№ 112

1743 г. августа 30. — Сказка Ивана Лапина и сакмарского казака Мансура Асакова о их поездке в Средний жуз к хану Абулмамбету.

1743 г. августа 30 числа посыланные из Орской крепости 12 числа июля с «письмами к Абулмамет-хану и для прямечания киргис-кайсацких обращениев выходец ис каракалетащкого полону Иван Лапин да сакмарской казак Мансур Асанов, возвратясь, в канцелярии Оренбургской коммисии о езде своей объявили.

По отбытии их из Орска, сперва ехали они Корейским родом ведомства Ерали-салтана, и в четвертой день приехали к Ерали-салтанау, которому и явились. И оной принял их изрядно, а иазавтрее, сыскав им в провожание попутчиков киргис-кайсаков восемь человек от себя, и отправил к Абулмамет-хану, от коего в девятой день приехали в улусы Барак-салтана, где им от некоторых киргис-кайсаков, во-первых, с сожаления сказано, что они напрасно едут, ибо-де Барак-салтан со всеми людьми своими собирается к походу на российская места, чего для и они б, Лапин и Мансур, опасались, чтоб он им носы и уши не обрезал, которое их собрание они. и сами действительно видели, ибо всякой про себя лошадей на приколах уже имели. А как оказывали, то их с тем Бараком на то воровство собиралось всего с четыре тысячи человек, и Барак-де-салтан оное наипаче с тем разсуждением чинить намеревался, чтоб войну свою показать не против е. и. в., но только б-де генерала ¹²⁷ завоевать за то-де, что он пожалованную ему от е. и. в. саблю удержал. А притом и такое эхо слышали, что якобы оная сабля вместо ево, Барака, им, генералом, подарена Джанбек-тархану, что-де ему, Бараку, наипаче досадно. И потому они; Лапин и Мансур, хотя только за полдни от него, Барак-салтана, были принуждены уехать в сторону и побежали до Абулмамет-хана наскоре, к которому и приехал[и] в третей день.

Прибыв в улус Абулмамет-хана, явились к нему прямо, которой принял их очень изрядно и поставил им полатку, а ввечеру дал барана, как и всегда довольствовал. При том приеме, во-первых, спрашивал их, зачем ош приехали и есть ли к нему гостинцы. На что они ему объявили, что с ними ничего не послано с тем разсуждением, что о них, владельцах, противные известии в России происходить стали, а особливо о Барак-салтане, и для того они посланы к нему только с письмами, кои притом и подали, и для подлинного проведываадя о их состоянии, и то уже чрез опасность. Причем и о Бараковом намерении и поступках, кои они в проезд свой слышали и видели, ему, хану, обстоятельно объявили.

Хан против того в немалое сожаление вошел, что Барак-салтан в такую противность уклонился, и того ж времени к нему, Бараку, послал от себя приехавшаго к нему, хану, ис Туркестана от хана, а ево, Абулмаметева, племянника, «посланца с таким оному Бараку горещением, что ежели он от такого намерения не удержится, то он, Абуладамет-хан, в пресечение того, хотя до десяти тысяч своих людей соберет и сам на него иошед, всех передавят, а на российские места отнюдь не допустит, чтт ево и удержал. Сам же да, хан, как сперва, так и во всю их при нем бытность в верности к е. и. в. всевда утверждал, как н они, Лапин и Мансур, кроме добраго во состоянии ничего присмотреть из него не могли. Письма же, посланные с тот, хотя он от них и принял, ж токмо писаря у него тогда не было, ибо, которой у него из башкирцов абыз был, тот до них от него, хана, объехал в другие места. Чего для они, Лапин и Майсур, толковали ему, [288] хану, на словах, как ему, хану, себя и весь свой народ от противных намереней удерживать и в верности е. и. в. утверждать нуждно и что он от свидания с тайным советником и кавалером удаляется, которое ему, для их же пользы, потребно. Между тем же он, хан, во все места розослал, дабы где ни есть писаря сыскать, чтоб он присланные к нему письма выслушать мог, а им, Лапину и Мансуру, сказал, что ежели онаго долго не найдет, то он, хан, сам с ними поедет в Кирейскую волость, которую Ерали-салтан содержит для того, что ежели не найдет на дороге кому прочесть письма, то б оные отдать для того Ерали-салтану, также и для того, что ежели он, прибыв туда, услышит, что тайной советник в Орске еще обретается, то и сам оттоль к нему хотел ехать.

Онаго писаря он, хан, как ни искал, но по двенатцати днях нигде найти не мог, и для того поехал с ними, Лапиным и Мансуром, в Кирейской род, а сверх того, взял с собою сына своего болыиаго, Булата в том намерении, чтоб ево в том роде вместо Ерали-салтана учредить, чему притчина та, что когда он, Абулмамет, еще салтаном был и оной род в своем ведомстве имел, то во время башкирскаго в России бунта жившия тамо, называемые киргизы, которые к ним из давних лет из-за Ташкента было перешли, от того бунта из Башкирии вышли к нему, Абулмамету, которых оные кирейцы хотели было всех по рукам в плен разобрать. Но как он, хан, их до того стал не допускать, то они, кирейцы и ево, хана, с теми киргизами от себя прогнали. А как ныне от Абулхаирханских людей стало быть к России воровство и злодейство, то он, хан, видя и разсуждая, что Ерали-салтан не своими владеет, а по отце ево, и по притчине чинимаго от него и от людей ево к российским местам беспокойства, не токмо им, Абулхаир-хану и Ерали-салтану, но и воем кайсацким владельцам может за то воспоследовать неблагополучие, того ради, имея ту прежнюю свою на них, кирейцах, претенцию, велел своим людем у них отогнать. И отогнали, и привели к нему сто лошадей, чтоб чрез то к прозьбе их о том принудить и потому б к приему ими сына ево их склонить, а Ерали-салтана к отцу ево отлучить. Почему вышеобъявленные, бывшие с ними, Лапиным и Мансуром, в провожании кайсаки к нему, хану, для прозьбы о том и приезжали и притом на требование ево, хана, со объявлением прежней их к нему обиды, сына ево к себе принять обещали.

Как из улусов своих выехали и паки в Бараково владение прибыли, то и писаря нашли. И как он, хан, письма выслушал, то все писанное принял с приятностию и ревностию, причем себя паки в верности е. и. в. утверждал, и ежели из ею владении люди какое где воровство учинят и к нему будет писано, таких всячески выискивать и по объявленным к нему повелениям искоренять обещался. И притом объявлял, что он слышал о бежавшем в орду юс красноярских казаков калмыке Банке, что ево ищут в Россию, котораго також сыскать и сюда ево прислать обещал; а он прежде того жил у него, Абулмаметя, а где ныне находится, о том проведать не могут, только слышно, что он великия к России воровства чинит. Потом в Кирейской род для вышаписашюго неотменно с ними поехал, но как к ним приехали, то они ево, хана, нимало непочтенно приняли и сказали, что они своим родом с Ерали-салтаном никогда не розстанутся, а когда ему, хану, потребно, чтоб сын ево особливое ведомство имел, то-де Кирейской род на разные места разделяется, и многое число есть за ево, Абулмаметовыми, улусами, к которым онаго сына своего и определить может. Итако-де, как Ерали-салтан, так и сын ево содержанием своим довольны будут. Против чего Абулмамет-хан в великом недовольстве остался и только им сказал, чтоб они смотрели, что он с ними учинит, а когда-де Абулхаир-хан с рус[с]кими завоевался, то-де и Ерали-салтану до них дела нет и к отцу ево прогнать надлежит, ибо-де им с ними в том мешаться весьма неполезно, яко он, Абулмамет, о нынешних [289] киргис-кайсацких злодействах во всю их при нем бытность разсуждал, что оным, сколько их ни есть, притчиною Абулхаир-хан. Ибо-де, хотя он пустил такое эхо, что от него Тазларской род отложился и на то поступил, но как им известно, что в те противности не токмо одни тазларцы, но и все ево люди уклонились, а все наущением и попущением ево, чтоб чрез то сына своего из России достать. Причем и то разсуждает, коль неполезно он то зачал и что оное ему к наибольшему неблагополучию последовать может, ибо-де и не ему такие поступки добра принести не могут, и сына своего тем ему не выручить, и что он, Абулхаир-хан, напрасно столько о том своем сыне домогается, которой-де, яко же и протчие, живучи в России, не токмо никакого ис того отягощения не видят, но как ни выедут, то в бархате и в протчем дорогом платье, а затем наипаче всего к немалой пользе обучаются и свет видят во всяком удовольствии, чего б им нигде не найтить, чему он, Абулмамет-хан, немало завидует, объявляя, что он сожалеет, яко на нево здесь гневаются за то, что он сына своего отдал к зюнгорскому владельцу Галдан-Чирюну, ибо-де то верности ево, хана, к е. и. в. не мешает, а ежели-де потребно то от него, хана, сюда, то у него и другой сын есть, которапки сюда отдать может. Затем он, хан, им, Лапину и Мансуру, объявлял свое намерение, что ежели Кирейской род вместо Ерали-салтана ево сына подлинно не примет, то он ево пошлет к генералу, чтоб о том ему указ отсель выправить, однако ж о том хотели все советовать.

Будучи в том Корейском роде, к нему, Абулмамет-хану, приехали от Аблай-салтана посланцов пять человек, бывшие с ним у зюнгорцов в полону, с письмом и со объявлением, что он, Аблай-салтан, ис того полону освобожден и едет домой недалеко, при котором есть и зюнгорских посланцов тритцать человек. Оной салтан как в том письме писал, так и тем посланным приказывал к нему, Абулмамет-хану, и всему своему народу с великою бранью и неудовольствием, что они ево в том полону без всякого старания и попечения оставили так, что хотя б он и день свой тамо окончал, то б помощи себе от них никакой видеть не чаял, объявляя, что та свобода ему ни от чего инаго последовала, как токмо по высочайшему е. и. в. призрению и милосердию, ибо-де о том от е. и. в. два указа были присланы, за что он, Аблай-салтан, во всевозможном к е. и. в. усердии себя объявляет и что он за е. и. в. вечно бога молить должен. А оные ево отосланцы сказывают, что он, Аблай, от зюнгорцов с великим награждением отпущен, а имянно: дана ему полатка, шитая золотом, шуба, крытая парчою золотою, полатка ж железная складная, панцырь и протчее. Отпуск же-де ево в той наипаче силе состоит, чтоб они, киргис-кайсаки, с ними, зюнгорами, жили спокойно со обнадеживанием, что они, зюнгорцы, раззорениев причинять им уже не будут, а из обретающихся-де при нем, Аблае, зюнгорских посланцов настоящие имеют намерение, чтоб им видеться с генералом, а зачем, того они не знают. О сыне же ево, Абулмаметеве, у зюнгорского владельца в аманатах находящемся, объявили, что он содержится тамо и поныне и на корм ему с людьми ево шесть человек дается по десяти баранов на месяц, а об отпуске ево оттоль не слышно. Только-де к ним, зюнгорцам, требуют еще от Барак-салтана сына ево в аманаты, а которой киргис-кайсаченин Малай-Сары Абулмаметева сына к зюнгорскому владельцу в аманаты отвозил, оному тот владелец за тот привоз дал в награждение полонеников с сорок человек да кобыл со сто.

Абулмамет-хан, яко же и весь кайсацкой народ, получа такие от него, Аблая, ведомости весьма об нем обрадовался, а притом в немалое и соболезнование пришол оттого, что он, Аблай, ими столько недоволен и, призвав их, Лапина и Мансура, со стыдом разсуждал о объявленной от Аблая е. и. в. милости и силе, что-де государынины руки не достают. [290]

За всем тем он, хан, будучи в Корейском роде, хотя от кирейцов в своем требований видел их несогласие, однак надеялся свое желание получить, чего ради к тайному советнику намерен был лучших своих людей четырех человек с ними, Лапиным и Мансуром, отправить, и им, Лапину и Мансуру, дать полотку и по лошади, также к тайному советнику в подарок послать лутших пару лошадей. Но как кирейцы на ево требование нимало не склонились, то он, хан, принужден их безо всего того возвратно отпустить, как от него и поехали.

Киргис-кайсацкой орды как владельцы, так и народ кочевьем своим пошли в Тургай, где и в зиму кочевать намерены. Ерали же салтан не знает, где оное кочевье найтить, ибо степи все погорели, однако ж лучше желает по Орь илц по Иргизу, а Джанбек-тархан намерен неотменно по Иргизу кочевать, то Абулхаир же хане слышали, что он кочевье свое будет иметь на Сыр-Дарье, а о протчих неизвестны.

Будучи же они, Лапин и Мансур, в орде, усмотрели, что киргис-кайсаки от башкирцов немало обеопокониваются, ибо почти всегда, подбегая, лошадей у них отгоняют, а другая, находящаяся в их орде, сами, убегая, лошадей от них уводят, особливо же то в Кирейском роде.

Сверх того Иван Лапин о данном ему при отправлении из Орска указе для объявления бежавшим туда в бывшей башкирской бунт башкирцом, чтоб они шли на преждния жилища со объявлением в винах их прощения, показал, что тот указ он, Лапин, будучи в орде, тем башкирцам объявлял и оной Ерали-салтан сам, а потом сысканной Абулмаметем для прочтения писем абыз читал, и башкирцы, которые то слышали, весьма ради были, по которому ис того места, где оного абыза нашли, в первую ночь пять баб и один мужик и ушли и у киргис-кайсаков два табуна лошадей угнали, а и потом из разных мест бегут. О Карасакале же слышали они от приеэжавшаго к Абулмамет-хану ево, Карасакалова, зятя, что хотя он доныне и весьма силен был склонившимися к нему киргисцами, но как Барак-салтан на противности уклонился и ево, Карасакала, стал подзывать, к чему, хотя но крайней возможности, ево склонял, токмо он нимало ево не послушал и не склонился, то ис приставших к нему людей многое число перешли для того согласия уже к Баграк-салтану, а он, Карасакал, остался в малых людех и только с такими, кои уже старики есть, и для того от него, Барака, принужден уже откочевать вдаль и кочует ныне по реке Калутану, коя пала в Ишим.

К подлинной скаске, вместо показанных Лапина и Мансура, руку приложил канцелярии Оренбургской комисии копиист Ащдреян Черницын.

АВПР, ф. 122, 1743 г., д. 3, лл. 119-123, Копия.