Ф.ФОН ШВАРЦ
ТУРКЕСТАН — ВЕТКА ИНДОГЕРМАНСКИХ НАРОДОВ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Труд, который я предлагаю здесь общественности, появился по случаю моей предварительной работы к произведению «Всемирный потоп и переселение народов», вышедшему в 1894 году, он был готов к печати уже в 1893 г. Первоначально я намеревался опубликовать его раньше вышеназванной работы, т. к. он являлся в некоторой степени как бы основой для этого произведения, но отказался впоследствии от публикации по различным причинам. Частично это были личные мотивы, частично — внушенное мне издателями убеждение, что книга о Туркестане не найдет должного интереса у немецких читателей, чтобы ожидать от нее успеха. Но поскольку я уже в своих ранних трудах неоднократно упоминал об этом произведении, то различными сторонами было затребовано его появление, и я передал рукопись Мюнхенскому Географическому обществу, чтоб каждый, кто интересуется ею, имел в любое время возможность познакомиться с ней. Таким образом, рукопись попала в руки профессора политической экономии доктора Густава Руланда, а тот так заинтересовался ею, что взял на себя труд найти для работы издателя. Следовательно, мы обязаны именно этому господину тем, что моя работа увидела свет.
Как уже было упомянуто, я не раз цитировал предлагаемый труд в моих прежних работах, особенно в упомянутом в начале «Всемирном потопе и переселении народов», а именно под названием «15 лет в Туркестане». Причина, по которой я теперь то же самое публикую под другим названием, следующая. Ввиду ограниченного объема остальных произведений из Гердерской «Иллюстрированной библиотеки по страноведению и этнографии», я предпринял, пожеланию издателей и редакции названной библиотеки,некоторые сокращения в рукописи, в жертву которых, среди прочего, было принесено все, касающееся моего путешествия в Туркестан. Так, название «15 лет в [177] Туркестане» не имело бы больше правильного значения, и поэтому я подумал, что надо выбрать какое-нибудь другое. Следующие сокращения понадобились с учетом использованной возможности публикации; ученый-этнограф мог бы многому придать научный характер, но то преимущество, что работа в нынешнем своем виде может быть представлена также молодым читателям, оправдывает, как мне казалось, эту жертву.
Вместе с тем в последнее время о Туркестане появилось довольно обширное количество литературы на немецком, английском и французском языках, и, возможно, поэтому можно было считать излишним, что я увеличиваю ее число посредством новой работы. Но подобная точка зрения едва ли может быть обоснована.
Во-первых, потому, что они происходит от появившихся на упомянутых языках путевых записок путешественников, не говоря уже о мелких переведенных с русского языка записках исследователей, которые проехали и описали лишь отдельные, как правило, более доступные части Туркестана и передали лишь свои случайные наблюдения и впечатления от путешествия. Во-вторых, насколько мне это, по меньшей мере, известно, до сих пор еще никто не пытался сделать обобщающее и систематизированное описание Туркестана и его жителей. Итак, тот, кто бы хотел составить себе обзор и более подробное знание предмета, был бы вынужден перелистать все прежние путевые записи о Туркестане. Я полагал, что именно потому был особенно способен к составлению систематизированного и обширного описания, поскольку благодаря своему своеобразному служебному положению имел возможность изучить в течение 15 лет Туркестан со всех его сторон так, как это было едва ли возможно кому-либо другому.
В начале 1874 г. я был приглашен генералом фон Кауфманом на должность астронома в основанной им в Ташкенте обсерватории и прибыл туда в ноябре того же года.
Ввиду того, что обсерватория подотчетна шефу Военно-топографического отдела Генерального штаба, то мне, наряду с моими прямыми служебными обязанностями в Генеральном штабе, часто поручали выполнение астрономических определений широты и долготы барометрических измерений высоты, которые должны были служить основой для создания карты Туркестана для Генерального штаба. С астрономическими наблюдениями я каждый раз связывался и из личного интереса к делу. Таким образом, мне удавалось совершать почти каждый год длительные поездки и многократно объездить Туркестан по [178] всем направлениям. Я прослужил в обсерватории в Ташкенте до 1890 года, когда из-за постоянных оскорблений и пренебрежительного отношения ко мне со стороны моего начальника генерала Шилинского, я, наконец, нашел себя вынужденным попрощаться со службой и вернуться на родину, которую не видел около 20 лет.
Предложенные в книге описания основываются, в конечном счете, на моих собственных наблюдениях и опыте в течение 15 лет, однако я не ограничился только ими, а привлек для консультации также всю уже имеющуюся литературу о Туркестане, которая была мне доступна в Мюнхенской Государственной библиотеке. Однако должен настоятельно заметить, что я использовал эту литературу в общем не как источник, а больше как мнемотехническое вспомогательное средство, сравнивая свои уже готовые записи с данными различных авторов, чтобы в случае необходимости дополнительно внести все забытое и исправить возможные неточности. Если мои изложения то тут, то там расходились с данными других путешественников, то это произошло по очень важным причинам.
Что касается написания иностранных имен, то я хочу отметить, что все туркестанские имена и названия, по возможности, записывал так, как их произносили коренные жители, причем нужно обратить внимание, что в туркестанских названиях местностей, именах и прочих названиях «ау-au» произносятся не как дифтонги, а раздельно и ударение всегда на втором гласном: нужно, например, читать а- ул, сакса- ул, Торга- утен, Ясса- ул, Кара- ул, Караба- ир, Са-ид и т. д.
Мюнхен, 20 июля 1900 года. [179]
ОБРАЗ ЖИЗНИ, ОБЫЧАИ И ТРАДИЦИИ КОЧЕВНИКОВ ТУРКЕСТАНА
Коренное население Туркестана подразделяется на два строго разделенных класса — кочевников и оседлых, между которыми в отношении образа жизни, традиций и обычаев господствует большое различие. За исключением цыган, этот образ жизни у всех туркестанских кочевников — киргизов, калмыков, узбеков и туркменов — примерно одинаков. И поэтому я буду описывать в дальнейшем образ жизни, традиции и обычаи киргиз-кайсаков, которых я во время своего пребывания в Туркестане имел возможность изучить самым подробным образом, а затем дать сведения об отдельных кочевых народах, в коих более важных моментах они отличаются от киргиз-кайсаков.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
До покорения киргиз-кайсаков русскими отдельные орды 1 находились под господством ханов, сан которых передавался по наследству. Орды подразделялись на определенное число аулов 2, или общин, которые в зависимости от местных отношений состояли из более крупных или мелких по численности семей и подчинялись собственным старшинам аула. Каждый аул имел свои определенные пастбища, и все члены аула кочевали вместе.
Народ у киргиз-кайсаков подразделялся на два класса: на дворян и простых. Дворяне — потомки бывших ханов, частично из семьи Чингисхана, также бывших наследных высокопоставленных лиц и родовых предводителей или известных батыров. Они имели титул султана, который ставится после имени и есть ничто иное как немецкое «фон». Дворян называют «белая кость» (аналогично «голубой крови» у немцев) в противоположность простому народу, или «черной кости». Благородные играли среди киргиз-кайсаков во время их независимости большую роль и в настоящее время все еще пользуются среди простого народа большим уважением, хотя со времени подчинения русским вследствие нового деления народа потеряли всякое политическое значение.
Кроме титула султана встречаются в связи с киргизскими именами людей наименования «бий» и «бай»: первое означает «судья», а второе — «богатый». Например, Кусу-султан, [180] Кусу-бий и Кусу-бай имеют, следовательно, респектабельное значение, т. е. благородный Кусу, судья Кусу и богатый Кусу.
Наряду с дворянами, у киргиз-кайсаков есть люди, которые хотя и вышли из простого народа, но по степени почитания могли намного превосходить самых знатных. Это так называемые батыры, т. е. герои, люди, которые отличились в набегах своей отвагой и хитростью. Этим «героям» теперь, к сожалению, в связи с русским законодательством, которое не считает разбой и воровство геройством, приходится более или менее прекращать свои происки, иначе это связано, по меньшей мере, с большими неприятностями.
Кроме султанов и батыров, у киргиз-кайсаков пользуются особым уважением и почетом еще и все старые мужчины, невзирая на их происхождение. При всех празднествах им отводятся почетные места, и на народных собраниях они играют выдающуюся роль. Для более молодого киргиза считается высокой наградой, если на званом обеде седобородый возьмет горсть мяса или каши из общего блюда и своей рукой положит ее тому в рот. Почитание, которое молодые люди оказывают более старшим, у киргизов заходит так далеко, что младший брат не осмеливается садиться в присутствии старшего брата, если тот специально ему это не предложит.
Как уже было упомянуто, в настоящее время разделение киргиз-кайсаков на орды и сан ханов упразднены. Они распались под русской властью без учета их бывшего разделения на орды на бесчисленное множество волостей, а волости — на более мелкие общины, или аулы, которые при определенных обстоятельствах состояли из большего или меньшего числа семей (родов), которые совместно пасли свои стада, осуществляли ежегодные кочевья и разбивали свои юрты на одном и том же месте. Волостные или аульные старосты избирались самими киргизами, причем через каждые три года. Они же были подвластны русским начальникам округов, в регионе которых находятся зимовки соответствующей волости, начальники по своему усмотрению утверждают избранных старост или могут назначить новые выборы. Уже утвержденные старосты также могут быть освобождены в любое время от своей должности в случае злоупотребления служебными обязанностями или ввиду непригодности. Хотя закон запрещает окружному начальнику оказывать какое бы то ни было влияние на выборах, в действительности же, конечно, избираются только те лица, которые угодны окружному начальству, потому что оно другого просто не утвердит. Поэтому порой случалось, что окружное начальство [181] продавало наиболее привлекательные должности волостных старост тому, кто больше давал.
Налогов киргизы платят мало, причем русское правительство взимает сборы только в размере около семи марок, что соответствует, примерно, стоимости одного барана на каждую юрту или семью в год, что, особенно для людей, чьи стада исчисляются многими тысячами голов, конечно же, не слишком обременительно. От воинской обязанности киргизы освобождены полностью, как и все другие туркестанские народности.
СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ У КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Киргиз-кайсаки живут, как правило, в полигамии. Редко они довольствуются одной женщиной, они имеют, если они вообще женаты, по меньшей мере, двух жен. Причина, очевидно, в том, что одна женщина была бы не в состоянии выполнять всевозможные домашние работы самостоятельно, особенно установку юрты, поскольку институт женской прислуги в Киргизии и Центральной Азии вообще неизвестен. Киргизский отец семейства посчитал бы неслыханным оскорблением, если бы он принимал участие в каких-либо домашних делах. Состоятельный киргиз вообще не работает. Он все время занят тем, что ест, пьет кумыс и ничего не делает, либо охотится, посещает все доступные базары, празднества и знакомых. Более бедный киргиз снисходит хотя бы до того, что сам ухаживает за лошадьми и носит на базар для продажи изделия, изготовленные его женами. Все другие работы выполняют женщины. Они собирают даже в плохую погоду, а часто и в отдаленных местах дрова и носят их на своих плечах домой, носят воду, готовят еду; они должны молоть зерно на домашних мельницах, устанавливать и разбирать юрты и грузить весь скарб на верблюдов, что обычно необходимо делать повседневно на кочевьях; они должны доить многочисленных кобыл, верблюдов, коров и овец и делать из молока сыр и кумыс, дубить шкуру забитых животных, готовить кошму для юрт и на продажу, прясть шерсть и из нее ткать материю на одежду для себя и мужа, и шить эту одежду; они должны при этом кормить детей, воспитывать, а дочь обучить всем домашним делам и рукоделию; в то время как ее муж удобно сидит на коне во время переезда и ни о чем не беспокоится, женщина должна семенить впереди верблюдов и водить их за повода, в самый свирепый мороз босиком переходить вброд ледяные ручьи и реки. Воистину жизнь, которая ничем не отличается от настоящей рабской жизни. [182]
Также и в общении со своим мужем женщина является рабыней. Она не имеет права сидеть с мужем за одним столом; в то время как отец семейства наслаждается приготовленной его женами едой, они сами сидят, каждая со своими детьми, вдоль стен юрты и смотрят в ожидании, что он — это считается особенной милостью с его стороны — либо одной, либо другой бросит наполовину обглоданную кость, которую тогда осчастливленная тут же съедает совместно со своими детьми, сопровождаемая завистливыми взглядами менее счастливых. Лишь после окончания трапезы мужа женщины могут со своими детьми поделить оставшиеся от него остатки еды. Эти семейные отношения встречаются не только у бедных киргизов, я имел возможность пронаблюдать их и у богатых и даже у султанов. Вследствие постоянной тяжелой работы с ранней юности киргизские женщины, как правило, необычно маленького роста, все, без исключения, дурнушки и стареют очень рано.
Собственно хозяйкой дома по нашим понятиям у киргиз-кайсаков является не любимая жена, а старшая по службе (бай-бича), т. е. та, которую данный киргиз взял в жены сначала. Она происходит обычно у султанов из лучшей, соответствующей общественному рангу мужа семьи. Все другие жены подчиняются старшей и являются ничем иным, как ее служанками. Обычно все жены с детьми живут вместе в одной юрте. Только у самых богатых каждая из жен, или, по меньшей мере, старшая, имеет свою собственную юрту, и муж бывает тогда по очереди то у одной, то у другой в гостях.
Жен у киргиз-кайсаков, собственно, покупают, это значит, что за них жених или его родители должны заплатить родителям невесты так называемый калым, состоящий из определенного количества верблюдов, лошадей, коров или овец, число которых определяют по имущественному положению и рангу жениха, а также родителей невесты. Калым состоит, по обстоятельствам, из 7, 17, 27, 37, 47, 57, 67 или 77 голов скота. 47 лошадей является у более зажиточных киргизов обычным калымом. Богатые султаны в старые времена платили зачастую за свою невесту 700 голов скота. Бедные киргизы при таких обстоятельствах вообще не могут приобрести себе жену, следовательно, обзавестись собственным хозяйством, и вынуждены, как в свое время патриарх Иаков, служить у более богатых сородичей пастухами. В былые времена такие вот обиженные судьбой киргизы становились порой профессиональными конокрадами, чтобы таким образом со временем обеспечить себе средства к существованию и создать семью. [183]
В случае смерти мужа женщины не имеют права вернуться к своим родителям или вновь выйти замуж по любви, а достаются вместе со скотом и другим наследством законному наследнику мужа, будь то еще ребенок или старик 3. Браки у киргизов, особенно у знатных, заключаются очень рано. В Кульдже во время моего пребывания в 1879 году единственный двенадцатилетний сын уважаемого киргиза женился на 28-летней дочери другого богатого киргиза. Это несоответствие по возрасту случилось потому, что невеста была предназначена в жены старшему брату, и калым был уже уплачен. Но жених умер еще до свадьбы, и поэтому его младший брат вступал в его права. Первую жену, как правило, киргизы брали по воле родителей. Девочек родители отдавали всегда замуж, невзирая на их желания, по своему усмотрению. Собственно церемонии бракосочетания нет на киргизских свадьбах, ни гражданской, ни религиозной, даже если при заключении брака или выплате калыма и т. п. участники должны выполнить множество формальностей, которые у различных киргизских племен несколько отличаются друг от друга.
Если калым уплачен полностью, что обычно происходит в большинстве случаев, то в доме родителей невесты устраивается свадебное пиршество 4 с байгой, музыкой, песнями и другими увеселениями. Женщины при этом поют и хвалят невесту, мужчины воспевают отвагу жениха и поют о том, сколько скота он украл и в скольких набегах он участвовал. У богатых и уважаемых киргизов принято звать на свадебные торжества для заключения брака муллу, если таковой есть под рукой, чтобы с его помощью освятить брак; какой-либо интегрирующей роли присутствие муллы при заключении брака не имеет, это простая формальность для придания празднеству большего блеска. После окончания свадебной трапезы жених ведет невесту в свою юрту. Девственная чистота и супружеская верность, к сожалению, являются редкими добродетелями. Особенно довольно свободны иногда киргизские женщины в отношении чужеземцев, часто — с согласия мужа. На ревность, которая составляет выдающуюся черту характера мусульманина, у киргизов нет и намека. [184]
РЕЛИГИЯ КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Киргиз-кайсаки относятся к суннитской группе магометан, но, в действительности, у них, кажется, нет религии как таковой. Я по крайней мере никогда не видел ни одного киргиза, который молился бы или совершал предписанные кораном омовения; я также ни разу не слышал, чтобы какой-то киргиз совершил бы паломничество в Мекку; женщины у них ходят, вопреки законам корана, не закрывая лица. Весь магометанизм киргиз-кайсаков, кажется, ограничивается лишь обрезанием, бритьем голов у мужчин и другими церемониями. Какое представление о святости религии и корана имеют киргизы иллюстрирует лучше всего следующий случай, который произошел в Акмолинской губернии. Один киргиз, которого обвинили в краже скота, должен был поклясться перед судом, что у мусульман происходит так, что они, приложившись к корану лбом, целуют его. И когда призванный для приведения его к клятве мулла протянул ему коран, тот, будучи явно в плохом настроении, схватил коран, стал бить им по ушам священнослужителя до тех пор, пока коран не превратился в клочья 5. В наказание за кощунственное осквернение святости корана, оскорбление муллы и судебной палаты он был приговорен к покупке мулле нового корана.
То, что киргиз-кайсаки не являются хорошими мусульманами, объясняется тем, что у них нет ни священнослужителей, ни мечетей, и, как правило, им неизвестно искусство чтения и письма. И тот способ, каким киргизов привели к мусульманству, без сомнения, способствовал этому. Киргизы, видимо, единственный случай в истории, когда, собственно, по вине христианской власти их обратили в исламскую веру, а именно вследствие недоразумения. В то время как первоначально киргиз-кайсаки были шаманистами, русские власти искренне думали, что все центральноазиаты должны быть магометанами и обходились с ними с самого начала как с мусульманами, и, следовательно, обращались с ними как с таковыми. Во всех официальных документах русских властей, направляемых киргиз-кайсакам, Аллах играл большую роль, и, в конце концов, русское правительство пошло так далеко, что, желая добиться особого расположения киргизов, построило им на собственные средства мечети и прислало мулл, чтобы те могли их лучше обучить в духе их предполагаемой мусульманской религии. Благодаря этим усилиям, сделанным из лучших побуждений русских, киргиз-кайсаки пришли к тому, что они стали рассматривать себя как истинных мусульман, также, как человек, [185] которого все считают сумасшедшим, в итоге сам считает себя таковым. Если бы русские направили те усилия, которые они приложили для магометанизации киргиз-кайсаков, на обращение их в христианство, то они стали бы к настоящему времени такими же истинными христианами, каковыми магометанами они стали на самом деле. В действительности же, религиозное мировоззрение киргизов, если вообще об этом может быть речь, и сейчас скорее шаманское, нежели магометанское. Но в своих действиях киргизы руководствуются исключительно правилами традиций и своего происхождения, которым они строго следуют.
Во что верят киргизы в действительности — это чистота их баксы, которые, как одно яйцо на другое, похожи на шаманов Сибири и колдунов американских краснокожих. Баксы, которые унаследовали от своих отцов свое ремесло и имя, знают, по мнению киргизов, не только прошлое, настоящее и будущее, но, благодаря своей связи с миром духов, в состоянии по желанию устранить жару и холод, грозу и бури, дождь и снег, лечить все болезни, отвести угрозу несчастья и др. Я сам не имел возможности наблюдать киргизского баксы при выполнении его мистификаций, поэтому передаю перевод описания Левшина, данный на основе аутопсии: «Самыми забавными и в то же время страшными (среди киргизских колдунов) являются баксы, схожие с шаманами Сибири. Они носят иногда длинную, а иногда короткую одежду; часто их одежда состоит из таких старых изодранных в клочья лохмотьев, что уже один их вид оказывает мощное влияние на воображение зрителей при их трагикомическом представлении. Методы их предсказаний в основном одинаковы. Баксы, которого я имел возможность увидеть, вошел в юрту медленным шагом с опущенным взглядом и серьезным видом. Он был одет в лохмотья. Он взял свой кобыз, разновидность необработанной скрипки, уселся на ковер, начал играть, петь, а потом медленно покачиваться; затем он проделал различные движения всем своим телом. Между тем, он все сильнее повышал свой голос, а движения его тела становились все оживленнее, чаще и труднее. Он бил себя, извивался, вытягивался и неистовствовал так, что пот градом струился по всему его телу, показалась пена у рта, и он, наконец, упал на свои лохмотья. После того как он отбросил свой кобыз, он подпрыгнул высоко, повернувшись при этом вокруг своей оси. Затем он тряхнул головой, испустил душераздирающий крик и начал цитировать духов, то подзывая их к себе жестом, то отталкивая тех, кто был ему не нужен. И когда, наконец, силы его иссякли, он бросился с бледным лицом и налившимися кровью глазами [186] на ковер, опять испустил страшный дикий крик, потом замолк, вытянулся и лег без движения, как мертвец. Через несколько мгновений он поднялся, посмотрел блуждающим взором по сторонам, будто не знал, где он находится, затем произнес заклинание и начал предсказывать на основании того, что ему якобы раскрыло его видение. Магия и фиглярство составляют не только часть культа киргизов, а занимают первое место в их народной медицине, так как при опаснейших заболеваниях они прибегают к их помощи. Методы лечения баксы состоят в следующем. Сначала баксы садится напротив больного, играет на кобызе, поет, испускает дикий крик, гримасничает, как сумасшедший, и выполняет различные столь же трудные, как и причудливые движения. Затем соскакивает со своего места, произносит бессмыслицу, хватает нагайку и бьет больного в надежде, что этим он изгонит всех злых духов, вызвавших болезнь. Наконец, он облизывает больного, кусает его до крови, плюет ему в лицо и бросается на него, вооружившись ножом, будто хочет его убить. Это лечение, сопровождаемое другими не менее абсурдными церемониями, длится 9 дней».
Кроме баксы, имеется также большое количество других колдунов более низкого ранга, которые предсказывают по звездам, по прыжкам через сгоревшие бараньи кости, по цвету пламени при горении овечьего жира и многому другому, а для поддержания своего реноме наступают босыми ногами на раскаленное железо, глотают ножи и кнуты, протыкают саблей глотку и делают многие другие чудачества.
Безразличие к религиозным вещам кажется присущим не только киргиз-кайсакам, но и всем кочевникам вообще, что легко объясняется непостоянным образом жизни, который не дает сделать карьеру влиятельному, лично заинтересованному в набожности народа профессиональному священнослужителю. Еще Цезарь подчеркивал, что у древних кочующих германских племен, в противоположность оседлым галлам, не было ни друидов, которые играли у галлов большую роль, ни заботы о жертвоприношениях (Bell. Gall. Lib. VI, cap. 21: «Germani muItum ab hac consuetudine differunt. Nam neque druides habent, qui rebus divinis praesint, neque sacrificiic student» 6). У киргизов нетрудно стать святым. Если какой-либо храбрый и предприимчивый батыр или конокрад при жизни нажил большое состояние благодаря набегам, то ему, как правило, после его смерти будет выстроен благодарными наследниками мавзолей, у которого по киргизскому обычаю будет проведен в определенное время поминальный обед, а рога забитых при этом баранов собираются в кучу на могиле. Поскольку количество [187] скопившихся рогов на могиле покоящегося свидетельствует о степени его святости, то позднее и чужие люди начинают совершать паломничество к этим могилам, вот и готов известный святой: особенно, если найдется какой-нибудь дервиш-спекулянт или мулла, который поселится близ этих могил и за соответствующие пожертвования будет красноречиво прославлять перед богобоязненными паломниками заслуги святого и совершенные им чудеса.
Киргиз-кайсаки являются лучшим доказательством того, что мораль народа не всегда является прямо пропорциональной к большей или меньшей внешней религиозности, выставленной для показа. Самыми рьяными верующими в Туркестане являются сарты и оседлые узбеки, но они занимают среди всех туркестанских народностей, как в смысле религиозного фанатизма, так и по моральному разложению, первый ранг. Киргизы же, напротив, среди всех народов, которых я узнал, меньше всех выставляют напоказ свою религиозность, но в отношении уважения к морали стоят бесконечно выше, чем оседлые народы Туркестана, и могут быть образцом честности даже не только среди народов Туркестана.
ПРАВОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ У КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Правовые воззрения киргиз-кайсаков отличаются от наших, как небо и земля, однако имеют явное сходство с правовыми представлениями древних германцев. О различиях гражданских и уголовных преступлений киргиз-кайсаки не имеют никакого представления; любое преступление или нарушение рассматривается как нанесение вреда интересам ближнего и тот, кто вследствие преступления потерпел ущерб, должен получить от преступника соответствующее возмещение. Во времена независимости киргиз-кайсаков тот, кто убил мужчину, должен был уплатить родственникам убитого определенный кун, состоящий из 1 000 баранов, 100 лошадей или 50 верблюдов; кто убил женщину или раба, платил половину куна, независимо от того, совершено ли убийство предумышленно или это был несчастный случай. Убийство султана приравнивалось к убийству семи обычных мужчин, и, соответственно, кун взимался в семикратном размере. Мужчины, убившие жену, детей или раба, отделывались безнаказанно, потому что сами были потерпевшими.
В Кульдже однажды были рассмотрены киргизским бием два случая в моем присутствии, которые очень характерны для [188] правовых воззрений киргизов. Первый случай касался коровы, которая перебежала в другой аул и проникла в чужую юрту, где никого не было, кроме шестимесячного ребенка. Этот ребенок лежал рядом с очагом на земле, но у огня стоял котел с кипящей водой. Корова, проходя мимо, опрокинула котел, и вылившаяся вода обварила ребенка так, что тот умер. За это убийство по халатности владелец коровы был присужден к уплате куна отцу ребенка. Второй случай таков. Молодой киргиз был послан отцом в соседний аул, чтобы отыскать перебежавший скот, и больше не вернулся. Убили ли его, разорвали ли дикие звери, утонул ли он, или, возможно, просто сгорел — не смогли установить. Аул, в который был послан пропавший киргиз, был также приговорен к уплате полного куна отцу пропавшего. Оба эти приговора были утверждены русскими властями, потому что и под русским господством привычный закон киргизов оставался в силе, если он не вступал в противоречие с уголовным судопроизводством русских. Эта особая правовая практика дает повод для многих злоупотреблений. Русские власти уже неоднократно обнаруживали, что якобы погибшие просто прятались где-нибудь на чужбине, чтобы дать возможность родственникам получить кун от тех, на чьей территории их последний раз видели, в качестве откупа за их мнимое злодеяние.
Если у киргиза украли верблюда или лошадь и прочее, то у вора забирают двух равноценных верблюдов, лошадей и другое вместе с украденным в пользу потерпевшего.
Своеобразие у киргиз-кайсаков проявляется в том, что за совершенное преступление ответственность несет не только сам преступник, но и его родственники, а в крайнем случае его сородичи. Если киргиз, осужденный за совершенное убийство или воровство и т. п., не может уплатить назначенный ему штраф, то он уплачивается его родственниками, а если и те неплатежеспособны, то он взимается со всего аула, даже всего рода.
За тяжкие преступления, а именно: измену, противостояние властям, предумышленное убийство, убийство при грабеже и набеги, в настоящее время даже к киргизам применяются общие для всех криминальные законы и за такие преступления судят обычные русские суды. Осуждение за более мелкие проступки, такие, как нанесение ран, оскорбление чести, обман, воровство и т. д., как и прежде, предоставлено выбранным самими киргизами и одобренным компетентными русскими властями биям, которые судят по принятым старым киргизским законам, а потому от них и не требуется [189] юридической подготовки. Тот, кто не согласен с решением бия, может обратиться к собранию биев округа или же к русским судам. Существует следующая градация штрафов, назначаемых бием: 1) халат или шуба; 2) халат или шуба с конем — за малые проступки; 3) взимание троекратного размера украденного; 4) один тогуз, состоящий из девяти верблюдов, лошадей, коров или овец, смотря по тяжести преступления — изнасилование, тяжелые увечья, обман и т. д.; 5) от одной десятой доли до трети куна за различные увечья; 6) полный кун за убийство по неосторожности.
Того, кто дает ложную клятву перед судом, наказывают ударами плети, а затем выгоняют из общины. Пойманный с оружием уличенный грабитель приговаривается не только к выдаче награбленного, но и собственного оружия и коня. Отнятые оружие и конь делятся на три равные части, из которых первая удерживается как штраф, вторая — потерпевшему, а третья — в пользу бия.
Насколько мне известно, бии из-за своей честности и непредвзятости к сторонам пользуются большим уважением как у русских, так и у киргизов.
РАЗВЕДЕНИЕ СКОТА У КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Богатство киргиз-кайсаков состоит почти исключительно из их стад, которым они обязаны питанием, одеждой, жильем, вообще всем, что им необходимо для жизни. Киргиз-кайсаки держат следующих домашних животных: верблюдов, лошадей, овец, коз, коров, ослов и собак.
Самым важным и самым ценным животным киргиз-кайсаков является верблюд, одногорбый или двугорбый. Туркестанский верблюд намного крупнее и кряжистее, чем африканский или ближневосточный, особенно отличаются своим мощным телосложением одногорбые. Обычный груз туркестанского верблюда составляет от 7 до 8 ц. В качестве вьючного животного туркестанцы используют почти исключительно верблюдов, и перевозят на них во время своих перекочевок, поскольку повозок у них нет, семью, жилье, весь свой скарб, в то время как лошади следуют свободно, как и овцы и коровы. Поскольку верблюды из-за длинной и подвижной шеи не могут управляться уздечками, как лошади, и поскольку они вообще внешне неуклюжи и нерасторопны, то их приходится вести на длинном поводе. При большой силе и своеобразном характере верблюдов трудно было бы управлять ими, если бы у них были такие [190] же поводья, как у лошадей. Киргизы поэтому просверливают ноздрю верблюда и пропускают через нее деревянную палочку, а к ней прикрепляют поводок. Ввиду того, что каждому верблюду невозможно дать ведущего, то все верблюды, составляющие караван, привязываются по очереди друг к другу, причем повод следующего верблюда прикрепляется к седлу переднего, и тогда проводник каравана ведет только первого верблюда. Таких караванов, состоящих из сотни и более верблюдов, не любят в туркестанских городах и селах, т. к. они, где бы ни появились, создают общий затор движению. Особенно на почтовых дорогах такие караваны меня часто приводили в отчаяние, так как у верблюдов есть плохая привычка, что всегда один уклоняется вправо, другой влево. Во время моей последней поездки в Туркестан при таком же происшествии с караваном на меня упал один из верблюдов, тяжело нагруженный зерном, и разнес весь экипаж. Если бы когда-нибудь у киргизов создалось общество по охране животных, то ему следовало бы предъявить протест против такого варварского обхождения с верблюдами 7. Если во время похода упадет связанное таким образом животное или если оно из-за каких-либо препятствий вынуждено остановиться, в то время как идущие впереди верблюды продолжают свой путь, то оно будет волочиться по земле до тех пор, пока либо не порвется поводок, либо не разорвется носовой хряш верблюда, что довольно часто случается. Из-за постоянного раздражения нос у верблюдов кровоточит или гноится. Часть верблюдов каравана носит на шее колокольчики, своеобразный звон которых уже издалека оповещает о караване. Верблюды полностью теряют каждый год свою шерсть с началом теплого времени и долго остаются абсолютно голыми. Число туркестанских верблюдов в настоящее время сильно сократилось. Войны русских в Центральной Азии, особенно против Хивы и туркменов, на которых погибали многие тысячи верблюдов, сильно сократили их численность 8. Плодовитость их очень ограничена. Цена одного верблюда в Туркестане составляет около 160-250 марок, причем одногорбые дороже, чем двугорбые, т. к. первые крупнее и сильнее последних.
Лошади, чье количество намного больше, чем верблюдов, играют совершенно иную роль, чем у европейцев или других оседлых жителей Туркестана. Хотя их используют у киргиз-кайсаков также и для верховой езды, но это не является их основным предназначением, иначе бы киргизы не держали их в сотни или, по возможности, даже в тысячи раз больше того, чем их нужно для себя и семьи для верховой езды. Для киргиз-кайсаков лошадь нужна, прежде всего, из-за молока, из [191] которого они готовят свой национальный напиток кумыс. Кроме того, мясо молодой лошади является для киргизов лакомством, без которого не обходится ни одно праздненство, как сегодняшний бауэр не обходится без свиного мяса.
В Туркестане имеется, в целом, семь различных пород лошадей: туркменские лошади, аргамаки, киргизские лошади, карабаиры, горные лошади, кашгарские лошади, калмыцкие лошади.
Самыми благородными среди всех лошадей Туркестана являются туркменские, которые уступают по красоте арабским, но по скорости, выносливости и невзыскательности превосходят всех лошадей в мире. Туркменская лошадь, с которой я знаком по собственному опыту, т. к. в течение десяти лет имел таковую, была такого высокого роста, что превосходила все другие экземпляры своей породы. Она имела длинные и тонкие ноги, длинное туловище, длинную и тонкую шею, маленькую голову, узкую грудь и вообще узкое тело, и состояла почти только из кожи, костей и сухожилий. Даже при самом лучшем уходе она не жирела. Туркменская лошадь не имеет гривы, которая отмечена лишь щетинистыми волосами длиной в дюйм. Различные европейские путешественники ошибочно приписывают отсутствие гривы у туркменских лошадей тому, что туркмены постоянно покрывают своих лошадей и зимой, и летом толстой попоной, из-за которой, якобы, гривы вышаркиваются. Но это ошибка. Я своему туркмену никогда не кутал шею в попону, но тем не менее грива у него за десять лет так и не выросла. Туркменская лошадь умна и очень хорошо ориентируется на местности. Однажды в Ташкенте украли моего туркмена. Туркестанские конокрады тотчас же препровождают украденных лошадей за пределы страны, потому что хорошие лошади везде известны, и потому, что кража быстро выявится, если конокрады будут их продавать поблизости. Через 14 дней мой конь прибежал назад с куском цепи на шее, покрытый грязью, пылью и кровью, совершенно изголодавшийся и усталый. По всем признакам, он проделал страшный путь и нашел дорогу в Ташкент, и через переплетенные улицы этого города с территорией в 80 кв. км, в котором даже человек может заблудиться, пока не дошел до обсерватории. Эта ориентация на местности мне порой была очень неприятна. Поскольку мой конь держал в памяти квартиры всех моих знакомых, то для меня поездка по городу была всегда опасной, т. к. конь, проезжая мимо дома знакомого, если вдруг «кучер» забывал своевременно предпринять меры предосторожности, каждый раз резко сворачивал с пути и въезжал во двор, часто сбрасывая таким образом [192] экипаж. Туркменская лошадь очень хорошо знает своего хозяина и выказывает ему трогательную привязанность. Невероятны ее терпение и выносливость. Во времена, когда у туркменов еще процветали аламаны, или грабительские набеги, туркменская лошадь нередко проходила по безводной пустыне путь в более 1 000 км за пять дней, причем бандиты на тех же конях везли добычу и пленников, и все это время сами ели и кормили лошадей только галушками из муки и бараньего жира, взятыми из дома.
Я вспоминаю, что в Мюнхене по случаю октябрьских праздников урожая многие возмущались по поводу того, что во время скачек скакуны должны были трижды пробежать по беговой дорожке на ипподроме, что квалифицировалось как мучение животных. Что бы сказали эти любители животных, если бы узнали как туркмены обычно проводят свои скачки. В 1881 г. подчиненные русскими теке-туркмены обычно устраивали лошадиные скачки между двумя городами — Кызыл-Урват и Геог-Тепе. Этот отрезок, почти равный расстоянию между Мюнхеном и Штутгартом, нужно было преодолеть от восхода до захода солнца. При этом надо еще учитывать, что в туркменской пустыне нет обустроенных дорог, да и вообще дорог как таковых. Что в состоянии совершить хорошая лошадь и хороший всадник, можно узнать только в Туркестане; в Европе, похоже, не имеют об этом никакого представления.
Что касается быстроты туркменских лошадей, то они в европейской скачке, где речь идет только о коротких дистанциях, наверное, не смогут особенно выделиться. Но при скачках на большую дистанцию с туркменскими скакунами можно быть уверенным, что не следует брать другую лошадь, так как туркменские скакуны достигают своей наивысшей скорости только после того, как пробежали галопом 10-20 км и разогрелись. Они при этом преодолевают препятствия с невероятной легкостью и перепрыгивают через самые широкие рвы и пропасти без промедления. Мой туркмен уже полугодовалым жеребенком однажды взял безо всякой подготовки и команды садовую изгородь высотой в шесть футов.
Туркменские лошади происходят, без сомнения, от знаменитых своим высоким ростом и красотой уже в древности ухсайских лошадей, из которых формировались священные лошади персов и которые прославлялись еще Геродотом и летописцами походов Александра. Ухсайская равнина находилась на территории сегодняшних туркменских степей, вероятно, в районе Мерва. В более поздние времена туркменские лошади многократно смешивались с арабской [193] кровью. Уже арабские завоеватели Туркестана ввезли значительное число арабских лошадей, а еще позже Тамерлан и Надир-шах способствовали этому путем передачи туркменам большого количества арабских кобыл для облагораживания породы туркменских лошадей.
Туркменские лошади стали тем, что они есть, наверняка, благодаря выхаживанию и тренировке, имеющим тысячелетнюю историю и традицию. Пребывание в бескрайних туркменских степях и песчаных пустынях, где часто на протяжении сотен километров не увидишь ни травинки и ни капли воды, создание терпеливой, неприхотливой и быстрой породы лошадей было чрезвычайно благоприятным. Эта порода развивалась благодаря образу жизни народов, которые издавна населяли туркменские степи — массагетов, партов, саков и нынешних туркменов, вынужденных жить из-за неплодородия своей земли в основном за счет грабительских набегов, так как эти набеги требовали от коня и мужчины самого предельного, что вообще в состоянии вынести всадник и лошадь в отношении терпеливости, усилий и лишений.
Точной цены настоящих туркменских лошадей я не могу указать, потому что туркмены вообще не продают своих лошадей. Только после походов в Хиву участники вывезли несколько трофейных экземпляров в русский Туркестан.
Красивейшей породой туркестанских лошадей являются аргамаки, которых держали только самые богатые киргизы, сарты, узбеки и другие в качестве лошадей для роскоши. И таких я порой тоже имел, но не могу о них ничего сказать, что заслуживало бы особого внимания. Аргамаки являются ничем иным как парадными лошадьми, которых невозможно использовать для трудных поездок, у них при любых условиях портятся ноги, и они не могут переносить никаких трудностей и лишений. При этом они обычно крайне драчливы и задиристы, и показывают несомненную склонность к тому, чтобы постоянно вызывать конфликт между владельцем и полицией. У аргамаков высокий рост, почти как у туркменских лошадей, узкая грудь, очень стройные и элегантные ноги, красивая голова, стройная шея, гордая посадка головы и хвоста, величественная походка и блестящая, как шелк, шерсть. Скорость аргамаков на короткой дистанции очень высока, но на больших расстояниях они намного уступают туркменским лошадям. Аргамаки, наверное, из-за примеси чужой крови и недостатка тренировки — дегенерировавшие потомки туркменских лошадей, которых они, однако, превосходят по красоте. Численность аргамаков невелика, их цена колеблется обычно между 300 и 1 000 марок. [194]
Второе место по работоспособности после туркменской лошади занимает киргизская, это самая неприметная из всех туркестанских пород лошадей. С киргизскими лошадьми, очевидно, родственны русские лошади казаков, а последние, наверное, произошли от первых. Киргизская лошадь невысока ростом, приземиста, кряжиста, с лохматой шерстью и еще более лохматой и сильно развитой гривой. Голову и шею киргизские лошади не держат прямо, как туркменские и аргамаки, а горизонтально, с наклоном вперед, что еще больше подчеркивает их внешнюю неприглядность. Этот постав головы явно является следствием того, что киргизские лошади при поиске корма в степях со скудной растительностью должны держать голову постоянно опущенной и так постепенно привыкают к этой осанке. В отношении скорости киргизская лошадь уступает туркменской, но она почти такая же выносливая и неприхотливая. Она переносит палящую жару туркестанского лета и сорокаградусную стужу сибирской зимы, никогда не имея над собой крыши, удовлетворяясь зимой скудным кормом, который она выгребает из-под снега, глубиной с фут; часто при буране и гололеде она остается долгое время вообще безо всякого корма. Когда зимой родники и реки замерзают, она утоляет свою жажду снегом, а летом она в состоянии при самой большой жаре выдерживать 3-4 дня без воды. Она без труда проходит по 120 км в день, хотя ночью сама должна находить себе корм из скудной и сухой травы; ячменя и овса она никогда в жизни не видит. Киргизские курьеры на сменяющихся лошадях проделывают в день 300 км. Киргизские лошади очень дешевы: их стоимость оставляет от 30 до 120 марок.
Следующая порода лошадей — карабаиры — видимо, произошла вследствие скрещивания туркменских и киргизских пород лошадей. Карабаиры в основном среднего роста, у них красивая голова, сильная шея, широкая грудь, круглое туловище и, часто, очень красивая внешность. Они особенно популярны среди оседлого населения Туркестана, которое обращает внимание больше на красоту, чем на прочие хорошие качества лошадей, так как люди не нуждаются при столь спокойном образе жизни в особых качествах их лошадей. Стоимость карабаиров колеблется от 100 до 250 марок.
В высокогорье Туркестана есть собственная горная порода лошадей, которые почти без исключения находятся во владении кара-киргизов и, вероятно, полностью развились вследствие их постоянного пребывания в горах. Они очень маленького роста и приземистого телосложения, имеют крепкие ноги и выделяются своей неутомимостью на самых высоких вершинах, [195] где обычные лошади из-за разреженного воздуха продвигаются очень медленно вперед; они также отличаются своей невероятной тренированностью и надежностью при подъеме в горы. Их стоимость приблизительно та же, что и у киргизской лошади.
Еще меньше, чем предыдущие, — это кашгарские лошади, которые встречаются только в очень ограниченном количестве. Это, собственно, пони, которые едва отличаются от тех, которые встречаются в Европе.
Отличную породу образуют малоизвестные в русском Туркестане калмыцкие лошади, которых держали калмыки, кочующие в долине реки Или и в пограничных областях. Эти меньше, чем киргизские лошади, растут дикими, без каких-либо перспектив; они, по потребности, вылавливаются и используются для верховой езды. Эти лошади пользовались большим спросом у находившихся в Кульдже русских офицеров из-за их чрезвычайно удобного для всадника галопа и поразительной выносливости, так как они, как я сам убедился, в состоянии два часа подряд скакать, не останавливаясь. Во время моего шестимесячного путешествия по территории Кульджи и Джунгарии в 1880 г. у меня была возможность познакомиться с превосходством калмыцкой лошади, так как я для своей экспедиции приобрел их 12 голов. Только их чрезвычайная пугливость иногда становилась для меня губительной, так как появление любого незнакомого предмета, такого, как осел, верблюды, особенно телеги, вызывало у них неописуемую панику, и они тогда, как например, при моем появлении верхом на базаре в Кульдже, все — ларьки, купцов и продавцов — кидали в кучу. Одну из этих лошадей, которую я выбрал себе для верховой езды как самую дикую и поэтому непригодную для перевозки инструментов и производительности, удалось только тогда оседлать, когда ее связали, как свинью. Калмыцкие лошади имеют короткий, приземистый, толстый, круглый и короткий корпус, и короткие сильные ноги. Относительно выносливости, способности переносить голод, жажду, жару и холод о них можно сказать то же самое, что уже было сказано в отношении киргизской лошади, пожалуй, даже еще в большей степени. Цена калмыцкой лошади была ко времени моего путешествия 120-200 марок.
Особенностью туркестанских лошадей, особенно лучших пород, является так называемое потение кровью — явление, которое заметили еще древние китайские писатели и которое послужило в древнейшие времена поводом для самых необычных легенд. Это имеет своей основой наличие узлов кровеносных сосудов на плечах и шее, которые вызывают неприятное [196] дергание у лошадей и поэтому откусываются ими зубами. Всю весну шея и плечи таких лошадей постоянно покрыты пятнами крови. Это явление приписывается тому обстоятельству, что туркестанские лошади всю зиму напролет находятся под открытым небом или, по крайней мере, в полуоткрытых конюшнях, и вследствие сильных морозов, особенно при снежных бурях, на коже лошадей происходит свертывание крови, что затем ведет к образованию узлов кровеносных сосудов. Следующим обстоятельством, которое оставляет лошадей без защиты на произвол зимних холодов, является также сильное выпадение у них волос в теплое время года, особенно весной, что при езде верхом или в упряжи неприятно, когда одежда постоянно покрыта лошадиными волосами.
Что касается аллюра туркестанских лошадей, то в основном пользуются спросом шаг и карьер. Рысь мало используется, потому что при том стиле, как местные жители сидят на лошади, а именно: с очень короткими стременами, эта рысь для всадника и лошади слишком утомительна. То же самое относится и к галопу. Очень своеобразный для многих туркестанских лошадей стиль, который заменяет рысь, это так называемая русскими иноходь. Этот стиль езды для всадника самый удобный, т. к. основная тяжесть лошади в неподвижном горизонтальном направлении передвигается и поэтому не происходит ни тряски, ни ударов. При иноходи лошадь ставит по очереди сначала ноги одной стороны, потом другой, с сохранением того же ритма, что соблюдается и всеми четырьмя ногами. При таком стиле хода лошадь проходит 10-12 км в час; некоторые лошади ходят до 15 км в час. Иноходец или нет — лошадь является главным фактором для определения пены. Самые популярные лошади среди русских в Туркестане — это так называемые иноходцы, которые ступают всегда одновременно ногами одной стороны, и этот вид хода не вызывает тряски при ходьбе, причем ездят так быстро, что другая лошадь едва ли может догнать их при галопе. За хороших иноходцев, число которых незначительно, дают в десять раз больше, чем за обычных в целом равнозначных лошадей.
Кроме названых выше видов, можно назвать также разводимых оседлыми жителями Туркестана тягловых лошадей, они не составляют какую-либо породу, а являются среди лошадей примерно тем же, что и сарты среди народов Туркестана, т. е. смесью всевозможных пород лошадей, среди которых преобладает киргизский элемент. Тягловые лошади обычно отличаются невзрачностью, особенно несоразмерно большим животом, что происходит оттого, что большей частью их кормят люцерной. [197] Они, тем не менее, очень сильны и возят даже в горных районах, кроме тяжелых телег и кучера, еще груз в 12-15 центнеров. При этом ежедневно проходят без труда около 50-80 км.
Из всех названых в Туркестане местных пород лошадей киргиз-кайсаки в основном держат только киргизских. Лишь некоторые богатые султаны содержат в качестве предмета роскоши аргамаков или карабаиров.
В качестве ездовой или лошади в упряжке киргиз-кайсаки пользуются и ослами, число которых в Туркестане, особенно у оседлых жителей, велико. Вначале осел был для киргиз-кайсаков чуждым, они переняли его у таджиков. Осел поэтому играет и до настоящего времени особую роль в их хозяйстве, а в пустыне довольствуется тем же кормом, что и верблюд. Цена осла от 8 до 20 марок.
Основное богатство киргиз-кайсаков составляют овцы, некоторые обладают неисчислимым их количеством. Киргиз-кайсаки выращивают лишь одну породу: курдючных или настоящих мясо-жировых, у них нет хвоста. У этих овец высокий рост, сильные и длинные ноги, горбатый нос, длинные висячие уши, и они достигают веса от 140 до 180 фунтов. Жир на задней части, который киргизы называют курдюком, весит около 40 фунтов. Этот придаток имеет форму мешка, который закрывает задние ноги и препятствует хождению животных. При беге эти качающиеся круги жира выглядят особенно смешно. Зимой, особенно во время бескормицы, этот жирный клубок исчезает почти полностью. Я не раз видел овец, у которых курдюк наполовину был откусан волками, отчего овцы не очень страдали. Цвет киргизских овец светло-коричневый, черный, белый или пестрый, в основном преобладает коричневый. Руно овец очень грубое, и они дают ординарный мех и малопригодную шерсть. Цена взрослой овцы составляет 6-8 марок.
Кроме киргизских, в Туркестане имеется еще один вид овец, которые встречаются только в местности Каракул в низовьях Зеравшана и всюду пользуются популярностью, особенно в Персии, своим тонким и кудрявым мехом, который в Европе известен под названием астраханский мех. Этот мех не получают, как принято считать, от неродившихся ягнят, а от ягненка, которого убивают через неделю после рождения.
Каракулевые шкурки дубят путем втирания соли и ячменной муки, и экспортируют в Персию, Китай и Турцию. Этот мех довольно дорог уже на месте его производства, и поэтому лишь небольшое количество этих шкур может дойти до Европы, так как ежегодный вывоз их не [198] составляет свыше 200 000 штук. Акклиматизировать каракулевых овец в других местах до сих пор не удавалось, и перевезенные в Персию и другие регионы Туркестана овцы каждый раз сразу же теряли ценные особенности своих шкурок. Местные жители приписывают это и, вероятно, по праву, измененному корму. В Каракуле овцы питаются в основном особым видом метлицы, которая якобы нигде больше не встречается.
Коз у киргиз-кайсаков относительно мало; они встречаются в незначительном количестве в каждом овечьем стаде в качестве вожаков во время кочевья. Козы были, очевидно, неизвестны тюркским народам, и они переняли их лишь от индогерманских коренных жителей Туркестана; отсюда можно уже сделать заключение, что они, как это выделяет Бамберг, не имеют для козы подлинного названия, а называют ее персидским заимствованным словом.
Относительно второстепенную роль у киргиз-кайсаков играют коровы, которых они держат только ради молока 9. В Туркестане вообще говядина мало ценится, что легко объяснить, так как мясо туркестанской коровы жесткое и невкусное.
Очевидно, что пастбища, имеющиеся в распоряжении киргиз-кайсаков, и далекие переходы не благоприятствуют выращиванию крупного рогатого скота. Поэтому выращиваемая киргиз-кайсаками порода коров неприглядного внешнего вида дает мало молока и может доиться только в летние месяцы. Цена молочной коровы выше и вместе с теленком составляет 30-40 марок. Быки часто используются киргиз-кайсаками для верховой езды и тягловой силы. Более важную роль играет разведение крупного рогатого скота у кара-киргизов, потому что они не кочуют так далеко, как киргиз-кайсаки, и потому что они, помимо того, располагают плодородными горными пастбищами. Поэтому у каракиргизов встречаются породы животных, которые крупнее и красивее, чем у киргиз-кайсаков. Те из кара-киргизов, у которых пастбища находятся на Алае и Памирз не ниже 1 800 м, держат, кроме обычных коров, также и яков, хотя их настоящей родиной, кажется, является Тибет. У яков необычайно дикий вид, они обычно угольно-черного цвета и имеют длинную, доходящую до земли шерсть. Но они, несмотря на свою устрашающую внешность, совсем ручные и используются кара-киргизами на тех высотах, на которых лошади и верблюды из-за разреженного воздуха непригодны как ездовые и тягловые животные. При высоте до 1 800 м яки не могут передвигаться и все прежние попытки русских [199] акклиматизировать их в России не удались. Молоко яков самое жирное и вкусное среди всех видов молока, которые я когда-либо прежде пробовал.
Кроме вышеуказанных, киргиз-кайсаки держат в качестве домашних животных также и собак, которые для их домашнего хозяйства очень важны. Собаки помогают охранять стада и являются во время отсутствия мужчин единственной защитой для оставленных в аулах женщин и детей. Киргизские собаки так злы и преданы своей службе в качестве сторожей, что можно попасть в сильно затруднительное положение, если проникнешь в аул непрошенным гостем. Ни одна из известных мне собачьих пород не может превзойти киргизских собак по уродливости, что и неудивительно, потому что за ними совсем не ухаживают и лишь редко кормят, и за свою жизнь они никогда не попадают под крышу, не говоря уж о теплой квартире; собаки у всех центральноазиатских народов считаются нечистыми и поэтому не могут войти в жилье человека.
Других домашних животных таких, как кошек, кур, уток, гусей и т. п., нет у киргиз-кайсаков, что при их нестабильном образе жизни и не удивительно. Только прирученные охотничьи соколы и орлы у них очень распространены, популярны и разводятся в большом количестве.
Каково общее число разводимых киргиз-кайсаками домашних животных невозможно указать хотя бы приблизительно, потому что нет никаких точных статистических данных. Костенко указывает на основе официальных списков поголовья скота в русском Туркестане конца 70-х годов, это значит губерний: Семиреченская, Сырдарьинская, Зеравшанская, Ферганская и Амударьинская, следующие цифры: верблюдов — 390 000; крупного рогатого скота — 1 160 000; лошадей — 1 600 000; овец — 11 350 000.
Но числа не имеют особого значения частью потому, что основываются лишь на неточных данных, с другой стороны, потому, что поголовье скота у кочевников постоянно очень сильно колеблется. Если зима несколько лет подряд мягкая, то скот у кочевников чрезвычайно быстро размножается; если же, напротив, выпала особенно холодная и снежная зима, следовательно, бескормица, то часто разом пропадает большая часть их скота. Так, в 1860 г. в Семиречье погибло 80% всего поголовья скота киргизов. Такой же крайне разрушительной для скота была зима 1879-80 г., т. к. в то время весь Туркестан страдал от нехватки кормов. За охапку люцерны, которая в Ташкенте стоила обычно 3 пфеннига, я тогда заплатил 1,5 марки. Один батман ячменя, который обычно стоил 4-6 марок, стоил в то [200] время 60-70 марок. Следствием было то, что в одну эту зиму пропало из-за голода более половины всего скота в Туркестане. У киргиз-кайсаков Тургайской провинции пало в то время даже более 90% всего скота, и в то время можно было купить лошадь за две марки. Зима с 1896 на 1897 гг. также была для туркестанских кочевников губительной. По сообщениям русских газет, только во второй половине марта 1897 г. пали от бескормицы в девяти общинах Чимкентского округа 124 341 овца, 27 166 коз, 16 431 лошадей, 7 634 верблюдов, 8 712 коров и 333 осла. Подобная ситуация была и у кочевников Семиреченской губернии.
Единственно, что можно сказать о богатстве киргиз-кайсаков скотом — это то, что численность поголовья скота во много раз превышает численность жителей, и что богатые киргизы порой имеют сотни верблюдов, тысячи лошадей и десятки тысяч овец.
Можно было бы задать вопрос, почему киргизы так небрежно обращаются со своими стадами и не делают для них зимних запасов, чтобы всякий раз зимой не рисковать большей частью своих стад и тем самым всем своим существованием. Причина очень проста — условия не позволяют киргиз-кайсакам сделать заготовку корма на зиму. На пастбищах, имеющихся в распоряжении киргиз-кайсаков в Киргизской степи, трава такая скудная, что невозможно ее скосить или как-то иначе собрать в большом количестве, и, кроме того, она полностью съедается стадами за лето. Кроме того, если бы даже условия позволяли, заготовка сена для такой огромной массы скота потребовала бы намного больше рабочих сил, чем имелось у киргизов. Скот киргиз-кайсаков, конечно же, не видит ячменя и овса, потому что при их образе жизни и нехватке возделываемой земли они сами для себя добывают недостаточно зерна.
Зима даже при самых благоприятных условиях всегда является голодным временем для скота кочевников. Потому что зимой он зависит от скудных стебельков травы, которая должна пробиться сквозь снежный покров, а частично еще и быть выгреблена из-под снега. Поскольку верблюды и овцы неспособны на это, то киргизы используют следующий метод. Если выпал свежий снег, то сначала на пастбище выпускаются лошади, которые своими копытами, насколько это только можно, сгребают снег. Как только лошади съели верхушку короткой травы, туда выгоняют верблюдов, которые тоже съедают столько травы, сколько они могут достать. В заключение выпускаются овцы и козы, которые сжирают все до корней. Пока держится снег, у скота, конечно, совсем нет корма. Я никогда [201] не видел более безутешной картины, чем табун лошадей, попавший под снежную бурю: голодные и замерзшие стоят эти бедные животные без крова и укрытия в открытой степи, тесно сбившись вместе, головами вовнутрь, отдаваясь на милость всем превратностям непогоды. Они не сдвинутся с места, даже если снежная буря продлится надолго. Еще намного хуже, чем снегопад и снежная буря, для стад кочевников гололед, т. к. тогда они, часто неделями, остаются без корма.
Зимой, в лучшем случае, весь скот кочевников в значительной степени худеет, но с началом теплого времени года он быстро поправляется. Чтобы достать для скота как можно быстрее молодой корм, киргиз-кайсаки имеют обыкновение сжигать степь. Под снежным покровом оставшаяся с предыдущего года засохшая степная трава скатывается, как войлок, и это препятствует росту новой травы весной. Поэтому, как только растает снег, киргизы поджигают этот войлочный покров, и степь сгорает на больших участках. На удобренной пеплом почве уже через несколько дней пробивается молодая трава, и выгоревшие места покрываются за короткое время пышной растительностью, в то время как на невыжженнх местах степи едва виднеется молодая трава.
Об укрытии своего скота киргиз-кайсаки заранее не заботятся. Верблюды, лошади и овцы зимой и летом при любой погоде находятся под открытым небом. В лучшем случае они находят для своих стад такие места, где они могут укрыться в самый жестокий ветер: между песчаными холмами, в саксаульных лесах или в камышовых низинах. Крупный рогатый скот, который более чувствителен к холоду, киргиз-кайсаки загоняют в самый жестокий холод в открытые впадины глубиной около 5 футов.
ЗЕМЛЕДЕЛИЕ У КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Земледелие у киргиз-кайсаков играет второстепенную роль. Это вовсе не связано с неприязнью киргизов к земледелию, как принято считать, а с недостатком пригодной к возделыванию земли и с образом их жизни, который делает невозможным продолжительное пребывание на одном месте, как того требует обширное земледелие. Но нельзя сказать, что они незнакомы с земледелием, там, где в районе их пастбищ на доступном расстоянии находится подходящее для возделывания место, оно и используется для земледелия. Они выращивают, в основном, различного вида просо, и кроме того, [202] во второстепенном объеме, ячмень и немного пшеницы. Поля киргиз-кайсаков находятся всегда вблизи их зимних пастбищ. Весной они возделывают свои поля, а затем переезжают со своими стадами на летние пастбища на север или в горы, оставляя всего несколько слуг для присмотра и орошения полей. Осенью они возвращаются для уборки урожая. Обмолоченное зерно они хранят в подземных бутылеобразных ямах, которые они закрывают землей и ограждают канавой для задержки влаги.
Земледелием большей частью занимаются только наиболее бедные киргизы, которые не имеют больших стад, чтобы жить только за их счет. Те, кто лишился своих стад, переходят полностью к земледелию и становятся оседлыми, если им удается добыть нужную для этого землю либо сделать пахотной до сих пор неплодородную с помощью прокладки каналов или других оросительных систем. Большинство оседлых киргиз-кайсаков живет нижнем течении Сырдарьи, где их называют «егинши» (земледельцы), а также в окрестностях Ташкента, главным образом, в долине Ангрена, где население — курама — образовалось большей частью из таких киргиз-кайсаков, ставших оседлыми. Киргиз-кайсаки занимаются земледелием совершенно таким же способом, как и их учителя — сарты и таджики. Те из киргиз-кайсаков, кто не имеет ни скота, ни земли, разбивают свои юрты вблизи городов и сел и нанимаются батраками, полевыми рабочими, почтовыми работниками и т. п., или перебиваются торговлей камышом и углем, или занимаются каким-нибудь ремеслом на дому.
КУСТАРНОЕ ПРОИЗВОДСТВО КИРГИЗ-КАЙСАКОВ НА ДОМУ
О настоящей промышленности у киргиз-кайсаков не может быть и речи ввиду их кочевого образа жизни. Они занимаются ремеслом, удовлетворяющим их повседневный спрос. Самые важные из необходимых для домашнего хозяйства изделий киргиз-кайсаки взяли от русских и оседлых народов Туркестана — сартов и таджиков. От русских они получили при посредничестве татарских торговцев вместе с относящейся к утвари треногой чугунные котлы, в которых варится по очереди все, что есть у киргизов для варки. Далее большие деревянные ярко разрисованные и обитые жестью сундуки, в которых киргизы хранят свои ценные вещи и возят их с собой во время переездов. И, наконец, ножи, топоры, навесные замки, иглы, серпы, карманные зеркала, стеклянные бусы, лен, носовые [203] платки, шелковые ткани, бархат, дробилки, кожу и т. д. Сарты и таджики поставляют им деревянные миски и пиалы, латунные чайники, масляные лампы, седла, кнуты и упряжь, пояса, украшения, изящные ковры, ткани из хлопка и шелка, халаты, ружья, сабли, порох и переносные колыбельки для младенцев. Все, что нужно киргиз-кайсакам для жизни, они готовят для себя сами.
Домашним промыслом у киргиз-кайсаков занимаются почти исключительно женщины. Главнейшей отраслью этого промысла является изготовление войлочных полотен, которыми они пользуются для покрытия своих юрт в качестве ковров, подкладок для седел, матрацев и т. д., их продажа составляет важный источник доходов, потому что у киргизов, у русских, особенно у казаков, и оседлого населения Туркестана войлок находит разнообразное применение. При караванной перевозке постоянно требуется большое количество войлока, особенно для упаковки товаров. Русские используют, кроме того, войлок для подкладки под комнатные ковры, матрацы, оконные ставни и др. Русские казаки из-за важной роли войлока во всевозможных формах их экипировки получили в регулярных войсках насмешливое прозвище «кошомное войско». Хотя войлок изготовляется и оседлым населением Туркестана, но он не так прочен и, вообще, качество его намного хуже, чем у киргизского войлока. Киргизские женщины изготавливают войлок следующим образом. Они расстилают на полу сплетенную камышовую циновку, накладывают на нее в зависимости от размера полотна, которое будет делаться, шерсть соответствующей толщины, и потом бьют этот шерстяной слой при повторяющемся опрыскивании водой, в которой длительное время лежал жмых, бьют прутьями так долго, пока он не станет совсем ровным. После чего они скатывают этот мат вместе с находящимся на нем шерстяным слоем так крепко, насколько это возможно, и завязывают его веревками. Этот рулон затем вновь и вновь катают по земле при повторяющемся опрыскивании водой, и затягивают время от времени веревки все крепче. В заключение рулон раскрывают, удаляют камышовую циновку, но шерстяной слой опять скатывают и потом продолжают в течение многих часов катать по земле, постоянно опрыскивая водой. В конце войлочный слой расстилают, сушат на солнце, и он готов. Войлок имеет толщину почти в палец и при этом мягок и гибок, как полотно. Бывает белый и черный войлок, белый считается лучшим. Кроме войлочных полотен, киргизки изготовляют из белой шерсти войлочные шляпы для своих мужчин. [204]
Деревянные остовы для юрт киргизы делают тоже сами, и это кажется единственным ремеслом, которое мужчины могут приписывать только своему достоинству. Впрочем, изготовлением остовов юрт для кочевников занимаются и жители туркестанских городов, на базарах, часто посещаемых кочевниками, они выставлены в большом количестве для продажи.
Кроме войлока, киргизские женщины перерабатывают овечью шерсть, а также козью и верблюжью еще и в нити, ленты, канаты, мешки для зерна, ткани для одежды и грубые ковры. Для тканья лент и шерстяных полотен они используют примитивные установленные под открытым небом ткацкие станки, которые пригодны лишь для изготовления узких полосок. Изготовленные киргизскими женщинами из верблюжьей шерсти неокрашенные ткани для одежды пользуются особым спросом у оседлого населения Туркестана. Все, что нужно киргизу, — белье и одежду — самостоятельно готовят их неутомимые жены без чужой помощи из сырой шерсти и хлопка. О портных для мужской и женской одежды киргизы не знают. Только богатые носят одежду из шелка, бархата и хлопка, которые им доставляют сарты, таджики и русские. Киргизские женщины изготавливают из шкур овец, лис, и других зверей, которые сами дубят, и зимние шубы и шапки. Кроме того, киргизские женщины делают из грубой кожи ведра для воды, а из бараньей шкуры — необходимые в Туркестане торсуки, или длинные сосуды, в которых киргизы готовят и хранят свой национальный напиток — кумыс, и которые незаменимы для любого путешественника при перевозке воды и переходе через реки.
При дублении разных шкур животных, предназначенных для шуб, киргизские женщины поступают крайне просто. Шкуры после удаления с них жира и кусочков мяса раскладывают на воздухе и обмазывают айраном или кислой жидкостью, образующейся при изготовлении сыра, после чего шкуры сушатся на солнце. Эта процедура многократно повторяется и в заключение шкуру хорошо мнут руками; на этом процесс дубления и заканчивается. Если из шкур хотят изготовить кожу, то шкуры сначала кладут на несколько дней в воду, потом ножами очищают от шерсти и в конце опять погружают в жидкость, изготовленную из смеси айрана, муки и соли.
Важной отраслью киргизского промысла является также изготовление циновок и испанских стенок из камыша, из которых первые применяются как ковры, а последние — для отделки стенок юрт, кроме того, в большом количестве их продают оседлому населению. Обычно изготовление камышовых стен высотой в 7-8 футов, которые в городах служат для [205] сооружения легких промежуточных стенок происходит следующим образом: отдельные камышовые трубки кладутся рядышком на полу, потом связываются нитками из верблюжьей шерсти друг с другом. Для изготовления камышовых циновок, которые у более бедных горожан заменяют ковры для пола и, кроме того, служат для покрытия базарных улиц, изготовления стен, крыш домов, покрытия повозок и т. п., отдельные камышовые трубки расщепляются на части и расплющиваются, а затем сплетаются в виде сети. Упомянутые камышовые стенки и циновки очень распространены у русского населения Туркестана, которое умеет найти им прямо-таки универсальное применение. Их используют для отделки колонных залов, пляжных мест, изготовления ставен для окон, летних домов, летних бараков для армии, лазаретов и сотни других вещей. Стены из камыша имеют то преимущество, что они на солнце не нагреваются и способствуют постоянной вентиляции без сквозняка.
И, наконец, не следует оставлять без внимания такую отрасль промысла бедных киргизов, как снабжение древесным углем жителей городов и сел.
Особенно русские покупают для своих непрерывно греющихся в жарком климате самоваров значительное количество угля, и поскольку киргизам не надо платить за дрова, используемые для получения угля, а цена угля довольно высока, то они довольно хорошо зарабатывают на его продаже.
В заключение хочу еще заметить, что все изделия киргизского промысла чрезвычайно дешевы, намного дешевле, чем промышленные изделия оседлого населения Туркестана.
КОЧЕВАНИЕ КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Как уже упоминалось раньше, киргизы, как вообще все кочевники, предпринимают свои переезды не просто для удовольствия и по прирожденной любви к путешествиям, а чисто по необходимости, потому что в Туркестанских степях и пустынях вследствие своеобразных климатических условий невозможно на одном и том же месте находить на протяжении всего года корм и воду для скота. Поэтому у киргизов есть особые пастбища на лето и на зиму, между которыми они совершают свои перекочевки с неизменной регулярностью. Зимой киргиз-кайсаки находят всегда, разумеется, самые теплые места, где их скот меньше страдает от холода и где из-за длительности зимы и незначительного количества снега легче найти корм. Киргизы, живущие на равнинах, осенью переезжают на [206] крайний юг их региона проживания, а киргизы, живущие в горах, напротив, переезжают из гор на соседние равнины. Охотнее всего киргиз-кайсаки устраивают свои зимовки в камышовых низинах рек и озер и саксаульных лесах Сырдарьи, потому что у них здесь в изобилии вода и топливо, а зимой обширные камышовые заросли и саксаульные кустарники являются для их стад некоторой защитой от холодных северных ветров и снежных бурь. Часто они сооружают для себя на таких зимовках, в которых они проводят всю зиму, постоянные дома из глины и камыша. Дома состоят только из наружных стен, внутри которых киргизы ставят свои юрты и порой помещают в них ту часть своего скота, которая особенно чувствительна к холоду.
Зима для киргизов, как и для их скота, тяжелое время. Я не знаю ничего более скучного и безнадежного, чем пребывание в киргизском ауле в зимнее время. Нахождение внутри юрты невыносимо из-за дыма, но на улице метет ледяной ветер или снежная буря по голой степи, и я вспоминаю всегда в таких случаях «Жалобы мертвых» Шиллера, где подчеркивается как самое большое преимущество рая то, что там нет зимы.
Действительно, кочевнику ничто так не отравляет жизнь как снег.
Начало теплого времени года киргизы также еще проводят в своих зимовках, потому что после таяния снега вся степь сразу же покрывается молодой травой. Но уже вскоре степь полностью высыхает, источники и родники иссякают, невыносимые для людей и животных насекомые берут верх, и все это вынуждает киргизов, отправиться на летние пастбища 10. Начало перекочевки является для киргизов после благополучно перенесенных трудностей и лишений зимы самым большим праздником года. Они надевают свои лучшие наряды, женщины и, особенно, девушки наряжены как для свадьбы, даже верблюдов украшают и покрывают самыми дорогими коврами.
Киргиз никогда не гонит весь свой скот в одном стаде, а делит его на несколько частей. Впереди шагают несметные стада овец, за ними — лошади, которых не соединяют вместе, они под присмотром нескольких пастухов спокойно идут в табунах, как и овцы в стаде. Туркестанская лошадь — вообще очень общительная натура, и во время моих путешествий я часто видел, как совсем усталые лошади напрягали свои последние силы, чтобы не отстать от других. Я часто удивлялся, что состоящие из нескольких тысяч голов лошадей табуны находились под присмотром всего нескольких 12-и — 15-ти летних подростков. Если же случается, что лошадь отделяется из шалости от табуна, что, впрочем, бывает редко, то она недолго радуется своей [207] свободе, потому что сразу же за ней отправляется один из пастухов на особо резвом коне и ловит ее с помощью длинного шеста с петлей. Использование лассо киргизам незнакомо. За табунами следует не столь многочисленный крупный рогатый скот, затем, в конце, — степенный караван верблюдов, который везет весь скарб киргизов. При нем находятся глава семьи со своими женами и маленькими детьми, в то время как его стада овец, лошадей и коров доверены опеке его старших сыновей и слуг 11. Впереди едет верхом киргизская женщина и ведет верблюда-вожака за повод. Он нагружен деревянным кольцом, войлочными покрытиями и сложенными боковыми решетками юрты. На второго верблюда погружен покрытый богатым ковром один из самых больших сундуков, в которых киргизы хранят свою металлическую посуду, лучшую одежду и прочие ценности. Уложенные под сундуком слегка гнутые цилиндры содержат завернутые в войлок деревянные палки, из которых собирается остов юрты. Итак, эти два верблюда несут на себе все составные части юрты вместе со всем ее убранством. Детей грудного возраста перевозят в переносных колыбельках, подвешенных к седлу верблюдов. Детей от двух до пяти лет устраивают в корзинах на спинах верблюдов. Дети постарше едут верхом с матерью, часто по трое-четверо на одной лошади, причем старший цепляется за сидящую в седле мать, а меньшие — за сидящего впереди. Если случится, что лошадь испугается или забеспокоится, то вся семья летит в песок, или, смотря по обстоятельствам, в грязь — представление, которое часто можно наблюдать в Туркестане. Мальчиков старше 12 лет уже используют в качестве табунщиков, даже если он сын султана. Сам отец семейства, по крайней мере по виду, во всей этой истории ни о чем не заботится и едет, обычно вооруженный ружьем несколько старинного вида, с любимым соколом на руке на своем лучшем коне, как триумфатор.
Путь от зимовки до летних пастбищ киргиз-кайсаки не проходят одним маршем, а продвигаются маленькими дневными переходами, причем скот съедает всю траву на пути. Если в пути много корма, то они продвигаются так медленно, что только к середине лета добираются до летних пастбищ. Юрты, которые образуют, так сказать, основное жилище во время этих переходов, каждый день устанавливаются, а утром снова разбираются, что должны обеспечивать женщины.
После того, как на летних пастбищах, которые находятся или на северных широтах, или в горах, съедена вся трава, с началом осенних дождей киргизы едут в том же порядке и с той же медлительностью на зимовки в степи, находящиеся южнее, [208] или в более глубокие низины, где снова начала расти трава. Эти периодические переезды от зимних к летним пастбищам они проделывают семьями, объединенными в аулы, и их стада пасут общие пастухи. Каждый аул имеет свои совершенно определенные пастбища, за владение которыми часто происходят жестокие войны и баранта. Количество скота зависит у киргиз-кайсаков, ввиду климатических условий, главным образом от размера и сочности пастбищ. В этом отношении в различных регионах Туркестана среди киргиз-кайсаков существует большое различие. Лучшими являются те, которые занимают юго-восточную часть региона распространения киргиз-кайсаков. Их летние пастбища находятся на отрогах Тянь-Шаня, где имеются плодородные луга, и их зимовки тоже более или менее защищены горами от холодных северных и северо-восточных снежных бурь. Кроме того, соседство оседлого населения имеет свою выгоду, с одной стороны, они удовлетворяют свои нужды дешевой продукцией, с другой, — можно выгодно продать свои несметные стада и продукцию домашнего промысла. Особенно важна для них караванная торговля между Россией и центральноазиатскими городами. Перевозка товаров из России в Туркестан и наоборот вплоть до открытия Транскаспийской железной дороги обеспечивалась исключительно киргиз-кайсаками, так как у оседлого населения не было верблюдов. И сейчас еще, несмотря на железную дорогу, большая часть русских и туркестанских товаров проходит по киргизским степям, потому что киргизы перевозят товары медленнее, но дешевле и надежнее, чем по железной дороге. Хуже живется тем из киргиз-кайсаков, зимовки которых расположены по нижнему течению Сырдарьи. Во-первых, их летние пастбища находятся в Западной Сибири, и они должны, особенно в сухое лето, проходить путь в 1 000 км и более на север, пока найдут корм для скота. Во-вторых, в ареале их распространения почти нет оседлого населения, поэтому у них нет рынка сбыта своего скота и возможности для побочного заработка; то, что нужно извне им самим, что касается бытовых предметов и одежды, они вынуждены дорого покупать у посредников. Самые бедные киргиз-кайсаки — это те, что кочуют между Сырдарьей и Амударьей. Так как этот регион состоит большей частью из пустынь, в которых только там и сям можно найти скудную степную траву, то эти киргизы могут держать лишь немного скота, только овец и верблюдов, поскольку в этих пустынях нет корма для лошадей и коров, и они должны весь год постоянно менять свое место пребывания, чтобы прокормить свой немногочисленный скот. Они не могут также по указанным причинам [209] дополнительно заниматься земледелием, и, таким образом, лишены и этой возможности, с помощью которой обычно более бедные киргизы пытаются улучшить свое положение.
ПИЩА КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
О пище киргизов обычно имеют совершенно неверное представление: ввиду их богатства скотом, полагают, что они должны исключительно или все же преимущественно питаться мясом, но в действительности это не так. Киргизы рассматривают свой скот как капитал, который они используют только в случае необходимости, в то время как они обычно питаются только с его процентов. Лишь во время праздников и по случаю угощения знатного гостя они наслаждаются мясом, но тогда в невероятных количествах, на некоторых свадьбах и поминальных трапезах поедают за один раз до 30 лошадей и 150 овец. На поминальном торжестве киргизского султана Дарма-Грума было зарезано для угощения гостей не менее 100 лошадей и 1 000 овец.
Киргизы не соблюдают определенного времени для приема пищи, а в этом отношении следуют правилу Диогена, т. е. богатые едят и пьют в любое время, когда и как часто, как у них для этого появляется желание; бедные же едят и пьют тогда, когда у них есть что есть и пить.
Лучшим мясом у киргизов считается мясо годовалого жеребенка. Пусть европейские гурманы не смеются над этой мнимой безвкусицей. Мясо молодых живущих на свободе лошадей, которые питаются только травой, конечно, совсем другое на вкус, чем мясо старых, дряхлых, замученных тяжелой работой кляч, которым европейский мясник обслуживает своих клиентов. Второе место занимает у киргиз-кайсаков баранина, которая употребляется чаще всего. Самый большой деликатес, которым обычно угощают именитого гостя, так называемый тостик — грудная часть овцы, состоящая почти из одного сала, величиной с ладонь, которая вместе с шерстью поджаривается на деревянной палочке над огнем и подается разрезанной на мелкие кусочки в качестве закуски.
Мясо коров, коз и верблюдов киргизы также едят, но только в исключительных случаях, если эти животные должны быть зарезаны из-за бескормицы, болезни, старости или из-за несчастного случая. Только свинину киргизы, как и другие мусульмане, не едят. Запрет свинины у мусульман и евреев в жарких странах легко можно понять, так как болезни из-за [210] употребления свинины могут намного легче появиться в жарком климате, чем в холодных регионах, и там уже у самих людей есть предубеждение против свинины. Европейцы в Туркестане тоже мало едят мяса и притом никогда в свежем виде, а всегда копченое: в виде ветчины и колбасы.
При большом предпочтении киргизов к мясу бросается в глаза, что дичь они почти не употребляют или едят только в исключительных случаях, потому что хотя они и занимаются охотой, но делают это только ради шкуры или для истребления вредных животных. Рыба тоже не играет никакой роли в их меню, только самые бедные жители на побережье озер и рек спасаются в крайнем случае рыбой. Мясо киргизы не жарят, а всегда варят 12. В качестве топлива они используют преимущественно верблюжий и коровий навоз (кизяк), поскольку дрова можно найти в степи лишь в редких случаях. Из-за того, что верблюжья колючка, составляющая основное питание верблюдов, содержит очень много древесных волокон, верблюжий навоз является довольно хорошим топливом. Коровий навоз, который также прилежно собирают, перемешивают с уличной пылью в твердую массу и тщательно формуют в круглые тонкие лепешки, которые прилепляют для сушки к наружным стенкам юрт.
Хотя запах этого топлива оставляет желать лучшего, но все же не так страшен, как можно было думать. Во время моих путешествий я сто раз был в ситуации, когда должен был готовить свою скромную еду, часто состоящую лишь из риса и воды, только над огнем кизяка.
Киргизам не чуждо консервирование мяса. Они либо сушат его на воздухе, либо коптят, вешая отдельные куски мяса на потолочные палки своих юрт над очагом, находящимся в середине юрты.
Основное питание киргиз-кайсаков — молоко, причем молоко всех их домашних животных: коров, овец, коз, лошадей, ослов и верблюдов. Лучшим является молоко лошади, из которого киргизы готовят свой кумыс, который играет ту же роль, что пиво у баварцев. Кумыс готовят на основе брожения кобыльего молока в сосудах из овечьей шкуры, которые часто взбалтывают. Этот более или менее кислый напиток имеет некоторые качества, схожие с баварским пивом. Он также сильно пенится, и, если его хранить несколько дней в закрытом сосуде, взрывается как бутылка самого лучшего шампанского. После потребления большого количества кумыса, особенно на голодный желудок, веки набухают, становится тяжело и клонит ко сну. От кумыса не опьянеешь — некоторые это даже [211] утверждают, но мой опыт убеждает в обратном. Кумыс способствует в большей степени, чем баварское пиво, выделению желчи и образованию жира, и он успешно используется русским населением Туркестана для лечения туберкулеза и малокровия. И я обязан кумысу жизнью и здоровьем, он меня спас, когда в 1881 году из-за туберкулеза и кровопотери я стоял на краю гибели, помог мне вновь встать на ноги, так что с тех пор мне завидуют из-за моего крепкого здоровья те, кому меньше повезло. Неприятное у кумыса то, что он имеет своеобразный запах и вкус, и если его пьют не от жажды, то некоторым он может не понравиться. С кумысом так же, как и с баварским пивом: его лишь тогда можно полностью оценить, если к нему привыкаешь с юных лет. Качество кумыса зависит, в основном, от корма, который имеется в распоряжении лошадей. Он значительно лучше у горных киргизов, а весной — чем во все времена года.
Кумыс, очевидно, является древним национальным напитком тюркских народов. Уже грек Земарх, которого в 568 году нашей эры император Юстин послал к хану тюрков Дизабулу в Центральную Азию, рассказывает в своих отчетах о путешествии, что на торжестве в его честь подавали большое количество варварского напитка, приготовленного не из винограда, называемого «космосом». О том же самом упоминает Приск во дворе гуннского короля Аттилы — о «камосе». Кроме кумыса, у киргизов также распространено молоко, разбавленное водой: коровье, козье, верблюжье и овечье, которое в жаркие летние дни является приятным жаждоутоляющим напитком, оно называется айран.
Чай также более используется имущими киргиз-кайсаками, но мало и в манере, совершенно отличающейся от европейской. Чай, как правило, кирпичный чай, который, если его ни с чем не смешивать, дает только сомнительное удовольствие, т. к. он готовится из отходов чайных стеблей, которые смешивают с бычьей кровью и придают им форму кирпича, киргизы варят в котле вместе с молоком, мукой, солью и бараньим жиром и потом пьют его так, как он есть, вместе с чайными листьями.
Алкоголь киргизам также не чужд. Они варят из проса или из кумыса крепкий алкогольный напиток, называемый бузой, который из-за дешевизны и свойства быстро и сильно вызывать опьянение, невзирая на его отвратительный вкус и запах, пользуется милостью также у русских солдат и казаков. Однажды в одном саду рядом с Ташкентской обсерваторией один предприимчивый киргиз открыл состоящий только из одной юрты кабак для питья бузы, который пользовался таким [212] оживленным спросом, что я, возвращаясь вечерами домой верхом, должен был всегда соблюдать большую осторожность, чтобы не раздавить того или иного из русских казаков или солдат, дюжинами лежащих всюду здесь на улицах в наилучшем согласии с сартами и киргизами. Русский майор (бывший шеф лейб-гвардии генерала-губернатора), который сам был большим почитателем бузы, сообщил мне, что основное преимущество этого напитка в том, что за ничтожную плату в 40 пфеннигов можно дважды напиться бузой до бессознательного состояния, потому что бузы за 40 пфеннигов совершенно достаточно, чтобы уложить под стол самого крепкого любителя выпить. На следующий день потом достаточно одного стакана воды, чтобы во второй раз, на сей раз совершенно бесплатно, испытать удовольствие опьянения. Поскольку у русских не сам акт питья, как таковой, а только следующее за ним приятное состояние опьянения, своего рода нирвана, рассматривается как удовольствие, то преимущества бузы очевидны, т. к. она приводит к желаемому состоянию быстро, дешево и основательно.
Буза готовится киргизами совершенно примитивным способом. Они используют в качестве дистиллирующего аппарата два обычных чугунных котла, каждый из которых накрывается крышкой из только что ободранной шкуры. Оба котла, один из которых должен служить ретортой — другой в качестве выходного сосуда, соединены друг с другом трубкой, просунутой между крышками. После того, как в один котел заливаются предназначенные для дистилляции замоченные вишни или кумыс, и все швы смазываются глиной, под этим котлом разводят огонь, над которым поднимающиеся пары переходят по трубе во второй пустой котел и здесь сгущаются в мутную и огненную алкогольную жидкость.
Переработка молока в масло у киргиз-кайсаков в целом не принята, но они знакомы с основами изготовления сыра: они готовят из кислого коровьего или овечьего молока разновидность творожного сыра, называемого «курт». Зимой киргизы измельчают этот сыр, смешивают его с водой и потом используют этот напиток вместо излюбленного айрана, который зимой не из чего делать, потому что скот из-за скудного корма не дает молока. Этот вид сыра был под тем же названием известен уже монголам Чингис-хана, как засвидетельствовано Рубруквисом. Другой вид сыра, называемый киримчик, изготавливается из кислого овечьего молока.
Продукты питания из растительного мира играют у киргизов лишь второстепенную роль. Хлеба у них нет, но он считается лакомой едой, если им удается достать его у русских или [213] оседлого населения Туркестана. Размол зерна в муку киргиз-кайсакам также чужд, и они получают муку, особенно пшеничную, в незначительном количестве от населения, занимающегося хлебопашеством. Мука у киргизов применяется, кроме изготовления выше упомянутого чайного супа, еще также для выпекания своеобразных пирожков, называемых баурсаками, которые жарятся на бараньем жиру и очень вкусные — они похожи на распространенные у нижнебаварских крестьян «Grisein» (грисельн). Кроме того, киргизы используют муку для приготовления своего «баламута», напитка, который они заказывают для дороги, для этого они жарят муку на жиру и разводят водой. Чаще всего у киргиз-кайсаков употребляют пшено 13, из которого на молоке или воде варят суп или кашу, но также, особенно зимой, оно поджаривается или же съедается в совершенно сыром виде. Несколько горстей сырого или поджаренного пшена зачастую составляют единственную дорожную еду киргиза, находящегося в пути. Менее употребимые виды зерновых — пшеница, рожь и ячмень — используются киргиз-кайсаками таким же способом, как пшено. Употребление в пищу овощей киргизам совершенно незнакомо.
Непостоянная, полностью зависящая от климатических и погодных условий жизнь, возвращающееся каждый год время голода зимой и изобилия летом закалили киргиз-кайсака таким образом, что он, в случае необходимости, может выдерживать без особых жалоб целые дни без воды и недели без всякой еды. Но если ему потом после горного воздуха предоставляется возможность насытить свой аппетит, то он в состоянии за один раз поглотить баснословное количество мяса. Левшин рассказывает, что однажды в его присутствии киргиз в один присест съел шестимесячного барашка и потом изъявил сразу же готовность скушать еще одного.
Следующий случай, произошедший зимой 1880-1881 гг., характеризует лучше всего это свойство киргиз-кайсаков. Один киргиз был послан в качестве курьера со служебной депешей из Коканда в Верное. Посреди гор он попал в сильную снежную бурю, длившуюся несколько дней, во время которой его лошадь убежала. Поскольку киргизы, как наездники от рождения, являются плохими пешеходами, в этом глубоком снегу и для хорошего пешехода было бы трудно продвигаться, то киргизу ничего другого не оставалось, как остаться лежать дальше в снегу. Так он лежал без всякого питания 42 дня и за это время съел, чтобы ослабить неприятное чувство голода, почти всю свою одежду вплоть до шубы и хотел бы, как он рассказывал позже, съесть доверенный ему служебный пакет, на который у [214] него был почти непреодолимый аппетит, если бы не побоялся ответственности. Лишь через шесть недель нашли его погребенным в снегу джигиты, посланные на его поиски, и доставили его в близлежащий аул. Здесь он сразу же таким образом накинулся на еду, что уже через два дня умер от инфекции.
ОДЕЖДА КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Киргиз-кайсаки выделяются в общем большой простотой во внешности и следят в своей одежде больше за полезностью и целесообразностью, чем за красотой и элегантностью. У них нет моды — ту же одежду, которую носили орды Чингис-хана и, наверное, гунны Аттилы, киргизы носят еще и сегодня. Еще проще, чем мужчины, одеваются у киргиз-кайсаков женщины. Если киргизская женщина уже от природы не наделена чрезмерным очарованием, то и ее костюм немало способствует увеличению ее внешней непривлекательности. Если бы даже Венеру одеть в киргизскую одежду, то она неминуемо потеряла бы все свои прелести.
Больше всего способствует уродованию киргизских женщин их головной убор. Замужние женщины обвязывают голову, шею и плечи белым хлопчатобумажным платком огромных размеров так, что вся верхняя часть тела образует одну бесформенную массу, из которой выглядывает только лицо, от шеи же не остается и следа. Свои волосы, которые они, как правило, заплетают в две косы, замужние киргизские женщины никогда более не показывают. Лицо киргизки не закрывают вуалью ни дома, ни во время кочевья, не заботясь о предписаниях корана. При их образе жизни и ввиду того, что у киргизов все виды работ возложены на плечи женщин, это впрочем было бы и неосуществимо. С особой опасностью для глаз постороннего отсутствие вуали не связано, поскольку уже весь костюм киргизской женщины, не говоря уж о ее мало привлекательном грубом загорелом лице, совершенно достаточен, чтобы она казалась как можно более некрасивой. Костюм состоит из очень широких наверху, сужающихся к низу и достающих до щиколоток штанов из грубой хлопчатобумажной ткани в голубую и черную полоску, и из широкой рубашки из той же ткани, достающей немного ниже колен, надеваемой поверх штанов и завязываемой на шее шнуром. У рубашки впереди глубокий вырез, через который видна голая грудь, обычно эта рубашка держится на бедрах с помощью завязанного хлопчатобумажного платка или простой веревки. Штаны не имеют разреза, а закрыты, как [215] наши плавательные короткие штаны, со всех сторон и завязываются вокруг бедер с помощью вдернутого шнура. Киргизы не знают пуговиц, зажимов или пряжек. Зимой и во время работы киргизские женщины не носят лишнюю одежду, как не носят обычно и обувь. Но зимой, а также во время перекочевки они носят еще, помимо того, в зависимости от холода, один или несколько предметов верхней одежды, похожих на пижамы мужчин, и такие же длинные и неуклюжие верховые сапоги, надетые поверх штанов.
Одежда у бедных и богатых киргизских женщин почти одинакова; единственная разница в том, что у самых богатых верхняя одежда, а порой и штаны, и рубашки изготовлены из шелка, заимствованная у сартов и таджиков роскошь, в то время как обычные киргизки довольствуются хлопчатобумажной и самотканой шерстяной материей. Большая или меньшая роскошь в одежде зависит у киргизских женщин не так, как у нас, от положения или богатства мужа, а от большей или меньшей степени его любви. Часто видишь любимую жену богатого киргиза, одетую в шелк и бархат, гарцующую на прекрасном коне, в то время как другие жены бредут перед верблюдами в лохмотьях и пешком. Что бы сказали наши дамы в этих случаях?
Одежда девушек выгодно отличается от одежды замужних женщин. Их верхняя и нижняя одежда из пестрых, обычно красных тканей, а на голове они носят шелковую или меховую шапку, украшенную цветами, пестрыми перьями, монетами, серебряными пластинками и бусами. Волосы у них открыты и заплетены в бесчисленное множество ниспадающих косичек. Так как и у киргизской девушки длинная коса считается атрибутом красоты, то они для удлинения косы ловко вплетают конский волос и на конце закрепляют его разноцветными лентами и монетами, цветными камешками и др. Вместо тяжелых и бесформенных сапог замужних женщин они носят симпатичные сапожки из цветной кожи.
Помимо всего киргизские девушки украшают себя, насколько это позволяют им их условия, серебряными браслетами, кольцами, серьгами, клипсами, колье из кораллов, бус, янтаря и др., а на грудь вешают серебряные пластинки различной формы, украшенные искусственными или настоящими каменьями, от которых должны отказаться замужние женщины, даже богатейшие жены султанов.
Больше внимания на свою внешность у киргиз-кайсаков обращают мужчины. На гладко выбритой голове они обычно, особенно дома, носят маленькую круглую шапочку из хлопчатобумажной ткани либо также из вышитого шелка или [216] бархата, расшитого золотом. На выезде они надевают поверх этой шапочки или без нее еще и меховую шапку; имеется два вида этих шапок.
Первая шапка, называется калпак, очень похожа на те, что раньше носили русские помещики в знак своего величия. Эти шапки внутри подбиваются овечьей шкуркой, волосы которой направлены внутрь. Обычно шапки с загнутыми кверху полями, которые можно опустить в сильный мороз или в плохую погоду, шьются из лисьей шкуры, а у более знатных — из выдры, бобра и соболя. Сверху эти шапки покрываются черным, голубым, зеленым или красным сукном, или материей из бархата, шелка и хлопчатобумажной ткани. Богатые султаны украшают эти шапки, как это делали и русские помещики, жемчугом, а также драгоценными или полудрагоценными каменьями. Эти шапки носят зимой и летом не только мужчины, но и дети и взрослые девушки. Второй вид меховых шапок — башлык, который носят только зимой, — чрезвычайно практичная одежда. Голова, шея и уши герметически закрыты так, что не страшны ни самая злая пурга, ни жестокий мороз. Эта шапка сшита из бараньей шкуры, мех которой направлен внутрь. Снаружи обшита шапка обычно сукном или хлопчатобумажной тканью, а у более богатых поля оторочены лисьим мехом. Летом, как правило, киргизы носят вместо меховых шапок также белые войлочные шляпы, которые очень похожи по форме на «генеральские папахи», которые у нас делают дети из газетной бумаги и которые также можно сложить, как и бумажные. Края этих шляп загнуты, и, чтобы облегчить загиб шляп, их разрезают в двух противоположных местах. Загнутые поля, которые служат для защиты от ярких солнечных лучей и дождя, можно опустить, они обшиваются обычно широким синим или черным кантом. Знатные киргизы носят в торжественных случаях к тому же и своего рода высокие цилиндрические шляпы из темно-красного, вышитого золотом бархата, поля которых загнуты и украшены с двух или четырех противоположных сторон на их сгибе рогами, направленными вперед; они обычно обшиваются по краям широкой голубой или черной каймой. Знатные киргизы в торжественных случаях носят также и разновидность высоких шляп, стороны которых вытянуты и направлены рогами вперед.
Рубашки и брюки, какие считаются у бедных киргизов предметом роскоши, у мужчин примерно те же, что и у женщин. На них они надевают короткие, но необъятно [217] широкие штаны для верховой езды, которые называются чембары, из грубой шерстяной ткани, желтой овечьей шкуры или также из сырой коровьей или лошадиной шкуры, и волосы которой направлены наружу. Как у женщин, так и у мужчин, штаны и брюки для верховой езды защиты со всех сторон и завязываются на бедрах с помощью вдернутого шнура. Свои бесформенные и тяжелые сапоги для верховой езды киргизы носят почти постоянно. Они ничего не знают о чулках и носках. В качестве верхней одежды киргиз-кайсаки носят либо бешметы, как татары, достающие до колен, прилегающие в талии, с узкими и длинными рукавами, а зимой подбитый мехом пиджак из шерсти или хлопка, либо широкие похожие на халаты чапаны сартов и таджиков, которые русские называют халатами. Эти последние изготавливаются из хлопчатобумажной и самодельной шерстяной ткани, а у более богатых — из сукна, бархата или бухарского шелка. Они поддерживаются на поясе ремнем или поясом из хлопчатобумажной ткани. На эти пояса вешают ножи и различные маленькие кожаные мешочки, так как карманами киргизы не пользуются, как и вообще никто в Центральной Азии. Зимой носят поверх халатов и бешметов еще один широкий доходящий до земли — шубу, также похожую на ночной халат, который у бедных шьется из дубленой ими самими или совсем недубленой овечьей шкуры, а у богатых — из лисьего или другого ценного меха. Мех всегда направлен внутрь. Овечья шуба не покрывается; более ценные шубы, напротив, снаружи обшиваются сукном, шелком или хлопчатобумажной тканью. Рукава шуб значительно длиннее, чем руки, так что в них можно спрятать руки и отказаться от рукавиц, о существовании которых киргизы не знают. Тех из киргиз-кайсаков, которые или мало общаются, или вообще не общаются с оседлым населением, можно увидеть зимой одетыми с ног до головы в недубленую коровью или лошадиную шкуру, волосы которой направлены наружу.
Богатые и знатные киргизы предпочитают носить в качестве праздничной одежды вышитые шелком, серебром и золотом или хотя бы окантованные золотом пиджаки из темнокрасного, синего, а также зеленого бархата. Такие бархатные халаты преподносятся русским правительством заслуженным знатным киргизам в знак отличия. Что касается одежды детей, то они обычно ходят дома у киргиз-кайсаков до 12 лет летом и зимой совершенно голые, причем не только дети бедных, но большей частью и богатых.
Когда я однажды был в Западной Джунгарии в гостях у [218] одного богатого волостного старшины, у которого было шесть жен, я застал всех его детей, как девочек, так и мальчиков, в костюме Адама, хотя мой визит и ожидался. Хождение голыми детей у киргизов, очевидно, имеет не экономическую, а педагогическую причину Часто я видел киргизских детей, как они возятся и валяются в свежевыпавшем снегу в то время как их отцы до самых ушей были закутаны в меха. Хотя эта методика чрезвычайно способствует физической закалке детей, но в моральном смысле, пожалуй, не лишена риска. Во время кочевания старшие дети одеты подобно взрослым; дети поменьше носят обычно длинную широкую хлопчатобумажную рубашку синего цвета, а в холодное время года сверху еще надевают теплую накидку наподобие халата или бешмет и меховую шапку
ЖИЛИЩЕ КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Исключительным жилищем киргиз-кайсаков и зимой, и летом является юрта, одно из самых практичных изобретений, которое когда-либо сделал человек. Юрты такие просторные, что без труда могут вместить семью из 10-15 человек вместе со всей домашней обстановкой. В них зимой тепло, а летом прохладно. Установка и разборка юрты требует только 15-20 минут времени, и они такие легкие, что юрту со всеми принадлежностями можно погрузить на одного единственного верблюда. Юрты при этом чрезвычайно прочные и благодаря своей своеобразной конструкции и полукруглой форме противостоят сильнейшим бурям. Они состоят из легкого, гибкого, покрашенного в светло-красный цвет остова из вербы, который покрывается изготовленным специально для этой цели и подобранным по размеру войлоком. Боковые стены юрт составляются из четырех и более испанских стенок, которые состоят из тонких слегка согнутых и связанных друг с другом в виде решеток деревянных палок. На точках перекрещивания эти палки просверлены и связаны здесь между собой тонкими кожаными ремешками, которые проходят через обе палки и имеют с обеих сторон узелки. Поэтому эти испанские стенки могут складываться в виде шарниров для транспортировки, как решетки, которые у нас приделываются к окнам как ширмы перед комнатными растениями. Упомянутые деревянные решетки ставятся таким образом, что они образуют почти замкнутый круг, после чего с помощью продетой веревки их крепко связывают друг с другом и с четырехугольной деревянной рамкой, которая является входной дверью. Эта веревка, [219] которая, охватывает всю юрту, имеет функцию препятствовать захлопыванию решеток, образующих боковые стены — под гнетом крыши и тяжелых войлочных покрытий. На это решетчатое круглое основание ставится несколько дугообразных тонких деревянных палок, которые предназначены для образования крыши юрты. У них на концах есть петли из тонких кожаных ремешков, с помощью которых они крепятся к решеткам. Их верхние заостренные концы вставляются в массивный деревянный круг диаметром немного больше метра, который натянут шестью крестообразно поставленными друг к другу диагональными слегка согнутыми деревянными палками и образует верхушку купола. Высота и диаметр юрты могут подвергаться модификации в пределах определенных границ, сужая или расширяя переставляемые решетки, образующие боковые стены. Широкая и низкая установка юрты всегда применяется в тех случаях, когда ожидаются сильные бури. Диаметр обычной юрты составляет 6-8 м, высота — 3-4 м. Деревянные палки, из которых составлен остов юрты, вырезаются из молодых побегов ивы, потому что они должны быть одновременно крепкими и гибкими; для средней юрты их требуется 300-400 штук.
Над только что описанным деревянным остовом, который обычно безо всякого крепления ставится на землю, расстилаются несколько подобранных по размеру мягких войлочных покрытий в палец толщиной и закрепляются посредством специально изготовленных для этого лент и шнуров. Эти войлочные покрытия скроены так, что они плотно закрывают юрту со всех сторон и оставляют только отверстие для входа. Последнее закрывается специальным четырехугольным войлочным покрытием или тяжелым ковром, который, по желанию, либо сворачивается над дверью, либо опускается в виде шторы. Та часть войлочного покрытия, которая должна лежать в центре купола крыши, также может удобно откидываться, чтобы создавать отверстие для дыма и проветривания. При сильном холоде, если позволяют средства, накладывают еще второй слой войлока и вокруг подгребают к наружным стенам снег или землю, чтобы не проходил холодный воздух. Юрта тогда так хорошо держит тепло, что можно ее обогреть даже спиртовкой, как это порой практиковали русские офицеры во время зимних походов. Летом приподнимают войлок вокруг почти на фут от земли и одновременно открывают крышу юрты, так возникает приятный сквозняк, который делает пребывание в юрте сносным под палящим солнцем даже в самую сильную жару, т. к. войлок мало нагревается на солнце и не излучает тепла. Порой летом войлочные покрытия совсем убирают с боковых стен [220] юрты и вместо них ставят легкие камышовые циновки, которые позволяют свободно проходить воздуху, препятствуя при этом проникновению змей и других вредителей.
Юрта зимой и летом одинаково практична и намного превосходит по комфорту и целесообразности примитивное жилище оседлого населения Туркестана, которое зимой отдано на произвол холоду, а летом — всевозможным вредителям в глиняных хижинах без дверей и окон. Я поэтому могу абсолютно понять отвращение киргизов к жизни в каменных и глиняных домах. Раньше русское правительство руководствуясь общераспространенным, но ошибочным мнением, что кочевой образ жизни является только вредной привычкой, прилагало усилия, чтобы приучить киргиз-кайсаков к оседлой жизни, и для достижения этой цели даже согласилось на то, чтобы построить жилые дома для киргизских ханов и султанов за собственный счет. Но те устанавливали по старой традиции во дворах построенных дворцов свои юрты и использовали элегантные помещения для жилья в качестве кладовых для запасов или коровников для жеребят, верблюжат, ягнят и телят в холодное время года. Кочевой образ жизни киргизов основывается, как я уже подчеркивал раньше, не на их якобы врожденной любви к передвижению, а на том, что вся их жизнь зависит от их стад. Стоит им только дать достаточное количество пашен и наставников, которые научат их земледелию, как быстро будет покончено с кочеванием, как у узбеков и европейских тюрков.
Юрты изготавливают различной величины, смотря по имущественному положению владельца. Маленькая юрта стоит на базаре от 60 до 80, средняя — 100-150 марок. Богатые и знатные киргизы порой владеют юртами, цена которых из-за их размеров и дороговизны использованных на них материалов составляет 1 000 марок и выше. Более простые юрты покрываются черным, юрты получше — серым, а самые лучшие — белым войлоком.
Пол внутри юрты также застилается войлоком, причем остается открытой только середина, где стоит котел на железной треноге или на трех камнях. Поверх войлока, в зависимости от возможностей, стелют еще более красивые или грубые ковры, а на них — стеганые хлопчатобумажные одеяла, на которых днем сидят, а ночью спят. В качестве подушек бедные используют одежду, скатанный кусок войлока, седло и т. п., у более богатых увидишь персидские подушки, состоящие из обтянутых шелком или хлопчатобумажной тканью хлопковых цилиндров, широко используемые оседлым населением [221] Туркестана. У обычных киргизов внутри юрты нет никаких украшений, у богатых же, напротив, юрты внутри порой обвешивают коврами или обивают шелком. В долине Или я жил однажды у волостного старосты, который уступил мне юрту своей любимой жены; эта юрта была обита внутри той же золотой парчой, из которой у католиков и православных делают церковные одеяния.
Предметы обстановки киргизской юрты крайне просты и немногочисленны. Это можно легко понять. Поскольку киргиз во время своих далеких кочевок возит с собой все свое добро и должен нагружать и разгружать его почти каждый день, то любой лишний предмет будет для него самого и его вьючного животного только совершенно ненужным балластом. Поэтому о столах, стульях и кроватях и т. п. у киргиз-кайсаков не может быть и речи. Важный предмет киргизского быта, будь владелец беден или богат, — это большой чугунный котел, наподобие тех, которые у нас используются в больших прачечных, в котором по очереди варится все, что относится к меню киргиза: верблюжье мясо, баранина, конина, пшено, чай, молоко и т. д. Сюда же еще относятся и латунные или медные чайники, называемые кумганами, для мытья рук до и после еды и для кипячения чая, в том случае, когда он в виде исключения пьется принятым у нас способом. Для доставки и хранения жидкостей, а также молока служат изготовленные из прочной твердой кожи и снабженные трубками для слива ведра или же сосуды, выдолбленные из стволов деревьев, или тыквы. Приборов, за исключением ножей, киргиз не знает. Все, что нельзя просто донести руками до рта, пьют из более крупных или малых деревянных чаш. Киргизы обычно используют те же красные лакированные деревянные чаши, украшенные золотыми и серебряными красками, которые можно увидеть в Мюнхене на витринах всех магазинов с колониальными товарами. Стеклянная, фарфоровая или керамическая посуда, конечно, не представляет ценности для киргизов, т. к. они были бы подвержены слишком большому риску во время кочевок и при бесконечном укладывании и распаковке. Все свои ценности, такие, как деньги, украшения, праздничную одежду, металлическую посуду и т. п., киргиз хранит в большом деревянном сундуке, который, будучи раскрашенным красной и зеленой краской и обитый позолоченными жестяными пластинками, всегда был главным украшением юрты. Вдоль стен юрты сложены предназначенные семье для ночного сна одеяла из войлока и хлопка, а также подушки, кроме того, мешки, седла и т. п., а на решетках стен [222] висит одежда, шубы, ружья, сабли, посуда для лошадей, сосуды для кумыса и воды, кожаные бутыли и т. д.
Целесообразность убранства юрты и простота ведения домашнего хозяйства в соединении с обретенными их женами на протяжении многих лет навыками делает для киргизов возможным установить и снова разобрать свой лагерь за невероятно короткий срок. Через полчаса после достижения киргизским аулом места своей стоянки юрты уже установлены и полностью обставлены, котел стоит на огне, а скот пасется на пастбише, будто аул уже неделю стоит здесь. Также быстро идет дело с укладыванием. Во время моего путешествия в 1878 г. на кашгарско-китайскую границу, когда мы с китайцами и китайскими кара-киргизами время от времени находились на тропе войны, я не раз в долине видел киргизский аул с перевала в долине, который вместе со своими стадами бесследно исчезал, пока я добирался туда в течение часа. Еще тлеющие угли у только что покинутых очагов доказывали, что уход киргизов не был подготовленным, но их отогнал страх при виде моих немногочисленных заметных издалека белых кителей и шапок казаков. Эта подвижность киргизов тогда чуть не стала для меня роковой потому что они лишали меня возможности выторговать у них необходимых для нашего питания овец, так что однажды больше недели я был с моими людьми безо всяких продуктов питания. Только благодаря военной хитрости мне, наконец, удалось, неожиданно нагрянуть в аул, прежде чем он успел уйти, и купить у них несколько овец.
ТРАДИЦИИ И ОБЫЧАИ КИРГИЗ-КАЙСАКОВ
Что бросается в глаза иностранцу в киргиз-кайсаках — это то, что они совершенно не обращают внимания на внешность. Их уход за своим телом, кажется, ограничивается лишь бритьем головы и тела, и, причем, в связи с обрезанием; на этом зиждится их приверженность к мусульманству. Свою в большинстве случаев редкую бороду они никогда не бреют и не подравнивают, и никогда не ухаживают за ней. Женщины бреют также волосы на теле, но волосы на голове не трогают. Чтобы киргиз мылся, то я не имел возможности это видеть. Он предоставляет это дождю или снегу, которые время от времени моют их руки и лицо, а иногда купаются не по своей воле во время своих кочевий в реках без мостов. Лишь более цивилизованные среди киргизов иногда делают исключение, когда они перед едой и после еды моют кончики пальцев, так как они пользуются [223] пальцами вместо прибора. Иногда киргизы очищают свои руки после еды таким образом: они смазывают жиром, приставшим к их пальцам, сапоги, чтоб убить одним ударом сразу двух мух. Это своеобразие киргизов является, очевидно, следствием их кочевого образа жизни, потому что во время длительных перемещений по нецивилизованным местностям, в конце концов, и самый образованный европеец, если он изо дня в день при любой погоде вынужден ночевать под открытым небом или в юртах киргизов, в большей или меньшей степени одичает, постепенно и незаметно приближаясь сам к привычкам киргизов. Я сам однажды во время зимнего путешествия по Памиру был в положении, когда из-за холода и нехватки воды надо было отказываться почти шесть недель от роскоши мытья, и при этом чувствовал себя прекрасно. Я убеждаюсь, что при этих обстоятельствах отказ от ежедневного умывания — лучшее средство против холода и простуды, и я приписываю в большей степени как раз этой причине то, что киргизы, эскимосы, якуты и др. намного легче переносят холод, чем другие люди.
При воспитании детей киргизы обращают больше внимания на закаливание. Новорожденных детей первые шесть недель купают на улице, невзирая на время года. Но с этого времени они на всю жизнь освобождаются от необходимости употреблять воду для наружных нужд. Простое успокоительное средство для грудных детей, которые не хотят лежать спокойно, состоит у киргизов в том, что они поднимают голого крикуна, как он есть, за одну ногу и выливают на него чашку холодной, как лед, воды, даже зимой. Это средство, укрепляющее нервы, обычно достигает своей цели, и поэтому его можно наилучшим образом рекомендовать всем матерям. Для дальнейшего закаливания служит то, что дети обоего пола ходят голыми почти до наступления половой зрелости. Даже в тех случаях, когда дети носят одежду, она совсем легкая и состоит из хлопчатобумажной рубашки и меховой шапки. Мальчикам уже с раннего детства бреют голову. Киргизская женщина кормит детей грудью очень долго, обычно до пяти лет.
Поскольку детей киргизов уже в самом нежном возрасте почти ежедневно возят на лошадях и верблюдах, а в 3-4 года они уже свободно сидят с матерью на лошади, то, как мальчики, так и девочки, очень рано обучаются верховой езде, и шестилетняя киргизская девочка могла бы соревноваться с любым европейским спортсменом. Русский казачий офицер, выросший в Киргизской степи, во время своего пребывания в Академии Генерального штаба в Петербурге на уроке верховой езды, в котором он тоже должен был принимать участие, [224] поразил своих товарищей невероятными трюками. При расспросах о том, как он научился так хорошо ездить верхом, он ответил, что маленьким мальчиком часто прятался для развлечения на каком-нибудь отдельно растущем дереве и ждал пока под ним пробежит табун лошадей, и прыгал тогда всякий раз на одну из лошадей и скакал на ней дальше; таким способом он научился верховой езде.
У киргизов все воспитание мальчиков ограничивается собственно только обучением верховой езде, и, пожалуй, еще охоте с соколом. Девочки же, напротив, должны научиться прясть, ткать, вышивать, шить одежду, изготовлять войлок и всем самым разнообразным домашним делам, так что они уже с малых лет становятся измученными существами. Потому, что уже со времен Гомера ценность невесты у киргизов также определялась в зависимости от ее сноровки в женском рукоделье и ее пригодности в хозяйстве, как хорошо воспел это древний поэт:
«....цветущая женщина была
призом за победу в бою
— умна в любом искусстве.
Оцененная в стоимость четырех коров.»
Благодаря ранней и постоянной тренировке в верховой езде киргиз-кайсаки относятся к самым ловким и выносливым ездокам в мире 14.
Особенно знамениты своей неслыханной удалью барымтачи, или профессиональные конокрады. Русский офицер, который однажды имел поручение поймать вместе с подразделением туркестанских казаков, которые сами тоже являются неплохими ездоками, пресловутого конокрада, рассказывал мне о результате своей охоты следующее: «После многодневной охоты и множества военных хитростей казакам, наконец, удалось приблизиться на несколько сотен шагов к барымтачу, который скакал на обычной киргизской лошади, а вторую лошадь вел за узду. Его лошадь явно была совершенно измучена, и казаки уже издали крик победы, потому что были уверены, что на сей раз вор от них не уйдет. Но как только они попытались его поймать, он молниеносно вскочил с усталой лошади на резервную, и, прежде чем казаки поняли, что произошло, исчез навсегда из их поля зрения». Лошадь, на которой удалось однажды настичь барымтача, пользуется у киргизов таким же уважением, как в Европе победитель скачек дерби.
Киргизы сидят на лошади с короткими стременами, как вообще все азиаты, и причем не так крепко, а при первом случае падают с коня, но они это делают с такой ловкостью, что [225] при кажущемся опасном падении, от которого европейский спортсмен бы разбился, не получают даже малейшей раны и вмиг оказываются опять на коне. Русский капитан-лейтенант фон Левенхаген, командовавший ранее на правительственном пароходе, курсировавшем по Сырдарье между Перовском и Чинашем, рассказывал мне, что он часто позволял себе с киргизами следующую шутку, когда собирались на берегу сотни любопытных киргизов, приходивших всегда толпами, чтобы посмотреть феноменальное явление парохода, то он внезапно давал свисток, и этот неожиданный сигнал укладывал по меньшей мере три четверти всех всадников на землю. Киргизское искусство верховой езды имеет перед европейским то преимущество, что на необученной и даже дикой лошади можно скакать с той же уверенностью, как и на обученной, и что несчастные случаи, как это часто бывает у европейских спортсменов, почти никогда не происходят. Мне, по крайней мере, за пятнадцать лет не известен ни один случай, чтобы с киргизом при верховой езде случилось несчастье, в то время как у обученных русских офицеров-кавалеристов в Туркестане подобные несчастья не были редкостью. Преимущество киргизского способа верховой езды я испробовал на себе. Я сотни раз падал вместе с лошадью, причем иногда при очень опасных обстоятельствах: дважды сорвался со скалы вместе с лошадью в пропасть (первый раз в Алайских горах, а во второй — в Бадахшане), но не получил никакого вреда, кроме разбитого седла. Киргизский способ верховой езды имеет также то большое преимущество, что при скачках на большие дистанции лошадей щадят намного больше, чем по европейской методике. Под киргизом лошадь проходит без устали расстояние вдвое большее, чем под европейским всадником, и я часто видел, как лошади русских всадников, которых от усталости абсолютно нельзя было заставить идти дальше, тотчас приходили в себя, как только на них садился киргиз. Батыр Большой Орды Тезек Нуравлиев, который однажды сопровождал высшего русского офицера с сотней киргизов, каждый из которых был снабжен двумя лошадьми, прошел за 24 часа при этих обстоятельствах по горной и каменистой местности расстояние в 300 верст, или 320 км, причем ни одна лошадь не пала и впоследствии не заболела. При этом следует отметить, что упомянутый батыр весил около трех центнеров.
Киргизы не подковывают своих лошадей, шпор они тоже не знают, вместо них они пользуются своеобразной плетью, называемой нагайкой, которую используют все народы Центральной Азии и русские казаки, которые также не носят шпор. [226] Нагайка состоит из короткой толщиной с палец деревянной рукоятки, обычно обитой серебром или медью, и короткого, также обычно толщиной в палец и такого же крепкого шнура, который, как правило, сплетен из тонких белых кожаных ремешков, но порой также и из медной проволоки. Ремешки, из которых состоит этот шнур, на нижнем конце соединены в узел, который составляет самую действенную часть нагайки. Нагайка имеет скорее форму цепа, чем обычной плети всадника. Во время езды киргизы всегда носят нагайку на правом запястье с помощью закрепленной на рукоятке петли, но при спешивании они засовывают ее за пояс. Киргиза без нагайки я также не могу себе представить, как и юмористы западноевропейских журналов не могут представить себе русского без кнута. В качестве узды киргизы используют обычную уздечку, удила которой состоят из двух половинок, соединенных сочленением. Снасть для головы, состоящая обычно из приспособлений для головы, скул, лба, подбородного ремня и повода, изготавливается из простой желтой кожи. У богатых киргизов снасть покрывается позолоченными серебряными пластинками или полудрагоценными каменьями, особенно бирюзой — обычай, перенятый от таджиков и сартов.
Киргизское седло обычно вырезается из одного единственного куска дерева. Оно так устроено, что перемычки прилегают к бокам лошади, а задняя часть его полностью открыта. Седла красят ярко-красной или зеленой эмалевой краской, а в промежутках — золотой, и по бокам инкрустируют белой костью, поэтому они очень красивы. Для менее опытного седока, чем киргиз, такой высокий изгиб седла был бы опасен, но он очень необходим киргизу для привязывания лошади. Поскольку в степи нет деревьев или других подходящих предметов, то киргизы при спешивании заставляют коней спокойно стоять, закидывая повод просто через этот высокий изгиб; таким способом голова лошади так сильно оттягивается назад, что она не в состоянии ходить и часами спокойно застывает на одном пятачке. Чтобы уберечь седло от увлажнения потом, что повлекло бы за собой порчу его, боковые перемычки снизу обклеивают березовой корой. На седле с обеих сторон приделаны железные кольца, служащие для привязывания поклажи, одеял, а также лишней одежды во время длительного пути. Подкладкой для седла, которое закрепляется с помощью единственного, перекинутого через сиденье широкого брюшного ремня, служит большее или меньшее количество тонких, мягких войлочных покрывал. Чтобы не допустить соскальзывания во время подъемов и спусков с гор киргизские седла всегда оснащают [227] грудными и хвостовыми ремнями. Стремена обычно изготавливаются из железа или меди, но также и из дерева. Деревянные стремена имеют перед металлическими то преимущество, что зимой они не охлаждаются, как последние, поэтому ноги седока не так сильно страдают от холода. Бедные киргизы пользуются вместо стремян также и простыми веревками из верблюжьей шерсти, снабженными петлями. Большое преимущество киргизского седла состоит в том, что оно очень широкое, так что даже в случае падения исключается всякая опасность того, что седок повиснет или будет протащен волоком.
Киргизы используют только что описаное седло таким, какое оно есть, т. е. без кожаного покрытия и подушки, что, впрочем, относится к киргизской закалке и тренировке. Для европейских седоков киргизское седло можно широко не рекомендовать, особенно на дальние дистанции. Я однажды проехал 500 км на киргизском седле, потому что обстоятельства, как обычно, помешали мне взять с собой мое собственное седло: это удовольствие я бы не хотел больше испытывать. Дамских седел у киргиз-кайсаков, конечно, нет, и женщины, и девушки ездят верхом на тех же седлах и сидят таким же образом на лошади, что и мужчины.
Киргиз большую часть своей жизни проводит в седле; если он не лежит без дела в своей юрте, то он непременно на коне. Похоже, киргизы не знают усталости от верховой езды. На ярмарках вся публика, как покупатели, так и продавцы, сидят на лошадях; все сделки заключаются верхом, верхом же они пьют чай и кумыс, а также проводят свои собрания. Привезенные киргизами на базар товары, такие, как войлочные покрытия, меха, ковры и т. п., даже овец, коз и телят, продавцы возят впереди, позади и под собой на лошади.
Лошадей у киргиз-кайсаков на пастбище никогда не привязывают, потому что это им помешает при поиске корма; поскольку в киргизских степях трава так скудна, то лошадь всегда должна пастись на большом расстоянии, чтобы насытиться. Если лошади находятся вместе в больших табунах, то пастухи за ними смотрят так же, как и за коровами и овцами. Если на пастбище находятся только отдельные лошади, как, например, верховые, которых обычно оставляют пастись вблизи аулов, чтобы в любое время иметь их под рукой, то им не дают убежать путем стреноживания. Стреноживание состоит в том, что обе передние ноги так связывают короткой веревкой, что лошадь не может ни ходить, ни бегать, а только передвигаться прыжками. Таким образом, лошадь могла совершенно свободно пастись и, одновременно, не могла далеко убежать. [228] Для особенно строптивых животных применяют более строгий вид пут, которыми пользуются и русские казаки. Обе передние ноги довольно подвижно спутывают на плюсне; от этой оковы проходит еще и вторая окова к одной из задних ног и охватывает нижнюю голень лошади над голеностопным суставом.
То обстоятельство, что со времени подчинения русскому господству и обусловленному этим прекращению вечной барымты, все зажиточные киргизы обычно 365 дней в году бездельничают, и что они во время пребывания в однообразной и скучной степи лишь изредка видят и слышат что-то новое и интересное, объясняет их поистине детское любопытство и их любовь ко всего рода «тамаша». На этом их любопытстве и живом интересе ко всему новому зиждится необыкновенно быстрое распространение известий в киргизских степях, которое часто поражало меня. Среди киргизов новости распространяются гораздо быстрее, чем среди русского населения Туркестана, которое имеет в распоряжении еще и почту, и телеграф. Как только в киргизский аул попадает пусть даже совсем незначительная новость, то тут же один из киргизов садится на лошадь и спешит в соседний аул, чтобы передать новость самому, поскольку уверен в гостеприимстве соседей. Там же вскоре находится новый добровольный курьер, чтобы передать новость самому дальше; так вести распространяются из одного конца степи в другой, с чьей быстротой не может сравниться ни одна из служб новостей, будь она даже очень хорошо организована.
Чтобы участвовать в «тамаше» киргиз не пожалеет сил, чтобы пройти путь в 300-400 км и более. Слово «тамаша» трудно перевести. Центральноазиатский житель понимает под этим все, что связано со скоплением, с шумом и развлечением. К «тамаше» относится свадьба, ярмарка, набеги, скачки, казнь, похороны, публичный суд, большая потасовка и т. п. Лучше всего было бы выразить значения слова «тамаша» через баварское местное слово «Хетц» («травля») или «Gaudi» («потеха»).
Странно, что киргизы не знают никаких танцев. Я и не мог бы себе представить танцующего киргиза, таковой должен бы выглядеть при своей неуклюжести, в лучшем случае, как танцующий медведь. Зато у киргизов множество песен, которые являются подходящим дополнением к их однообразной степи: крайне монотонные, меланхоличные и тихие. Свои песни, текст которых постоянно состоит из импровизаций к определенным мелодиям, певцы сопровождают, как правило, игрой на трехструнной гитаре, изготовленной из сырого легкого дерева и используемой наподобие мандолины, называемой чермек. При езде верхом через бесконечные [229] степи киргизы скрашивают время тем, что тихо напевают монотонную песню 15.
С упомянутыми чертами характера киргиз-кайсаков связано и их необыкновенное гостеприимство. Киргиз всегда угощает гостя самым лучшим, что у него есть, а при радостных или грустных событиях в семье он целыми днями угощает всех прибывших, родственников и чужих, знакомых и незнакомых и при этом, если позволяют условия, часто выставляет невероятное количество мяса.
Ни одно торжество не может обходиться без национальной игры байги, а также кок-бори, так называемого «зеленого волка». Эта чрезвычайно популярная и волнующая игра заменяет у киргизов наши лошадиные скачки, которые у них изначально, кажется, были относительно мало распространены. По крайней мере, у меня никогда не было случая посмотреть устроенные киргизами скачки. Байга, которая обычно проводится устроителем торжества, а порой организуется самими участниками без всякого повода просто для времяпровождения (у нас сказали бы: «На основе подписки»), состоит в следующем. Устроитель праздника кидает только что зарезанную овцу или козу в середину толпы участников игры, которые все сидят на конях и вооружены обязательными нагайками. Задача состоит в том, чтобы поднять овцу с земли и на полном скаку бросить к ногам устроителя. Выполнение этого в общем-то легкого задания оказывается намного труднее, чем могло показаться. Едва только один из всадников поднимет на полном скаку с земли овцу к седлу, как его тотчас окружают со всех сторон, и каждый пытается отнять у него его добычу. При этом, порой, двое примчавшихся на бешеной скорости противников так сильно тянут к себе овцу, что она разрывается на две части, и каждый со своей половиной падает с коня. В страшной толкотне то и дело кто-нибудь из всадников падает вместе с конем на землю, и весь азартный клубок проходит через них. Но, несмотря на это, я никогда не видел, чтобы во время этой игры случилось что-то серьезное, хотя я сотни раз участвовал в таких байгах, так велики мастерство и ловкость всадника и коня. Территориальных препятствий при кок-бори не бывают. Если после долгой и упорной борьбы кому-то из всадников удалось выбраться с овцой из толпы претендентов, то все сразу бросаются его преследовать. При этом мчатся на бешеном галопе через все преграды — изгороди, рвы, глубокие и бурные реки, и самые крутые склоны. В этой игре, которая большей частью длится часами, пока, наконец, одному из самых ловких и неутомимых всадников не удастся уклониться от всех преследований своих [230] противников и бросить овцу к ногам устроителя праздника, находят свое наивысшее выражение резвость и сила коня, а также ловкость и сила всадника, а лошадь, на которой владелец победил на кок-бори, также почитается у жителей Центральной Азии, и, наверняка, с большим правом, чем знаменитый скакун в Европе. Победитель в кок-бори получает предварительно определенный приз, который дается устроителем игры: денежная сумма, конь, халат и т. п. В особо торжественных случаях и, если хозяин праздника очень богатый человек или даже султан, то приз может состоять даже из невесты со всем приданым.
Самое интересное и дикое кок-бори, которое я когда-либо видел, было устроено в 1878 г. в долине Алая на высоте около 4 000 м над уровнем моря в честь генерала Абрамова. В нем участвовали около 300 кара-киргизов, называемых русскими, не без основания, «дикими горными киргизами». Дикая гонка постоянно шла по таким крутым склонам, на которые я мог взбираться только на четвереньках, и зачастую дюжина клубков всадников и коней кувырком скатывалась вниз по склону. Если борьба из-за усталости участников немного ослабевала, то время от времени подскакивал один из седобородых, потому уважаемый киргиз, в середину борющихся и старался разжечь их азарт крепкими ударами нагайки, которые он отвешивал всем, невзирая на личность, так как халатное отношение в игре в честь военного губернатора рассматривалось как неучтивость по отношению к высокому гостю. В конце концов, битва за овцу стала такой сильной, что в пылу борьбы рухнула часть нашей штаб-квартиры, в том числе и палатка самого генерала Абрамова. По окончании игры возникла большая трудность в отношении раздачи призов, потому что овца была разодрана примерно на десять частей, и каждый, кто добыл себе такой кусок, претендовал на приз. Спорный вопрос решился тем, что объявленная награда была присуждена владельцу большей части спинового хребта овцы, владельцы остальных частей овцы получили каждый по халату и маленькой денежной сумме.
Другим очень популярным среди киргизов видом спорта является охота. Охота с огнестрельным оружием у них относительно мало распространена, и они используют свои допотопные кремневые и фитильные ружья, самодельные ложа, которых зачастую состоят только из палки, прикрепленной с помощью шнура к стволу. Охотятся в основном, на тигров. Необходимо обладать существенной долей неустрашимости и презрения к смерти, чтобы с таким примитивным оружием, которое я видел у киргизских охотников на тигров, идти против столь опасного хищника. Потому что туркестанский тигр, [231] насколько я могу судить по экземплярам, которые я видел в Туркестане и европейских заповедниках, намного крупнее и сильнее, чем индийский тигр, и у него из-за более сильных холодов зимой намного более густая шерсть.
Во время моего пребывания в Перовске на Сырдарье в 1874 г. один киргиз просто топором зарубил тигра, который сожрал весь его скот и, в конце концов, еще и всю его семью. Киргиз залег в кустах рядом с ямой, в которой лежали останки его последней коровы, вооруженный одним только топором, и когда пришел тигр, чтобы насладиться остатками своего завтрака, тот прыгнул на него в яму и убил его после того, как еще произнес пространную надгробную речь, в которой упрекал его в подлостях, которые тот совершил по отношению к нему и его семье. Более осторожные из киргизских охотников при тигровой охоте берутся за дело системно. Они прячутся под деревянным остовом юрты, приближаются к убежищу тигра, неся на себе остов и спокойно стреляют в тигра из своего надежного укрытия, не подвергая себя никакой опасности.
У киргизов своеобразный способ охоты на волков. Они гоняются за волком верхом на лошади и забивают его плетьми и деревянными палками. Для поимки живых лис, которых киргизы так старательно преследуют из-за их ценного меха, пользуются специальными железными капканами.
Самая популярная у киргизов соколиная охота. Соколы, используемые для охоты на более мелкую дичь, такую, как фазаны, дикие гуси, зайцы и т. п., по оценке знатоков, чрезвычайно хорошо обучены, а соколиная охота — это единственная наука, которой занимаются киргизы. Для охоты на животных покрупнее: лис и антилоп, они используют орлов (беркутов), которых обучают тому, чтобы выклевывать глаза дичи. Для обучения они используют отрезанные головы антилоп, в глазницы которых кладут ежедневный корм для дрессируемых орлов. Охота с собаками, являющаяся любимым занятием туркменов и якобы индогерманского происхождения, у киргизов малораспространена.
Охота в Туркестане является чрезвычайно выгодным занятием, потому что страна из-за малонаселенности чрезвычайно богата разнообразной дичью. Важнейшими видами дичи в Туркестане являются: тигры, пантеры, леопарды, барсы, антилопы, лоси, олени, маралы, серны, кабаны, различные виды диких коз и горных баранов, дикие верблюды, лошади и ослы, зайцы, лисы, волки, шакалы, медведи, дикобразы, ежи, сурки, барсуки, рыси, куницы, дикие кошки, тюлени, речные выдры, [232] бобры, горностаи, ласки, хорьки и т. п.; из птиц имеются фазаны, дрофы, журавли, пеликаны, филины, ночные совы, вороны, бакланы, грачи, голуби, сизоворонки, воробьи, серые куропатки, дикие гуси, глухари, дикие утки, чирки, лебеди, вальдшнепы, перепела, фламинго, глухари, тетерки, аисты, ибисы, цапли, чибисы, чайки, коршуны, соколы, овсянки, орлы и многие другие. Для истребления тигров и волков русское правительство выделяет деньги что составляет 50 марок за тигра. Насколько богат Туркестан дичыо, можно видеть по тому, что в 1874 году на Сырдарье я купил пару фазанов за 20 пфеннигов и за черно-бурый мех лисы заплатил 1-2 марки. В Туркестане проживают оседлые русские, некоторые из которых промышляют исключительно охотой.
Большую роль у киргизов играла раньше, еще во времена их независимости, так называемая баранта (от слова «баран»). Баранта в настоящее время встречается у киргизов очень редко, потому что русская администрация обращается с ее участниками не как с героями, а как с грабителями. Суть баранты в том, что один аул или целый род предпринимает набег на соседний аул или род, чтобы отобрать хитростью или силой его скот. Оружием киргизов раньше служили, а частично и сейчас, копья, кривые сабли, топоры с длинным или в форме полумесяца резаком, деревянные дубинки с ребристыми дынеобразными медными набалдашниками, а также лук и стрелы. Обычным оружием киргизов издавна была увесистая нагайка, с помощью которой они решали между собой и все свои личные споры без лишних слов. В наше время все больше и больше встречается огнестрельное оружие, особенно двуствольные ружья с фитильными затворами крайне примитивного устройства и изготовления. К похищению людей киргизы во время своей баранты не прибегали, потому что они издавна не знали рабовладения. У них также чаще всего обходилось без кровопролития. Поводом к баранте может служить оскорбление, нанесенное члену племени со стороны чужака, воровство, совершенное кем-нибудь из соседнего аула, неотомщенное убийство, потеря собственного скота вследствие эпидемии или бескормицы и др. Отдельные лица порой предпринимают баранту на собственный риск безо всякого повода, частично для того, чтобы обогатиться, частично же, чтобы завоевать почет и славу, потому что выделяющиеся смелостью и ловкостью барантачи, как называют людей, занимающихся барантой, наделяются почетным званием батыра и почитаются в такой же мере, если не больше, как их знать. Раньше любой киргиз был готов последовать за знаменитым батыром, и тот удостаивался [233] таким образом большей власти и почета, чем даже сам хан. Если между двумя аулами или родами началась баранта, то нелегко предсказать, когда окончится вражда, потому что ограбленная сторона, в свою очередь, вынуждена из-за потери своего скота и чести предпринять новую баранту против обидчиков, и так эти взаимные разорения длятся годами и даже десятками лет. Русскими чиновниками баранты между двумя аулами улаживаются таким образом, что третейский суд взвешивает потери обеих сторон на протяжении всей вражды, и та сторона, которая больше всех украла, присуждается к соответствующему возмещению в пользу стороны, которая больше пострадала от набегов.
Почитание, которым наделяют киргизы своих султанов и батыров, распространяется также и на умерших. В то время как могилы простых киргизов состоят из обычной кучи земли без каких-либо обозначений, для султанов и батыров сооружают мавзолеи, которые обычно делаются из глины и необожженного кирпича и снаружи просто покрываются белой штукатуркой. Вид этих могил почти всегда один и тот же. Это четырехугольные строения с куполом наверху, с фасадом, покрытым керамической плиткой. Очевидно, что для этих мавзолеев образцом служил архитектурный стиль мечетей. Нередко такие могилы обносят еще и низкой обводной стеной. Рядом с памятником ставят длинный шест с белым или красным флагом, или с конским либо ячьим хвостом как знаком ранга захороненного. Кроме того, у каждого из таких памятников можно найти большее или меньшее число котлов с остатками лучших кусков мяса зарезанных и съеденных животных, и которые также служат признаком того, что здесь был захоронен большой человек, а, может быть, даже святой. Эти могилы киргизов чаще всего поодиночке лежат среди пустыни, по возможности, на возвышении, и служат своими обычно ослепляющими белыми стенами на дальних расстояниях как ориентиры для путешественников и кочевников.
Погребение, которое, как правило, проходит уже на следующий день после смерти и в котором могут принимать участие только мужчины, в то время как женщины оплакивают умершего в его юртах, не сопровождается никакими особыми церемониями; зато поминки, обычно по случаю первой годовщины, отмечаются с как можно большей торжественностью. Поминки по богатому и знатному человеку обычно длятся семь дней кряду и при этом, как упоминалось уже раньше, часто съедаются огромные количества конины и баранины. Кроме того, хозяин торжества устраивает в честь умершего [234] различные состязания, а призы, назначенные для победителей, зачастую поглощают целые состояния. Так, например, при поминках султана Субботая из Большой орды только первый приз в скачках состоял из 100 верблюдов, 100 лошадей, 100 коров, 100 овец, 100 рублей, 100 коканов, 100 локтей сукна, 100 кусков шелка и 100 кусков хлопчатобумажной ткани. К тому же устроителей таких больших поминок на протяжении нескольких поколений воспевают совершенно так же, как и во времена покойного Гомера. Вследствие их своеобразного образа жизни и спартанского воспитания, киргизы обладают среди всех народов Центральной Азии очень хорошим здоровьем, так что сложилась поговорка «Здоров как киргиз». Среди киргизов встречаются нередко старики 80, а иногда и 100 лет. О болезни сартов или ришти они ничего не знают, может, частично потому, что вообще избегают воды, а частично потому, что пьют свежую воду из родников и колодцев, а также речную воду и у них нет нужды пользоваться испорченной водой городов и сел. Заразные болезни также щадят киргизов заметным образом. Я не могу вспомнить, чтобы видел киргиза со следами оспы на лице, хотя у них, конечно, не может быть и речи о прививках. Я приписываю это постоянной смене жилища и дезинфицирующему действию дыма, под которым постоянно находятся юрты киргизов, как и все предметы обихода, а также одежда — и зимой, и летом. Только глазные болезни очень распространены среди киргизов, к чему они предрасположены, очевидно, из-за своей нечистоплотности и задымленности своих жилищ. Кроме того они часто, особенно дети, страдают от парши и других высыпаний на коже головы, что опять же можно приписать их нечистоплотности и постоянному ношению грязных меховых шапок, мех которых непосредственно касается гладко обритой головы, поскольку у шапок не бывает подкладки.
Собственно знахарства у киргиз-кайсаков нет, как нет и собственно врачей. В случае тяжелых болезней они обращаются к своим баксы, лечебные методы которых уже и раньше были предметом споров, или же к мусульманским муллам, если таковые живут в их округе. Во всех более легких случаях они прибегают к своим домашним средствам, более или менее сомнительной ценности. Поскольку эти домашние средства у разных орд и племен разные, то подробное перечисление их, конечно, невозможно, но, чтобы дать читателю приблизительное представление о медицинских средствах киргиз-кайсаков, я хочу привести несколько домашних средств, которые в свое время Левшин нашел при описании Малой орды: напиток из меда, масла и корня дикой розы — от грудной болезни; солевые [235] ванны — от чесотки различных кожных заболеваний; втирание сока из овечьего навоза или компрессы из золы овечьего навоза — от боли в костях; сборы из различных кореньев — от отеков или ран; окуривание сернистой ртутью над раскаленными углями — от болей в ногах; закутывание ног в желудок только что зарезанной овцы — при обморожениях и ранах; медные стружки и порошок определенного камня, прикладывание их к ране и для приема вовнутрь — от перелома костей; медвежья желчь вместо нашей жидкости шпанской мушки — от слабости; закутывание больного в шкуру свежезабитого животного, прием серной ртути, овечьей крови, растворенного талька и т. п. — от различных внутренних болезней; напиток из воды и порошка высушенных и растолченных ног некой птицы, называемой киргизами телегус, — от жары и укуса бешеной собаки.
Совершенно необыкновенно у киргизов развито чувство слуха и зрения, и их успехи в этом отношении мне всегда живо напоминают в этой связи американских краснокожих из романов. Они часто могли различать цвет лошадей на таком расстоянии, когда я, несмотря на свои очки, вообще едва мог разобрать, что это лошадь. На поразительной остроте зрения основывается и необыкновенная способность киргизов ориентироваться среди бесконечной пустыни, даже зимой, когда все покрыто снегом. Я никогда не мог понять как следует, как, например, киргизские почтовые работники посреди степи, где нельзя было увидеть ни малейшего холмика, где не могло служить отправной точкой ни деревце, ни кустик, ни речка, к тому же при кромешной тьме ночи и снежных бурях, которые задули все прежние следы и колеи, могли, тем не менее, находить путь. При ясной погоде киргиз-кайсаки с большой легкостью и уверенностью ориентируются по положению созвездий, днем — по положению солнца, а ночью — по Полярной звезде, которую они называют «темир казык», т. е. «железный столб».
Особого различия времени они не знают. Они определяют время по состоянию высоты и азимуту солнца и созвездиям, более бросающимся в глаза, для которых у них имеются собственные, отличные от наших названия. Высоту солнца они выражают в пиках. Если, например, в пути спросить киргиза, как долго еще идти, чтобы добраться до какого-нибудь места, то он отвечает: «Это произойдет, когда солнце поднимется еще на один, два или три пика 16, или, если солнце будет находиться на такой-то вершине горы». Для определения времени киргизы пользуются двенадцатилетним циклом, отдельные годы которого названы по именам разных животных, как это видно по следующей таблице: [236]
| 1-й — год крысы |
5-й год — дракона |
9-й год — обезьяны |
| 2-й — год быка |
6-й год — змеи |
10-й год — курицы |
| 3-й — год тигра |
7-й год — лошади |
11-й год — собаки |
| 4-й — год зайца |
8-й год — овцы |
12-й год — свиньи. |
Это летоисчисление, очевидно, происходит от древних монголов, потому что, кроме киргизов и иных тюркских народностей, оно существует еще и у других, относящихся к монголоидам, таким, как китайцы, японцы, тибетцы и собственно монголы, маньчжуры и др. Даже у американцев монгольского происхождения можно найти его следы. Ацтеки также используют для обозначения своих дней совершенно схожие названия животных, где только незнакомые ацтекам названия животных заменены другими, схожими, или названиями предметов. Четыре названия, а именно: заяц, змея, обезьяна и собака, являются общими для ацтекского и киргизского порядка; три других, насколько это позволяют разные виды животных обоих континентов, почти те же; у ацтеков вместо тигра — пантера, вместо дракона — ящерица, а вместо курицы — орел. Остальные пять животных киргизского ряда, незнакомые ацтекам, заменены другими знаками, а именно: труба, бритва, эклиптика, собачий хвост и дом.
Единицами для определения длины пути киргизы используют расстояние, на котором можно слышать и понять друг друга при призыве, или же на котором еще можно различать определенный предмет, или, другими словами, в досягаемости, слышимости и видимости. Большие расстояния определяются по дневному пути на коне или верблюде 17. Благодаря своему острому зрению и слуху, а также ловкости и неутомимости в верховой езде, их способности к перенесению всевозможных трудностей и лишений, а также их непременной честности и надежности, киргиз-кайсаки, как курьеры, посыльные, просто бесценны, и они в этом отношении издавна проявили себя крайне полезными перед русскими. Так, например, случилось, что один киргиз-кайсак, бывший разбойник, спас генерала фон Кауфмана и его войско во время похода в Хиву в страшной пустыне Адам-Крылган (Погибель человека) от жажды, приведя уже погибающее войско, гибель которого без его помощи была бы неминуемой, к роднику, лежащему далеко от дороги и больше никому неизвестному, который он много лет назад случайно обнаружил во время бегства от своих преследователей.
В заключение можно отметить, что у киргизов нет ни меры веса, ни собственных монет. Вместо наших весов и мерок они [237] пользуются своим глазомером; вместо нашей денежной единицы в виде золота и серебра у них существует, если можно так выразиться, денежная единица в виде стоимости овцы, когда они кладут в основу всех своих расчетов стоимость овцы. В обращении с русскими и другими оседлыми народами Туркестана они пользуются, смотря по обстоятельствам, русскими, бухарскими и китайскими деньгами, но между собой, как и прежде, они занимаются меновой торговлей и заключают все свои сделки в верблюдах, лошадях, коровах и овцах.
Turkestan, Zweig der indogermanischen Volker. Nach fuenfzehnjahrigem Aufenthalt in Turkestan. Dargestellt von Franz v. Schwarz, vormals Astronom des Taschkenter Observatoriums und Leiter des Turkestanischen Meterologischen Instituts. — Freiburg: Herdersche Verlagshandlung., 1900. — S. 51-125.
Комментарии
1. Слово «орда» появилось от турецкого слова «кочевье».
2. Читать: а-ул.
3. Под русским господством и влиянием, наконец-то, настали более легкие дни и для киргизских женщин. Как пишут русские газеты, состоялось собрание киргизских народных судей в Зайсанском и Усть-Каменогорском уездах на территории Курбан-Каика, на котором летом 1897 г. было принято решение, что в будущем вдова киргиза по своему усмотрению может выйти замуж за того, за кого она хочет.
4. Невеста носит на голове во время свадебных торжеств и проводов в аул жениха особый головной убор, называемый саукеле, непомерно высокий конус из красного бархата или другой материи, украшенный жемчугом, монетами, перьями птиц и драгоценными камнями, и стоящий, между тем, 4 000-5 000 марок. Молодая женщина носит саукеле еще целый год после свадьбы или до рождения первого ребенка.
5. Киргиз-кайсаки относятся вообще к наиболее вспыльчивым людям на земле, и они в этом отношении сильно отличаются от оседлого населения всей Центральной Азии. Один киргиз, который был приговорен судом биев к телесному наказанию, настолько был взбешен, что убил собственного отца, ранил дочь, погубил некоторое число лошадей и нанес сам себе опасную рану.
6. «Германцы значительно отклоняются от этого образа жизни. Потому что у них нет ни друидов в качестве руководителей в религиозных делах, ни заботы о жертвоприношениях».
7. Киргизы, как кажется, не имеют понятия о жалости к животным, что доказывает, например, следующее увеселение: киргиз привязывает живую овцу к седлу и скачет между двумя рядами участников. Задача последних схватить овцу за ноги и вырвать.
8. В походе генерала Перовского зимой (1839-1840) погибло 11 000 верблюдов.
9. Левшин рассказывает, что киргиз-кайсаки в древности вообще не занимались разведением крупного рогатого скота. Только в начале 18 в. они якобы переняли разведение крупного рогатого скота у каракалпаков. И лишь в 1771 г. добыли себе крупные стада коров путем разграбления таргаутов, бежавших из России в Джунгарию.
10. При отправлении на летние пастбища киргизы обычно оставляют на месте зимовок часть своего добра, как, например, лишние юрты и домашнюю утварь, которые им нужны только зимой, зерно и дрова и т. п. Оставленное добро они прячут в глубокие подземные ямы с боковыми кладовками, которые они засыпают землей, чтобы непосвященные не нашли.
11. Причина, по которой у киргизов гонятся по отдельности разные виды скота, та, что лошади, коровы, овцы и верблюды нуждаются в совершенно разном корме. В тo время как лошади и коровы употребляют обычную траву, овцы довольствуются солянкой, обычно растущей в совершенно неплодородных солончаковых степях, и предпочитают ее ради содержания соли любому другому корму. Верблюды же обязательно нуждаются для своего развития в так называемой верблюжьей колючке, которая растет в совершенно безводной пустыне и голодных степях и которую другие животные не переносят: верблюды же без нее не могут долго обходиться, как это доказали неудачные в этом отношении попытки русских походов в Туркестан.
12. Старые летописцы рассказывают о гуннах, с которыми киргизы родственны по происхождению, что те имели обыкновение есть во время походов сырое мясо, которое они предварительно при езде верхом довели до нежного состояния под своим седлом. Мой земляк Шильтбергер из Мюнхена, которого также судьба привела в Россию и Центральную Азию и который некоторое время жил в Самарканде в качестве раба Тамерлана, рассказывает то же самое о тогдашних татарах в своей книге путешествий следующее: «Я видел также, как во время путешествия они берут кусок мяса, разрезают его на тонкие полоски, кладут их под седло и сидят на нем во время верховой езды. И едят его, когда голодны. Но они предварительно посыпают его солью и считают, что оно тогда не будет портиться, когда согреется и пустит сок от езды на нем. Это они едят, когда нечего готовить для еды». То, что все это только басня и основывается на недоразумении, поймет, пожалуй, каждый, кто хоть немного разбирается в верховой езде. Любой всадник знает, что самая маленькая неровность или складка в подкладке седла уже через несколько часов повлечет за собой образование раны у лошади, тем более, если там целый кусок мяса. Кроме того, — по крайней мере у нынешних тюркских и других народов Центральной Азии, о которых можно судить по кратким замечаниям Шильтбергера, которые в настоящее время ведут еще тот же образ жизни, что и во времена Шильтбергера (1394-1427), — употребление сырого мяса имеет место также мало или же намного меньше, чем в Европе. Я тем более считаю наслаждение сырым мясом, невыносимо пахнущим и пропитанным лошадиным потом, немыслимым. У центральноазиатских кочевников и сегодня еще существует обыкновение во время путешествия прикладывать перед седланием к ранам лошадей, образовавшимся от верховой езды, как можно тоньше нарезанные кусочки сырого мяса после предварительного посыпания их солью или промывания их в соленой воде, чтобы в ранах не завелись черви и рана быстрее зажила. Я сам часто применял этот метод во время моих путешествий и находил его чрезвычайно разумным. Этот способ, вероятно, послужил поводом для европейских летописцев к тому, что они распространили упомянутую басню об употреблении сырого, соленого и доведенного до нежности мяса во время верховой езды.
13. По Бамбергу, просо (tarik) было древнейшим растением тюрков, используемым в пищу, поскольку основное значение слова «tarik» — это посев или выращивание. Рис же обозначается тюрками персидским заимствованием (birindsch).
14. У киргизов детей одних впервые сажают на коня, когда им исполняется три года, и это важное событие отмечается бурным торжеством с байгой и другими увеселениями. В конце пиршества киргиз, сидящий на другом коне, садит ребенка на лошадь и ведет через весь аул, причем ребенок получает от каждого большие либо маленькие подарки.
15. Французский путешественник-исследователь Капус пишет в своей монографии «La Musique chez les Kirghizes et les Sartes» о музыке и пении киргизов: «Все относительно: когда мы считаем, что музыка киргизов превосходит музыку сартов, то это происходит потому, что она больше приближается к нашей и что она в более высокой степени выражает чувства, к которым мы сами привыкли. Далее, киргизская гамма идентична нашей; интервалы нот стоят в тех же соотношениях, как и в наших гаммах. По этой причине мелодию киргизов легче записать на ноты, чем сартскую. Большинство киргизских мелодий минорные, что придает им своеобразный меланхоличный штрих, котрый еще больше подчеркивается медлительностью ритма и мягкостью голоса певца. Длинные выдержанные ноты являются одной из особенностей этих мелодий. Упомянутые ноты начинаются пиано, усиливаются в середине, чтобы потом опять пойти на убыль, что вдали воспринимается так, как будто голос певца уносится порывом ветра. Киргизские мотивы отличаются широтой ритма, формой торжественной простоты и отсутствием всяческой чопорности. Голоса обычно очень чистые, преобладают тенор и меццо-сопрано. Киргизы и вообще кочевники любят песни и музыку, и они используют любую возможность удовлетворить свою любовь к ней. Почти все события своей жизни, будь то печальные или веселые, являются поводом для музыки. Киргизские певцы обладают хорошим импровизационным талантом. На заданный мотив они сочиняют целый ряд куплетов с рифмованными концовками. Киргизская мелодия является дочерью степей и от нее вся ее красота. В степи ритм определяется ходом коня или шагом верблюда. Бесконечность степи развивает длинные ноты, а однообразие и печаль степи вызывают жалобные мелодии с часто повторяющимся мотивом. Поднимающийся бриз учит певца набирать силу голоса и придавать пению рельефность с помощью нерассчитанных нюансов».
16. Этот способ обозначения использует вновь и султан Бабер (1488-1530) в своих мемуарах.
17. Это определение не раз использовал и султан Бабер (1483-1530) в своих мемуарах.
(пер. Л. А. Захаровой)
Текст воспроизведен по изданию: Немецкие исследователи в Казахстане, Часть 1 // История Казахстана в западных источниках XII-XX веков. Том V. Алматы. Санат. 2006
© сетевая версия - Strori. 2022
© OCR - Strori. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Санат. 2006