-

ПОДГОТОВКА СПЕЦИАЛИСТОВ-РЕМЕСЛЕННИКОВ В САМАРКАНДЕ XVI ВЕКА

Как известно, средневековый ремесленник обычно работал не один. Ему помогала члены семьи и родственники, особенно старший сын, который с детских лет приобретал необходимые трудовые навыки. Вместе с тем мастера брали учеников со стороны. Интересный фактический материал по данному вопросу мы находим, в частности, в рукописном сборнике документов «Маджмуа-и васанк» ¹. [48]

«Маджмуа-и васаик» включает свыше 700 юридических документов, вынесенных и канцелярии самаркандского казия в связи с оформлением актов купли-продажи рабов и различных объектов на территории Самарканда и его пригородов; получения денежной ссуды у торгово-ростовщических элементов города представителями разных слоев населения; заклада и аренды лавок и ремесленных мастерских; раздела имущества и т. д.

Юридические решения удостоверены печатью самаркандского казия и в большинстве своем датированы. Хронологически они охватывают 1588-1591 гг. (за исключением одного-двух). Однако консерватизм и традиционализм, господствовавшие в средневековом ремесле, позволяют использовать материалы этих документов для характеристики социально-экономического состояния Самарканда более ранних и более поздних лет.

Наше внимание здесь привлекает серия договоров, оформлявших отношения между мастерами-устадами и поступавшими к ним в обучение учениками-шагирдами. Таких договоров в сборнике 25. Составлены они по единой форме в период с августа 1589 г. по январь 1591 г. ²

В каждом документе указаны число, месяц и год заключения договора; специальность, которую должен получить ученик; его обязанность выполнять работу, возложенную на него мастером; имя шагирда с указанием имени его отца (последнее в некоторых соглашениях опущено); приблизительный возраст ученика, что передается словом «несовершеннолетний» («малолетний»), за исключением тех случаев, когда в заключении договора будущий ученик участвовал сам; срок обучения. В большинстве соглашении обусловливается обязанность мастера обучить шагирда в такой степени, чтобы знатоки признали его знания в области данного ремесла соответствующими требованиям.

В договоре указываются также имена лиц. участвовавших в его заключении, — мастера и близких ученика (отца, матери, брата) или самого ученика. Если договор оформлялся от имени отца, матери или брата, в тексте указывалось, что мальчик находился на попечении данного лица.

Как видно из документов, 11 договоров оформлены от имени матери ученика, три — его брата, семь — самого ученика, и лишь четыре — от имени отца. Изучение документов позволяет нам уяснить, почему в условиях, когда главой семьи считался отец, последний столь редко принимал участие в оформлении такого важного юридического акта, В некоторых документах к имени отца ученика добавлено слово «покойный». Вполне возможно, что мальчик фактически не имел отца и в тех случаях, когда в соглашении, составленном от имени матери, указывалось имя ученика без уточнения его отца. В подобных случаях (как и в некоторых из тех, когда в договоре, заключенном от имени матери, имя отца упомянуто) отец мальчика мог быть живым, но проживать с другой семьей. Наконец, в одном из соглашений отец ученика, устад Шайдулла, назван лицом, местонахождение которого «не известно».

Можно полагать, что мальчик не имел отца и в случаях, когда соглашение составлялось от имени его брата. Характерно, что при оформлении соглашения от имени матери или брата в тексте оговаривалось, что поступающий на обучение мальчик находился па их попечении.

Все это позволяет считать, что 14 мальчиков из 25 упомянутых в договорах из сборника «Маджмуа-и васаик», не имели отца, а в некоторых случаях (когда договор оформлялся от имени брата), возможно, и матери, т. е, это были сироты или полусироты. Это красноречиво характеризует социальную среду, из которой происходили ученики, взятые со стороны.

В период обучения ученик, как видно из документов, проживал в доме мастера, который обязан был кормить и одевать его, что оговаривалось путем включения и соглашение пункта о чисто фиктивном денежном обязательстве. Последнее выражалось в указании суммы, которую мастер якобы давал ученику с тем, чтобы тот снова вернул ее мастеру, расходовавшему эти средства на пищу и одежду ученика. Отсюда видно, что судьба ученика целиком зависела от мастера и в обучении, и материальной обеспеченности.

Шагирд должен был выполнять все поручения мастера, т. е. был полностью закабален. Это требование включалось в текст договоров. Во всех казийских решениях оговаривается, что шагирд должен выполнять всякую «дозволенную шариатом работу», какую ему прикажут ³. Если учесть, что ученик, будучи в доме мастера, должен был выполнять и все приказания его жены, то станет понятным исключительно тяжелое положение шагирда, тем более сироты. Формально ученик ограждался от возможных увечий и несоответствующей детскому возрасту чрезмерной физической нагрузки. Согласно одному из пунктов договора, поручения ученику должны были даваться соответственно его силам и возможностям. [49]

Из 13 договоров мы узнаем о происхождении упомянутых в них учеников из ремесленной среды. В этом отношении уместно провести параллель с этнографическими данными более позднего времени. Они свидетельствуют о том, что смена специальностей чаше всего происходила именно в тех случаях, когда рано умирал отец ⁴. Так, возможно, обстояло дело и в XVI в.: сын после смерти отца мог приобрести иную, чем у отца, специальность.

Ученики обучались разным специальностям, указанным в договорах: тканью алачи, футы, набиванию узоров на ткань, валянию войлока, крашению, выделке кольчуг, изготовлению иголок, сапожному, башмачному делу, шитью нагольных тулупов, мастерству плотника, шорному делу и др. Это говорит о широком охвате ученичеством разных отраслей ремесла.

Сроки обучения были различными: одни ткач по договору должен был обучить ученика своей специальности за 2,5 года; три ткача алачи — за 1,5, 3 и 4 года; два ткача футы (один из них называется футабаф, другой — футадар) — за 3 и 4 года; набойщик ткани — за 4 года; красильщик — за 3 года; из четырех валяльщиков войлока трое брались обучить шагирдов за 3 года, четвертый — за 1 год; сукновал — за 3 года; мастер, шьющий меховые изделия, — за 3 года; сапожник — за 3 года; башмачник — за 4 года; мастер, делающий иголки, — за 2 года; двое из трех кольчужников обязаны были обучить мальчиков за 4 года, а третий — за 2 года; плотник — за 6 месяцев; у трех шорников срок обучения был по 5 лет ⁵.

Эти данные подтверждают справедливость замечаний А. М. Беленицкого о том, что период ученичества мог значительно варьировать и зависимости от различных обстоятельств ⁶.

Разные сроки обучения одной и той же профессии дают, на первый взгляд, основания полагать, что продолжительность ученичества зависела не только от сложности ремесла, но и от возраста шагирда. Однако изучение рассматриваемых соглашений приводит к выводу, что возраст здесь не всегда играл определенную роль.

В 18 случаях из 25 мальчики, поступающие в обучение, именуются в договорах «несовершеннолетними», «малолетними», и лишь в семи соглашениях одной из договаривающихся сторон выступает сам ученик, возраст которого, очевидно, позволял ему самостоятельно договориться с мастером. В одном из таких соглашений поступающий в обучение к мастеру-кольчужнику прямо назван совершеннолетним. Это в некоторой степени подтверждает наше мнение, что в указанных семи случаях ученики были совершеннолетними. Между тем срок обучения мастерству валяния войлока в трех случаях из четырех определяется в три года и для «малолетнего» мальчика (в двух случаях), и для ученика, от имени которого был заключен договор (в одном случае). Только согласно одному из рассматриваемых документов, когда в обучение искусству тканья алачи поступал юноша, срок обучения был менее продолжительным, чем у мальчиков, обучавшихся той же специальности, — полтора года вместо трех и четырех лет.

Как видно, срок обучения шагирда зависел не только от возраста ученика. Возможно, здесь сказывалось и социально-экономическое положение поступающего в обучение: влиятельные родственники могли требовать обучения мальчика в более короткий срок.

Анализ документов позволяет считать, что определение срока ученичества было одной из причин составления письменного соглашения между договаривающимися сторонами. Ученик и его родственники были заинтересованы в сокращении срока обучения, ибо в период ученичества мальчик был не столько учеником, сколько помощником мастера на подсобных работах в мастерской и прислугой по дому. Следовательно, заключение договора нужно было прежде всего ученику и его близким.

За сравнительно короткий срок ученик должен был из мальчика на побегушках, когда его положение в основном сводилось к выполнению роли домашней прислуги, превратиться в квалифицированного специалиста. Это условие выставлено в нескольких договорах между мастером и учеником: от 4 февраля, 14 июля и декабря 1589 г. и др. ⁷

Мастер, конечно, не спешил передать ученику свои знания и приемы работы, и тот приобретал технические навыки постепенно, в ходе повседневной производственной [50] деятельности ⁸. Хотя в решениях, утвержденных в самаркандских казихана, говорилось, что по истечении указанного в соглашении срока шагирд должен овладеть данным ремеслом «в такой степени, чтобы мастера этого искусства высказали свое одобрение» ⁹. Условие это, надо полагать, осуществлялось далеко не всегда, особенно если ученик был сиротой. И все же наличие письменного соглашения между учеником и мастером в известной мере ограничивало время и степень эксплуатации ученика.

Приведенный материал из юридических документов позволяет осветить отдельные аспекты из жизни и производственной деятельности учеников-шагирдов в Самарканде XVI в., их социальное происхождение и экономическое положение. Рассмотренные договоры представляют большой интерес с точки зрения юридического оформления правовых отношении между учеником и мастером в XVI в., тем более, что для предыдущего и последующего периодов подобных письменных документов пока нет.

Р. Г. Мукминова

Комментарии

1. Маджмуа-и васаик, ркп. ИВ АН УзССР, инв. № 1386. В начале XX в. рукопись была приобретена В. Л. Вяткиным, после его смерти попала в Государственную публичную библиотеку УзССР, а позже вошла в рукописный фонд ИВ АН УзССР. Сравнительно небольшая часть документов из этого сборника опубликована в книге «Казийские документы XVI века» (Ташкент, 1937).

2. Маджмуа-и васаик, л. 118а-122б.

3. Там же, л. 119а-120б, 122а.

4. Этот факт, как и принадлежность к сиротам многих учеников, поступавших к мастерам в конце XIX — начале XX в., установлены на основе этнографических исследований Е. М. Пещеревой и сообщены нам в личной беседе в августе 1970 г.

5. Маджмуа и-васаик, л. 118а-122б.

6. А. М. Беленицкий. Организация ремесла в Самарканде XV-XVI вв.. Краткие сообщения Института истории материальной культуры, вып. 6, М., 1940, стр. 46-47.

7. Маджмуа-и васаик, л. 118а, 119а, 119б.

8. Соответствующие материалы более позднего времени см.: О. А. Сухарева. Позднефеодальный город Бухара конца XIX — начала XX в. Ремесленная промышленность, Ташкент, 1962.

9. Маджмуа-и васаик, л. 119а.

Текст воспроизведен по изданию: Подготовка специалистов-ремесленников в Самарканде XVI века // Общественные науки в Узбекистане, № 10. 1972