АБДУРРАХМАН-ХАН

(Из воспоминаний о нем).

IV.

Среди удовольствий, которыми К. П. Кауфман развлекал своего гостя, был дан блестящий бал. На нем присутствовал Абдуррахман-хан со свитою и были приглашены почетные жители Ташкента. Бал открылся полонезом, в десять часов вечера. В первой паре шел генерал с г-жей М-ской; во второй — Абдуррахман с m-lle П-ман, барышней весьма симпатичной наружности и декольтированной.

— С которой ноги начинать, спросил меня Абдуррахман-хан.

— Хоть с правой, хоть с левой, отвечал я: — для этого закон не писан, как для вас удобнее, — я не большой танцор.

Пары удалились в другие комнаты и вернувшись опять в залу, закончили полонез обычным поклоном.

— Черт возьми! совсем вспотел, говорил Абдуррахман-хан, вытирая лицо платком и тяжело дыша: — нельзя ли мне узнать, кто такая эта особа, с которой я только что прошелся?

— А что, пленила она вас, что ли?

— Нечего сказать, интересная барышня, у меня до сих пор сердце сильно бьется, ведь я в первый раз в жизни ходил с дамой под руку в таком многолюдном обществе! Ах, зачем это ваши барышни так открывают грудь и обнажают руки!?

В это время мы подошли к тому месту, где стояла его свита. Между афганцами шел невнятный говор; одни порицали хана за участие, которое он принял в танцах, другие, наоборот, одобряло его за это. Приблизившийся к нему имам стал ему доказывать, что это шайтанийст (дьявольское навождение). В ответь хан махнул рукою и пошел со мною но комнатам. Мы подошла к буфету, где хан с особенным удовольствием выпил два стакана оршада.

Часа через два, генерал приказал мне объявить хану, что если для него пребывание в толпе утомительно и он предпочитал бы удалиться, то он против этого ничего не имеет, если же ему угодно подождать часок другой, пока будет подан ужин, то генерал останется этим очень доволен. Хан просил позволения отпустить только свиту, а сам пожелал остаться.

— Только предупредите, что ужин будет a la fourchette, то есть, что кавалеры должны услуживать дамам, и я желаю, чтобы хан подражал нам в этом, заметил, улыбаясь, генерал. [***]

Хан был как на иголках, не знал, бежать ему или оставаться. В это время подошла к нам одна моложавая, красивая собою дама и выручила его из затруднения. Это была г-жа Ж-ва, супруга начальника артиллерии.

— Спросите хана, г. О., как ему нравится сегодняшний вечер? Хан отвечал, с приятною улыбкой, что бал очень хорош, танцы его весьма интересуют и особенно его радует, что он, никогда не бывавший под северным небом, видит здесь такое множество северных звездочек, красота которых производит на него чарующее впечатление, и что он надеется на скорое осуществление своей заветной мечты, побывать в Петербурге, где он встретит еще большее собрание их.

— Переводи, да не компрометируй меня, быть может я сказал что нибудь неприличное, пожалуйста, будь осторожнее, сказал он мне по-персидски.

Выслушав любезный ответ хана, г-жа Ж-ва пожала ему руку, сделала глазки и удалилась.

— Вот интересная особа, заметил хан, смотря ей вслед.

— Что ж, вот вам и случай услуживать за ужином, она почтенная дама, мать большого семейства, жена уважаемого всеми генерала, — это нисколько не должно вас стеснять, отвечал я ему, и повел хана знакомить с генералом Ж-вым. Хан наговорил генералу много лестного о состоянии русской артиллерии и о действиях войск на последних маневрах.

Когда приблизился час ужина, я подошел к г же Ж-вой и предупредил ее, что хан предложит ей руку, чтобы вести ее к столу и что я буду присутствовать при этом в качестве переводчика.

Дамы поместились за столом и г-жа Ж-ва пожелала какой-то рыбы. Кавалеры, по обыкновению, столпилась около буфета, не обращая ни на кого внимания. Хан едва мог подойдти к столу, с тарелкою в руках. Как раз перед ним стояло блюдо с рыбой.

— Ну, брат, научи как быть и чего ей положить на тарелку?

Я указал на рыбу и посоветовал ему положить поумереннее, потому что у нас дамы мало кушают.

— А, вот где вы, — одобряю, одобряю, несите, сказал Кауфман, подмигивая глазом, — а после ужина, когда гости разъедутся, прошу вас остаться на полчаса со мною, мы переговорим о деле.

Когда я передал это хану у него и руки опустилась и он чуть но уронил тарелку. [***]

— Теперь ночь, скажи генералу, что время ему спать ложиться и что я вовсе не желаю его беспокоить, прибавь, пожалуй, что я к серьезным разговорам, в настоящую пору, вовсе не способен; потому что сам спать хочу. Нельзя ли отложить переговоры до завтра?

К. П. Кауфман расхохотался, когда я ему передал просьбу Абдуррахман-хана отложить переговоры на завтра, так как у них у обоих голова будет свежее.

— А я, именно, и выбрал такое время когда хан будет немножко утомлен, чтобы не затягивать переговоров и покончить их разом. Я уверен, что хан останется и извинить меня старика, что я требую от него невозможного, но, по моему мнению, никогда не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

Хан был бледен как мертвец и с трудом говорил:

— Послушай, друг мой милый, скажи генералу, что у нас не принято, не совершивши молитвы, приступать к серьезному делу. Не могу же я, после этого содома, обстоятельно отвечать на вопросы, которые он может мне предложить.

К. П. Кауфман настаивал, чтобы хан непременно остался, и последний прибегнул в уловке: не дождавшись конца ужина, сказался больным и исчез из залы.

О.

Текст воспроизведен по изданию: Абдуррахман-хан (Из воспоминаний о нем) // Новое время, № 3265 от 3(15).IV. 1885