-

МАЛЕЕВ

С ОЗЕРА АЛАКУЛЯ НА РЕКУ ХОРГОС

(Из путевых заметок 1887 г.).

(Окончание).

(См. «Военный Сборник», 1889 г., № 2-й.)

11-го мая. В 5 часов утра мимо нас проехал Джан-Дарин, по Императорской дороге, в сторону Сы-тая. Он сидел в крытой двухколесной повозке, сзади верховой вез флаг, громадный, желтый, с черными знаками. Свиты человек 12-15, все верховые. Во все время играл трубач, пока кавалькада не скрылась от импана.

Импан в Сен-тае построен совершенно подобно, как на Баротале, — только имеется отдельный двор для конницы. Одна сторона этого двора, — общая с двором импана, где находятся казармы. Вдоль фасов импана и кавалерийского двора, напротив их, саженях в 6-8, тянутся в один ряд лавки, чрез что образовалась не широкая улица во всю длину передних фасов ограды пикета. Торговля в Сен-тае производится и китайцами, и сартами. Последние почти все хорошо говорят по-киргизски и не скрывают своего нерасположения к китайцам; к нам же, как русским, старались всячески высказать особое внимание. Это было заметно и при покупке для нас провизии у китайцев и у сартов, а также и при следующем случае. Проходя улицею, сегодня на походе один казак остановился за покупками и, сойдя с лошади, вошел в лавку. В это время к его лошади подбежал китайский солдат и, поощряемый своими товарищами, вскочил на казачью лошадь и отъехал было от лавки; казак не заметил его проделки. Но едва китаец отъехал, как из другой лавки выскочил сарт и бросился к нему, отчетливо [156] выражаясь непечатными русскими словами. Выскочил и казак из лавки. Китаец сконфуженно слез и ушел в толпу соотечественников, но сарт долго еще ворчал, повторяя ругательства на все лады по адресу китайцев.

Перед импаном, с севера, когда-то шел завал из камней; подобная же стенка каменных завалов находится за импаном, на юго-западе от него. Теперь от правильных завалов остались лишь груды камня. Дорога от пикета Сен-тай до Талкинского ущелья, — вначале каменистая, до того места, где на карте показан «перевал Чоган-тас». Перевала, собственно, здесь нет, дорога проходит карнизом до 3 саж. ширины и 3-5 саж. над водою, огибая выдающийся здесь мыс от общего массива Карадаван.

Чоган в переводе означает прорез или прорыв, тас или таш — камень, а слово: «чоган-тас» выражает разрыв или прорез камня. Следует ли подразумевать искусственный или естественный разрыв, — трудно сказать; скорее — последнее. В этом месте гора продолжается в озеро и саженях во 100-200 от берега в озере стоят три отдельных вершины — острова, по линии продолжения подходящего к воде хребта горы. Острова различной величины; больший около 50 саж. в поперечнике по урезу воды и 20-30 саж. вершина его высится над горизонтом воды. Теперь через перегиб горы дорога идет ровным полотном, с незначительными подъемами с обеих сторон. На перегибе, на обрыве, в сторону воды стоит караулка и, рядом с нею, крытые ворота над дорогою; от ворот же, вверх по гребню, до самой вершины горы или, правильнее, отрога идет стенка из камней, сложенных насухо. На четырех уступах по склону горы сложены стены из сырца и образованы плацдармы с неизбежными зубцами на стенах их. На самой вершине горы и на плацдармах были подняты флаги, красные и белые. На вершине для флага даже воспользовались необделанным деревом с хвоею на шпице. Малые флаги тоже не были забыты и там, и сям развевались по стене. Вообще китайцы, очевидно, страдают флагоманией. Даже на обыкновенных горках при дороге были поставлены шесты с красными флагами.

Ворота оберегаются военным караулом. При нашем проезде возле ворот стоял босой калмык, с косою на спине. За воротами дорога круто поворачивает влево и вниз; правый край дороги обрывается к воде отвесно, и на этом участке сложен парапет из булыг. [157]

Спустясь в низину, дорога идет котловиною, с роскошною растительностью. Справа озеро почти вровень с дорогою; с остальных трех сторон горы амфитеатром обступают долину. Густая растительность в этой долине, при отсутствии проточной воды и на твердой подпочве, обусловливается чрезвычайно обильными росами в этой местности. На ночлеге роса была столь обильна, что у нас белье стало влажным.

Эта полукруглая котловина, по всей вероятности, когда-то была покрыта водою Сайрам-нора, составляя его залив. Сюда подходит западная оконечность гор Карадаван. Кряж этих гор стоит отдельно от трех отрогов Борохоро, хребта Куюнты или Богдо, на юг от Карадавана. Поэтому между последним и хребтом Куюнты образовалась широкая всхолмленная долина, в восточной половине которой течет р. Кизымчик. К сожалению, не удалось узнать, проходима ли эта долина и возможно ли ею пройти на Такианзи.

Далее, до перевала Талки дорога идет щебенистым и большею частью твердым глинистым и дресвяным грунтом. Подъем на перевал очень крут, с одним поворотом на косогоре: но вьючные лошади взобрались без особых затруднений.

У подошвы подъема стоят две постройки из леса, впервые встретившиеся на всем пути, да и вообще в Бороталинской и Илийской долине еще не виденные. Справа дороги постройка изображала что-то в роде импана или ограды военного поста: стены из елового тына и траверс перед воротами — ажурный плетень. Насупротив, через дорогу, постройка очень похожа на заезжий двор с небольшою лачугою при нем. Из лачуги вышел полунагой калмык, — значит и здесь живут люди.

Верхняя точка перевала Талки находится над озером, саженях на 80-ти, и отсюда открывается прелестная панорама. С одной стороны, внизу, у подножия, расстилается голубого цвета Сайрам-нор, за которым высятся со всех сторон горы; по другой стороне открывается длинное, широкое ущелье в высоких горах, склоны которых покрыты густым темнозеленым хвойным лесом, а дно долины заросло травою.

Лес по горам исключительно еловый. От пикета Сен-тая до Талки он ростет отдельными, небольшими рощами, среднего насаждения, и притом очень много сухоподстоя, — от истощениями почвы, или по условиям пользования лесом. Здешняя ель, по виду, отличается от нашей, северной. Хвои ее гораздо темнее и [158] направление сучьев делает ее похожею на кипарис. Но дерево, очевидно, крайне нетребовательно, — выростает чуть что не из голого камня: в незначительной трещине, на едва заметном растительном слое; местами, между стволами и корнями дерев, виднеется голый камень. Мощность леса тоже незначительна: толще 5-6 вер. не видел дерева по всему ущелью. На второй версте за перевалом, на левых склонах ущелья, несколько солдат рубили лес. Свалив дерево, на месте же очищали его от ветвей, затем разрезали его на сутунки, в 1-1 1/2 сажени длины, и спускали вниз. Здесь бревна очищают от коры, а жерди оставляют с корою и складывают в штабели тут же. Бревна распиливают на полубревна и доски в 1 1/2-2 вершка толщины. Особенность китайской распилки леса состоит в том, что бревно пилят стоймя, устанавливая вдоль направляющей стойке, подобно свае, при забивке ее; пила подвешивается и режет горизонтально. С корня дерево не рубят, а спиливают.

Версты две-три не доходя пикета Иртай, в средине ущелья, начинается мешаный лес. Сперва, изредка, встречается береза, низкорослая, кривая: за нею чаще и гуще — осина, карагач, тополь и неизбежная ветла. Береза произрастает исключительно на склонах гор, до самой их вершины; остальной лиственный лес ростет преимущественно внизу ущелья, по берегу ручьев и речек.

С перевала дорога спускается на дно ущелья, на высоту более подъема со стороны озера. Спуск немного отложе подъема, по весьма незначительно; притом же со стороны ущелья дорога идет впадиною горы, и поэтому нельзя подниматься поворотами, как это легко делать на подъеме, со стороны озера, где подъем совершенно открытый со всех сторон. У подошвы спуска, в ущелье, отделяется, влево от дороги, вьючная тропа, ведущая в Кульджу, через Мазар и Ак-топа. С этою же есть сообщение с перевалом Турасу, где стоял наш отряд при занятии Кульджи.

У конца спуска с перевала Талки, дорога на 1/4-1/3 версты идет неширокою полосою, по голому камню. Справа возвышаются горы сланцевых пород, слева тянется узкий овраг, заросший кустарником. Здесь же, из подножия гор, выбегают несколько ручьев и разливаются по полотну дороги на значительном протяжении, а затем стекают в овраг. Версты три далее, от подошвы спуска, из ущелья, подходящего слева, от Сайрам-нора вытекает речка, с значительною скоростью и большим количеством воды. Средняя ширина ручья, при выходе в Талкинское [159] ущелье, до одной сажени, но скорость 7-9 фут в секунду. Дно реки загромождено камнями различной величины, вынесенными водою или упавшими со склона гор. На карте речка показана справа дороги, но с этой стороны нет другого ручья, равного, по объему воды, с тем, о котором здесь говорится. Река эта протекает далее, по всему ущелью, вдоль дороги, и выходит на долину, за горами. От впадения в нее нескольких ключей из боковых ущелий она превращается в реку значительных размеров, но главная масса воды, тем не менее, появляется при ее истоке, у подножия хребта, к востоку от перевала. Вкусовое свойство воды в речке отличается от такового в озере; но, по многим признакам, приходишь к заключению, что река берет свое начало в Сайрам-норе именно. Голова речки начинается лишь в нескольких стах саженях, притом много ниже уровня воды в озере, и из гор, вершины которых, с ранней весны остаются без снега; количество же воды в речке не уменьшается во все время года и в долине она снабжает весьма разветвляющуюся оросительную систему. Все это и наводит на мысль, что речка не может питаться почвенными водами из атмосферных осадков, а вытекает из озера какими-нибудь трещинами или водопроницаемыми слоями в горной породе. Было бы весьма интересно исследовать этот вопрос. При положительном результате следует ожидать, что на месте Сайрам-нора, в недалеком будущем, образуется безводная котловина, подобно многим другим горным впадинам и котловинам.

От того места, где встречаются первые два ущелья и откуда, вдоль дороги, по ущелью, течет река, становится заметным и уход за дорогою. Чрез поперечные ручьи, промоины и рытвины устроены гати и мостики, из двух-трех обрубков дерева, поперек рытвины, а по бревнам набросаны жерди и засыпаны землею; или бревна положены вдоль полотна дороги и завалены сучьями, ветвями и землею. Но как те, так и другие всякий старается обойти: лучше пройти мимо мостка или гати, водою и рытвиной, — надежнее и за себя, и за ноги лошади, — или мостки набросаны кое-как, или накатник разворочен. Но через реку уже нельзя обойти мосты, особенно где река подходит под них, так как есть места, где вода течет мимо моста, или одним рукавом река проходит под мостом, а другим разливается вдоль полотна дороги. Это происходит как вследствие капризного течения горной реки, так и потому, что прорыв ею берегов, в большинстве [160] случаев, происходит в сторону дороги, где всегда меньше препятствий для воды. В этих местах, nolens-volens, идешь водою. Больших мостов, через реку, перешли в этот день до десяти, вследствие чрезвычайно извилистого направления ущелья, а оттого и река делает частые повороты от одного бока ущелья к другому.

Все мосты по ущелью, да и вообще на китайских дорогах, одной конструкции или одного типа — об одном пролете на балках. Особенность их мостов от общепринятых — в устройстве береговых устоев. Вместо береговых лежней китайцы основывают устои на сваях или глубоко врытых стульях, из круглых бревен в 10-12 вершк.; обыкновенно по две сваи у берега, в углах полотна моста. В этих сваях выдолблены сквозные гнезда, в которые вложены концами бревна, вдоль берега, поперек оси моста: они образуют мостовые переводины. На них по оси моста положены прогоны, заменяющие балки. Обыкновенно под полотном моста два прогона, и они так заложены, что концами своими лежат и на берегу. На прогонах сплошь положен накатник из жердей в 2-3 вершка; концы наката скреплены нажилинами. Поручни моста составлены из одного ряда таких же жердей, вдолбленных в головы основных свай. Берег реки под мостом одет жердями и иногда камнем насухо.

Собственно говоря, устройством мостов и ограничивается уход за дорогою; полотно же оставляется без всякого исправления, — чрезвычайно избито и затруднительно для проезда тяжело нагруженным повозкам. По нему нередко разливается вода и из реки, и из боковых ключей; скатывающиеся с гор камни не убираются, и их приходится объезжать. Один камень, впрочем, заслужил особого внимания китайцев: глыба, объемом в 5-6 куб. саж., скатилась к полотну и остановилась у подошвы, склона горы, на краю дороги; китайцы заботливо подперли глыбу двумя обрубками дерева 3-4 вершк. толщины. Замечательно, что время и вода уже надкололи глыбу на три части: только убрать подпорки, — камень упадет в реку.

В этом месте река завалена до верху каменьями до 1-2 к. саж., с острыми гранями, нагроможденными друг на друга. Очевидно, камни не вынесены водою, а упали с правого ската ущелья.

На всем протяжении, от перевала и не доходя версты 38 до пикета Иртай, грунт дороги дресвяный, мягкий; ширина полотна [161] 1 1/2-2 саж. Во многих местах дорога идет карнизами, с отвесными стенками, к реке, но по всему пути совершенно доступна для проезда экипажей всех родов; лишь местами встреча двух повозок затруднительна для проезда и подъемы круты, а они чрез каждые 5-6 верст. Далее, за пикетом, грунт каменистый; через дорогу протекает множество ручьев, теперь сухих, но при таянии снега-бурливых и многоводных. Крутых спусков два, остальные с заложением в 1/15-1/20. По пройденному участку ростут хорошие кормовые травы. Ширина ущелья 1/4-1/3 версты по дну его.

В Талкинское ущелье впадают множество боковых, в глубине которых виднеются лесистые горы. Желательно бы знать, обходима ли дорога этими ущельями? Если — да, то при замешательстве с Китаем главный путь сообщения в кульджинский район, Талкинское ущелье, возможно захватить отряду из Копала, чрез Сар-канский перевал и западным берегом Сайрам- нора.

Горные породы по ущелью — сланцеватые и кристалические; первые синевато-серого и темно-красного цвета, последние — серые. В строительном отношении все породы твердые, поддающиеся штучной обделке до тески и полировки включительно.

На ночлег остановились, пройдя пикет, 4-6 верст, — где ущелье расширяется амфитеатром и покрыто роскошною травянистою растительностью. Лошади наши, во все продолжительное странствование от у. Бахтов, в первый раз имели такой обильный и сытный корм.

12-го мая. Ночь была холодная, с небольшим, но холодным ветром, дувшим со стороны Илийской долины. Деятельное движение по дороге здесь как будто еще более, чем до Сен-тая; уже с 6 ч. утра мимо нас пошли китайцы. Одежда их — стеганая, ватная кацавейка и широкие шаровары, все из бумажной синей материи. На голове плетеная из конских волос ермолка, а под мышкою или на спине соломенная круглая шляпа из черной соломы и с широчайшими нолями. Чрез два часа хода дошли до второго и последнего жилья в ущелье, до постоялого двора (или пикета Ытай?). Здесь живут китайцы-торговцы; солдат незаметно было. Продается хлеб китайского изготовления: лепешки и печенье в виде веревок. При покупке здесь мы платили русскою разменною монетою 20 и 15 к., а в сдачу получали русскими же медными деньгами. Вообще на всем пройденном пути по [162] китайским владениям наши деньги принимаются беспрекословно; даже на Боротале и Утабулаке знают счет безошибочно, — очевидно они распространены и находятся в постоянном обращении между ними.

От ночлега до этого жилья дорога каменистая, нерасчищенная, трудно проезжая для тяжело нагруженных повозок. Мосты через реку так же часты, как и раньше, и все одного типа, описанного уже. Ущелье до постоялого двора (без двора, а лишь один дом о двух половинах) имеет тот же характер: глубокое, узкое, поросшее еловым лесом по склонам и вершинам гор. Горные породы преобладают сланцевые, но между которыми здесь встречаются ясно различимые граниты и порфиры, сероватые и красные. Последние выступают из массы породы мощными штоками, подходя к самому полотну дороги.

Чрез два часа хода от постоялого двора ель постепенно замещается лиственным лесом различных пород, но более редкого насаждения: начинаются и кустарные растения, шиповник и другие колючие. Не доходя до устья ущелья, лес совершенно прекращается, и почва сплошь заросла густыми сочными травами, которые постепенно переходят от альпийской флоры к более южной, богатой цветами.

В этой части ущелья дорога проложена по дресвяной почве, мягкой для ног лошади, — лишь на незначительном протяжении попадается твердый камень и грубый щебень, неудобный для ноги; но полотно местами узко, так что с трудом проезжает одна арба; подъемы не разделаны, а три из них очень круты.

От постоялого двора до конца ущелья три часа хода. А весь путь, от пикета Сен-тай до конца ущелья, мы прошли не более, как в 12 часов.

За 1 1/2-2 версты от долины устье ущелья значительно расширяется, и по мере того горы постепенно переходят в предгорья. Вместо резко очерченных гребней, с крутыми склонами, обнаженными от растительности, и с кристалическими породами, начинаются куполообразные вершины, заросшие сплошь травами и по наружному виду — намывного характера. Почва — глина и суглинок. Далее, по границе гор, идут уже отдельные, высокие холмы, а за ними местность сливается с горизонтом, — начинается степь.

Перед ущельем, в полверсте от устья, строится импан квадратный в плане, как и другие подобные ему, около 40 [163] сажен по фасу. Другой импан, более обширный, находится еще далее по дороге, около полверсты от строющегося. Он занят гарнизоном, и на стенах его были выставлены разноцветные флаги. Перед его воротами нет траверса, как у других импанов, поэтому, когда я проезжал мимо, то мог осмотреть внутреннюю часть ограды и заметил, что там по всем фасам ограды построены жилые помещения и кошогини, — следовательно в импане размещена и кавалерия. По всей вероятности, отсюда производятся разъезды по ущелью. Такие разъезды встречались нам и вчера, и сегодня. Солдаты ехали партиями, человек 8-15, и все имели разнообразное вооружение: у каждого — или пика, или капсюльное ружье; холодного оружия и ружей, заряжающихся с казны, не видел ни раза. Обращение с оружием у китайских солдат довольно оригинально. Партии проходили без офицеров, — по крайней мере нам не встретилась партия, при коей был бы всадник или в шелковой курме, или с шариком на головном уборе, и потому, может быть, люди держали себя без стеснения; ружья держали большею частью поперек седла или за спиною и дулом вниз.

Начиная от подошвы гор до ближайшей крепостцы Лаусагуна (Лаусгун — по китайскому произношению), долина покрыта густыми травами, но преобладают сорные; пашни находятся только вблизи Лаусагуна, а по долине их не было видно даже и вдали от дороги; не видно было и оросительных арыков. Но при устье ущелья из реки выведен очень большой арык, по правому берегу реки. Поперечное сечение арыка около 0,50 квадратных сажен, а скорость течения доходит вначале до 4-5 фут в секунду. У строющегося импана из этого арыка начинается другой, значительно менее. Оба арыка, на разных высотах, уходят правым берегом реки, вдоль ее, не отдаляясь в степь и не переходя дорогу, а идут все время слева от нее. Справа дороги хотя и нет вблизи арыков, или следов их, но, судя по травам и распределению их, нужно предполагать, что и здесь в недавнее время были пашни. В 1/4-1/3 версты от Лаусагуна начинаются обработанные поля, засеянные хлебом, пшеницею и просом, клевером и маком; во многих местах зеленеют небольшие сады. Тополи и ветлы густо разрослись даже на дворе импана, отчего он заметен верст за пять, и по зеленеющейся куще деревьев хорошо ориентироваться, идя в Лаусагун. Дорога по долине с обеих сторон обсажена молодыми деревцами тополей и ветел. [164] Многие из них посохли, но некоторые принялись; современен, когда деревья подростут, дорога примет лучший вид и утратит свой настоящий — степной характер. Грунт по долине наносный суглинок и лес, в высшей степени плодородный: на степи, даже без всякого орошения, травы чрезвычайно густы, сочны и высоки. В некоторых местах, по низинам, чрез дорогу, протекает вода, очевидно из дальних полей, после полива их. В логах вода выносит гравет, но на месте очень незначительная часть щебенистого грунта.

Из животного царства в Талкинском ущелье встречались: горные голуби, грачи и сороки; из гадов — змеи, сероватые, длиною до 4-х фут.

Талкинское ущелье чрезвычайно живописно и для глаза производит весьма приятное впечатление. От разнообразия горных картин, при извилистом направлении ущелья, от роскошной и разнообразной растительности — глаз не утомляется, как на степном пути или по горным дорогам между голыми скалами, и поэтому чрез шесть-восемь часов верховой езды здесь не замечаешь даже и усталости.

На ночлег остановились в полверсте пройдя Лаусагун, в стороне от дороги на Чинчаходзе, на незначительном ручейке, текущем в болотистых берегах, но глубоким долом.

Китайцы так придыхают и глотают слова, что «Лаусагун» по их произношению слышится как «Лаусгун» или даже «Лаус’ун». Собственно это импан значительный размерами, при котором приютились торговцы, подобно тому, как и при других импанах с значительным гарнизоном. Но нельзя сказать, чтобы это было заселенное место всеми классами, кроме торговцев, как, например, в Чугучаке, где, отдельно от импана и независимо от него, имеются два базара и несколько улиц, составляющих отдельное поселение с характером города.

Стены импана Лаусагуна около 60-80 сажен по фасу и раза в два длиннее фасов импана Сен-тай. В плане общего типа импанов — четыреугольник с выступами на углах и тоже квадратной формы, в роде орильонов, — очевидное назначение для фланговой обороны фасов. На двух из орильонов поставлены крытые беседки, со стенами и окнами под камышовою крышею, с приподнятыми углами карниза, по образцу крыш на пагодах и кумирнях; другие два орильона с открытыми платформами. Расположение казармы нельзя было видеть. Количество гарнизона [165] тоже невозможно определить по распросам местных жителей. По словам торговца-сарта, русского подданного, всех солдат в Лаусагуне не более 100 человек, из коих около 40 человек кавалерии; по уверению же калмыков и сартов, китайских подданных, гарнизон состоит из 250-ти человек пехоты и 250-ти человек кавалерии. По всей вероятности и та, и другая цифры неверны: для 100 человек площадь импана велика, но для 500 человек и 250-ти коней она мала. Показания всех сходились лишь в том, что гарнизону никаких учений не производится — ни строевых, ни по стрельбе. Очевидно, что Лаусагун имеет второстепенное значение и скорее служит для внутренней охраны. Декорация стен импана была сравнительно незначительна, немного более, чем в Сен-тае. Торговля сосредоточена преимущественно в руках сартов, даже русских подданных, выходцев из Ташкента и Ферганы.

В западном Китае и на пограничной полосе в наших владениях сарты играют такую же роль, как армяне в Закавказья; в их руках находится вся торговля и капиталы, и характер их более приноровлен к легкому и прибыльному труду преимущественно.

Цены на жизненные припасы здесь были значительно ниже, чем за Таллинским ущельем, на пикетах по Императорской дороге. Например, здесь: джин (1 1/2 фунта) мяса — 16 коп., бутылка джии-джюна (водки) — 13 коп., редиска — 1 коп. за штуку; тогда как в Сен-тае: джин мяса — 20 коп., бутылка джин-джюна — 35 коп., а редиска — 2 коп. штука.

На месте ночлега было поле, заросшее чиями, куда и пустили мы пастись своих лошадей, ни у кого не спрашивая ни разрешения, ни согласия на это. По дров пришлось покупать — за неимением на месте и вблизи никакого кустарника. За две вязанки топкого хвороста заплатили 40 копеек.

На ночлег наш пришли любопытные из Лаусагуна китайцы и сарты. Последних было лишь несколько человек; они стояли поодаль и сосредоточенно смотрели на наше устраиванье, установку кроватей, устройство палаток из кошем и т. п. и лишь изредка обменивались между собою лаконическими замечаниями по поводу какого-нибудь редкостного предмета.

Китайцев же перебывало на биваке у нас не менее 50-ти человек, и они совсем бесцеремонно усаживались на корточки вплотную к нам и, не довольствуясь гоготаньем о том или [166] другом предмете, все ощупывали, брали в руки, передавали вещь от одного к другому. Один пожилой китаец, должно быть сам грамотный, долго стоял надо мною, смотрел, как я нишу карандашом, наконец не вытерпел, — молча, взявшись за верхний конец карандаша, потянул его к себе. И здесь, как на Боротале, особенного внимания заслуживали складные кровати. Сыны Небесной империи готовы были все сбросить с постели, чтобы рассмотреть устройство кроватей; над байковыми одеялами и полушубками много смеялись и почти каждым брались на ощупь; бинокль долго ходил по рукам и возбудил гомерический смех; охотничье ружье, дробовок по казачьи, центрального боя, не раз заслужили похвалы: «хо» — и большой палец вверх.

За толпою любопытных, час спустя, пришел из импана какой то почтенный человек в поношенной курме гранатового цвета из шерстяной материи; спина согбенная, лицо испитое, — от усидчивого труда или опиума. Вероятно это был или учитель школы, если есть таковая, или же офицер гарнизона, но не высоких рангов. Шарика на шапке не было; но его провожали от нас человек 12 молодых китайцев, только не солдат. Он пробыл у нас с 1/4 часа. Разговора, разумеется, не могло быть, так как в толпе никто не знал по-китайски и по-киргизски, одновременно: китайцы не говорили ни по-киргизски, ни по-сартски, а сарты — плохо по-китайски и по-киргизски еще хуже.

При закате солнца в Чинчаходзе раздался выстрел из пушки, — что здесь было хорошо слышно. Вслед за этим в импане Лаусагуне зазвонили в колокола, затрубили в трубы, а минут через пять выстрелили и здесь из орудия. После этого выстрела раздались три ружейных залпа вдали, у гор, в разных местах. Церемония стрельбы, звона в колокола и музыки длилась более получаса.

Вечером над горами прошли тучи и из них осел снег, так что на другой день утром вершины гор ярко забелелись, под лучами солнца, своими снежными пиками.

13-го мая. Встали все сегодня часа в четыре, гораздо раньше обыкновенного; все спешили в путь, потому, вероятно, что сегодня должны придти в Хоргос, русское поселение, — обратно на родину.

За оградою импана с рассветом раздались залпы, похожие на ружейные, холостыми зарядами. Залпы продолжались довольно долго, с перерывами и попеременно то в одном, то в другом [167] углу ограды. Залпы производились не как один выстрел, слитно, а «трескотня» была, и судя по ней можно было заключить, что стрелявших участвовало 20-30 человек, не более. Ни причину выстрелов, ни какого рода они были — не удалось узнать. Выстрелы могли быть и ружейные, холостыми зарядами и из хлопушек; причиною мог быть праздник или торжественный день, чествуемый китайцами.

Дорога от Лаусагуна на Чинчаходзе на 3/4 пути идет чиями, по глинисто-солонцеватому и топкому грунту. Здесь много арыков проведено и устроены запруды для водовместилищ. Попадаются места очень топкие, которые еще тем неудобны, что объезд найти трудно, так как в объезд дорога мало накатана, а иногда и совсем теряется след. На остальной части пути происходила кипучая работа на нолях, пашнях и бахчах; здесь всюду вода проведена и люди копошатся, как в муравейнике.

Чинчаходзе по справедливости может назваться крепостью, правильнее пограничным опорным пунктом. И хотя центр военного управления кульджинским районом сосредоточен в Суйдуне, но и здесь находится важное военное начальство края и местных войск. Здесь два отдельных импана, т. е. две ограды независимо одна от другой. Обе в плане четыреугольника с придатками на углах. У большого импана, кроме того, имеются выступы и посредине трех фасов, в роде тур-бастионов; на южном фасе есть еще два выступа между средними и угловыми. Длина фаса у большого импана 100-120 сажен, у меньшего не превосходит 40-50 сажен.

Полукруглые выступы посредине фаса; тур-бастионы предназначаются маскировать ворота во двор импана, т. е. то же самое назначение, что и отдельных стенок-траверсов перед воротами других импанов. В тур-бастионах смежных фасов ворота обращены к юго-восточному углу ограды, и потому вход внутрь тур-бастиона восточного фаса виден с дороги, идущей от реки Хоргоса. Они заметны издали и потому еще, что небольшая часть стен, примыкающих к воротам, оштукатурены известковым раствором и своею белизною резко выделяются на желтоватом фоне глиняной ограды. Над срединою воротных арок стена окрашена черною краскою, что еще более выделяет ворота. На плацдармах орильонов и тур-бастионов построены пагоды-беседки, а одна из них, на южном фасе, даже двухэтажная. Красивый вид, только не крепостной. Меньший импан расположен [168] саженях в 30-ти от угла и на юго-восток от большого импана. У него угловые выступы с открытыми платформами; беседок нет. Стены его содержатся даже в менее исправном виде, чем стены большого импана; глиняная штукатурка их большею частью отпала, тогда как подобная же штукатурка стен у большого импана содержится в полной исправности. Но меньший импан выделяется количеством и качеством своих флагов. На его стенах и у ворот флаги выставлены чрез каждые 1-1 1/2 сажени, и каких тут только ни было: самые фантастичные узоры! На обоих импанах преобладали флаги сочетания желтого с черным цветов. Черною, даже шелковою материею изображены или алфавитные знаки, или же фигуры, похожие на мертвую голову. Вообще черный цвет здесь выделялся, в противоположность флагам по берегу Сайрам-нора, где исключительно были красного и белого цветов.

В углу между обоими импанами находятся развалины бывшего поселения, — целый лабиринт улиц и переулков по всем направлениям; высота стен не выше сажени; все они глинобитные.

По поводу ремонтировки стен импанов невольно приходишь к заключению, что должно быть сами китайцы не придают им, т. е. стенам, оборонительного значения, а разве только охранительное, да и то в смысле охраны от взоров любопытных. Например, в весьма важном для китайцев пункте, в Чугучаке, стены импана пришли в крайнюю ветхость, затирка большею частью отпала, даже стены местами начали рушиться. К слову сказать, импан в Чугучаке единственный, который обнесен рвом, но ров на половину завален разною гадостью и мусором. Такое небрежное отношение к этому импану, может быть, происходит еще и от того, что военным пунктом Эмельской долины у китайцев с некоторого времени служит не Чугучак, а Дорбулджин. Но там мне не удалось быть и о нем ничего не могу сказать. Стены же остальных импанов, виденных мною, содержатся в лучшем состоянии, чем в Чугучаке, но все-таки и здесь не видно той заботы, которая необходима в пунктах, считающихся оплотом государства. Правду сказать, современные китайцы — просвещенные нашими добрыми соседями — не столь же наивны, чтобы полагаться на крепкость стен своих импанов, сбитых из сырой глины.

Под Чинчаходзе соединяются три пути: с нашей границы, от р. Хоргоса, из Суйдуна и из Китая, чрез Талкинское ущелье. Здесь же проходит русская телеграфная линия в Кульджу, в [169] наше консульство. но почтовый тракт — со времени перехода Чинчаходзе в китайское владение — минует его и идет с Чимнадзе прямо на Суйдун.

По дороге к р. Хоргосу от Чинчаходзе пашни тянутся верст на пять; всюду орошение самое сильное, — арыки пересекают дорогу несколько раз, и вода разливается даже на дорогу, которая поэтому местами затоплена. Впрочем, это на небольшом протяжении и, очевидно, на непродолжительное время, потому что залитою водою полотно дороги так же наезжено, как и в других местах. За пашнею идет степь, поросшая карачайником, полынью и осокой; а далее пашни встречаются лишь под импаном Алимту, но и то на незначительной площади. Хотя арыки и здесь пересекают дорогу неоднократно, но реже, чем на первой части пути, под Чинчаходзе, и здесь они не столь многоводны, как там.

Импан Алимту, по своему виду и одиночеству, без населения при нем, очень напоминает подобный же импан у Талкинского ущелья; на нем не было даже флагов. Он стоит на берегу глубокого дола с крутыми берегами, по дну которого пробегает ручей Ак-су. Спуски к ручью круты и в дождливое время должны быть затруднительны — как от того, что они не разработаны, так и по свойству грунта, жирной глины. Теперь воды в Ак-су было мало, так как она почти вся разобрана по арыкам; но весною, при таянии снега в горах и позднею осенью, в дождливое время и когда на поля не требуется воды, то Ак-су высоко поднимается, как это видно по наслоениям берегов. Гравета в реке не было заметно.

Беретах в четырех далее за Алимту стоит другой импан, такой же и по величине, и по значению, — под его стенами тоже не было поселения или торговли. Телеграфная линия проходит мимо этого импана, верстах в 1 1/2, и едучи один вдоль линии, я наехал на поля по дну широкого дола, где пашни были так тщательно обработаны, что издали я принял их за огороды; лишь отсутствие жилья вблизи указывало на их действительное значение.

За этими пашнями далее по дороге начинаются перелески карагача и отдельные купы этих деревьев, и тянутся вплоть до нашей границы. Отсюда же чаще и чаще попадаются развалины бывших поселений, разрушенных во время дунганского восстания и частью оставленных таранчами, ушедшими в наши владения, на правый берег Хоргоса, после отдачи этих земель китайцам. По [170] всей вероятности, до восстания в этих местах была жизнь, полная неустанных трудов; теперь — мертвая пустыня.

На полпути между р. Хоргосом и Чинчаходзе находится крепостца Чимпадзе. В прежнее время под стенами этого импана было богатейшее и многолюдное селение; груды развалин в настоящее время занимают около 1/4 квадратной версты. Импан здесь тоже больших размеров и вмещает гарнизона разве немного меньше, чем в Чинчаходзе; это можно заключить и по торговле под его стенами: количество лавок здесь не менее, чем там. Ряды лавок и кузницы вытянулись сажен на 100 по обе стороны дороги; торговля ведется, конечно, съестными припасами, но за то как они разнообразны для азиатской кухни! На одном прилавке — на улице конечно — блестел даже наш тульский самовар; должно быть есть спрос, если делается предложение.

На стенах импана не развевалось флагов. Ни траверсов, ни тур-бастиона не заметил перед воротами, так как они обращены в сторону от дороги, по которой я проезжал.

Дорога проходит рядами лавок до юго-восточного угла ограды импана и поворачивает вправо, идя между оградою и развалинами поселения до северо-восточного угла ограды; здесь дорога сворачивает круто влево и уходит вдаль, в прямом направлении почти до самого импана на р. Хоргосе.

Памятником когда-то кипучей жизни здесь служат развалины с оставшимися на стенах украшениями, а значение административного центра сохранилось, может быть, только в двух уцелевших обелисках. Они сложены из кирпича, оштукатурены и окрашены в светло-серый цвет, почему далеко видны издали, и сначала я принял их за пограничные знаки, чему способствует и положение их по странам света. Один из обелисков, южный, четырехгранная усеченная пирамида и в пьедестале его сделано углубление, а в нем какая-то горельефная надпись; другой — в воде, усеченного конуса, находится к северу от первого.

Под Чимпадзе дорога с пашей границы разветвляется: одна идет прямо на восток в Суйдун, другая — на северо-восток, которою мы пришли, — на Алимту и Чинчаходзе.

Не доходя двух, трех верст до Чимпадзе снова начинаются пашни и обработанная земля: посевы проса и пшеницы и бахчи с дынями и другими овощами. Арыки и здесь переходят дорогу без всяких мостов, и потому заливают полотно. Далее за Чимпадзе идет степь в полном смысле слова; она поросла редкою полынью [171] и тощими сорными травами, не видно поселений даже и вдали от дороги. Но причина кроется не в скудной почве и отсутствии воды для орошения. Воды в горах, недалеко отстоящих, много: почва везде одинаковая, лёсовая и суглинистая, — плодороднейшая, при здешних знойных весне и лете и при орошении ее. Хлебопашество и здесь везде возможно и велось бы так же успешно, как под Алимту и Чинчаходзе; рабочих рук нет, — в этом и кроется причина, что степь совершенно безжизненна.

К западу от реки Хоргоса плодородная полоса земли между р. Или и горами суживается, а верст 45 за Хоргос дальше, от р. Борохудзирки, начинаются уже и горы. Таким образом, отошедший Китаю Кульджинский район, особенно между р. Хоргос на западе и устьем р. Каш на востоке, р. Или на юге и горами Куюнты на севере, есть самый плодороднейший оазис Илийской долины. При коренном русском поселении край этот мог бы быть житницею и служил бы наилучшим опорным пунктом на нашей границе с Китаем.

На самом берегу пограничной р. Хоргоса стоит последний китайский импан, одного типа с другими, но размерами значительно менее предыдущих. Из-за его стен выставлялись всех цветов флаги, чрез каждые две, три сажени; то же преобладание черного цвета, — белые полосы и круги на черном поле. Не смотря на чрезвычайное количество и разнообразие флагов, выставляемых китайцами всюду, до отдельных гор включительно, нигде не было видно так называемого военного флага, треугольной формы; его не было даже в Чинчаходзе на малом импане, в котором проживает начальник войск.

Ворота в ограде импана на р. Хоргосе обращены на реку, и перед ними воздвигнута высокая и толстая глинобитная стена с проездом на реку посредине. Стена эта с зубчатыми стенами импана; за нею резко очерчиваются на фоне степи с берега правого рукава р. Хоргоса, из русского поселения, и в ясную солнечную погоду ясно видно до мельчайших подробностей. Но точно также и казармы нашего редута на Хоргосе ясно видны из китайского импана. Впрочем, работы по насыпке редута еще не окончены и впоследствии, по всей вероятности, гласис насыпят до той высоты, при которой не будут с поля видны казармы.

Дорога подходит к юго-западному углу ограды импана и поворачивает вправо между оградою и отдельною стеною, затем, через проезд в последней, спускается к реке. [172]

Посредине двора импана стоит глинобитная хата, чисто отделанная, с небольшою дверью и тремя окнами; вдоль стен ограды, примыкая непосредственно к пой, имеется несколько построек неопределенного характера, более похожих на конюшни, чем на помещения людей; к ограде прислонены высокие шесты с флагами. У отдельной стены перед импаном, с обеих сторон проезда на реку, стоят два небольшие домика: оба побелены, со входами с улицы, с тополями перед окнами; очень напоминают они наши почтовые станции. Более вероятия, что их первоначальное назначение таковым и было; что построены они русскими во время владения краем.

Дорога от Чимпадзе до Хоргоса обсажена деревьями, тополем и карагачем; такою она идет и дальше на Суйдун. Не было ли и это делом рук русских, именно того начальника, которым занят был край и который и поныне неусыпно и заботливо относится к лесонасаждению в прилегающем к границе крае? Догадка является вследствие возраста, лет около десяти, и тем еще обстоятельством, что от Чинчаходзе к Талкинскому ущелью посадка деревьев по дороге позднейшая, трех, четырехлетняя, т. е. сделана после посадки на дороге Хоргос — Суйдун и, вероятно, по примеру последнего пути.

Относительно числительности войск в пограничных импанах от Лаусагуна до Хоргоса могу привести только показания местных жителей. Само собою разумеется, что подобные сведения не могут считаться безусловно верными, а должны служить лишь мерилом при оценке собираемых сведений по сему предмету, хотя бы и из источников более вероятных. Китайцы слишком мнительны и весьма большие политики, чтобы у них легко было узнать правду о таком щекотливом вопросе, как оборона государства, и притом узнать это проездом, во время часовых остановок или на ночлеге. Было бы самообманом считать безошибочными сведения, собранные в Китае, по какому бы то ни было предмету, если и не в час или два, но хотя бы и в месяц. Человеку вновь приезжему невозможно этого достичь, вследствие врожденной подозрительности китайцев, их осмотрительности с иностранцами и чрезвычайно замкнутой их жизни — как в частном быту, так точно и в военном. Нужно много лет прожить на месте, между китайцами. чтобы добиться от них истины не то что о войске, но и о чем нибудь другом, касающемся общественного быта, как, например, о торговле. [173]

Самым важным пунктом Кульджинского района служит Суйдун; в нем резиденция Дзянь-дзюня и расположено наибольшее число войск края. Вторым после Суйдуна пограничным военным пунктом есть Чинчаходзе. По показанию местных жителей, в последнем пункте находится войска 2 лянзы, т. е. до 800 человек; в остальных импанах не больше этого числа, всего следовательно около 1,500 человек. Но другие, таранчи и сарты в русском Хоргосе, утверждают, что в одном Чинчаходзе войска 20 лянз, — 8,000 человек. А по уверению сарт, имеющих постоянные сношения с Суйдуном и окрестными пунктами, в Кульджинском районе сосредоточено не менее 30,000 человек войска всех родов оружия, т. е. артилерии, пехоты и кавалерии; будто бы в Суйдун и Чинчаходзе доставлены ружья, заряжающиеся с казны, систем Пибоди и Винчестера. Сведений об артилерии не удалось собрать положительно никаких. Или у китайцев совсем нет орудий на пашей границе, или же они так «секретно» содержат ее, что никто из жителей не знает об этом; разве только есть орудия в Суйдуне, в складах. Инструкторов из иностранных государств тоже нет в импанах, лежавших на нашем пути, — по крайней мере никто из местных жителей не знает ничего о них; а есть ли они в Суйдуне — тоже никто не знал из жителей.

Насколько правдивы эти показания, повторяю, проверить нельзя: для сего необходимо слишком много благоприятных обстоятельств, которыми я не располагал.

Военный инженер капитан Малеев.

Текст воспроизведен по изданию: С озера Алакуля на реку Хоргос // Военный сборник, № 3. 1889