ПОСЛАВСКИЙ П.

БУХАРА

Топографический очерк.

(С планом).

(Окончание). ¹.

а) Город. Город Бухара своей серединой занимает небольшую возвышенность естественного происхождения, на которой обособилось несколько плоских холмов. Из них один, на которой расположена цитадель или кремль, резко отделен от общего массива упомянутой возвышенности и ограничен со всех сторон высокими (8—10 сажен) почти отвесными обрывами, сделанными, без сомнения, искусственно, причём большая масса отрытой земли пошла на поднятие плоской вершины самого холма и частью на образование стен, башен и построек ² на нём.

Не умещаясь на упомянутой возвышенности, город неправильно и беспорядочно сползает с неё во все стороны и, будучи, наконец, ограничен крепостной оградой, очень резко отдаляется и отличается от непосредственно прилегающих к нему, сравнительно низменных, окрестностей. Таким образом, крепостная ограда — высокая и толстая глинобитная стена с башнями и воротами, расположена ниже внутренности города, а многими участками, как, напр., юго-западным, даже значительно ниже, и потому средняя возвышенная часть с лучшими и важнейшими зданиями с цитаделью, со всеми базарами, голубыми куполами и с главенствующей над всем башней «Катта Минаром», хорошо видна из-далека (см. план) с разных бугров и курганов, разбросанных по местности, если этому обозрению не препятствуют, [453] разумеется, сады и деревья, которыми обсажены все поля. Заметим кстати, что несколько таких курганов, сравнительно, впрочем, небольших, попали и вовнутрь города.

К возвышенности, на которой расположен город, с востока подходит вода большого, но единственного для города оросительного канала, называющегося Шаруд; она течет по искусственному, насыпному руслу, значительно возвышающемуся над прилежащей местностью; насыпное русло тянется от города вверх по течению на протяжении нескольких вёрст. Вступая в город, Шаруд течет все время углубленной профилью в толще материка, имея местами дно до двух сажен ниже прилежащей поверхности земли. Периодически текущая вода этого канала расходуется в городе почти вся без остатка, а потому выход его из города за стену с противоположной, западной, стороны представляет ничтожную канавку.

На упомянутые выше холмы вода, однако, не может дойти: она их всех вместе обходит с юга и составляет поэтому среднюю (возвышенную) часть города, почти совершенно лишенную растительности. В этой части имеется лишь несколько прудов — «хауз»-ов, очень углублённых, питаемых глубокими же и узкими арыками или трубами из Шаруда; по берегам этих хаузов внизу у спусков к ним растёт несколько деревьев, обыкновенно тутовых, вершинами своими мало подымающихся над местным горизонтом и со всем невидимых из за окружающих строений. Чтобы кончить о распространении растительности в городе, заметим здесь, что ею сопровождаются почти сплошь берега Шаруда и всех хаузов. Садов внутри города очень мало; все пространство, включенное в обвод городской стены, почти сплошь покрыто туземными постройками с плоскими земляными крышами, поднимающимися уступами от наружной стены к центру сообразно изгибам местности. Эта общая картина горизонтальных крыш в немногих лишь местах закрывается группами деревьев или высокими щитами и куполами старых, монументальных мечетей и мадраса. Самый большой и лучший сад в городе, без сомнения, тот, что принадлежит «ильчи-ханэ» — посольскому дому, месту теперешнего ³ расположения Императорского Российского политического агентства в Бухаре. Вообще растительности больше в западной и северо-восточной частях города. Обе они настолько сравнительно низменны, что в двух-трех местах, из арыков [454] Захкеш и Наумитан, протекающих с наружной стороны крепостной ограды, вода проведена маленькими канавками и трубами под городской стеной во внутрь города.

Площадь, окруженная стеной и занимаемая городом, вытянута несколько с востока на запад и имеет неправильную сомкнутую фигуру со входящими и исходящими углами и с 11-ю воротами, от которых к средине города идут лучшие улицы; однако, они настолько узки, что две встречные арбы или два каравана на вьючных верблюдов могут беспрепятственно разойтись в очень немногих местах. Обыкновенно же одной стороне приходится или вернуться вспять или сойти в ближайшее уширение улицы или в переулок и переждать очищения пути.

С внутренней стороны городской стены, вдоль ее, существует дорога, которая на большей части протяжения своего придерживается банкета, но местами она непроходима для артиллерии, будучи сужена разными жилыми постройками, примкнутыми к стене, а местами совершенно преграждена, а такие места приходится обходить по ближайшим к стене улицам и переулкам. Длина городского обвода равна приблизительно 12-ти верстам; площадь слишком 8 квадр. вёрст.

б) Ограда. Крепостную ограду г. Бухары составляет высокая глинобитная стена, равномерно окружающая город со всех сторон, имеющая 11 ворот и приспособленная для ружейной обороны с фланкирующими полукруглыми выступами-полубашнями. Наружных верков или внутренних усилений никаких нет; нет даже наружного рва. Такой состав ограды в европейском смысле не заслуживает, пожалуй, названия крепостной, но мы удержим его потому, что службу таковой она выполняла в продолжение нескольких столетий.

Начертание ее в плане, или что тоже, фигура площади, занимаемой городом, совершенно неправильна: она имеет входящие и исходящие углы, входящие закругления, сильно выдвинутые из общего очертания участки, каков юго-западный; но все это не вызывается на наш взгляд никакими топографическими или тактическими требованиями. Вообще, в расположении ограды г. Бухары в плане мы не усмотрели никакого военного характера и склонны считать его в военном смысле случайным и сложившимися постепенно, путём, так сказать, историческим.

Детали в плане и в разрезах показаны на приложенных чертежах; тут же показан и общий вид ограды снаружи. Высота [455] стены от земли до вершины зубцов равна в среднем около 5-ти сажен или 35 фут.; высота до банкета 25 фут.

Толщина весьма различна, у подошвы она всегда значительно больше, чем на высоте банкета; на высоте примерно 2-х саж. от земли средняя толщина ее составляет от одной до двух сажен.

Над площадью банкета, для образования его самого, стена значительно тоньше, образуя род парапета, толщиной внизу до трёх, а вверху до двух футов. Парапет этот венчается на всем протяжении стены кругом города зубцами, немеющими, впрочем, никакого оборонительного значения, так как они возвышаются над банкетами не меньше 7-8 фут. Для ружейной же обороны в толще парапета на высоте грудной облокоты оставлены неправильные, закруглённого очертания, отверстия — бойницы, причём крупнейшие из них закрыты с внешней стороны чем-то в роде козырьков (показано на чертеже), состоящих из глины же на полочках и очень хорошо прилепленных к стене. Они боевого значения не могут иметь ровно никакого, ибо по недостаточной толщине легко будут пробиваться ружейной пулей. Козырьки эти, как и зубцы на верху, устроены только для вида; впрочем, как те, так и другие, стоят на первой очереди к разрушению, что местами и наблюдается.

Фланкирующих полукруглых выступов или полубашень в ограде 116, не считая 11 пар башен при воротах. Расстояние их друг от друга неодинаково, изменяясь постепенно от 50 до 200 шагов, причём в северо-восточной стороне ограды они расположены заметно чаще, чем на остальном протяжении.

Полубашни имеют также далеко не одинаковый диаметр, а именно: от одной до пяти сажен между входящими углами парапета. А так как внутренняя крутость стены не следует за выпуклостью полубашни, не параллельна ей, то в больших полубашнях образуются площадки, достаточные для помещения одного, а иногда и двух орудий, но въездов туда, или каких-либо приспособлений для поднятия орудий не имеется и не организовано, и потому бухарскую городскую стену можно считать вовсе не имеющей артиллерийской обороны. Кстати заметим, что не только нет никаких въездов на эти высокие площадки-барбеты, но нет никаких входов на банкет: те, которые были (следы замечаются во многих местах), срезаны и уничтожены в тех единственно видах, что с высоты стены обнаруживаются для нескромных [456] взоров внутренние дворы прилежащих к стене домов. По той же причине на стене нет, разумеется, никаких часовых или караульных.

Длина стены, повторим здесь, составляет около 12 вёрст.

Всех ворот в ограде, как сказано выше, 11 ⁴, а именно:

1) Имам, 2) Углан, 3) Талипач, 4) Ширгаран, 5) Каракуль, 6) Шах-джаляль, 7) Намазга, 8) Салли-ханэ, 9) Карши или Каваля, по которым производится сообщение с железно-дорожной станцией, 10) Мазар, выйдя за которые дорога сейчас же делится на две: одну в Мазар-Багауддин ⁵, отчего ворота получили свое название, другую к северо-востоку, в Самарканд через Гурбун, и 11) Самаркандские. Все ворота защищаются (каждые) парою кирпичных башен, соединённых кирпичным же простенком, который и заключает в себе ворота. Парапета с банкетом, бойницами и зубцами продолжается всюду и над воротами, не прерывая общего фасада стены и линии огня. Но в этих башнях у ворот и в простенках бойницы расположены обыкновенно в два и три яруса. Ворота двухстворчатые, деревянные; высотой около 13-ти фут., шириной около 10-ти футов, полотна собраны из вертикальных брусьев, толщиной около трёх вершков. Оковка весьма недостаточна. Запираются большими засовами и редкой величины замками, ключи от которых (счётом 11) после намаза Ахшам относятся в кремль, будто, к Куш-беги ⁶ и лежат у него всю ночь «под подушкой». Утром открываются очень рано, а именно, сейчас после Азана, т. е. до рассвета. Прежде, говорят, опоздавшим приходилось постоянно ночевать за воротами. За последнее время привратники, разные старички, живущие тут же в башнях — за «силяу» (на чай), обещанное из-за ворот, охотно бегут к Куш-беги за ключами и открывают ворота; впрочем, на это требуется не меньше часа времени. Но если, уезжая из города, предупредить привратника о [457] позднем возвращении, то ключи задерживаются на месте и ворота открываются немедленно. Разумеется, порядочный мусульманин не ездит по ночам и все эти отступления делают почетные и беспокойные «гости» — мы русские, нарушающие подчас всякие правила и приличия, к крайнему соблазну правоверных.

Из сделанного описания ограды г. Бухары становится ясным, что свойственное ей прежде военное значение, значение крепостной ограды, она уже потеряла совсем; и это потому, что в политическом смысле она является чистым анахронизмом. Впрочем, по размерам своим она несомненно сохранила значение довольно трудно преодолимой преграды. Другими словами: для нас теперь она имеет значение местное, так сказать, топографическое; для городского же населения, вследствие особого склада его жизни — административно-полицейское; она хороша для порядка, устанавливая всегда резкую и наглядную черту между городом и окрестностями. Нужно, однако, заметить, что большинство городского населения, ничего, может быть, наведавшего, кроме своей «Бухара-и-шериф», искренно убеждено в совершенной своей безопасности за этой городской стеной: эти простые люди спокойно засыпают, раз городские ворота заперты своими огромными замками.

В заключение о городской стене скажем, что для правительства Бухарского, казалось бы, не может быть не ясно истинное значение городской стены, однако, надлежит констатировать, что она содержится в большей, пожалуй, исправности, чем, например, мечети, Мадраса, каменная одежда хаузов и проч. Общее-то впечатление, пожалуй, одинаковое: т. е. и стена приходит к упадку, но ремонтируется зачем-то.

в) Кремль ⁷. О кремле мы можем сказать лишь несколько слов в добавок к тому, что уже сказали в начале, но, в виду важности этого пункта, говорим о нём отдельно. Обособленный высокий холм, на котором расположен кремль, называется Нумишкенд ⁸; он находится не по средине города, а приближен к северо-западной стороне на расстояние около 200 саж. от [458] городской стены. На верху, вдоль гребня, расположена такая же по внешнему виду глинобитная стена, как и городская; в ней замечено нами шесть полукруглых фланкирующих выступов и две кирпичные башни, расположенные по обе стороны единственных ворот. Высота стены неодинакова, вследствие неправильных очертаний гребня обрывов, но линия верхних зубцов стены приближается к горизонтальной, а сложная высота обрывов и стены достигает 10-ти, а местами даже 12-ти сажен. Эскалада этой кручи в настоящем виде почти невозможна; несмотря на дурное качество материала (необожженная глина) и работ этих сооружений, эффект при приближении к подножью кремля получается очень сильный от одних размеров.

Длина обвода стены составляет около 300 сажен.

Ворота брусчатые, деревянные, находятся на западном фасе, со стороны важнейшей в городе площади, называемой Ригистаном. Хотя они (ворота) значительно понижены против вершины холма и вместе с подъёмом от них в гору значительно врезаны в толщу земли холма, но подниматься к ним со стороны Ригистана приходится по широкой и длинной аппарели, занимающей не малую часть самой площади. За воротами подъем продолжается большим, наклонным и изогнутым в плане коридором со сводами, который и выводить на плоскую вершину холма ⁹. Здесь находятся: дворец эмира со службами, часть гарема, мечеть, дом, где Куш-беги принимает «гостей» эмира, квартира Куш-беги, помещение стражи, монетный двор, казнохранилище, разные тайные помещения и проч. Все это скучено на пространстве в 4,000 квадр. саж. ¹⁰, или около 1 2/3 десятины.

Никакой площади, мало-мальски заслуживающей это название, ни сада, ни даже трупы деревьев внутри кремля, нами не замечено; можно быть уверенным также, что там нет и конюшен, [459] удовлетворяющих дворцовой потребности ¹¹; с другой стороны, почти наверно, в кремле существуют колодезь, или иное обеспеченное водоснабжение, хотя нам и не удалось подтвердить этого расспросами. Рядом с этим очень вероятно существование тайного подземного выхода в город.

г) Окрестности. С наружной стороны городской стены, вдоль ее, существует сообщение—грунтовая дорога, различных по участкам свойств; по ней можно проехать верхом и пройти пешком кругом всего города, не удаляясь от стены, кроме небольшого участка от ворот Салли-ханэ до самого выдающегося юго-восточного исходящего угла, где дорога значительно удаляется от стены. Поэтому сообщению кругом города может пройти и артиллерия, кроме участков: 1) от ворот Талипач до ворот Углан (сев.-зап.), где нужно сделать объезд, удалившись от стены, и 2) по обе стороны ворот Шах-Джаляль (ю), где артиллерии почти нельзя пройти, вследствие тесноты тропинки, прижатой к крутым наружным откосам городской стены, прилегающими, сильно болотистыми низменностями.

Такие же низменности, но больших размеров, расположены за воротами Углан и Имам (с сев.) и все покрыты густым камышом. Они с одной стороны являются, приемниками «сбросной» воды с полей, а с другой—доставляют каждую осень большой запас камыша, столь необходимого для построек туземной конструкции в городе, и каждую зиму—значительные запасы льда.

В противоположность городу, окрестности его по количеству деревьев, виноградников и проч. представляют собой почти сплошные сады. Вообще, местность кругом города является чрезвычайно пересечённой и закрытой еще вследствие очень большого количества глинобитных заборов, построек и оросительных канав-арыков, более или менее углублённых. Относительно последних нужно заметить, что при обособленности орошения самого города, получающего воду только из Шаруда, все остальные арыки, в большом количестве пересекающие местность, должны быть оттеснены в сторону этой громадной площадью города, для них недоступной. И в самом деле: арыки, головы которых находятся вообще в северо-восточном от г. Бухары направлении, собираются к северу от города на неширокой полосе в 150— [460] 200 саж. в числе 13-ти отдельных наименований; выйдя за меридиан города, они скоро опять расходятся, покрывая собой и своими разветвлениями всю местность. Упомянутые арыки, текущие полосой, на большом протяжении почти параллельно друг другу, имеют совершенно различную ширину, глубину и уровень воды, причём, расходясь по разным направлениям, часто пересекают друг друга, пропуская воду (встречного арыка) под, или над собой при помощи различных простых и несовершенных сооружений ¹². Разительный тому пример представляет пересечение арыком Наумитаном, к северо-западу от города, семи других отдельных арыков с сильно разнящимися друг от друга уровнями воды, или разветвление, встречаемое на дороге от с. Базарчи (сев.) к Самаркандским воротам. При том строгом и систематическом пользовании водой, которое практикуется в Бухаре и вызывается общим недостатком воды в р. Зеравшане, нет сомнения, что все эти арыки и сооружения при них будут всегда содержаться жителями в надлежащей исправности, а в таком случае пересечь эту полосу арыков иначе, как по существующим дорогам, является совершенно невозможными для артиллерии и кавалерии и крайне трудными и рискованными для пехоты, так как всякая часть расстроится и непременно потеряет взаимную связь. С другой стороны, большое количество леса, растущего тут же, по берегами арыков в несколько рядов, позволяет легко устроить широкие и удобные переезды ¹³.

Дороги пересекают окрестности города Бухары в различных направлениях и их очень много. Показанные на плане, почти все они пригодны для арбенного ¹⁴ движения; но деревянные маленькие мостики на них находятся большею частью в очень неудовлетворительном состоянии; туземцы даже на главнейших путях заботятся лишь о том, чтобы были проезд верховому и чтобы прошла, следовательно, лошадь арбакеша ¹⁵, при этом большие [461] колеса арб легко переходят и без всяких мостиков обыкновенные арыки, где, однако, артиллерийское колесо может застрять. Все дороги грунтовые, а в ненастное время тяжелыми колесами бухарских арб выбиваются настолько глубокие колеи и ухабы, что радиуса обыкновенных колёс часто недостаточно, чтобы идти этими выбитыми колеями: колесо ложится на ступицу; в то же время лошади, попадающие в эти глубокие узкие колеи, легко ломают себе ноги, что на самом деле случается нередко. Если прибавить, что все почти дороги имеют углубленную профиль и потому представляют собой для многих местностей резервуары, куда стекает вода, не удерживающаяся на окружающих полях, и где она в колеях составляет глубину, часто превосходящую аршин, то не покажется преувеличенным утверждение, что в ненастное время эти дороги являются почти непроходимыми для артиллерии и обозов с обыкновенными колесами, чего нельзя сказать об арбах, движение которых, хотя и сокращается в это время до minimum’a, но не прекращается и удовлетворяет местным потребностям. Заметим еще, что двигаться вне дорог представляется уже положительно невозможным.

Вообще, при обсуждении военных операций в окрестностях г. Бухары необходимо должно быть принято во внимание время года и состояние погоды, которые, вследствие особенностей почвы и ее культуры, будут иметь очень большое влияние на состояние путей сообщения и, следовательно, на успех самых операций.

Арбяные дороги, пролегающие внутри города от ворот к центру, о которых мы говорили выше, имеют почти все прямое продолжение за воротами. Это суть магистральные пути сообщения города со всей страной, а потому в общем лучшие и исправнейшие. Три дороги, идущие в южном направлении от ворот: Шах-джаляль, Намазга и Салли-ханэ, не вполне отвечают этой характеристике, так как с одной стороны в южном от города направлении нет пункта значительной важности, с которым бы город поддерживал оживленное сообщение, а с другой—культурная страна—оазис—кончается в южном от города направлении через несколько вёрст, а потому эти три пути имеют значение местных просёлочных дорог.

К описанию окрестностей города Бухары мы должны прибавив несколько слов о курганах или буграх, разбросанных по местности, о которых упоминали выше, и о кирпичных заводах. Первые расположены в различных расстояниях от крепостной [462] ограды и имеют разную величину и высоту. Некоторые занимают значительные поверхности, какова, например, группа бугров, почти примыкающая к восточной стороне городской стены у Каршинских и Мазарских ворот. Следует еще обратить внимание в этом отношении на большой и высокий бугор с северной стороны города близ Имамских ворот с двумя меньшими узкими и длинными, вытянутыми от первого вдоль арыков к западу. Высшие точки обеих этих групп командуют несколько крепостной стеной. Все эти бугры и курганы без исключения, как находящиеся внутри города, так и ближайшие к нему, наружные, заняты кладбищами; быть похороненным на одном из них составляет мечту многих правоверных старцев.

Несколько кирпичных заводов, удовлетворяющих потребностям города, расположены к югу и востоку от него и в очень близком расстоянии. Конструкция местных кирпичеобжигательных печей, в зависимости от употребляемого топлива, требует устройства глубоких ям под сводами, на которых насаживается сырец; но так как высокие грунтовые воды мешают углублению топливника в почву, то устраивается искусственный небольшой бугор, в котором вырывается яма и над которым уже устраиваются стены печи. Со временем, параллельно деятельности печи, увеличивается и насыпь этого бугра на счёт шлаков, золы, щебня и прочих отбросов производства; таким образом, кирпичеобжигательные печи представляют собой, как и упомянутые выше кладбища, пункты, большею частью возвышающиеся над окружающей местностью и занимающие иной раз значительную поверхность.

Водоснабжение. В начале уже сказано, что город Бухара получает воду из особого канала Шаруда, но дело в том, что вода течет в нём только два раза в месяц. Воды в реке Зеравшане часто бывает так мало, что, если бы дать право выше сидящим по течению расходовать ее в волю, то на большую площадь земли, ниже расположенную и ныне обрабатываемую, вода бы не доходила, или доходила бы очень редко, например, в половодье; тоже должно было бы случиться и с Бухарой. При таких условиях жить там было бы совершенно невозможно, а потому установлена очередь: каждый пользуется водой (сколько дал Бог и русские у Самарканда) в продолжение известного промежутка времени, например, двух суток, затем ожидает, пока к нему [463] опять придёт очередь ¹⁶. Когда ожидаемая с нетерпением вода входит в город, то немедленно и автоматически распределяется арыками по всему городу, наполняет все пруды-хаузы, орошает, сколько есть, садов и огородов, обильно расходуется на поливку улиц и проч.; излишек, если есть, выпускается в запасный арык-Захкеш, текущий вне города. С прекращением притока воды арыки и Шаруд пересыхают; вода остается только в хаузах, где скоро приобретает зеленоватый цвет и на вкус становится неприятной. Заметим здесь, что средняя часть Шаруда (пересекающая базары), а также большинство хаузов, расположенных в средней части города, имеют берега, одетые естественным камнем, большими, грубо отёсанными глыбами, но, по-видимому, без раствора, или иных связей. Берега канала сложены вертикально, а у хаузов спускаются большими ступенями к середине. Но кладка большею частью уже потеряла свою правильность: много камней сдвинуто с места, а местами их и совсем нет. Эта средняя часть Шаруды перекрыта большим количеством каменных же мостов, местами сплошь настолько, что канал становится невидимым на большом протяжении; на этих мостах, с виду безразлично, как и на земле, возведены кое-где постройки, устроены лавки и проч. Во всем объёме все эти сооружения нужно признать делом весьма крупным, но они, видимо, приходят в упадок и разрушение.

Вода в хаузах, одетых камнем, портится не так скоро, как в других, имеющих простые земляные откосы. В последних летом, под палящими лучами солнца, через два, три дня она загнивает и буквально кишит мириадами видимых простым глазом организмов, а к концу двух недель становится отвратительной и издаёт такой запах, что отбивает охоту отведать. Однако, большинство бухарцев принуждено пить такую воду, и пьёт спокойно, ибо это нормальное положение вещей. Тем более трудно представить себе положение жителей Бухары, когда и этот нормальный порядок вещей нарушается. Случается, однако, почти ежегодно весной (обыкновенно в начале мая, между весенним и [464] летним половодьем), что приходит очередь города получить воду, но не приходит по Шаруду вода, ибо нет ее и в Зеравшане иногда до самого Самарканда. Хаузы, разумеется, очень скоро иссякают, и жители роют со дна их колодцы, углубляя постепенно и эти последние по мере изсякания. Добывание воды становится все труднее, у каждого колодца стоить толпа ожидающих очереди, а жара в городе усиливается изо дня в день...

Естественно после того, с какой радостью, шумом и оживлением встречается в Бухаре новая вода. Хотя она совершенно желтая от мути и ила, хотя она несёт с собой весь тот сор, грязь и мерзость, которые выбрасываются или попадают в Шаруд и арыки за время их бездействия, но приход новой воды — это настоящий праздник в Бухаре, повторяющийся два раза в месяц. Все мужчины выходят тогда к хаузам, садятся на их ступени и с наслаждением опускают свои голые ноги в волнующуюся воду, а на воде с криком и смехом плескается масса голых (всегда, впрочем, в коротких штанишках) ребят; а так как они на этот раз с непокрытыми головами, то представляется случай убедиться, что все они «поголовно» паршивые: кто с облезлой пятнами головой, кто со струпьями, кто полуседой и проч. Но это все ни мало не смущает веселую, постоянно меняющуюся толпу, тут же пьющую воду из хауза и наполняющую сосуды, чтобы поделиться с домашними — женщинами. Особенно достается в это время специалистам водоносам, наливающим бессчётное число раз свои большие бурдюки, посредством особого устройства кожаных же плоских висячих ковшей.

Ни о каких фильтрах или иных приспособлениях для очистки воды бухарцы, разумеется, и понятия не имеют. Без сомнения, это не может не отражаться в той или другой степени на здоровье жителей; достаточно напомнить о всегдашнем существовании в Бухаре большого количества больных риштой ¹⁷; но все-таки [465] приходится невольно удивляться, как может существовать целые века и процветать город с таким невероятно дурным удовлетворением насущнейшей потребности человека — в воде!

В дальнейшем изложении мы постараемся осветить несколько этот вопрос в связи с описанием общего санитарного состояния города. Здесь же скажем несколько слов о колодцах, так как читающему наше описание, без сомнения, приходила в голову мысль о них. В Бухаре имеется довольно много колодцев и нам приходилось пробовать воду более или менее горько-соленую; немногие употребляются для поения лошадей и скота, жители же с этою водой, по-видимому, никак не могут освоиться: они не прибегают, кажется, к ней даже во время истощения воды в хаузах. Причина столь дурного качества воды в колодцах обща не только для города Бухары, но и для всех окрестностей, а именно: сильно солонцеватый состав почвы ¹⁸. Приходилось слышать от опытных туземцев, что вновь отрываемые колодцы если и давали иногда сначала пресную воду, то затем обыкновенно портились, обращаясь в горько-соленые.

Это свойство почвы, оставляющее мало шансов на существование хорошего колодца с пресною водой, может быть отбивает охоту у жителей искать их. В заключение, однако, следует сказать, что нам известен в городе Бухаре один пресный колодец, расположенный близ Мазарских ворот, во дворе телеграфной станции: вода из него на вкус весьма хороша и, насколько известно, не влияет дурно на состояние здоровья пользующихся ею. Вследствие того, что этот колодец очень неглубок (к сожалению, цифра не удержалась в памяти), мы склонны приписать существование его близости Шаруда, вода из которого, просачиваясь в почву, может быть образует в некотором роде подземный [466] бассейн, из которого имеется выход (дренаж) в упомянутый колодец.

Мы подробно остановились на описании водоснабжения города Бухары по той причине, что на первый взгляд может показаться, что вопрос о принуждении города Бухары к сдаче равносилен отведению воды Шаруда. Это не совсем так: не пустить воду в Шаруд, когда придёт одна, да и другая очередь ее, без сомнения, представить большое бедствие для города; но, во-первых, бухарцы в значительной мере приспособились к нему; во-вторых, может быть есть еще, или будет отыскано, несколько колодцев, в роде упомянутого у Мазарских ворот; в-третьих, можно рыть колодцы на дне хаузов до некоторой глубины, т. е. пока они не приобретут горько-солёного вкуса из почвы; наконец, можно пользоваться некоторыми лучшими из существующих солонцеватых,— все это, вместе взятое, может оттянуть на значительное время сдачу города; а потому на отведение воды Шаруда нужно смотреть как на сильное вспомогательное средство при тесной блокаде, если для этой последней есть время и средства, как на очень действительную репрессию при случае и надобности, но во всяком случае не как на conditio, sine qua non немедленной сдачи города при каких бы то ни было условиях.

Санитарный очерк. Для полноты картины отрицательных сторон санитарного состояния города Бухары к описанию условия пользования водой нужно прибавить еще, что он населён очень густо и тесно, что в городе содержится очень много лошадей, что высокая стена представляет большую преграду для обмена и протекания воздуха, образуя нечто в роде ящика, что в городе сравнительно очень мало растительности, что водостоков, разумеется, никаких нет, кроме тех же арыков и каналов, приносящих воду для питья, что нет почти никакой наружной или явной полиции, а потому по улицам ходить постоянно много ужасных по своему опаршивелому виду собак, часто встречается падаль и проч., что в средине города, под арками мечети Гаукушан, выходящими на набережную Шаруда, и на этой набережной (преграждаемой с одного конца минаретом) нашли себе приют прокаженные, вы ходящие со своими деревянными чашками за милостыней на другую сторону того же Шаруда, на большую улицу и т. д. Если ко всему этому принять во внимание образ жизни туземцев, примитивный и во многих отношениях негигиеничный сам по себе, то естественно ожидать в городе Бухаре особенной болезненности и [467] смертности. Однако, это далеко не замечается; даже, наоборот, жители низменных окрестностей страдают несравненно в большей степени от лихорадки, чем в городе. Воздерживаемся сказать что-нибудь положительное об эпидемиях, однако, что касается до последней (инфлюэнцы), то, во-первых, она появилась в городе Бухаре много времени спустя после того, как уже свирепствовала в городах и селениях к северу, к востоку и к югу и, во-вторых, не произвела, по-видимому, тех опустошений, как, например, в городе Карши, и как те, что были в некоторых селениях между Бухарой и Ката-Курганом, судя по размерам виденных нами свеженасыпанных кладбищ и по рассказам жителей.

Разгадка такого явления заключается в постоянной систематической очистке города от навоза, нечистот, уличного мусора и прочих отбросов. Так как вся, резко очерченная, площадь города представляет собою большого паразита, питающегося на счёт окрестностей, то жители этих окрестностей должны были довести производительность своей земли до возможно высокой степени, для чего естественно нуждались и нуждаются в громадных количествах удобрения, которое в разных видах и доставляет город. Назем поэтому является ценным предметом необходимости. Вне городской стены, в нескольких местах существуют большие или меньшие площади, куда он свозится, где сортируется и распределяется в кучки и в высокие правильные грядки, и откуда продается землевладельцам, садоводам и проч., представляя своего рода базары с мелочной и оптовой торговлей. Никто не выбрасывает назема зря, но систематически занимаются этим делом, разумеется, люди беднейшего класса населения, которые ежедневно, обыкновенно утром, тщательно подметают улицы, складывают эти кучки сора, пыли и назема в плетеные мешки на ишаков и увозят за город. Также увозится большею частью ежедневно сор с дворов, подметаемый лишь жильцами в кучки. Соображаясь, вероятно, с таковою потребностью, устраиваются в городе Бухаре почти все отхожие места: они представляют собою обыкновенно длинные (3 — 5 фут.) ямки, шириною не больше 1 фут., глубиною до 2 фут. (часто все размеры много меньше), вырываемые в назначенных для сего помещениях просто в земле без всяких почти приспособлений: содержимое этих ямок раза два в неделю засыпается подметаемым сором. Одна из каркасных стенок такого помещения обыкновенно выходит или в общий (не внутренний) двор или даже на улицу; в этой стенке имеется [468] или дверка или иное отверстие, легко открываемое и закладываемое: через эти-то отверстия являются, смотря по надобности, упомянутые очистители с запасом уличного сора и пыли, смешивают его с нечистотами, образуя компост — массу очень густую и совершенно без запаха, — накладывают ее, уже как обыкновенно, на ишаков и увозят. На всю эту процедуру требуется не больше одного часа, причём не распространяется никакого зловония и не доставляется никакого беспокойства жителям.

Встречаются еще отхожие места, где площадка с отверстием, на которой становятся, возвышена над ямкой, а эта последняя попросту открыта с улицы; оттуда же засыпается и очищается ¹⁹.

Такой способ очистки и дезинфекции города практикуется, по-видимому, очень давно — уже века — и вошёл в плоть и кровь населения; а будучи и по происхождению своему естественным и непринудительным, он почти не подвержен неисправностям и не требует никакой инспекции.

Доказательством давности применения этих порядков в городе Бухаре, кроме словесных показаний, служит, с одной стороны, то общее всему городу явление, что полотно его улиц более или менее понижено против поверхности земли; в средине города это понижение значительно больше, чем у окраин; в центре города местами оно настолько значительно, что участки между двух смежных улиц превращаются нечто вроде отдельных бугров. Мы полагаем, что это результат почти ежедневного в продолжение столетий подметания улиц ²⁰. С другой стороны, эта вогнутая естественная поверхность улиц очень тверда и прочна, несмотря на чрезвычайно оживленное движение по улицам, в самое ненастное время года лошади, верблюды и арбы не делают в городе Бухаре таких выбоин, колей, ступеней и проч., как всюду в средне-азиатских городах. Нам почти не приходилось также встречать на улицах зловонных луж и никогда не просыхающей грязи. Исключение в этом отношении составляют [469] низменные еврейские кварталы, где в иных местах хватаешься за нос и погоняешь лошадь, чтобы выбраться скорее из удушливой атмосферы. Оправданием и здесь в большей степени служить преобладание там красильного ремесла. Нужно упомянуть еще, пожалуй, о ямах, куда стекает грязная вода из бань: они всегда вонючи, немного превосходя в этом отношении самые бани. Вообще же, в городе запахов разных и вони сравнительно очень мало. Мы заметили раньше, при описании водоснабжения, что хаузы, арыки и Шаруд к концу ожидания новой воды, издают (особенно летом) вредный и неприятный запах: ну, тогда, действительно, во всей Бухаре дышать трудно.

Итак, при сумме тех неблагоприятных обстоятельств, которые свойственны городу Бухаре, санитарное состояние ее можно признать, пожалуй, даже удовлетворительным и приписать это нужно, прежде всего, постоянной и систематической очистке города и естественному участию в этом деле всего населения. Другой причиной, хорошо влияющей на санитарное состояние города Бухары, является возвышенное положение его середины.

Заключая этот очерк, отметим, что бич больших городов — отхожие места — здесь служит источником благосостояния окрестного населения, возвышая качество и стоимость земли его до необычайно высоких пределов, например, до 2,000 руб. и даже до 3,000 руб. за десятину поля. На эти цены, может быть, имеет еще влияние большое, из года в год увеличивающееся, количество кладбищ кругом города, о которых мы говорили раньше, постепенно стесняющих пашни: тут за несколько квадратных аршин священного места платятся будущими покойниками иногда большие деньги.

Народонаселение. Так как улицы города Бухары очень узки, нет почти площадей и садов, дворы очень маленькие, то оказывается, что в нём большая, чем в других городах, часть площади города занята жилыми постройками. Если к этому прибавить, что в городе Бухаре замечается особенно много двух, трёх-этажных построек, занимающих местами целые улицы и площади, то это даёт право сделать заключение, что город Бухара, по сравнению с другими городами, особенно Средней Азии, населён очень густо. Мы не имели, разумеется, никакой возможности получить сведения о числительности этого населения, так как считать правоверный народ (следовательно, и женщин, и детей) по [470] меньшей мере предосудительно и неприлично кому бы то ни было ²¹. Однако, на основании собранных нами материалов, мы определяем число жителей в городе Бухаре около 50,000 человек и ни как не более 70,000 человек ²². Население города преимущественно торговое, а потому по внешнему впечатлению на базаре чрезвычайно разнообразно. Главную массу составляют узбеки и таджики (ирани); хотя они и перемешаны, но, кажется, узбеками заселена преимущественно восточная часть, а иранцами — западная. Глухой антагонизм между воинственными пришельцами — узбеками (монгольского племени) и культурными аборигенами иранцами (арийского) не прекращается до сих пор; а приглушила его не общая религия — ислам, а общая опасность и общий враг — мы, русские. В городе Бухаре еще очень много евреев, но не европейских, а своих собственных. Занимают они кварталы города, прилегающие преимущественно к южным участкам городской стены, от ворот Салли-ханэ до Каракульских. Большинство занимается красильным ремеслом, уступая пальму первенства в мелком ростовщичестве индейцам, которые поголовно имеют реноме кровопийц. Те и другие пользуются большим презрением у туземцев-мусульман, первые же, т. е. евреи, до последнего времени были, видимо, даже под некоторым гнетом: до сих пор для евреев в Бухаре существует особый костюм, состоящий из плохонькой черной барашковой шапки с четырех-угольным серого коленкора приподнятым верхом, такого же серого в мелкие полоски длинного халата и веревки вместо пояса. От этого ни [471] один еврей не смеет отступить и до сих пор; много между ними есть людей очень богатых, купцов, особенно занимающихся торговлей деньгами, комиссионерством и проч.; они имеют лучшие частные дачи (к востоку от ворот Салли-ханэ), пользуются большим влиянием в торговом мире, однако и они, разодетые дома в шёлк или дорогие меха (зимою), надевают, выходя на улицу, лёгкий, но тягостный костюм и опоясываются веревкой; а если едут верхом, то должны слезать с лошади при встрече со всяким бухарским чиновником или почётным лицом. Они по этому, кажется, всегда ходят пешком. Может быть, впрочем, им и совсем запрещена езда верхом.

Евреи в глазах бухарцев представляют элемент неблагонадежный; без сомнения, они желают и ждут замены настоящего правительства в Бухаре русским; может быть, готовы были бы даже на активное содействие...

В среде торговцев, космополитов, есть много людей очень, бывалых, умных и много знающих; они лучше, чем кто бы та ни было знают истинную цену не только вещам, но и делам, и обстоятельствам. Мы полагаем, что лучший материал для решения, как поступить и что делать с городом Бухарой в том или другом случае, могут дать именно они; они, вероятно, и не будут оставлять своих мнений при себе, если умело их спрашивать.

Общий внешний вид города. Всего вышеизложенного, однако, далеко недостаточно для того, чтобы составить себе надлежащее представление о том, что такое город Бухара. Мы поэтому считаем необходимым передать, по возможности, то общее по внешности впечатление, какое, по нашему мнению, он должен делать на путешественника или исследователя, предполагая, что эта часть работы нашей не будет лишней даже в интересах специальной стороны нашей задачи.

Город Бухара по своему внешнему виду очень близок к типу средне-азиатского большого города. Вследствие его местных и исторических условий все особенности больших городов Средней Азии ²³ являются здесь особенно яркими, усиленными в том или другом направлении, или в особенно чистом виде, а именно: улицы такие же узкие и кривые, но местами масса переулков производит такой лабиринт, какой едва ли, где можно встретить, и [472] откуда выбраться без провожатого очень трудно. Жилые дома, как и в других туземных городах, тоже без окон на улицу и с редкими маленькими калитками, но вследствие большой скученности населения встречаются длинные улицы, ограниченный с обеих сторон двух и даже трёх-этажными мертвыми стенами и производящие при своей узкости гнетущее впечатление на непривычного путника. О плоских крышах мы упоминали. Крытые базары здесь встречаются не только короткими участками, а занимают в средине города целые квадратные версты, а по высоте и прочности перекрытий, местами сводчатых, представляют сооружения незаурядный. Содержимое этих базаров является также во многих отношениях типическим для всей Средней Азии: шелковые ряды отличаются единственным в своём роде разнообразием и качеством изделий. В медных рядах можно найти много оригинальных и красивых вещей и для европейца, а оглушающий стук и звон от работы, производящейся тут же, вполне соответствует громкой славе мастеров. Халатным рядам, напротив того, свойственна всегдашняя тишина, спокойствие и даже торжественность; к этому приводить, может быть, уже один вид халатов, надеваемых самыми высшими сановниками ханства; потребность в таких халатах, различных на десятки чинов и рангов, имеющаяся только в городе Бухаре, делает эти ряды не похожими на однородные во всяком другом месте. Ряды сладостей и лакомств местного производства удивляют своей величиной и количеством; невольно думается, кто съест всю эту гадость, состоящую преимущественно из сахара и сала, ибо она требует частого обновления, чтобы не испортиться!? В оружейных и ножевых рядах большое разнообразие и смешение старых и новых изделий, между которыми много нашёл бы интересного для себя археолог и коллектор. А менялы-сарафы с целыми горками мелкого серебра, сидящие с поджатыми ногами на кошмах под сводами Чарсу, на распутии среди базара: они составляют особый институт, вполне организованный, нечто в роде европейских бирж, устанавливают ежедневный курс и проч. А чайные ряды у Ляби-хауза, мануфактурные и проч. — всего не перечесть...

Такого количества белых чалм в толпе на улице и на базарах нельзя увидеть ни в одном городе восточного и западного Туркестана, как в г. Бухаре; проверить это впечатление легко, взглянув на любую из фотографий, снимаемых в большом [473] количестве за последнее время и привлекающих в поле зрения толпу зевак.

Мастерские разные, как и в других городах Средней Азии, все выходят на улицу, в том числе и мельницы с лошадиными приводами (которых очень много в г. Бухаре), маслобойни, чайхана, аш-ханэ (кухмистерская) и проч. Уличная жизнь на базарах и около них, вследствие большого скопления народа, отличается как будто еще большим шумом и напряженностью, чем в других городах, и тем больший и разительный контраст представляет совершенная пустота улиц и прекращение всякой жизни и деятельности на них после «намаз-шам» (с наступлением темноты), тогда запираются городские ворота; а после «намаз-куфтан», т. е. примерно в 9 часов, в городе уже все должны спать: закрыты лавки и двери, темнота и тишина, нарушаемая мерными ударами уличных сторожей в бубны особого рода.

Всякий, подъезжающий к г. Бухаре, в первый раз заметит еще издалека одну странность: все купола, высокие передние щиты мечетей, верхушки минаретов, одним словом, все высокие точки города увенчаны довольно однообразно чем-то серым и бесформенным, вроде гигантских лепёшек. Это аистовы гнезда. Нам нигде не приходилось видеть ни таких размеров, ни такого количества этих гнёзд, как те, что высятся над священной Бухарой. На голубом куполе главнейшей мечети города, « Масджиди-Келян», их целая колония с уступами от вершин свода, занимающая площадь, вероятно, с добрый десяток квадратных сажен. Причину такого явления мы склонны видеть в том, что едва ли есть на свете место, где бы гнезда этой благородной птицы были в такой безопасности, как в г. Бухаре; во-первых, вероятно уже столетия прошли, что ни купола эти, ни минареты не ремонтировались; то-ли некому теперь за это взяться, то-ли аистов не хотят потревожить, а то, может быть, никто из теперешних мастеров и архитекторов бухарских не знает, как и попасть то на эти купола... и во-вторых, в обеспечение внутренних жилых дворов от нескромного взора сверху, в Бухаре строжайше запрещается подыматься кому бы то ни было над крышами жилых домов, и последовательность бухарцев в этом отношении по истине замечательна; есть в г. Бухаре несколько высоких минаретов, построенных в свое время, разумеется, для того, чтобы с высоты их призывать правоверных к молитве; однако, теперь [474] азанчи ²⁴ подымаются только на ближайшую к своей мечети невысокую крышу и оттуда вытягивают только свои шеи, чтобы дальше слышен был их призыв; минареты же, как и многое другое в Бухаре, стоят лишь немыми свидетелями лучшего прошедшего. Такое ревнивое охранение над крышного, так сказать, пространства, разумеется, на руку умным аистам, так как к их гнёздам и близко никто не смеет подойти.

К типическим особенностям города нужно отнести также большое количество Мадраса и мечетей, отличающихся монументальным характером. Они не составляют принадлежности какой-нибудь одной части, а разбросаны по всему городу и почти все более или менее старинной постройки. Только две, три из них принадлежат нынешнему столетию, таково, например, Мадраса Рашид, имеющее очень исправный по внешности вид. Большинство же видимо клонится к упаду, как и в г. Самарканде, будучи оставляемо без капитальной поддержки. Можно еще заметить, что грандиознейшие и важнейшие сооружения в г. Бухаре, как, например, Мечеть-и-Келян ²⁵ и Катта-Минар, в противоположность древним самаркандским постройкам, не отличаются такой красотой отделки и блестящей орнаментацией, но построены несравненно прочнее и с большим знанием строительного дела; громадный купол мечети Келян, несмотря на неблагоприятные условия содержания, до сих пор совершенно цель, а башня Катта- Минар в много раз большая, чем самаркандские минареты {сильно наклонившиеся), строго сохранила свое вертикальное положение и совершенно исправный внешний вид. В свое время Мадраса бухарские были хорошо одарены вакуфами, но теперь доходов их едва хватает для нищенского содержания учеников. При каждой мечети и Мадраса, как и всюду, есть пруд — необходимые принадлежность места молитвы мусульманина. Все эти мечети и Мадраса, хотя и возведены исключительно из обожжённого кирпича и имеют много сводчатых помещений, и, несмотря на свои иногда громадные размеры и оригинальность замысла, в общем, как постройки, довольно плохи, но там, говорят, обращается по рукам много книг прекрасных, а в этих книгах много «учености» в классическом духе, много интересных и «правдивых» сказаний о блестящем, почти сказочном прошедшем страны и города...   [475]

По наружной отделке и количеству изразцов заслуживают большого перед другими внимания Мадраса: Абдулла-хан и Мадара-хан, расположенные друг против друга, и Заргаран; по величине и славе пользуются известностью: Мадраса Мир-араб ²⁶, Кугальдаш и друг. Есть еще хорошее Мадраса, построенное на средства (40,000 руб.), подаренные в конце прошлого столетия императрицей Екатериной II, известное под названием Мадраса-и-Назар-Ильчи по имени лица, правившего посольство.

Говоря о постройках, нельзя умолчать о караван-сараях и «Чарсу », ими к тому же еще характеризуется упомянутая типичность города Бухары. Караван-сараи представляют по характеру своему учреждение, имеющее, вероятно, очень большое, если неполное, сходство с московскими подворьями недавнего прошлого, до железнодорожного периода; идея-то, несомненно, одна и та же. Занимают они постройками обыкновенно большую площадь с единственными воротами, с двором по средине, нагромождены по периметру в несколько этажей и имеют массу разнообразных помещений. Нижние, один или два этажа построены, обыкновенно, из обожжённого кирпича со сводами и в общем представляют сооружения весьма удовлетворительные, даже лучше, чем большинство таких же помещений Мадраса ²⁷. Так как большие караван-сараи расположены преимущественно среди базаров и не всегда имеют по соседству жилые помещения, то на крышах их можно часто заметить еще шалаши, палатки и открыто стоящие кровати, куда жильцы являются только к вечеру с закатом солнца, а с восходом от лучей его бегут опять вниз.

Караван-сараев (больших) в городе Бухаре около 20-ти. Большинство из них очень специализировано по своему назначению, а именно: тут есть хивинский караван-сарай для караванов и приезжих из Хивы и обратно; там всегда у ворот и во дворе можно увидеть много больших бараньих шапок и красноватых в мелкие полоски халатов, характеризующих внешность хивинца. Есть Гинду-сарай, где живут исключительно индейцы — не мусульмане; Ногай-сарай для татар; Пахта-сарай для хлопка и проч. [476]

«Чарсу» ²⁸ представляет собой группу сводов, лежащую на нескольких больших столбах или пилонах и всегда расположенную на перекрёстке, или раздорожии. Таких сооружений в городе, кажется, только четыре, кои и показаны на плане. По разрезке своды могут быть названы полными парусными; средняя же часть группы сводов, так называемая «скуфья», оканчивается всегда наверху небольшим барабаном, служащим и фонарём и отдушиной. Промежутки между наружными столбами забраны стенками и образуют ниши, в которых, а равно кругом внутренних столбов, устроены различные лавки, производится открытая торговля, сидят менялы и проч. Все это составляет очень пеструю картину, а с крытыми коридорами (улицами) лавок, уходящими вдаль, во все стороны, и наполненными шумящим и волнующимся народом, при умеренном освещении сверху, Чарсу производит очень оригинальное и неизгладимое впечатление.

Непривычного посетителя города Бухары могут еще иногда поразить странные, скрипучие, трубные звуки, раздающиеся вдруг на высоте крыши без всякой видимой причины и последствий. Это своеобразное объявление о том, что баня сейчас истоплена и приглашает посетителей. Но самые бани бухарские столь плохи, а иногда и отвратительны, что не стоять описания; как постройки, они тоже ниже всякой критики, а потому часто портятся, что также объявляется упомянутыми трубными звуками, но на этот раз в несколько рожков или пищалок, создающих такую ужасную какофонно, что и без объяснения можно догадаться, что случилось где-то, что-то неладное, хоть и неважное.

Выше мы сказали, что все без исключения бугры и курганы, как в городе, так и окрестные, ближайшие к нему, заняты кладбищами, но этого мало: каждого, кто внимательно осматривал город Бухару и заглядывал в открытые иногда двери и ворота наружных дворов, поражает необыкновенно большое количество кладбищ в городе и, кроме того, отдельных могил во дворах. Прежде, когда-то, говорят, фамильная усыпальница почтенного рода всегда находилась во дворе собственного дома; но накопление этих домашних кладбищ принудило, наконец, правительство запретить хоронить кого бы то ни было в черте города; с того времени все городские кладбища заглохли и прекратили свою [477] деятельность ²⁹. Но домовые могилы и без новых покойников служили иногда предметом некоторой заботливости добрых родственников, а затем иные из них понемногу с того времени украсились и «туками» ³⁰, тем еще больше увеличили святость самого города, вмещающего в недрах своих стольких праведников. Если около такой могилы, по счастливому ее положению, циркулируете толпа, то являются постепенно на ней рога баранов и козлов, бесчисленные тряпки на осеняющих деревьях, затем шейх, поборы и проч... все, «как следует по шариату».

Есть еще, помнится, в Бухаре где-то целебный ключ, или вода; вероятно есть еще священный камень и проч. Но ни монументов, ни памятников, ни чудотворных изображений никаких не имеется; они не в духе чистого мусульманства Средней Азии.

До сих пор мы описывали такие черты города Бухары, которые в большей или меньшей степени могут быть свойственны городам Туркестана, находящимся под непосредственной русской властью и управлением. Только краткое описание кремля, упоминание о бухарской монете и ее курсе, о бухарских чинах и рангах и о порядках при городских воротах несовместимы с понятием о русской власти.

Нам следует перейти теперь к описанию главной особенности города Бухары, зависящей от того, что ею правите своя высшая, мусульманская власть — эмир, «повелитель правоверных», а законом служит «шариат». Это обстоятельство в общем, пожалуй, мало изменяют знакомый нам внешний видь туземной городской жизни, но придает всему особую краску и отпечаток, совершенно незнакомые тому, кто не наблюдал и не испытал этого лично.

В этой части описания мы коснемся некоторых духовных сторон теперешней жизни бухарского народа; с краткой характеристики в этом направлении и начинаем.

В бухарском кремле от прежнего могущества и величия остался лишь титулованный эмир — обломок бывшей блестящей оболочки, а с ним и за ним десятки чинов и рангов, столько же званий и должностей ³¹, парчовые халаты, дворцовый этикет и проч. [478]

В бухарском народе от того же прошедшего остались дорогие предания, которые, то в устных рассказах, то в книгах, бережно сохраняются и распространяются радетелями ислама и, естественно при этом, в облагороженном и преувеличенном виде.

Мы выяснили уже в историческом очерке, какую счастливую почву для своего развития и, так сказать, усовершенствования нашёл ислам в Средней Азии, особенно за последние три века, свободные от нашествия. Мы видели, с каким необыкновенным увлечением и искренностью изучались и решались здесь все вопросы морального разряда, можно сказать даже, что они здесь уже решены все с возможной полнотой и окончательно. На все вопросы житейские и нравственные имеются готовые ответы; пытливость не возбуждается: внешние все детали, как государственной и дворцовой жизни, так и частной, разработаны до мельчайших подробностей. Результаты всей этой работы, не смущаемой и не тревожимой внешними влияниями в продолжение многих лет, проникли глубоко в сознание всего населения, как правящегося, так и управляемого, вошла в плоть и кровь его, и составляют ту своеобразную его культуру, с которой постоянно нужно считаться, как с силой, которой многие и во многом невольно подчиняются и которой могут не заметить только те поверхностные наблюдатели, которые бухарского, ходжентского или кокандского земледельца, зауряд со всеми, называют «дикими азиатами». Правящие классы, без сомнения, подавлены сознанием нашей силы, поражены во многих отношениях нашими знаниями и умениями; это для них большею частью новые вопросы, но и только: нравственного превосходства нашего они в душе не признают, ибо не чувствуют.

Без сомнения, всякая напыщенная внешность, если она не соответствует содержанию, смешна, но в данном случае нужно помнить, что сознание этого несоответствия проникло в весьма еще немногие головы бухарских «сановников». Смешен по этому важный вид большинства их, приветствия, банальные фразы о здоровье и проч., но этого уже никак нельзя сказать о необыкновенной выдержке и самообладании этих самых сановников, о их своеобразном воспитании, если они захотят, или если должны быть вежливыми. Серьезность и искренность участников всех церемоний и влияние этой обстановки настолько сильно, что всякий официальный «гость», попавший в нее с переезда границы за Катта-Курганом, терял как-то свою самостоятельность и [479] инициативу и беспрекословно подчинялся установившемуся ритуалу. Чем ближе дело подходить к городу Бухаре и к представлению самому эмиру, тем увеличивается серьезность на лицах и в действиях гг. чиновников и сановников тем невольно напряженнее становится отношение к окружающему и внимание самого гостя; во дворце разговоры ведутся уже шёпотом; наконец, на пути торжественного следования от последней остановки, уже почти пред лицом самого Джанаби-али два «удайчи» (сановника) подхватывают неуспевающего опомниться «гостя» под руки, увлекают его по коврам в быстро отворяющиеся двери пред лицо его высоко степенства и тут произносят цветистое и льстивое приветствие от имени представляющегося... По этикету так и полагается, что «гость» ошеломлён и не может слова вымолвить. Потом, несколько времени спустя, многое из того, Что приходилось проделать, представлялось смешным, а кое-что, может быть, и обидным для самолюбия и нравственного чувства, но, странное дело, по этой скользкой колее катились одинаково без запинки люди, заведомо самостоятельные и непосредственные.

Постепенно весь этот этикет и дикие на наш взгляд порядки упрощались: не стали удайчи подхватывать гостей под руки, перестали сами гости через все залы и дворы пятиться за дом, перестали, наконец, получать и пресловутые «халаты» и проч., но для этого требовалось много времени и нравственных усилий массы, следующих один за другим русских представителей, требовалось постепенно отвоевывать разные уступки; отдельно же никому из них при всем добром желании и энергии, пожалуй, ей удалось бы достигнуть этого сразу; а насилия не допускалось.

Встречаются, хотя и редко, мнения, что бухарцы относятся дружественно к нам русским, очень преданы, или ждут замены своего правительства русскою властью и т. н. Такого рода суждения совершенно ошибочны. О настроении их в отношении нас может дать понятие следующее примерное описание той обстановки на улицах города, в которой приходилось, без сомнения и без исключения, бывать много раз «гостям» эмира. Мы будем иметь в виду лишь почётных гостей, т. е. лиц, официально командированных русскими властями в город Бухару, которые находились в привилегированном положении, которых постоянно сопровождали и охраняли от всякой неприятности особо приставленные чиновники и проч.

Вот, впереди едет верхом какой-нибудь джевачи или [480] чугарасы (в важных случаях их несколько и чины выше), расчищает словом и делом (нагайкой) дорогу и заботится, чтобы ничто не остановило кортежа почётного «гостя». В нескольких саженях за этим провожатым следует сам «гость» с переводчиком и ассистентами, если есть, а за ними свита сановников, назначенная по этикету эмиром. В конце едет казачий конвой и джигиты. Такая «тамаша» ³² случается на улице не каждый день, а потому обращает на себя внимание всего люда, встречаемого или сидящего в лавках и мастерских по сторонам. При этом на каждом шагу повторяется одна и та же сцена: с приближением переднего провожатого все встают с места (он ведь чиновник), или останавливаются и приветствуют его с обычными поклонами и «селям-алейкюм», с приближением «почётного гостя» все также согласно садятся или принимают самые непочтительные позы; но, как только проехали мимо «урусы» и стали приближаться халатные сановники, так мгновенно преображаются и позы и выражения лиц и вновь громко сыпятся приветствия. Сановники, с высоты своих коней, разумеется, не обращают никакого внимания на толпу и ее приветствия, может быть, для вашего поддержания своей важности и достоинства. Русские всяких служебных положений, напротив, охотно отвечают на поклоны редких и случайных встречных туземцев русского подданства и лично известных; только упоминаемые раньше бухарские евреи решаются иногда кланяться нам на базаре, не будучи даже знакомыми. Приветливое отношение русских, обставленных иной раз даже весьма пышно, не служит соблазном для этой толпы: она явно жаждет внимания своих, самых мелких представителей власти и высказывает столь же явно и наглядно свое неуважение и, можно сказать, презрение к русским «гостям эмира». Молено быть уверенным, что такой ретивости, явного пренебрежения — от толпы никто не требует: она (ретивость) часто доставляет далее большие хлопоты и неприятности властям, если перейдёт границы терпения и снисхождения русского гостя. Описанные сцены повторяются так постоянно и повсеместно, что не оставляют сомнений для правильного их толкования. Можем еще прибавить, что частным лицам, попадавшим еще очень недавно в город Бухару и не пользовавшимся более или менее внушительной охраной туземных властей, часто приходилось переживать [481] на улицах Бухары весьма тяжёлые минуты, не говоря о таких пустяках, как комки грязи с крыш, ругань мальчишек, плевки па голову и в экипаж и т. п.

Нынешнее положение, разумеется, представляет уже большой успех по сравнению с тем, что было 10 лет тому назад; тогда, смешно сказать, русский не решался показываться на улице без особых предосторожностей или официальных провожатых, а дамы должны были надевать «паранчи» на голову (женский халат верхний) и волосяную сетку на лицо.

В pendant к сказанному опишем еще сцену из уличной жизни города Бухары. На смирной и кровной лошади едет верхом ветхий старец почтенного вида с большой белой чалмой на голове; он придерживается за луку седла, а лошадь, покрытую яркой, расшитой попоной, ведёт под уздцы молодой кошах; впереди, в нескольких шагах идёт другой провожатый, который держит в руках близко перед собою наискосок (от правого плеча к левому бедру) трость, длиною 1 1/2 — 2 аршина. Люди идут пешком очень быстро, но передний провожатый ни разу не требовал очищения дороги, а тем более не употреблял в дело своей палки (да она и не для этого, видимо, у него): толпа быстро расступается по сторонам, далее базарный шум с приближением этой молчаливой группы затихает и отовсюду слышатся негромкие, почтительные приветствия. Старик беспрерывно отвечает поклонами по обе стороны. Вся сцена имеет, если можно так выразиться, домашний характер, совсем другой, чем тот, что мы описали выше, и здесь уж в искренности этой толпы нельзя сомневаться. На вопрос, кто этот старец, говорят, что это бывший казий и очень «умный» человек.

Нам пришлось, между прочим, прочесть один официальный документ, начинающийся словами: «Высокое судилище могущественной и благородной Бухары»... там титулуется собрание казиев и для них самих это не кажется комичным, не говоря уже о тех многих единицах из народа, в руки которых попадают подобные документы.

На базаре случалось встретить такое шествие: на носилках дюжие молодцы несут неподвижно лежащего человека, покрытого иногда с головой плохеньким простым халатом, а впереди идёт глашатай, бьёт в бубен и громко выкрикивает, сколько палок получил полуживой несомый и за какое именно преступление, дабы и другим повадно не было. [482]

Для прелюбодеев в недавнее время, говорить, почти специально служила башня «Катта-Минар», рельефно возвышающаяся над всей Бухарой, с верхнего яруса которой, из окна, выбрасывали преступников на небольшую твердую площадку между Мадраса Мир-араб и мечетью Келян. По рассказам, осуждённого предварительно завязывали в мешок, клали его на особую доску и затем с размаха выдвигали за окно, так что эта бесформенная масса падала далеко от основания башни, чуть-ли не на середину площадки, отскакивала, говорят, еще аршина на два от земли и затем оставалась на месте до ночи к ужасу всегда толпящегося здесь народа и сотен воспитанников соседнего Мадраса. К этой казни за последние несколько лет не прибегали, и в то время, о котором мы говорим, т. е. в 1886-1888 годах, прелюбодеев, кажется, просто резали на Ригистане ³³ .Нам, по крайней мере, пришлось видеть там большую лужу свежей крови и получить объяснение, что в тот день утром именно казнили посредством перерезания горла двух или трёх прелюбодеев. После этого казнённых, говорят, всегда подвешивают тут же на виселицу.

Что касается до выше выраженного сомнения нашего относительно «смягчения нравов», то это молено подтвердить упоминанием о той жестокой пытке, которой подвергся в марте месяце 1888 г. убийца одного из высших сановников ханства, Мухаммед-Шерифа-диван-беги. Эмир, говорят, был очень огорчён смертью своего любимца и наперсника, а потому придумал такое решение: отдать убийцу для наказания в полное распоряжение и усмотрение ближайших подчинённых, слуг и домочадцев покойного сановника. Расчёт оказался верным: тут и ноздри рвали, и глаза выкалывали, и ремни из колеи вырезывали, и подпаливали, и всю «подноготную» проходили, и долго это продолжалось...; наконец, привязали его за ноги к хвосту ишака и выволокли по улицам города за ворота, где бросили вместе с падалью на съедение бродячим собакам. Есть тут и доля оправдания такому невероятному ожесточению со смертью могущественного патрона прекращалось не только их привилегированное положение, но, вероятно, и средства к жизни. В этом эпизоде заслуживает внимание то обстоятельство, что все эти участвовавшие в истязаниях, осквернившие, казалось, себя добровольным [483] исполнением презренных обязанностей заплечных мастеров, на следующий же день вращались в кругу своих сослуживцев, знакомых и проч. и всеми были принимаемы совершенно так, как и раньше, как будто ничего дурного они не сделали.

Опишем еще одну картинку из официальной жизни г. Бухары, каких скоро, может быть, не придется уже увидеть. Яркий летний день; весь Ригистан занят ларями, торговцами и всяким народом, деловым и праздным; только аппарель, ведущая в Арк (кремль), остается свободной и видна всем, как на ладони; у ворот, открытых настежь, толпится несколько мирз и ярких чиновных халатов. Вот из темной глуби коридора из-за ворот выступает горделивая фигура в новом, не смятом еще и блестящем халате; за ним небольшая свита, тоже сияющая халатами, пожалованными самим Джанаби-али (эмиром); на голове счастливца в складках белого тюрбана развевается узкий лоскуток бумаги — доказательство высшего назначения или чина, с печатью эмира же. Он важно и медленно, на виду всей площади, спускается пешком по аппарели ³⁴, внизу садится верхом, принимает поздравления и со своими приспешниками или свитой отъезжает прочь, сопровождаемый и по улицам соответствующими замечаниями и негромкими разговорами о последней политической новости, в которой он является действующим лицом. Упомянутая бумажка в тюрбане носится в продолжение нескольких дней, дабы все знали и видели, что и заменяет собой приказы, объявления и т. п.

Прежде военная служба в Бухарском ханстве составляла удел высшего сословия, «господствующей расы» по преимуществу ³⁵; она была делом чести и патриотизма и никакого «присвоенного от казны» содержания не полагалось. Жили же эти воины-галябатыри, хасабардары, наукеры и проч. или на счёт эмира, жаловавшего по усмотрению, или на счёт добычи, приобретаемой на войне, или, наконец, на свой собственный счёт, если были средства. Эти последние добывались, впрочем, большею частью тоже на войне или поборами с управляемого подвластного народа (низшей расы) — земледельцев и торговцев. Но так как в мирное время никто, из власть имеющих, ратным делом не [484] занимался и не имел о нём надлежащего по времена понятия, то естественно, что эта толпа отдельных воинов оказалась несостоятельной при первом серьёзном столкновении с нашим войском. Но не они в этом виноваты. Едва ли кто из бухарцев понимает истинное положение дела, но за политическим несчастья, постигшие отечество, никогда и никто в Бухаре не упрекнёт свое военное сословие; на них не лежит ни пятна пренебрежения, презрения и т. п.; даже, напротив: несмотря на то, что большая часть из них уже обнищала, они все еще стараются поддерживать свое достоинство, берегут хороших лошадей, оружие, не поддаются, иной раз своеволию эмировых чиновников часто составляют глухую оппозицию распоряжениям даже самого эмира и проч., и по всему этому служат в глазах народа скорее образцом для подражания или предметом, сочувствия, чем пренебрежения. Мы тут должны оговориться, что это не значить еще, что народ их любит, так как это суть естественные его грабители, не допускаемые лишь эмиром к этому и заманенные более покладистыми выскочками, отпущенными на волю недавними рабами, выходцами из соседних стран и проч. Когда вообще говорят и пишут о войсках бухарских, то об этих естественных воинах обыкновенно не упоминают, или относят их к прошедшему, что, кстати сказать, по нашему мнению, не совсем правильно. Обыкновенно же говорится, что у Бухарского эмира имеется постоянное войско или «армия», численностью в 10,000—15,000 человек, так называемых, сарбазов. Войска эти наёмные, получают определённое содержание от эмира (низшие чины по несколько рублей в месяц), обучаются кое каким воинским артикулам на гладком учебном плацу с палками у «есаулов» вместо учебных пособий и являются как по составу, так и по своему внешнему виду учреждением смехотворным для всякого постороннего наблюдателя. Набираются они из лиц, немеющих определённых занятий, бездомных бобылей, беглецов, отпущенных рабов и вообще отбросов населения ³⁶. Есть между ними правда и семейные, т. е. не бросившие своей семьи, но живут они в особых поселениях в окрестностях города Бухары, носящих поэтому и название «Сарбаз-ханэ». Оттуда они каждый день (пять или шесть раз в неделю) ходят или ездят на ишаках на ученье на плац к северу от Самаркандских ворот, где без толку и смыслу [485] утрамбовывают площадь своей комической «церемониалкой». Стоит в это время русскому гостю, обыкновенно носящему какую-нибудь официальную «форму», появиться верхом на краю площади, как в войске происходит сильнейший переполох: слышатся сигналы, усиленно работают палки, выкрикиваются какие-то командные слова и наконец, «на карауль!», после чего водворяется во фронте некоторое спокойствие, а непривычный «гость» смущён оказанным почётом. Но стоит лишь присмотреться к этим комическим фигурам с растопыренными ногами и раскрытыми ртами, с поломанными и перевязанными тряпицей ружьями, иногда даже с ложами и шомполами вместо ружей, чтобы смущение прошло: этот фронт ничьего уважения к себе возбудить не может.

Нет в этом войске офицеров, хотя есть офицерские мундиры с разрозненными русскими эполетами; нет в нём военного воспитания и дисциплины и нет никаких преданий, потому что учреждена эта пехота лишь около 25-ти лет тому назад отцом нынешнего эмира, когда тот испытал на себе удары наших славных туркестанских батальонов.

Покойный эмир завёл пехоту в подражание русским, а нынешний часто любуется ее «шагистикой» из окошечка, выходящего на плац из его нового летнего дома за Самаркандскими воротами. Этим и ограничиваются пока занятия «военным делом» людей, ничего не понимающих ни в нём самом, ни в historia rerum gestarum.

Остается сказать несколько слов об артиллерии бухарской. «Замбаракымыз», т. е. наши пушки, это гордость всякого бухарца. Нужно видеть, с каким восторгом прислушивается население к гулу двух, трёх выстрелов, оповещающих, что на небе замечена ³⁷, наконец, новая луна после месяца Рамазана и что настал праздник Курбан-байрам. Артиллеристы уважаются несравненно больше, чем пехотинцы, во-первых, потому, что они не боятся такого происшествия, как выстрел из орудия и даже сами заряжают орудие и подпаливают фитиль, а во-вторых, пушки, это не новшество в бухарском военном деле: предки добывали себе с нами и славу и добычу и покоряли всех кяфиров (или гяуров). Между двумя, тремя десятками пушек, лежащих на земле и на каких-то колесницах у ворот кремля и внутри его, есть, говорят, [486] даже свидетельницы и участницы этого славного прошедшего. Представляется поэтому судить о их теперешней боевой пригодности...

Боевой стрельбе из орудий артиллеристы (как и пехота из ружей) не обучаются вовсе: едва ли между ними найдется несколько стариков, которые в дни молодости закладывали еще ядра и гранаты в дула своих орудий. Употреблялись в последнее время артиллеристы исключительно для перевозки почётных гостей эмира и самого его высоко степенства в тарантасах, колясках, каретах и других. Возят они обыкновенно уносами или цугом: если экипаж троечный, то первый унос в одну лошадь в оглоблях; на каждой лошади судить верховой, так что на трёх, например, уносах по две лошади сидит шесть форейторов. Однако, стоит один раз проехать с бухарскими артиллеристами в деликатном рессорном экипаже по ужасным дорогам ханства и по извилистым и узким улицам благородной Бухары, стоит посмотреть со вниманием, как они ловко умеют преодолевать и обходить различные препятствия и опасности, чтобы признать за ними бесспорно высокую степень совершенства в этом деле. К сожалению, с проведением железной дороги вдоль главного направления бывшего движения русских в Бухару и эта практика, достойная бухарских артиллеристов, должна была значительно сократиться. Остается пока участок дороги в 12 вёрст от железнодорожной станции «Бухара» до города и по улицам его.

Спрашивается затем, чем может быть оправдано в настоящее время существование этого 10,000 — 15,000-ного бухарского войска? Пользы оно (кроме разве артиллеристов) не может принести никакой не только нам, но и самому эмиру, ни в случае военных действий, ни даже в случае возмущения внутри ханства.

Для обеспечения его высоко степенства все равно потребуются наши войска. Для эмира содержание этого собственного постоянного войска есть, без сомнения, вопрос самолюбия, а не сознания пользы или необходимости; или же нужно допустить, что он совершенно не понимает своего положения и не знает своего войска.

В глазах всего населения сарбазы как по виду своему, — в пёстрых куртках и узких штанах, — так в особенности по сбродному составу, не пользуются никакими симпатиями; никто не боится и не уважает этих «шутов гороховых».

Нынешняя бухарская армия является еще большим анахронизмом, чем самая бухарская стена.

П. Пославский.

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1890 года, № 11-й.

2. Грунт — обыкновенный туркестанский лёсс, т.е. хорошая глина.

3. С 1886 по 1891 год.

4. Прежде было, говорят, 12 ворот; одни теперь уничтожены, но где они были расположены, мне не удалось узнать.

5. Могила очень почитаемого святого по имени Багауддин, прямые и не прямые потомки которого образовали целый город кругом могилы и хорошо живут на счёт своего святого предка, обирая пилигримов, в массе стекающихся сюда на поклонение. Ходжа Багауддин, великий мистик своего времени, умер в 1388 г., современник Тимура. Г. Вамбери называет его «национальным святым Бухары», хотя нельзя признать, чтобы такое определение было здесь у места.

6. Куш-беги—высший сановник ханства, в роде великого визиря.

7. Цитадель в г. Бухаре называется обыкновенно персидским словом — цик. Переводя его словом «кремль», мы следуем В. В. Григорьеву. (Прим. 7 к Запискам и проч. Мирзы-Шемса-Бухари), считающему, что арки в азиатских городах суть тоже самое, что кремли в старых русских городах.

8. В. В. Григорьев в том же 7-м примечании ссылается в своём описании бухарского кремля на Мейендорфа (Voyage d’Orenbourg a Boukliara, tuit en 1820. Paris. 1826), у которого и заимствует название холма, нам неизвестное.

9. Под сводами коридора, в нишах по сторонам его, сидит всегда несколько важных мирз — подьячих, тут же на колене пишущих за вознаграждение красноречивые просьбы (раз) на имя Джанаби-Али (эмира), Куш-беги и проч. Все они считаются дворцовыми чиновниками, от того и видь имеют очень важный.

10. Хотя мне, разумеется, не было никакой возможности сдавать «обход» стены кремля, но я решаюсь утверждать, что этот размер площади, а равно расположение стены в плане весьма близки к действительности, ибо крайние выступающие точки кремлевской стены проворны мною десятками азимутов (буссолью Шмалькальдера) с различных точек окрестностей.

11. Эти примечания мы делаем в опровержение упомянутого выше (в выносках) описания бухарского кремля В. В. Григорьева, где, впрочем, преувеличена в несколько раз и площадь, занимаемая кремлем.

12. Материалами служат лишь глина и дерево; первая отличных качеств, второе очень плохих местных пород—не смолистых.

13. К сказанному об арыках мы можем прибавить вообще, что, ознакомление с орошением окрестностей г. Бухары приводит к несомненному убеждению, что оно устроилось в настоящем виде не сразу, развивалось, накоплялось и улучшалось постепенно в продолжении многих веков и представляет систему очень сложную, хотя во многих отношениях и очень несовершенную; однако, будучи, без сомнения, столь же древней, как и сама Бухара, требует к себе крайне осторожного отношения и прикосновения.

14. Арба — туземная общеупотребительная двухколесная повозка; диаметр колеса около семи футов.

15. Арбакеш — возница, едущий большею частью верхом.

16. Деление воды Зеравшана для Самаркандской области и Бухарского ханства производится на меридиане Самарканда несколькими простыми заграждениями, собирающими воду этой реки, текущей многими протоками по россыпи, в два русла Ак-Дарью и Кара-Дарью. У этого места поставлен столб с надписью «Водораздел», нельзя, разумеется, признать правильным употребление этого топографического термина в данном случае, но назначение столба понятно.

17. Dracunculus medinensis — круглая глиста развивается под кожей у человека до одного аршина длины и толщиной в басовую струну; бывает их часто и по несколько в раз (до 8 и 10 штук). Они производят сильные болевые ощущения, сведения членов, истощение и проч. Обнаруживаются небольшой язвочкой, из которой начинает сочиться беловатая жидкость, представляющая миллиарды яичек, выпускаемый самкой. При омовениях мусульман яички легко попадают в воду, где скоро вылупляются в личинки; через несколько дней последние сами залезают под кожу циклопа (Cyclops — название рода; тоже микроорганизм, полупрозрачный и едва замечаемый глазом в чистой воде); с ним попадают в желудок человека с выпитой водой, где вероятно, оплодотворяются; затем самцы погибают, а самки проникают стенки желудка и постепенно достигают под кожу, где и развиваются (Изложено по Федченке).

18. В хорошо культивированных местах это незаметно, так как поверхность земли: опреснена в значительной степени и опресняется постоянно орошением — водой Зеравшана, но стоит только забросить пашню на два, на три года и она опять покроется белой солонцеватой корой, т. е. влага, тем или иным путём попавшая в почву, растворяет некоторое количество содей из почвы, подымает их в растворе на поверхность и, испаряясь, осаждает тут. Отчего солевых отложений всегда больше у подошвы курганов, в канавках, впадинах и вообще в более низменных местах, куда скопляется больше воды.

19. Заметим здесь кстати, что мусульмане в Средней Азии вместо бумаги употребляют комочки сухой глины; сухая же земля, как известно, отличается прекрасными дезинфицирующими свойствами. Чрезвычайно интересна параллель между описанным нами здесь примитивным способом устройства ретирадов и новейшими усовершенствованиями их (земляной системы) в западной Европе (система Муля и др.).

20. Этому же обстоятельству мы приписываем отчасти легко видимое деление средней возвышенной части города на несколько холмов, о чем сказано в самом начале.

21. Один бывалый бухарец, очень много путешествовавший, заявил, что самый большой город в свете — Константинополь (Истамбул), в нём и жителей больше всего, а второй затем Бухара-и-шериф и что жителей в нём три ляка, пожалуй, будет. Ляк = 100,000.

22. Нам представилась возможность определить приблизительно: 1) площадь и население участка, занятого постройками и внутренними двориками, где жила семейная прислуга «Ильчи-ханэ» посольского дома, пользовавшаяся весьма различным общественным положением и достатком; 2) площадь и число обитателей в доме одного знакомого бухарца среднего общественного положения и 3) площадь и число обитателей в одном ближайшем Мадраса и в двух больших караван-сараях. Кроме того, для определения количества населения в г. Бухаре мы пользовались некоторыми приблизительными определениями на глаз, расспросными материалами, сравнением с плотностью населения других городов Средней Азии и проч. Впрочем, должны упомянуть, что полученный результат для нас самих явился весьма неожиданным: цифра 50,000 человек показалась крайне малой; как уступку такому впечатлению, мы даём другой максимальный предел — в 70,000 человек. Под городом мы, разумеется, имеем в виду только площадь, ограниченную городской стеной.

23. Пишущему эти строки привелось быть почти во всех важнейших городах Кульджинского района, Сыр-Дарьинской, Семиреченской, Ферганской и Самаркандской областей и Бухарского ханства по Зеравшану.

24. Призывающие к молитве; тоже, что муэдзины.

25. Келян в буквальном переводе значит большой или главный.

26. Названа по имени жертвователя, богача в г. Бухаре, но частного человека; построена, кажется, в прошлом столетии.

27. Общее замечание, относящееся до всех кирпичных сооружений, заключается в том, что сложены они не на извести: для большинства растворов служил местный нечистый алебастр с примесью песка и глины.

28. Чарсу – персидское слово, в буквальном переводе значит четыре стороны.

29. Покойный эмир Музафар-Эддин похоронен, однако, как и его предки, внутри города па кладбище, почти примыкающем к Ильчи-ханэ с юго-востока.

30. Тук — шесть с хвостом (лошадиным), водружаемый над могилами святых и праведников мусульман.

31. Интересующийся табелью о бухарских рангах найдёт много сведений у Н. Ханыкова, в «Описании Бухарского ханства». Мы со своей стороны могли бы сообщить весьма мало сверх того, а потому не повторяем этих данных.

32. Тамаша — развлечение, зрелище, гуляние и т. п.

33. Площадь перед кремлём.

34. На эту аппарель не въезжали верхом до последнего времени почти все даже самые почтенные русские «гости» эмира. Говорим «почти все», потому что нам известно исключение.

35. Все эти воины, храня завет славных предков, всегда были конными.

36. Личная гвардия эмира носит название кульбатча, что должно быть переведено: рабы-дети, но не ребята.

37. Для этого требуется, кажется, удостоверение двух надёжных и почтенных мулл, что своими, мол, глазами заметили новую луну.

Текст воспроизведен по изданию: Бухара // Военный сборник, № 12. 1891

© текст - Пославский П. 1891
© сетевая версия - Thietmar. 2014
© OCR - Кудряшова С. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1891