АБДУРРАХМАН-ХАН

(Из воспоминаний о нем).

I.

Весною 1869 г. я приехал в Ташкент в качестве переводчика манджурского языка при генерал-губернаторе. Вскоре стали к генерал-губернатору поступать приносимые афганцами письма от Абдуррахман-хана, находившегося сперва в Хиве, а потом в Бухаре. Письма эти были писаны по-персидски, незавидным почерком, чрезвычайно мелким, по довольно грамотно, на тонкой почтовой бумаге. Сложены они были не аккуратно, без конверта, в комок, видимо их приносили по секрету. Печать под каждым письмом означала: «Абдуррахман-хан, сын Мир-Афзаль-хана». Вся суть пяти или шести писем заключалась в том, что Абдуррахман-хан изъявлял желание поселиться в пределах России или, по крайней мере, просил позволения повидаться с генерал-губернатором, к которому он имел весьма важные сообщения. Наши ответы к нему были весьма предупредительны; его приглашали в русские владения и в то же время ему предлагали остаться у нас или вернуться куда он пожелает. Ответы посылались с присланными от него афганцами, но только в пакетах и за печатью.

Наконец, в половине лета совершился въезд Абдуррахман-хана в Ташкент, в сопровождении трехсот афганцев. Для них был нанят дом, находившийся в русской части города, близь базара, и заключавший в себе более двадцати комнат. В числе свиты было до десяти генералов, несколько штаб— и обер-офицеров, остальные были или солдаты, или конюхи и повара, так что для каждого из свиты досталось по одной комнате, а Абдуррахман-хан занял две лучших.

К. В. Струве, дипломатический чиновник губернатора, пригласил меня с собою к Абдуррахман-хану. Когда мы вошли, увидели человека выше среднего роста, довольно полного, с окладистой черной бородою и с волосами, выбивающимися из-под чалмы. Цвет лица его свежий и здоровый, большие черные глаза, прямой нос правильно очерченные губы говорили за его арийское происхождение. Остальные афганцы неправильными чертами лица, полуеврейским типом скорее напоминали семитов. Абдуррахман-хан встал и приветствовал нас, приложивши руку к [***] сердцу и к голове, что обозначало, что он сердцем нас любит, а умом почитает. На нем была надета, поверх всего, великолепная персидская хорьковая шуба. После первых приветствий от имени генерал-губернатора и расспросов, благополучно ли он доехал, г. Струве объявил ему, что на первый раз генерал-губернатор приказал выдать на его содержание тысячу полуимпериалов.

— И больше ничего не дадут? спросил Абдуррахман-хан.

— Чего ж вы желаете?

— Я хотел бы оружия, пороху, пушек и хоть один полк солдат, чтобы возобновить свои действия против дяди.

Мы переглянулись и отвечали ему, что эти вопросы нас не касаются, и что об этом он может переговорить при представлении генерал-губернатору, который, вероятно, также положительного ответа ему дать не может, а предварительно снесется с Петербургом.

— О, это долгая песня, а я полагал, что у вас иные порядки, что ярым-падишах (полуцарь), как величают по всей Азии туркестанского генерал-губернатора, имеет более полномочий. Теперь я вижу, что я ошибся.

— Полномочия генерал-адъютанта Кауфмана велики, но мы полагаем, что в настоящем, международном вопросе, он не решится действовать самостоятельно, а сочтет долгом спросить на этот случай особых инструкций из Петербурга.

Прощаясь, г. Струве предложил Абдуррахман-хану прислать к нему портных, сапожников и торговцев сукнами, что было принято с удовольствием.

Г. Струве распрощался и поехал к Кауфману с докладом, а я остался у Абдуррахман-хана, принявши его предложение на пилав. Во время завтрака и кофе он сообщил мне свою биографию, которую я и передам здесь детально.

Он старший сын Мир-Афзаль-хана, только не от царевны, а от простой индустанки; имеет брата, косноязычного Исхак-хана, которого он оставил в Самарканде, так как последний не обладает представительностью. При отце Абдуррахман-хан был начальником всех войск и несколько раз побивал, возмутившегося против его отца, дядю своего Шир-Али-хана, то под Кандагаром, то под Балхом. Когда отец его умер, Шир-Али немедленно ворвался в Кабул и объявил себя эмиром Афганистана. Абдуррахман-хан был в это время в походе против кяфиров, населяющих [***] горы и ущелья Гиндукуша и северо-западных Гималаев. Прошло по крайней мере два месяца, пока он получил известие о кончине своего отца и собрал войско для изгнания узурпатора. Стычка произошла под Везири. Позиция, которую занимал Абдуррахман-хан, была для него собственно выгодна, но только не в горах, так как, застрельщики его, находясь на ружейном выстреле от неприятеля, не будучи в состоянии держаться налогах, скатывались вместе со снегом с горы. Но в этом он еще не видел причины окончательного поражения своей армии, а приписывал его удачно пущенному ядру неприятеля, сразившему главного его помощника Фазль-хана. После всего этого Абдуррахман-хан, недовольный переговорами с ханом хивинском и эмиром бухарским, возлагал все свое упование на Кауфмана.

О.

Текст воспроизведен по изданию: Абдуррахман-хан (Из воспоминаний о нем) // Новое время, № 3262 от 30 III (11.IV). 1885