НОВИЦКИЙ В. Ф.

ИЗ ИНДИИ В ФЕРГАНУ

В долине р. Синда.

Р. Синд. Тибетский караван. В горах. Сел. Канган. До Сонмарка. Птицы долины р. Синда. Сел. Сонмарк. Флора долины р. Синда. К перевалу. Перевал Зоджи-ля.

9-го утром, на рассвете, мы тронулись в путь и вскоре, оставивши Джелюм, поплыли вверх по течению р. Синда. Здесь, в своем нижнем течении, при впадении в р. Джелюм, Синд течет широкой, полноводной, спокойной рекой в низких травянистых берегах; раскинувшаяся по сторонам реки равнина ничем не отличается от местности, сопровождавшей раньше течение Джелюма. В это утро мне пришлось случайно увидеть оригинальный способ рыбной ловли, практикуемый туземцами. Несколько голых кашмирцев стояли, широко расставив ноги, на узких, плоскодонных челноках и длинными деревянными шестами, имевшими на своих концах металические копья, били рыбу, выплывавшую близко к поверхности воды. Челноки были так малы и незаметны, что казалось, будто эти голые человеческие фигуры стояли на воде, отчетливо отражавшей их на своей гладкой поверхности.

Около 1-го часа дня мы подъехали к селению Гандербаля, состоящему из нескольких десятков невзрачных хижин, разбросанных по берегу. Около селения растут рощи великолепных чинаров, придающих необыкновенно красивый вид окружающему ландшафту. Чинары (Platanus Orientalis) достигают здесь огромных размеров как в вышину, так и в толщину и своей густой листвой образуют большие тенистые пространства, в которых укрываются от жгучего южного солнца белые палатки туристов — англичан, приезжающих сюда для охоты, рыбной ловли и отдыха на лоне природы. На берегу реки около селения стояло несколько больших, красивых палаток какой то компании туристов, разбившей целый [46] лагерь под тенью этих могучих деревьев. Здесь встречаются чинары, имеющие, на высоте 4 футов от земли, толщину стволов от 25 до 30 ф. в обхвате.

Я думал, что в сел. Гандербаля нам придется остаться до следующего утра, но Разака заявил, что лошади уже готовы и что сегодня мы легко можем доехать вверх по р. Синду до сел. Канган. Мы вошли в нашей донге в узкий проток, отделяющийся от реки в пределах селения, и скоро увидели в ближайшей роще групу туземцев и лошадей. Это были люди и лошади моего будущего каравана. Мы причалили к берегу, выгрузили багаж из донги и распределили его между тремя вьючными лошадьми. Кроме них, две лошади предназначались под верх мне и караван-башу Разаке. Лошади оказались маленькими, невзрачными и своим жалким видом не внушали к себе никакого доверия для горной езды. Мне достался какой то худой, кривой, косматый конь, на которого я сначала не хотел даже садиться, но затем, узнавши от Разаки, что лучших лошадей здесь не найти, приказал заседлать его своим английским седлом, купленным мною в Сринагаре за 12 рупий (около 8 рублей). Вьючные седла, поставляемые здесь туземцами вместе с лошадьми, состоят, обыкновенно, из кучи тряпья и соломы, образующих на спине лошади нечто в роде большого плоского седла, употребляемого в цирках наездниками. К этим седлам вещи прикрепляются весьма искусно крепкими волосяными веревками. В полчаса мой караван был готов. С нами шли пешком: туземец, нанятый Разакой себе в помощники и хозяева лошадей, которые вели наши вьюки и должны были вернуться обратно в Гандербаль с лошадьми.

Перед выступлением я рассчитался с лодочниками и с Рахманой. С первыми я разделался легко, давши им бакшиш сверх условленной платы, но с Рахманой рассчитаться оказалось гораздо труднее. Недовольный полученным бакшишом, он назойливо выпрашивал у меня прибавки, уверяя, что все [47] туристы дают много больше, и далеко провожал меня, идя рядом с моей лошадью. Я с трудом отделался от него.

Около 3-х часов дня мы тронулись. Слава Богу! Наконец то я во главе своего маленького каравана, медленно двигающегося среди полей и огородов Гандербаля к горам, высоко вздымающимся за селением!

Жарко, солнце сильно припекает, в воздухе тихо, ни один лист не шевельнется на дереве. Впереди, наши пешие туземцы гонят вьючных лошадей, поминутно останавливающихся, чтобы пощипать траву или обгрызать сочную листву на придорожных кустарниках. Мы с Разакой едем сзади и разговариваем. Он знакомит меня с характером предстоящей нам дороги, с бытом туземцев и сообщает мне различные интересующие меня сведения. Он говорит сносно по-английски и мы не встречаем в разговоре никаких затруднений.

Проехавши селение, мы оказались среди обширных, рисовых полей, затопленных водой и раскинувшихся до гор на протяжении нескольких верст. Дорогой здесь, служит широкая, но мало разработанная тропа, местами далеко отступающая от р. Синда. За селением мы обогнали небольшой тибетский караван, следовавший на вьючных яках в сел. Драс. Сопровождавшие караван тибетцы Ладака были небольшого роста коренастые туземцы с лицами монгольского типа; на них были одеты длинные темно-серого цвета армяки, сделанные из грубого сукна, но не было ни штанов, ни обуви. Их бритые головы были покрыты небольшими суконными шапочками черного цвета, с загнутыми к верху полями. Тибетцы шли пешком и длинными хворостинами лениво подгоняли медлительных яков. Яками называется крупный рогатый скот особой породы, живущий исключительно на высоких нагорьях Центральной Азии, к разреженному воздуху которых он приспособлен от природы. Яки размножаются лишь на высотах не ниже 9-10.000 ф. над ур. моря. Як напоминает своим общим видом отчасти буйвола, а отчасти корову; он несет голову низко над землей, [48] имеет прямые рога и покрыт густой шерстью, которая свешивается длинными пучками на брюхе и верхних частях ног, но в прочих местах коротка; хвост яка оканчивается длинной метелкой волос, составляющей по длине более половины хвоста, Яки имеют почти исключительно темную, черную шерсть и других мастей встречаются весьма редко. Они чрезвычайно медлительны в своих движениях, довольно ленивы и упрямы, но, привыкшие к разреженному, воздуху больших высот и к ходьбе по трудным горным тропинкам, незаменимы в горах в качестве вьючных животных..

В нескольких верстах от сел. Тандербаля дорога вступает в горы; здесь р. Синд имеет уже характер горной реки; и ее русло покрыто во многих местах крупными валунами, о которые с шумом разбиваются быстрые волны. Тропа подходит левым берегом к реке, перебегает по двум деревянным мостам через два неширокие рукава Синда и, круто повернувши к востоку, направляется правым берегом вверх по долине.

Долина р. Синда имеет, в общем, направление с запада на восток, где она начинается у истоков реки под перевалом Зоджи-ля, ведущим из Кашмира в Ладак. В своей нижней части, близ выхода из гор, она имеет ширину; от 1/2 до 1 1/2 версты и ограничена по сторонам невысокими горами с сравнительно пологими скатами. Характер горного ландшафта точно такой же, как и по долине р. Джелюма к западу от Барамули; так же хороши здесь девственные леса, местами сплошь покрывающие окрестные горы и так же борат здесь травянистый покров, одевающий их склоны. Дно долины покрыто во многих местах рисовыми полями и лишь кое-где прибрежная речная галька залегает неширокими полосами по обе стороны реки. Тропа идет вдоль реки, то удаляясь, то приближаясь к ней, и часто скрывается в густой тени великолепных рощ, разбросанных по дну и по бокам долины. [49]

Нам часто приходилось в этот день пересекать по ветхим деревянным мостикам быстрые горные ручьи, бегущие с окрестных гор в р. Синд. Наибольший из них — ручей Канкнаи, вблизи селения Канган; через него перекинуты два коротких, по высоких деревянных моста; ручей течет в довольно большой боковой долине, при впадении которой в долину р. Синда находятся обширные рисовые поля. Несколько выше устья, в долине Канкнайского ручья, стоит охотничий домик Кашмирского магараджи.

Мой верховой «пони», как зовут здесь по английскому обычаю лошадей, оказался весьма неудобным для путешествия: пугался каждого камня и бревна, встречавшихся на дороге, и, поминутно шарахаясь в сторону, не давал мне возможности следить за насекомыми и растениями, которые я собирал по пути. Проехавши некоторое время верхом, я слез с него, оставил его с вьючными лошадьми и пошел пешком по тропе.

К вечеру жара спала, на небе с разных сторон собирались тучи, грозя дождем, но к заходу солнца разбежались, очистивши небосклон.

Около сел. Канган прибрежная галечная полоса правого берега широко расползлась, покрывши все дно долины.

В 6 час. вечера мы прибыли в это Кашмирское селение, проехавши 15 верст от Гандербаля, и решили здесь заночевать. Наш бивак расположился в небольшой роще возле селения. Вблизи нас находилась какая то невзрачная постройка, которую Разака называл дорожным бунгалоу для путешественников, но я предпочел провести ночь в палатке. Развьючили лошадей, разбили палатки, разложились, заварили пищу и чай. Разака исполнял обязанности повара и приготовлял мне все те же англо-индийские кушанья, которые так надоели мне еще по пути в Сринагар. После ужина я разбирал свой гербарий и записывал впечатления прожитого дня в свой походный дневник. Высота селения Канган — около 5.900 ф. над ур. моря.

Вечер был теплый, но ветряный; северо-западный ветер [50] сильно подул после захода солнца, но утих к ночи. В 8 час. вечера термометр показывал +21,0° Ц. на воздухе.

Наступила темная и теплая ночь. Наш бивак мало по малу успокоился, мои туземцы, наболтавшись с жителями селения, пришедшими поглядеть на нас, разбрелись в разные стороны и затихли, лошади, съевши ячмень, стояли привязанные к деревьям, понуро опустив головы, костер догорал, изредка вспыхивая красным огоньком, бросавшим слабый отблеск на мою палатку и на неподвижные фигуры лошадей. Кругом было тихо; лишь где то в кустах однообразно трещал неутомимый сверчок, да быстрый Синд гудел, стремительно неся свои пенистые воды.

Утро 10-го июня было чрезвычайно теплое: в 6 ч. термометр показывал + 14,8° Ц.

За Канганом характер долины оставался в общем тот же, что и вчера, но река становилась уже, падение ее все увеличивалось, а течение делалось более быстрым и бурным. Здесь явственно обнаруживается различный характер горных скатов, ограничивающих долину: северные, правого берега, имеют почти исключительно луговой характер и лишь местами покрыты невысоким и редким кустарником, южные же, левого берега, сплошь покрыты дремучими лесами, внизу — лиственными, выше — мешанными, и хвойными — на вершинах. Такой характер горных скатов сохраняется на всем протяжении до истоков р. Синда у перевала Зоджи-ля.

За сел. Канган травянистый покров на дне долины сделался реже. До сел. Ризам дорога следует среди многочисленных рощ, растущих вдоль правого берега р. Синда и укрывающих путника от горячих лучей Кашмирского солнца. Мы проехали небольшие селения Серван и Гунд, совершенно скрытые в тени деревьев и окруженные небольшими рисовыми полями. Поля орошаются здесь проведенными из реки канавами. Избы туземцев сложены из крупной гальки, в изобилии встречающейся по берегам р. Синда. [51]

Около 11 ч. у. мы добрались до селения Ревиль, расположенного на высоте 7.100 ф. над ур. моря, и сделали здесь привал до 1 ч. дня. На пути от Ревиля до сел. Ризам мы встретили небольшое селение Кулян, у которого тропа перебегает по деревянному мосту на левый берег реки; в 5 верстах от этого места, у сел. Ризам, она опять возвращается по такому же мосту на правый берег. У этого селения мы видели последние рисовые поля Кашмира. Далее характер дороги и ближайших ее окрестностей несколько изменяется. Долина суживается, горные скаты становятся круче и при своем основании — более каменисты. Тропа то подымается на каменистые увалы, перегораживающие долину, то спускается с них, то вьется по карнизу над рекой, принимающей здесь характер бурного потока. Местами над дорогой возвышаются высокой стеной голые скалы, придающие местности суровый характер.

В нескольких верстах от сел. Сонмарк, на горных скатах левого берега начинают попадаться большие снежные полосы, спускающиеся в долину и лишь на несколько футов не достигающие до р. Синда. Их нижние края не спускаются ниже 8.000 ф. над ур. моря. Вероятно, к концу июля и к августу эти снега стаивают совершенно.

Чем дальше, тем ущелье становится все уже и уже и наконец ограничивается лишь берегами реки; тропа вьется по невысокому, по узкому карнизу; возле Сонмарка ущелье сразу расширяется, затем опять суживается на мгновение у групы жалких хижин, образующих небольшой выселок, и, повернувши к ю.-в., превращается в обширную долину.

Леса, рощи и луга долины реки Синда дают приют многочисленным пернатым, оживляющим их своим пением, чириканием и порханием.

Из хищных здесь встречаются ягнятник бородатый (Gypaetus barbatus), из лазящих — дятел (Picus himalayanus), кукушка (Cuculus canorus), пищуха-сверчок (Certhia familiaris), [52] стенолаз краснокрылый (Tichodroma muraria) и поползень (Sitta leucopsis).

Кукушку я слышал на всем нашем пути по долине до перевала Зоджи-ля; стенолаз встречается только в скалистых местах между селениями Ризам и Сонмарком.

Из голубиных я встретил только горлицу (Turtur vitticollis), попадавшуюся стайками, преимущественно на шелковичных деревьях, ягоды которых составляют их лакомое блюдо. Из голенастых — песочника (Actitis hypoleucus), из плавающих — лысуху черную (Fulica atra), встречавшихся повсеместно около воды или на воде. Из воробьиных, которые встречались чаще других семейств, здесь можно видеть: возле селений — ласточку деревенскую (Hirundo rustica), галку (Colaeus monedula), ворону (Corvus intermedins) и воробья (Passer indicus), над водой в кустах — зимородка (Alcedo bengalensis), на лугах — удода (Upupa epops), стренатку луговую (Eraberiza cia) и жаворонка лугового (Calandrella brachydactyla), в рощах — иволгу (Oriolus kundoo), синицу (Parus cunereus), мухолова (Tschitrea paradisi), снегиря (Carpodacus erytbrinus и Pyrrhula aurantica) и чеканчика чернохвостого (Pratincola rubicola), на воде — оляпку (Hydrobata cashmiriensis), на полях — клушицу (Fregilus graculus) и скворца черного (Sturnus nitens) и на открытых местах при выходе реки из гор — сивоворонку (Corocias garrula).

Уже солнце село за горы, когда мы подъехали к сел. Сонмарк (Сонамарг), где назначен был наш ночлег.

Селение расположено на высоте 8.900 ф. над ур. моря, среди травянистой долины, на левом берегу р. Синда. Оно состоит из нескольких кривых, полуразвалившихся домиков, сложенных частью из бревен, частью из гальки и имеющих вид заброшенных развалин. Жители — Кашмирцы — живут почти исключительно скотоводством, хотя занимаются и земледелием, возделывая ячмень на нескольких пашнях, разбросанных по долине. Сонмарк окружен высокими горами, [53] переходящими за линию вечных снегов и придающими этой долине весьма величественный характер. Особенно привлекает внимание туриста высокая снеговая гора, вздымающаяся на продолжении долины и как бы замыкающая ее. Когда солнце уже зашло за окрестные горы и долина погружалась в сумерки, на снежной вершине этого великана играл еще розовым отблеском последний луч заходящего светила.

В этот день я встретил в пути нескольких английских туристов, возвращавшихся в Сринагар. Некоторые из них ездят любоваться природой, но большинство привлекает сюда охота на различных зверей, в изобилии водящихся в дремучих лесах Кашмира.

С заходом солнца высота ночлега сказалась немедленно. Воздух быстро похолодел, вынудив меня одеть меховую куртку и подсесть поближе к ярко пылавшему костру, разведенному среди нашего лагеря азиатами. Ночь простояла весьма свежая и к 6 часам утра термометр упал до 5° Ц.

Флора долины р. Синда отличается не только густотой растительного покрова, но, повидимому, и разнообразием видов.

Из древесных пород я заметил здесь тополь (Populus sp., P. nigra и P. alba), осину (Populus tremula), иву (Salix sp.), дикую яблоню (Pyrus Malus), дикую грушу (Pyrus communis), бузину (Sambucus nigra), клен (Acer caesium), чинар (Platanus orientalis), дикий абрикос (Armeniaca vulgaris), шелковицу (Morus nigra), ясень (Fraxinus sp.), каштан (Castanea vesca) и на высоких местах горных склонов — березу (Betula alba), сосну (Pinus silvestris) и пихту (Abies sp.); из кустарниковломонос (Clematis orientalis), жимолость (Lonicera Caprifolium), шиповник (Rosa sp.), боярышник (Crataegus sp.), Desmodium tiliaefolium, кизильник (Cotoneaster nummularia), тимьян (Thymus Serpyllum), барбарис (Berberis umbellata), мирикарию (Myricaria germanica) и облепиху (Hippophae rhamnoides); из травянистых растений: сумочник (Capsella Bursa pastoris), [54] Erysimum sp., редьку (Raphanus sp.), мыкер (Polygonum sp.), клубнику (Fragaria elatior), проломник (Androsace rotundifolia и A. Aizoon), Anagallis arvensis, дурман (Datura stramonium), белену (Hyoscyamus niger), клевер (Trifolium pratense), лядвенец (Lotus corniculatus), чину (Lathyrus tuberosus), медунку (Medicago lupulina), одуванчик (Taraxacum officinale), тысячелистник (Achillea Millefolium), чернобыльник (Artemisia vulgaris), салат (Lactuca Dissecta), мелколепестник (Erigeron acris), кошачью лапку (Artennaria contorta), мать-и-мачиху (Tussilago Farfara), осоту (Sonchus oleraceus), повилику (Cuscuta planiflora), вьюнок (Convolvulus arvensis), змееголовник (Drococephalum nutans), душицу (Origonum vulgare), глухую крапиву (Lamium album), василистник (Thalictrum minus), ветреницу (Anemone narcissiflora, A. obtusilobe, A. rupicola и A. tertasepala), лютик (Ranunculus sp.), водосбор (Aquilegia kunawarensis), живокость (Delphinium sp.), желтоцвет (Adonis vilosa и A. chrysocyathus), подорожник (Plantago lanceolata), молочай (Euphorbia sp.), зверобой (Hypericum perforatum), просвирняк (Malva rotundifolia), недотрогу (Impatiens laxiflora), Nephrodium odontoloma, Ferula Iaeschkeana, Praugos pabularia, синюху (Polemonium coeruleum), ворсянку (Dipsacus inermis), подмаренник (Galium verum) и чернокорень (Cynoglossum sp.).

Около Сонмарка, на высоте 8.000 ф. над ур. моря, характер растительности несколько изменяется: лиственные деревья начинают исчезать (Platanus orientalis исчез уже около Кангана, 6.000 ф. над ур. м.) и на высоте этого селения (около 9.000 ф.) остаются лишь Acer caesium, Populus tremula и Betula alba; последняя встречается здесь даже чаще, чем раньше. Исчезает также и большая часть кустарников, кроме Clematis orientalis, Rosa sp., Myricaria germanica и Hippophae rhamnoides. Травянистый покров становится гуще и пестрее.

11-го июня мы пошли к востоку по широкой, травянистой долине, замыкавшейся высокими снеговыми горами. Скаты гор, расположенных к югу, покрыты здесь большими хвойными [55] лесами, среди которых резко выделяются красивые, стройные пихты, разбросанные отдельными экземплярами. Противоположные скаты — безлесны, но покрыты обширными лугами. Пройдя несколько верст по долине, мы остановились в небольшой роще, чтобы переменить мою верховую лошадь на другую, за которой Разака послал своего помощника Хабибу в одно из окрестных селений; такая замена являлась необходимой, потому что мой слабый конь, утомленный к тому же трехдневным движением, едва ли мог бы поднять меня на перевал Зоджи-ля, к которому мы приближались. Приведенная мне лошадь оказалась еще меньше и худее первой, но, будучи свежей, подавала надежды на более успешный подъем на перевал.

На пути от Сринагара до Лея сельские жители, по особому распоряжению Кашмирского правительства, обязаны поставлять путешественникам верховых и вьючных лошадей за особо утвержденную плату. Все расстояние между этими пунктами разделено на 15 переходов, по селениям, где производится перемена лошадей, а вместе с ними и людей, следующих со своими животными. За каждый переход уплачивается по одной рупии (64 коп.) за верховую и по пол рупии за вьючную лошадь; между верховыми и вьючными лошадьми здесь нет решительно никакой разницы и одна и та же лошадь иногда часть пути идет в качестве верховой, а часть — в качестве вьючной лошади. Если хозяева лошадей изъявят согласие, то одни и те же лошади могут идти в караване путешественника более одного перехода в день и даже несколько дней под ряд, но расчет за них производится все же по утвержденным правительством переходам. Если же туземцы не хотят идти далее одного перехода, то турист не имеет права настаивать на их дальнейшем движении и перемена лошадей производится обязательно. Вьючные лошади, взятые мною в Гандербале, следовали с нами дальше, за перевал Зоджи-ля, а мой верховой конь, замененный новым, был отправлен в ближайшее [56] селение, куда за ним должны были завернуть мои Гандербальские туземцы на обратном пути домой.

Верстах в 12 от сел. Сонмарка долина Синда замыкается горами, через которые река пробила себе путь, стремительно несясь в чрезвычайно узкой, глубокой трещине. Тропа, перебежавшая за селением на правый берег реки, покидает здесь ее течение и, повернувши налево, круто взбирается на горы, сжимающие реку с северной стороны. Это — начало подъема на перевал Зоджи-ля. У выхода р. Синда из трещины, возле горного ската, разбросано несколько каменных избушек, составляющих маленький выселок Балталь. Десятка два туземцев живут здесь по распоряжению Кашмирских властей в зимнее время года для содействия караванам, поддерживающим торговые сношения Сринагара с Тибетом. Подъем на перевал в своей первой половине весьма затруднителен; узкая, неразработанная тропа вьется среди скал, осыпей и чрезвычайно крута; местами она следует по краю возвышенности над отвесными скатами, спускающимися в долину, заставляя людей вести вьючных животных в поводу и осторожно выбирать дорогу. Особенно опасно здесь одно место, где тропа идет между скалами с одной стороны и глубоким, в несколько сот футов глубины, обрывом — с другой. Гандербальские туземцы говорили мне, что на днях в этом месте караван, шедший из Кашмира в Ладак, потерял двух лошадей, свалившихся в пропасть. Я заглянул за край обрыва и увидел далеко внизу, на дне ущелья, конский труп, над которым кружились пернатые хищники. Моя новая лошадь оказалась еще хуже прежней: слабая и ленивая; мне пришлось слезть с нее и подыматься пешком по каменистой тропе. Чем выше мы подымались, тем беднее становилась древесная и кустарная растительность: лес редел, кусты становились ниже, горные скаты обнажились от покрывавшего их недавно густого хвойного леса. После утомительного двухчасового подъема, мы вышли на маленькую горную площадку, на которой возвышался [57] небольшой холм, сложенный из камней; в камни было воткнуто несколько жердей с развевающимися на них лоскутами белой материи. Это — тибетское «обо», дорожный памятник Божеству, место, где путники возносят Богу свои благодарственные молитвы за удачный подъем и молят об удаче в дальнейшем путешествии. Замечательно то, что этот чисто тибетский, будийский обычай воздвигать «обо» в честь Божества и горных духов, обычай, замечаемый почти повсеместно в Тибете, наблюдается и здесь, где будизм уже давно вытеснен мусульманством, распространившим свое влияние и на западную половину Ладака. Около «обо» мы повстречались с караваном Ладакцев, следовавших на яках из сел. Каргиль в Сринагар.

Растительность верхней долины р. Синда, выше сел. Сонмарка до перевала, сохраняет тот же характер, который она приобретает у этого селения: отсутствие древесных лиственных пород, редкий кустарник и богатый травянистый покров.

На горных скатах леса состоят из сосны (Pinus silvestris), пихты (Abies sp.) и березы (Betula alba); вдоль реки встречаются кое-где небольшие заросли ломоноса (Clematis orientalis), шиповника (Rosa sp.) и мирикарии (Myricaria germanica); травянистая растительность, в дополнение к раньше встречавшимся видам, разнообразится здесь некоторыми альпийскими, из которых я заметил следующие: подснежник (Leontopodium alpinum), щавель (Rumex sp.), вероника (Veronica Aragallis), водосбор (Aquilegia vulgaris), звездчатка (Stellaria crispata), астрагал (Astragalus multiceps), касатик (Iris Kumaonensis) и первоцвет (Primula sp. pusilla?). Чаще, чем прежде, стали попадаться Taraxacum officinale, Tussilago Farfara, Ranunculus sp., Thalictrum minus, за то Medicago lupulina и Adonis я не встречал уже до перевала. Чем больше мы приближались к вершине перевала, тем беднее становился и травянистый покров; на самой вершине растительность совершенно оскудела и измельчала; лишь редкая трава, да разные мхи едва прикрывали каменистую почву. [58]

От «обо» вел короткий, но крутой спуск к руслу р. Синда, к тому месту, где река входит в узкое ущелье, которое мы только что обошли. Здесь Синд был покрыт сплошной ледяной корой на протяжении одной версты и мы не только не видели речной воды, но даже не было слышно ее течения. Ледяная кора, покрытая большой толщей плотного, слежавшегося снега, служит естественным сводом, по которому следуют караваны вверх по реке к перевалу. Эта ледяная броня не стаивает в течение всего лета; огромное скопление снега именно в этом месте объясняется чисто топографическими условиями местности: русло реки имеет довольно пологий подъем к перевалу, с которого сильные восточные ветры сдувают снег вниз по реке и нагромождают его у входа реки в узкое ущелье; здесь снег задерживается, как сужением речной долины, так и высокими боковыми возвышенностями, образующими сужение и загораживающими доступ ветрам вниз по течению р. Синда. В зимнее время ледяной корой покрывается и та часть речного русла, которая пролегает в узком ущелье, а потому караваны предпочитают идти от перевала почти до сел. Балталь по ледяному своду, чем переваливать по глубокому снегу ту боковую возвышенность, которую венчает тибетское «обо». В расстоянии примерно версты от входа реки в ущелье ледяной свод над ее руслом кончается и река обнаруживается нешироким и мелким ручьем; здесь мы оставили ее вправо и пошли вверх по ее маленькому притоку. Река Синд имеет свои истоки вблизи этого места у трупы небольших висячих ледников, залегающих немного южнее перевала и в нескольких саженях от тропы низвергается невысоким водопадом, шум которого оживляет этот глухой уголок горной природы.

Ручей, вверх по которому мы поднимались, привел нас к небольшому озеру, залегавшему на дне маленькой котловины, бока которой были покрыты длинными полосами нестаявшего снега: многочисленные ручьи, бежавшие от них, питали это [59] маленькое озеро, воды которого стекали к р. Синду. В нескольких стах шагах от озера мы перевалили через пологий, едва заметный, покрытый снегом увал, обставленный высокими снеговыми возвышенностями. За этим увалом снеговые ручьи, бежавшие от снежных полос, покрывавших окрестные скаты, направлялись уже к востоку, следовательно, мы находились на водоразделе, отделявшем истоки р. Синда от истоков р. Драса, текущей отсюда в Ладак. Этот водораздел и есть перевал Зоджи-ля, ведущий из Кашмира в Тибет. Высота его около 11.300 ф. над ур. моря. Несмотря на свою сравнительно небольшую абсолютную высоту, он считается одним из наиболее трудных и опасных перевалов вследствие обилия снега, покрывающего его большую часть года.

Перевал Зоджи-ля составляет резкую границу древесной растительности, почти совершенно исчезающей к востоку от него. Мне никогда и нигде не приходилось наблюдать такого быстрого исчезновения древесных пород, как здесь, на географической границе Кашмира с Ладаком. Уже за возвышенностью, на которой находится «обо», встречается одна лишь береза, растущая здесь невысоким деревом, с редкой листвой, а за перевалом она превращается в низкий и корявый кустарник (Betula Bhojputra).

Я знал, что горы восточнее перевала совершенно безлесны, а потому, находясь у «обо», с особенным удовольствием бросил последний взгляд на запад, где богатая древесная растительность покрывала горные скаты до линии вечного снега. Прощайте роскошные, девственные леса Кашмира, прощайте тенистые рощи берегов р. Синда, дарившие нам прохладу в жаркие часы дня и веселившие наш взор своей свежей, сочной листвой! Нам не видать уже вас на всем своем длинном пути к востоку и северу, где на обширном, необъятном пространстве залегают унылые, серые горы, голые бока которых накаляются под жгучими лучами горячего солнца! [60]

Ладак.

В долине р. Драса.

Верхняя долина р. Драса. Сел. Матиюн. Сел. Драс. Общий характер природы Ладака. Флора. Птицы. От сел. Драса до сел. Ташгама. Долина роз. Сел. Ташгам. До сел. Каргиль.

Спуск с перевала Зоджи-ля — постепенный и не крутой. Тропа следует по правому берегу р. Драса. Когда мы проходили здесь, то вокруг нас лежало еще большое количество снега. Огромными толщами он залегал в боковых лощинах, а местами окаймлял берега реки, несущей свои воды среди снеговых стен, достигающих более 3 саженей высоты. В таких местах тропа идет по снегу, сильно разрыхленному на поверхности от стаивания на солнце и затрудняющему движение каравана. Чем ниже по реке, тем снега видно меньше, тем полноводнее делается река и тем шире становится ее травянистая долина. Верстах в 10 от перевала последняя достигает ширины до 1 1/2 верст и покрыта великолепными пастбищами. Большие отары овец и табуны лошадей паслись и бродили здесь на приволье. Производительная сила земли, казалось, делала здесь свое последнее напряжение в создании растительного покрова, чтобы уже далее надолго заглохнуть в безжизненных горах Ладака.

Справа, к югу, местами вздымаются высокие, снеговые горы, красиво выделяющиеся своими белыми вершинами на темноголубом небосклоне. Особенно красива одна снеговая група, главная вершина которой достигает 18.000 ф. над ур. моря; от нее сползает в долину р. Драса мощный и красивый ледник Моцехой (или Мечой), спускающийся своим нижним [61] концом до высоты 10.800 ф. Другая снеговая група, расположенная в некотором расстоянии от первой по ту же сторону реки, питает несколько небольших ледников, около которых в это время года можно встретить много туров (горных козлов), обитающих среди скал и горных осыпей.

По пути мы часто встречали туземные караваны на яках, медленно подвигавшиеся вверх по реке.

В нескольких верстах от сел. Матиюн тропа немного удаляется от реки к окраинным горам и до самого селения идет по дну травянистой долины. В ближайших окрестностях селения уже начинают попадаться голые скаты и галечные пространства вдоль реки, напоминающие путнику о близком бесплодии гор.

Мой маленький конь, ослабевший при подъеме на перевал, в долине р. Драса несколько оправился и бодро шагал подо мной; но недалеко от сел. Матиюн он несколько раз останавливался, как бы приглашая меня слезть и облегчить его спину, а затем лег на землю, совершенно отказываясь везти меня далее. Пришлось идти пешком до ночлега.

В восьмом часу вечера мы прибыли в сел. Матиюн, находящееся на высоте 10.200 ф. над ур. моря, и расположились возле него лагерем. Вечер был свежий (в 8 ч. веч. +12,0° Ц.), но было теплее и суше, чем в Сонмарке.

12-го июня в 6 ч. у. термометр показывал +5,0° Ц. Перед выступлением из Матиюна я переменил свою верховую лошадь на новую, которая, оказавшись хорошей в езде, отличалась одной весьма неудобной для путешествия особенностью: не позволяла подходить к себе и не давала на себя садиться. Вообще, следует заметить, что с верховыми лошадьми мне до сих пор не везло.

Вскоре за селением долина суживается, растительность делается беднее, скалы и осыпи все чаще и чаще встречаются по берегам реки и общий характер гор становится все более пустынным. Местами обнаженные скаты дают возможность [62] легко наблюдать строение гор, слагающихся здесь исключительно из гранитов и гнейсов. Гигантские пласты последних имеют наклон под весьма острым углом в наружную сторону долины, образуя открытую складку; их верхние части обнажены, но нижние прикрыты мощными толщами конгломератов или длинными желтыми осыпями. Такой характер окрестные горы сохраняют на большом протяжении к востоку, до впадения в р. Драс реки Суру.

Верстах в двух за селением Трунгджен, приютившимся у дороги, долина сразу расширяется, образуя довольно большую котловину с слабым уклоном к востоку; среди нее извивается мутный Драс, спокойно неся свои ледниковые воды; в центре котловины по берегу реки разбросаны глинобитные домики туземцев, составляющие небольшое селение Драс (10.000 ф. над ур. м.). Среди жалких избушек резко выделяется старинное 4-х-угольное укрепление с башнями по углам, это — старая Кашмирская крепость, ныне уже совершенно заброшенная. В полуверсте от нее, на восточном краю селения, находится большая роща из тополей (Тополь (Populus nigra) в Ладаке — культурное дерево и вне селений не встречается.) и шелковичных деревьев, а среди нее небольшой одноэтажный домик, в котором помещается почтово-телеграфное отделение и метеорологическая станция, устроенная здесь англичанами. Около полудня мы добрались до этой рощи и стали на привал под благодетельной тенью ее деревьев.

Около сел. Драс Ладак приобретает все свои характерные особенности, сильно отличающие его от соседних стран и придающие ему своеобразный характер. Местность от перевала Зоджи-ля до котловины сел. Драса может быть рассматриваема как переходная, промежуточная полоса между Кашмиром и Ладаком. Отсутствием древесной растительности и частыми обнажениями горных скатов она [63] приближается к Ладаку, но сплошной травянистый покров долины напоминает еще о благодатном Кашмире. Недалеко от сел. Драс этот покров перестает быть сплошным, становится беднее, а местами даже и исчезает; природа принимает пустынный и унылый характер.

Так как мы стоим теперь на рубеже особой географической области, то сделаем общий очерк ее природы, чтобы ознакомиться с обстановкой и условиями дальнейшего путешествия.

В географическом отношении Ладак представляется чрезвычайно оригинальной областью. Это — высокая горная страна, протянувшаяся по верхнему течению р. Инда и служащая западной окраиной высокого Тибетского нагорья. Долины Ладака, по которым текут Инд и его многочисленные притоки, лежат весьма высоко, на высоте от 9 до 14.000 ф. над ур. м. Такая большая абсолютная высота должна бы, казалось, быть причиной больших и продолжительных холодов, между тем Ладак отличается умеренным климатом, совершенно непохожим на суровый климат соседних высоких стран Центральной Азии.

В течение четырех месяцев в году, с конца мая по сентябрь включительно, здесь преобладает жаркая погода; в это время года стоят теплые ночи, дающие возможность ночевать на открытом воздухе без теплой одежды. В одном переходе к западу от перевала Зоджи-ля с заходом солнца приходилось одевать меховую куртку и подсаживаться к костру; в двух же или трех переходах к востоку от того же перевала, я спал в незакрытой палатке, покрываясь лишь обыкновенным шерстяным одеялом. Между 8 и 9 часами вечера, т. е. после захода солнца, на высотах от 10.000 до 14.000 ф. над ур. м. температура колебалась во второй половине июня от 12 до 25° по Ц., а между 5 и 6 часами утра, т. е. до нагревающего действия солнечных лучей, — от 5 до 17° по Ц.

В Ладаке пшеница вызревает на высотах до 12.000, а [64] ячмень — до 15.000 ф. над ур. м. Фруктовые деревья и шелковицу я встречал в селениях, расположенных на высоте 12.000 ф. над ур. м. Следовательно, там, где во всех европейских горах и во многих средне-азиатских залегают вечные снега и льды, там Ладак являет картину земледельческой культуры.

Эта горная страна чрезвычайно бедна атмосферными осадками, выпадающими здесь редко и в весьма незначительном количестве. Дожди и снега дают здесь в сумме лишь около 4 дм. атмосферных осадков в год. Высокий Гималайский хребет, отделяющий Ладак от Индии, задерживает на своих снеговых вершинах последнюю влагу мусонов Индийского океана и пропускает на северную сторону лишь редкие облака, дающие то ничтожное количество атмосферных осадков, которое выпадает в Ладаке. Следствием этого является необыкновенная сухость воздуха, бедного водяными парами, и его удивительная чистота и прозрачность. Небо здесь почти постоянно безоблачно и вследствие чистоты и прозрачности воздуха имеет такой темпо-голубой цвет, которого я нигде не видал, даже в странах тропических. Говорят, что вследствие необыкновенной сухости воздуха выпадающий зимою снег испаряется, не успевая растаять. Сухость климата поднимает высоко линию вечных снегов, которая лежит здесь на высоте от 19 до 20.000 ф. над ур. м., на высоте нигде более не наблюдаемой и превышающей линию вечного снега в Центральных Гималаях, хотя последние лежат на 6° южнее, в жаркой подтропической области.

Общий характер гор Ладака — совершенно пустынный. На них нет не только древесной и кустарной растительности, но не встречается даже и травянистой. Серожелтые, раскаляемые горячими лучами солнца, они утомляют взор путешественника своим однообразием. Растительность встречается только в долинах по течениям рек и возле селений, где жители искуственно орошают свои поля и оживляют [65] зеленью небольшие клочки в долинах. Жители Ладака занимаются почти исключительно земледелием; скотоводство развито весьма мало, вследствие недостатка пастбищ в бесплодных горах; из домашних животных здесь разводятся лошади, ослы, рогатый скот и в небольшом количестве овцы.

Западная часть Гималайского хребта, которую мы перевалили через перевал Зоджи-ля, служит резкой границей не только физических особенностей местности, климата и флоры, но разграничивает две расы, соприкасающиеся друг с другом у этого хребта. К югу от него живут Арийцы, распространившиеся далеко по полуострову Индостану, к северу — Монгольские племена, разбросанные на необъятном пространстве Тибета.

Флора Ладака, на протяжении нашего пути от перевала Зоджи-ля до г. Лея, не отличается большим разнообразием. Древесная растительность здесь ничтожна, кустарная редка, но обе распределены довольно равномерно по долинам и ущельям гор; большая же часть травянистой сосредоточена на участке от перевала до сел. Драса, впрочем, не столько в отношении количества видов, сколько в смысле густоты растительного покрова.

Чтобы не возвращаться уже к этому вопросу в дальнейшем изложении, я перечислю здесь те виды, которые являются, более или менее, общими для местностей между перевалом Зоджи-ля и г. Леем, т. е. в верхних долинах рр. Драса и Инда (между 8.000 и 14.000 ф. над ур. м.). Из древесных пород я встретил здесь иву (Salix sp. var.) нескольких видов (Henderson указывает для западного Ладака четыре вида Salix — S. acutifolia, S. rubra, S. elegans и S. tetrasperma (cm. Henderson and Hume, «Lahore to Jarkand», стр. 336).) и шелковичное дерево (Morus nigra); из кустарных — жимолость (Lonicera sp. var.), ломонос (Clematis orientalis), кизильник (Cotoneaster sp.), тамарикс (Tamarix sp. gallica?), мирикарию (Myricaria Hoffmeisteri и M. sp. elegans?), облепиху (Hippophae rhamnoides), тимьян (Thymus Serpyllum) и [66] можевельник (Jimiperus excelsa); эти кустарники образуют местами заросли вдоль течения рр. Драса и Инда и встречаются, преимущественно, на дне долин, не поднимаясь на скаты гор. Из травянистых растений могу упомянуть: борщевик (Heracleum Candicans), проломник (Androsace villosa), первоцветы разные (Primula sp. var.), изобильные на перевале Зоджи-ля и возле него, ветреницу (Anemone rupicola), василистник (Thalictrum minus), лютики разные (Ranunculus sp. var.), незабудку (Myosotis silvatica), мяту (Mentha silvestris), чистец (Stachys sp.), встречающийся, преимущественно, и в изобилии, по долине р. Инда, одуванчик (Taraxacum officinale), полынь разную (Artemisia sp. var.), салат (Lactuca sativa), клевер (Trifolium pratense), астрагалы разные (Astragalus sp. var.), лядвенец (Lotus corniculatus), горошек (Vicia Narbonensis), чину (Lathyrus sativus), горох (Cicer sougaricum), злаки разные (Agropirum sp. Bromus sp. japouicus?), гречишник (Polygonum viviparum и P. rumicivalium), щавель (Rumex orientalis), Christolea crassifolia, гулявник (Sisymbrium Irio), касатик (Iris Kumaonensis), лук (Allium polyphillum), ясменник (Asperula humifusa), ситник (Juncus membranacium), Lepyrodiclis glandulosa, горицвет (Viscaria parviflora) и Physoclaina prealta.

Кроме упомянутых здесь травянистых растений, собственно в долине р. Драса и около сел. Каргиль (на высоте 8.000-10.500 ф.) встречаются еще следующие виды: Prangos pabularia, Ferula Jaeschkeana, проломит (Androsace Aizoon), медунка (Medicago cashmiriana и M. falcata), астрагал (Astragalus adesmiaefolis), донник (Melilotus officinalis), чернокорень (Cynoglossum sp. и C. maerostilum), котовик (Nepeta sp. salviaefolia?), лютик (Ranunculus aquatilis), желтоцвет (Adonis sp. pyrenaica?), кошачья лапка (Artennaria contorta), водосбор (Aquilegia vulgaris), ковыль (Stipa sibirica) сурепица (Barbaraea arcuata), Braya alpina, Eremurus sp. spectabilis?, смолевка (Silene Wallichiana), хохлатка (Corydalis crassifolia) молодил (Sedum Rhodiola), герань гималайская (Geranium Himalaense), вьюнок [67] (Convolvulus arvensis), лапчатка (Potentilla bifurca и P. sp.) и подорожник (Plantago tibetica).

Что касается птиц, то их здесь (в западиной части Ладака до г. Лея) гораздо меньше, чем в Кашмире, что и понятно, если принять во внимание отсутствие леса, редкий кустарник и меньший травянистый покров. Однако, в отношении количества видов западный Ладак мало отличается от долины р. Синда.

Из хищных здесь встречаются — ягнятник бородатый (Gypaetus barbatus), которого можно наблюдать каждый день парящим в вышине и пустельга (Falco tinnunculus); из лазящих, повидимому, лишь стенолаз краснокрылый (Tichodroma muraria), оживляющий своим ярким оперением и свистом скучные, безжизненные скалы в долинах рр. Драса и Инда; из голубиных — голубь (Columba rupicola), собирающийся стайками возле селений; из водяных — крохаль большой (Mergus castor) и лысуха черная (Fulica atra); попадавшиеся кое-где около воды и на воде; из воробьиных, возле селений — ворон (Corvus intermedius), сорока гималайская (Pica bactriana) и воробей домашний (Passer indicus), на полях и лугах — клушица (Fregilus graculus), жаворонки полевой и луговой (Calandrella brachydactyla и Alauda triborhynchus) и удод (Upupa epops), в кустарных зарослях — чекан черногорлый (Saxicola atrogularis), краснохвостка краснобрюхая (Ruticilla erythrogaster), пеночка (Phylloscopus tristis) и снегирь красный (Carpodacus erythrinus), около ручьев и речек — оляпка (Hydrobata asiatica) и трясогузка (Motacilla luzoniensis), а в скалах и обрывах ущелий — дрозд синий (Petrocossyphus cyaneus) и ласточка земляная (Cotyle rupestris).

От сел. Драса наши Гандербальские Кашмирцы, получивши следуемую им плату, повернули со своими лошадьми назад, в долину р. Синда. Взявши свежих лошадей, мы, после двухчасового привала, тронулись дальше.

Вскоре за селением долина реки суживается, становится [68] каменистой и совершенно бесплодной. Тропа идет среди скал, камней и по песчано-каменистым осыпям гор.

Замечательной особенностью долины, на переходе от сел. Драса до сел. Ташгама, где мы в этот день ночевали, является обилие кустов шиповника (Rosa sp. eglanteria?), растущего по берегам р. Драса и на бесплодных пустынных скатах окрестных гор. Кусты, достигающие весьма больших размеров, ютятся у подножия скал, больших камней, даже растут на поверхности бесплодных осыпей, заставляя путника недоумевать — что может здесь поддерживать их существование? Когда мы здесь проезжали, шиповник был в полном цвету; желтые, пунцовые и розовые цветы сплошь покрывали колючий кустарник, распространяя вокруг себя приятный запах розового масла. Эти пышные благоухающие кусты составляли резкий контраст с окружающим их пустынным ландшафтом.

По пути мы часто встречали небольшие ручьи, снегового и родникового происхождения, сбегавшие с окрестных гор в русло шумного и пенистого Драса. Местами около них и вдоль реки встречалась жидкая трава и редкий, невысокий кустарник. Но чем ближе мы подходили к сел. Ташгам, тем гуще становился кустарник, растущий по берегу; здесь росли, кроме шиповника, смородина (Ribes orientale), барбарис (Berberis vulgaris) (эти кустарники встречаются также и около Каргиля) и неизменные облепиха (Hippophae rhamnoides), тамарикс (Tamarix sp.) и мирикария (Myricaria elegans), встречающиеся почти во всех кустарниковых зарослях по течениям рек Ладака и соседних возвышенных стран; они справедливо могут быть названы классическими кустарниками высоких речных долин Центральной Азии.

К заходу солнца мы подошли к сел. Ташгам, расположенному на левом берегу р. Драса; оно окружено пирамидальными тополями, кустами и полями, изрезанными во всех направлениях оросительными канавками с водой, проведенной в них из горных ручьев. [69]

Здешние селения расположены весьма оригинально: они лежат, обыкновенно, при впадении горных ручьев в р. Драс, на нескольких последовательных узких терасах, что дает возможность, путем соответственного проведения оросительных канав, орошать все поля, окружающие селение. Каждое поле обнесено невысоким забором из крупных камней. Сельские постройки состоят из маленьких каменных избушек с плоскими крышами.

В 7 час. вечера мы расположились на биваке возле небольшого глиняного караван-сарая, на высоте 9.000 ф. над ур. м. В 8 час. вечера температура воздуха была +21,0° Ц., что составляло уже резкий контраст не только с вечерней температурой долины р. Синда, но и с таковой верховьев р. Драса.

Наступила теплая, тихая ночь. Нарождавшаяся луна украдкой взошла на темном небосклоне, усыпанном мириадами ярких звезд, бросавших на сонную землю слабый отблеск с высоты величественного неба. Покончив свои бивачные занятия, я лег в палатку. Утихло все в селении, заснул наш бивак; лишь слышны были доносившиеся ко мне в палатку, — шелест листвы пирамидальных тополей, глухой шум реки и журчание в канавках воды, орошавшей скудный посев бедного жителя этих пустынных гор.

13-го июня мы совершили переход в 20 верст до селении Каргиль, — одного из самых больших населенных пунктов Ладака. Ущелье реки Драса сохраняет прежний пустынный и каменистый характер, но по-прежнему благоухает от огромного количества кустов шиповника, ютящихся на голых скатах ущелья и покрытых розами различных цветов. Тропа вьется по правому берегу реки, на который она переходит по деревянному мосту за сел. Ташгам; она камениста и переваливает через ряд скалистых отрогов, во многих местах преграждающих ущелье.

По пути мы встретили на обоих берегах реки несколько [70] небольших селений: Карбу, Каксар, Апис, Киркичу (Здесь находится деревянный мост через реку.), Чилискомо, Чанагунд, Хардус и Иогмайюль; каждое из них состоит из земляных избушек, таких же серо-желтых и таких же унылых, как и окружающие их горы. Если бы не поля, разбросанные вокруг этих селений, да не тополя и кустарник, резко выделяющиеся на сером фоне гор, то трудно было бы их и заметить. У сел. Каксар, верстах в 10 от Ташгама, в р. Драс впадает с левой стороны речка Шинго, текущая из Балтистана. Вода Драса имеет темно-серый, бурый цвет, а вода Шинго — грязно-зеленый; вследствие весьма сильного течения в обеих, воды их, сливаясь, текут рядом не смешиваясь около 2-х верст, представляя чрезвычайно оригинальную картину двухцветной реки. На другом берегу реки Драса идет тропа, ведущая с севера от р. Инда в сел. Искардо — главному населенному пункту Балтистана.

В этот день было очень жарко и солнце пекло невыносимо. Вследствие значительной высоты местности над уровнем моря и разреженности воздуха, солнечные лучи сильно припекали, обжигая лицо, шею и руки. К вечеру моя шея была настолько обожжена, что с нее шелушилась кожа и прикосновение к ней даже мягкого ворота рубашки причиняло мне сильную боль.

От р. Драса к р. Инду.

Сел. Каргиль. От Каргиля до Мульбека. Чортены. Сел. Мульбек. Два перевала. Будийские сооружения. Население. Сел. Лямаюру. Религиозный характер населения. К р. Инду.

В 3-х верстах от сел. Каргиль мы бросили течение Драса, круто повернули направо и пошли вверх по р. Суру, текущей с юга и впадающей в р. Драс на высоте 8.300 ф.

Сед. Каргиль. над ур. м. близ сел. Иогмайюль. Последнее примыкает к сел. Каргиль, расположенному на обоих берегах р. Суру, при впадении в нее справа небольшого ручья Вакха, текущего с юго-востока. Правый берег р. Суру от устья до сел. Каргиль покрыт полями и зеленеет густыми садами, [71] сопровождающими реку, левый — беден даже травянистым покровом. Около 5 час. пополудни мы прибыли в Каргиль и расположились биваком на небольшой полянке, окруженной высокими, тенистыми деревьями. Наш приезд произвел переполох в селении. Сбежались сельские власти, собралась толпа, и мы стали предметом назойливого любопытства туземцев. Весь вечер возле нашего бивака шумели тибетцы, болтавшие с моими людьми.

Каргиль — весьма большое и разбросанное селение. Я заметил здесь старинное, ныне уже заброшенное, укрепление, мечеть и несколько лавок, торгующих всякой дрянью, сбываемой туземцам ловкими торговцами из Кашмира.

Течение р. Суру может быть принято за приблизительную границу, разделяющую Ладак в религиозном отношении на две неравные части; к западу от этой реки лежит меньшая часть, населенная мусульманами-шиитами, а к востоку — большая, населенная последователями учения Буды. Сел. Каргиль — последний мусульманский населенный пункт. Население упомянутой выше западной, меньшей части Ладака, имея в общем совершенно одинаковый с населением его восточной части полумонгольский, полутюркский тип, в то же время несколько отличается от него своим внешним видом и одеждой, носимой туземцами. Мужчины бреют головы, которые покрывают небольшими шапочками из черного сукна, и носят длинные армяки, поверх коротких штанов, заправляемых в мягкие сапоги с голенищами, напоминающие своим видом наши валенки. Женщины носят длинные волосы, заплетаемые в косу, покрывают голову такими же шапочками, как и мужчины, и одеты в длинные, темные халаты. Они носят много украшений, состоящих из цветных камней, браслетов, колец и т. п. предметов, прикрепляемых к волосам и вдеваемых в уши и в нос. Ладакцы-мусульмане показались мне довольно равнодушными к религии; хотя учение Пророка распространяется все глубже и глубже в пределы Тибета, [72] охватывая все большую и большую територию и приобщая к исламу новые контингенты тибетцев, но они едва ли становятся теми правоверными мусульманами, которыми изобилуют соседние страны. Новообращенные вносят в исповедывание новой веры то же равнодушие к религиозным обрядам и поверхностное отношение к вероучениям, которые характеризуют туземцев Ладака, исповедующих будизм.

14-го июня, рано утром, взявши свежих лошадей, мы продолжали наше путешествие. Выйдя из селения, мы перешли по мосту с левого на правый берег р. Суру и, оставивши ее течение, пошли вверх по течению упомянутого выше ручья Вакха, но не долиной его, а, поднявшись за мостом на высокое плато его левого берега, шли высоко над ручьем, местами совершенно теряя его из виду. От сел. Каргиль топографический характер гор несколько изменяется; отсюда уже начинают попадаться обширные плоскогорья, в виде гигантских терас, отделяющих речные долины от соседних горных хребтов; эти высокие плоскогорья составляют характерную особенность Тибета, и чем дальше мы будем углубляться к северо-востоку, тем они будут встречаться все чаще и будут становиться все больше и больше, доходя местами до грандиозных размеров. Эти плоскогорья так же пустынный бесплодны, как и горные хребты, и представляют собой унылую галечную пустыню.

В нескольких верстах за сел. Каргиль мы спустились в долину ручья Вакха, по которой и шли до ночлега. Тропа, спустившись к ручью, вьется по горным карнизам, поднимаясь местами весьма высоко над водой и над отвесными крутизнами.

В этот день мы прошли несколько туземных селений, расположенных в расширениях долины ручья, преимущественно в тех местах, где ручей разбивается на несколько рукавов, на берегах которых в половодие осаждается слой плодородного алювия. Самое большое из них — Пашкиум, живописно разбросанное по долине, утопающее в зелени [73] тополевых рощ и обрамленное темной листвой кустарников. В этом селении, на высоте 9.800 ф. над ур. м., я видел черную шелковицу (Morus nigra), что свидетельствует о достаточной мягкости климата. За Пашкиумом мы прошли селения Лоцун, Доркит и Шерголь (10.600 ф. над ур. м.). Во всех них устроено искуственное орошение полей; они окружены обширными полями и зарослями различных кустарников.

На пути к Мульбеку костюм Ладакцев несколько изменяется. Отсюда уже начинают встречаться туземцы и туземки, носящие за плечами черные козловые шкуры, свободно висящие на спине. Назначение этих шкур представляется совершенно непонятным; они носятся Ладакцами постоянно, как дома, так и вне его, как при нолевых работах, так и в дороге, и значения теплой одежды не могут иметь, потому что не снимаются и в жаркое время года. Вероятно, обычай носить эту странную принадлежность костюма сохранился от древних времен, когда она, может быть, имела какое-либо практическое значение. Женщины заплетают свои волосы в несколько тонких косичек, которые на конце соединяются металическим украшением в виде неширокой, короткой пластинки и искуственно удлиняют свои волосы шерстью или конским волосом. Выходя на работу в поле, они имеют за плечами небольшие, суживающиеся к низу, корзины, которые носят на веревке, одеваемой на верхнюю часть груди.

За Каргилем приходится уже встречать туземцев-мужчин, занятых сучением шерсти. У каждого имеется круглая деревянная палочка, на которую наматывается грубая, толстая нитка, вытягиваемая из пучка шерсти, находящейся в другой руке. Восточнее, в глубине Ладака, этим делом заняты в течение целого дня почти поголовно все мужчины, и здесь не редкость увидеть в своем караване погонщика вьючных лошадей, идущего рядом с лошадью и занятого этой работой.

От сел. Шерголь страна начинает принимать уже явно будийский характер. Возле селений и внутри их уже [74] попадаются оригинальные сооружения, составляющие характерную особенность каждой ладакской деревни восточнее Шерголя. Это — так называемые чортены, пирамидальные глиняные постройки на прямоугольном основании, имеющие высоту от 1 до 2 саженей. Возле некоторых из них встречаются большие каменные плиты с вырезанными на них надписями.

Около Мульбека, куда мы прибыли к заходу солнца, находится несколько десятков чортен различных размеров, придающих этому месту вид обширного кладбища с многочисленными надгробными памятниками. В этом же селении, на высокой горе, круто обрывающейся к долине, находится старинный будийский монастырь и рядом с ним небольшое укрепление. Селение состоит из нескольких десятков хижин с плоскими крышами, сложенных из глины и камней. На крышах некоторых хижин воткнуты палки с развевающимся на них различным тряпьем, столь уважаемым будистами, которые верят, что эти лоскутья, развеваемые ветром по воздуху, возносят их молитвы к небу, способствуя общению молящихся с Богом. Недостаток деревьев и прочей зелени придает селению и его окрестностям унылый и неприветливый вид.

Мы стали биваком в Мульбеке, разбивши наши палатки рядом с многочисленными чортенами. После жаркого дня настал необыкновенно теплый и тихий вечер. Несмотря на высоту в 11.300 ф. над ур. м., термометр показал в 8 час. вечера +21,1° по Ц.

На следующий день мы тронулись далее. Недалеко за селением, справа у дороги, возвышается большая отдельно стоящая скала, в которой высечено колосальное изображение Буды. По местным преданиям эта фигура сделана очень давно каким то будийским ламой, прибывшим сюда из внутреннего Тибета.

Скоро мы оставили течение ручья Вакха, по которому следовали от Каргиля, и повернули вверх по узкой лощине его [75] правого притока, текущего от перевала Намийка. Подъем по бесплодной лощине — пологий и весьма удобный для вьючного движения. На перевале (13.000 ф. над ур. м.) и на окрестных горах совершенно не было снега; травянистая растительность, кое-где ютящаяся около камней, бедна и не изменяет общего серожелтого фона местности. Спуск с перевала ведет в узкую и безводную лощину, впадающую вскоре в довольно широкую долину р. Санилюма, текущей с юга на север к р. Инду. Мы пошли по левому берегу реки через большое туземное селение Карбу (11.600 ф. над ур. м.), где остановились на привал, чтобы отдохнуть от знойного солнца в тени небольшой рощи у оросительной канавы с холодной горной водой. За сел. Карбу мы шли вверх по реке часа три, сначала левым, а потом, перейдя реку по мосту, правым берегом, а затем оставили ее течение и направились к перевалу Фоту-ля. Пологий подъем идет по узкой лощине едва заметного ручья, впадающего в р. Санилюм и пересыхающего летом. Высота перевала около 13.400 ф. над ур. м.; он летом бесснежен, но окрестные горы кое-где присыпаны снегом, резко обрисовывающим их контуры на темной синеве ясного безоблачного неба. На обоих перевалах я нашел несколько травянистых растений, которых еще не встречал в долинах Ладака: молочай (Euphorbia Thomsoniana и Е. Tibetica), астру (Aster alpinus), подснежник (Leontopodinm alpinum), бобы (Oxytropis sp. mocrophylla?) и липучку (Echinospermum sp. barbatum?).

С перевала видно селение Лямаюру, имеющее вид ласточкина гнезда, прилепившегося к скале.

С Фоту-ля мы спустились по длинной лощине, по дну которой бежал небольшой ручей, текущий к селению. Чем ниже, тем уже становилась лощина и вскоре превратилась в узкое ущелье с высокими, обрывистыми боками, на которых обнажаются мощные пласты озерного алювия, залегающего к востоку от перевала. Верстах в двух от селения, на правом берегу ручья, я увидел чрезвычайно интересный и редкий [76] пример размывающего влияния атмосферной воды: отвесный бок ущелья состоит здесь из длинного ряда многочисленных высоких столбов, разделенных между собой глубокими бороздами и как бы приставленных вплотную к отвесной стене. С трудом верилось, что эти сооружения образовались сами собой, под влиянием атмосферной воды, стекающей по отвесному скату, а не высечены рукой человека.

Около сел. Лямаюру находится необыкновенно много чортен, из которых некоторые достигают весьма больших размеров. Здесь уже начинают встречаться и другого рода будийские сооружения. Это — длинные, напоминающие штабели дров, прямоугольники, сложенные из камней, верхняя поверхность которых покрыта тонкими плоскими овальными камнями с надписями на тибетском языке — «Ом маны падми хум», что значит — «О, ты сокровище в лотосе» (Или «О, ты сидящий на лотосе!». Фигуры будийских богов изображаются, обыкновенно, сидящими или стоящими на листьях лотоса (священного дерева Будистов).), — любимое восклицание религиозно настроенного будиста, относящееся к личности Божества. Эти каменные сооружения, которые я буду называть в дальнейшем изложении для краткости — «маны падми», строятся, обыкновенно, вдоль дорог, и тибетцы проходят мимо них непременно с левой стороны, впрочем, не обнаруживая перед ними особенного благоговения. Они имеют высоту от 5 до 7, а ширину от 10 до 12 футов; длина их достигает иногда до 150-200 саженей. Обыкновенно, две чортены ограничивают их по концам.

От сел. Мульбек мужчины уже носят косы, удлиняемые иногда шерстью или конским волосом. Женщины украшают голову длинным узким куском кожи, покрытым крупной, но плохой бирюзой; один конец его покрывает голову, а другой свободно свешивается за спиной. Волосы заплетаются в несколько длинных и коротких косичек; длинные свешиваются за шеей, а короткие собираются около ушей и своими [77] концами прикрепляются к небольшим кускам кожи, покрывающим уши. Ладакцы — народ необыкновенно грязный, платье раз надетое не снимается с плеч, пока не превратится в кучу тряпья, едва прикрывающего тело; их косы дают приют целым колониям насекомых, не дающих покоя их обладателям. Ладакский тибетец добр, честен и совсем не корыстолюбив. В семейных отношениях здесь господствует полиандрия: братья имеют одну общую жену, с которой сожительствуют одновременно.

На пути от Мульбека мы встретили партию телеграфистов, проводивших телеграфную линию от Сринагара к Лею. Они успели уже довести линию до Мульбека; на дальнейшем пути в некоторых местах я видел сложенные возле дороги деревянные телеграфные столбы и проволоку, охраняемые туземцами, жившими в землянках.

В настоящее время Лей уже соединен с Сринагаром телеграфной проволокой, связавшей еще прочнее эту отдаленную окраину Индийской Империи с ее внутренними областями.

Почтовое сообщение между Леем и Сринагаром поддерживается пешими почтарями, передающиму почту друг другу в определенных местах. Мы часто встречали их по дороге. Они ходят с палками, к которым прикреплены бубенчики, а на поясных ремнях носят форменные бляхи с надписью «mail runner», что значит «почтовый гонец». На прохождение всего расстояния от Лея до Сринагара почта употребляет всего лишь 4 дня.

В седьмом часу вечера мы прибыли в сел. Лямаюру и стали биваком на небольшой лужайке, недалеко от палаток каких то английских туристов, следовавших в Лей. Высота селения — около 11.200 ф. над ур. м. Оно построено весьма оригинально, на обрывистых скалах мощных пластов озерного алювия, местами размытых атмосферной водой и представляющих причудливые фигуры. Здесь, как и в Мульбеке, находится древний будийский монастырь, в котором живет [78] несколько десятков лам, спасающихся от суетной жизни в тиши уединенной обители.

Находясь теперь в глубине будийского Ладака, скажем несколько слов о религиозном характере населения.

Ладак изобилует будийскими монастырями, заключающими в своих стенах несколько тысяч монахов или лам, принадлежащих к двум монашеским орденам, которые различаются между собой по цвету одежды: одни носят одежду желтого, а другие — красного цвета. Проживая в монастырях, ламы ведут, в общем, такую же жизнь как и миряне, но дают обет безбрачия.

Некоторые монастыри владеют недвижимым имуществом, иногда весьма значительным, состоящим из удобной для возделывания земли, которую обрабатывают ламы в качестве простых земледельцев. Ламы бедных монастырей живут приношениями богомольцев.

Хорошим источником дохода для будийских лам служат чортены и маны-падми, сооружаемые под их наблюдением и руководством. Во многих чортенах делаются внутренние помещения, заполняемые различными священными предметами, как например, небольшими глиняными фигурками в виде чортен и маленькими изображениями Буды, сделанными в форме иконок. Производство этих предметов, а равно вырезывание на камнях, покрывающих маны-падми, священных будийских надписей, составляют исключительное право лам, которым они и пользуются в чрезвычайно обширных размерах. За надписи на камнях они получают довольно крупные суммы, доходящие иногда до нескольких тысяч рублей. Хотя будизм сохранился в Ладаке во всей своей чистоте, но население этой страны едва ли возможно назвать религиозным. Внешний облик религиозной системы, в виде ламайского духовенства, монастырей с их общежитиями и различных памятников резко проявляется в быте туземного населения, но под ним мы не находим того живого религиозного чувства, [79] которое только и придает этому облику жизненность и влияние на повседневную жизнь человека. Ни один народ, из виденных мною, не поражал меня до такой степени отсутствием религиозности, как тибетцы Ладака, которые, в сущности, не принадлежат ни к какой религии и причисляют себя к будистам более по традиции, унаследованной от предков, чем по характеру своего религиозного мировоззрения. Они относятся с чрезвычайным равнодушием к религиозным памятникам, воздвигаемым их же усердием, которые, в сущности, не представляют собой результата их набожности, а просто являются последствием выполнения известных религиозных обрядов, выполняемых по привычке и по заветам предшествовавших поколений.

До какой степени в религиозной жизни Ладакского туземца преобладает форма и сухая, неосмысленная обрядность, может служить доказательством факт употребления при молитвах особых приспособлений, которые могут быть названы молитвенными машинами. Это — различной величины деревянные или металические цилиндры, приводимые во вращение ручкой, прикрепленной к их оси; на поверхность этих цилиндров наматываются полосы из бумаги или из какой-нибудь белой материи, на которых написаны различные молитвы, употребляемые будистами. Человеку, желающему помолиться, достаточно лишь повертеть некоторое время в известном направлении подобный цилиндр — и дело сделано. Поразительная экономия времени и мыслительных способностей человека! Говорят, что в некоторых местах Ладака встречаются подобные молитвенные машины огромных размеров, которые приводятся в движение силой воды, подобно колесам водяных мельниц. Молитвенные машины составляют непременную принадлежность каждого будийского монастыря, а местами лишь в монастырях и встречаются. Ладак признает свою религиозную зависимость от Далай-Ламы, проживающего в недоступной европейцам столице Тибета, в таинственной Лассе. [80]

16-го июня мы продолжали свой путь вниз по ущелью ручья, сбегающего с перевала Фоту-ля. Чем ниже, тем это ущелье становится теснее и обрывистее; вскоре озерный алювий заменяется шифером, который, выветриваясь и расслаиваясь в своих обнажениях, придает скатам причудливые формы и засыпает местами дно ущелья мелкими и тонкими плитками черного цвета. Верстах в 5-ти за селением мы обогнали большой транспорт вьючных лошадей, принадлежавший нашим соседям по последнему ночлегу в Лямаюру. Ручей, по которому мы следовали, верстах в 6-ти от селения впадает в небольшую реку Ион, текущую с юга на север и несущую свои воды в р. Инд, к которой мы теперь приближались. Ущелье р. Ион чрезвычайно глубокое, тесное и мрачное. Его высокие отвесные стены поднимаются от самого берега реки, оставляя над головой путешественника лишь узкую полосу синего неба; река течет весьма быстро, с шумом прорываясь через гряды крупных валунов, заваливших местами ее узкое русло. Течение реки извилистое, почему, находясь в ее ущелье между двумя его поворотами, видишь себя в глубоком колодце, из которого, кажется, нет выхода на свет Божий, где сияет горячее солнце, не роняющее сюда ни одного из своих ярких лучей. Горы слагаются здесь из гранитов, сиенитовых гнейсов и кристалических сланцев. Тропа идет по карнизам, местами поднимаясь высоко над рекой, а местами спускаясь к ее холодным струям. В ущелье нет даже травянистой растительности и лишь одни каперцы (Capparis spinosa) со своими бело-розовыми цветами встречаются на бесплодных скатах между камней.

По реке Инду.

Р. Инд. Сел. Каляти. Сел. Снурля. Сел. Саспуль. Сел. Базго. Г. Лей.

Спустившись по этому ущелью до р. Инда, мы повернули к юго-востоку по его левому берегу. Инд течет здесь в долине, имеющей ширину от 1/2 версты до 2-х верст; ширина [81] реки от 40 до 50 саженей; русло свободно от валунов; течение быстрое, но спокойное. Вода реки имеет уже здесь тот характерный грязно — желтый цвет, который бросается в глаза путешественнику на Пенджабских равнинах. По сторонам реки возвышаются пустынные, бесплодные горы, слагающиеся из кристалических пород, прикрытых внизу каменисто-песчаными осыпями; травянистая растительность здесь чрезвычайно бедна; из кустарников часто встречаются отдельные низкие кусты каперцов (Capparis spinosa), стебли которых, расходясь от центра, стелются по земле. Я встречал это растение по р. Инду на высотах между 9.500 и 11.500 ф. над ур. м., преимущественно, у подошвы горных скатов, покрытых продуктами разрушения и выветривания горных пород.

Путь по р. Инду — необыкновенно скучный и однообразный; ехать жарко, гранитные скалы сильно нагреваются солнцем и в узких частях долины воздух становится горячим и душным.

В некоторых местах я заметил на боковых возвышенностях округленные, обтесанные скалы, чаще попадавшиеся в сужениях долины. Такие же скалы я видел в долине р. Драса и в ущельях р. Ион и некоторых горных ручьев между рр. Драсом и Индом. Не обязаны ли они своей формой древним ледникам, некогда заполнявшим эти долины и ущелья и совершившим эту гигантскую работу округления мощных, величественных скал? А если так, то какой огромный промежуток времени должен был пройти с тех пор, если принять во внимание, что ныне в этих местах вершины, имеющие высоту в 16.000-17.000 ф. над ур. м., большую часть года обнажены от снега и льдов!

Пройдя версты 2 по р. Инду, мы перешли на ее правый берег по деревянному мосту, перекинутому в узком месте, где русло сжато обрывистыми берегами из мощных конгломератов. На правом берегу у моста находится старый [82] Кашмирский форт, когда то служивший предмостным укреплением, но ныне заброшенный и нежилой. Он выглядит издали весьма живописно и, возвышаясь над рекой со своими масивными башнями, имеет вид грозного укрепления.

Около 10 ч. у. мы прибыли в селение Каляти (Кальчи) (9.900 ф. над ур. м.), где сделали небольшой привал. Селение расположено в расширении долины и окружено обширными полями, орошаемыми водой из р. Инда. Здесь имеется несколько фруктовых садов, придающих селению весьма привлекательный вид (Здесь, как и повсеместно в Ладаке в сельских садах, разводятся яблоня, груша, абрикосовое дерево и грецкий орех.). Тенистые алеи вдоль дороги и сельских улиц, оросительные канавы с журчащей в них водой, яркая зелень травы и прохлада густых садов производят здесь неотразимо приятное впечатление после душного воздуха скалистых ущелий, после унылой картины пустынных однообразных гор.

Отдохнувши в тени густолиственного дерева, мы тронулись в путь. Долина р. Инда и окружающие горы на переходе до сел. Снурля, где мы остановились на ночлег, имеют тот же однообразный, унылый характер, как и до сел. Каляти. Мы прибыли на ночлег весьма рано, около 2-х часов пополудни, проехавши от сел. Лямаюру около 25 верст. Обыкновенно, когда мой маленький караван подходил к месту ночлега или привала, Разака выезжал вперед, чтобы до моего приезда выбрать удобное место для бивака, озаботиться относительно продовольствия и, в некоторых случаях, распорядиться о доставке жителями свежих вьючных или верховых лошадей.

Когда я приезжал в селение, меня встречали сельский старшина, называемый здесь лямбардаром, с «салямом» (туземным приветствием) и толпа праздных туземцев, пользующихся случаем поглазеть на иностранца. Туземцы постоянно толкались около бивака моих проводников, но держались в [83] отдалении от моей палатки, не обнаруживая назойливости. Разака, повидимому, человек бывалый в этих местах и хорошо известен местному населению, потому что он распоряжался на ночлегах и привалах, как у себя дома и не встречал никаких затруднений в получении всего нам необходимого.

Что касается моего продовольствия, то оно не отличалось разнообразием. Английские консервы, купленные мною в Сринагаре, я расходовал редко и в небольшом количестве, сохраняя их для безлюдных местностей, а пока обращался к местным средствам, где таковые находились. Моей обыкновенной пищей за последние дни была туземная простокваша, несколько напоминающая Кавказский айран, но гуще последнего; смешанная с рисом и сахаром, она превращалась в жидкую кашу, весьма сытную, недурного вкуса и освежавшую в жаркое время дня. Большим лишением для меня было, как теперь, так и в дальнейшей дороге, отсутствие китайского (русского) чаю, из которого мы приготовляем в России при помощи самоваров столь приятный и утоляющий жажду напиток. Имевшийся у меня цейлонский чай Липтона, подобно индийским чаям, невкусен и дает весьма крепкий и горький настой. Англичане повсеместно в Индии пьют индийский и цейлонский чай с молоком — смесь довольно сносную на вкус, но несравнимую с китайским чаем.

На днях к нашему каравану присоединился один кашмирец, шедший из Сринагара в Лей и добровольно, от скуки и безделья, исполнявший различные работы, поручаемые ему Разакой, как на биваках, так и в пути.

Мы разбили свой бивак в большом тенистом саду на правом высоком берегу р. Инда. Такого приятного бивачного места мы не имели еще от верхней долины р. Синда. Соскочивши с лошади, я с истинным удовольствием разложил свою бурку в тени фруктовых деревьев на густую сочную траву и бросился на нее отдохнуть от утомительного движения с караваном. [84]

Раннее прибытие на ночлег дало мне возможность заняться больше обыкновенного гербарием и колекцией жуков. Я привел в порядок сборы последних дней, высушил некоторые растения и пополнил гербарий новыми экземплярами. В Ладаке встречается поразительно мало жуков, что, конечно, объясняется бедностью растительного покрова и недостатком влаги.

Селение Снурля, подобно всем ладакским селениям, является оазисом среди горной пустыни, составляющим зеленью своих садов и полей резкий контраст с окружающей его мертвой природой. Оно расположено на высоте 10.900 ф. над ур. мор. Здесь было очень тепло: в 8 ч. вечера температура воздуха была +25,0° по Ц. Спать в палатке было положительно душно, хотя входное отверстие ее было открыто для свободного доступа воздуха.

На следующий день мне досталась, в качестве верховой лошади, старая белая кляча, ленивая, как все здешние «пони», и отличавшаяся еще тем недостатком, что постоянно забирала влево, почему одна из моих ног находилась в постоянной опасности быть прижатой к скалам, ограничивавшим тропу слева.

Среди гранитных скал долины р. Инда встречается много темно-коричневого и серого гранита с мелкими вкраплениями разного рода камней; такой гранит попадается чаще в виде отдельных, округленных глыб, реже в виде скал, соединенных с общим горным масивом.

Верстах в 10-ти от ночлега мы проехали небольшое селение Моргю, на левом берегу реки, а далее, в 5-ти верстах за ним, на том же берегу — сел. Лярдо, к югу от которого возвышается величественная снеговая група Спангтынг, вероятно превышающая 20.000 ф. над ур. м. Около полудня мы прибыли в сел. Саспуль (11.200 ф. над у. м.), раскинувшееся со своими полями и садами в сильно расширенной долине р. Инда. Здесь мы сделали привал, отдохнули, переменили лошадей и поехали дальше. Я торопился прибытием в Лей, где [85] рассчитывал быть на следующий день, если ничто не помешает в дороге. За сел. Саспуль стали встречаться небольшие будийские молельни, не попадавшиеся мне в более западных частях Ладака. Они имеют вид деревянного узкого домика без лицевой стены, с полом высоко поднятым над землей; внутри молельни поставлены небольшие глиняные фигуры, изображающие чортены; они украшены разноцветными лентами и раскрашены в яркие цвета; внутренние стены молельни разрисованы различными символическими изображениями. На крыше втыкаются тонкие шесты, на которых развеваются лоскуты разноцветных материй.

Поля и сады тянутся еще далеко за селением. Надо удивляться терпению и упорному труду жителей в орошении своих полей и в устройстве сложной системы оросительных канавок, благодаря которым они отвоевывают у горной пустыни сравнительно большие пространства земли.

Выехавши за поля селения, мы оставили р. Инд вправо и пошли вверх по ущелью небольшого ручья, впадающего в него у селения, [крутое, узкое ущелье привело нас вскоре к перевалу Чуги-ля, возвышающемуся на 12.300 ф. над ур. м. Вершина перевала весьма обширна, имеет слабый уклон к востоку и сливается с нешироким, пустынным плато, слегка понижающимся к югу. Верстах в 5-ти от перевала это плато круто обрывается к востоку в небольшую котловину, в которой расположено небольшое селение Базго, на высоте 11.700 ф. над ур. м. Здесь, около 5 часов вечера, мы остановились на ночлег, разбивши свой бивак в тенистом саду селения, среди яблонь, абрикосовых и шелковичных деревьев. С полудня дул сильный западный ветер, который нагнал много облаков, закрывших большую часть небосклона. Слава Богу! Наконец то можно отдохнуть от палящих лучей солнца, досаждавшего нам всю последнюю неделю.

На следующий день, 18-го июня, мы покинули селение Базго рано утром, чтобы добраться засветло до Лея, до которого [86] остался хоть один, но усиленный переход; стоявшая со вчерашнего дня облачная погода позволяла надеяться, что мы пройдем его легко и сегодня же прибудем в столицу Ладака.

Пройдя селение, мы вышли на широкое плато, имеющее легкий уклон к востоку и покрытое песком и мелкой галькой. По пути мы встречали весьма много чортен и маны-падми.

Р. Инд текла вправо от нас в некотором отдалении и была закрыта соседними возвышенностями. На дороге я встретил туриста-англичанина, возвращавшегося с охоты, в сопровождении кашмирского проводника. Мы познакомились, поговорили и, обменявшись своими впечатлениями, разъехались. Верстах в 5-ти от ночлега мы встретили обширное селение Ниму (Снимо), расположенное уже вблизи Инда, против впадения в него реки Заскар, текущей с юга.

Здесь мы меняли лошадей и отдыхали. Пока перевьючивали наших животных, какой то тибетец в феске принес моим туземцам небольшой котел, наполненный жидкостью шоколадного цвета, которую они стали пить с видимым удовольствием. Оказалось, что это ладакский чай или смесь кирпичного чая, молока, соли и масла, — напиток, чрезвычайно распространенный среди жителей Ладака.

За сел. Ниму мы опять отошли от р. Инда, перебравшись по невысокому перевалу Ладак-Кунк (12.400 ф. над ур. м.) через поперечный горный отрог, преграждающий долину реки. Спуск с этого перевала имеет такой же характер, как и спуск с перевала Чуги-ля: пустынное песчано-галечное плато, обставленное с севера бесплодными горами, круто обрывается в нескольких верстах от перевала у небольшого ручья, впадающего в р. Инд; на плато расположено сел. Тару, а по ручью — поля и сады небольшого селения Паянг (11.200 ф. над ур. м.), от которого остается лишь 10 верст до Лея. Желая добраться до этого города непременно в этот же день, мы взяли в Паянге свежих лошадей и, не теряя времени на отдых, тронулись далее. За селением дорога приблизилась к [87] Инду, вдоль обоих берегов которого здесь разбросано много полей, садов и сельских дворов, образующих местами довольно крупные селения. В 6-ти верстах от Лея мы уже навсегда оставили течение р. Инда и круто повернули к северо-востоку, поперек обширной, песчаной равнины, сильно вдающейся в горы. Близ поворота тропы, на небольшой возвышенности, стоит будийский монастырь, в котором находят себе приют два десятка лам, живущих приношениями богомольцев. Уже от поворота, в глубине равнины видны обширные сады, окружающие столицу Ладака. Своим общим видом г. Лей ничем не отличается от прочих селений страны, но превосходит их своими размерами. Только старый дворец прежних раджей Ладака, возвышаясь на горе, примыкающей к городу с северной стороны, обращает на себя внимание оригинальным видом своих башен.

Предместья Лея покрыты разбросанными дворами, полями, огородами и садами. Проехавши по ним версты две, мы подъехали к ряду домиков, соединенных между собой высокой глиняной стеной, имевшей в одном месте высокие деревянные ворота. Это и есть собственно городские ворота, отделяющие город от его южных предместий. За воротами мы сразу оказались на главной улице Лея, обсаженной высокими пирамидальными тополями. Она идет между двумя рядами двух и одноэтажных деревянных строений, занятых лавками и упирается противоположным концом в небольшой, грязный и вонючий базар, на котором постоянно толкается толпа туземцев, состоящая из представителей различных племен, населяющих окрестные страны. За базаром мы проехали несколько узких пустынных переулков и остановились перед небольшим глиняным одноэтажным домом, окруженным травянистой поляной, с небольшой групой деревьев. Это — правительственное бунгалоу для туристов; я занял имевшееся в нем свободное помещение, а туземцев с лошадьми расположил биваком около бунгалоу. Последнее [88] оказалось значительно хуже кашмирских, но и его убогая обстановка показалась мне роскошной после десятидневного пребывания на солнце и на ветру и после ночлегов в тесной палатке. Мое помещение состояло из двух маленьких комнат и уборной. В комнатах стояли: кровать, стол и два стула, хотя и весьма плохого качества, но все же годные к употреблению; в уборной находились — умывальник и ванна.

Пребывание в г. Лее.

Ознакомление с городом. Британский политический агент. Наем людей. Снаряжение.

Немедленно по прибытии в Лей я послал Разаку справиться о местоприбывании британского резидента, капитана Ченевикс-Тренча (Chenevix-Trench); оказалось, что он уехал в окрестности Лея на какой то тибетский праздник, но на следующий день должен был вернуться домой.

Отдохнувши с дороги, я провел весь вечер в проявлении фотографических снимков, накопившихся у меня на пути от Сринагара до Лея. Этой работе способствовала одна лишь темнота моего помещения, имевшего, кроме входной двери, только одно отверстие в виде маленького окна со ставнями; все же остальное создавало для нее весьма неблагоприятные условия. Вообще следует заметить, что в путешествии фотографические работы чрезвычайно затруднительны, а иногда и совсем невозможны. Главное затруднение заключается в невозможности получить воду хорошего качества и желаемой температуры: то она заключает в себе много посторонних частиц, то бывает слишком холодна, то содержит в растворе какие-нибудь вещества, вредно влияющие на фотохимические процесы. В виду этого в путешествии следует, пожалуй, ограничиваться одним сниманием и не увлекаться дальнейшими фотографическими работами, заботясь лишь о сохранении пластинок.

На следующий день, утром, я пошел с Разакой на базар, чтобы потолкаться в толпе и сделать кое-какие покупки. Отпустивши туземцев сел. Паянга с их лошадьми обратно [89] домой, я еще удерживал своих Кашмирцев, Разаку и Хабибу, до выяснения вопроса — возможно ли мне продолжать свое путешествие в Яркенд. На базаре я думал купить ящик для своего гербария, но, несмотря на продолжительные поиски, подходящего ящика не нашел; пришлось оставить свои растения во вьючных чемоданах, что представляло многие неудобства. Зато я нашел здесь серую китайскую бумагу, которая оказалась весьма пригодной для сушки и хранения в ней растений. Я купил ее у одного зажиточного ладакского купца, который пригласил меня в свой сад, где под несколькими высокими кустарниками цветущего шиповника была сделана глинобитная площадка, закрытая от солнца парусинным навесом. В тени этого навеса я отдыхал после продолжительной прогулки по городу, вдыхая в себя аромат диких роз и беседуя с словоохотливым хозяином. Он ведет большую торговлю в Лее и Лассе и постоянно поддерживает сношения между этими двумя пунктами при помощи снаряжаемых им торговых караванов, которые употребляют три месяца на прохождение всего пути от Лея до Лассы. У этого купца я впервые увидел китайские ямбы, — крупные слитки серебра, имеющие форму корабельного корпуса с палубой. Ценность ямбов колеблется в зависимости от большого или меньшего прилива их из внутреннего Китая, откуда они присылаются в Восточный Туркестан и Тибет и от общего хода торговых сношений между этими странами. В то время в Лее ямб стоил 160 рупий, что составляет на наши деньги около 103 рублей. Ямбы размениваются на мелкие деньги двояко: или на серебряную и медную монету, которая имеется в обращении в стране, или раскалыванием слитка на желаемое число больших и малых кусков, принимаемых в уплату по весу. Последний способ практикуется почти исключительно во внутреннем Тибете, а в Ладаке ямбы размениваются на индийскую серебряную монету.

Базар в Лее не произвел на меня впечатления бойкого торгового места; ни здесь, ни в других частях города я не [90] видал торговых караван-сараев, в которых имелись бы большие склады индийских товаров. Вообще, следует сказать, что торговля как самого Лея с Индией, так и транзитная между Индией и Восточным Туркестаном, весьма незначительна, в чем откровенно признался, в разговоре со мной, британский политический агент. Осязательные результаты торговых сношений Индии с Западным Тибетом и Кашгарией стали обнаруживаться лишь с конца 80-х годов XIX ст.; в 1890 г. годовой оборот этой торговли (ввоз и вывоз) составлял около 2 мил. рублей и, ежегодно увеличиваясь, достиг в 1895 г. своей максимальной цифры — 4-х мил. рублей. Но затем, вследствие усилившегося соперничества русской торговли, он стал падать и к началу 1899 г. упал до 2 мил. 400 тыс. рублей. В 1899 г. он упал еще более: ввоз из Индии в Кашгарию составлял 1 мил. рублей, а вывоз из последней — лишь около 300 тысяч. Это, несомненно, доказывает тяготение Кашгарии в торговом отношении к северу. Не подлежит также сомнению, что в ближайшем будущем, с развитием в нашем Туркестане железнодорожной сети, торговля Кашгарии с Индией еще более ослабеет и сама собой порвется и та слабая торговая связь, которая еще соединяет Индию с этой окраиной Поднебесной Империи, естественно принадлежащей по своему географическому положению к области торгового влияния России.

Население Лея состоит, преимущественно, из тех же тибетцев — будистов, которых мы встречали на всем своем пути восточнее р. Суру; однако, здесь встречаются в большом количестве и мусульмане, как шииты, так и суниты, а также и индусы, занимающиеся торговлей. В Лее обращает на себя внимание ношение мусульманами фесок, что встречается в Центральной Азии чрезвычайно редко. Большинство туземцев здесь так же грязны и неопрятны, как и в селениях Ладака. На базаре я встретил ладакскую девушку, одежда которой состояла из одних лохмотьев: грудь была совершенно [91] обнажена, а голое тело было покрыто черной корой отвратительной грязи. Однако, в то же время она имела на голове обычное украшение туземок — длинный кусок кожи, усыпанный крупными камнями бирюзы. Удивительное совмещение нищеты и бесстыдства с роскошью и женским кокетством!

20-го июня, утром, вернулся капитан Тренч и после полудня в тот же день состоялось наше свидание в его небольшом двухэтажном глиняном домике, расположенном среди обширного сада. Резиденция британского политического агента весьма скромна по размерам и по внутренней обстановке, что объясняется тем обстоятельством, что он живет в Лее только 3-4 месяца в году, в течение лета, пока производятся торговые сношения Ладака с соседними странами (Остальное время года он живет в г. Сринагаре.). Капитан Тренч встретил меня чрезвычайно радушно; после первых расспросов он сообщил мне, что в его канцелярии есть пакет, адресованный на мое имя, и через несколько минут вручил мне большой, холщевой конверт; в нем я нашел письмо нашего генерального консула в Кашгаре, Н. Ф. Петровского, китайский паспорт, выданный Кашгарским даотаем, и проходное свидетельство от нашего консульства. Трудно выразить словами то удовольствие, которое я испытывал, читая любезные строки письма многоуважаемого Н. Ф. и рассматривая каракули китайского и тюркского языков, на которых был написан мой паспорт, — огромных размеров лист толстой, серой китайской бумаги. Теперь мое тревожное и неопределенное положение кончилось и я знал, что уже не имеется никаких препятствий для моего возвращения в Россию сухим путем, о чем я так часто мечтал, путешествуя в Индии.

Н. Ф. Петровский писал, что Кашгарский даотай (сановник в роде нашего губернатора) сделал распоряжение об оказании мне содействия на всем пути от китайской границы [92] до Кашгара, а сам Н. Ф. приказал старшине наших туркестанских купцов, живущих в Яркенде, встретить меня в этом городе, принять и помочь мне, в чем будет необходимо. В заключение, Н. Ф. приглашал меня, по приезде в Кашгар, воспользоваться его гостеприимством и остановиться в консульском помещении. Разговор с капитаном Тренчем по вопросу о снаряжении каравана привел к весьма утешительным результатам. Оказалось, что в Лее есть много туземцев, не раз ходивших с торговыми караванами и с экспедициями европейцев в различные соседние страны, а потому найти здесь людей для дальнейшего путешествия — дело совсем не трудное. Лошадей необходимо покупать, потому что по пути не везде возможно нанимать их, а нанять вьючных животных на всю дорогу — невозможно.

Капитан приказал позвать одного из известных ему бывалых туземцев и через полчаса перед нами стоял туземец Корбан, полутибетец, полуиндус мусульманского вероисповедования (Туземцы-метисы, рождающиеся от смешанных браков между ладакскими жителями и выходцами из Индии и Кашгарии называются в Ладаке — аргунами.). Смуглый, с живыми блестящими глазами, он производил приятное впечатление своим открытым простодушным лицом, обещавшим в нем хорошего спутника в путешествии, что вполне и подтвердилось впоследствии. Он согласился сопровождать меня до Русского Туркестана и составить караван, нанявши для этого необходимое число туземцев. Бывши уже однажды в Яркенде и владея тюркским языком, на котором говорят туземцы Китайского Туркестана, он вполне соответствовал назначению караван-баша. Нехорошо было лишь то, что он совершенно не знал английского языка, но так как найти проводника, владеющего этим языком, было невозможно, то пришлось примириться с этим обстоятельством и пользоваться в разговорах с ним своим скудным запасом индустанских слов, вывезенных из Индии. [93] Вынужденный необходимостью, я пополнял этот запас на биваках, читая карманный англо-индустанский самоучитель. Корбан спросил 35 рупий жалованья в месяц на своем продовольствии и 10 рупий единовременного пособия на обзаведение в дорогу. Эти условия показались мне поразительно дешевыми после требований кашмирских проводников, а потому я немедленно на них согласился.

Мой будущий караван-баш находил необходимым нанять трех туземцев и, принимая во внимание количество имевшегося у меня багажа, купить пять лошадей, считая три — под вьюки, а две — под верх, мне и себе. Как туземцев, так и лошадей он обещал привести на следующий день, когда мы должны были окончательно условиться о различных подробностях. Я хотел разменять у британского агента оставшиеся у меня индийские бумажные деньги на серебро, но капитан Тренч советовал мне не делать этого, потому что перевозка серебра затруднительна, а бумажные деньги я мог легко обменять на китайскую серебряную монету в городах Китайского Туркестана. Для дороги я имел запас индийских рупий, собранных мною для этого путешествия еще в Индии и достаточный для необходимых платежей по пути.

В этот день я завтракал и обедал у английского капитана, в обществе с каким то молодым англичанином. Туристы в Лее довольно многочисленны в это время года и Тренч говорил мне, что скучать здесь не приходится, имея у себя весьма часто гостей из Индии. Моим соседом по бунгалоу оказался высокий и пожилой американец, постоянно жаловавшийся на усталость, малоподвижный и проводивший целый день в кресле под шатром, разбитым на дворе. Он оказался весьма интересным собеседником, снабжал меня английскими книгами, которых возил с собой огромное количество, но смешил нас своими постоянными разговорами о своих болезнях и жалобами на трудность пути от Сринагара до Лея. Вечером я рассчитался со своими Кашмирцами и [94] отпустил их домой. Так как в бунгалоу не было прислуги, если не считать сторожа, наблюдающего за домом, то я нанял в тот же вечер посуточно до своего отъезда молодого аргуна Лясу, обязавшегося за пол рупии в сутки варить мне пищу и исполнять разные поручения. Этот туземец сопровождал английского капитана Уэльби (Weiby) в его путешествии от Лея через Тибет до Пекина и упоминается в его сочинении «Чрез неведомый Тибет» (Through Unknown Tibet). Мой Кашмирец Хабиба, узнав об этом из разговора моего с Лясу, убедительно просил меня при прощании не забыть упомянуть о нем в моем сочинении о своем путешествии, которое, он был уверен, я напишу, вернувшись на родину.

Ныне, вспоминая об этом, я надеюсь, исполняю его тщеславное желание.

21-го июня я нанял трех туземцев и купил трех вьючных и двух верховых лошадей, приведенных мне Корбаном. Люди были наняты за чрезвычайно умеренную плату: по 15 рупий (10 р.) в месяц на собственном продовольствии, с выдачей им по 10 рупий (около 7 р.) единовременно на обзаведение в дорогу. На обратный путь как этим туземцам, так и Корбану, я обязан был выдать половинное жалованье за такой же период времени, какой мы употребим для движения в передний путь.

Двое из нанятых туземцев, Умар-Шах и Рахим, должны были ходить за лошадьми, вьючить и развьючивать их; третий, Азис, был нанят в качестве повара и на нем лежала забота о продовольствии личного состава нашей маленькой экспедиции; однако, при движении он обязан был помогать первым двум в ведении вьючных лошадей и исполнять прочие поручения. Все трое, как и Корбан, были ладакцы, уроженцы г. Лея, мусульмане-суниты смешанного происхождения; и насколько в Корбане видна была примесь индусской крови, настолько в их лицах видна была тюркская кровь. Симпатичные на вид, всегда веселые, работящие и честные, они [95] прекрасно служили мне при всяких обстоятельствах путешествия, не раз заставляя меня мысленно благодарить английского капитана, оказавшего мне содействие при найме их.

Лошади оказались дешевыми: каждая, вместе с вьючным седлом, обошлась мне в среднем 50 рупий (около 35 р.). Впрочем, они здесь очень мелки, а вьючные седла состоят из простых соломенных подушек, покрытых разным тряпьем.

Для нас и для лошадей пришлось купить весьма много различных предметов: подков с гвоздями, несколько мешков, веревок, кожаное ведро для воды, торбы для лошадей, кухонную утварь и т. п.

Туземцы просили меня не выезжать раньше 24-го, потому что им необходимо было 2-3 дня на приготовления в дорогу; хотя сидеть в Лее без дела было весьма скучно, но пришлось согласиться и ждать.

Вечер 21-го и следующие два дня я провел весьма однообразно, с нетерпением ожидая 24-го. Почти целый день я проводил на веранде бунгалоу, читая английские журналы и газеты, которыми снабжал меня мой сосед американец, мистер Рич, раза два сходил на базар, да заглянул в большой караван-сарай, где стояли купленные мною лошади. Гулять в Лее положительно негде; кругом бунгалоу разбросаны отдельные дворы и сады, окруженные глиняными стенами; чтобы выйти на простор, за город, нужно пройти большое расстояние, но и там не увидишь ничего интересного: пустынная равнина охватила город со всех сторон и протянулась до гор.

С 18-го июня в Лее стояла облачная погода, — явление весьма редкое для Ладака; воздух был прохладен, ночи стояли свежие, вынуждавшие с вечера запирать окна и двери бунгалоу. Говорят, что большая высота Лея над ур. моря (около 12.000 ф.) оказывает неблагоприятное влияние на европейцев, и мистер Рич постоянно жаловался на одышку при ходьбе и легкое удушье во время сна; что касается меня, то я не заметил на себе вредного влияния разреженного воздуха Лея. [96]

23-го, вечером, накануне отъезда, Корбан купил на дорогу два мешка муки и рису, мешочек соли и принес мне в подарок оригинальную тибетскую нагайку с толстой рукоятью из какого то красно-желтого дерева. Он сообщил мне, что, так как за Леем нам придется подыматься на перевал Кардунг, возвышающийся более чем на 17.000 ф. над ур. м., то для сбережения лошадей необходимо взять из Лея четырех яков для подъема наших вьюков на перевал. Я приказал ему нанять этих животных, а сам отправился с прощальным визитом к капитану Тренчу, которого застал в постели, страдающим лихорадкой. После непродолжительной беседы, поблагодаривши его за необыкновенно любезное содействие, которое он оказал мне при моем снаряжении, я сердечно распрощался с ним. Пользуюсь настоящим случаем, чтобы выразить ему еще раз мою искреннюю признательность за радушие, с которым он принял меня в Лее, и за редкое внимание, с которым он снарядил меня в дальнее путешествие.

Текст воспроизведен по изданию: Из Индии в Фергану. (Записки императорского русского географического общества по отделению этнографии. Том XXXVIII, № 1). СПб. 1903

© текст - Новицкий В. Ф. 1903
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001