НОВИЦКИЙ В. Ф.

ИЗ ИНДИИ В ФЕРГАНУ

ВВЕДЕНИЕ.

Весной 1898 года я путешествовал по Индии. Еще в России, собираясь в путешествие, я задумал вернуться на родину сухим путем с целью географического обозрения некоторых местностей Центральной Азии. Не предрешая направления своего пути, я, однако, полагал наиболее желательным возвращение через западный Кашмир, Гильгит, Канджут и Памиры. О направлении через Афганистан я и не думал, потому что, при современных англо-русских отношениях в Средней Азии и политическом положении Афганистана, возвращение через эту страну требовало бы предварительных дипломатических хлопот, на что у меня не было ни времени, ни охоты.

Находясь в южной Индии, в Боляруме (вблизи Гайдерабада), я жил в гостеприимном доме генерала Монтегю-Жерара (Montegu Gerard), командовавшего в то время войсками Гайдерабадского контингента (Так называется отряд туземных войск (6 пехотных, 4 конных полка и 4 батареи), содержимых англичанами в пределах полунезависимого туземного государства Гайдерабад.). Генерал, несколько лет тому назад, состоял великобританским военным агентом в Петербурге, а в 1895 году был представителем Англии в англо-русской разграничительной комисии на Памирах.

Английские члены этой комисии следовали на Памиры через Гильгит, а потому я имел возможность получить от генерала [2] Жерара некоторые сведения об этом пути. Генерал сообщил мне, между прочим, что этот путь едва ли будет удобен для меня и что более восточные пути представляют большие удобства для движения. Он снабдил меня рекомендательным письмом к одному из служащих в Министерстве Иностранных Дел в Симле, где меня могли хорошо ориентировать в этом вопросе.

Проживая в Калькуте у другого члена Памирской разграничительной комисии, директора Индийского музея, доктора Олькока (Allcock), я получил и от него некоторые общие сведения о Гильгитском пути, хотя ничего определенного не узнал. Олькок определил этот путь чрезвычайно затруднительным для движения и выразил сомнение в возможности воспользоваться им для возвращения в Россию. Таким образом, едучи в Симлу, я имел уже неблагоприятные сведения о намеченном мною направлении.

В Симле я обратился в Индийское Министерство Иностранных Дел (The Foreign Office) с рекомендательным письмом от генерала Жерара. При первом же разговоре со мной, один из служащих в Министерстве, капитан Дэли (Daly), не давая мне определенного ответа, обещал доложить кому следует о моем желании следовать в Россию через Гильгит и уведомить меня о последующем. В тот же день, вечером, я получил от него письмо, в котором он сообщал, что Гильгитский путь, по ходатайству местных властей, закрыт для путешественников, в виду его трудности, больших затруднений, встречаемых на нем в добывании жизненных припасов и небезопасности движения. И так как в течение последнего времени было отказано в разрешении проехать в Гильгит нескольким английским офицерам, собиравшимся туда на охоту, то Министр Иностранных Дел не считает возможным сделать для меня исключения. Вместе с этим отказом, мне предложили воспользоваться путем, ведущим из Кашмира в Ладак, а затем к северу через [3] Каракорамское нагорье в Кашгарию. Для возможности следовать этим путем, необходимо было иметь паспорт от китайского правительства, без которого невозможно путешествовать во владениях Богдыхана, но такого паспорта у меня не было и его негде было достать. Находясь в таком затруднительном положении, я решил принять предложенные мне в Министерстве письма к британскому резиденту в Кашмире и его помощнику в Ладаке и здесь же из Симлы отправить письмо нашему Генеральному Консулу в Кашгаре с просьбой посодействовать мне в свободном пропуске по Китайским владениям. По моей просьбе, в Министерстве согласились отправить это письмо с индийской почтой, отправляемой к британскому политическому агенту в Кашгаре. Это было весьма важно для меня, потому что существующее между Индией и Кашгаром почтовое сообщение открыто для общего пользования лишь до Гильгита, а на остальном своем протяжении — только для сношений Индийского правительства со своим политическим агентом в Кашгаре. Почта идет от Равальпинди в Сринагар по почтовому, колесному пути; далее до Гильгита она передается пешими почтарями, совершающими на этом участке, по станциям, регулярное движение взад и вперед. Между Гильгитом и Кашгаром оно поддерживается заботами Гильгитского и Кашгарского политических агентов, которые содержат в долине Сарыкола, в Таш-Кургане, маленькую передаточную почтовую станцию, под наблюдением туземца. Пешие почтари-туземцы, сменяющиеся в определенных местах, ходят по мере надобности с кореспонденцией между этими пунктами. На пути от Гильгита до Таш-Кургана они ходят через Гунза-Нагар на перевал Килик.

Впоследствии, благодаря случайным встречам со сведущими людьми, мне пришлось убедиться в неискренности англичан по вопросу о Гильгитской дороге, которая, в общем, достаточно удобна для движения, особенно с вьюками, и так же безопасна, как и прочие дороги Кашмира. [4]

Получивши рекомендательные письма из Министерства и сдавши свое для отправления в Кашгар, я выехал 30-го апреля 1898 г. из Симлы в Пенджаб. В конце мая я закончил обзор северного Пенджаба и северо-западной пограничной полосы Индии и, с целью отдохнуть от нестерпимого зноя Пенджабских равнин, поехал в Мэри (Muree), небольшое дачное место в западных Гималаях, находящееся к северо-востоку от Равальпинди.

Мэри расположено на высоте 7.500 ф. над уровнем моря и имеет мягкий, приятный климат. Температура зимой никогда не опускается ниже -6° Ц., а летом не превышает +35° Ц. Население Мэри, имеющее лишь 3.000 человек постоянных жителей, возрастает до 15.000 человек в жаркий период года. Я приехал в Мэри 28-го мая и застал здесь огромное количество дачников, бежавших сюда из знойных равнин Северной Индии. Все гостинницы были переполнены, почему некоторые из них разбивали по близости палатки, отдаваемые в наем приезжающим. В некоторых местах эти палатки составляли целые лагери, придававшие весьма оригинальный вид этой дачной местности.

Одна из таких палаток досталась мне от гостинницы Поуэля (Powell’s Hotel). Внутренность ее разделялась на три помещения: переднюю, спальню и ванную, за что вместе с продовольствием (утром и после полудня чай, два завтрака и обед) я платил 5 рупий в сутки (3 р. 15 к.).

В Мэри нет никаких развлечений и дачники занимаются лишь верховой ездой и гулянием по окрестностям.

Мэри расположено на почтовой дороге из Равальпинди в Сринагар и находится почти на самой границе Пенджаба и Кашмирских владений.

Отдохнувши здесь двое суток, 31-го мая, рано утром, я оставил Мэри и отправился далее к востоку. [5]

Кашмир.

На почтовых до Сринагара.

Почтовый тракт. Тонга. Экка. Мой попутчик. Почтовые станции. Р. Джелюм. Природа Кашмира. До Барамули. Барамуля. Вверх по р. Джелюму. Приезд в г. Сринагар.

(Содержание глав взято из оглавления. — OCR)

От Равальпинди через Мэри в Сринагар, на протяжении 288 верст, проложено шосе, по которому совершается колесное почтовое движение по станциям, устроенным через 25-40 верст. Почтовый тракт устроен и содержится англо-индийским правительством. Почтовым экипажем служит здесь, так называемая, тонга (tonga), повсеместно принятая для почтового колесного сообщения в Индии; это — небольшая двухколесная крытая повозка, разделенная вдоль оси невысокой спинкой, образующей два сидения: переднее и заднее. На каждом сидении два места, из коих одно на переднем — для кучера. Упряжка в тонгах парная, причем на Кашмирских трактах одна лошадь запрягается в оглобли, а другая идет на пристяжке. На других трактах встречается и дышловая упряжка, Тонга, в сущности, чрезвычайно неудобный и беспокойный экипаж; поставленная лишь на два колеса, она следует за всеми движениями лошади, трясет и легко подвержена сильным толчкам. Сиденья и спинки — твердые, кожаные и неизменно грязные. Но самой возмутительной и непонятной особенностью этого экипажа является полное отсутствие в нем хотя бы малейшего места для багажа, даже ручного. Едущий в тонге или совсем не должен иметь багажа или, смотря по количеству его, должен взять два места в экипаже или нанять весь экипаж, чтобы на свободных местах разложить свои вещи. Таким образом, за провоз [6] багажа, даже самого легкого, путешественник должен уплачивать полную цену за пасажирские места, которые он занимает своими вещами.

Для перевозки багажа существуют, правда, особые повозки, запряженные волами, которые собираются в обозы (bullock trains) и в определенные дни отправляются с конечных станций. Но движение их так медленно (по 25-30 верст в день), что отправлять таким образом возможно лишь большие грузы и при переезде на продолжительное время, а никак не багаж туриста, имеющего возможность пробыть на одном месте лишь несколько дней. Стоимость одного пасажирского места от Равальпинди до Сринагара — 37 рупий (23 1/2 рубля).

Перемена лошадей производится здесь не только на почтовых станциях, но и между ними, в определенных местах, где устроены подставы. Лошадей меняют через 10-12 верст. От Равальпинди до Сринагара везут, с двумя ночевками на пути (Почтовое движение между Мэри и Барамулей (последняя станция перед Сринагаром) не производится ночью, во избежание несчастий при проезде в темноте по дороге, проходящей над глубокими долинами и ущельем реки Джелюма.), 60 часов.

В Кашмире, как и в Пенджабе наиболее употребительный тип повозки, употребляемый туземным населением — экка (ekka). Это — маленькая, часто крытая, арба, поставленная на весьма высокие колеса. Особенность этой повозки заключается в ее упряжке: лошадь идет в оглоблях, которые не суживаются к шее лошади, а расширяются и помощью ремня, соединяющего концы оглобель, прикрепляются сверху к чересседельнику, надетому на спину лошади непосредственно за холкой. Таким образом, лошадь тянет не грудью, а спиной. От концов оглобель, вниз, под брюхо лошади, спускается широкая тесьма, в роде подпруги, которая свободно свешивается и [7] препятствует оглоблям подняться вверх и перевернуть экку, в случае если они оторвутся от чересседельника.

Подобная же по идее запряжка принята и в дышловых английских тонгах в Индии, где к дышлу прикрепляется на вертикальной стойке металический горизонтальный стержень, приподнятый над спинами лошадей и соединяющий их чересседельники.

31-го мая утром я выехал из Мэри. Моим попутчиком оказался английский инженер, ехавший навестить свою семью, проживавшую в одной из дачных местностей вблизи Сринагара. Он состоял на службе по гражданскому ведомству Пенджаба и в то время проводил шосейную дорогу от Ногата к северо-западу в долину реки Курама и далее, вверх по реке, до Пейвар-Котальского перевала.

Почтовые станции на Кашмирском тракте состоят из больших, одноэтажных домов — особняков, окруженных верандами и называемых бунгалоу (bungalow). В каждом таком бунгалоу имеется несколько комнат с необходимой мебелью для ночлега проезжающих и одна общая столовая, в которой можно получать завтраки и обеды. За пользование станционными помещениями взимается небольшая плата от 40 до 60 коп. за остановку; за потребованное продовольствие уплачивается особо по таксе, утвержденной английской администрацией. Бунгалоу содержатся чисто, в должной исправности и представляют большие удобства для проезжающих.

Между Равальпинди и Сринагаром имеется 12 станций с подобными бунгалоу.

За Мэри дорога спускается в глубокую, узкую долину реки Джелюма и близ станции Кохала (Kohala), верстах в 35 от Мэри, достигает дна долины, где, перебежавши по хорошему мосту через реку, следует вверх по ее течению, по левому берегу вплоть до Сринагара. Мост — совершенно новый, построенный лишь в 1893 году; рядом с ним у берегов уныло торчат из воды остатки мостовых устоев старого [8] разрушенного моста. Река служит здесь границей между Пенджабом и Кашмиром. За переезд через мост взимается при въезде на него в пользу англо-индийского правительства по 1/2 рупии (32 коп.) с человека, а за мостом, на Кашмирском берегу, еще одна рупия и 4 анны (около 80 к.) за всю тонгу, но уже в пользу Кашмирской казны.

Характер реки Джелюма до станции Барамуля везде один и тот же: это быстрый, местами пенистый, многоводный поток, имеющий среднюю ширину в 60-70 саженей, но местами расширяющийся до 150-200 саженей. Падение реки на всем рассматриваемом участке почти одно и то же; здесь она совершенно непригодна для судоходства, хотя и несет весьма много воды. Однако, местное население пользуется рекой для сплава леса, который пускается вниз по реке, предоставляемый произволу ее быстрых, пенистых волн. Повсеместно до Барамули можно увидеть плывущие по реке бревна, часто скопляющиеся в большом количестве у берегов, особенно на заворотах и принимающие вид больших плотов.

В реку Джелюм впадают на этом участке несколько небольших, но быстрых горных ручьев, текущих в глубоких, узких ущельях. Дорога идет вдоль самой реки, постоянно делая большие излучины в сторону боковых ущелий для того, чтобы перебегать по мостам бегущие по ним горные ручьи в более узком их месте. Наибольшая и живописнейшая из этих излучин — у станции Ури (Uri), где в реку Джелюм впадает с юга речка Хаджи-Пир (Haji-Pir), ущелье которой при впадении в долину сильно расширяется, сохраняя крутизну своих каменистых боков. Здесь шосе поднимается вверх по ущелью этой речки, переходит по мосту на другую ее сторону в том месте, где ущелье сильно суживается, и затем опять спускается в долину реки Джелюма. Местами дорога идет по карнизу над рекой, огражденная с ее стороны хорошими каменными барьерами.

Путешествие по Кашмиру представляет собой одно из [9] лучших удовольствий, доступных туристу; любители природы могут получить здесь целый ряд впечатлений, надолго оставляющих по себе приятное воспоминание. Природа Кашмира очаровательна. Горы, наполняющие эту страну, не так высоки, как в соседних горных странах, и менее дики. Крупный, мягкий рельеф, сравнительно пологие скаты и отсутствие остроконечных пиков являются характерными особенностями Кашмирских гор.

Они сплошь, до линии вечного снега, покрыты густыми лесами, то хвойными, то лиственными, перемежающимися с обширными рощами всевозможных кустарников. Такой сплошной, богатый и разнообразный убор на горах можно встретить разве только в Центральных Гималаях. Леса покрывают собой роскошный травянистый покров, одевающий скаты гор; густые папортники и разнообразные ягодные растения образуют густые подлески, в которых местами с трудом можно двигаться. В свободных от леса местах этот травянистый покров образует роскошные альпийские луга. Обилие горных ручьев, ценящихся по каменистым ложам глубоких, узких, поросших лесом ущелий, живописные селения туземцев, разбросанные по долинам и на обширных луговых терасах гор, — все это разнообразит и оживляет ландшафт. А местами снежные вершины, ограниченные снизу сплошной линией темных горных лесов и, сияя своим вечным снегом и льдами под яркими лучами горячего, южного солнца, величаво вздымаются к небесам, резко обозначаясь на их темной лазури.

Дремучие леса Кашмирских гор скрывают в своих чащах всевозможных зверей, доставляющих англичанам обильную и разнообразную охоту. Дичь поставлена здесь под покровительство английских законов и охота подчиняется известным правилам, установленным правительством.

В первый день, 31-го мая, мы с попутчиком-англичанином доехали до станции Гари (Ghari) в 150 верстах от [10] Равальпинди, где остановились на ночлег. Около селения переброшен через реку небольшой висячий пешеходный мост, возле которого сохранились каменные устои старого большого моста, когда-то связывавшего здесь оба берега реки. В Гари есть почтово-телеграфная контора, которой я воспользовался, чтобы послать в Сринагар британскому резиденту полковнику Тальбодту телеграму с просьбой уведомить меня на ст. Барамулю — когда и где я могу повидаться с ним. После утомительной тряски в вагоне и жаркого, пыльного переезда от Мэри, мы с удовольствием провели вечер, сидя в длинных английских креслах перед бунгалоу и любуясь окружавшей нас картиной гор. На следующий день мы выехали дальше.

По кашмирскому шоссе происходит довольно оживленное движение почтовых тонг, экк, арб и других повозок. За несколько десятков верст до станции Барамули около станционных помещений и почтовых подстав нас осаждали туземцы, предлагавшие свои услуги в качестве прислуги различных професий. Так как с наступлением лета в Кашмир съезжаются из Индии в большом количестве любители охоты, то большая часть этих туземцев состоит из местных охотников, так называемых шикари (Шикари — индустанское слово и означает — охотник.), хорошо знакомых с местностью, со зверем и со способами местной охоты. Среди них попадалось много лодочников из Барамули, пытавшихся перехватить нас по дороге. Все эти туземцы лишь в редких случаях знают что-либо по английски, почему для объяснения с ними необходимо знать хоть сколько нибудь по индустани. Подходя к туристу, такой туземец, часто не говоря ни слова, протягивает к нему целую пачку небольших исписанных по-английски бумаг, — это удостоверения (the certificates), выданные им разновременно туристами, нанимавшими их для различных надобностей, в которых [11] свидетельствуются их знания, усердие, хорошее поведение и т. п. качества. Выдача таких удостоверений чрезвычайно распространена повсеместно в Индии. Трудно встретить в этой Стране проводника, прислугу и даже торговца, которые не имели бы нескольких, а иногда и нескольких десятков подобных удостоверений. Каждый туземец, окончивши свою службу, просит выдать ему certificate. Выдаются они, конечно, без всякого разбора и часто совершенно не по заслугам, почему придавать этим документам какое-либо значение положительно невозможно. Но сами туземцы весьма дорожат ими, причем настолько, что мне приходилось наблюдать, как некоторые охотно мирились с меньшей платой или с малым «бакшишем» (Бакшиш — слово арабское и означает, собственно, подарок; у туземцев Египта и Индии оно означает деньги, даваемые сверх условленной платы, «на чай».), лишь бы получить хороший certificate.

За станцией Ури горы левого берега реки Джелюма местами становятся скалистыми; крутые, каменистые скаты поросли здесь роскошными сосновыми лесами, придающими им весьма оригинальный вид. Поражаешься, как могут расти и вырастать такими величественными деревьями эти стройные сосны на таких скалистых, крутых скатах!

Верстах в 6 от Барамули, узкая долина р. Джелюма становится шире и река, несколько разлившись, течет здесь уже спокойно. Чувствуется приближение большой Сринагарской долины.

В четвертом часу пополудни мы прибыли в небольшое туземное селение, расположенное у западной оконечности большой Сринагарской долины, в том месте течения Джелюма, где река теряет характер горного потока и течет спокойно широким руслом. Это и есть Барамуля. Селение разбросано на обоих берегах реки, связанных между собой большим деревянным мостом, и состоит из нескольких десятков деревянных домов. Дома имеют здесь, как и вообще в [12] Кашмире, в большинстве случаев, каменный фундамент и 2 или 3 этажа; верхний этаж обыкновенно выстает за нижний; некоторые дома украшены балконами.

Деревенские дома в Кашмире почти ничем не отличаются от городских; они лишь несколько меньше размерами и более грязны. В Барамуле имеется английская почтово-телеграфная контора, почтовая станция (tonga office) и правительственное бунгалоу.

Барамуля не отличается живописным местоположением: горы здесь отступают далеко к горизонту и ближайшие окрестности не представляют особого интереса. Селение славится своими пирамидальными тополями. И действительно, я нигде не видал таких чудных тополей, как здесь. Около бунгалоу несколько дорог обсажены этими стройными, красивыми деревьями, образующими редкие по красоте алеи; местами тополя растут сплошной стеной, ствол от ствола не далее 2-3 футов. Такими чудными тополями обсажена вся дорога от Барамули до Сринагара, на протяжении 50 верст.

В Барамуле я получил телеграму из Сринагара от помощника британского резидента капитана Годфрея (Godfrey), который уведомлял меня о болезни резидента и о своей готовности оказать мне необходимое содействие.

До последнего времени, когда английское шоссе не шло дальше Барамули, едущие в Сринагар продолжали движение на лодках по р. Джелюму и озерам, через которые протекает река между Барамулей и столицей Кашмира. Возможно было движение и сухим путем, вьюком по неудобной, неразработанной дороге, по левому берегу реки, но так как такое путешествие было и неудобно и утомительно, то почти все туристы пользовались рекой и ее озерами. Ныне, с проведением шоссе до Сринагара, движение сухим путем сделалось более быстрым, облегчив сообщение Барамули со столицей; однако, и теперь этой дорогой пользуются лишь те, кто дорожит временем, а огромное большинство [13] туристов, едущих для удовольствия, по-прежнему пользуется водным путем, более разнообразным и интересным. Поэтому и после проведения шоссе до Сринагара движение судов осталось весьма оживленным.

Суда имеются здесь самых разнообразных видов и размеров. Их можно подразделить на две трупы: большие или лодки-дома (house-boats), — в виде деревянных домиков, поставленных на баржи, и малые или донги (dungas), приспособленные для жительства. Лодочные домики имеют различное число комнат, с необходимой мебелью и утварью; донги разделены на несколько помещений, покрываемых сверху и с боков цыновками. На каждом судне имеется необходимый экипаж из туземцев. Наемная цена этим лодкам весьма разнообразна и, в общем, недорога. Большие лодки-дома нанимаются, смотря по размерам дома, за 60-80-100 рупий (38-50-65 руб.), донги — за 30-40-50 рупий (19-25-38 руб.) в месяц.

Я нанял небольшую донгу на две недели за 15 рупий (10 руб.). Это была лодка, длиной саженей 10, а шириной, по середине, 1 1/2 сажени. Она вся, кроме небольшого пространства на носу и корме, была покрыта навесом из плотных соломенных матов, спускавшихся с крыши по бокам лодки и составлявших стенки моего жилища. Боковые доты можно было поднимать и опускать, подобно оконным шторам. Мое помещение состояло из двух маленьких комнат, а мебель — из кровати, стола, стула и кресла; кроме этого, имелась ванна и умывальник. Что касается продовольствия, то его необходимо вести с собой и варить пищу на лодке, потому что ни в пути, ни в Сринагаре продовольствоваться негде. Я нанял в Барамуле за 1/2 рупии в сутки (30-32 коп.) одного кашмирца в качестве слуги и повара и купил необходимых продовольственных припасов. Кухонная утварь и посуда имеются, обыкновенно, на лодках, что значительно упрощает снаряжение.

К вечеру в бунгалоу съехалось еще несколько туристов [14] и туристок: одни ехали в Сринагар, другие — в Гульмарк, служащий дачным местом для англичан, живущих в Кашмирской столице. Гульмарк находится в ближайших к Сринагару горах, в расстоянии 27 верст от Барамули, которая связана с ним хорошей вьючной тропой; к услугам туристов в Барамуле имеются наемные верховые лошади, а для тех кто не желает совершать этот путь верхом — носилки, называемые «дэнди» (dandy). Багаж переносится носильщиками, называемыми здесь (как и повсеместно в Индии) — кулиями (coolies). Будучи в Сринагаре, я посетил Гульмарк, а потому в дальнейшем изложении буду иметь возможность дать некоторое понятие об этой дачной местности Кашмира.

Вечером, вместе со своим попутчиком, я долго сидел около бунгалоу, любуясь рекой и далекими горами. Сумерки быстро сгущались, окутывая мраком тихую величавую реку, засыпавшее селение, алеи серебристых тополей и длинные ряды разнообразных лодок, стоявших у берега. Вверх по течению реки, далеко, далеко на горизонте возвышались какие то горы, присыпанные вечным снегом; когда подножия их погружались уже в сумерки, их снега горели еще розовым отблеском вечерней зари, медленно догоравшей на западе. Но мало по малу розовые снега бледнели, делались серыми, темными и, наконец, сами погружались в мрак, давно окутывавший долины. На темном небе загорались яркие звезды, а из за густой листвы одной из тополевых алей медленно выплывала луна, обливая окрестности серебристым светом. В воздухе было тихо, тепло, вода слабо плескалась у низких берегов, изредка доносился человеческий голос из селения, расположенного на противоположном берегу реки... В эти минуты так хорошо мечталось!

Несколько позже поднялся ветер и зашумели, загудели высокие, стройные тополи, мерно покачивая своими остроконечными вершинами. Шум их то слабел, то усиливался; то слышался тихий шелест листвы, слабо трепетавшей под дуновением ветра, [15] то грозный гул быстро проносился по длинным рядам тополей, нарушая тишину этой лунной, серебристой ночи.

Лишь около полуночи я отправился спать.

На следующий день, 2-го июня, рано утром, я перебрался со своим багажом из бунгалоу на лодку и часов около 8 утра мы оставили Барамулю.

Весь этот день мы медленно плыли вверх по широкой, спокойной, многоводной реке. Вода в Джелюме довольно грязная, течение не быстрое; берега отлоги и низки. Мы подвигались соединенными усилиями трех человек: двое шли по берегу и тянули лодку за длинную бичеву, а третий, стоя на корме, отталкивался длинным шестом о дно реки. Применение такой первобытной движущей силы вынуждало нас постоянно держаться около берега и подвигало лодку очень медленно. Но ведь торопиться нам было некуда; между тем, подобное плавание было полно оригинальной прелести. По обе стороны реки, верст на 5-8 в обе стороны, раскинулась обширная равнина, покрытая возделанными полями, лугами со свежей, сочной, изумрудной травой и селениями туземцев, окруженными фруктовыми садами. Селения напоминали мне издали, своими темными деревянными постройками, наши деревни северной и средней полосы России. Местами берега реки были покрыты великолепными рощами фруктовых деревьев, дуба, клена и ивняка. Луга издавали запах свежей травы, полевых цветов и пестрели скотом, в изобилии пасшимся на их широком привольи. За равниной весь горизонт был обставлен сплошной стеной далеких гор, то зеленых, то серых, то черных, из коих многие были покрыты снегом; местами же над ними вздымались белые, снежные вершины Кашмирских гор-исполинов.

Погода была чудная, солнце ярко светило, обливая своими теплыми лучами реку, равнину, пестревшую селениями и рощами и далекие горы. На реке мы часто встречали туземные лодки с соломенными навесами, медленно плывшие вниз по реке, предоставленные течению. Я подолгу просиживал в кресле, [16] любуясь окрестностями и следя за работой лодочников. Они медленно двигаются по берегу и тянут за собой тяжелую лодку; я слежу, как они искусно обходят кусты и деревья, растущие по берегу реки над водой и препятствующие движению веревки, как осторожно проходят они в брод затоны, образующиеся в местах, где берег очень низок и где он заливается при каждом повышении уровня воды. Иногда, если берег неудобен для движения или вдоль него тянутся мелкие места, они подходят к лодке, садятся в нее и, при помощи длинных шестов, переводят ее к другому берегу, по которому и продолжают идти бичевой.

Мой слуга кашмирец Рахмана оказался довольно сносным поваром и кормил меня два раза в день, впрочем мало разнообразя англо-индийское меню, успевшее мне надоесть еще в Индии: омлет, поридж (porridge) — род овсянки, весьма распространенный в Индии — и традиционное индийское кэри (curry) — рисовая каша с острым пряным соусом и вареными яйцами, вот и все, чем он угощал меня. В этой обстановке, над водной гладью реки и ее озер, среди очаровательных картин горной природы, сильнее чем где-либо сказывалось отсутствие нашего русского чаю, — напитка, составляющего необходимую принадлежность каждой экскурсии русского человека на лоно природы. Вместо него приходилось довольствоваться крепким и горьким индийским чаем, возможным к употреблению лишь с молоком.

Медленно плывя вверх по реке, мы около 2 часов дня приехали в большое Кашмирское селение Сопур, где остановились на непродолжительное время. Лодочники сошли на берег и отправились на базар для закупки необходимой провизии. Я оставил на время донгу и отправился бродить по невысокому травянистому берегу.

Селение Сопур широко раскинулось на правом берегу реки, напоминая мне своим общим видом большие деревни и местечки Привислянского края. В селении имеются двухэтажные, [17] деревянные дома Кашмирского типа, неуклюже возвышающиеся над общей массой темных, низких домишек. Вблизи берега я заметил небольшое здание сельской школы, с надписью над крыльцом на английском языке. У берега стояли лодки туземцев, то открытые, то с навесами из цыновок, то с устроенными на них шалашами из сухих ветвей и соломы. На многих из них имелось постоянное население, состоявшее из обитателей Сопура, занимающихся рыбной ловлей и живущих в летнее время года на реке.

Селение Сопур соединено с левым берегом большим деревянным мостом.

Во время нашей стоянки в этом селении, с запада показалась большая, черная туча, медленно надвигавшаяся на нас; скоро задул сильный, порывистый ветер. Когда мы тронулись в путь и выехали на середину Джелюма, то ветер поднял такое сильное волнение, что мои лодочники не решались продолжать плавание на узкой плоскодонной донге и вошли в небольшой заливчик реки. Мы простояли здесь часа два. Когда ветер утих, мы поплыли дальше. Туча то расползалась, то опять сгущалась на горизонте, где то далеко гремело, а над нами по-прежнему сияло солнце на голубом небе. Но внезапно ветер задул с силой урагана, заливая нашу лодку высоко вздымавшимися волнами и трепля цыновки моего убогого жилища. Лодку сильно качало и прибивало к берегу, от которого не могли оторвать ее соединенные усилия лодочников. Провозившись около часу в напрасных усилиях направить нашу донгу в желаемом направлении, мы приткнулись к берегу, врезавшись носом лодки в береговой песок и укрылись од ветра за высоким мысом, вдававшимся в реку; рядом с нами стояли две туземные донги, укрывавшиеся здесь, как и мы, от бурной погоды. Вскоре все небо заволокло тучами и пошел сильный дождь, ливший без перерыва до рассвета.

Пришлось улечься спать гораздо раньше обыкновенного, потому что с наступлением вечера делать было нечего, так как [18] ветер, врываясь в мое помещение, задувал огонь, не давая возможности чем либо заниматься.

Когда я улегся в постель, ко мне пришел Рахмана с одним из лодочников; они уложили все мои мелкие вещи под кровать, а мой большой чемодан привязали к ее ножкам веревками. Рахмана объяснил мне на ломаном английском языке, что эти предосторожности не лишни в отношении окрестных жителей, не отличающихся благонадежностью.

В этот вечер я долго не мог заснуть: шум дождя, барабанившего по крыше и бокам нашей донги, сильные порывы ветра, готового сорвать укрывавшие меня цыновки, и призраки воров, могущих воспользоваться этой бурной ночью для своего промысла, развлекали меня и не давали сомкнуть глаз до полуночи.

На следующий день, проснувшись рано, я застал нашу лодку в движении. Погода стояла тихая и ясная, река по-прежнему бесшумно несла свои темные воды, а лодочники, как и вчера, то шли бичевой, то отталкивались от дна длинными и гибкими шестами. Около 9 часов утра берега реки стали быстро удаляться один от другого, а водная поверхность значительно увеличиваться: мы входили в большое озеро Вулар, широко раскинувшееся среди гор, окаймлявших горизонт серыми громадами, снежные вершины коих ослепительно сияли под яркими лучами южного солнца. Во многих местах вода на большом пространстве была покрыта крупными листьями различных водяных растений, придававшими ей весьма оригинальный вид. Мы часто встречали лодки Кашмирцев, медленно плывшие по течению. Одни из них двигались при помощи длинных шестов, которыми лодочники отталкивались о дно, другие подвигались короткими деревянными веслами, с широкой сердцевидной лопастью, бесшумно погружаемыми в воду гребцами.

Озеро Вулар-самое большое из Кашмирских озер. Оно простирается на 16 верст с ю.-з. на с.-в. и верст на 8 [19] с с.-з. на ю.-в. Река Джелюм протекает через него. Плавание по Вулару на Кашмирских лодках представляется довольно опасным, в виду господствующих здесь сильных ветров и разводимого ими весьма крупного волнения. Плоскодонные лодки, весьма валкие вследствие малой осадки, не в состоянии выдерживать совокупного действия ветра и волн и легко опрокидываются в ветряную погоду. В виду этого, с целью избежать опасного плавания по озеру, Кашмирским правительством прорыт длинный, но узкий канал, соединяющий южный берег озера, недалеко от места, где из него вытекает р. Джелюм, с верхним течением этой реки, верстах в 15 от Сринагара. Этот канал, избавляя туриста от необходимости плавать по бурному Вулару, в то же время сокращает путь между сел. Сопур и г. Сринагаром.

Проплывши часа два по озеру вдоль его южного берега, мы около полудня вошли в канал и поплыли по нем к ю.-в. Канал весьма извилист, очень глубок, но узок: местами невозможно разъехаться двум большим лодкам. Во многих местах он сопровождается высоким земляным валом на обоих берегах, предохраняющим окрестные поля от наводненья в половодье.

Местность, по которой проходит канал, верст на 15-20 в обе стороны имеет совершенно равнинный характер. Окрестный ландшафт представлял поразительное сходство с южно-русским сельским ландшафтом, ничем не напоминая об Азии: желто-зеленые поля, луга, покрытые высокой, сочной, изумрудной травой, трупы из, разбросанные вдоль канала и по полям, великолепные чинары, гордо возвышавшиеся своей густой и темной листвой над окружающими их деревьями, стада коров, лениво щипавших траву и большие селения с избами, крытыми соломой — все это напоминало Русь и навевало воспоминания о родине.

После нескольких часов плавания по узкому каналу, перед заходом солнца, мы выехали в реку Джелюм и поплыли [20] вверх по ее течению. В этот день, несмотря на все старания лодочников, нам не удалось засветло добраться до Сринагара и, с наступлением сумерок, мы остановились ночевать на реке, в нескольких верстах от города. У места нашего ночлега шоссе, ведущее из Барамули в Сринагар, подошло близко к реке, по берегу которой оно следует дальше.

Бесконечная линия пирамидальных тополей, сопровождающих его с обеих сторон, казалась в вечерних сумерках какой то гигантской стеной. Сонная река окутывалась легким туманом, становилось сыро, и мрак южной ночи быстро спускался на землю.

4-го июня, тронувшись рано утром в путь, мы подъехали в 9 часов утра к столице Кашмира. При въезде в город меня встретил на реке в маленькой лодке какой то Кашмирец, назвавшийся купцом Бахар-шахом; он уже знал о цели моего прибытия и предложил мне свои услуги по снабжению меня всем необходимым для дальнейшей дороги.

Сринагарские купцы-кашмирцы, отличаясь торгашескими наклонностями, неудержимым стремлением к наживе, лукавством и необыкновенной пронырливостью, поддерживают постоянные сношения с туземцами, служащими в канцелярии английского резидента и от них получают сведения о прибывающих в Сринагар европейцах-туристах, которых и перехватывают при въезде в город с предложениями своих услуг по расквартированию, найму проводников, покупке вещей и т. п. Конечно, дело не обходится без конкуренции, иногда весьма сильной, поселяющей между ними раздоры и возбуждающей ненависть друг к другу.

Пребывание в г. Сринагаре.

Кашмирские купцы. В канцелярии британского резидента. У Самад-шаха. Поездка в Гульмарк. Г. Сринагар и его жители. Снаряжение. Наем проводника. Отъезд из г. Сринагара.

Прибывши в столицу Кашмира, мне пришлось быть свидетелем и отчасти действующим лицом трагикомической распри двух Сринагарских купцов, избравших меня [21] жертвой для своих надувательств. Бахар-шах, предлагая свои услуги, показал мне огромную, толстую книгу в кожаном переплете, напоминавшую своим видом Библию, в которой имелись многочисленные собственноручные записи покупателей о приобретенных ими у Бахар-шаха вещах; это были, так сказать, красноречивые доказательства его почтенной репутации в торговле. Среди этих записей я нашел несколько английских фамилий, знакомых мне из Индии. Не отказываясь, но и не обещая ему ничего определенного, я согласился зайти к нему в лавку и записал свою фамилию на особо отведенной мне странице, предназначенной для будущих покупок.

По совету своего слуги Рахмана я решил остановиться на одной из окраин Сринагара — в Чинар-баге или в саду чинаров; так называется большая роща великолепных, столетних чинаров, находящаяся на берегу одного из каналов, на которые разбивается река Джелюм в пределах Кашмирской столицы. В Сринагаре нет гостинниц, бунгалоу всегда наполнено туристами, а потому здесь приходится жить или в палатках, разбиваемых в тени деревьев, или в донгах и лодках-домах, прикрепляемых к берегу. Не имея еще в то время палаточных принадлежностей, я решил жить в своей донге.

Не успели мы въехать в узкий канал, ведущий к Чинар-багу, как к моей донге быстро подъехала маленькая лодка с сидевшими в ней двумя кашмирцами, из коих один, красивый брюнет, в ярко-зеленом халате, ловко прыгнул ко мне в донгу и представился мне купцом Самад-шахом — самым богатым торговцем кашмирских шалей, банкиром и агентом многих европейцев, посещающих Кашмир. В дополнение к такой солидной рекомендации, он сообщил мне, что уполномочен помощником резидента встретить меня и быть к моим услугам во всех приготовлениях к дальнейшему путешествию; между прочим, он сказал мне, что капитан Годфрей ждал меня в течение последних дней, [22] но рано утром в день моего приезда в Сринагар выехал вместе с резидентом полковником Тальбодтом на летнее пребывание в Гульмарк, а, уезжая, поручил своему помощнику-туземцу, бабу Амернату, оказать мне необходимое содействие. Это известие было для меня весьма неприятно, потому что личные переговоры с резидентом или его помощником могли бы в значительной степени облегчить и ускорить мои сборы в дорогу. Самад-шах вызвался проводить меня до канцелярии резидента и познакомить меня с бабу Амернатом (В Индии именем «бабу» называют полуинтелигентных туземцев, преимущественно бенгальцев, занимающих низшие должности на государственной службе (напр. начальники ж.-д. и почтовых станций, мелкие почтово-телеграфные, канцелярские и банковские чиновники и т. п.).).

Я переоделся и отправился с Самад-шахом. По дороге нас нагнал неизвестно откуда взявшийся Бахар-шах, вероятно уже предчувствовавший неприятность, которую готовил ему его соперник.

На крыльце канцелярии резидента меня встретил бабу Амернат, индус среднего роста, коренастый, с ярко-рыжей крашеной бородой, подбритой на щеках и зачесанной на подбородке в обе стороны в роде бакенбард. Он был одет по индийски: в белой рубашке с надетым поверх нее тонким жилетом, в белых легких брюках, в кожаных туфлях, надетых на босую ногу, и в длинной белой мантии, перекинутой, в виде огромного шарфа, через плечо. Он имел вполне интелигентный вид и хорошо говорил по английски. После первых приветствий и расспросов о дороге, он сообщил, что уполномочен содействовать мне в приготовлениях к дальнейшему путешествию и что за всем необходимым я могу обращаться к нему. Узнавши, что я хочу лично повидать помощника резидента, он предложил мне отправиться верхом в селение Манга (в 23 верстах от Сринагара), где капитан Годфрей предполагал остановиться для ночлега в [23] правительственном бунгалоу. Я решил ехать. Купцы наперерыв предлагали свои услуги по доставке мне верховой лошади и проводника и спорили между собой так оживленно, что бабу счел необходимым вмешаться в это дело и выругать обоих. Самад-шах, со свойственным ему лукавством, сказал мне, что так как я уже обещал сделать некоторые покупки у Бахар-шаха, то несправедливо будет с моей стороны не дать возможности заработать кое-что и ему, Самад-шаху, а потому я должен позволить ему снабдить меня лошадью и проводником. Желая покончить этот спор, я согласился на предложение Самад-шаха.

В разговоре с бабу Амернатом я, между прочим, справился о некоем кашмирце Магомет-Малике, рекомендованном мне в качестве проводника одним кашмирским торговцем, которого я встретил в апреле в местечке Дарджилинге (в Центральных Гималаях); торговец уверял меня, что Магомет-Малик, опытный и честный туземец, хорошо знаком с горными странами, сопредельными с Кашмиром, и исполнял уже не раз трудные обязанности караван-баша (Караван-башем зовут в Азии туземцев, состоящих начальниками караванов. Караван-баш дословно означает — голова каравана.) в экспедициях европейских путешественников. Бабу ответил мне, что этот кашмирец вполне заслуживает доверия, опытен, бывал в экспедициях и в настоящее время находится в Сринагаре. Самад-шах, услыхавши наш разговор о Магомет-Малике, стал уверять меня, что этот туземец находится у него на службе и что стоит лишь ему пожелать, как он пойдет со мной туда, куда ему будет приказано. В подтверждение своих слов он предложил мне отправиться к нему в дом для свидания с этим туземцем. Услыхавши такое заманчивое предложение, сулившее мне возможность с первого же Дня найти опытного туземца для своего дальнейшего путешествия, я охотно принял предложение Самад-шаха; [24] вернувшись в Чинар-баг, я захватил с собой кое-что из своих вещей для следования, в селение Манга, пересел в маленькую лодку Самад-шаха и поехал к нему. Нас сопровождал в своей лодке Бахар-шах, имевший весьма озабоченный вид; он несколько раз по пути спрашивал меня — не оставил ли я своего намерения посетить его торговое заведение? Хотя я и не отказывался от посещения, но уже думал в то время, что Самад-шах едва ли дешево расценит свои услуги по снабжению меня хорошим проводником и, вероятно, потребует за это права доставлять мне все необходимое для моего путешествия. Хороший проводник — это столь важное обстоятельство для путешествий, особенно тех, которые предпринимаются с малыми средствами, без знания туземных языков и в пределах чужеземного государства, что на ряду с ним все остальные соображения, относящиеся к путешествию, отходят на задний план. Таким образом, владея Магомет-Маликом, Самад-шах уже побеждал своего соперника.

Когда мы подъехали к дому Самад-шаха, Бахар-шах, проезжая мимо нас, еще раз приглашал меня к себе, а затем, отъехавши на некоторое расстояние, крикнул мне — «не слушайте того, что вам будет говорить обо мне Самад-шах, он — мой враг».

Самад-шах жил в большом двухэтажном, полукаменном, полудеревянном доме, старой постройки, стоявшем над самой рекой. От входных дверей к воде вели широкие каменные ступени, к которым вплотную причалила наша лодка. Меня провели по узкой деревянной лестнице во второй этаж, в большую светлую комнату, под которой был устлан и стены коей были увешаны разнообразными коврами; это было помещение для приема покупателей. Рядом с этой комнатой помещались кладовые, в которых в огромном количестве были сложены различные материи, ковры и всемирно известные кашмирские шали.

Пока посылали за Магомет-Маликом, Самад-шах, [25] желая соблазнить меня прелестями своих товаров, приказал нескольким своим приказчикам, из коих человек пять были его собственные сыновья, развернуть и показать мне несколько шалей.

Кашмирские шали имеют вид топкой шерстяной материи белого цвета, с самыми разнообразными пестрыми узорами. Они приготовляются из шерсти высокогорных тибетских коз и поразительно мягки. Шаль, имеющая размеры одеяла для взрослого человека, свободно проходила в кольцо, носимое на пальце. Самад-шах показывал мне самые разнообразные товары и, перелистывая свою толстую торговую книгу, обращал мое внимание на некоторые записи покупателей, сделавших особенно большие покупки. Среди дорогих кашмирских шалей, он показал мне одну того самого образца, экземпляр которого был отослан Кашмирским магараджей (Магараджами и раджами называются в Индии и Кашмире туземные владетельные князья.) Английской королеве Виктории ко дню 60-летнего юбилея ее царствования. Эта шаль не выделялась своими размерами, имея в квадрате не более 7-8 футов, но качество шерсти и красота ее узоров были восхитительны. Купец уверял меня, что магараджа заплатил ему за такую шаль 3.000 рупий (Около 2.000 рублей.). Вскоре явился Магомет-Малик — туземец довольно угрюмого вида, молчаливый и совершенно не знающий английского языка. По видимому, ему льстило то, что приезжий турист знал о нем еще до приезда в Сринагар и что его требовали и искали. Узнавши направление и цель моего путешествия, он, после некоторого размышления, сказал, что дорога, предстоящая мне, трудна, что обещать он пока мне ничего не может и что, во всяком случае, если бы он и согласился пойти со мной, то не дешевле, как за 100 рупий (64 руб.) жалованья в месяц. Услыхавши требование подобной, ни с чем несообразной, платы, я решил, что дальнейшие разговоры с ним совершенно [26] напрасны, а потому, предложивши ему пораздумать и сообщить мне поскорее свое окончательное решение, я прекратил с ним переговоры.

После ухода Магомет-Малика Самад-шах сказал мне, что проводник лишь сначала запрашивает так много, но что, подумавши, он согласится на меньшее; между прочим, он обещал повлиять на него и убедить его поехать со мной на более умеренных условиях. При этом он добавил, что, если я соглашусь запасаться и снаряжаться в дорогу, пользуясь содействием лишь его, Самад-шаха, то он обязуется снабдить меня другим хорошим проводником, если даже Магомет-Малик и не согласится сопровождать меня.

Около 1-го часа дня подали верховых лошадей и я, севши на малорослого, ширококостного пони, поехал бойкой ходой по узким улицам Сринагара. Меня сопровождали верхом мой слуга Рахмана и туземец от Самад-шаха. Палатка, предоставленная мне последним на случай, если бы бунгалоу в селении Манга оказалось занятым туристами, и мой небольшой багаж были навьючены на лошадь, которую вел за нами пеший туземец-сайз (Сайзами (syze) называют в Индии и прилегающих к ней странах пеших конюхов, сопровождающих верховых или вьючных лошадей.).

Проехавши несколько грязных, кривых улиц, застроенных двухэтажными деревянными домами, почерневшими от времени, мы переехали по небольшому деревянному мосту один из рукавов Джелюма и выехали за город. Ландшафт, представившийся теперь моему взору, поразительно напоминал мне наш Туркестан в его лучших, хорошо возделанных, обильно орошенных и густо населенных местах. Шосированная дорога представляла собой сплошную алею. стройных, пирамидальных тополей, посаженных вдоль оросительных капав, ограничивавших дорогу; это и было то самое Барамульское шоссе, которое я видел с реки Джелюма в нашу последнюю ночевку перед Сринагаром. В нескольких [27] верстах от Сринагара мы свернули с него и поехали по другой столь же хорошо шоссированной дороге прямо на запад. По сторонам дороги находились обширные рисовые поля, в то время залитые водой, медленно стекавшей в многочисленные канавы. Во многих местах встречались селения с желтыми, сложенными из глинистой земли и камня, постройками, прятавшимися в тени серебристых тополей, могучих чинаров и различных фруктовых деревьев. Окружавшая нас равнина далеко раскинулась во все стороны, огражденная на горизонте сплошным кольцом снеговых гор. До селения Манга, на протяжении 23 верст, дорога следует по равнине; она имеет ширину достаточную для разъезда трех парных повозок и хорошо шосирована. Селение Манга не велико и населено кашмирцами-земледельцами. Около дороги стоит великолепное дорожное бунгалоу, содержимое на средства Кашмирского правительства и находящееся под наблюдением английского резидента. Это — одноэтажный каменный дом с верандой и различными службами. Внутреннее помещение заключает в себе несколько комнат, хорошо меблированных, и может дать приют одновременно нескольким туристам. В бунгалоу отпускают завтраки и обеды по ценам, утвержденным английским резидентом. За остановку, безразлично на сутки или менее, взимается рупия (64 коп.).

Приехавши в сел. Манга, я узнал, к своему сожалению, что резидент с помощником, отдохнувши здесь несколько часов, отправились в Гульмарк. Приходилось ехать за ними. Туземцы, сопровождавшие меня, переменили верховых лошадей на имеющейся здесь подставе (По некоторым направлениям, привлекающим европейских туристов, англичане организовали в Кашмире верховое, вьючное сообщение, расположив в попутных селениях, через каждые 20-26 верст, подставы из верховых лошадей, отпускаемых за особо установленную плату. За верховую лошадь на перегон уплачивается одна рупия, за вьючную несколько меньше. Вьючные лошади сопровождаются проводником сайзом.), и мы поехали дальше. До Гульмарка оставалась еще 21 верста. На первых 8 верстах за [28] сел. Манга местность сохраняет свой прежний характер, но далее равнинный ландшафт заменяется холмистым. Начинаются подъемы, спуски, и приходится переваливать через небольшие холмы, — первые предгория невысокого хребта, протянувшегося на несколько сот верст южнее Джелюма с востока на запад. В то время шоссе не доходило еще верст на 15 до Гульмарка и далее приходилось ехать по широкой вьючной тропе, левым берегом быстрого горного ручья, несущего свои холодные, мутные воды в р. Джелюм из ледников восточной окраины упомянутого выше хребта. Тропа постепенно шла в гору, то извиваясь на одном уровне с ручьем, то подымаясь над ним на несколько саженей. В верхнем течении ручья окружавший нас ландшафт замыкался громадой гор, покрытых густыми лесами. У самого подножия этих гор, верстах в 3-4 от Гульмарка, тропа оставляет течение горного ручья и, поворачивая вправо, круто взбирается на гору, вступая под сень великолепного хвойного леса. Подъем идет здесь зигзагами и довольно труден для движения. Моя лошадь, пробежавшая с часу дня более 40 верст, сильно устала и часто останавливалась на подъеме.

Леса, покрывающие окрестные скаты, состоят преимущественно из хвойных пород, с небольшой примесью лиственных деревьев и с весьма густым подлеском из ягодных кустарников и высоких папортников. После получасового подъема, в 7 часов вечера, мы выехали на вершину горы, обнаженную от леса, и перед нами открылся Гульмарк. Гульмарк служит дачным местом для англичан, живущих в Сринагаре. Здесь находится десяток, другой отдельных деревянных домиков, разбросанных по небольшому горному плато, покрытому высокой, сочной травой и окруженному густым сосновым лесом. Гульмарк расположен на высоте 8.500 ф. над уровнем моря и обладает климатом весьма сырым и прохладным даже в течение лета. Вследствие обилия атмосферных осадков, снеговая линия в Кашмирских [29] горах лежит на высоте 10-12.000 ф. над ур. моря, почему высота Гульмарка оказывается весьма близкой к области вечного снега. Уже рядом с Гульмарком, к западу, возвышаются горы со скатами, покрытыми обширными снеговыми полями.

Выехавши на Гульмаркское плато, мы свернули с тропы, которая ведет далее к небольшому азиатскому базару, и поехали к дачам резидента и его помощника. Эти дачи состоят из небольших, одноэтажных и довольно невзрачных деревянных избушек со службами, но внутри убраны с комфортом, свойственным англичанам. Они построены на краю плато и дают возможность любоваться из своих окон чудным видом к востоку и юго-востоку на большую Сринагарскую равнину.

Подъехавши к даче помощника резидента, я послал с туземным слугой свою визитную карточку и спустя несколько минут был приглашен в гостиную. Меня встретила миловидная англичанка, оказавшаяся женой капитана Годфрея, и сообщила мне, что муж, катаясь на велосипеде, сильно ушиб себе ногу, лежит в постели и сегодня ни в каком случае не может принять меня. Она просила меня зайти на следующий день в 9 час. утра. Хотя утренний визит совсем не устраивал меня, так как я думал с рассветом выехать обратно в Сринагар, но делать было нечего, — я непременно хотел повидаться с помощником резидента. Я отправился в единственную и лишь недавно открытую гостинницу Гульмарка — Nedou’s Hotel, расположенную на невысоком, широком холме, возвышающемся среди плато. Наступили уже сумерки и стало свежо. Потянуло холодным ветром с соседних снежных полей и окрестный лес окутался серым туманом. Я был одет в белом летнем пиджаке, мне было холодно и поэтому я был очень обрадован, найдя в гостинице свободную комнату, которая обеспечивала мне теплый ночлег и отдых после целого дня хлопот и волнений. Прибывших со мной туземцев с [30] верховыми лошадьми я отослал ночевать на базар. Уставши, я не хотел выходить к обеду (в английских гостиницах подают обед между 8 и 9 часами вечера) в общую столовую, а потребовал себе обед в свою комнату. Гостиница оказалась деревянным зданием весьма легкой постройки, барачного тина; ночью в ее неотапливаемых комнатах было холодно и каждому жильцу выдавалось от гостиницы по два шерстяных одеяла. Последние оказались особенно полезными мне, потому что моя вьючная лошадь с багажом где то отстала в дороге и я остался без своих дорожных вещей. После обеда, завернувшись в теплые одеяла, я быстро заснул, утомленный 40-верстным переходом и продолжительным пребыванием в седле. На следующий день, в 9 ч. утра, я уже был у помощника резидента. Он принял меня в своей канцелярии, в маленьком деревянном домике рядом с его дачей. Мы поговорили о некоторых вопросах, касавшихся предстоявшего мне путешествия, но, к сожалению, я не получил от английского капитана ни одного определенного указания ни о транспортных средствах, ни о проводниках и туземцах и ни одного определенного совета касательно моего снаряжения. А по одному вопросу мы даже никак не могли столковаться. Дело в том, что, собираясь в путь, я опасался, как бы туземцы, которые будут сопровождать меня до г. Лея и которые, как я в то время думал, будут назначены резидентом, не поняли своего назначения в смысле сопровождения меня лишь по большой караванной дороге, а потому я обратился к помощнику резидента с просьбой внушить, через бабу Амерната, моим будущим проводникам, что они обязаны следовать за мной и в сторону от большой дороги, если я сочту нужным совершить географическую экскурсию в окрестные горы. Английский капитан ответил мне на это, что если я определенно изложу ему свои намерения о том, какие местности, лежащие в стороне от караванной дороги я желал бы посетить, то он испросит для меня по телеграфу разрешение Министерства Иностранных [31] Дел в Симле. Но подобное предложение не соответствовало моим видам: я опасался, что Foreign Office заподозрит меня в намерении уклониться от того направления, для которого мне выдали разрешение и что подобная переписка лишь затянет мой выезд из Сринагара. Я поблагодарил капитана за его готовность телеграфировать в Симлу, но отказался от подобного ходатайства. Не запасаться же, действительно, особым разрешением англо-индийского правительства для посещения какого либо ледника, боковой долины или туземного селения, расположенных в 5-10 верстах в стороне от большой дороги!

Получивши от капитана письмо к бабу Амернату, в котором подтверждались в общих выражениях прежние приказания, я простился с англичанином.

Возвращаясь в гостиницу, я раздумывал о только что оконченном свидании. Кто, думалось мне, кроме англичанина мог бы оказать столь любезно-равнодушный прием иностранцу, проехавшему 40 верст верхом, для того чтобы с ним повидаться? Конечно, претендовать на гостеприимство невозможно, но всякому ясно, что в подобных случаях следовало бы оказать иностранному туристу несколько более внимания и уделить ему несколько более времени, чем нужно того и другого для делового разговора. Спрашивается, так ли поступил бы русский офицер или чиновник, живущий где-либо в Андижане, Оше или Иркештаме, по отношению к иностранцу, который посетил бы одно из этих захолустий?

Я поспешил в гостиницу, чтобы собрать свои вещи и тронуться в обратный путь. Туземец, который вел вьючную лошадь с моим багажом, ночевал в селении не доезжая Гульмарка и прибыл в гостиницу лишь ко времени моего возвращения от помощника резидента. Рассчитавшись в отеле и взявши свежих лошадей для своих туземцев и своего багажа, я выехал около полудня в Сринагар прежней дорогой на селение Манга. [32]

По пути мы встречали в нескольких местах большие караваны лошадей, навьюченных различными ящиками, чемоданами и кожаными футлярами, которые следовали в Гульмарк. По расспросам оказалось, что это — дачный багаж английского резидента и его помощника, перевозившийся из их зимней резиденции на дачу. Глядя на эти длинные вереницы вьючных животных, нагруженных различным имуществом, я поражался как много вещей нужно этим господам для двух или трехмесячного пребывания на лоне природы!

В седьмом часу вечера я вернулся в Сринагар к дому Самад-шаха, где сдал лошадей и на своей донге, дожидавшейся здесь моего прибытия, уехал в Чинар-баг.

Сринагар (город солнца), столица Кашмира, — обширный, туземный город, растянувшийся версты на три по обоим берегам р. Джелюма, разделяющей его на. две почти равные части. Река, в пределах города, образует большую излучину к северу, стороны которой соединены между собой несколькими каналами, облегчающими быстрое сообщение по воде и придающими городу характер азиатской Венеции. Через реку и ее каналы переброшено несколько деревянных мостов, довольно ветхих и сильно почерневших от времени. Город состоит, преимущественно, из деревянных домов, иногда в два или три этажа с плоскими крышами; некоторые из них имеют каменные Фундаменты и украшены балконами. Лучшая часть города — та, которая прилегает непосредственно к реке; берега реки выложены большими плитами известняка, образующими нечто в роде набережной, сильно пострадавшей от времени и невнимательного отношения к ней обывателей. Во многих местах на этой набережной устроены широкие каменные лестницы, ведущие к воде; их ступени местами поросли мохом, травой и имеют вид весьма древних сооружений. Некоторые из них, имеющие большие размеры и много ступеней, напоминали мне известные «гаты» Бенареса — эти колосальные каменные лестницы, ведущие от многочисленных индусских [33] храмов к мутным водам священного Ганга. Из построек Сринагара лишь очень немногие заслуживают внимания. Дворец магараджи Кашмирского находится на набережной правого берега реки и представляет собой весьма красивое длинное здание в два этажа, со стенами выкрашенными в красный и белый цвета (В холодное время года магараджа живет в г. Джаму, на границе Пенджаба.). Главный вход имеет вид высокого крыльца, от которого в обе стороны к реке сделаны многочисленные каменные ступени. Рядом с дворцом стоит небольшой индусский храм, за которым, вдоль реки, разбит небольшой садик с красивым летним павильоном. Возле дворца на реке стояла огромная раскрашенная яркими красками лодка магараджи, имевшая вид деревянного пловучего дома.

Вдоль реки встречаются в нескольких местах маленькие индусские храмы, не представляющие, впрочем, особого интереса. Из мечетей заслуживают внимания две — Джама Масджит и Шах Хомодан. Первая из них имеет большие размеры и расположена в северной части города, другая, значительно меньшая, стоит на берегу реки; обе сделаны из дерева, при чем в первой встречается замечательная по красоте и качеству работы резьба на дереве.

Улицы Сринагара узки, грязны и довольно пустынны. Сообщение между различными частями города производится, преимущественно, по воде на маленьких лодках, постоянно снующих взад и вперед по реке и ее каналам. Грязь и зловоние составляют столь же неизбежную особенность Сринагара, как и всех туземных городов Азии, хотя санитарное состояние города в значительной степени улучшено англичанами проведением водопровода, снабжающего город водой из горных источников. На каждой улице можно увидеть водоразборные краны, расположенные столь близко друг от друга, что жителям нет никакой надобности черпать грязную воду из каналов Джелюма. [34]

Население Сринагара превышает 100.000 человек, состоящих почти исключительно из кашмирцев, племени индусского происхождения. Кашмирцы — среднего роста, коренасты и широкоплечи; их лица, в большинстве случаев, красивые, смуглые, многие с горбатыми носами; все они — брюнеты; мужчины, как это часто бывает у восточных народов, красивее женщин. Большинство населения Кашмира исповедует ислам и лишь небольшая часть-религию индусов. Сам магараджа — индус; индусскую религию исповедует также высший, правящий класс, пришедший в Кашмир с магараджами из Индии. Одежда кашмирцев обоего пола состоит, обыкновенно, из длинной белой рубахи и белых штанов; мужчины носят, кроме этого, на плечах длинный кусок белой материи, имеющий вид большого полотенца, которым обматывают шею и грудь. Головным убором мужчин служит белая чалма; женщины не носят головного убора, а покрывают голову куском белой материи.

Кашмирцы по характеру своему несимпатичны; они хитры, корыстолюбивы, любят льстить и пользуются всяким случаем, чтобы обмануть европейца; они обнаруживают большую склонность к торгашеству и в странах, сопредельных с Кашмиром, составляют наибольший процент мелких торгашей, лавочников и менял.

Сринагар ведет довольно большую торговлю с Тибетом и с Индией; из предметов местной промышленности следует упомянуть известные кашмирские шали, золотую, серебряную и медную посуду чеканной работы, изделия из папье-маше и из кожи. Кашмирцы говорят на особом языке, представляющем смесь санскритского с персидским и другими азиатскими языками (Хьюм (Hume) в своем описании Яркендской экспедиции Форсайта в 1870 году говорит, что кашмирский язык считается смесью чуть ли не всех языков Азии (см. «Lahore to Yarkand», стр. 54).). [35]

В политическом отношении Кашмир — номинально независимое туземное государство, но фактически всецело подчиненное англо-индийскому правительству. Оно составляет одно из владений магараджи Джаму, небольшого индусского государства, расположенного на южных склонах западных Гималаев на полупути между Сринагаром и Лагором. В первой половине XIX-го столетия, Кашмир вместе с Ладаком, Балтистаном и Гильгитом, составлял часть государства сейков, распространивших свою власть далеко за пределы Пенджаба. В 1846 г., после завоевания англичанами Пенджаба и уничтожения сейкского государства, Кашмир был отдан ими магарадже Джаму за какие то услуги, оказанные им английскому правительству. Вместе с Кашмиром к Джаму отошли и соседние страны — Ладак, Балтистан и Гильгит.

В настоящее время магараджа, под предлогом неспособности управлять государственными делами, устранен от управления страной, которое сосредоточивается в особом совете, руководимом британским резидентом.

6-го июня, проснувшись утром в Чинар-баге, я застал уже сидевших под большим развесистым чинаром двух соперников — Бахар-шаха и Самад-шаха, дожидавшихся моего пробуждения. Не успел я сказать с ними нескольких слов, как явился посланный от бабу Амерната с уведомлением, что бабу идет навестить меня, чтобы отдать мне визит. Действительно, скоро показалась среди деревьев оригинальная фигура Амерната, важно ступавшего в своих индийских, с длинными загнутыми носками, туфлях, надетых на босые смуглые ноги. Его сопровождали двое туземцев. Под чинаром были поставлены два кресла, взятые из моей донги, и мы с Амернатом уселись под тенью высокого дерева. Я рассказал ему о вчерашней поездке в Гульмарк и передал письмо от помощника резидента. Бабу заявил мне, что транспортные средства он доставит мне по первому моему требованию и советовал снаряжаться при содействии Самад-шаха, который [36] доставит мне необходимые вещи, продовольствие и даже проводников. Побеседовавши со мной несколько минут, он удалился.

Бахар-шах, видя полную победу своего соперника, казался удрученным, но все еще убеждал меня зайти к нему, чтобы удостовериться в доброкачественности его товаров.

Я объявил Самад-шаху, что согласен снаряжаться при его содействии, но с условием, что он доставит мне хорошего и опытного проводника. Он принял это условие, и мы, усевшись в его маленькую лодку, поехали к нему на дом.

По пути Самад-шах предложил мне оставить Чинар-баг и перебраться к нему в дом, где он предлагал мне без всякой платы свободную комнату; он объяснил свое предложение отдаленностью Чинар-бага от его лавки и неудобством доставлять туда различные предметы снаряжения; конечно, не трудно было понять, что он поступал так, желая изолировать меня от влияния своего соперника по торговле.

Тем не менее, переезд на жительство к Самад-шаху показался мне сначала весьма удобным для снаряжения в дорогу и в тот же день я перебрался со своим имуществом в деревянный двухэтажный флигель его дома, расположенный в небольшом саду. Я занял во втором этаже просторную комнату с балконом, выходившим в сад. Окна были без стекол и закрывались решетчатыми ставнями, которые, защищая комнату от солнечных лучей, допускали в нее свободный приток свежего воздуха. Комната была светлая, прохладная; за окнами в саду шелистили своей серебристой листвой высокие тополя, абрикосовые деревья, увешанные золотисто-желтыми плодами, склоняли свои ветви под их тяжестью, кругом было тихо и я с удовольствием устраивался на новом месте.

Почти весь этот день я надеялся еще на Магомет-Малика, из-за которого, собственно, и изменил Бахар-шаху. Когда я сидел в магазине Самад-шаха, производя различного рода [37] покупки, ко мне пришел какой то кашмирец, довольно несимпатичного вида, вооруженный, как и все здешние проводники и охотники, толстой пачкой всевозможных «сертификэйтов» и предложил мне свои услуги по сопровождению меня до русской границы. Он требовал за свои услуги верховую лошадь, теплую одежду и по 80 рупий в месяц жалованья, что, конечно, вынудило меня прекратить с ним дальнейшие переговоры.

Я купил у Самад-шаха на сто рупий разных мелочей для подарков туземцам, но, не зная вкусов жителей тех стран, по которым мне предстояло ехать, я доверился в выборе их его советам. Эти вещи состояли, преимущественно, из конических цветных шапочек, одеваемых в Индии и Кашмире под чалму, и шерстяных шейных платков, которые, по словам Самад-шаха, будто бы, в большом употреблении у туземцев Ладака. Как оказалось впоследствии, он обманул меня, заставив купить вещи, совершенно непригодные для туземцев Тибета и Китайского Туркестана.

В этот же день я закупил в городе продовольственных припасов на два месяца. Они состояли из цейлонского чая, сахарного песку (здесь нет сахара кусками), муки, чайного печенья и различного рода английских консервов: овсянки, бульона, варенья, сгущенного молока, масла и т. п.

Из одежды и обуви я купил: легкий кашмирский тулуп, меховую шапку с наушниками, меховые чулки и две пары «чаплей». Последние представляют собой туземную кашмирскую обувь, весьма удобную для ходьбы в летнее время по горам. Они состоят из двух частей: мягкого, кожаного чулка со шнуровкой и кожаных лаптей с толстой подошвой. Нога, одетая в кожаный чулок, вкладывается в лапти, которые плотно обхватывают ее несколькими мягкими ремнями. В подошву лаптей набиваются снизу короткие гвозди с широкими плоскими шляпками, которые образуют шероховатую поверхность, [38] облегчающую ходьбу по горам. В чаплях ногам весьма легко, почему они незаменимы в жаркое, сухое время года на каменистых горных тропах. В дождь они не годятся, так как промокают весьма скоро, а при ходьбе по горным осыпям или песчаному грунту, песок и мелкая галька попадают между кожаным чулком и подошвой лаптей и натирают ноги.

Из теплых вещей я имел, привезенные с собой из России, меховую куртку, теплые перчатки и высокие теплые сапоги. Запасшись в Сринагаре, кроме этого, несколькими большими войлоками, я надеялся, что снаряжен достаточно хорошо для того, чтобы переносить холод и ветры снежных перевалов и высоких нагорий Западного Тибета.

Из оружие я имел лишь небольшой шестизарядный револьвер.

Для бивачной жизни я приобрел две английские палатки: одну маленькую и низкую для себя, а другую — большую и высокую для сопровождавших меня туземцев. В моей палатке можно было только сидеть или лежать, что представляло некоторые неудобства, но зато она плотно закрывалась со всех сторон и давала хорошее укрытие от непогоды. Покупая различную посуду и утварь, я приобрел оригинальный туземный кувшин из какого то белого метала, приспособленный для кипячения воды по способу русского самовара; в нем было внутреннее помещение для углей и кольцеобразное пространство для воды; любопытно то, что этот прибор повсеместно в Кашмире называется «самоваром». Все мое дорожное имущество должно было размещаться во вьюках, а потому следовало позаботиться о хорошей укладке вещей, чтобы без нужды не увеличивать числа вьючных животных. Я приобрел два деревянных, обшитых кожей, вьючных сундука, в которых, как в самых прочных вьюках, должно было помещаться все наиболее драгоценное из моего имущества; остальные вещи были распределены по другим вьюкам: в большом кожаном чехле цилиндрической формы, в высокой круглой корзине, обшитой [39] кожей и называемой кашмирцами кильтой (Кильта — весьма распространенный в Кашмире тип дорожной, вьючной корзины; вьюк составляется из двух кильт, прикрепляемых к вьючному седлу вдоль боков лошади.) и в двух парах курджумов (Курджумами повсеместно в Азии называются переметные сумы, перекидываемые через седло.). Имущества оказалось на три вьючных лошади, что определило мой караван в пять лошадей, считая двух верховых лошадей для меня и для караван-баша; прочие туземцы, сопровождающие караван, следуют, обыкновенно, пешком.

К вечеру 6-го вся моя комната была завалена сундуками, коробками, войлоками, теплой одеждой, веревками и прочими принадлежностями снаряжения, среди которых я копался с истинным удовольствием, предвкушая прелесть предстоявшего мне путешествия. Желая оказать некоторое внимание обиженному Бахар-шаху, я хотел съездить к нему и приобрести у него несколько мелких вещей, но Самад-шах стал усиленно упрашивать меня не ездить для этого к его сопернику, а послать кого-нибудь из его людей. Он уверял, что если меня, живущего в его доме, увидят едущим к Бахар-шаху и что-либо покупающим у последнего, то это будет для него, Самад-шаха, оскорблением, потому что люди составят себе дурное представление об его гостеприимстве и исполнении им принятых на себя обязательств: точно у Самад-шаха, самого богатого и знатного купца в Сринагаре, нельзя найти всех тех вещей, которые необходимы европейскому путешественнику! Он уговорил меня написать Бахар-шаху письмо с просьбой прислать мне некоторые вещи и отослал его куда то с одним из своих многочисленных слуг. Спустя с час после этого я получил от Бахар-шаха ответ, в котором он сообщал, что не имеет ко мне никаких претензий, благодарил за оказанное ему внимание, но отказывался доставить мне заказанные мною вещи, находя, что я найду их и у Самад-шаха, обязавшегося снабдить меня всем необходимым в дорогу. Я [40] решил, что торговец обиделся и, прочитавши письмо, выбросил его.

В 9 часов вечера Самад-шах пришел ко мне с каким то высоким загорелым кашмирцем, оказавшимся местным охотником, часто бывавшим в Ладаке и не раз сопровождавшим европейских путешественников. Он сообщил мне, что Магомет-Малик едва ли пойдет со мной, потому что он еще раньше подрядился на какие то работы по ремонту дворца магараджи, получил уже задаток и теперь считает неудобным покидать Сринагар. Взамен же этого туземца он предлагал мне стоявшего передо мной охотника Разаку, готового сопровождать меня до города Лея. Он советовал мне не искать туземца, который мог бы сопровождать меня до русской границы, потому что в Кашмире очень трудно найти такого: большой наплыв в течение лета охотников-англичан в пределы Кашмира и Ладака дает хороший заработок многим туземцам, нанимающимся к ним в качестве проводников, слуг и загонщиков, а потому они неохотно нанимаются в дальнюю дорогу. Купец уверял меня, что в Лее легче найти туземцев на дальнейший путь, особенно если заблаговременно попросить об этом британского политического агента.

Я начал уговариваться с Разакой. Он взялся доставлять мне верховых и вьючных лошадей с проводниками на всем пути до города Лея и исполнять обязанности караван-баша. За лошадей я должен был уплачивать на месте их хозяевам, по ценам, установленным Кашмирским правительством; за свои же услуги он потребовал себе верховую лошадь, деньгами пятьдесят рупий на своем продовольствии и помощника, которого он брался нанять за пятнадцать рупий на всю дорогу. Не решивши в этот вечер ничего окончательно, я просил его прийти на следующий день для последних переговоров.

К ночи поднялся сильный ветер, нагнавший в мою комнату сквозь решетчатые ставни окон целые тучи мелкой пыли, покрывшей серым слоем все мои вещи. [41]

7-го утром я написал и отправил письмо британскому политическому агенту в Лее капитану Ченевикс Тренчу (Chenevix-Trench) с просьбой подыскать мне людей для моего путешествия в Россию. Так как в этот день Магомет-Малик, несомненно надувавший меня до сих пор по наущению Самад-шаха, решительно отказался сопровождать меня хотя бы до Лея, то я окончательно уговорился с Разакой и даже выдал ему часть денег вперед. Мы уговорились выехать 8-го июня после полудня, доехать на донге вниз по реке Джелюму до впадения в нее реки Синда и по этой речке до выхода ее из гор у сел. Гандербаля; далее мы должны были следовать на лошадях, которые будут приготовлены в этом селении к нашему приезду.

Заканчивая свое снаряжение, я отправился с одним из сыновей Самад-шаха в местную аптеку закупить некоторых простейших медикаментов на случай болезни в дороге. Заведение, в которое мы пришли, оказалось мало похожим на аптеку, а напоминало более москательную лавку довольно неопрятного вида. После продолжительных переговоров с «аптекарем», угрюмым туземцем, мне удалось запастись некоторым количеством хинина, желудочных пилюль, лимонной кислоты и т. п. продуктов. На пути в аптеку я был свидетелем последнего действия трагикомической истории соперничества Бахар-шаха с Самад-шахом.

Когда я выскочил из лодки на берег недалеко от аптеки, рядом со мной появился откуда-то Бахар-шах, поклонился и с взволнованным видом собирался передать мне письмо, которое он держал в своей правой руке. Но сын Самад-шаха не зевал и, видя грозившую опасность, бросился к Бахар-шаху, вырвал из его рук письмо и разорвала его, убеждая меня не пускаться с ним в разговоры. Бахар-шах, идя за мной, рассказал мне, что полученное мною вчера письмо написано не им, а Самад-шахом, который перехватил его письмо, и что он очень сожалеет, что я не читал [42] этого письма, в котором он изобличает своего соперника в различных проделках. Сын Самад-шаха старался прогнать его и несколько раз вступал с ним на улице в драку.

Эта распря купцов с каждым днем надоедала мне все более и более и я с нетерпением ожидал следующего дня, который должен был избавить меня от жительства в доме Самад-шаха. Он и его приближенные надоедали мне беспрерывно. Целый день в моей комнате торчал кто-нибудь из туземцев, то рассматривая мои вещи, то расспрашивая меня о том, откуда и куда я еду, зачем и почему предпринимаю это путешествие, а то просто глядя на меня и мои занятия. Не успевал я вставать утром с постели, как раздавался легкий стук в дверь и я слышал утреннее приветствие Самад-шаха или одного из его сыновей; иногда у меня собиралось несколько человек туземцев, которые усаживались на пол, о чем то болтали между собой и с удивлением разглядывали русские буквы моих писем и дневников. Эти азиаты, повидимому, не допускали мысли, что человек нуждается в отдыхе, что он может желать пробыть некоторое время один, чтобы пораздумать о чем-нибудь, написать письмо и т. п. Проживши два дня у Самад-шаха, я с удовольствием вспоминал Чинар-баг с его могучими, столетними чинарами, тишиной окрестных садов и отсутствием назойливых туземцев.

После полудня один из служащих у Самад-шаха принес мне английское описание первой экспедиции Форсайта в Яркенд в 1870 г. и предложил купить это сочинение; так как маршрут этой экспедиции местами совпадал с предположенным мною маршрутом, то я охотно купил эту книгу и начал ознакомляться с местами, которые мне предстояло в скором времени посетить. Вечером, когда я окончательно укладывался, мой слуга, кашмирец Рахмана, продолжавший свои обязанности повара и в доме Самад-шаха, стал выпрашивать у меня различные вещи на память, обращая свое внимание, преимущественно, на одежду. [43]

Здешние проводники, слуги, комисионеры и т. п. туземцы, избалованные легким заработком и подачками англичан, отличаются редкой назойливостью. Рахмана уже на следующий день по выезде из Барамули, подавая мне завтрак, осведомлялся, что я ему подарю при расставании с ним, и тотчас же добавил для моего сведения, что он предпочел бы получить что либо из одежды.

Я подарил ему несколько ненужных мне мелких вещей и выдал «сертификэйт», без которого ни один туземный слуга не расстанется с европейцем.

8-го, в день моего отъезда из Сринагара, уже с раннего утра слышны были за дверями моей комнаты голоса и шлепание туфель по каменным ступеням лестницы, и когда я открыл дверь, моя комната наполнилась туземцами, желавшими поглядеть на мои сборы в дорогу: здесь были родственники Самад-шаха, мои лодочники, туземцы, доставлявшие мне вьючные приспособления и обувь, и туземцы ничего мне не доставлявшие. В десятом часу утра я выгнал из своей комнаты всю эту праздную толпу и отправился к бабу Амернату с прощальным визитом. Не заставши его дома, я оставил ему визитную, карточку. В третьем часу дня он навестил меня и вручил мне небольшой лист вощеной бумаги, на котором по-кашмирски было написано предписание ко всем попутным туземным властям Кашмира об оказании мне полного содействия в моем путешествии. Перед отъездом я рассчитался с Самад-шахом. Счет оказался весьма внушительным; удивительны оказались комисионные, которые он назначил себе за свои труды и хлопоты по снаряжению меня в дорогу: они составляли 5% всей суммы, уплаченной мною по счету. Хотя его хлопоты состояли исключительно из надоедливых посещений, назойливых расспросов, тщательных обереганий меня от вредного влияния его торгового соперника и разного рода обманных проделок, тем не менее пришлось уплатить ему за свою неопытность в обращении с Сринагарскими купцами. Все приобретенные мною вещи я мог [44] бы купить дешевле непосредственно у различных туземных торговцев, которые, доставляя мне все необходимое при посредстве Самад-шаха и платя ему, без сомнения, известный процент, назначали, конечно, цены больше обыкновенных. Таким образом, турист, незнакомый с городом, с местной торговлей, с ценами и с Кашмирскими торгашами, делается легкой добычей хитрых купцов, выступающих в роли услужливых комисионеров. Рассматривая с этой точки зрения деятельность канцелярии британского резидента, приходится прийти к заключению, что все содействие, оказываемое ею туристам (быть может лишь не-англичанам), выражается только в том, что им не делают преднамеренных затруднений.

8-го июня, в 5 часов пополудни, мой багаж был нагружен в донгу и я, в сопровождении Разака, Рахмана и трех лодочников, тронулся в путь. На набережной у дома Самад-шаха собралась большая група знакомых туземцев, глядевших на наши сборы в дорогу и провожавших нас добрыми пожеланиями. «Салям, сааб! good bye, sir!» раздавались возгласы на смешанном англо-индустанском наречии. Мы поплыли вниз по реке Джелюму в сторону Барамули. Около 9 часов вечера поднялся сильный ветер, который заставил нас остановиться и заночевать у берега.

В течение нескольких дней своего пребывания в Сринагарской равнине я заметил, что ежедневно после захода солнца поднимался с северо-запада сильный ветер, продолжавшийся часов до 10 вечера и достигавший иногда весьма значительной силы. Так как Сринагарская равнина представляет собой замкнутую горную котловину, то этим ветрам необходимо приписать местное происхождение. Они зарождаются вероятно над озером Вулар, являясь результатом неодинакового нагревания большой водной площади озера и твердой поверхности окружающей его междугорной равнины. Сильно нагретый воздух равнины достигает к вечеру наибольшей теплоты и разреженности и, поднимаясь вверх, вызывает с менее нагретой [45] поверхности озера течение более холодного и плотного воздуха, стремящегося заполнить нижние разреженные слои атмосферы. Ночью, когда равновесие воздуха восстановляется путем более сильного и быстрого охлаждения земли — ветер прекращается.

Текст воспроизведен по изданию: Из Индии в Фергану. (Записки императорского русского географического общества по отделению этнографии. Том XXXVIII, № 1). СПб. 1903

© текст - Новицкий В. Ф. 1903
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001