражение русской армии, захватила много областей России в стороне Сибири. Николай Александрович, оказавшись в безвыходном положении, попросил мира.
* * *
Теперь вернемся к своему повествованию. [Пришло] время рассказать о прибежище халифата, повелителе всех правоверных благородной Бухары. Его величество, [65] убежище милосердия, Саййид эмир Музаффар Бахадур-хан, государь справедливый и победоносный, за время своего двадцатишестилетнего царствования два раза предпринимал военные походы на Коканд и силою меча и бесчисленных храбрецов завоевал вилайаты Ура-типпа, Ходжент и Коканд. Кокандский хан Худайар-хан, потерпев поражение от своих соперников, избрал прибежищем благородную Бухару. Поэтому, эмир Музаффар, утвердив его ханом [в Коканде], прибыл [в Бухару]. Правители вилайатов горных районов, издавна находившиеся в повиновении Бухарскому государству [с восшествием на престол Музаффар-хана] по злочастью своему взбунтовались. Огонь гнева разгневанного падишаха воспламенился в зимнюю пору, а когда засияло на небе солнце, он выступил с войском на тех неблагодарных. Проливая кровь множества [людей], он завоевал вилайаты Дехнау, Хисар и Кулаб /79б/ и наказал мятежников. В каждый вилайат он назначил справедливых правителей и вернулся с победой и счастьем. Вилайаты Шахрисабза и Китаба, [правители] которых начали говорить [в тоне]: «Я, никто другой», тоже были отвоеваны [эмиром]. Поставив в каждом [вилайате] правителя, он возвратился [в Бухару]. [Эмир] ежегодно выезжал в Шахрисабз и Китаб, собирал там всех правителей всей хранимой [богом] страны вместе с нукерами и проводил смотр войскам. Всем собравшимся он оказывал милости. Хотя [эмир] с Русским государством был в дружественном союзе, но из-за царского самолюбия он не согласился с просьбой русских построить железнодорожную линию и провести телеграфный провод [на бухарской территории]. Однако в последние годы своего правления он удовлетворил убедительную просьбу генерал-губернатора Черняева провести до Бухары телеграфную линию. [Некий] русский, по фамилии [66] Назаров, от Катта-Кургана до Бухары провел телеграфный провод, на что было израсходовано 190000 тенег бухарской чеканки. [Расходы] выплачивались бухарской высочайшей канцелярией. [По договоренности] прибыли от него [телеграфа] принадлежали Бухарскому государству. Генерал Черняев в Ташкенте был губернатором два года. [Потом] нам сообщили, что генерал Черняев уехал в Петербург. Тогда амарат-панах Худайназар-бий 98 аталык 99, правитель Каратегина, по приказу его величества, убежища милосердия [эмира Музаффар-хана], прибыл в Бухару и совершил обряд обрезания своих сыновей и внуков во дворе чарбага Баратбек-бий инака, [расположенном в квартале] Хийабан, внутри города. /80а/ На упомянутое празднество он пригласил его величество, убежище милосердия [эмира Музаффара], и поставил под ноги пайандаз 100 из камки, бархата и фаранги. В честь высочайшего посещения разбрасывали золото и чеканные монеты. Посадив [эмира] на шахский трон, [Худай Назар-бий аталык] устраивал торжества, ежедневно преподнося различные кушанья слугам высочайшего двора на разукрашенных скатертях. Все с великой радостью благословляли могущество его величества. К этому времени пришла весть об отъезде генерала Черняева в Петербург. Для участия в проводах [генерала Черняева] назначили меня ничтожного, пишущего эти строки, и удостоили чести, [подарив] благословенную одежду. Мне вручили сто девяносто тысяч за расходы на [проведение] телеграфа. Получив высочайшее благословение, я в Катта-Кургане сел на почтовую коляску и прибыл в Ташкент. Встретившись с генералом Черняевым, я передал ему письмо от его величества и деньги, расходованные по проведению телеграфной линии. Упомянутый губернатор через два дня выехал в Петербург. [Перед выездом] он мне ничтожному, [67] пишущему эти строки, определил [место] среди послов в Ташкенте и сказал: «Я вернусь из Петербурга через два месяца и отпущу тебя». В посольстве я занимался только благодарением высочайшей благословенной особы [эмира]. Владелец гостиницы Малинов оказывал мне особое гостеприимство, приготовляя все то, что мне было необходимо, по моему желанию.
В конце-концов, через два месяца генерал Черняев был уволен с поста /80б/ и вместо него губернатором в Ташкенте был назначен генерал Розенбах 101. На третий месяц распространились слухи о его приезде [в Ташкент]. За это время пять месяцев я находился в посольстве в полном удовольствии и почете, так как я до этого жил в Ташкенте двенадцать лет и привык к нему. На место губернатора сел генерал Гродеков 102, заместитель губернатора. Он [постоянно] справлялся обо мне, и через каждые несколько дней приглашал меня [в свой дом] и устраивал банкеты. В один вечер, как обычно, он послал за мной коляску и пригласил в гости. Я, сев в коляску, поехал к нему домой и зашел в его комнату, где сидело около 20 человек гостей — видных сановников Российского [Туркестана]. Я представился им и, поздоровавшись, сел. Девяностолетний начальник штаба в Ташкенте, генерал Разгонов 103, обращаясь ко мне, сказал: «Я у тебя кое-что хочу спросить. Отвечай правильно». Я ответил: «Если знаю, отвечу правильно, в противном случае, буду просить прощения». Упомянутый генерал сказал: «Я путешествовал по всем европейским странам, [бывал] в Стамбуле, Иране, Китае и читал [книги] по разным наукам и [в них] осведомлен. Приезжая в какую-либо страну, я видел дворцы падишахов, базары, чудесные вещи из золота и тому подобное. /81а/ Я спрашивал: «Эти вещи — искусство какой страны?» Мне отвечали: «Это изделие Бухары». Я спрашивал: «В [68] каких странах происходит торговля вашими товарами?» Мне отвечали: «Больше всего они идут в Бухару». Я жалею, что не видел благородной Бухары. По приезде в Ташкент я вместе с генералом Кауфманом ездил в Самарканд. Я просил [его]: «Каковы размеры Бухары?» Он ответил, что наподобие Самарканда. Я видел, что территория Самарканда небольшая. Поэтому и спрашиваю у тебя, куда, несмотря на небольшие размеры, Бухара расходует все эти товары из многих государств? И откуда все эти чудесные вещи, идущие в другие государства?» Я был вынужден ответить. Из потустороннего мира кое-что мне пришло на ум и я сказал: «Вы помните все, что вы приобрели от чтения [книг] и путешествий?» Он ответил: «Конечно, помню». Я спросил: «Какая часть вашего тела является вместилищем всех этих знаний?» Он ответил: «Держу я их в сердце». Я спросил: «Какого размера ваше сердце?» Тот генерал показывая свой большой палец, ответил: «величиной с этот [палец]». Я опять спросил: «Каким образом вмешается в такое маленькое [сердце] все приобретенные знания от путешествий? Почему их место не в голове человека, или в животе, или в спине?» Он ответил: «Всевышний Аллах [всем знаниям[определил место в душе человека». Я сказал: «Врачи и ученые разделяют человеческое тело на семь частей. Точно также они земной шар делят на семь климатов. Ясно, что земной шар является местом жительства /81б/ человека и аналогичен человеческому телу: головой мира [является[Стамбул, Москва — спиной мира, Европа — животом, Китай — ногами мира, Иран — руками мира, а сердцем мира является благородная Бухара». Упомянутый генерал встал со своего места и спросил: «Скажи правду, в какой книге ты прочитал подобный ответ? Я ответил: «Ни в каких рукописях я [этого] не видел и ни от кого не слышал. » [69] Названный генерал и присутствующие на собрании горячо одобрили меня, встав со своего места, по своему обычаю, взявши меня за руки, [говорили]: «Браво!» Хозяин дома, генерал Гродеков, встал со своего места, достал из ниши золотые часы в коробке и, вручая мне, сказал: «Вот все то, что я имею сейчас. А за этот твой ответ, что бы я не подарил — было бы мало».
Генерал Разгонов сказал: «Я сюда пришел в гости. [Поэтому] к тебе просьба: будь моим гостем завтра вечером у меня дома». Я в ответ сказал: «Если позволит губернатор, пойду». На это [мое слово] генерал Гродеков, радуясь, ответил: «Разрешаю».
Короче говоря, на следующий вечер упомянутый начальник штаба [генерал Разгонов] прислал за мной фаэтон и привез меня в свой дом. Он устроил банкет. Своей жене и детям он расхвалил меня. Когда он меня провожал, то подарил мне большую коробку, в которой были чайник, стаканы, сахарница, молочник, /82а/ чистый чай и несколько штук ложек большого и малого размера. [Провожал он меня] с большими извинениями. Прибыв в свое пристанище, я благословлял своего падишаха.
Итак, через пять месяцев пришла весть о выезде губернатора [Туркестана] генерала Розенбаха из Петербурга. Великий господин, убежище милосердия, чтобы поздравить его, из благородной Бухары [в Ташкент] отправил амарат-панаха Муллу Рахматулла-бия с группой [слуг своих] и Мирзу Насрулла туксабу с множеством подарков. Они до приезда губернатора прибыли в Ташкент и разместились в [помещении] посольства. Мы, встретившись друг с другом, [стали ожидать губернатора] и занялись молением за устойчивость высочайшего государства. Рахматулла-бий сказал мне: «Повеление его величества следующее: «Поговори с [70] генерал-губернатором Ташкента о дальнейшем твоём прибывании в Ташкенте и будут ли обеспечивать тебя содержанием и жильем». Я, богомолец, ответил: «Ни в коем случае не говори об этом губернатору, так как русские давно готовятся посадить консула 104 в благородной Бухаре и ищут для этого повода. Если ты эту просьбу [эмира] будешь передавать губернатору, то он сразу же согласится с тем, чтобы я оставался [в Ташкенте] и что он назначает мне жалованье и выделяет дом [и скажет еще, что] «не стоит [беспокоить] высочайший двор, я мол сам приготовлю все необходимое для [Мирзы Салимбека]. Я тоже отправлю в благородную Бухару своего человека». Если я буду находиться здесь, то я ничего не сумею сделать. Посылка же в Бухару русского консула вызовет [еще] ряд их требований». Амарат-панах /82б/ [Рахматулла-бий] ответил: «Раз последовал высочайший приказ, то мы не имеем права его не исполнить».
Короче говоря, через три дня из Петербурга приехал генерал Розенбах. Все выехали ему навстречу до селения Йагач-Уйи. Мы все трое тоже выехали и, встретив губернатора, вместе с ним прибыли в Ташкент. Через день, взяв с собой подарки, отправились к упомянутому губернатору и, повидав его, вручили ему письмо его величества. После того, как мы справились о здоровье, амарат-панах Рахматулла-бий сказал: «Мирза Салим-бек, мирахур, еще пять месяцев проживёт в Ташкенте. Поэтому, его величество приказали, чтобы я для него в Ташкенте купил дом и обеспечил жалованьем. Находясь в Ташкенте, он должен следить за [бухарскими] подданными, осведомлять нас о приезде гостей из Петербурга и об указаниях генерал-губернатора». Губернатор ответил: «Я очень доволен высочайшей милостью. Нет надобности ему покупать дом и определять жалованье. Это посольство будет его пристанищем. А его [71] жалованье буду назначать я сам. Я тоже в благородной Бухаре назначу человека, он поедет [туда]. Его величество будет обеспечивать его местом и содержанием. [Этот человек] будет следить за русскими гражданами». Рахматулла-бий взглянул на меня. После того, как разговор окончился, мы вышли. Он сказал мне: «Ты не видел перед этим губернатора и не договоривался? Нам он сказал то, что ты напомнил мне». /83а/ И я ответил: «Подумайте только, другого требования у него нет. Его намерение твердое. Отныне, при встрече с ним скажите ему, что: «Я, мол, довел до Вас милость его величества. Вы слышали. Теперь, пусть сначала Мирза Салимбек, мирахур, поедет в Бухару, встретится с его величеством, получит наказ его величества и приедет». Если его величество меня не пошлет, то авось, и генерал-губернатор не отправит своего человека».
Одним словом, мы находились в Ташкенте 20 дней. За это время мы со своими товарищами два-три раза видались с генерал-губернатором и дали знать ему о своем отъезде. Как только получили разрешение, мы выехали в Бухару. Его величество находился в чарбаге Гала-Асийа. Здесь мы удостоились чести целования руки [эмира]. Его величество, убежище милосердия, подарили мне два комплекта верхней одежды из камки, одежду из шелка абр 105, кусок [материи для] чалмы, 1000 тенег на личные расходы, а амарат-панаху Мулле Рахматулла-бию дали в подарок 1000 тенег, Мирза Насрулла туксабе — 400 тенег. Затем отпустили на три дня домой. Я, прибыв домой, увидел своих детей, за что благословил его величество [эмира]. Через три дня я прибыл в чарбаг Карри и помолился за его величество. В этом чарбаге его величество ежедневно устраивал празднества, приглашая через своих слуг певцов с приятными голосами, устраивал царские банкеты. Господин [72] принц, наследник престола [Абдулахад-хан] тоже находился у высочайшего стремени. Однажды, один из слуг /83б/ его величества увел [меня[, пишущего эти строки, из комнаты, где пировали сановники, и привел к его величеству. Вижу, [эмир] сидел на курпаче 106 в спальне. Увидев меня, он дал знак [подойти]. Я подошел и сел. Он сказал: «Я кое-что спрошу у тебя. Говори правду!» Я ответил: «Если будет угодно Аллаху, от вашего слуги не услышите лжи». [Эмир] милостиво сказал: «Правитель Шахрисабза в жаркую пору, в месяце рамазане, выпроводил меня [из Шахрисабза], и все особы моей свиты нарушили свой пост. Кто будет отвечать за них?» Я ответил: «Существование падишахов является причиною жизни их подданных и слуг. Правителю Шахрисабза следовало бы знать свои права. Как он смеет распоряжаться своим падишахом и выпровождать его? Если произошла ошибки, то [все равно] за нарушение поста повинен он один. Часто мне приходится слышать, что упомянутый правитель наставляет сыновей своих: у нас мол кроме его величества нет другого [покровителя], поэтому вы обязательно должны слушаться его величества и без малейшего промаха выполнять повеления своего падишаха. Сейчас один его сын находится в высочайшей свите. Несколько писем такого же содержания он написал [своему сыну]. Мне, вашему слуге, приходилось читать их». [Эмир], проявляя милосердие, [сказали]: «Идите, найдите и принесите то письмо». Я тотчас же вышел и из пристанища Саййидкул-бека туксабы принес и показал упомянутое письмо. /85а/ Он взглянул и сказал: «Если это правда, то все же, [когда] я потребовал от него одного человека, он не дал. После [нашего] приезда из Шахрисабза, он даже ни разу не написал докладной записки». Я ответил: «Его докладчика 107 я видел в прихожей». [Эмир] приказал: «Принесите [73] его докладную записку». Я ушел и принес имевшиеся у докладчика две докладные записки. Одна из докладных записок оказалась присланной Мулла Рахматулла-бием из Ташкента. Читая докладную записку правителя Шахрисабза, [эмир] засмеялся и сказал: «Иди спроси у докладчика, где он остановился». Я вышел и спросил упомянутого человека. Он сказал: «Тот, кто приехал? Он в караульном помещении». Я сразу явился к [его величеству] и известил его об этом. [Его величество] веселым тоном сказал: «Я тебя хотел отправить в Ташкент, но в Самарканд приезжает генерал-губернатор, поэтому ты отправишься в Самарканд». Затем [эмир] отпустил меня. Через несколько дней, узнав о прибытии в Самарканд губернатора, он отправил меня в Самарканд вместе с Эрназарбек-бием удайчи 108, Муллой Рахматулла бием и наследником престола, принцем Саййид эмиром Абдулахад-ханом с группой людей. При этом он мне приказал: «Когда увидешь губернатора, осведоми его о своем предстоящем приезде в Ташкент». Когда мы приезжали в Самарканд, [эмир] в каждом своем высочайшем поздравительном письме не раз об этом напоминал. На каждой аудиенции, когда мы встречались с губернатором, я выражал ему высочайшее благонамерение эмира. Он, остававшись довольным, говорил: «Я для тебя подготовил жилище [в Ташкенте]. В свою очередь, я в Бухару отправлю Чарыкова 109 /85б/, который представится высочайшему двору и останется там». Через несколько дней его высочества принца, наследника престола [Абдулахад-хана] я проводил [в Бухару], а сам отправился в Ташкент.
Наследник престола господин принц был правителем Кермине. После поездки в Петербург он находился в свите высочайшего государя. Прошло 19 месяцев. В местности Дувал-и Самарканд [Абдулахад-хану] пришла [74]высочайшая жалованная грамота: «Сам останься в вилайате Кермине, а слуг из Бухары отправь обратно; пусть они возвращаются [в Бухару] и благославляют его величество». Наследник престола, господин принц с радостью прибыл в Кермининский вилайат и вручил нам множество подарков для личного пользования и однажды он нас отпустил. Мы приехали в Бухару и благославляли его величество. Через несколько дней губернатор Ташкента направил в Бухару Чарыкова, а меня выпросил для пребывания в Ташкенте. Для того, чтобы Чарыкова не оставляли в Бухаре, его величество меня не отправил в Ташкент и в 1300 г. х. [1883 г.] назначил амлакдаром Хутфарского 110и Самчинского 111 туманов 112. Но это не помогло. В том же году [обе стороны] договорились поставить консула в Бухаре 113. Одним словом, в 1303 г. х. [1885 г.] милосердный господин эмир Саййид Музаффар-хан в чарбаге Ширбудун заболел, через несколько дней он сильно ослабел и поэтому его привезли в Бухару. 6 сафара, в год курицы на 61 году жизни [эмир Музаффар] в высочайшем Арке скончался, «все мы возвратимся к Аллаху» 114. Господин принц, /85а/ наследник престола, с получением сообщения [о смерти отца] немедля выехал из вилайата и стал обладателем короны царства. Тело его светлости милосердного [эмира] многочисленные люди и слуги подняли и с глубокой печалью у [Мечети Ляби] — хауза читали заупокойную молитву. [Тело] понесли на [кладбище] его светлости Имла 115, «Да будет ему милость Аллаха», и положили рядом с благословенным прахом отца и достопочтенных предков его в построенной гробнице, да будет ему милость Аллаха! [75]
Рассказ
Однажды, как мне помнится, я выехал в Ташкент вместе со своим слугою. Мы доехали до Джиззака 14 февраля, Оттуда до берегов Сырдарьи [ок. 115 км.] по совершенно пустынной безводной местности. На трех привалах государь, шахиншах Турана Абдулла-хан 116, построил для проезжающих по этой пустыне три сардоба 117, куда собиралась вода от снега и дождей. Эти три сардоба и теперь стоят в том же своем положении. Вследствие безводья внутри двух сардоба, находящихся в местностях Уч-Йагач 118 и Сардоба-и Мирза 119, были вырыты колодцы. Поблизости каждой сардобы находится русская почтовая станция. На каждой станции живут 5-6 человек ямщиков из казахов и каракалпаков вместе со своим старшиной из русских. Люди, следующие в русских почтовых арбах, получают на каждой станции свежих перевозочных лошадей /85б/ и один [из ямщиков] отвозит их до следующей станции.
Короче говоря, я со своим слугою сели на лошадей и, выехав из Джиззаха, доехали до сардобы, находящейся в местности Уч-Йагач и отстоящей от Джиззаха на три фарсанга дальше. Там мы отдохнули с час и потом опять поехали по пустыне. В пути спутником нашим стал один верховой. Под вечер мы доехали до Сардоба-и Мирза, до нее от Уч-Йагач — четыре фарсаха пути. Мы остановились здесь и расположились у стены сардобы, привязали лошадей к прибитым кольцам. Затем дали тому приставшему к нам попутчику большой чайджуш 120, чтобы он принес в нем воды из колодца в сардобе. Мой слуга занялся сбором дров. Мы намеревались вскипятить воду и выпить чаю, а ночь провести здесь и на следующее утро отправиться дальше. Наш деревенщина [попутчик] вошел в сардобу за водою, через [76] некоторое время вернулся с пустым чайджушом и сказал: «Я по незнанию отвязал веревку с бадьей от кольца на поперечном валике и спустил бадью на руках в колодец. Она наполнилась водою и я стал ее вытаскивать, но она у меня выскользнула [из рук] и упала в колодец». От таких слов этого глупца я сильно разволновался. Не дай бог, если эти люди, живущие на почтовой станции, подойдут к сардобе и узнают, что бадья исчезла, ведь эти безбожные ямщики начнут нас терзать и на наши крики о помощи никто не придет. Прежде, чем ямщики узнают об этом /86а/, необходимо было достать бадью из колодца. Крайне растроенные мы вошли в сардобу и все трое, развязав свои чалмы и кушаки с бедер, связали их друг с другом и, присоединив к ним недоуздки, поводья и подпруги наших лошадей, мы обвязали ими талию деревенщины и стали его спускать в колодец. Колодец был такой обширный в диаметре, что обе руки того человека вытянутые на уровне плеч не доставали до стен колодца. На полпути глубины колодца чалма или кушак — один из них оборвался, и мужик полетел вниз, на дно колодца. Послышался всплеск воды. Окончательно отчаявшись считать его живым, я сказал слуге: «Посмотри снаружи. Не дай бог, если ямщики и казахи придут и узнают об этом случае — они нас немедля столкнут в колодец. Легко было упасть бадье, а каково станет нам погибать из-за этого злополучного мужика?» Когда мой слуга вышел, я подошел к краю колодца и наудачу позвал того человека: «Жив ли ты или мертв?» И вдруг из глубины колодца послышался печальный голос: «Я живой, но хуже, чем мертвый, сижу на краю второго колодца». Глубина колодца была около 50 газов» 121 Я немедленно позвал своего слугу, и мы разорвали оставшиеся чалмы и кушак, связали их концы, присоединив к ним веревки, [которыми привязывали [77] лошадей] и опустили в колодец. Я крикнул: /86б/ «Привяжи к этому веревку с бадьей». Верёвку с бадьей мы стали осторожно тянуть наверх, ухватившись за веревку с бадьей, крепко привязали ее к кольцам на деревянном валике. Потом поспешно отвязали бадью и свободный конец верёвки опустили в колодец. Я крикнул: «Закрепи [веревку] вокруг своего пояса как можно лучше». Тот так и сделал. Мой слуга был человек энергичный и сильный; напрягши все силы, он стал тащить [из колодца] нашего попутчика, а я в крайнем волнении наматывал освобождающуюся часть верёвки на деревянный вал колодца. С такими трудностями, страхом и волнениями мы, наконец, вытащили из колодца этого человека. К удивлению своему я убедился, что ему не причинилось никакого вреда, никакого членовредительства. Полуживой, он теперь как бы обрел новую жизнь. Воздавши благодарение единому благодетелю [богу], мы вышли из сардобы и увидели трех ямщиков-казахов, гнавших девять лошадей на водопой. Станция находилась от сардобы на расстоянии, примерно, тысячи шагов. Увидев ямщиков, мы вторично, поклонившись, возблагодарили [Аллаха] и пошли к месту своего привала за стеною сардобы. Принеся воды из сардобы, мы заварили чай, сделали чай с сахаром и сами, не притрагиваясь к нему, стали поить нашего попутчика, потому что у него, насквозь промокшего, от холодного воздуха и сырости в колодце и от страха смерти теперь зуб на зуб не попадал. Когда он поправился и пришел в себя, я спросил его об устройстве колодца. Он рассказал мне следующее: /87а/ «Когда веревка оборвалась и я полетел на дно колодца, я сразу же упал в воду, но не мог достать ногами дна и едва не захлебнулся. Но высунув из воды голову я ухватился за край второго колодца и, высунувшись из воды, вылез, я увидел, что вокруг меня [78] гладкая ровная поверхность. До этого места [строители] соорудили первый колодец очень обширный, а потом выложили второй колодец меньшего [диаметра]. Я уже отчаялся остаться в живых, но, услышав твой голос, я приободрился».
Итак, ту ночь мы провели подле этой сардобы, а ранним утром пустились в дальнейший путь. Достигнув почтовой станции Малик, мы там отдохнули, достали из тамошнего колодца воды, вскипятили чай и позавтракав, поехали дальше. Еще до наступления вечера мы подъехали к берегу Сырдарьи, где стояло судно, готовое к отплытию. Мы немедленно погрузились на него со своими лошадьми. Наш злополучный спутник, намереваясь ввести свою лошадь на паром, стал ее сильно подталкивать сзади. Лошадь, испугавшись, бросилась в сторону и упала в реку, а ее незадачливый хозяин, пытаясь ее удержать, перевернулся и полетел вместе с лошадью в воду. С судна понеслись крики, поднялась суматоха. Судовщики еле-еле вытащили из воды злополучного деревенщину, направившегося на тот свет, /87б/ и его лошадь. Я спросил деревенщину: «Эй, злополучный! В чем тут дело, что с тобою все время случаются несчастья?» Он мне ответил на это: «Я выехал из тумана Варданзи 122, направляясь в Ташкент. Приехал в Самарканд, там уселся на русской дороге с целью совершить омовение. За это я неделю сидел под арестом. А в Джиззаке в течение трех дней подвергался разным неприятностям. По дороге Чул-и Мирза перенес эти ужасные страдания. Сейчас упал в реку. Не знаю теперь, какие еще происшествия меня ожидают».
Переправившись через реку [Сырдарья], я распростился со своим злосчастным попутчиком, пожелал ему всего лучшего и вскоре забыл его встречу с нами. [79]
Рассказ
Помню, когда мы вместе с слугой верхом выехали из Ташкента и достигли берега реки Сырдарьи, нам сопутствовали несколько бухарских и самаркандских купцов. Ко времени предвечернего намаза мы с друзьями сели на судно. Но вдруг вода реки пришла в волнение. С наступлением сумерек судно подплыло к переправе. Приблизившись к берегу, оно опять отошло назад. Судовщик веревкой притянул судно к берегу и привязал к колу. Затем пассажиры спокойно покинули судно. Некоторые унылые люди, считая себя ловкими, при приближении судна к берегу, кто в одиночку, а кто со своими лошадьми, выскочили на берег. Узда моего коня была в руках слабоумного слуги, который с приближением судна к берегу, /88а/ сошел один на берег и пока он возился с конем, судно отошло от берега. Моя лошадь упала в воду, а узда ее осталась в руках слуги. На [лошади] был хурджун 123, полный ценных вещей, европейской и китайской верхней одежды, купленных по заказу милосердного султана султанов Саййид эмира Музаффар-хана. На хорджуне была моя шуба, привязанная торокой 124. Все наблюдали, как бедная лошадь попала в стремнину и старалась перебороть течение. Все мои друзья сожалели, когда вода ее понесла, и она потеряла надежду. Бесполезно было горевать. До наступления вечера голова лошади чуть-чуть виднелась. А с наступлением темноты она исчезла из виду. Предстоящий путь наш проходил по Чул-и Мирза. Немного похолодало. В хурджунах товарищей были продукты. Я сказал им: «Сложите все понемножку и приготовьте еду. Поужинаем и после вечернего намаза пустимся в путь. Не жалейте о коне и вещах, так будет лучше». [80]
Приготовив плов, мы поели и после вечернего намаза, как только собрались в путь /88б/, с той стороны реки раздались два пистолетных выстрела и поднялся шум. С противоположной стороны к нам направлялось судно. Я сказал своим товарищам: «Подождем до прихода судна. Узнав причину этих криков и выстрелов из пистолета, пустимся в путь». Товарищи остановились. Через некоторое время судно подплыло к берегу и находившиеся там люди торопливо сошли на берег. Я увидел своего коня на судне, который стоял с прикрепленным на нем грузом. Коня свели с судна и передали мне. Принеся благодарность истинному благодетелю, по милости Аллаха, я невольно заплакал [от радости]. Поклонившись Аллаху, я распросил о подробностях случившегося. Главный судовщик татарин Мулла Шакир был мне знаком. При каждой переправе он приглашал меня к себе и угощал имеющимися у него припасами. Его слуги привели моего коня и сказали: «Приблизительно в полуфарсанге от места переправы ваш конь, плывя, вышел из воды. Затем, увидев большие фонари у места переправы направился вдоль берега прямо к переправе. Мулла Шакир, увидев в бинокль свалившегося в реку коня, сначала очень пожалел. Но когда он увидел коня [на берегу], то обрадовался и, чтобы сообщить вам об этом, он дважды выстрелил из пистолета. /89а/ Люди, которые садились на судно, были готовы. [Мулла Шакир] отдал коня мне и просил доставить его к хозяину и передать от него привет. Я дал этому человеку 20 рублей в подарок. Попрощавшись с ним, мы той ночью вместе с товарищами пустились в путь и в полдень достигли Сардоба-и Мирза, до которой от берега реки было семь фарсангов расстояния. Спешившись, мы отдыхали два часа. Покушали, попили чаю. Попасли [81] и напоили коней. Затем поехали. Сколько ни говорили товарищи открой мол хорджун и проверь свои вещи, от сырости они наверное испортились, я отвечал им: «Что было, то было, бесполезно теперь проверять вещи. По милости Аллаха, коня и эти вещи дал мне всевышний господь. Даст бог, не причинилось вреда». Проехали еще четыре фарсанга и прибыли в местность Уч-Йагач. Здесь провели ночь и на слудующий день пустились в путь. Проехав три фарсанга, мы достигли вилайата Джиззак и остановились в доме Муллы Абу-л-Касыма, моего старого друга. После отдыха я открыл свой хорджун и увидел, что драгоценные и изящные вещи, которые я завернул в свои одежды, нисколько не отсырели; мои же вещи немного промокли. Я принес благодарность всесильному Аллаху за его могущество. Разобрал седло и другие конские принадлежности и высушил их на солнце. Ночь мы провели здесь и снова выступили в путь и прибыли в Самарканд. Оттуда проехали в Китабский вилайат, встретились с его величеством благородным [эмиром] и удостоились чести поцеловать руку и благословить его.
ПОВЕСТВОВАНИЕ О ПАДИШАХЕ САЙЙИДЕ ЭМИРЕ АБДУЛАХАД-ХАНЕ, СЫНЕ АБУ-Л-ГАЗИ САЙЙИДА ЭМИРА МУЗАФФАРА СУЛТАНА
Саййид эмир [Абдулахад-хан], как только услышал о смерти достопочтенного своего отца, выехал из вилайата Кермине и направился в благородную Бухару. Пишущий эти строки был тогда амлакдаром туманов Хутфар и Самчин. Мы вместе с другими амлакдарами туманов еще при жизни средоточия всепрощения, Саййида эмира Музаффар-хана, прибыли к высочайшему стремени и все еще находились при высочайшем стремени. [82] Когда милосердный господин [эмир Музаффар] скончался, все слуги вышли навстречу наследнику престола, принцу [Абдулахаду] до местности Малик, находящейся в двух фарсахах от Кермине. Здесь мы удостоились чести целования его руки. Оттуда вместе со свитой августейшего прибыли в благородную Бухару, поднялись на высочайший Арк и посадили [принца] на унаследованный престол. [После], подняли тело милосердного господина [Музаффар-хана] и прочитали похоронную молитву в [мечети] Боло-и хауз 125. Похоронили его тело на благословенном месте Хазрат-и Имла, да будет ему милость Аллаха, и прочитали молитву, да помилует его Аллах!
В пятницу шестого сафара 1303 г. х. [14 ноября 1885 г.] Саййид эмир Абдулахад-хан прибыл из Кермине и вступил в Арк благородной Бухары. /90а/ В понедельник [в Арке] собрались простой народ и благородные, улемы и военачальники и по закону Чингиза, по правилам Тимура и по ясе монголов наследника престола, господина принца, посадили на белой кошме его предков, а старшины девяносто двух узбекских племен с четырех сторон поднявши, посадили его на царский трон и объявили падишахом. Отовсюду раздались возгласы поздравления. В течение трех дней и трёх ночей не прекращалась игра на радостных литаврах и царских карнаях. Счастливый господин падишах открыл шахскую казну и раздал [деньгами] и верхней одеждой бесчисленные подарки всем улемам, военачальникам и высокочтивьш слугам и чинам, всех удостоил отличием. От всех правителей прибыло множество подношений и подарков. [Эмир] за каждый из них выразил свою султанскую благодарность и был счастлив. После этого, думая о спокойствии населения и подданных высокого государства, стали готовиться к отправке посла в Петербург. [83] Посоветовавшись, послом назначили вазарат-панаха Астанакулбек-бия диванбеги, правителя вилайата Шахрисабз. Вместе с упомянутым вазарат-панахом в Петербург отправили Мирзу Джалала диванбеги, меня, пишущего эти строки, Мирзу Хидайатулла мирахура, Раджаб Али и Мирза Шарафа. Тогда еще поездов не было. Мы сели в русские почтовые арбы /90б/ и поехали в Ташкент. Здесь мы пробыли неделю. Ташкентский губернатор отправил вместе с нами своего переводчика, одного казаха по имени Исфандийар и главного проводника. Тогда стояла очень холодная погода. Выехав из Ташкента, мы направились в Оренбург. Проехав через Чимкент, Ак-мечеть, Казакли 126, Кармакчи, Кяты, мы за неделю достигли Йаманкалы. Остановились в доме младшего брата Назарова и отдохнули три дня. Для нас он устроил блестящие банкеты. Все услуги оказывали его дочери, красивые и сладкоречивые. Через три дня, попрощавшись, мы выехали оттуда и за сутки достигли Оренбурга. Устроились в приготовленном для нас губернатором Оренбурга доме Назарова. Перед [нашим приездом] сам Назаров вместе с женой уехал в Москву. Во главе всех дел он оставил своего младшего брата Ивана. Но все расходные и приходные дела были в руках одной дочери [Назарова], луноликой, фееподобной, с красивыми манерами. Стихи: По свойству красоты научились у феи.
От ее красоты озарены девять тарелок. Она была в совершенстве красивой. Очаровательному ее младшему брату было лет четырнадцать-пятнадцать. Сама она, фееподобная, была семнадцати лет. В доме [Назарова] мы жили десять дней. За это время его луноликая дочь ни на минуту не переставала ухаживать за нами. Каждый раз она по нашему вкусу приносила различные обеды /91а/ и сладкие фрукты и до полуночи, находясь при нас, напевала ласковые песни и проявляла [84] обязательность. Все мы, очарованные той розоликой и стройной [девушкой], десять дней не сочли даже за десять часов.
Итак, через десять дней, с тысячами досад, мы выехали из Оренбурга, сев на поезд и через Самарскую губернию доехали до Москвы, а оттуда прибыли в Петербург. Император из уважения своего к Бухарскому падишаху послал к нам [навстречу кое-кого] из высших чиновников. Построили [караул] из солдат и с большими почестями привели нас в гостиницу «Гранд Отель» на Малой Морской [улице], и оказали нам большие любезности. Через два дня мы, взяв с собой подарки от государства благородной Бухары и высочайшее письмо эмира, направились во дворец императора [Николая] Александровича. Повидавшись с ним, мы представили ему подарки. Император и наследник престола в течение часа осматривали бухарские подарки и остались довольны любезностью [нашего] высочайшего господина. За каждым из нас ухаживали и [император] нас обласкал и наградил орденами Станислава 127, бриллиантовыми перстнями, золотыми часами и чекменями с золотыми позументами, отчего мы довольные вернулись на свои места. Благодаря ласковому отношению императора, мы осмотрели и прогуливались в парках Петергофа, Гатчины, Царского Села, [осмотрели крепость] Кронштадт, огромный город на море. В Петербурге мы находились шестьдесят два дня. Каждый день осматривали достопримечательности города, а по вечерам /91б/ развлекались в театрах и на гуляниях. В библиотеке [Петербурга] видели Коран, автограф его святейшества Усмана 128, да будет доволен им Аллах, и удостоились читать его. В других областях России имелись мусульманские мечети. А в Петербурге подобной мечети не было. Здешние мусульмане нанимали помещение и читали там [85] пятикратные и пятничные молитвы. Его величество Саййид эмир Абдулахад-хан за время своего правления четыре раза ездил в Петербург и имел с императором Николаем Александровичем дружественные связи. В Петербурге он построил прекрасную мечеть, такой высокой мечети не было ни при каких царях. В честь справедливого царя, по обычаю дружбы [эмир] построил в Петербурге такую мечеть, что она удивила весь мир. Кроме того, в величественной Мекке и священной Медине, их обеих сотворил бог, он преклоняясь и почитая их, возвел высочайшие дома для странников на пользу дела паломничества. Для жителей этих двух священных городов он выделил тридцать чтецов Корана и тридцать проповедников ради господа Аллаха и в знак благодарности его светлости великодушному посланнику [Аллаха — Мухаммеду], да благословит его Аллах и да ниспошлет ему мир. На их содержание и на расходы домов для паломников от имени благородной Бухары он построил торговое здание и другие строения. Доходы с них предоставлялись в пользу обеих городов, ибо они творение бога. Никто из прежних государей не совершал подобных дел, но нашему щедрому, справедливому государю /92а/ это довелось сделать. В районе Бахчисарая он взял [в аренду] богатый чарбаг. Каждое лето он ездил туда и, отдохнув три месяца, опять возвращался на престол своего владычества. Большую часть своей жизни он провел в Кермине, в юношеские годы он жил здесь 14 лет. Там у него были три прекрасных раеподобных чарбага. За время своего двадцатишестилетнего царствования этот владыка, повелитель народов эмир Саййид Абдулахад-хан держал под своей властью все богохранимые вилайаты Маверауннахра: от благородной Бухары до Дарваза и Каратегина и со стороны киблы до вилайата Кабаклы под Ургенчем, от Карши до Шахрисабза и Китаба. Все вилайаты находились в [86] спокойствии. Извне никаких набегов не было. Благодаря этому могущественному царствованию, вилайаты благоустраивались и развивалась торговля. Сам [эмир], собрав большое количество каракулевых смушек и хлопка, отправлял их в разные области России, а из тех областей, в свою очередь, ввозил [нужные] товары. Расходы на себя и на шахские подарки [эмир Абдалахад] производил из прибылей от торгового дела; поземельный налог 129 с [бухарских] вилайатов он предоставлял [в пользу] служивых чинов, военных и нукеров. Излишки складывали в высочайшую казну, чтобы расходовать на предстоящие нужды. В период правления этого справедливого государя вазиром Бухары был Мухаммади-бий кулл кошбеги. /92б/ После его смерти кошбеги стал Мулла-Джанбий 130, а после смерти последнего [везиром] стал Астанакул 131 кошбеги, внук Муллы Мухаммади-бия кошбеги. Все они были купленными рабами, верными [его величеству]... 132
Короче говоря, пробыв в Петербурге 62 дня, мы осмотрели предприятия, производящие пушки и ружья, монетный двор, где выпускались золотые и [серебрянные] монеты, бумажные деньги, фабрики, производящие парчу, камку, искусно сделанные фаранги 133 и ситцы, [торговые] ряды, ювелирные магазины и часовые мастерские. По вечерам ходили в театры. Каждой [просмотренной] пьесе были рады, за что благословляли своего падишаха. В гостинице на Малой Морской [улице] каждому из нас был выделен особый двухкомнатный номер, где мы отдыхали со всеми удобствами...
Через шестьдесят два дня нам разрешили уехать. Сопровождающий приезжал с подарками от императора. В частности, покорному слуге — большие золотые часы, один бриллиантовый перстень, один /98б/ шестизарядный револьвер, орден Станислава второй степени, один [87] чекмень суконный и с галуном. Через два дня мы поехали на вокзал. Генералы и несколько человек из чиновников проводили нас до железнодорожного вокзала. Мы разместились в вагонах и попрощались...
Поезд двинулся, но я до самого приезда в Казанскую область не смог удержать себя от слез. И это все из-за расставания с луноподобной красавицей. В Каз;ани [мы простояли] четырнадцать дней. Оттуда на пароходе но реке Волге, любуясь берегами, мы прибыли в Москву. Здесь мы находились пять дней, /99б/ знакомились с неописуемыми достопримечательностями этой области. Оттуда приехали в Самарскую область, затем — в вилайат Джиззах. На неделю остановились в доме Назарова, который [от Кагана] до Бухары провел телеграф. Я тогда вместе с ним руководил работами по проведению телеграфа. На почтовой арбе мы приехали в Ташкент, затем в Бухару. В чарбаге Ширбудун, в царском дворце мы явились к его величеству [эмиру]. Будучи возвеличены султанскими милостями, мы находились среди слуг высочайшего двора. Несколько раз я в качестве посла ездил в Ташкент и Самарканд.
В 1306 г. х. [1889 г.] я удостоился должности начальника ночной стражи 134 города благородной Бухары. Целыми сутками я занимался делами охраны города. Ночами посещал [усыпальницы] святых людей и благославлял государя, его сыновей, братьев и друзей. Начальником ночной стражи я служил пять лет. В этой должности я завоевал доброе имя. Между тем, благодаря милости Аллаха и величия счастливого царствования великого господина, в квартале Масжид-и-Баланд я построил медресе из жженого кирпича, состоящую из 13 келий и передал в вакф. [Кроме того] сделал законным вакфом 135 значительную часть своих обрабатываемых земель и озер, поросших камышом. [88] Высочайший господин [эмир] упомянутую вакфную грамоту украсил благословенной печатью. Кроме того, я для мечетей выделил несколько [экземпляров] книг Салават-и Мас'уди /100а/ и Сиййар-и шариф. Купил лавки в каждом торговом ряду, как-то: в ряду жестянщиков, ряду Джуйбар, бакалейщиков и на Чарсу, и [тоже] отдал в вакф 136. Общеизвестно то, что я покупал книги и отдавал учащимся [в медресе] для чтения. За воротами Имам, рядом с благословенной мечетью его светлости Имама благодетеля, Абу Хафс Кабира 137, да будет ему милость Аллаха, я построил дом для слепых. В то время, когда пишущий эти строки был начальником ночной стражи, его величество господин эмир Саййид Абдулахад-хан, чье место в раю, собирался совершить путешествие в Петербург. Вазарат-панах Астанакул кошбеги, сын Мухаммад Шарифбия 138 диванбеги, были закатчием 139, [проживая] в Хаули-йи пойон 140.
Однажды вечером, после вечернего намаза, [кошбеги] согласно приказа высочайшего господина позвал меня и сказал: «Его величество отправляется в путешествие в Петербург. Для охраны благородной Бухары выделены три отряда регулярных войск. Им приказано нести охрану в трех местах города и следить за окраинами города и воротами. Его величество поручили мне, чтобы об этом мероприятии я поставил в известность начальника ночной стражи». Я в ответ сказал: «Вы довели до меня высочайшую милость. А мою просьбу к ним вы передали или нет?» Вазарат-панах ответил: «Если высочайшая милость намерена что-либо предпринять, что вы могли бы сделать?» Я сказал: «Скажите от моего имени его величеству, что если для охраны [города] оставляют три регулярных отряда, служба ночной стражи приостановится до их возвращения из благословенного путешествия. Все десятники 141 и ночные патрули 142 [89] /100б/ будут отдыхать и благословлять его величество». От этих моих, богомольца, слов вазарат-панах разгневался и ответил: «Куда вы хотите девать пять-шесть ночных патрулей, азартных игроков?» Я ответил: «Вы знаете об азартных играх ночных патрулей? Они, кроме читаемого пятикратного намаза, других занятий [не знают]. Однако я не намерен поручать обязанности каждого ночного патруля сотне сарбазов 143. Их [патрулей] дело охрана, а дело сарбазов — обман. Во-вторых, благородная Бухара имеет своего хранителя [бога]. Охраны не требуется. Барабанный бой и палки ночных патрулей лишь обычай. Прежде мне говорили, что Бухара — это тысяча кривых домов. Тогда я говорил: какой дурак узнал, что Бухара действительно состоит из тысячи кривых домов. [В Бухаре] имеются такие улицы, у которых начало одно, а дальше они разветвляются на три-четыре стороны и все они тупики. Ни один начальник ночной стражи, или бобо 144, или десятник, или ночной патруль ночью [этих тупиков] не видели. Сарбазы же днем шляются и видят некоторые зажиточные дворы без хозяев. Ночью они приходят и делают свое дело. Я не в состоянии отвечать за это. До возвращения высочайшего господина из путешествия я отказываюсь от обязанности начальника ночной стражи. » После этих слов я встал и пошел на свою работу.
Его величество тогда находился в чарбаге /101а/ Ситора-и Махаса 145 . Упомянутый вазарат-панах каждое утро приезжал к нему на прием, а в предполуденное время возвращался.
На следующий вечер [Астанакул-бий] кошбеги через своего человека позвал меня к себе и сказал: «Я доложил его величеству твои слова. Он одобрил их, приказал позвать начальника ночной стражи и передать, что три отряда сарбазов для охраны города он не [90] оставит. Но для охраны султанских дворов поставил один отряд сарбазов. Как ты смотришь на это?» В ответ я сказал: «Всякое проявленное милосердие его величества несомненно является добрым делом. Раз для охраны султанских дворов определен один отряд солдат, то с условием: пусть они не расходятся по окрестным домам и обязательно находятся у стен [дворца]. В противном случае я их арестую». Вазарат-панах ответил: «Командиры будут патрулировать вместе с солдатами. Что скажите?» Я ответил: «Пусть они ходят с фонарями, в противном случае — если встретится хоть предводитель или войсковой командир — все равно арестую». Вазарат-панах эти мои слова тоже доложил его величеству. После чего [эмир], оказав внимание, [приказал] довести до сведения войсковых командиров, чтобы они ночью без фонарей не ходили, [в противном случае] начальник ночной стражи их арестует.
Короче говоря, через два дня его величество отправился в счастливое путешествие. Я согласно установленного порядка всех своих подручных: баба, десятников и ночных патрулей вывел за город и построил в один ряд вдоль дороги от чарбага деревни Талча до разветвления дороги в деревне Ширбудун. /101б/ По своему обычаю они были в зеленых чалмах, в коротких халатах [из материи] бикасаб 146 и адрас 147. Подпоясаны они были красными поясами. Каждому в руки была дана кривая палка. Имея при себе кроме того копья, они стояли в положении «смирно». Я стоял на другой стороне дороги. Его величество торжественно выехал из города и направился в сторону ночных патрулей, с удивлением посмотрел на их нарядный вид и, радуясь, приблизился ко мне. Я приветствовал его. Ответив на мое приветствие, [эмир] сказал: «Начальник ночной [91] стражи, ты ночами следи за спокойствием подданных, посещай [гробницы покойных] угодников [божьих], молись за нас и испрашивай благословение!». Я по нраву узбеков сказал: «Ваше величество, да стану я вашей жертвой! Я не справлюсь с задачей охраны [спокойствия подданных]. Благородная Бухара имеет своего покровителя — [Аллаха], поручите ему!» Как только произнес я эти слова, его величество сразу же громко заплакал и сказал: «Да, действительно, Бухара имеет своего покровителя, ему поручаем мы [охрану города]. И вы предоставьте [Бухару] ее покровителю!». После этих слов на его благословенных щеках появились слезы. Я тоже заплакал и расстояние в 15-20 шагов прошел рядом [с его величеством]. Потом он протянул [мне] свою благословенную руку, я поцеловал ее и благословил его. Поручая [его величество] всевышнему богу, я поблагодарил [его].
Слава богу, его величество из путешествия в Петербург благополучно возвратился через пять с половиной месяцев /102а/. Благодаря искренности добрых намерений его величества и моей, богомольца, преданности за это время у [бухарских] поданных никаких происшествий не произошло.
(пер. Н. К. Норкулова)
Текст воспроизведен по изданию: Мирза Салимбек. Тарих-и Салими (Источник по истории Бухарского эмирата). Ташкент. Akademiya. 2009
© сетевая версия - Strori. 2014
© OCR - Парунин А. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Akademiya. 2009