-

СУМАРОКОВ А.

КУЛЬДЖА НАКАНУНЕ СДАЧИ

На берегу быстрого арыка (Искусственно проведенный ручей, в Средней Азии.), в тени пирамидальных тополей и карагачей (Род вяза.), из которых некоторые, привитые, своей темной зеленью напоминают кипарисы, лепятся глинобитные стены домов и оград с воротами, кое-где имеющими китайскую архитектуру. По бокам их, на стенах из глины искусно вытеснены крупные изображения ящериц и цветов. Внутри видны небольшие дворики с навесами из виноградной лозы и с клумбами густо растущих разноцветных астр и бальзаминов. Слышен шум и гам детских голосов, звуки какого-то восточного наречия, и вот толпа детей разного возраста выбегает к ручью и несется с визгом и смехом но берегу, составляющему вместе с сим и улицу. Они не обращают внимания на проезжающих мимо верховых, не боятся попасть под тяжелые двухколесные арбы, нагруженные глыбами каменного угля и снопами свежего клевера, глядят смело бойкими черными глазками и, увидев русского офицера, кричат «здрасту», прикладывая руку ко лбу, по военному. Девочки и мальчики вместе. Лица большинства из них привлекательны и правильны, движения грациозны. Девочки одеты в длинные с широкими рукавами блузы, довольно ярких цветов: алого, светло-зеленого, апельсинного, или из пестрой восточной полушелковой материи бухарского рисунка. На головах весьма изящные шапочки цилиндро-конической формы, на которых парчовая полоса блестит узором на подобие галуна, а коническая верхушка [12] отделана складками красивой материи или полосатой ленты, каждая шапочка имеет разный узор. Из-под них выглядывают кругом лба заткнутые ярко-желтые цветы и астры, а назади висят две косы, оканчивающиеся черными шелковыми кистями. На руках у некоторых серебряные браслеты. — Мальчики в одних белых рубашках и широких до колен шароварах, с синими или зелеными кушаками из куска бумажной материи, или в одних шароварах, без рубах, а малыши от 2-х до 7-8 лет совершенно голые. Все они с бритыми круглыми головками, покрытыми у немногих плотно прилегающими татарскими колпачками; у некоторых оставлена косичка, иногда и две, смешно торчащие с боку головы. Темно-коричневое тело их жжет знойное солнце, к которому они привыкли и которого нисколько не стыдятся в своей наготе; — в манере и взгляде их столько невинной прелести и простоты.

Голенькие мальчуганы немедленно прыгают в быстрый арык; вода, неособенно чистая, им по пояс, а малышам по плечи. Там поднимается невообразимый крик потревоженных гусей и уток, которых не видно было за кустами красных и белых полевых мальв, лиловой дикой мяты и высокой пахучей полыни, в изобилии растущей везде где вода.

Плесканью, играм и смеху нет конца. Устроиваются мостики из прутьев, полощется в виде игры белье. Сидящие на берегу на корточках помогают и принимают участие в забавах. Спускают на воду половину дыни, внутренность которой только что ими съедена, и на которую накидиваются прожорливые утки, ища в ней семячек; девочки бросают в воду цветы, уносимые быстрым потоком. Особенно интересны 3-4-летние карапузики, с кожей шоколадного оттенка, с большими бархатными черными глазами, серьезно треплющие по воде свои короткие мокрые штанишки, воображая что моют их.

В воду въезжает на осле подросток лет 12-ти, напоить длинноухого; но это лишь предлог: ему ужасно хочется принять участие в резвой компании — по крайней мере поболтать. Дети из воды лезут на ишака (Местное название осла.), и теребят его за уши. Невозмутимый осел, напившись, поднимает мокрую морду и начинает неистово кричать, резким, своеобразным ослиным криком, хорошо знакомым всем бывавшим на Востоке. Хохот усиливается. Замечательно, что в играх и в обращении этих детей между собою никогда не видно ссоры, драки и вообще недружелюбия, разве поборются два мальчугана, стараясь осилить друг друга — попробуют силу; но без подножек, подмикиток и других ухищрений, употребляемых часто нашими ребятами, чтобы одолеть противника.

У берега останавливается китайская двухколесная каретка (крытая арба), обтянутая синей бумажной материей, с двумя отверстиями (окнами) по бокам, запряженная в оглобли мулом, обвешанным кистями. Над ним из той же синей материи навес от солнца. Спереди этот фургончик открыт и внутри видно 5-6 детей, не выше 10-летнего возраста; все одеты чисто и даже нарядно; на облучке за кучера мальчик лет 12-ти. — Что за приволье здесь ребятам! точно какое-то волшебное детское царство, и кроме детей нет никого. — Но вот к арыку подошел старик в большой белой чалме; у него на руках ребенок, которого он нежно нянчит, что-то ласково приговаривая, а 3-х-летний мальчуган, держась одной ручонкой за старческую темно-коричневую шею, сосет крупные янтарные ягоды сочного винограда с целой кисти, захваченной им в свой кулачок. Детей все прибывало, на улице устраивалась игра в лошадки с участием девочек, а в углу ярко-освещенного дворика расставлялись небольшие бабки — видно бараньи. Солнце садилось. Дальние высокие горы уже подернулись синевой и длинный ряд холодных снежных вершин резко белеет на бирюзовом небе. На западе разгорался пурпур вечерней зари и отражался на противуположных вершинах другого горного хребта розовым отблеском, с переходом в нежно-лиловый, напоминающий игру перламутра.

К арыку все чаще стали подъезжать для водопоя верховые люди в халатах и чалмах; у многих впереди на седлах сидели дети: — мальчики или девочки, с куском дыни или с яблоком в руке. Появлялись и киргизы в меховых шапках, несмотря на 40-градусную жару; китайцы в белых и синих блузах с своими длинными, лоснящимися от клейкого масла черными косами, в черных шапочках, и дунгане, отличающиеся от китайцев по костюму только отсутствием косы, с своими мускулистыми толстыми шеями и острым типом лица (Дунгане мусульманского вероисповедании, во время походов Чингис-хана и Тимура в Китай остались там, женились на китаянках, но сохранили свою национальность. Слово дунган значит «оставшийся».).

Мусульмане, умыв тут же руки и лицо, обратясь на запад, делали намаз, т. е. молились набожно, становясь на колени и склонясь до земли, пачкали пылью свои мокрые лбы и носы. Подростки подражали старикам и строгим переходом от резвости к серьезному благоговению молитвы могли бы пристыдить не только юношу, но и взрослого христианина, стыдящегося публично осенить себя крестным знамением...

Девочки быстро скрылись во дворах соседних домов; игра в бабки, только что разгоревшаяся на одной площадке, была прервана, и владельцы бараньих бабок живо разобрали их но карманам. Тут были и белокурые русские мальчуганы, дружелюбно играющие с маленькими смуглыми азиатами.

У ворота появились женщины-матери, с открытыми лицами, большею частью правильными, в таких же головных уборах и халатах как и у девочек, с длинными черными косами; у некоторых из-под шапочек ниспадает на спину легкое кисейное покрывало (Женщины-мусульманки только и Кашгарии и западном Китае оставляют лица открытыми, не закутывая их безобразными чадрами, как вообще на Востоке.); они сзывали голых и полуголых птенцов, которые уже вылезли из воды и бегали, ежеминутно подвергаясь опасности попасть под ноги лошадей и верблюдов или под колеса арбы, а особенно местных извощиков на линейках (долгушах), мчавших во всю прыть кого-нибудь из офицеров.

В обращении их с детьми не слышалось ни резких слов, ни звуков шлепанья под приподнятой рубашонкой, несмотря на то, что иного востроглазого приходилось долго ловить между лошадьми, ослами и возами привезенного с полей клевера, как цыпленка, недававшегося в руки.

Хорошо здесь живется детям! фрукты почти даром, и какие персики! их дети особенно любят. Дыни [13] разных сортов едят даже телята. Арбуз — не поднять и парню. Виноград лежит грудами на столах разнощиков или в корзинах, и по нем едва ползают опьяневшие от соку золотые пчелы. — Каждая кисть фунта три весу.

Но виноград и дома у них висит тяжелыми гроздьями под оплетенными лозой навесами во дворах и садах, золотясь на солнце зеленоватыми и бледно-розовыми плодами. Ешь — не хочу... Дети не знают еще здесь ни дифтерита, ни скарлатины, ни холеры... Но где же это здесь? где эта обетованная земля для детей? Это уголок Кульджи (Кульджа по-монгольски — значит марал (горный олень); китайцы зовут ее Или, по имени реки.), а описанные дети — молодое поколение таранчей.

Детям здесь пока приволье: свобода играть, купаться, ездить верхом на ослах и лошадях; но они, как и дети всех стран, не чувствуют грядущего горя, ни того, что сердца матерей их разрываются от печали, а отцы серьезно и сосредоточенно озабочены. Надо бросать свой дом, свой сад, свои поля, — все к чему привыкло сердце, бросить родину, и родные могилы... Дело в том, что большинство населения Кульджи мусульмане, так называемые таранчи (что по-китайски значит земледельцы).

Около 200-т лет назад, китайцы выселили их сюда из Кашгарии, как хороших хлебопашцев. При отпадении от Китая всех западных провинций, во время серьезного восстания в этих странах, здесь было вырезано мусульманами (преимущественно дунганами) до полумиллиона китайцев за невыносимый гнет и жестокость китайских властей.

В это время (1870 г.) Кульджи и была занята нашими войсками, и таранчи оказались смирным трудолюбивым народом, быстро усвоившим русское влияние и серьезно нам преданным. Теперь, при переходе Кульджи снова под власть китайцев, таранчинскому и дунганскому населению придется или погибнуть рано или поздно от мести китайцев, несмотря ни на какие договоры, которые бессильны удержать грубых и своевольных китайских солдат при первом поводе к ссоре — а это неизбежно при взаимной племенной ненависти; — или переселиться в наши пределы Семиреченской области. Право на это дано им недавним договором с Китаем.

Они выбрали и решились на переселение, и теперь таранчинские и дунганские дети доживают в Кульдже последние дни... а сколько их ляжет в землю на новых местах от новых климатических условий и бескормицы, неизбежной при переселении целого народа, — около 60 тысяч душ, и других случайностей?.. Теперь же они беззаботно играют на могильных насыпях убитых китайцев и своих отцов, которыми окружена вся Кульджа, с редкими между ними полуразрушенными куполообразными мазарами (магометанскими часовнями). Глядя на них, невольно вспомнишь слова поэта

И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
А равнодушная природа
Красою вечною сиять...

Страшно подумать сколько здесь пролито крови!.. В окрестностях Кульджи лежат развалины бывших громадных городов с 40-60-тысячным населением. Таковы: Баяндай и Старая Манчжурская Кульджа, развалины которой раскинуты по берегу Или на 5 верст. Между ними сохранились лучше других стены русской фактории и русской церкви, остатки двух башень из прекрасного квадратного жженого кирпича, звонкого как стекло; карнизы с барельефами от кумирни, — и два каменных зверя, украшавшие въезд во дворец цзянь-цзюня, который, подобно Сарданапалу, после пира взорвал себя на воздух пеплом из трубки, когда в цитадель, окруженную толстой стеной с бойницами и очень похожую на Кремль, — вломились дунгане. — Сколько тут зарыто трупов зарезанных женщин и детей!.. Кровью пропитанную почву напоминают даже здешние яблоки, мякоть которых розовая, как апельсины - корольки, точно пропитана алой кровью...

При поголовном выселении из Кульджи и окрестных таранчинских кишлаков и кентов (селений), китайцы будут вынуждены снова населять край или кашгарцами или китайцами из своих внутренних провинций. Какая участь ждет Кульджу в будущем, покажет, разумеется, время; но рано или поздно она без сомнения послужит яблоком раздора.

Как сподручен этот край для нас по смежности его с Семиреченской областью и хлебному богатству (Пшеничная мука стоит даже теперь, при уменьшенных посевах, 35 к. пуд.), которого хватило бы в случае нужды на весь Туркестан, так неудобен он для китайцев, будучи отдален от центрального Китая громадной голодной степью, при враждебном населении соседних с Кульджей местностей.

Китайцы навязали себе немало хлопот и забот, удовлетворяя только своему тщеславию, обратной уступкой им этого уголка, где русское влияние и культура пустили уже глубокие корни.

Впереди что еще будет, а пока таранчинские дети беззаботно играют в бабки вместе с русскими детьми.

А. Сумароков.

Текст воспроизведен по изданию: Кульджа наканне сдачи // Восточное обозрение, № 20, 12 августа. 1882