СТЕТКЕВИЧ

ОЧЕРКИ ХИВИНСКОГО ОАЗИСА

(Окончание) 1.

Исторический очерк. Хивинское ханство, занимающее большую часть Хивинского оазиса, теперь одно из самых ничтожных полунезависимых владений Средней Азии — в древности играло очень важную роль. Некоторое время оно было даже первенствующим и самым обширными государством в Средней Азии; но было и такое время, когда этот небольшой оазис раздроблялся па несколько независимых частей. Несмотря, однако, на все перевороты, Хива отличалась замечательной живучестью и почти никогда не утрачивала вполне своей самостоятельности.

Условия местности: трудно-проходимые пустыни, окружающие оазис, вполне объясняют это явление: они несколько раз избавляли страну от нашествия врагов, в том числе и русских в 1717 и 1839 годах, но за то они же сделали Хивинский оазис, в последнее время его самостоятельности, разбойничьими гнездом на страх и разорение соседям.

Такое положение дел окончилось с Хивинскими походом, но в стране, которую Россия получила в наследие, осталось к тому времени от былого процветания только одно название Хорезм, которое, с различными оттенками в произношении, придавали стране и греки, и персы, и арабы, и китайцы. Впрочем, теперь и название это официально не употребляется более, хотя все еще красуется на монетах Хивинского хана.

Начало гражданственности в Хорезме теряется в глубокой древности: эра, от которой здесь велось летосчисление, начиналась за 1292 года до P. X., но сведения о древнейшей истории Хорезма настолько скудны, что их не стоит и перечислять. Также вскользь [185] упоминают о Хорезме и греческие писатели времени Александра Македонского.

Китайские писатели дают несколько больше подробностей. Они подтверждают, что древнейшее население Хорезма принадлежало к арийскому племени, и перечисляют также кочевые народы, которые в то время периодически делали нашествия на оседлое население Мавераннагра 2 и доходили до Хорезма, не меняя, однако, существовавшего там государственного строя.

Также поступили и тюрки, которые, завоевав все Междуречье, только в Хорезме оставили царствовавшую там династию, государи которой назывались Шахия.

В VII веке по P. X., т. е. в первом веке мусульманского летосчисления, Хорезма был завоеван арабами, но и при них Хорезм-шахи удержались в стране, дайке не сразу приняв ислам, как показывают имена четырёх правивших затем шахов. Впрочем, владычество арабов в Средней Азии было вообще непрочно; они не образовали здесь ни одного цельного государства и потомки их рассеяны небольшими поселениями, совершенно утратив признаки национальности.

Независимость Хорезма от багдадских халифов восстановилась уже в конце IX века, когда Мавераннагр подпал под власть династии саманидов, ведшей свое происхождение от погонщика верблюдов Самана.

Век саманидов был во всех отношениях золотыми веком Хорезма. Путешественники того времени упоминают в нём несколько больших, укрепленных городов, в числе которых, по именам, можно узнать Хазарасп, Хиву и Ургенч. Обширная торговля велась тогда хорезмийскими купцами через Россию со всей Европой. Даже Нестор купил бумагу для своей летописи у Харясского, т. е. хорезмского купца. С падением саманидов в XI веке пала и торговля, которой они покровительствовали, а занятие Бухары и Самарканда тюрками окончательно убило ее.

Завоевания арабов в Мавераннагре привели их к столкновениям с кочевниками тюрками, которых, в качестве рабов, уводили в города Халифата. Там, попадая в гвардию халифа, которая скоро стала играть роль преторьянцев, они достигали высокого положения и часто получали места губернаторов, где скоро делались самостоятельными. [186]

Так возникла в провинции Газна династия газневидов, подчинившая себе и Хорезм в начале XI века, а затем в Хорасане династия сельджукидов, родоначальники которой Сельджук был в молодости перевозчиком на Аму-Дарье. Сельджукиды покорили Хорезм в 1042 году и правили им ровно 100 лет, т. о. до 1142 года, когда паместник Атсиз, начавший свою карьеру подавателем умывальника при мервском султане Санджаре, объявили себя независимыми и, выдержав в г. Хазараспе неудачную осаду Султан-Санджара, основал в Хорезме новую династию, государи которой, в подражание прежними независимым и повелителями Хорезма, стали называть себя Хорезм-шахами.

При преемниках Атсиза роли переменились и Хорезм стал быстро расширяться на счёт своих соседей: Хорасана, Персии и Бухары. Правнуки Атсиза, Аллаедин-Мухамед присоединили к Хорезму Самарканд и Отрар, а в 1215 году Газна добровольно признали свою зависимость от него.

Чтобы обрисовать внешнее значение Аллаедина, можно прибавить, что они даже предприняли было походы на Багдад, а когда выпавший снег заставили его вернуться, то запретили поминать в мечетях имя халифа, что служило выражением номинальной зависимости.

Двор Хорезми-шаха отличался при Аллаедине необыкновенными блеском, и служить ему считали за честь князья, им же лишенные владений. Каждый день при восходе и закате солнца 27 таких государей должны были бить зорю на 27-ми золотых барабанах. Порядок водворился в Средней Азии и торговля, упавшая с половины XI века, стала вновь процветать. Казалось, вернулся век саманидов, золотой век Хорезма, но нашествие монголов, подавило развитие страны, а затем господство узбеков низвело ее на степень ничтожного государства.

Столкновения с монголами начались по завоевании Самарканда и Отрара, когда владения Хорезм-шахов оказались в близком соседстве с владениями Чингиз-хана, а Аллаедин отнесся к возникшим сношениям враждебно. Караван, отправленный Чингизом был задержан в Отраре, а купцы, его сопровождавшие, были убиты. Чингиз потребовали удовлетворения но его посол был также убит, а двоими его спутникам обрили бороды и отпустили их домой.

Чингиз двинулся на Хорезм в 1219 г.; Аллаедин, избегая решительного сражения, расставил свою, будто бы 400.000-ную [187] армию по городам, а сам держался в стороне. Когда армия была разбита по частям, Аллаедин бежал, преследуемый Субботаем и Джебе, и умер на одном из островов Каспийского моря.

Эти Субботай и Джебе были те самые, которые затем через Кавказ пришли в южную Русь и разбили русских князей при Калке.

Так плачевно окончил свое поприще Аллаедин-Мухамед, расширивший границы своих владений до размеров, неслыханных в летописях Хорезма ни до, ни после него. Окончательно Хорезм был покоренья сыновьями Чингиза; Ургенч, тогдашняя столица ханства, был разрушен и жители его вырезаны, за исключением женщин, детей и ремесленников, уведённых в неволю.

После смерти Чингиз-хана Хорезм, вместе с Русью, достался роду старшого сына его Джучи и, в течение двух с половиною веков, оставаясь под властью джучидов, успел достигнуть опять цветущего состояния, но в 1370 г. начинаются походы на Хорезм Тимура. В четвертый из этих походов в 1379 г. Ургенч был взят и разграблен, а в следующем году Тимур окончательно уничтожил город. По преданию, Тимур, в течение трёх месяцев, ежедневно резал по 1,000 человек жителей Ургенча, а затем, на месте города, посеял ячмень. Развалины Ургенча, среди которых сохранились только огромный минарет, да две мечети, свидетельствуют о минувшем великолепии города, а почва между развалинами до такой степени пропитана селитрою, образовавшеюся от трупов его избитых жителей, что из двух возов этой почвы вываривают до 3-х пудов селитры, что и составляет теперь предмет промысла. Впрочем, три года спустя, опустошенный Хорезм был вновь отстроен по приказанию Тимура, причём были возведены стены городов Кята и Хивы и возобновлена Ургенч, в расстоянии одной версты от старого, но никогда уже он не достигал впоследствии и тени прежнего процветания.

Под властью тимуридов Хорезм ь оставался до половины XV в., т. е. до завоевания страны узбеками.

Происхождение слова узбек, не выяснено окончательно. Профессор Веселовский, из диссертации которого я, главным образом, заимствую сведения по истории Хорезма, объясняет его таким образом; узбек значит буквально сам господин, т. е. человек, никому не подчиненный: этим именем впервые стали называть мусульманские писатели XV века вольницу из кочевых племён [188] тюркской крови, населявших теперешнюю киргизскую степь и часто производивших набеги на Мавераннагр, почему и самая степь стала называться Узбекистаном. Выходцы из недовольных узбеков, нашедшие себе приют в Моголистане, т. е. в Семиречье, стали называться казанками, что, по объяснению профессора Веселовского, значит: человек, свободный как птица (не знаю, впрочем, на каком это языке).

В половине XV столетия казаки образовали союз, к которому впоследствии пристали частью целые роды узбеков, частью некоторые колена этих родов. Отсюда и произошло то явление, что среди казаков, которых русские окрестили киргизами, встречается много родов, носящих одинаковые названия с узбекскими.

Таким образом, оказывается, что узбеки и киргизы, в сущности, одно и тоже племя и теперешнее различие их обусловливается главным образом тем обстоятельством, что среди киргиз замечается в большой степени примесь монгольской крови, причём название казаков или киргиз осталось преимущественно за родами, сохранившими до сего времени кочевой быть, тогда как узбеки большего частью стали уже оседлыми. Абуль-Хаир-хан, правнук Чингиза в десятом колене, был первым из узбекских ханов, предпринявшим поход на Хорезм. Внук его, Шейбани, завоевали было всю страну, но пал в 1510 году в столкновении с шахом Измаилом-Суфи в битве при Мерве. Хорезм достался шаху персидскому Измаилу, правлением которого коренные жители страны, т. е. сарты, родственные персами по происхождению, были довольны, но партия духовенства, недовольная господством шиитов, подняла восстание и пригласила из степи племянника Шейбани-Ильбарса, который не замедлили прибыть со своими родичами и скоро изгнали персов из Хорезма.

Вслед затем, узбеки родов: кият, Кунград, уйгур, найман, Канглы, кипчаки, нукуз и мангыт, т. е. тех, которые и теперь преобладают в оазисе — наводнили страну, а за ними потянулись еще и еще узбеки.

После смерти Ильбарса, Хорезм был поделён на уделы между его сыновьями и племянниками, что не замедлило вызвать междоусобия, которыми воспользовался бухарский эмир Убей-дулла и на несколько лет покорили себе Хорезм. Следующий эмир, знаменитый Абдулла, также облагали Хорезм данью, но через четыре года в конце XVI века оазис опять стал самостоятельным.

В 1603 году Ургенч подвергся первому нападению яицких [189] казаков, которые, после удачного похода, были, однако, истреблены на обратном пути. Вторая попытка казаков кончилась также неудачно.

XVII столетие представляет смутное время в истории Хорезма, когда страна раздиралась междоусобиями, в которых, по приглашению одного из претендентов, приняли участие туркмены, кочевавшие к югу от оазиса. Выдающимся ханом был за это время Абуль-Гази, известный и как писатель. Он изгнал туркменов и бил их даже на Атреке.

Из книги Абуль-Гази мы узнаем, что в XVI веке окончательно прекратилось постоянное течение Аму-Дарьи в Хорезмийское озеро, т. е. в Сары-Камышскую котловину.

Завоевание Хорезма узбеками имело для этой несчастной страны еще более гибельные последствия, чем на Руси монгольское иго. Узбеки внесли в страну, прежде всего свое родовое начало, результатом которого было разделение на уделы и постоянные междоусобия. Власть хана понизилась при этом до такой степени, что в последующий период мы увидим ханов уже в роли почетной куклы, на которую даже приходилось искать претендентов извне.

Как кочевники, узбеки смотрели с пренебрежением на прежних оседлых жителей страны и слово «сарт» даже сделалось бранным. Занятие сартов, земледелие, считалось узбеками унизительным и потому, весь труд остался в руках сартов и производительность страны упала. Чтобы пополнить недостаток рабочих рук, явилась потребность в рабах, и вот почему нигде в Средней Азии рабство не развилось в такой степени, как в Хиве.

Таким образом, родовое начало, с удельной системой и постоянными междоусобиями, падение ханской власти и рабство, — вот что внесли с собою узбеки в цветущую некогда страну. Понятно, что они могли только разорить Хорезм и постепенно низвели его до степени ничтожного государства, ханы которого, для пополнения своей казны, стали предпринимать набеги на соседей...

С начала XVIII столетия Хорезм постепенно приходил в более и более тесные соприкосновения с Россией. Уже в 1700 г. хан, назначенный бухарским эмиром, желая освободиться от этой зависимости, принял подданство России, но, конечно, подданство это было только номинальным, и хотя оно подтверждалось Петром Великим новому хану в 1703 г., но не помешало ему избить отряд Бековича-Черкасского в 1717 году.

В течение всего XVIII столетия упадок Хорезма продолжался. [190] С 1740 г. Хива подпадает под власть персидских инахов: в дельте Аму образуется самостоятельное Аральское ханство и начинается самое смутное время, которое мрачными красками очерчивается посольством Гладышева и Муравина в 1741 году. От ханов, потерявших всякое значение власть переходит к инакам игравшим при ханах роль палатных мэров французских меровингов. Это привело к тому, что в начале текущего столетия Инак Ильтазар свергнул хана Абуль-Гази V и провозгласил себя ханом. Однако после его смерти опять начались междоусобия, которые прекращены были в 1810 г. Мухамед-Рахим-ханом. Вступив на престол, он: 1) истребил своих 11 братьев; 2) усмирил своевольных узбеков, сравняв их во многом с сартами, и 3) совершил несколько удачных походов на соседей. Результаты этих мер не замедлили сказаться: в ханстве водворился порядок и Хива стала приобретать большое влияние на наших киргизов.

Посольство Муравьева в 20-х годах, хотя не принесло никаких положительных результатов, но дало обстоятельный сведения о положении в Хиве русских пленных, и вопрос о них становится первенствующим в последующих сношениях России с Хивой. Но весь зародыш значения Хивы заглох опять при следующем правителе Алла-Кул-хане. Обострившийся вопрос о русских пленных привёл к походу на Хиву в 1839 году. Несмотря на неудачу похода, из Хивы выслали в Оренбург 428 человек русских пленных и торговля на некоторое время стала безопаснее.

В 1842 году посольство Данилевского заключило с Хивой новый договор, по которому Хива обязалась не брать русских в плен, но, конечно, и этот договор остался мертвой буквой и только доказал еще раз, что никакие договоры не имеют цены в Средней Азии. Вероятно, как результат этого сознания, явилась постройка нами опорных укреплений в степи: в 1847 году был построен форт Раим у устья Сыр-Дарьи, а в 1851 г. — Ново-Петровское укрепление на Мангышлаке. Однако, хотя Россия и стала, таким образом, твердой ногой на восточных берегах Аральского и Каспийского морей, но грабежи этим не прекратились, а безрезультатность следующего посольства, в 1858 г., очевидно доказала, что только занятием самой Хивы может быть смирено это разбойничье гнездо...

Внутри оазиса, правивший там в это время, Медемин-хан [191] занимался продолжением к западу больших каналов ханства и устройством таковых на правом берегу Аму, но со смертью его, в походе на Серахс в 1855 г., в Хиве опять начинается хаос.

Оазис распадается в это время на три отдельные части: от Хивы, где своевольничали туркмены и ханы сменялись один за другим, отделились: Кунградский округ, где управлял Магомет-Пана-хан, и Чимбайский, т. е. дельта, где над каракалпаками властвовал некоторое время Заир-хан. Это смутное время отразилось весьма печально на народном хозяйстве оазиса: заброшенный поля не засевались и в 1856 г. начался голод; цена на хлеб поднялась до 4 руб. за пуд и в населении явилась какая-то повальная эпидемия...

Сеид-Магомет-хан, вступив в следующем году на престол, крутыми мерами восстановил до некоторой степени порядок, и осадой Кунграда принялся за присоединение отпавших частей. Это время ознаменовалось для России неудачным вмешательством во внутренние дела ханства, неудачными, вследствие поразительной до смешного недостаточности у потреблённых для этого сил: во время осады Кунграда в 1858 г. Аральская флотилия, с десантом в 125 человек, подошла было к Кунграду, своим видом заставила Сеид-Магомета снять осаду, но была не в силах водворить порядок и, после нападения туркмен на лагерь десанта, ушла обратно на Сыр-Дарью.

Около года Пана-хан продержался еще в Кунграде, но затем население восстало; его убили и голову его доставили хивинскому хану.

Покончив с Кунградом, Сеид-Магомет принялся за туркмен, живших в то время по Куня-Дарье. Запрудой Лаузана было окончательно прекращено течение в последней, доходившее тогда на 36 вёрст ниже Куня-Ургенча, и туркмен заставили переселиться ближе к городу Хиве, на оконечность канала Хазават. Однако, междоусобия с ними не прекратились и по вступлении на престол в 1863 г. ныне правящего хана Сеид-Магомет-Рахима. Наконец, население, выведенное из терпения грабежами туркмен, потребовало принятия решительных мер. Тогда хан снарядил войско, под начальством диван-беги-Мат-Мурада. Последний разбил туркмен, обложил их данью и взял в Хиву заложников; несмотря на это, в следующем году, туркмены опять восстали...

Тогда снарядили новое войско, выдвинули его в туркменские [192] земли и под прикрытием этого войска население принялось запруживать каналы, снабжавшие туркмен водою. Недостаток последней вынудили их подчиниться, заплатить дань в 18,000 р. и обязаться, платить известную сумму ежегодно. Однако, и эта дань была уплачена только в первый год, а затем туркмены опять ничего не платили до самого 1873 г., после которого, опираясь на русские войска, Хивинский хан окончательно смирил и покорили себе туркмен.

По мирному договору 1873 г., правый берег Аму, и дельта ее отошли к России; русские купцы получили право беспошлинно торговать в Хиве; рабство уничтожено на вечные времена; более 15,000 рабов-персиян освобождены и на ханство наложена контрибуция в 2.200,000 рублей.

Так окончилась полуторавековая непрерывная борьба России с Хивой, а с 1883 г., т. е. с занятия Мерва, ханство это стало внутренней провинцией России, в которой туземное правительство, как странный анахронизм, если и существуешь, то только до тех пор, пока это находит удобным и желательными верховная, власть.

Итак, в последнее время самостоятельности, Хивинское ханство управлялось ханом, который, как везде в мусульманских странах, пользовался наследственной, неограниченной, деспотической властью. Однако, эта неограниченность власти не устраняла его зависимости от приближенных, которые, то сменяли ханов, то сами истреблялись последними.

С 1873 г. такому порядку положен конец: Сеид-Мухамед-Рахим-Богадур-Хан, уже свергнутый народом во время приближения русских войск к столице, и, именем Государя Императора, восстановленный в своём достоинстве — признал себя покорными слугою Императора Всероссийского. Переставь, такими, образом, быть независимыми повелителем, хан за то сталь независима, от придворных интриги и получили возможность опираться на русские войска для поддержания своего престижа.

Понимая значение этой поддержки, хан и внутри страны смотришь на себя, как на правителя, поставленного Государем Императором управлять на левом берегу точно также, как Музафат-Хаким, т. е. начальники отдела — на правом. Такой порядок совершенно понятен и с точки зрения шариата: по понятиям населения, после завоевания ханства русскими войсками оно все, до жизни и имущества населения включительно, стало [193] собственностью Ак-Падишаха (Белого Царя) и если Его Величеству угодно было поставить на правом берегу генерала, а на левом — хана, то обоих их, как своих слуг, он может во всякое время и сменить. Так именно и смотрят на хана его подданные... Как жители оседлой полосы, так и туркмены, считают своим верховными повелителем Государя Императора, а туркмены, при всяком удобном случае, прямо высказывают, что если бы хан не опирался на русские войска, то они бы ему гроша не дали в уплату податей. Но хан должен платить контрибуцию и, под предлогом ее, грозит туркменам русскими войсками и облагает их большими налогами, чем остальное население.

Таким образом в результате, после 1873 г., хан потерял, как плательщиков, слишком стотысячное население правого берега, но за то приобрёл большие по численности туркменское, а обеспеченный порядок избавили его от расходов на войска. Очевидно, он в больших барышах и, в виду того, что будущее в руках Аллаха — прикапливает деньгу на всякий случай...

О числительности населения оазиса, или вернее, о числе дворов и кибиток собраны мною, относительно, довольно точные сведения; в особенности, что касается оседлого узбекско-сартовского населения. Этому последнему ведутся в Хиве весьма точные записи, в которых, население показывается числом дворов при каждой мечеть-каума, т. е. по приходам. Я добился предъявления мне этих «писцовых книг» и из них сделал выборки, который затем проверял опросом старшин каждого прихода, которые собирались к приезду моему в известные пункты. На правом берегу сведения о числе дворов получены из официальных данных управления отдела. Что касается числа кибиток полукочевого и кочевого населения, то сведения относительно их двоякого рода: в дельте они представляют официальные данные волостных, пополненные расспросами их же, а на левом берегу — число кибиток туркмен (которыми не ведется никаких списков) определено различными косвенными путями, но, по уверению некоторых хивинских сановников, оно довольно близко к истине.

Числительность всего оседлого населения левого берега простирается до 36,000 дворов, кроме города Хивы, а правого до 7,500 дворов. Оседлых и полукочевых туркмен на левом берегу 27,000 кибиток. Население дельты достигает в русских пределах 22,000 кибиток и в хивинских — 9,000, причём оседлых [194] из них можно считать до 3,000 дворов, а остальные кочевники, для которых земледелие составляет занятие побочное.

Переходя к определению, по числу дворов, числа душ, наталкиваемся на большое затруднение: какую принимать среднюю цифру душ на двор? По принятому для Средней Азии расчёту, считается по пяти душ на двор: может быть число это и соответствует средней величине семьи, но для списочного, податного двора — оно слишком мало.

Происходит это от того, что при податном устройстве, в Хивинском ханстве, а также и в дельте (где оно составляет сколок с хивинского) окладной налог взимается с котла и потому население прямо заинтересовано в соединении нескольких родственных семей, например, нескольких женатых братьев — в одну. Патриархальность быта и устройство жилищ оседлого населения, живущего в отдельных больших курганах, также способствуют тому, чтобы разделы были, по возможности, редки. В кочевом населении я прямо убедился, что кибитки женатых сыновей постоянно считаются населением заодно с кибиткой отца. В виду всего этого можно считать, что расчёт по пяти душ на двор — крайне недостаточен для хивинского оазиса, а некоторыми косвенными путями я пришёл к убеждению, что даже расчёт по семи душ на двор для многих местностей оазиса будет далеко ниже действительного. Принимая, однако, эту цифру, мы получим, что все население оазиса простирается:

Оседлого узбекско-сартского свыше

Полукочевого туркменского около

Населения дельты

Населения города Хивы

300,000 душ

190,000 »

210,000 »

25,000 »

Всего

725,000 душ

Принимая всю площадь оазиса в 600 квадр. географ. миль, мы получим плотность населения свыше 1,000 душ на квадр. милю. Наибольшей плотностью отличается при этом население восточной части оазиса, где оно доходит до 4,800 душ на квадр. милю, не считая города Хивы. Наименьшая плотность приходится на долю дельты, где оказывается не более 500 душ на квад. миле. Но так как культурные пространства в оазисе резко отделены от негодных к культуре полос песков и разливов, то, если считать собственно густоту группировки населения, на производительной [195] поверхности получается населенность замечательная — свыше 5,000 душ на квадратной миле.

Племенной состав населения был определен мною при проверке, через приходских старшин, официальных данных; цифры его являются только приблизительными, так как племенные различия во многих местах настолько сгладились, что население само затрудняется определить, кто — сарт, а кто — узбек.

По племенам население принадлежит к следующим главными группам: узбеки, сарты, туркмены, киргизы и каракалпаки, затем следует: арабы, таджики, персы и татары. После 1873 г. к ним присоединились русские и несколько десятков семейств немцев-менонитов.

Статистические данные о племенном составе обработаны мною пока только для левого берега, т. е. для самого ханства, а потому племенного состава правого берега, представляющего те же группы, но в другом соотношении, я не касаюсь.

Аборигенами страны являются сарты. До последнего времени самое значение слова «сарт» представлялось спорными, так что некоторые считали слово сарт термином, обозначающими городское население. Однако, теперь можно считать установленными, что сарты представляют собою совершенно отдельное племя арийского происхождения, хотя и принявшее в себя много тюркской крови. В Хиве довольно резко отличается, местами, сартовское сельское население от узбекского, причём сплошную массу оно представляет в округе Нового Ургенча, а в других — разбросано отдельными приходами среди узбекского. Числительность сартов довольно трудно определить, так как они весьма охотно выдают себя за узбеков и попадаются только на том, что не могут назвать род, к которому принадлежит, тогда как узбек — всегда точно назовет не только свой род, но и колено. По собственными показаниями населения, числительность сартов определилась в 30% населения оседлой полосы или около 20% всего населения левого берега, но в действительности процент их, вероятно, гораздо выше.

Само население в настоящее время не имеет никакого понятия о происхождении племенного различия между сортом и узбеком, и на вопрос об этом приводить обыкновенно ходячий анекдот, по которому сарты яко бы происходят от собаки. По этому анекдоту оказывается, что у пророка Ноя было несколько сыновей и только одна дочь. При постройке ковчега Ною пришлось [196] покупать много материалов, но все поставщики требовали, в уплату за них, вместо денег — руку его дочери. Как изворотливый человек, Ной обещал всем им, но, затрудняясь в исполнении обещания, обратился с молитвою к Богу. Господь приказал ему посадить на ночь в отдельную комнату: свою дочь, собаку, кошку, курицу и т. п., и на утро Ной, вместо всех этих зверей, нашёл девушек, — до такой степени похожих на его дочь, что сам он не мог определить, которая из них настоящая. Выдав всех этих девиц замуж, Ной только впоследствии узнал, которая была его дочерью, потому что женившийся на ней не мог нахвалиться женою, а остальные все жаловались на черты характера жён, унаследованные ими от их прежнего состояния. Так вот от той девицы, которая была превращена из собаки и произошли будто бы сарты.

В действительности сарты — потомки древнейшего арийского населения страны. Из физических особенностей их, кроме несколько меньшого роста, чем у узбеков, и более слабого сложения, можно указать на густые бороды, так несвойственные узбекам и подмеченные китайцами еще до P. X., как отличительная черта арийского населения Хорезма. Затем, ни по образу жизни, ни по костюму, сарты решительно ничем не отличаются от узбеков; в нравственном же отношении, как покоренная раса, долго находившаяся в положении угнетённых, хивинские сарты немногим превосходят своих ташкентских и бухарских сородичей. Такая же лживость, подозрительность, недоверчивость, при меньшем уровне развития, вследствие меньшого распространения грамотности, и большая забитость и покорность судьбе — вот качества, отличающие сартовское население и делающие его так мало пригодным для военной службы, что узбеки постоянно смеются над сартами, говоря, что сарт — нукер, т. е. всадник, «в бою одной рукой поводья держит, другой за луку держится; саблю ему и нечем вынуть, и вот он удирает». Несомненно, однако, что в жилах многих из этих, яко бы, узбеков, украшенных густыми бородами, течет больше сартовской крови, чем тюркской.

Узбеки составляют господствующее, как по численности, так и по значению, население страны. Как выяснено в историческом очерке, узбеки же составляюсь особого племени среди народов тюркской крови и название это имеет только политическое происхождение. В числе многочисленных узбекских родов, существующих в настоящее время, можно проследить и те 26 родов, [197] которые в XV столетии образовали союз узбеков, впоследствии увеличившийся многими другими родами. В числе этих 26-ти родов упоминаются и восемь родов, переселившиеся в Хорезм в XV столетии по приглашению первого Хивинского хана из узбеков — Ильбарса. Но кроме них мне попадались в Хиве представители еще 16-ти родов, хотя и в значительно менышем количестве.

На долю узбекского населения приходится 74% населения оседлой полосы, или около 50% всего населения левого берега.

По физическим свойствам своим хивинские узбеки значительно превосходить своих сородичей в других частях Туркестана. Роста они большею частью выше среднего, хорошо сложены, красивы лицом, в котором совершенно незаметно монгольских черт, а зачастую называющий себя узбеком представляет чистейший образец красавца кавказского племени. Последнее обстоятельство объясняется, вероятно, примесью сартовской, иранской и даже русской крови, но большой рост, по всей вероятности, обусловливается также и привилегированным положением узбеков в оазисе еще в половине прошлого столетия, когда узбеки жили господами, а весь труд лежал на сартах и на рабах. Теперь, однако, все это уже отошло в область преданий и узбеки, забыв свой кочевой образ жизни, являются такими лее трудолюбивыми земледельцами, как и сарты. Права их также совершенно сравнены; они платить одинаковые подати, одинаково выставляют казённых рабочих, также старательно обрабатывают пашни и разводить сады, и только в занятиях ремеслами и торговлею уступают первенство сартам.

Туркмены - самое воинственное, свободолюбивое и непокорное из племён, населяющих Хивинский оазис. Надо думать, что они представляют потомков тех тюрков, которые произвели нашествие на Хорезм в VI веке, причём главная масса их продвинулась южнее оазиса и долго не покидала своего кочевого быта, проводя жизнь в постоянных ссорах с соседями и набегах на ближайшие культурные местности. Туркмены делятся на несколько племён, много родов и колен, но названия этих подразделений не имеют ничего общего с названиями родов узбекских.

Главные племена это: иомуды, чаудоры, имралы, карадашлы; в небольшом числе живут также: ата, арбачи и гоклены. За отдельное племя принимаются также караелгенлы (кара-джингыллы) или куч чары, хотя они составляют помесь иомудов с рабынями [198] персиянками и причисляются собственно также к иомудам. Интересные данные для исследования происхождения туркменских родов представляют рисунки ковров, которые в каждом племени сохраняются совершенно неизменно и иногда полная тождественность рисунка ковров у племён, живущих весьма далеко одно от другого, указывает на их родственное происхождение.

Между собою туркмены считаются в родстве, и общим исходным пунктом своим считают город Туркестан на Сыр-Дарье. О выселении оттуда туркмен-иомудов рассказывается такое предание:

В Туркестане жили два брата туркмена: Акман и Караман; однажды они поссорились с Хазрет-Эюбом, в честь которого построена в Туркестане известная мечеть. Чтобы отомстить святому, они ночью зарезали быка и втащили его в мечеть. На утро братья стали обвинять Эюба в краже быка; тот отвергал обвинение и предложил докащикам пойти самим в мечеть и убедиться, что там быка нет. Они вошли, а когда вслед затем святой, с собравшимся народом, вошёл в мечеть, то нашли там двух собак: белую и черную, грызущихся над тушей быка. Обращенные в собак Акман и Караман не потеряли будто бы памяти о своём человеческом происхождении и остались жить при своём племени, но навлекли на него столько насмешек, что иомудам пришлось укочевать из Туркестана. Они прошли через Хорезм, преследуемые насмешками, на Мангышлак и, наконец, убили своих сородичей-оборотней пятью стрелами у колодца, который с тех пор носит название Биш-уклы, т. е. Пяти-стрельный.

В настоящее время хивинские туркмены отчасти стали совершенно оседлыми, отчасти могут считаться полукочевыми; и у тех, и у других есть пашни и даже сады, но глинобитные постройки существуют только для скота и запасов, а сами туркмены живут около них в войлочных кибитках. Полукочевыми можно считать из них тех, которые занимаются земледелием в виде побочного промысла, садов не разводить и во всякое время готовы перейти на новое место. Обыкновенно, некоторые члены из таких семейств кочуют со скотом на Мангышлаке и в других местах, а остальные сидят на пашнях в оазисе. Как в физическом, так и в нравственном отношении туркмены представляют собою безусловно лучшую часть населения оазиса. В чертах лица их очень малозаметен тюркский тип; особенной красотой [199] отличается племя карадашлы. Собравшиеся ко мне старшины этого племени представляли собою положительно коллекцию красавцев различного возраста. Прямой открытый характер, верность данному слову, сознание собственного достоинства и какое-то изящество и благородство манер — отличительные черты нравственного облика большинства туркмен. В отношении способности к военной службе они также стоят неизмеримо выше остальных народностей оазиса, что и доказали нам блистательно под Чандыром и в Ахал-теке.

По численности туркмены, в числе 28,000 кибиток, составляют 28% всего населения оазиса. Они живут на оконечностях больших каналов ханства, где составляют сплошную массу населения. Как привилегия их — осталось до сих пор право не выставлять казённых рабочих для чистки каналов, но за то они считаются обязанными выставлять по требованию нукеров, хотя обязанность эта теперь чисто фиктивная, так как войск хану собирать не приходится.

Киргизы или казаки, как называют, себя они сами и, все соседние с ним народы, кроме русских, населяют в оазисе главным образом дельту. Среди оседлого населения имеется только несколько приходов киргиз, ведущих совершенно такой же образ жизни, как узбеки и сарты.

Подобно узбекам, киргизы не составляют какого-либо особого племени, среди кочевых народностей тюркской крови, а с узбеками имеют много общих названий родов, причина чего выяснена выше. Этнографическое различие их от узбеков заключается, главным образом, в примеси к последним арийской крови, а к киргизам — монгольской; в некоторых особенностях языка и в твердо сохранившемся родовом начале, тогда как у узбеков сохраняются уже только названия родов, зачастую заменяемые в общежитии названием по месту жительства.

О физических и нравственных качествах, киргиз говорит не стоит, так как они всем более или менее известны.

Каракалпаки, составляющие главную массу населения дельты, представляют весьма интересную народность. О происхождении их, мне не встречалось в литературе никаких сведений, кроме того, что они перешли в дельту Аму, теснимые киргизами, с низовьев Сыр и Дарьи в конце прошлого столетия. Поэтому я обратил особенное внимание на исследование этого вопроса, что до некоторой степени мне и удалось. [200]

Одинаковость названий каракалпакских родов с узбекскими указывает на их общее происхождение; расспрошенные мною каракалпаки также отзывались, что их племя в близком родстве с узбеками, причём иные указывали даже, что в четвертом колене по восходящей степени у них имеются общие родичи. Обычаи каракалпаков также весьма сходны с узбекскими, равно как и устройство их кибиток, несколько отличное от киргизских и туркменских. Они, подобно узбекам, руководствуются шариатом, а не народным обычаем, как киргизы. По физическим свойствам каракалпаки также весьма близки к узбекам. Особенная черта их быта — это непримиримая вражда к киргизам и взаимное, с той и другой стороны, пренебрежение. Под властью ханов они несли всевозможный обязанности: выставляли казённых рабочих, подобно узбекам и сартам, платили кибиточную подать, как киргизы (которые рабочих не выставляли); поземельный сбор платили само собой и закет также; только нукеров они не выставляли, так как считались к военной службе непригодными.

По всем этим данным надо думать, что каракалпаки ничто иное, как часть тех же узбеков, которые произвели нашествие на Хорезм, но уже в те времена утрачивавшая кочевой быть и, во время переселения, оставшаяся на Сыр-Дарье. Впоследствии, теснимые киргизами, они должны были покинуть Сыр, а на Аму, как пришельцы, они были обложены всякими видами повинностей, кроме военной службы. В настоящее время каракалпаки отчасти вполне оседлы, большею частью полукочевники, а иные ведут вполне кочевой образ жизни, не обрабатывая вовсе земли. Особенность их кочевого быта та, что они не держат ни лошадей, ни верблюдов, ни баранов, т. е. как раз тех пород скота, который составляют обычное богатство всех кочевников. Они держат почти исключительно рогатый скот и перекочевки свои совершают на арбах, запряжённых быками.

В пределах собственно ханства каракалпаков сравнительно немного, всего 3,000 кибиток, но в русской части дельты их до 12.000 кибиток, так что, в общем, они составляют 15% всего населения оазиса.

С приходом русских положение этого мирного и в высшей степени трудолюбивого народа значительно улучшилось, так как они совершенно сравнены в правах с киргизами.

Арабы, потомки завоевателей VII века, представляют собою народность весьма немногочисленную, всего до 300 дворов. Они [201] совершенно утратили свои национальный особенности, говорят по-тюркски и вообще ничем не отличаются от узбеков и сартов, среди которых живут, хотя свое арабское происхождение твердо помнят.

Таджики — переселенцы из Бухары, живут несколькими отдельными приходами в разных частях ханства. Иные из них до сих пор резко сохранили племенной тип лица, но большая часть — только название своей народности, а во всем остальном совершенно слились с узбеками и сартами и, кажется, совсем не говорят по-таджикски.

Персы — близки по родству племени и языка с таджиками; в Хиву они попадали в качестве рабов, которых в 1873 году освобождено свыше 15,000. Часть их осталась в ханстве, но затем постепенно выселилась и в настоящее время их там не более 1,000 душ, причём они платят особый подушный налог собственно за свое происхождение. На языке хивинцев Иран, т. е. перс и кул, т. е. раб — одно и то же. Хивинцы считают, что до третьего колена сохраняется рабское происхождение и потомок женщины-персиянки только с четвёртого колена может считаться узбеком. Это, однако, не мешает некоторым из персов получать даже места беков, а теперешнему хану не помешало просить об утверждении своим наследником своего любимого второго сына — сына персиянки; хотя за глаза и шёпотом его все зовут кулом, т. е. рабом.

Кроме перечисленных народностей в оазисе живут еще в весьма небольшом числе: калмыки, татары, 40 семейства немцев-менонитов, уже побывавших в Америке и вернувшихся оттуда, и, вероятно, несколько десятков беглых русских, пожелавших скрыть свое происхождение в 1873 году и совершенно омусульманившихся. Впрочем, примесь русской крови иногда до очевидности ясна в некоторых хивинцах, очевидно, как остаток большого числа русских рабов.

Но кого совершенно нет в Хиве — это евреев. Говорят, что им не было формально запрещено проживать в Хиве, но что они почему-то сами туда не являлись. Презрение к ним таково, что во времена рабства их даже не приводили в качестве рабов, — иметь такого раба было бы для мусульманина позором. При сборе статистических сведений по столице ханства я, однако, изыскал одного еврея, но он принял уже мусульманство и женат на персиянке. Как мне говорили, это единственный экземпляр от Иудеи [202] во всем ханстве. На правом берегу, с приходом русских, появились, конечно, и евреи, но ханство от них пока чисто. Равным образом я не видал ни одного индейца или цыгана, встречающихся в Бухаре, да, кажется, их и нет в оазисе.

Деление на сословия существует в оседлом населении ханства только в смысле отбывания податей и повинностей. Родового дворянства, в нашем значении этого слова, существующего также у киргиз, в виде лиц белой кости, — в Хиве не имеется.

Высшее сословие, т. е. знать служилая, называемая сипаи, и высшее духовенство, не представляют ничего замкнутого. В сипаи попадают даже персы и высшие должности постоянно пополняются ханскими слугами, бачами и проч. Несмотря, однако, на это, сипаи считают себя неизмеримо выше простого народа; чинопочитание весьма развито в Хиве и по педантическому отношению к нему очень напоминает наше старинное местничество.

Некоторое подобие, если не дворянства, то польской шляхты, представляют собою сеиты, ходжи и шейхи. Происхождение их объясняют таким образом: у халифа Али было 18 сыновей; из них двое старших были женаты на дочерях Магомета и потомство их называется теперь ходжами, причём потомки одного из них — казнённого Гусейна — носят наиболее уважаемое звание ходжа-сеит. Потомки остальных 16-ти сыновей считаются шейхами.

Звание сеита настолько почетно, что, например, второй хан теперешней династии Магомет-Рахим, правивший с 1810 г. до 1825 года, чтобы облагородить в глазах народа свою династию, взял себе жену из рода сеитов, последствием чего было присоединение титула «сеит» к именам его наследников. Однако, в материальном отношении почетность звания ничего не даёт сеитам: они совершенно наравне с ходжами, шейхами и простыми балякешами (тяглыми) занимаются земледелием, скотоводством и проч., хотя составляют отдельные приходы; освобождение от уплаты поземельного налога и выставки казённых рабочих — их единственные преимущества.

Имея в виду происхождение сеитов и ходжей, казалось бы, что они должны все считать себя арабами, но в действительности ходжи есть между всеми народностями оазиса, кроме только киргиз. Я полагал, что они произошли по женской линии, подобно теперешней хивинской династии, но диван Беги-Мать-Мурат объяснили мне, что это делается гораздо проще: ярлыки на звание [203] ходжи и происхождение от Али дается ханом за 50 тиллей, т. е. за 90 руб... Всего ходжей, вместе с септами, считается в ханстве с небольшим 3,000 семей.

Шейхами, кроме происходящих от 16-ти сыновей Али, считаются также и потомки некоторых других мусульманских святых, а равно стражи при их гробницах, но таковые вообще немногочисленны.

Другой разряд привилегированных семейств в ханстве — это нукеры у т. е. семьи, освобожденный от уплаты поземельных податей и выставки рабочих и обязанный за то ставить по требованию нукеров, т. е. всадников для военной или полицейской службы. Каждая нукерская семья имеет надел в 10 танапов, т. е. около трёх десятин, за который должна выставлять одного нукера. Положение нукеров совершенно напоминает положение детей боярских в древней Руси. Подобно последним, они иногда получают и «государево жалованье», в виде денежных выдач, в неопределённом размере, смотря по состоянию казны.

Так как в настоящее время наряд нукеров производится только в небольших размерах для полицейской службы, то положение нукерских семейств оказывается довольно привилегированным. Число их достигает до 3,900.

Равными с нукерами освобождениями от податей и выставки казу чей пользуются также некоторые усты, т. е. мастера (плотники, резчики, штукатуры и проч.), обязанные работать при ханских постройках и несколько приходов ханских каютей, обязанных доставлять на каюках лес и уголь с тугаев по среднему течению Аму-Дарьи. Есть еще, так называемые, купырчи, т. е. приходы, приписанные к мостам на больших каналах и обязанные, вместо остальных повинностей, содержать их в исправности.

Единственный язык, на котором говорят в Хиве, — это тюркский в различных наречиях: узбекском, туркменском, киргизском. Все официальные документы также пишутся по-тюркски, а не по-персидски, как в Бухаре.

Единственная религия, конечно, мусульманская, суннитского толка. Шиптов совершенно нет в Хиве. Впрочем, туркмены и киргизы мусульмане только по имени; мечетей мне совершенно не случалось видеть в местностях, занятых туркменами, да они, кажется, только и существуют?» у них при нескольких могилах весьма чтимых святых. У туркмен клятва на Коране заменяется таким образом: делают бугорок из земли и говорят: «Пусть [204] это — могила Ибрагим-Ата; толкни ее, если ты прав». И говорят, будто туркмен никогда не дерзнет толкнуть бугорок. Если не чувствует себя правым.

Наиболее ревностные мусульмане — это сарты, но вообще мусульманство далеко не имеет в Хиве того фанатического характера, как в Бухаре, и духовенство далеко не пользуется таким влиянием. Как на характерную черту в этом отношении молено указать на то обстоятельство, что мне большего частью отводили для ночлегов мечети, где всегда есть пруд, осененный карагачами, и несколько просторных террас.

Грамотность вообще менее распространена в Хивинском оазисе, чем где-либо в Туркестане. Далее среди высшего сословия, сипаев, грамотность далеко не составляет принадлежность каждого, так что далее некоторые из министров неграмотны и ограничиваются прикладыванием именной печати к бумагам, писанным их диванами (дьяками); однако, школы есть, все-таки, почти при каждой мечети и, по самому меньшему расчёту, в оседлом населении приходится одни учащийся мальчик на 2-3 семьи. Высшие училища — медресе сосредоточены в городе Хиве, где их до 24-х, с различным числом учащихся. Занятия в них имеют совершенно такой же узко-богословский характер, как и везде в Средней Азии.

Средства на содержание медресе и прочих религиозных и благотворительных учреждений собираются с вакуфов, состоящих из недвижимых имуществ. Постановка вакуфного дела несколько отличается в Хиве от остального Туркестана, по рамки статьи не позволяют мне вдаваться в подробности по этому предмету. Общее количество вакуфной земли в ханстве составляет почти 16% всей обработанной земли оседлого населения и приносит вакуфным учреждениям до 30,000-35,000 тиллей, т. е. 55,000-60,000 рублей. Кроме того, вакуфы получают доходы с некоторых лавок, караван-сараев и пр.

По образу жизни населения Хивинский оазис и ханство в особенности — страна исключительно земледельческая. При этом, несмотря на разнообразие племенного состава, все население отличается в высшей степени однообразными условиями жизни почти во всех классах общества. Далее у высших сановников бытовая обстановка в сущности мало отличается от образа жизни простолюдина. Уже при беглом знакомстве с ханством оно поражает видимым благосостоянием жителей и впечатление это [205] оказывается довольно правильными, если принять во внимание крайне ограниченным потребности населения. Так, например, мелочных лавочек, обычной принадлежности каждого кишлака в русском Туркестане, в Хиве совершенно не встречается за стенами городов, да и в городах, в не базарный день, торгуют 5-6 мелочников, да 1-2 мясника.

За исключением самого высшего класса общества достатки распределены в высшей степени равномерно. Средняя величина надела оказывается в оседлом населении около семи танапов 3 на семью, но «средними» хозяином считается владелец 10-ти танапов, так как достатки его являются средними: между главной массой населения, имеющей 3-7 танапов на семью, и богачами — владельцами 20-30 танапов, т. е. 7-10 десятин. И такие богачи считаются единицами, потому что 50 танапов — уже надел сипая и даже не из последних 4. Обыкновенно же человеком весьма зажиточным считается владелец 15-20 танапов (5-7 десятин).

Понятно, что при таком распределении земельной собственности, и при весьма ничтожном числе безземельных (менее 5%) в ханстве нет ни богачей, ни бедняков, а вся масса населения, относительно обстановки жизни, находится почти в одинаковых условиях.

Жилища вообще весьма солидной постройки: каждый дом представляет из себя курганчу, обнесенную высокими и толстыми глинобитными стенами. Расположены они отдельно, в некотором расстоянии друг от друга, по всему течению арыка, название которого и носит селение. Таким образом селение из 20-30 дворов, составляющее отдельный приход, растягивается вёрст на пять, а в нескольких десятках саженей параллельно с ним, по другому арыку, тянется иногда другое подобное же селение и т. д.

Почти у всякой курганчи имеется небольшой сад, т. е. несколько урюков (абрикосов), яблонь, небольшой виноградник; рядом клочок в несколько сажен под дынями и арбузами, а дальше пашни. Тут же чигирь, т. е. водоподъемное колесо для орошения полей, без которого почти нигде нельзя обойтись. Внутри курганча богача отличается только большей просторностью и несколькими лишними коврами. [206]

Одежда хивинцев всех племён, классов и общественных положений — совершенно одинакова; халат хана отличается от халата поденщика только новизной, да небольшой примесью шелка в ткани полосатой бумажной алачи, из которой он сшит. Даже цвета одинаковые: всегда полосатые и не яркие буровато-красные или зеленые. Общий головной убор всех без исключения — огромная меховая папаха, большею частью черная, причём папаха хана отличается от папахи нищего только новизной, и весьма мало качеством мерлушки. Вообще, отсутствие ярких цветов в костюме — отличительная черта хивинцев, и надо сказать, что степенные, длинные халаты хивинцев кажут гораздо изящнее, чем пестрые, шутовские костюмы бухарцев.

Пища — также только у знати, живущей в городах, отличается от пищи всех остальных. Обычная пища всего населения это — гуджа, т. е. каша из джугары (род сарго) с кислым молоком, да зеленый чай с лепешкой. Даже обычая туземцев, остального Туркестана, угощаться на базаре пловом, пельменями и пр. не существует: на базарах, кроме города Хивы, совершенно нет обычных в Средней Азии кухмистерских и даже очень мало чайхане. Но за то каждый окрестный житель обязательно берет в базарный день маленький кусок мяса, привозить его домой и там, семейным образом, торжественно варится из него огромный котёл самого жидкого супа с луком, перцем и проч. Плов уже позволяют себе только зажиточные лица; и одни только сипаи, да богатые купцы — едят его каждый день.

Понятно, что при таких ограниченных потребностях жить зажиточно стоит недорого и вот почему Хива производить впечатление такой страны, где всем всего вдоволь и нищих совершенно не видно.

Говоря об образе жизни высших классов, нельзя не отметить склонность их к усвоению не только дурных, но и полезных сторон цивилизации, особенно таких, практичность которых сразу заметна. Так весьма распространены керосиновые лампы (даже у базарных торговцев); у многих устроены печи: дома со стеклянными рамами (конечно во двор); почти все сановники умеют управляться ножом и вилкой, хотя за то охотно пьют наливку и в особенности какую-то плохую шипучку под именем шампанского. По Хиве свободно разъезжают в тарантасах и даже диван-беги ездит к хану с докладами в коляске и т. п. Относительно усвоения полезных изобретений и говорить нечего: хивинцы [207] давно уже посылают свой хлопок прессованным посредством, винтовых прессов, устройство которых показал им какой-то заезжий турок.

Словом, Хива гораздо больше Бухары способна цивилизоваться, чему, конечно, способствует меньший фанатизм населения.

Населенные пункты оазиса, показываемые на картах под именем городов, в большинстве совершенно не заслуживают этого названия. Там можно сказать есть только два города: Хива и Новый Ургенч; с некоторой натяжкой можно причислить к ним: Чим- бай, Кунград, Ходжейли и еще два-три. Остальные — представляют собою только базарные пункты, постоянное население которых состоит из 20-50, много 200 семейств. Город Питняк, напр., не имеет ни одного жителя: это просто кала (укрепление), в которой находятся базарные помещения, оживающие раз в неделю по субботам. В остальные дни, вне калы, у ворот, торгуют два мелочных торговца и один мясник. Постоянных городских жителей ни одного. В г. Хазараспе, который еще древними писателями упоминается как большой город, городских жителей (касып по-хивински) 84 семьи, преимущественно ремесленники, и так во всех остальных городах. Назначением этих городов в былое время, было, служит местом, куда окрестные жители укрывались во время вторжения неприятеля. Теперь единственное значение их осталось как базарных пунктов; вот почему большинство их и переименовано на последней съёмке в базары.

Город Хива представляете собою город настоящий, имеющий "свыше двух тысяч домов, причём жителей в ней можно полагать от 20 до 30 тысяч. Конечно, город это такой же глиняный, как и все остальные в Туркестане, а базар по величине уступает даже базарам таких второстепенных городов, как Джизак или Катта-Курган. Глиняные стены окружают Хиву двойными поясом; во внутренней ограде, составляющей цитадель, расположены: ханский дворец, дома многих сановников, медресе, главные мечети и пр. Все они солидной постройки из жжёного кирпича. Остальные дома обычные глиняные сакли. Надо, однако, отдать справедливость, что Хива много чище других азиатских городов и чистота эта заведена в ней, как говорят, после возвращения хана в 1883 г. со священного коронования.

О вооружённых силах ханства приходится сказать только два слова: их нет совсем. Хан не содержит ни одного сарбаза: [208] даже нет придворной стражи. На вопрос мой: «сто же оберегает хана»? мы отвечали: «как кто? Бог!»... Арсенал хивинский давно уже свален на одной из площадей города и состоит из десятка пушек на совершенно огнивших, облезлых лафетах с рассыпавшимися колесами, или просто валяющихся на земле в самом картинном беспорядке. Только два раза в год: при начале и при конце уразы (мусульманский пост), одну из этих пушек вытаскивают на середину площади и делают по три холостых выстрела. Никакой артиллерийской прислуги не содержится.

В принципе, однако, считается, что вооруженные силы ханства состоят из нукеров, которых оно может выставить до 6,000, причём 4,000 от узбеков, а остальные из туркмен. Нукеры обязаны служить на своих лошадях и на своём иждивении, причём должны иметь саблю и ружье произвольных образцов. Б а ненадобностью в военной службе нукеры собираются теперь только для полицейской; впрочем, на границе с Бухарой стоит обыкновенно караул, человек из 20, сменяющихся каждые полгода. Нечего и говорить, что оружие этого караула в полной негодности: ружья перевязаны веревочками, со сломанными прикладами и даже подчас без курков. У начальника караула я нашёл берданку, отбитую им у текинцев, изукрашенную серебряными кольцами, но со сломанным экстрактором.

Вообще небрежность хивинцев в обращении с огнестрельным оружием поразительна. У диван-беги я видал в углу целую коллекцию разных ружей: тут были берданки, Пибоди, Снайдера, магазинки Винчестера и т. д., но все они не чищены, заржавлены, попорчены; словом, никуда негодны. И это тем более странно, что привычка к оружию в населении имеется: в западных частях ханства почти каждый туркмен, отправляясь на базар, обязательно берет с собою ружье, но в большинстве никуда негодное.

Берданок в ханстве множество. Все они собранные из бракованных частей, без казённых клейм, причем какая-либо часть обыкновенно бывает доделана собиравшим винтовку мастером. Их много на хивинском базаре и продаются они, с 40 патронами, по 18-22 рубля. Прежде их много покупали текинцы, но теперь спрос упал. Винтовки эти привозятся купцами-татарами из Оренбурга, но где они собираются, я узнать не мог. А между тем, очевидно, что их дошло быть также много и в Бухаре, а в Афганистане мы опять, несомненно, встретим их.

В противоположность огнестрельному, холодное оружие у [209] хивинцев отличного качества, всегда прекрасно содержано и они его видимо любят. Оригинально сказалась их практичность относительно старых кольчуг, которых видимо было весьма много: за ненадобностью, их разрубили на маленькие куски и употребляют для прикрывания угольев в кальянах. В каждой лавчонке висит по несколько таких сеток и стоят они копеек по 5, по 10.

Итак, вооружённые силы в ханстве отсутствуют, но оно может выставить 6,000 нукеров на годных к службе лошадях. Число это интересно в том отношении, что оно показывает, на какую цифру всадников мы можем рассчитывать, если население Хивы будет привлечено современном к отбыванию военной службы. Большее число собрать едва-ли возможно, потому, главным образом, что больше, вероятно, не найдется годных к службе лошадей. Что же касается способности населения к военной службе, то, я полагаю, оно, в этом отношении, нисколько не уступит закаспийским туркменам, из которых уже не только сформирована милиция, как кажется, весьма удовлетворительная, но которые даже берутся теперь охотниками в казачьи полки.

Во главе управления ханством, со времени Магомет-Рахим-хана, состоит при хане диван, т. е. применяясь к нашим понятиям, комитет министров или, скорее, боярская дума. Строгого разграничения обязанностей между членами дивана нет, и они весьма напоминают бояр, управлявших приказами в до-петровской Руси. В состав дивана входят: диван-беги, т. е. великий визирь, мехтер — министр финансов, куш-беги — министр двора и государственных имуществ и мирза-баши — правитель канцелярии. Однако такое соответствие этих должностей нашими министрами если и существовало некогда, то теперь оно остается только в принципе, на практике же все высшее управление ханства не более как одно только министерство финансов, потому что каждый из членов дивана что-нибудь с кого-нибудь собирает, но никто ничего на государственные надобности не расходует.

Действительно, уже из перечисления этих должностей видно, что в числе их нет представителей учреждений, ведающих государственными расходами: на общественные работы, народное просвещение, юстицию, полицию, пути сообщения и т. д. и это по той простой причине, что государственных расходов в Хиве нет, а есть только доходы (если не считать уплаты контрибуции России); в самом деле, военного бюджета ханство не имеет потому, что не содержать ни одного человека постоянных войск, а нукеры [210] ему ничего не стоят, потому что служат на своём иждивении; общественные работы хотя и производятся в больших размерах по очистке и проведению новых каналов, но они производятся натуральной повинностью, причем каждый казуч, являясь на работу на 12 дней, приносит с собою 40 коп. на вознаграждение лиц, присматривающих за работами; пути сообщения находятся в ведении раисов 5, которые должны чинить их при участии окрестного населения; мосты чинятся приписанными к ним приходами купырчей. Судопроизводство находится в руках казиев, не получающих жалованье, а живущих судебными пошлинами. Полицией (состоящей из нукеров) ведают беки и хакимы. служащие за пожалованные поместья, как и все остальные сипаи. Даже расходов по взиманию податей не существует, так как к каждому окладу присоединены 20 или 40 коп., идущие на вознаграждение сборщиков и иные фискальные расходы.

Таким образом, государственных расходов ханство не имеет. Отсюда и обязанности членов дивана сводятся ко взиманию доходов, система которого основана на родовом, а не на территориальном начале. Так, диван-беги ведает сбором поземельной подати и зякета с туркмен-иомудов и одной поземельной подати с карадашлинцев и гокленов. Он же ведает таможенными сборами по торговле с Россией.

Мехтер и куш-беги собирают поземельную подать с оседлого населения, причем селения, платящие одному и другому, перепутаны в совершенном беспорядке.

Мирза-баши собирает кибиточную подать с киргиз и каракалпаков. Особый зякетчи собирает налог со скота, но также не по всему ханству, а за многими исключениями. Торговый зякет кроме торговли с Россией, собирает другой зякетчи, назначенный недавно на эту должность из чилимчи, т. е. подавателя кальяна, и т. п.

Понятно, что при такой путанице является полный простор ко всевозможным злоупотреблениям, которые и практикуются в самых широких размерах, составляя истинную причину обременения населения налогами, так как законные подати, в сущности, не велики. Податная система в ханстве представляет весьма интересные особенности, но изложение ее не может войти в рамки настоящей статьи, а должно составить предмет особого сообщения.

Во главе местного управления стоят хакимы, которых русские [211] совершенно неправильно величают, по привычке к бухарцам, беками, так как хакимы имеют власть совершенно ничтожную, сравнительно с бухарскими беками, играющими роль почти что генерал-губернаторов. Тем не менее, некоторые из хивинских хакимов занимают свои должности наследственно в течение нескольких поколений. Скорей всего, по кругу обязанностей, они могут быть приравнены к старинным воеводам; помощники их, ведающие меньшими участками, называются наибами. Наконец, низшую административную власть представляют собою юз-баши, т. е. сотские из нукеров, имеющие за свою службу двойной надел против простых нукеров. Наименьшую административную единицу составляет в ханстве приход, т. е. мечеть-каума. Сбором податей в каждой из них заведует или мулла-имам, т. е. приходский мулла, или мираб, т. е. арычный староста. По эти лица, уже выборный и от правительства также ни гроша не получают, кроме личного освобождения от поземельной подати.

Итак, общий вывод, который можно сделать относительно населения Хивинского ханства, это, что оно, в общем, находится в весьма удовлетворительных условиях быта и представляет черты весьма сходные, несмотря на все разнообразие племенного состава. В физическом отношении хивинцы народи, большею частью рослый, здоровый, сильный и красивый: в нравственном — трудолюбивый, скромный и терпеливый; в религиозном — менее фанатичный, чем остальные народы Средней Азии.

Крайне ограниченные потребности жизни, отсутствие щегольства и стремления к роскоши, дают ему возможность жить зажиточно на весьма небольшие достатки, а весьма равномерное распределение поземельной собственности и доведенная до высокого состояния культура позволяет стране прокормить весьма густое население и за всем тем снабжать избытком хлеба окрестных кочевников.

В этом избытке производительности страны и лежит весьма важное военное значение хивинского оазиса, как продовольственного базиса нашего на случай военных операций в Афганистане. Обозрение средств страны составит предмет следующего сообщения, теперь же я отмечу только, что избыток производительности страны достигает, по самым скромным расчётам, не менее 5,500,000 пудов разного хлеба в год. Однако, воспользоваться этим значительным количеством хлеба мы можем только тогда, когда у нас будет на Аму-Дарье грузовое пароходство, способное [212] поднимать значительные количества тяжестей; без такого пароходства хивинский оазис совершенно не может служить продовольственным базисом и, в военном отношении, никакого значения для нас не имеет.

Выводы, которые я сделал о населении оазиса, невидимому, весьма противоречат тому, что я говорюсь о последствиях нашествия узбеков, но это только, по-видимому. Правда, завоевав страну, узбеки не только не внесли в нее ничего плодотворного, но напротив, ввели свое родовое начало, поведшее к междоусобиям, отвращение от земледельческого труда, вызвавшее развитие рабства и угнетение покоренной народности..., но это было в XV веке, а с тех пор многое изменилось, в особенности в самое последнее время. Междоусобия прекращены навсегда замирением страны и признанием хана вассалом Белого Царя. Прекращение возможности жить грабежом и трудом рабов заставило все племена и народности оазиса усердно взяться за земледелие, а водворение полной безопасности извне и внутри обеспечило им спокойное пользование плодами своих трудов.

Остается, следовательно, как последствие нашествия узбеков только родовое начало, твердо укоренившееся в стране, производящее в ней невообразимую административную путаницу и способствующее туземной администрации обирать народ и разорять его незаконными поборами. Но эти последствия нашествия узбеков и вкоренения их родового начала устранимы только с принятием населения в русское подданство и введением в стране русского управления, приспособленного к ее особенностям. Этого последнего события ждут с нетерпением узбеки, сарты, туркмены, каракалпаки и киргизы, хотя по различным соображениям.

Ожидание это многократно высказывалось мне в самой категорической форме и думаю, что им и объясняется успешность сбора мною статистических материалов, так как оседлое население видимо относилось далее с интересом к моей работе, постоянно поправляя друг друга. Очевидно, оно считало, что я произвожу подготовительную работу для введения русского управления. Мне остается пожелать, чтобы в более или менее близком будущем эти ожидания оправдались, и чтобы составляемое мною «Статистическое описание», хотя до некоторой степени, облегчило будущую администрацию оазиса в ее первых шагах на почве древнего Хорезма.

Генерального штаба капитан Стеткевич


Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1892 г., № 2-й.

2. Мавераннагр, т. е. Междуречье — пространство между Сыр и Аму-Дарьей.

3. Хивинский танап = 900 кв. саж., а десятина равна 2 2/3 танапа.

4. Ханкинский бек имеет за свою службу надел в 50 танапов.

5. Раисы — духовные, цензоры, обязанные следить за нравственностью населения и «а правильностью весов и мер и подучающие с этого надзора доходы.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Хивинского оазиса // Военный сборник, № 3. 1892

© текст - Стеткевич ?. ?. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Кудряшова С. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1892