ГРОМБЧЕВСКИЙ Б. Л.

СОВРЕМЕННОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

ПАМИРСКИХ ХАНСТВ И ПОГРАНИЧНОЙ ЛИНИИ С КАШМИРОМ

Военно-политический очерк.

Г. Новый Маргелан.

Типогр. Ферган. Областн. Правления.

1891.

Интересующимся судьбою Средней Азии хорошо памятны события 1888 г., известные в печати под именем авганской смуты. События эти поразили своею неожиданностью и доказали наглядно непрочность и отсутствие внутренней связи в таком сильном, повидимому, азиатском государстве как Авганистан. Если бы не великодушие и беспримерное в летописях бескорыстие России — весь Северный Авганистан вошел бы в состав Империи и Россия, оказав защиту и покровительство отложившимся провинциям, встала бы твердою ногою на Гиндукуше, придя вместе с тем в непосредственное соседство с Кашмиром и другими областями внутренней Индии. Оплот, воздвигнутый англичанами против России и поддерживаемый ценою громадных материальных затрат, на половину рушился было сам собою, а занятие Северного Авганистана и непосредственное соседство с Индиею причинило бы не мало забот и горя ост-индскому правительству, вызвав при этом неисчислимые материальные затраты на укрепление границ, занятие полусамостоятельных ханств и т. п.

Не касаясь событий, происходивших в [2] Чар-Вилаете, я намерен изложить в сжатом очерке только то, чему мне пришлось быть очевидцем, или же что происходило в странах по соседству со мною.

ИМПЕРАТОРСКОЕ Русское Географическое общество, испросив разрешение г. военного министра, снарядило меня в 1888 г. для исследования совершенно неизвестного ханства Канджут, расположенного на южных склонах Гиндукуша, на одном из северных истоков реки Инда. Экспедиция выступила из Маргелана, Ферганской области, 12 Июля, а 1 Сентября при громе тайфур и орудия вступила в столицу ханства г. Бальтит (На наших нартах город этот назван неправильно Хунза от имени провинции, в которой находится.) и принята была в торжественном дурбаре правителем страны Сафдер-Али-ханом. Одновременно с приездом моим в Бальтит получены были смутные сведения, что наместник Северного Авганистана Исхак-хан, двоюродный брат эмира Абдурахмана, отложился и просил защиты и покровительства у Белого Царя, что преданные эмиру войска бежали, очистив не только Вахан и Шугнан, но и весь Бадахшан и что в ханствах этих водворились законные владетели. Вскоре Сафдер-Али-хан получил письмо от правителя Вахана, Али-Мордан-Ша, в котором последний, подтверждая все вышеизложенное, сообщал, что после бегства авганцев из Вахана, местное население явилось к нему в Ишкомаль (провинция Чатрара, куда скрылся Али-Мордан-Ша после занятия Вахана авганцами) и пригласило принять правление, что в настоящее время он уже в Кала-и-Пандже, столице Вахана, в сопровождения 200 человек чатрарских воинов, но, не доверяя [3] собственным силам, в виду родственных связей с Сафдер-Али-ханом (Али-Мордан-Ша женат на дочери Амоны-уль-Мулька, правителя Чатрара, а сестра Али-Мордан-Ша замужем за Сафдер-Али-ханом канджутским.), просит оказать посильную помощь людьми. Сафдер-Али-хан немедленно отправил в Вахан 200 человек под начальством своего единокровного брата и сына вазыра.

События эти заставили меня торопиться выездом из Канджута. 7 Сентября мы выступили в обратный путь, а 22 того же месяца были уже на Памире Дангнын-баше (Тогдум-баш) в пределах Кашгарии.

Уезжая из Канджута, я оставлял хана серьезно больным. Тем не менее, он принял меня во дворце и в торжественной прощальной аудиенции, в присутствии сановников страны и послов из Гильгита (Гильгитский округ входит в состав Кашмира, а г. Гильгит находится всего в 90 верстах от Бальтита. Когда разнесся слух, что русский офицер едет в Бальтит, то губернатор Гильгита не хотел этому верить и прислал к Сафдер-Али-хану послов, которые присутствовали на всех торжествах во время пребывания моего в Бальтите. Послы эти, в знак своей безусловной покорности хану были с веревками на шее. В настоящее время в г. Гильгите живет английский политический агент, подполковник Durend.), просил меня довести до сведения ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, что он просит принять его и страну в подданство России. Сафдер-Али-хан, показывая мне письмо Вице-Короля Индии, между прочим, сказал: «Вот его письмо, в котором он обещает сделать страну мою арсеналом и казнохранилищем Индии (т. е. переполнить оружием и деньгами). Я ненавижу англичан и прогнал посланцев. Я знаю, англичане будут мстить мне за это, но я не боюсь их, ибо прислонился к скале, на которой незыблемо стоит Великий Белый Царь». Дальше он просил снабдить его хотя бы [4] двумя горными орудиями и сотнею берданок, обещая никогда не допустить в страну свою англичан. Речь свою правитель Канджута закончил словами: «я молюсь о здравии Белого Царя, моего Великого Покровителя» и, повернувшись к западу, сотворил молитву вместе со всеми присутствовавшими.

Такое категорическое заявление поставило меня в крайне затруднительное положение. Я посетил Канджут с научною целью, не имея никакой политической миссии и не знал что ответить хану, избалованному предложениями и ухаживаниями англичан. Поэтому, подтвердив еще раз о совершенно частном характере моего посещения, посоветовал хану обратиться со своими предложениями к ИМПЕРАТОРСКОМУ российскому консулу в Кашгарии. Сафдер-Али-хан снарядил в Кашгарию посольство, снабдив посла собственноручными письмами к консулу, туркестанскому генерал-губернатору и министру иностранных дел. Послу поручено было дойти, по крайней мере, до Ташкента и вручить лично письма генерал-губернатору, но консул наш в Кашгаре задержал его, письма отобрал, а самого в Ташкент не пустил. О дальнейшей участи ходатайства Сафдер-Али-хана достоверных сведений не имею. Кажется письма отправлены были в азиатский департамент министерства иностранных дел, правитель же Канджута не был даже почтен ответом. Повидимому, такая же участь постигла и письмо Сафдер-Али-хана ко мне от 30 Августа 1888 г., в котором он, узнав о Тезоименитстве ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, просит довести до сведения ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА о его беспредельной преданности, при чем, между [5] прочим, пишет: «Узнав о высокоторжественном дне, который празднуют все подданные Великого Белого Царя, я с моим народом надел новые платья и отпраздновал этот день настолько торжественно, насколько позволили то средства моей бедной, страны. У меня одна только пушечка и я приказал стрелять из нее во славу Великого Государя» (Письмо это передано было мною ИМПЕРАТОРСКОМУ российскому консулу в Кашгарии, при чем, к великому сожалению, я не оставил у себя копии.).

Вот в общем, характер отношений к нам, русским, правителя одного из самых диких и разбойничьих племен, какие еще сохранились в дебрях Центральной Азии; деспота, пред именем которого дрожат все соседи на много сотен верст в окружности. К этому не лишним считаю добавить, что явился я в страну в сопровождении 4-х казаков и что я не мог прельстить хана ни щедростью, ни подарками, так как все средства экспедиции заключались в 2,000 кр. р., отпущенных мне географическим обществом, да в 300 р. золотом, подаренных экспедиции министром ИМПЕРАТОРСКОГО Двора, графом И. И. Воронцовым-Дашковым. Впоследствии, когда я вышел из Канджута и очутился на Памирах всего с несколькими десятками рупий в кармане, без лошадей и съестных припасов, я занял в консульстве еще 500 кр. руб. (На деньги эти я обследовал среднее течение Раскем-Дарьи и Кашгарский хребет, местности доселе никем не посещенные.) и долг этот приняло на себя географическое общество. Таким образом в общем вся сумма расходов на экспедицию достигла до трех тысяч руб.

Для характеристики народных чувств сообщу [6] теперь об отношении канджутцев к англичанам. За два года до меня посетил Канджут полковник Локхарт. Он явился в Канджут со стороны Гильгита, прошел всю страну с юга на север и, чрез перевалы Калик и Вахджир, спустился в Вахан, откуда чрез Барогильский проход и Чатрар вернулся в Индию. Долго длились переговоры с отцем нынешнего правителя Канджута, Газан-ханом, о пропуске полковника Локхарта, который, за пропуск чрез страну, предлагал солидную сумму денег, но требовал заложников, которые гарантировали бы жизнь и безопасность экспедиции. Наконец сделка состоялась. Младший сын его и сын вазыра отправились в Гильгит в качестве заложников и оставались там под стражею все время, пока полковник Локхарт находился в пределах Канджута. Английская экспедиция вступила в страну в сопровождении значительного конвоя и сотен носильщиков. Я видел список подарков, поднесенных английским офицером правителю страны, его сыновьям и сановникам. Подарки эти, преимущественно: деньгами, оружием, парчею и сукном, по самой скромной оценке, превысили сумму в 30 тысяч рупий. Тем не менее, не смотря на заложников, не смотря на то, что полковник Локхарт сыпал деньгами щедрою рукою (Так например, один из проводников, сопровождавший впоследствии меня, получил 500 рупий, протканную золотом чалму и богатый кинжал.), стараясь угодить всем и каждому, Газан-хан приказал ловить носильщиков экспедиции и 18 человек из них продал (См. отчет лейтенанта Younghusband’a, помещенный в книге Материалов по Азии. Изд. Воен. Учен. Комит. Глава. Штаба, выпуск XXXVI.) в рабство киргизам Памира, сарыкольцам и проч. Пока английская экспедиция находилась в пределах Канджута, полковник Локхарт, [7] повидимому, не рисковал протестовать против захвата в плен его людей, но из Вахана он написал письмо правителю страны, в котором просит выдать захваченных людей, при чем пишет: «Ради достоинства Великобритании я заплачу за них сколько пожелаете». Газан-хан однако выдать людей не согласился и гордо ответил: «Ради моего достоинства я продам их тем, кому пожелаю». Оскорбление это было далеко не единственным. Населению разрешено было воровать (В день вступления моего в Бальтит, после вечерней молитвы, объявлено было во всех мечетях населению, что кто украдет что либо у русского, тот с семьею подарен будет ему в рабство.) у экспедиции все, что удавалось, брать за съестные припасы неимоверные цены (мука продавалась на вес серебра) и т. д. Сафдер-Али-хан, рассказывая мне о пребывании английской экспедиции, прибавил: «лорд Локхарт выбрался от нас вот так», при этом хан показал мне средний палец, предварительно пососав его, что должно было означать, что полковник Локхарт ушел только с жизнью, лишившись всего имущества. Казалось бы, что раз экспедиция выбралась из пределов Канджута, все перенесенные оскорбления могли быть вымещены на заложниках. Однако политика заставила подавить чувство естественной и вполне справедливой злобы и заложники, щедро одаренные, возвратились спокойно на родину, а несчастные носильщики предоставлены были собственной судьбе (Одного из них я выкупил было, но за неимением денег не мог сразу уплатить всей условленной суммы и дав небольшой задаток приказал доставить, раба в Кашгар, обещая уплатить остальную сумму. Работорговец обманул меня и, воспользовавшись задатком, раба в Кашгар не доставил. В нынешнем году я указал лейтенанту Younghusband’у на бедственное положение проданных в рабство английских подданных и, во имя человеколюбия, просил выкупить ах. Исполнена ли моя просьба — сведений не имею.). [8]

Газан-хан не долго пользовался богатыми подарками английской экспедиции. Население не простило ему пропуска чрез страну людей, которых оно считает естественными и злейшими своими врагами. В стране образовалась сильная партия недовольных, во главе которой встал старший сын Газан-хана и нынешний вазыр Даду. Заговор созрел и Газан-хан убит был выстрелами из дома Сафдер-Али-хана в тот момент, когда он проезжал из загородного сада во дворец. Сафдер-Али-хан, вступив на престол, официально сообщил китайским властям в Кашгаре, что отец его убит им за то, что пропустил чрез страну англичан.

Вышеизложенные факты настолько характерны, настолько ясно свидетельствуют о чувствах народа к англичанам и к русским, что всякие комментария к этому считаю излишними.

Выбравшись на Памиры, я получил письмо от правителя Вахана, Али-Мордан-Ша, в котором он сообщал о бегстве авганцев и водворении своем на прародительском престоле, выражал искреннее желание служить России и приглашал меня в страну свою, обещая препроводить в Шугнан и ручаясь за полную мою безопасность. Письмо это получено было мною в первых числах Октября, т. е. немедленно после выхода из Канджута, когда все денежные рессурсы экспедиции заключались в 37 металлических рублях. Кроме того, у меня не осталось ничего из подарочных вещей, а также погибли почти все лошади, как лично мои, так и казачьи. Идти в Вахан и дальше через Шугнан и Бадахшан в Бухару пешком, без денег и необходимых в Средней Азии [9] подарков — не позволило мне чувство национального достоинства. Я направился в Кашгар, предполагая занять денег в консульстве, приобрести лошадей и кое что из подарочных вещей и, снарядившись заново, через Памиры проникнуть в Вахан. В Кашгаре я встретил самый радушный и сердечный прием в семье консула Н. Ф. Петровского, который, снабдив меня всем необходимым для перехода зимою через Тянь-Шань в Ферганскую область, категорически отклонил предполагаемую поездку в Вахан, ссылаясь на отсутствие разрешения со стороны министерства иностранных дел. В Ноябре 1888 г. в памирских ханствах установился следующий режим: Ваханом управлял Али-Мордан-Ша, при содействии канджутских и чатрарских воинов; в Шугнане водворился Сеид-Акбар-Ша, племянник казненного эмиром Абдурахманом шугнанского владетеля Юсуф-Али-хана; (Предлогом к казни, как известно, послужило гостеприимство, оказанное Юсуф-Али-ханом русскому путешественнику д-ру Регелю.) в Бадахшане власть разделена была между детьми Мир-Шиджаата (двоюродного брата бывшего владетеля Бадахшана Джахандар-Ша, умершего в пределах России) и Мир-Каляна, бека рохского. О происходивших в Чар-Вилаете событиях достоверных сведений не имелось. Как ни заманчиво было предложение посетить Вахан, Шугнан и Бадахшан — обстоятельства заставляли от него отказаться. Это было тем обиднее, что существующее благоприятное политическое положение, без поддержки извне, не могло долго продержаться; авганцы должны были вновь занять отложившиеся провинции, а вместе с возвращением их [10] прекращался доступ русским путешественникам в эти совершенно неизвестные страны.

В Ферганскую область экспедиция вернулась 1 Декабря 1888 г., а вслед за сим я вызван был в Петербург для личного доклада о путешествии.

Весною 1889 г. совет ИМПЕРАТОРСКОГО русского географического общества обратился с просьбою к г. военному министру о разрешении мне предпринять новое путешествие. Вскоре испрошено было ВЫСОЧАЙШЕЕ соизволение на эту командировку и совет общества снарядил меня на средства, пожертвованные географическому обществу ГОСУДАРЕМ НАСЛЕДНИКОМ ЦЕСАРЕВИЧЕМ. Конечною целью путешествия должен был быть Кафиристан или страна сияхпушей, живущих на южных склонах Гиндукуша, при чем, попутно, я должен был обследовать и памирские ханства. Задача предстояла трудная, так как перед выездом из Петербурга, получены были сведения, что Исхак-хан разбит и бежал в Бухару, а в Мазар-и-Шериф пришел эмир Абдурахман в сопровождении такого сильного корпуса войск, что вызывались опасения за неприкосновенность границ Бухары, для охраны которых выдвинута была некоторая часть войск из Туркестана.

Выступив из Маргелана 1 Июня, экспедиция направилась в долину Большего Алая, предполагая чрез Заалайский хребет перевалить на истоки реки Кудары и по реке Мург-об спуститься в Рошан. Зима с 1888 на 1889 г. отличалась необыкновенною суровостью, а холодная и поздняя весна не освободила горных проходов от снежных завалов. Нам не удалось пробраться сквозь заваленный снегом Заалайский [11] хребет и пришлось вернуться обратно в долину Большего Алая. Теперь оставались на выбор две дороги: одна чрез долину реки Ак-су и Памиры, другая — чрез Каратегши, Дарваз и вверх по течению реки Пандж. Так как оба пути были одинаково кружны, а на первом из них экспедиция могла наткнуться на китайские сторожевые посты и подвергнуться новым задержкам, то мы направились через Каратегин и 5 Июля прибыли в город Кала-и-Хумб.

Здесь добыты были первые верные сведения о положении дел в памирских ханствах. Оказалось, что Бадахшан уже занят был авганскими войсками, которые подавляли восстание, поднятое вышеназванными претендентами. Али-Мордан-Ша, сознавая невозможность успешной борьбы с эмиром Абдурахманом и не желая подвергать своей родины всем ужасам азиатской войны, очистил Вахан по первому письменному требованию Абдурахман-хана и ушел обратно в долину Ишкомаля. В Шугнане и Рошане еще держался Сеид-Акбар-Ша, готовясь к отчаянной обороне.

Намереваясь обследовать озеро Шива, я хотел было направиться вверх по реке Куфау, но, узнав, что укрепление Яван, запирающее дорогу из долины реки Куфау на озеро Шива, занято авганским конным полком, я вынужден был отказаться от этого намерения и быстро направился вверх по реке Пандж, опасаясь, чтобы авганцы, заняв Шугнан, не отрезали меня от Памиров. 17 Июля экспедиция подошла к Джумарчу, граничащему непосредственно с Рошаном. Я поторопился войти в сношения с Сеид-Акбар-Ша и разными дорогами отправил два письма к [12] авганскому главнокомандующему с просьбою пропустить экспедицию в Кафиристан.

Положение Сеид-Акбар-Ша было следующее: в первых числах Мая эмир Абдурахман отправил в Шугнан состоящего у него на службе знатного шугнанца Ходжа-Назара с письмом к Сеид-Акбар-Ша, в котором предлагал ему добровольно очистить Шугнан, а управление страною передать посланцу. Сеид-Акбар-Ша захватил Ходжа-Назара вместе с братом его Мастоном, тоже авганским офицером, и отправил к известному памирскому разбойнику Сахиб-Назару, приказав продать их в рабство хотя бы за кусок веревки. Эта же участь постигла семью Ходжа-Назара и 12 человек авганцев, захваченных в плен раньше. Сахиб-Назар распродал авганцев памирским киргизам, Мастона (В Заалайском хребте мы случайно встретили Гаиб-Назара и освободили Мастона, который сопровождал экспедицию до Кала-и-Хумба, откуда отправлен был в Бадахшан.) подарил своему брату Гаиб-Назару, но продать Ходжа-Назара, в виду его высокого служебного положения, не рискнул, а кружным путем чрез Памиры и Вахан направил в г. Ишкашим и передал авганцам, получив в вознаграждение 10 пар быков и мешок тенег (Мелкая серебряная монета, стоимостью в 20 копеек.). Ходжа-Назар, чувствуя себя в безопасности, написал крайне дерзкое письмо к Сеид-Акбар-Ша, которое настолько обидело последнего, что тот немедленно снарядился и во главе небольшого отряда силою в 200-250 коней напал на города Ишкашим и Зебак, занятые слабыми гарнизонами. Овладев городами, он захватил в плен как Ходжа-Назара, так и авганцев. Слух о занятии Ишкашима и Зебака быстро [13] достиг до Бадахшана и на выручку послан был авганский отряд, вынудивший Сеид-Акбар-Ша бросить занятые города и отступить к Кала-и-Бар-Панджу. Ходжа-Назар, связанный по рукам и ногам, брошен был в р. Пандж, где и утонул; пленные авганцы отправлены были в Дарваз (В день приезда моего в Кала-и-Хумб пленные авганцы под конвоем бухарских солдат проследовала в Куляб.), откуда проследовали в Чар-Вилает, а у разбойника Сахиб-Назара, за неисполнение приказания, отобрано было 20 шт. лошадей и много другого скота. Все это произошло между 15-25 Июня.

Удовлетворяя свое чувство мести, Сеид-Акбар-Ша ускорил развязку собственной участи. Эмир Абдурахман, узнав о дерзком нападении на Ишкашим и Зебак, приказал покончить с Шугнаном. Из Файзабада, чрез шивинское плоскогорье, двинут был сильный отряд войск, в составе около 4,000 человек при 8 орудиях; кроме того отряд в 2,000 человек при 4 орудиях занял Горан и по долине реки Панджа направился к Кала-и-Бар-Панджу. Операционный корпус находился под начальством Ша-Сеид-Джарнейля, который, разослав массу прокламаций к населению Шугнана, обещал полное помилование, но требовал выдачи Сеид-Акбар-Ша непременно живым. Население не поддалось на удочку и, по мере приближения авганцев, началось поголовное переселение, сначала на правый берег р. Панджа, а затем и дальше вверх по р. Гунту. Около 2 т. семейств направило стариков, жен и детей, а также скот и имущество к оз. Яшиль-кулю, намереваясь частью перейти в пределы России, частью же расселиться в китайском [14] Сарыколе, населенном преимущественно выходцами из Шугнана.

В первых числах Июля (около 10-го), авганские войска спустились с шивинского плоскогорья и, остановившись на орудийный выстрел от стен Кала-и-Бар-Панджа, начали окапываться. Сеид-Акбар-Ша, видя значительное количество орудий в авганском лагере, пришел к заключению, что ему с фитильными ружьями, имевшимися далеко не у всех воинов, не отстоять столицы, представлявшей значительную цель для артиллерийского огня, причем скученные в стенах укрепления защитники могли понести громадные потери. Поэтому, воспользовавшись положением Кала-и-Бар-Панджа на самом берегу реки, Сеид-Акбар-Ша бросил город и со всеми воинами ночью переправился на гупсарах на правый берег Панджа. Все турсуки (Турсук — мех барана, козла и т. д.; гупсар — мех лошади или коровы.) и гупсары были убраны на правый берег реки, разлив которой достиг высших размеров, представляя надежный оплот против авганских полчищ. На другой день с утра началась бомбардировка Кала-и-Бар-Панджа, продолжавшаяся до позднего вечера, не смотря на то, что из опустевшей крепости по авганцам не было произведено ни одного выстрела. Ночью авганцы убедились, что крепость брошена шугнанцами и бомбардировки не возобновили, но города не занимали впредь до прихода горанского отряда, подоспевшего только на третьи сутки. Тогда авганские войска заняли Кала-и-Бар-Пандж, исправили обрушившиеся стены и, укрепившись в городе, разослали мелкие отряды для фуражировки по всему левому берегу Панджа. [15]

Между тем памирский разбойник Сахиб-Назар, желая отомстить Сеид-Акбар-Ша за отнятое у него имущество, вошел в сношения с авганскими войсками, находившимися в Горане и чрез верховья р. Шах-дары и р. Гунта провел к себе на истоки р. Кудары небольшой кавалерийский отряд силою в 50-60 человек. Отряд этот вместе с шайкою Сахиб-Назара занял узкое ущелье р. Бартанг близ рошанского селения Орошар и укрепился за завалами над осыпью с целью задержать Сеид-Акбар-Ша, намеревавшегося, в случае неудачи, направиться вверх по р. Бартанг в Россию. Уходить в пределы Бухары Сеид-Акбар-Ша не хотелось в виду некоторого разлада, наступившего в последнее время между ним и бухарскими властями.

(Во время бегства авганцев Сеид-Акбар-Ша жил в Дарвазе и занял Шугнан без боя. Водворившись в Кала-и-Бар-Пандже, он чрез по средство дарвазского бека Махомет-Мурат-бия и командира баталиона Абду-Гафар-бека вошел в сношения с эмиром Бухары и, за обещанную ему помощь в предстоящей войне с авганцами, обязался ежегодно уплачивать некоторую дань эмиру. Отказ России в поддержке Исхак-хана и быстрое обратное завоевание Чар-Вилаета эмиром Абдурахманом открыли глаза Сеид-Акбар-Ша. Он понял, что, без соизволения России, Бухара не посмеет оказать ему помощи в войне с Авганистаном и медлил отправкою дани. Между тем бухарцы сознавали непрочность положения правителя Шугнана и настойчиво торопили уплатить обещанную дань. Отсюда получились горечь и недоверие во взаимных отношениях правителей Бухары и Шугнана.)

Войска, спешившие к Сахиб-Назару, на верховьях р. Гунта наткнулись на партию беглецов, следовавших к оз. Яшиль-кулю, и расправились с ними с неслыханною жестокостью. Женщины изнасилованы были на глазах отцев и мужей, дети бросались в пылающие костры, а затем вся партия подверглась поголовному избиению. Слух о появлении авганцев на [16] верховьях р. Гунта произвел панику среди шугнанцев. Беглецы, находившиеся у оз. Яшиль-куля, бросались по р. Аличур в китайские пределы, по близ урочища Баш-Гумбез наткнулись на отряд китайских войск под начальством генерала Джан, который оттеснил их обратно к оз. Яшиль-кулю. Другая часть беглецов повернула обратно вниз по р. Гунт и, явившись в долину р. Панджа, рассказами об авганских зверствах произвела панику среди войск Сеид-Акбар-Ша. Многие из шугнанцев держались Сеид-Акбар-Ша, терроризовавшего страну, частью из опасения подвергнуться немедленному наказанию, тогда как авганцы были еще далеко, частью же в надежде на то, что дороги в Россию и Кашгарию, оставаясь свободными, во всякое время представят надежный путь к спасению. Появление авганцев сзади отнимало эту надежду. Явились перебежчики преимущественно из лиц, служивших прежде авганцам и оставшихся не у дел при Сеид-Акбар-Ша; прокламации начали действовать, а ряды защитников страны редеть. Надо отдать справедливость Сеид-Акбар-Ша, что в эти трудные минуты он не потерялся. Предприняв целый ряд партизанских набегов на расползшиеся по правому берегу авганские отряды, он вместе с тем деятельно переправлял семейства беглецов чрез перевал Акба-и-еду в долину Язгулема. Набеги производились ночью. Отряды шугнанцев, вооруженные исключительно холодным оружием, высмотрев небольшой авганский отряд, высланный для фуражировки и занятый молотьбою или уборкою брошенных полей, переправлялись вплавь на левый берег р. Панджа и, подойдя [17] скрытно к авганцам, бросались на сонных в рукопашную, производя жестокую резню. Набеги производились по всей линии, но особенно удачны были под селениями Юмг и Шидвучь, где небольшие авганские отряды в 50-70 чел. были уничтожены совершенно. Нападения эти навели такой ужас на авганцев, что те не рисковали удаляться на пушечный выстрел от Кала-и-Бар-Панджа и терпели большую нужду в продовольствии и фураже для лошадей. Наконец, авганцами заготовлено было достаточное количество гупсаров, связаны плоты и у сел. Шидвучь произведена переправа на правый берег р. Панджа. Шугнанцы отступили к крепости Кала-и-Вамар, в Рошане, и занялись укреплением берегов р. Бартанга.

К этому времени экспедиция подошла к границам Рошана и мною получено было следующее письмо от Сеид-Акбар-Ша:

«Завоевателю мира, подобному орлу, великому господину. Да будет вам, владетелю вселенной, оказывающему помощь, известно, что до настоящего времени я страну мою считал входящею в состав владений Великого Белого Царя, теперь же явились сюда воры-грабители и овладели половиною моих владений. Раньше этого времени о положения моем я отправил донесение к слугам Великого Государя, но ответа еще не получил. Докладывая вам о положении дел, высказываю надежду, что страна моя будет принята под покровительство Великого Белого Царя, воры же убегут и перестанут разорять мою родину. О последующих событиях буду извещать вас своевременно. Пока Рошан находится в моих руках — считайте эту провинцию своими владениями. Что могу я еще добавить к [18] вышесказанному?» — К письму приложена печать: Сеид-Махомет-Акбар-хана сына Сеид-Эмир-хана.

Вслед за сим получилось второе письмо от правителя Шугнана, в котором он сообщаете, что письмо мое к авганскому главнокомандующему отправлено им по назначению и между прочим прибавляет: «осведомившись о желании вашем пройти в Кафиристан, докладываю, что дороги чрез Шугнан охвачены железным кольцом авганцами и все находятся в их руках. Дорога по ущелью р. Барганг (Очевидно Сеид-Акбар-Ша еще не знал, или не хотел верить слухам о захвате верховьев р. Бартанга авганцами.) на Памиры, вследствии обвала балконов и разлива реки, представляет серьезные опасности и едва ли проходима даже для пешеходов. Не подумайте, что я хочу воспретить вам проход по р. Бартанг! Дорога эта в вашем распоряжении, я же докладываю об ожидающих вас трудностях».

В ожидании ответа от авганцев экспедиция расположилась при впадении реки Ванчь в реку Пандж. Так как не подлежало сомнению, что Сеид-Акбар-Ша, с целью поднять собственный престиж, распускал слухи о том, что его поддерживает Россия, а появление экспедиции почти на театре военных действий как бы подтверждало эти слухи, то, не желая раздражать авганцев, я воздержался от всяких рекогносцировок в незанятом еще авганцами Рошане. Вскоре, вместо ответа на письмо мое, получились достоверные сведения, что авганцы передвинули сильный отряд вниз по реке Пандж и остановились в таком месте, откуда весьма удобно было произвести нечаянное нападение на экспедицию и отрезать путь отступления [19] к Кала-и-Хумбу. Враждебное настроение авганского главнокомандующего к экспедиции не подлежало сомнению. Предвидя возможность вооруженного столкновения с авганцами и не желая причинить затруднения нашему министерству иностранных дел, я ушел в глубь долины реки Ванчь, в бухарское укрепление Кала-и-Рохарф, а когда истек предельный срок, в который можно было рассчитывать на ответ от авганцев — ушел через трудный перевал Сытарги (11 верст по ледникам) в долину реки Хинг-об (Вахию), откуда, через Каратегин, долину Большего Алая и целый ряд перевалов, вышел 14 Августа на истоки реки Кудары в летовки памирского разбойника Сахиб-Назара. По дороге нагнал меня посланец от авганского главнокомандующего Ша-Сеид-Джарнейля с письмом, в котором последний просил меня не подходить к границам Авганистана, заявляя, что он не имеет права пропустить меня и не пропустит, но вместе с тем сообщая, что о просьбе моей он с экстренным посланцем довел до сведения эмира Абдурахмана и поступит согласно полученным приказаниям. В заключение Ша-Сеид-Джарнейль пишет: «путешествуйте, где пожелаете, за исключением авганских владений, потому что авганцы народ дикий и могут причинить вам оскорбления, предупредить же это несчастье невозможно. Я долго не отвечал вам потому, что занят был подавлением шугнанского мятежа. Теперь возмутившиеся пожали должное наказание и я отпустил вашего посланца».

Сахиб-Назар беспрекословно выполнил все требования по снабжению экспедиции проводниками и продовольствием, при чем сообщил, что в первых [20] числах Августа авганцы аттаковали Кала-и-Вамар. Против укрепления и завалов сосредоточена была вся артиллерия, производившая большое опустошение среди шугнанцев. Сеид-Акбар-Ша защищался геройски и отбил три аттаки авганцев, но наконец последние осилили, а Сеид-Акбар-Ша бежал в долину реки Язгулема. На передовых завалах найдено было до 200 трупов шугнанцев. Убитым в укреплениях и горах нет счета. Авганцы, вызванные Сахиб-Назаром, узнав о бегстве Сеид-Акбар-Ша в пределы Бухары, ушли обратно в Шугнан всего за несколько дней до прихода экспедиции. Близ селения Сарез отряд этот наткнулся на партию шугнанских беглецов в числе больше 1 _1/2 тыс. семейств, направлявшихся в пределы России, и угнал их обратно, производя самые возмутительные насилия. Спаслись только немногие, оставшиеся на озере Яшиль-куле или особенно влиятельные, скрытые в горных трущобах жителями селений: Сареза, Назар и проч.

Между прочим, Сахиб-Назар сообщил весьма интересные подробности об организованной системе шпионства, учрежденной в Ферганской области бывшим губернатором Шугнана и Вахана Гульзор-ханом. Оказывается, что все авганские торговцы, проживающие в Фергане, обязаны были доставлять срочные сведения о передвижении войск и действиях русских властей. Сведения эти доставлялись Гульзор-хану частью чрез посредство проживающего в Кашгаре авганского торговца Абдурасуль-хана, частью же чрез Джиян-бая племянника Сахиб-Назара, по прозвищу Кальта-тун (короткий халат), который получал от Гульзор-хана определенное содержание, в назначенные им сроки [21] отправлялся в Фергану и, получив от разных агентов донесения, доставлял их в Шугнан. Кроме лиц авганского происхождения в числе гульзор-хановских агентов состояли и некоторые туземцы Ферганы, из коих особенным доверием пользовались: житель сел. Биш-Тал (близ Супы-кишлака), в Ошском уезде, Махомед-бай, брат которого Маулян принимал деятельное участие в волнениях 1885 г., и житель г. Маргелана, квартала Тахта-Купрюк (Гуроваль) Дамин-бай.

Не менее интересные сведения, сообщены Сахиб-Назаром о влиянии авганцев на волнения, охватившие в 1885 г. всю с. в. и в. части Ферганской области. Оказывается, что посредником между главою восстания Дервиш-хан-тюрою и эмиром Абдурахманом был выходец из Ферганы киргиз рода Ичкилик, Махомед-Карим-датха. Когда киргиз этот явился к Абдурахман-хану с прошением за печатями недовольных существующим политическим строем, эмир заподозрил в нем русского шпиона и засадил под арест, поручив Гульзор-хану самое строгое расследование. По выяснении же, что Махомед-Карим-датха действительно добровольный выходец из Ферганы, эмир щедро одарил его, а Дервиш-хану отправил 8 пуд. серебра на поддержку газата, т. е. войны с неверными, обещая и впредь возможную помощь. Местная администрация не дала разростись волнению и подавила в зародыше восстание, но зачинщики с Дервиш-хан-тюрою во главе успели скрыться и нашли приют и гостеприимство в Авганистане. Попался к нам в руки только Махомет-Карим-датха, да и тот, за недостатком улик, выслан был только [22] административным порядком из края. За волнения 1885 г. дороже всех поплатился Сахиб-Назар, оказавший, по приказанию Гульзор-хана, приют Махомед-Карим-датхе. При арестовании последнего, по русскому офицеру из закрытой юрты произведен был выстрел. Офицер открыл огонь по аулу, в результате чего оказалось 7 человек убитых и несколько раненых. Из близкой родни Сахиб-Назара убиты: двоюродный брат, родная дочь и внучка.

Спустившись в долину р. Мург-оба, мы в продолжении 3 дней по дороге встречали сплошные толпы шугнанцев, направлявшихся в пределы России. Впереди шло около 20 семейств родственников Юсуф-Али-Ша, главного сподвижника Сеид-Акбар-Ша. За головы более выдающихся членов назначена была авганцами денежная премия, а все остальные объявлены вне закона, т. е. каждый мог убить или ограбить беглеца, не подвергаясь никакому наказанию. Беглецы шли быстро, бросая по дороге уставший скот и имущество, стараясь уйти по возможности дальше от авганцев. Узнав во мне русского, они бросались на колени, целовали одежду и молили защитить их от преследования. Бедствие этих несчастных не поддается описанию. Все в рубищах, с котомками за плечами, несли на себе, кроме домашнего скарба, грудных и маленьких детей. Тут же гнался домашний скот, половина которого подохла в дороге или же разграблена была памирскими киргизами. Дорога буквально устлана была трупами животных, которые, разлагаясь на солнце, заражали воздух невыносимым зловонием. За каждым табором тянулась длинная вереница больных и отсталых, преимущественно стариков и женщин с [23] детьми. Столь ужасную картину народного бедствия воображение европейца вряд ли может себе представить. Такие картины возможны только в Азии, где властелин, завоевывая страну другого, поголовно вырезывает население занятой страны, обращая вместе с тем ее в пустыню. Зная, что беглецы идут прямо в руки Сахиб-Назара и что лучшее, что их ожидает — это ограбление, захват женщин и продажа многих в рабство, я пытался уговорить несчастных вернуться обратно в Шугнан. «Вы не знаете авганцев» говорили мне беглецы, «это лютые звери. Они сожгли наши дома, разграбили имущество и назначили цену на наши головы. Жен наших они насилуют на наших глазах, издеваясь и заставляя нас смотреть на это посрамление. Нет, мы остановимся только тогда, когда русские оружием заставят нас вернуться. Тогда все равно, где умереть или кем быть убитым». Из скудных запасов экспедиции оказывалась беглецам посильная помощь. Раздавалась мука, вареное мясо, лекарства, перевязывались раненые, а на ночлегах варилась горячая пища для спешивших мимо беглецов. Но бедствие было таких размеров, что помощь наша уподоблялась капле в море. По приблизительному расчету мы встретили больше 200 семейств, но сколько из них избегло рук Сахиб-Назара и достигло границ Ферганской области сведений не имею. Беглецы горько жаловались на китайских беков, которые под различными предлогами задержали их на Аличуре до прихода китайских войск, безжалостно прогнавших их обратно к оз. Яшиль-кулю. Знай беглецы, что китайцы не пустят их в Сарыкол, они силою прошли бы чрез Ак-су [24] и были бы давно в пределах России, избегнув гибельной встречи с авганским отрядом.

В селении Сарез я приятно удивлен был симпатиею населения к русским. Жители называли себя не иначе как подданными Белого Царя и новое занятие Рошана авганскими войсками объясняли тем, что русские войска далеко и не могли подоспеть во время, чтобы прогнать этих «дузов» (воров). Чрезвычайно интересен факт, что местное население считает себя русскими подданными на основании какого то договора (Не напоминает ли это англо-русского соглашения кажется 1873 г.?), по которому русские отдали будто бы авганцам все земли по левую сторону реки Панджа и оставили за собою земли правого берега, а следовательно и Рошан. Вера в этот договор совсем непоколебима.

Для характеристики народных чувств приведу следующий пример. В день прибытия экспедиции в Сарез, явились ко мне старики и привели связанным вновь назначенного авганцами сельского старшину, прося примерно наказать его за то, что он заставляет их подчиняться «дузам» (другой клички здесь для авганцев не существует). Я поспешил освободить старшину и одарил его халатом, а старикам объяснил значение русской поговорки: «До Бога высоко, до Царя далеко»... Ненависть населения к авганцам я объяснил было тяжелыми налогами, но из расспросов выяснилось, что авганцы дерут с живого и мертвого только в Шугнане и Вахане, в Рошане же налоги вообще крайне умеренны, а с горных селений по реке Бартанг не берут ничего (За исключением селения Басит, которое за право промывки золота в реке Бартанг платит в год 260 тиллей. Тилля весит около 2-х золотников.). [25] Таким образом, ненависть к авганцам зависит от других, более сильных, нравственных причин. Из новостей сарезцы сообщили, что после занятия крепости Кала-и-Вамар авганские войска отведены были из Рошана в Шугнан, а управление страною вверено уроженцу Рошана, Рацушу, с титулом «наиба», т. е. помощника. Рацуш поселился в кр. Таш-Кургане. Шугнан занят окончательно авганцами, но губернатор еще не назначен и страна управляется военными властями. Часть войск, участвовавших в занятии Шугнана, отозвана в Бадахшан и готовится к войне с Чатраром. В Мунджане сосредоточены авганцами значительные силы с целью открыть военные действия против Кафиристана.

Из Сареза через перевал Марджанай экспедиция перешла к озеру Яшиль-куль, куда и вышла 24 Августа. Движение по долине реки Мург-об и речки Марджанай сопряжено было с громадными трудностями, зависящими как от условий пути, так и полного отсутствия подножного корма, дочиста съеденного скотом беглецов. У озера Яшиль-куля мы очутились в нейтральной полосе между китайскими постами, расположенными на верховьях реки Аличур, начиная от урочища Баш-Гумбез и кордонами авганских войск, растянутыми по реке Сучан и среднему течению рек Шах-дары и Гунт. Лошади экспедиции настоятельно нуждались в отдыхе и я, отправив новое письмо к Ша-Сеид-Джарнейлю с просьбою сообщить ответ эмира на ходатайство мое пропустить экспедицию в Кафиристан, расположился при устьи реки Аличура на продолжительный отдых. Обстоятельства однако далеко не благоприятствовали отдыху. По р. р. Аличур [26] и Памир пролегают удобные для торгового движения дороги, по которым памирские киргизы ездят в Шугнан и Вахан за покупкою муки и других предметов первой необходимости. Расположение экспедиции по одному из главных путей сообщения было весьма удобно в смысле своевременного получения сведений о положении дел в соседних странах и неудобно вследствие того, что слух о появлении русских быстро распространился и мог встревожить как китайцев, так и авганцев. Действительно, вскоре после передвижения экспедиции к озеру Булюн-кулю явился посланец от начальника китайского отряда с предложением не останавливаться на нейтральной полосе, а перейти за кордон авганских войск, если я намерен посетить Авганистан. Требование это мотивировано было тем, что экспедиция находится в местности пустынной, что время теперь смутное, военное и что мы легко можем подвергнуться нападению голодных шаек шугнанцев или диких мародеров. Вместе с тем посланец заявил, что следом за ним идет отряд китайских войск, которому поручено присмотреть за тем, чтобы русские перешли в Авганистан или препроводить нас в Кашгарию. Так как поездка в Кашгар не соответствовала целям экспедиции, а вооруженное столкновение с китайцами было далеко не желательно, то мы поспешили чрез перевал Харгуш спуститься в долину Большего Памира, где и остановились в ожидании ответа от авганцев. Но, повидимому, китайцы сообщили начальнику авганской кордонной линии о месте нахождения экспедиции, так как вслед за сим нами получены сведения, что против экспедиции двинут авганский отряд. Положение наше было крайне [27] тяжелое. Не зная разрешат ли авганцы пройти в Кафиристан или же придется производить дальнейшие работы в пределах Китая, я должен был всеми силами избегать крупного столкновения как с авганскими, так и с китайскими отрядами, чтобы не возбуждать как тех, так и других против экспедиции. Между тем, при существующем взаимном раздражении и возбуждении страстей недавними военными действиями, одна встреча с вооруженными отрядами могла поставить нас в необходимость прибегнуть к самозащите. Все эти соображения заставили меня, не ожидая прихода авганцев, передвинуться к озеру Большой Памир (Виктория), откуда я отправил нового посланца к Ша-Сеид-Джарнейлю.

Между тем от киргиз, возвращающихся с мукою из Шугнана, получились подробные сведения о жестокой расправе авганцев с Шугнаном. Казни производились ежедневно. Деревни, заподозренные в сочувствии к Сеид-Акбар-Ша выжигались, а поля вытравлялись лошадьми. Все девушки и более красивые женщины в стране были отобраны и частью отправлены к эмиру Абдурахману, частью же розданы войскам в жены и наложницы. Из Шугнана набрано 600 чел. мальчиков в возрасте от 7 до 14 лет, детей более влиятельных родителей; мальчики эти отправлены были в Кабул на воспитание. Население изнемогало под авганским гнетом, а в перспективе ожидался голод и связанные с ним бедствия. Вообще эмир Абдурахман в жестокости превзошел всякие границы. Так например, родственники бывшего командующего войсками в Шугнане и Вахане Джарнейля-Сеид-Али-хана, перешедшего на сторону Исхак-хана, [28] подверглись следующему наказанию: мужчинам выколоты были оба глаза, а женщинам по одному, чтобы они могли работать и кормить отцев и мужей, и все они сосланы на жительство в разоренный Шугнан. Одного же из подчиненных Сеид-Али-хану командиров полка привязывали за шею так, что он не мог ни лечь, ни сесть, а приставленные часовые ударами палки по голове будили несчастного, если он дремал стоя. Кормили его сухою и сильно соленого пищею, когда же он, изнемогая от жажды, просил пить — подавали воду, настоенную на табаке, которая производит сильную рвоту. В этом виде его обвозили по городам Бадахшана, выставляя на показ народу, а теперь привели в Шугнан.

Так как слухи о приготовлениях к войне с Чатраром со всех сторон подтверждались, то я решил передвинуться на истоки р. Ак-су (Мург-оба) и, при посредстве местных киргиз, войти в сношения с правителем Чатрара, Амоны-уль-Мульком, в надежде, что существующие политические осложнения помогут мне пройти в Кафиристан со стороны Чатрара.

На истоки р. Ак-су мы вышли 9 Сентября. Температура воздуха значительно понизилась. Морозы по утрам достигали до -19° Ц., а днем термометр держался на -6°-10° Ц. и редко подымался выше 0. Погода испортилась. Повалил снег, сопровождаемый сильными ветрами и мятелями; добыть топливо из под снега стоило больших трудов.

В долине р. Ак-су от киргиз и ваханцев добыты мною следующие сведения: Вахан занят был авганскими войсками, передовые части которых [29] размещены в сел. Сархаде (против Борогильского прохода), а посты выдвинуты до урочища Лянгар всего в одном переходе от Бозай-и-Гумбеза, на истоках Вахан-Дарьи. Бывший губернатор Вахана, авганец Ак-Датха, умер и на место его еще никто не был назначен, а страною управляет мулла-Ашур-Наиб, родом ваханец. Эмир Абдурахман хотел было открыть военные действия против Чатрара с целью наказать Амоны-уль-Мулька за то, что он оказал гостеприимство зятю своему Али-Мордан-Ша. Амоны-уль-Мульк обратился за помощью к англичанам, которые сначала отказали в содействии, но затем, добившись разрешения ввести английский гарнизон в Чатрар, повлияли на Абдурахман-хана, который, отказавшись от войны с Чатраром, все свободные силы двинул в Кафиристан. На верховьях чатрарской реки, близ Мастуджа, англичанами выстроено укрепление, занятое гарнизоном в 400 человек. На Памире Дангнын-баше уже второй месяц живет партия англичан, находящаяся в постоянных сношениях с мастуджским гарнизоном. Летом со стороны Гильгита снаряжена была экспедиция в Кантджут. Сафдер-Али-хан отказался было пропустить англичан, но к Чапруту (Канджутское укрепление, пограничное с Гильгитом.) двинут был 12 т. корпус кашмирских войск и англичане, угрожая войною, настойчиво требовали пропуска. Пришлось экспедицию принять в Бальтите, но дальше в глубь страны она все-таки не была пропущена. Наконец, среди киргиз распространился слух, что англичанами заняты верховья р. Кара-Кош-дарьи (Хотан-дарьи) и в местности Шахидулла-Ходжа восстановлено старое укрепление, [30] а Офицер, строивший укрепление идет вниз по р. Раскем-дарье к Дангнын-башу, предполагая вернуться в Индию через Канджут.

Сведения эти были крайне неутешительны для целей экспедиции, ибо становилось очевидным, что почти одновременное появление англичан по всей пограничной линии с Индией, постройка укреплений, занятие их английскими или кашмирскими гарнизонами и внезапная война авганцев с кафирами, — все это не случайные явления, а план строго обдуманный правительством Ост-Индии и энергично приводимый в исполнение. Сопоставляя все вышеизложенное не трудно было прийти к заключению, что поводом к таким решительным действиям послужила все та же «авганская смута». Правительство Ост-Индии, убедившись к непрочности Авганистана, решило укрепить границы Индии с севера, заняв и укрепив все горные проходы. Для выполнения этого плана потребовалось занятие Кафиристана, населенного дикими и воинственными племенами и завоевание поручено эмиру Абдурахману; правитель Чатрара не соглашался допустить английский гарнизон во внутрь страны — опять является на сцену Абдурахман-хан и объявляет войну, причем предлогом служит гостеприимство, оказанное родному зятю; но лишь только гарнизон допущен, а постройка укрепления окончена, как тот же Абдурахман-хан, очевидно повинуясь инструкциям из Индии, отказывается от войны, хотя предлог к ней продолжает существовать, а Али-Мордан-Ша живет поныне в пределах Чатрара. Этим же объясняется неожиданное занятие Шахидулла-Ходжа и настойчивое требование войти в сношения с Канджутом. [31]

Как ни мало надежды представляла теперь мысль проникнуть в Кафиристан со стороны Чатрара, я решил испытать и это средство и отказаться от исследования этих интереснейших горных общин, только имея в руках неопровержимые доказательства, что мною сделано было все возможное для выполнения намеченных целей. Кроме того, мне хотелось проверить доставленные киргизами сведения и с этою целью я снарядил нарочного с письмом к Амоны-уль-Мульку, в котором просил пропустить меня в Кафиристан хотя бы в сопровождении одного из слуг, при чем в вознаграждение предлагал все, что ему понравится из имущества экспедиции. Отослав письмо, я оставил экспедицию на верховьях реки Ак-су и в сопровождении 3 казаков перешел на истоки реки Вахан-дарьи с целью исследовать перевал Хударгурт (Сухсуроват), ведущий в Чатрар и Ясин. Экскурсия эта была очень рискованна, так как приходилось пройти в виду урочища Лянгар, где стоял авганский пост. Благодаря сильной мятели, нам удалось пройти мимо Лянгара незамеченными, но та же мятель занесла следы, тропинки и нагромоздила такие массы снегу, что перевалить через перевал нам не удалось. Тем не менее, положение перевалов Хударгурт и Келендж (Иршоод) в Канджут — определено точно. На обратном пути нам пришлось остановиться на ночлег так близко от авганского поста, что мы ясно слышали ржание лошадей и оклики часовых. Миновав на рассвете пост, мы вышли на большую дорогу к Бозай-и-Гумбезу и на 4 сутки вернулись к экспедиции. Здесь я застал посланцев с письмом от Сафдер-Али-хана, в котором правитель Канджута убедительно [32] просил меня посетить страну его. Посланцы подтвердили изложенные выше сведения о посещении Канджута англичанами и нежелании хана принять их, прибавляя, что хан, в виду приближения к границам корпуса кашмирских войск, начал деятельно готовиться к защите, но должен был уступить настоянию старшин, отказавшихся драться с англичанами и горько жаловался, что старшины променяли родину на золото.

Вскоре прибыл посланец мой из Чатрара и привез письмо от Сарвар-уль-Мулька, в котором он, между прочим, пишет: «Именем отца моего, извещаю вас, что страна моя переполнена англичанами, которые следят за каждым шагом моим. Поэтому пропустить вас в страну Сиахпушей никак невозможно. Вы пишете: — "пропустите меня с одним или двумя слугами; какой вред могу я причинить вашей родине, придя одиноким?" Вы не знаете, чего требуете. Как стадо овец бежит в беспорядке при виде одного волка, так ференги боятся одного русского. Как могу я защитись вас от ваших злейших врагов, которые, говорю вам, переполняют страну мою? А в случае несчастья с вами, что отвечать мне Белому Царю?» Посланец, подтверждая сведения о постройке укрепления близ Мастуджа и помещении в нем английского гарнизона, добавил, что следом за ним, чрез Борогильский проход, спустился в Вахан начальник мастуджского гарнизона с значительным конвоем; авганские власти выехали к нему на встречу из селения Сархад и туда же прибыл один англичанин из числа живущих на Дангнын-баше. Англичане, прожив два дня в Сархаде, вернулись обратно в Чатрар. По сведениям имевшимся в Чатраре, [33] с. в. часть Кафиристана была уже занята авганцами, но остальные владения отчаянно защищались.

Наконец 1 Октября я получил ответное письмо от Ша-Сеид-Джарнейля, в котором он, именем эмира, категорически отказывается пропустить экспедицию в Кафиристан, советует перестать толкаться по границам Авганистана и насмешливо рекомендует вернуться домой, посетив Куляб и другие владения Бухары. О войне с Кафиристаном Ша-Сеид-Джарнейль ничего не пишет, но называет Кафиристан прямо провинцией Авганистана. Посланец мой рассказывал, что в последних числах Сентября Ша-Сеид-Джарнейль ушел в Бадахшан и увел с собою до 3,000 регулярного войска. В Шугнане и Вахане остались пеший и конный полки в составе до 1,000 человек под начальством Кернейля Махомед-Раима, в руках которого временно сосредоточена и вся гражданская администрация вновь завоеванных провинций, так как губернатор все еще не назначен. Помогают ему в управлении страною: Мулла-Ашур-наиб и Рацуш-наиб. Артиллерии в Шугнане нет: вся ушла в Бадахшан. Повсюду, где посланцу приходилось встречаться с авганцами, они крайне интересовались составом и вооружением экспедиции. Кернейль Махомед-Раим, отпуская посланца, сказал: «передай русскому: если он воевать пришел, пусть идет — я готов. Добром же не пропущу».

Письмо Ша-Сеид-Джарнейля окончательно разрушало надежду на посещение Кафиристана и приходилось приняться за исполнение второй части возложенного на меня поручения — исследование верховьев рек: Раскем-дарьи (в нижнем течении — река Яркенд. — OCR), Кара-Кош-дарьи и Юрунг-Кош-дарьи, [34] а также с. з. части тибетского плоскогорья. Наступила глубокая осень, близилась зима, экспедиции предстояло впереди подыматься до ужасающих высот в 18 и более тысяч футов и необходимо было торопиться, тем более, что управляющий консульством нашим в Кашгаре сообщал, что китайские власти раздражены продолжительным пребыванием экспедиции в пограничных китайских областях и предвидел впереди всевозможные затруднения.

Перевалив чрез перевал Беик на Дангнын-баш, экспедиция быстро снаряжалась для продолжительного путешествия в пустынном бассейне Раскем-дарьи. Здесь доставлено было мне второе письмо от Сафдер-Али-хана, в котором он настойчиво просил меня посетить его немедленно. Как ни интересно было еще раз побывать в Канджуте, я не мог принять приглашения Сафдер-Али-хана. Естественно ему хотелось узнать о результате ходатайства его о принятии под покровительство России, хотелось заручиться достоверными сведениями, насколько он может рассчитывать на содействие России в случае столкновения с Англией. Я же не знал сам ничего, не мог взять на себя ни поощрять его надежды, ни разрушать их.

На Дангнын-баше любезно посетили меня англичане: маиор Кумберлянд и лейтенант Бауер, ожидавшие прибытия экспедиции капитана Янхусбенда, следовавшего из Шахидулла-Ходжа чрез Дангнын-баш в Канджут. Англичане эти предполагали на зиму спуститься в Яркенд, так как жить в палатках становилось в тягость.

5-го Октября мы на яках перевалили чрез заваленный снегом перевал Илы-су (выше 16 т. ф.) и [35] спустились в бассейн Раскем-дарьи, а 11-го того же месяца на урочище Каинды встретились с экспедицией капитана Янхусбенда. Экспедиция эта, как и все английские, обставлена была превосходно. Кроме конвоя из 7 чел. бенгальских солдат, экспедицию сопровождало: два съемщика-пундита, авганцы, тибетцы, аргуны, кашмирцы и киргизы. Под тяжестями шла длинная вереница верблюдов, яков и лошадей. Капитан Янхусбенд — офицер гвардейского драгунского полка, человек воспитанный и интеллигентный, произвел вполне приятное впечатление. Обе экспедиции простояли вместе 2 дня, представляя забавную смесь из 20 народностей (Я снял фотографию с обеих экспедиций.). Подтвердив известие о занятии Шахидулла-Ходжи и постройке укрепления, капитан Янхус-бенд в интимном разговоре со мною сообщил о тревоге, охватившей ост-индское правительство при получении известия об отложения Северного Авганистана и одновременном появлении русского офицера за Гиндукушем. У него в руках было подробное донесение наместника на Гильгите о пребывании моем в Канджуте. Капитан Янхусбенд высказывал уверенность, что канджутский хан за ежегодную, более или менее значительную субсидию, встанет в такие же отношения к ост-индскому правительству, в каких находится ныне например правитель Чатрара. Сделка такая должна была состояться летом и капитан Янхусбенд рассчитывал встретить в Канджуте вполне дружественный прием.

Так как зимний переход чрез высокое, до 17 т. фут., тибетское плато казался очень рискованным, то я возымел намерение перевалить в Кашмир, [36] пробыть там зимние месяцы, а раннею весною чрез Танкен и тибетское плоскогорье выйти в Полу. С этою целью я написал письмо к английскому президенту в Кашмире полковнику Nisbet’у с просьбою выхлопотать разрешение на приезд экспедиции в Ладак. Письмо это отправлено было в Кашмир при любезном содействии капитана Янхусбенда.

В течении Октября и Ноября экспедиция работала в бассейне р. Раскем-Дарьи и на верховьях р. Тизнафа, при чем обследованы были все перевалы в Раскемском хребте, а также перевалы: Шимшаль, Мустаг и Бальтя-Даваи в Гималаях. 24 Ноября экспедиция перешла чрез перевал Кугарт в бассейне р. Кара-Кош-дарьи и остановилась в нескольких верстах от укр. Шахидулла-Ходжа. Считая укрепление занятым кашмирским гарнизоном, я отправил посланца с письмом к коменданту, в котором известил его о прибытии экспедиции. Посланец вернулся в этот же день и сообщил, что кашмирский гарнизон очистил укрепление, которое находится опять в руках китайцев.

История занятия Шахидулла-Ходжи настолько поучительна и так рельефно обрисовывает политику англичан в Азии, что я изложу ее подробно.

Весною 1888 г., во время пребывания моего в Канджуте, Сафдер-Али-хан снарядил сильную разбойничью шайку и под начальством одного из канджутских старшин, некоего Махомед-Сахи, отправил ее на верховья реки Раскем-Дарьи с целью ограбления торговых караванов, следующих из Яркенда в Ладак. Канджутцы подошли скрытно к Шахидулла-Ходже и, дознавшись, что выше нынешнего укрепления [37] находится богатый торговый караван, ночью напали на торговцев, но, встретив сильный отпор, как со стороны торговцев и погонщиков каравана, так и со стороны местных киргиз, отступили с уроном. Виновниками неудачи канджутцы сочли местных киргиз, заподозрив их не без основания в том, что киргизы предупредили торговцев о готовящемся нападении и помешали канджутцам напасть на караван врасплох. В виду этого они напали на стоявший в стороне киргизский аул и захватили в плен 21 человека со всем имуществом, а также больше 1000 голов разного скота. Киргизы не посмели преследовать разбойников, которые с богатою добычею благополучно вернулись домой. Родственники заполоненных направились было к китайским властям в Яркенде и Кашгаре с просьбою заставить канджутцев возвратить хотя бы захваченных в плен людей, по получили полный отказ в содействии. Тогда они снарядили посольство к Сафдер-Али-хану, который, оставив скот и имущество киргиз себе, согласился выдать людей за выкуп в 21 ямбу серебра (около 2500 рублей). Выкуп киргизы внесли, заполоненные люди были возвращены и дело это кануло бы в вечность, как и масса других разбойничьих проделок канджутцев, если бы в него не вмешался английский коммисар в Ладаке.

В Шахидулла-Ходже проживает негласный английский агент низшего разряда авганец Джаль-Могомед-хан. Агент этот получил письмо от английского коммисара в Ладаке, в котором последний рекомендует киргизам Сары-Кии (Средняя часть течения реки Кара-Кош-дарьи близ Шахидулла-Ходжи носит название Сары-Кия, т. е. желтая трона.) еще раз обратиться к [38] китайским властям с просьбою взыскать с канджутцев ограбленное имущество, а в случае отказа китайцев удовлетворить эту просьбу, обратиться с жалобою к нему, английскому коммисару, причем обещал полное свое содействие и помощь. Письмо это предъявлено было киргизам, которые немедленно направились с жалобою в Яркенд. Китайские власти отказали безусловно в содействии своем к возвращению ограбленного имущества. Тогда пострадавшие направились в Ладак и принесли английскому коммисару письменное прошение, за подписом и печатями всех киргиз Сары-Кии, в котором просили защитить их от канджутцев. Прошение это развязывало англичанам руки, как по отношению к китайцам, так и в особенности — канджутцам. Киргизы получили щедрое пособие, а ост-индское правительство обратилось с официальным требованием в Пекин — обуздать, подвластный Китаю Канджут и принять меры к прекращению беспорядков на большой караванной пороге из Кашгарии в Кашмир, так как грабежи канджутцев вредят сильно торговым интересам Англии. Из Пекина последовал запрос местным властям в Кашгарии, которые поспешили ответить, что канджутцы разбойничье племя, подчиненное Китаю номинально, а нападение на торговый караван и киргиз совершено далеко от последнего китайского караула в селении Кильяме, а следовательно и вне пределов Кашгарии. Ответ этот сообщен был из Пекина ост-индскому правительству, которое поспешило снарядить экспедицию под начальством капитана Янхусбенда для занятия местностей, от которых отказывались китайцы. Начальнику экспедиции поручено было восстановить [39] укрепление в Шахидулла-Ходже, занять его кашмирским гарнизоном и принять в подданство местных киргиз. Исполнив все это, капитан Янхусбенд назначил беком в Сары-Кии местного почетного киргиза Турды-Кула и ушел дальше чрез Дангнын-баш в Канджут.

Китайские власти, смотревшие повидимому равнодушно на занятие англичанами Сары-Кии, с наступлением поздней осени, когда сообщение чрез перевал Кара-Карум (10,550 футов) с Кашмиром сделалось опасным, совершенно неожиданно воспретили вывоз муки и съестных припасов из Кашгара в Сары-Кию. Население Сары-Кии и кашмирский гарнизон, не ожидавшие такого воспрещения, очутились в безвыходном положении. Кашмирцы, опасаясь голода и волнений среди киргиз, поспешили очистить укрепление и уйти в Кашмир. Тогда явились китайцы, арестовали Турды-Кул-бека, назначили беком своего ставленника, сформировали гарнизон из местных киргиз и уехали обратно в Яркенд. Отъезд китайцев совпал с приходом экспедиции.

Укрепление Шахидулла-Ходжа построено на левом берегу реки Кара-Кош-дарьи, против устья реки Халь-Чушкун, на каменном русле реки. Укрепление, туземного образца, занимает всего около 20 сажен в квадрате и состоит из каменной стены с фланкирующими башенками по углам и оборонительною стенкою сверху. Вход в укрепление с южной стороны. В настоящем виде укрепление военного значения не имеет и может оказать защиту разве против разбойничьих шаек канджутцев, вооруженных фитильными ружьями или холодным оружием. [40]

Отправив нарочного в селение Санджу за ячменем, баранами, подковами и другими предметами снаряжения, я оставил экспедицию близ Шахидулла-Ходжи и в сопровождении 2 туземцев обследовал перевалы Кавак и Сугет, ведущие на верховья реки Раскем-дарьи, осмотрел нефритовые копи по реке Кара-Кош-дарье и направился к Кара-каруму. Но сильные морозы достигавшие по ночам до -35° Ц. и болезнь спутников заставили меня повернуть обратно в одном переходе от перевала. К экспедиции мы вернулись 5 Декабря.

Между тем подошли предметы снаряжения; необыкновенная дороговизна всех жизненных продуктов заставляла торопиться выбором дальнейшего пути, а от резидента в Кашмире ответа не было. Имея достоверные сведения, что по распоряжению того же резидента у первого тибетского селения Пана-мик выставлен военный пост в 40 человек с целью не пропустить экспедицию в глубь края, я потерял надежду на благоприятный ответ от англичан и, снарядившись насколько позволили скромные средства экспедиции, двинулся вверх по течению реки Кара-Кош-дарьи, предполагая отыскать проход в бассейн реки Юрунг-Кош-дарьи и дальше в Тибет. Благодаря опытному проводнику, разорившемуся золотопромышленнику, путь этот был розыскан. После 3 переходов по тибетскому плоскогорью, абсолютная высота которого превышала 17,000 футов, мы подошли к мощному хребту, отделяющему бассейн р. Юрунг-Кош-дарьи и перевалили его через очень высокий перевал названный мною «Русским» (При кипячении гипсотермометр показывал на 20 делений ниже предельной точки 82.). Дальнейшая дорога в [41] селение Полу, где мы предполагали остановиться на продолжительный отдых, пролегала по золотым приискам и была хорошо известна проводнику, но лишения экспедиции во время этого движения перешли за пределы возможного. Морозы доходили до -32° Ц., при необыкновенно сильных ветрах, переходивших по временам в ураганы. Не говоря о полном отсутствии подножного корма и топлива, на протяжении 4 последних переходов мы не нашли воды. Для чая мы добывали воду из льда, но лошади оставались непоеными и дошли до крайнего изнурения, причем на последнем переходе мы потеряли одну треть всех лошадей экспедиции. Вдобавок погода испортилась и повалил снег, сопровождаемый жестокой мятелью. Мы находились на половине дороги в Полу, по впереди предстояло перевалить еще два перевала и пройти высокое плоскогорье, на котором отыскать дорогу во время мятели едва ли представлялось возможным. Так как падеж лошадей продолжался и мы уже не могли поднять своих вьюков, то пришлось повернуть обратно, всего в 3-4 переходах от верховьев реки Керии и в 6-7 переходах от селения Полу. Бросив все тяжести, за исключением дневников, съемок, небольшого запаса серебра и продовольствия на 6 суток, мы пошли обратно и 31 Декабря, в ночь под новый год, подошли к подножью Русского перевала. Снежная мятель и ураган достигли невероятной силы, при морозе -33° Ц. Все члены экспедиции в числе 13 человек сбились в одну уцелевшую палатку, стараясь согреться собственным дыханьем. Не было конца этой ужасной ночи, и гибель экспедиции казалась несомненной. Зная по опыту, что на самых бурных перевалах ураганы [42] утихают пред рассветом, мы двинулись к перевалу ночью и на этот раз расчеты не обманули нас. По мере движения кверху ветер утихал и поднялся с новою силою тогда, когда мы уже были на западном склоне Русского перевала. 4 Января мы благополучно достигли русла р. Кара-Кош-дарьи и вскоре затем вошли в сношения с киргизами Сары-кии.

Близ Шахидулла-Ходжи доставлены мне были 5 письма от английского резидента в Кашмире, в которых он сообщает, что ост-индское правительство не признало возможным допустить (Одновременно с этим подучено мною известие, что маиору Кумбер-ланду и лейтенанту Боуеру разрешено посетить Туркестан и что они возвращаются в Индию чрез Россию.) экспедицию в Ладак и Танкси. Несмотря на то, что Малый Тибет лежит в стороне от политической границы Индии, англичане сильно опасались, чтобы экспедиция, не дождавшись ответа, не отправилась самовольно в пределы Кашмира и письма с отказом в пропуске направили по разным дорогам, а пост в сел. Панамин усилили эскадроном кавалерии. Письма написаны были по английски и по персидски, причем персидский текст скреплен было подполковником Диченд’ом, английским политическим агентом в Гильгите. Подпись эта доказывает, что должность политического агента в Гильгите, остававшаяся после маиора Бидейфа в течении нескольких лет вакантною, вновь замещена.

Одновременно с этим явился ко мне Мусса-бек, брат арестованного китайцами Турды-Куль-бека, и доложил, что в укрепление Шахидулла-Ходжа прибыл кашмирский офицер с 5 солдатами и 90 тибетцами и расположился там на зиму. Офицер этот [43] привез письмо от английского резидента в Кашмире, в котором последний предписывает Турды-Кул-беку представить немедленно самое подробное донесение о том, какие местности посетила, что делала и куда ушла русская экспедиция, а также сообщает, что раннею весною явятся в Шахидулла-Ходжу инженеры для постройки нового укрепления из жженого кирпича, что в укреплении будет размещен кашмирский баталион и что необходимо заблаговременно озаботиться заготовкою провианта, рабочих, мастеровых и т. д. Затем, высылая 1,000 рупий Турды-Куль беку в жалованье за полгода, резидент строго предписывал оказать возможное содействие инженерам и поддерживать срочное сообщение с Кашмиром, донося о всех слухах из Китая и России, По прибытии в Шахидулла-Ходжа кашмирцев, бек, назначенный китайцами, бежал в Каргалык. Как отнесутся китайцы к этому новому фазису истории с Шахидулла-Ходжею — пока неизвестно. По слухам, они намерены выстроить новое укрепление по руслу реки Кара-Кош-дарьи в 24 верстах ниже Шахидулла Ходжи и запереть доступы на перевалы Кильянг и Санджу, по которым в настоящее время поддерживается сообщение между Кашмиром и Кашгариею.

Укрепившись в Шахидулла-Ходже, англичане не только захватывают в свои руки все дороги из Кашгарии в Кашмир, но, вместе с тем, фактически овладевают громадным годным к культуре и некогда густо населенным бассейном реки Раскем-дарьи, обращенном ныне канджутцами в пустыню. Канджут окажется оторванным от Китая, а распространение власти англичан над Дангнын-Башем и [44] Памирами — составит только вопрос времени, если этим тихим, но несомненным успехам не помешает своевременное вмешательство России.

Излагая события, происшедшие в течении последних полуторых лет в этом отдаленном уголке Центральной Азии, я строго придерживаюсь фактов, не делая никаких выводов и обобщений. Пусть сделают их люди, не лишенные, как я, сообщения с миром в течении многих месяцев, а главное, люди, в руках которых сосредоточены сведения со всех концов Азии, которые могут всесторонне осветить эти события и выяснить, насколько они вредны интересам России и какие меры следует принять для противодействия этим новым успехам Англии. Задачу мою я буду считать выполненною, если мне удастся обратить должное внимание на эту далекую окраину, значение которой давно признано англичанами, и далеко не так ничтожно, как это может казаться с первого взгляда.

Б. Л. Громбчевский.

Лагерь близ укрепления Шахидулла-Ходжа.

23 Января 1890 г.

______________________________________

В очерке «Современное положение памирских ханств и пограничной линии с Кашмиром», я указал на то, что англичане, укрепившись в Шахидулла-Ходже, не только захватят в свои руки все дороги из Кашгарии в Кашмир и фактически овладеют громадным, годным для культуры и некогда густо населенным бассейном р. Раскем-дарьи, но вместе с тем Канджут окажется оторванным от Китая, а распространение английского влияния на Дангнын-Баш и Памиры, составит только вопрос времени.

К сожалению, предположениям этим суждено было оправдаться скорее, чем я думал.

Вернувшись в долину Кашгария летом 1890 г. я узнал, что канджутский хан, за ежегодную субсидию в размере 15 т. рупий, заключил с ост-индским правительством письменный договор, на основании которого встал к Англии в такие же отношения, в каких к ней находятся другие вассальные, но полунезависимые ханства, как напр. Чатрар и Ясин. Последствия этого договора сказались, между прочим в том, что владетель Канджута открыто нарушил свои вассальные отношения к Китаю, напал на Памир Дангнын-Баш, захватил и увел в плен местного китайского бека Куч-Махомета со всей семьей и имуществом и освободил его только после того, как китайская администрация уплатила за Куч-Махомет-бека и семью его выкуп в размере 5 ямб серебра [47] (около 600 руб.). При этом Сафдер-Али-хан, оставляя у себя весь скот и имущество бека и объявив китайцам, что Дангнын-Баш и Малый Памир он считает своею собственностью, назначил, вместо. Куч-Махомета, беком дангнынбашского киргиза Акыл-Джана и предупредил китайцев, что если они не утвердят этого назначения, то он с каждым новым беком поступит так же, как поступил с Куч-Махометом. Китайские власти в Кашгарии, сознавая полное свое бессилие и невозможность наказать канджутского хана, поспешили утвердить Акыл-Джана в должности, а освобожденного из плена Куч-Махомета бека, который добивался возвращения своего имущества и вооруженною рукою готов был поддержать свои претензии к канджутцам, отозвали в Кашгар, обещая дать ему другое назначение, но обещания своего не исполнили и его самого арестовали.

В начале Октября 1890 г., я встретил Куч-Махомета в Кашгаре и, видя его бедственное положение, насколько мог помог ему материально, вознаграждая его услуги, оказанные экспедиции при переходе чрез Дангнын-Баш. Трудно допустить, чтобы владетель Канджута осмелился так открыто напасть на китайского бека, если бы на решение его не влияли внушения английского резидента в Гильгите. На захвате канджутцами Дангнын-Баша и Малого Памира, я останавливаюсь только потому, что крайний пункт, занятый ныне канджутцами, или, вернее, скрывающимися за ними англичанами, — ур. Ак-Таш на верховьях р. Ак-су, отстоит всего в трех днях караванной дороги от русской границы.

Занятие Шахидулла-Ходжи англичанами находится [48] в прямой связи с успехом политики их в Кашмире. Англичанам, как известно, удалось прочно укрепиться в Кашмире, магараджа которого, под предлогом неуменья вести финансы страны, удален от управления, а делами в настоящее время управляет совет из 8 членов, под председательством английского резидента в Кашмире полковника Nisbet’а. В совете этом только 4 члена кашмирцы, а остальные — англичане, причем двое из кашмирцев — близкие родственники устраненного кашмирского магараджи и претенденты на престол, а следовательно люди, заискивающие перед англичанами.

Подводя итог всему изложенному в обоих очерках, нельзя не прийти к заключению, что занятие англичанами в течении 1889 г. Чатрара, Канджута и Кашмира, словом движение вперед по всей пограничной линии составляет не случайное явление, а строго обдуманный план обороны Индии, систематически приводимый в исполнение. Не подлежит сомнению, что план этот выработался вследствие убеждения, что оплот, в виде могущественного в Средней Азии Авганистана, против предполагаемого движения русских в Индию, не выдерживает критики, как это ясно показали события конца 1888 г., когда совершенно неожиданно отложился весь Северный Авганистан. Повидимому, англичане, наученные горьким опытом, — решили не только прочно укрепиться к югу от Гиндукуша, но и захватить в свои руки все, что удастся к северу от этого горного хребта. Подтверждением вышеизложенного служит занятие авганцами не только Чар-Вилаета и Бадахшана, но и памирских ханств: Вахана, Шугнана, Рошана (чем существенно [49] нарушается англо-русское соглашение 1872-73 г., по которому условлено было между обоими государствами, что влияние России не будет распространено на левый берег Панджа, а влияние Англии или Авганистана на правый берег) и Кафиристана, и постройка англичанами укреплений в Шахидулла-Ходже.

Летом 1890 г., работая над исследованием среднего течения реки Яркенд-дарьи, я узнал, что в Яркенд прибыла большая английская экспедиция под начальством капитана Younghusband’а. Офицер этот известен своей смелой поездкой из Пекина, чрез весь Китай в Яркенд и далее, чрез Мустагский хребет в Кашмир (в 1886 г.), и заключением договора с правителем Канджута (в 1889 г.). Для меня было очевидно, что столь опытный агент командирован был английским правительством, для выполнения важных предначертаний. Поэтому, закончив работы, я поспешил в Яркенд, где застал англичан в разгаре переговоров с местными китайскими властями. Экспедиция эта, как и все английские, снаряжена была более чем роскошно. Кроме капитана Younghusband’а, в составе экспедиция находились: капитан Beech, лейтенант Lenard, переводчиком англичанин Marccartney, секретарем китаец, а также врач, пундиты, конвой из индийских и кашмирских солдат и многочисленная толпа прислуги из авганцев, кашмирцев и жителей Мал. Тибета. Что переговоры с китайскими властями должны были вестись совершенно секретно, подтверждается тем обстоятельством, что капитан Younghusband, не доверяя скромности переводчиков из туземцев, привез с собою переводчика англичанина, а секретарем — китайца, родившегося в Индии. Тем не менее, при [50] некотором уменьи ладить с китайцами, мне не трудно было узнать, что цель переговоров состояла в разделении Памиров между Авганистаном и Китаем. Яркендский амбань лично мне рассказывал, что приезд Younghusband’а совпал с активным движением авганцев, которые летом 1890 г. напали невзначай на памирских киргиз, считающих себя китайскими подданными и угнали 60 кибиток этих киргиз в Шугнан.

Так как разделение Памиров существенно затрагивает интересы России в этом отдаленном углу Центральной Азии, то, по долгу службы, считаю необходимым указать на это обстоятельство, присовокупляя, что переговоры ведутся только в настоящее время с местными китайскими властями и что России вероятно не трудно будет помешать утверждению их, пока переговоры эти не облечены в форму ратификованного договора, а китайцы не связаны статьями, расторжение коих может оказаться впоследствии невозможным. Лучшим же исходом было бы продолжить разграничение русских владений от китайских, доведенное в 1883-84 г.г. до истока р. Мальтабар к югу от нашего Иркештанского укрепления т. е. как раз до Памиров.

Памиры всегда входили в состав бывшего Кокандского ханства (ныне Ферганская область), и управлялись ставленниками кокандских ханов. Местное киргизское кочевое население хорошо помнит это обстоятельство и никогда не отрицает, что оно принадлежало Кокандскому ханству; наконец, везде на Памирах до настоящего времени существуют развалины укреплений, в которых жили ставленники кокандских ханов. Самым южным укреплением следует считать развалины Бозай-и-Гумбеза (на истоках р. Вахан-дарьи, [51] на Малом Памире). Здесь жил последний правитель Памиров, Бозай-Датха, назначенный кокандским ханом Худояром, 27 лет тому назад, убитый в стычке с разбойничьей шайкой канджутцев. Тело Бозай-Датхи погребено у самого укрепления, а над могилой воздвигнута гробница, от которой и самая местность получила свое название. (Бозай-и-Гумбез — гробница Бозая). Заняв Кокандское ханство, Россия естественно имела полное право занять и Памиры, т. е. встать твердой ногою на Гиндукуше. Покойный туркестанский генерал-губернатор К. П. фон-Кауфман не занял Памиров, руководствуясь, насколько мне известно, между прочим, следующими соображениями: 1) Движение русских в глубь Центральной Азии всегда вынуждалось необходимостью и нередко не только не одобрялось центральным правительством, но, подчас, и шло в разрез с указаниями, даваемыми из С.— Петербурга. Занятие Памиров и появление русских на Гиндукуше естественно должно было встревожить английское правительство, чего, по обстоятельствам того времени (турецкая война 1877 г.), желательно было избегнуть. 2) Памиры в то время были почти пустынны, так как редкое кочевое население подвергалось непрерывным нападениям разбойничьих шаек, независимых тогда ханов Канджута, Чатрара, Вахана и Шугнана. Заняв Памиры, Россия вынуждена была бы охранять своих новых подданных и, следовательно, пришла бы в столкновение с вышеупомянутыми ханами, что было тоже крайне нежелательно. 3) Памиры с запада и юга окружены были только что перечисленными мелкими ханствами, а с востока Кашгариею, которою управлял в то время Якуб-бек. Все эти [52] ханства не могли представить никакого сопротивления могущественной России и, следовательно, Памиры могли быть заняты при первой необходимости. В настоящее время обстоятельства резко изменились и, как мы видели выше, Шугнан и Вахан заняты авганцами, Чатрар, Ясин и Канджут — англичанами, а Кашгария — китайцами. Следовательно, в настоящее время, Памиры окружают сильные державы, из коих Китай фактически занял большую часть Памиров. Самовольный захват этот, относясь совершенно беспристрастно, нельзя не признать несправедливым, не только вследствие вышеизложенных прав России на Памиры, но и вследствие следующих соображений: 1) Прежние китайцы, т. е. китайцы, владевшие Кашгарией до захвата этой страны Якуб-беком в начале 60-х г.г., не распространяли своих владений дальше окраин восточных склонов Тянь-Шаня и Кашгарского хребта, о чем свидетельствуют сохранившиеся до настоящего времени прежние китайские укрепления по линии Артыш-Минг-Юл, Упал, Игиз-Яр и т. д. Якуб-бек, завладев Кашгарией, и укрепившись в ней, воспользовался слабостью и внутренними междоусобиями, раздиравшими Кокандское ханство и выдвинул передовые посты свои в глубь гор Тянь-Шаня и Кашгарского хребта и укрепился на линии Чакмак — Улугчат и Таш-Кургане в Сары-Коле, но на Памиры влияния своего не распространял. Когда в 1877 г. умер Якуб-бек, а сын его Бек-Кули-бек, занятый подавлением внутреннего восстания, не в состоянии был дать отпор китайцам, то последние вновь завладели Кашгариею и остановились на пунктах, занятых прежде Якуб-беком, т. е. на линии [53] Чакмак — Таш-Курган. В 1883 г. памирская экспедиция капитана Путяты встретила китайские посты уже по р. Муджи (исток Геза), но дальше к западу Памиры не были заняты китайцами. В 1888 г., во время путешествия в Канджут, я совершенно неожиданно наткнулся на китайские посты по р. Ак-су. В 1889 г., следуя из Ферганской области чрез Пудару (Кок-джар) и Памиры до Гиндукуша, я был свидетелем, как начальник пограничной линии Джан-Дорин назначил беков по р. Аличур, т. е. с 1883 по 1887 г. китайцами занят почти весь Памир и во 2-х) Владеют китайцы Памирами совершенно номинально. Они не только не берут в свою пользу никакой подати с местного населения, но и не в состоянии охранить его от вымогательств канджутского хана, который, как сказано выше, взимает подать, чинит суд и расправу. Вся власть китайцев заключается в том, что, назначив беками родовичей из местных киргиз, награждая их чинами и небольшим жалованьем, они заставляют их приезжать раз в год на поклон кашгарскому Дао Таю и доносить себе о всех слухах в соседних ханствах.

В военных сферах составилось убеждение, что дороги чрез Памиры и Гиндукуш, как пролегающие по местности не ниже 12,000 футов, с перевалами в 15-16,000 футов, для движения войск непроходимы. Взгляд этот едва ли можно назвать правильным по следующим соображениям:

1) Я изъездил Памиры по всем направлениям и никогда ни лично сам, ни мои спутники не страдали от движения по местности с разреженной атмосферой. Доблестные туркестанские войска в 1876, 81 [54] и 82 г. г. в составе целых отрядов, с громадным обозом, полевой и горной артиллерией, переваливали трудный Алайский хребет в долину Большего Алая и дальше на озеро Большой Кара-куль (13,600 фут.), жили там по несколько месяцев и санитарное состояние войск было блестяще. Такой же пример можно указать и в китайских войсках, которые, в составе нескольких тысяч, преследуя одного из претендентов на кашгарский престол Джахангир-ходжу, прошли Памиры до озера Яшиль-куля, укрепились по обеим сторонам его и, перезимовав, благополучно вернулись в Кашгарию. Развалины этих укреплений существуют до настоящего времени и известны у местного населения под именем: «Кафир-Кала», т. е. укрепления неверных.

2) Дороги по Памирам настолько удобны, что при самой незначительной разработке перевалов и некоторых подъемов и спусков, допускают возможность движения даже орудий в запряжке. Перевалы в 15 и более тысяч футов не могут задержать наступления войск, так как подступы к ним тянутся полого на целые десятки верст и притом перевалы эти возвышаются над окружающею местностью всего на 2-3 тысячи футов. Перевалы же в Гиндукуше: Калик, ведущий в Канджут, и Барогиль, ведущий в Чатрар, — настолько удобны, что допускают возможность движения войск без всяких исправлений. Правда, спуск с перевалов и движение в глубь Индии по узким щелям северных истоков Инда представляет громаднейшее затруднение и, без серьезных исправлений, для движения недоступны. Но расстояние от перевалов до проведенных англичанами по Кашмиру шоссе [55] не превышает 200 верст и, при сочувствии к нам местного населения, снабженного для разработки дорог усовершенствованными орудиями, могут быть быстро исправлены.

3) В долине Большего Алая, этом северном уступе Памиров, ежегодно летом собираются несколько тысяч самых богатых киргиз Ферганской области, пригоняющих с собою сотни тысяч баранов и десятки тысяч голов лошадей и верблюдов; следовательно, на Алае мы имеем естественную базу, — обстоятельство первой важности в случае столкновения с Индией.

4) Памиры далеко не безлюдная пустыня и там повсеместно встречается подножный корм.

Излагая все вышеприведенное, я вовсе не хотел бы вселить убеждение, что дорога чрез Памиры есть самый удобный путь в Индию. Наоборот, я глубоко убежден, что в случае столкновения с Индией, главные силы русских войск будут двинуты со стороны Закаспийской области чрез Герат и частью из Туркестана чрез Бамьян на Кабул. Но думаю, что посылка чрез Памиры в Кашмир 3-4 тысячного корпуса не только вынудит англичан отказаться от мысли воспользоваться кашмирскими войсками для борьбы с Россией, но, в силу недовольства кашмирцев англичанами, усиленного низложением в настоящее время кашмирского магараджи, заставит англичан выделить часть войск из внутренней Индии для наблюдения за Кашмиром. Таким образом, появление даже небольшого отряда русских войск со стороны Памиров отвлечет громадные силы у англичан и в значительной степени облегчит задачу главного операционного корпуса. [56]

В силу вышеизложенных соображений Памиры имеют несомненную важность для России. Я считаю не менее необходимым поддерживать дружественные отношения с мелкими ханствами, расположенными на южных склонах Гиндукуша. В очерке «Современное положение памирских ханств и пограничной линии с Кашмиром» я, между прочим, указывал на симпатии этих народов к нам русским и на просьбу канджутского хана о принятии в подданство России. Обстоятельства и угрозы англичан заставили владетеля Канджута встать в вассальные к Англии отношения. Но насколько заключенный вновь с Англией договор непрочен можно судить из того, что после подписания договора, канджутский хан два раза письмами приглашал меня посетить его, и из того, что, как Younghusband с нескрываемою злостью рассказывал мне летом 1890 г. в Яркенде, канджутский хан, подписав договор и получив субсидию, на приглашение Younghusbaud’а посетить Индию ответил: «Я и мой Великий Покровитель, ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР III — мы в Индию не ездим».

Соглашаясь вполне, что державе столь могущественной, как Россия неуместно вступать в письменные сношения с такими мелкими и непривыкшими сдерживать свои обязательства ханами, как например владетель Канджута, я, прослужив 16 лет в Азии и близко изучив характер азиатов полагал бы полезным, ради поддержания престижа и обаяния России, удовлетворять их мелкие просьбы. Так, два года тому назад канджутский хан убедительно просил подарить ему хотя бы 100 берданок и 2 горных орудия. Казалось бы, что просьбу эту можно было бы удовлетворить [57] частно, не связывая себя никакими обязательствами, напр. в виде подарка за гостеприимство и радушие, оказанные мне, русскому офицеру, и моему небольшому конвою во время бытности нашей за Гиндукушем. Подарок такой не только расположил бы окончательно правителя Канджута в нашу пользу, но и поднял бы престиж и обаяние России, как в этой стране, так и в соседних ханствах. Исполнить это было бы тем удобнее, что англичане тщательно скрывают факт заключения ими договора и, официально, вассальные отношения Канджута к Индии нашему правительству неизвестны.

Вот, в общих чертах, события, на которые считаю нужным обратить внимание. Повторяю, что англичане двигаются вперед по всей линии и двигаются систематически, по строго обдуманному плану. Если им удастся добиться разделения Памиров, при том в таком виде, как мне случайно пришлось видеть на карте капитана Younghusbaud’а, т. е. по хребту правого берега реки Ак-су, то в руках авганцев, или вернее — англичан, — окажутся не только все дороги чрез Памиры, но и сами они очутятся всего в одном переходе от оз. Большого Кара-куля, и от долины Большего Алая, важное значение которой мною уже указано. Такое близкое соседство с Ферганской областью, так недавно еще присоединенной и содержащей столь много горючего материала, — вряд ли удобно. Не следует забывать, что не дальше как в 1885 г. Фергану охватило весьма сильное движение, не перешедшее в поголовное восстание только благодаря решительным и крутым мерам администрации, притом движение при содействии авганцев, явно вызванное [58] наущениями извне. Наконец, если дороги чрез Памиры теперь удобны для движения нашего в Индию, то, нет сомнения, они будут еще удобнее очутившись в руках англичан, для движения в наши владения и Помогут осложнить наше положение в самую критическую минуту, когда нам может понадобиться напряжение всех сил наших в Азии. Поэтому, ради собственного спокойствия и поддержания престижа России, доставшегося нам дорогою ценою, казалось бы необходимым остановить англичан и дать им соответствующий отпор, для чего, как сказано выше, лучшим средством было бы приступить к немедленному дальнейшему разграничению с Китаем, а если обстоятельства будут благоприятны, то и с Авганистаном.

Б. Л. Громбчевский.

С.-Петербург. 3 Января 1891 г.

© текст - Громбчевский Б. Л. 1891
© сетевая версия - Thietmar. 2017
© OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001