-

ГЕЙНС К.

ОЧЕРК БОЕВОЙ ЖИЗНИ АХАЛ-ТЕКИНСКОГО ОТРЯДА

1880-1881 гг.

Краткий очерк ахал-текинского оазиса. — Сбор наших войск в Самурском укреплении. — Жизнь в отряде. — Приготовление текинцев к упорной борьбе и выбор четырех ханов главными предводителями. — Сила нашего отряда. — Сборы перед выступлением. — Рекогносцировка 18-го декабря. Диспозиция штурма Янги-калы. — Позиция текинцев. — План для овладения ею.

Ахал-текинский оазис начинается от казанджикских колодцев, богатых вкусною водою, или, еще вернее, от речонки Узун-Су, и тянется вдоль горной гряды Копет-Дага, направляющейся от северо-запада к юго-востоку. Множество маленьких горных потоков, стекающих с северных склонов гряды, почти паралельно пересекают его и текут до тех пор, пока не исчезают в песках. Эти незначительные резервуары, разбираемые по полям и садам для поливок, исчезают скоро. Отсюда ясно, что плодородный, незнающий засухи ахал-текинский оазис представляет узкую полосу земли от тридцати до пятидесяти верст шириною, огражденную с одной стороны горами, а с другой — песчаною степью.

Равнины ахал-текинского оазиса до Асхабада, во время жаров, поздней осени и зимы, при отсутствии зелени, как в местах лишенных растительности, так и покрытых степным, колючим кустарником (саксаулом), по виду безраздельно сливаются с соседними песками. Как исключение можно указать на те изредка встречавшиеся незначительные сады из фруктовых и тутовых деревьев, которые служили нам указателями мест, где поселение было гуще. Горы, благодаря общему свойству их менять свой вид в зависимости от изменения освещения и температуры, и здесь своею декоративностью значительно изменяют безотрадный вид песков: красив бывает Копет-Даг, когда безлесные скаты его, изрезанные бесчисленным количеством промоин, яркими и темными змееобразными полосами, пестро разрисовываются по серо-бурому глинистому фону; еще красивее — когда, при закате солнца, он одевается в [341] фиолетовую и голубую мглу, когда сквозь редкий туман и в лунную ночь красуются слабые силуеты его вершин, когда зимними снегами окаймляется только его хребет и гряда гор белой извилистой чертой ярко отделяется от темно-голубого неба или выглядывает из густых спустившихся облаков. Не маловажна и реальная польза от близкого соседства этих гор: в ущельях их встречаются леса и травы, которые можно косить до июля месяца, а ветер с юго-запада и юга освежает воздух даже в самые жаркие дни.

Есть и характерная особенность оазиса, которая заключается в постройках, встречающихся от Казанджика, или, иначе, от начала пахатных полей и покрывающих далее все его пространство: один род этих построек представляет укрепления, называемые калами, а другой — глиняные столбики, местами густо пестрящие поля, — межевые знаки.

За малым исключением все калы устроены одинаково: укрепления эти род редутов, огороженных тонкими стенами, доходящими до трех, а иногда и более аршин высоты и слепленных из глины, о которую в этом виде плющатся свинцовые пули, а для флангового обстреливания фасов пристроены круглые башни к углам либо диагонально противоположным, либо ко всем четырем. Внутри каждой калы находится редюит. Рвы вокруг укреплений встречались не всегда; зубцы же на стенах, которыми в нашей илюстрации постоянно украшаются фантастические укрепления текинцев, не существуют ни в одном укреплении края.

Глиняные же столбики в два и три аршина высотою служили, как сказано, межевыми знаками; но большие из них, в виде башенок с пустотою внутри и амбразурами во все стороны, исполняли должность сторожек. Многие из них, стоя вдали от движения наших войск, вероятно, служили неприятелю и для скрытного надзора за нами.

На пути по обезлюженному краю встречались нам пространства с очевидным признаком ушедшего многолюдного населения: центром таких мест бывали обыкновенно валы; вокруг них теснилось много конусообразных, кубических и другой формы глиняных слепков в виде жилищ, но тесное внутри их помещение и расположение их без дворов указывали на полное отсутствие прочной оседлости; за этими жилищами следовали садики, тщательно разработанные огороды, поля, разгороженные на [342] участки глиняными стенками и омываемые водяными проточными канавами.

Такого характера местность провожала войска наши во все время похода; но когда, по взятии Денгли-тепе, часть отряда двинулась в Асхабад, то там мы в первый раз встретили обширные сады и виноградники. Смотря на эту густоту деревьев, стоявших еще без зелени, как-то не верилось, что в близком соседстве находится безграничное море передвижных песков.

Вот эти то родные, плодородные поля текинцы решились оборонять до последней крайности и, оставивши свои дома, сосредоточились в Денгли-тепе еще в ноябре месяце.

30-го ноября 1880 года генерал Скобелев, заняв Батыр-калу, названную впоследствии Самурским укреплением, стал лицом к лицу с многочисленными скопищами текинцев. Рекогносцировки 4-го, 11-го и 12-го декабря были последними; во время их исправлены прежде набросанные планы окрестностей Денгли-тепе и Янги-калы, окончательно изучена местность и в принципе решено приступить к овладению неприятельской позиции. Начали стягивать войска. Зловещая для противника туча росла с каждым днем.

В ахал-текинском походе обыкновенно бывало, что, при более или менее продолжительной остановке, отряд обставлялся разного рода казенными складами, армянскими лавочками и, таким образом, среди безлюдья, в непродолжительном времени позиция его, сравнительно с другими тыльными постами, обращалась в столицу; так случилось и в настоящее время: продолжительное главенство Бами стало похищаться Самурским укреплением. Сосредоточение большого количества войск приманило армян-торговцев, вызвало из Бами все склады, а затем казначейство, интендантство, почту, госпиталь, Красный Крест и другие учреждения. Народу от ежедневно прибывавших частей ставилось все больше и больше. Жизнь, на сколько возможно, разнообразилась и проводилась не скучно: музыка гремела по целым дням; песни в разных концах лагеря, заздравные возгласы в громких и веселых товарищеских пирушках разносились по всей позиции.

В это же время, только в двенадцати верстах восточнее Батыр-калы, там, за видневшейся вдали темной, длинной полосой стен Денгли-тепе, из-за которых возвышался высокий курган, кипела другая жизнь: масса народа, черневшего на стенах, и партии конных, сновавшие в разные стороны и постоянно [343] покрывавшие курган, показывали, что нас стерегут, нас ждут и надеются отразить; там, как видно, все готовилось к отважной встрече. Потом мы узнали, что у них к этому времени было все приведено в посильный порядок: жители каждого аула, составляя как бы административную единицу, находились под начальством своего аульного старшины и, не перемешиваясь с жителями других селений, занимали по стене свой определенный участок. Для руководства общим ходом обороны, народом были избраны четыре хана: Махтум-Кули-хан принял начальство над поставленными защищать северо-восточный угол и прилегавшую часть восточной стены; при нем помощником состоял Текма-Сардар. Расположенными за этою частью стены, которая впоследствии была взорвана, заведывал Азрат-Кули-хан. Назначенными для обороны южной и юго-западной стены предводительствовал Ораз-Махмет-хан и наконец Махмет-Кули-хан с своим помощником Софи-ханом стояли во главе занимавших стены перед курганом.

Очевидное для всех их численное над нами превосходство с одной стороны, а с другой — воодушевлявшие их призывы к отчаянной обороне набожного старца Керим-Верды-Ишама, который впоследствии с кораном в руках был убит на стене артилерийским снарядом, внушали им полную уверенность в успехе предпринятого решения биться с русскими.

Близость нашего расположения к неприятельской позиции давала возможность более любопытным следить за всем, что происходило в лагере противника; каждый из наблюдавших старался отгадать причину малейшего движения, делал свое замечание и многими из них задавались вопросы: «примут ли они наш вызов на бой или нет?» Отсюда понятно, какую тревогу они поднимали, когда замечали большие партии, уходившие в пески.

Между тем колонна за колонной продолжали прибывать в Самурское укрепление. Кроме кавказских войск, к составу отряда, 15-го декабря, примкнул еще небольшой туркестанский, который, под начальством полковника Куропаткина, только что сделал переход через соседние пески напрямик.

16-го декабря, вторник. Долго утешавшая нас прекрасная погода с утра изменилась на дождливую.

В этот день, не откладывая долее, генерал Скобелев решил начать подготовительные занятия и действия в виду предстоящих серьезных столкновений с противником. В руках у него было уже 29 рот, 65 орудий, 6 эскадронов и сотен, всего [344] 3,520 штыков и 650 сабель. Остальные должны были прибыть дня через два.

17-го декабря, среда. Серое, дождливое и холодное утро не имело силы остановить торопливую деятельность, возбужденную известием, что движение вперед решено дня через два или через три: офицеры бегали в штаб справляться о назначении частей войск, в канцеляриях усиленно заскрипели перьями по разным требованиям, артилерийский и интендантский склады работали без устали над отпусками, фургоны двигались по всем направлениям — и вообще кипела жизнь, поголовно захватывавшая всех. В такой хлопотне прошел целый день и только с последними звуками вечерней зари притихло все.

18-го декабря, четверг. После долгой, темной ночи, в продолжение которой текинцы, по обыкновению, подкрадывались и стреляли по лагерю, опять четыре хора музыки в разных концах лагеря, в разброд, среди целого хаоса звуков труб, рожков и барабанов, зарею встретили неприветливое утро.

Холодно; только три градуса тепла; сквозь туман продолжает моросить самый надоедливый дождик; кругом слышится шлепанье по грязи... Казалось, кому охота выходить из юломейки, а выглянешь — все та же жизнь: как вчера, любознательные наблюдатели, один сменяя другого, пристально глядят на Денгли-тепе в подзорную батарейную трубу; как вчера, раздаются везде шум, крик и отдаваемые приказания и вечно движущиеся, расторопные фельдфебеля, бойко шлепая по грязи, шмыгают во все стороны. Но к полудню штиль, родивший дождь, заменился порывистым восточным ветром и тучи стали раздвигаться.

Среди всеобщего настроения о скором выступлении, естественно, вызывалось общее внимание ко всему, что намекало на движение вперед: так, не без любопытства публика стала наблюдать за сбором казаков, сходившихся на поляну восточнее лагеря. Вскоре, полученное от генерала Скобелева приглашение всем начальникам принять участие в рекогносцировке разъяснило все.

Около двух часов пополудни, вдоль фронта пяти сотен казаков, проехал командующий войсками, окруженный всеми начальниками частей, составлявших отряд. Как только после ответа на приветствие казаки успели зайти плечом, сформировать колонный строй для резерва и выслать конную цепь влево, как раздался сигнал рысью. Плавно понеслись сотня за сотней, затем [345] слегка наклонился вперед широкий значок генерала Скобелева, и офицеры тронулись за ходким аргамаком своего предводителя.

Быстро уходил от нас лагерь, а стены Денгли-тепе становились все яснее и выше. Недоумевавшие текинцы высыпали все наверх. После четверть-часового хода шагом, труба опять сыграла рысь и вскоре впереди себя мы увидели редко рассыпавшихся всадников, готовых открыть огонь. Текинское орудие с кургана дало уже четвертый выстрел, выражавший у них тревогу и призыв людей с песков. С визгом первых пуль колонна перешла на шаг и продолжала подвигаться, направляясь на Янги-калу.

Количество действовавших против нас сначала немногим превышало численность казаков, а выстрелы, разбросанные по всей цепи фронта и левого фланга, казались не особенно частыми.

Дойдя до валика, с которого можно было видеть всю переднюю линию позиции, выбранную для первого удара в предстоящем наступлении, генерал Скобелев слез с лошади; за ним слезли и мы. Развернув план Янги-калы, он пригласил к себе всех начальников; указывая пункты на местности и соответствовавшие им изображения на карте, совершенно отчетливо выяснил диспозицию предполагаемого штурма 20-го декабря; ясность, осторожность и простота излагаемых действий были до того доступны понятиям всех, что не только предлагаемый план был усвоен с первого раза, но и внушил всем веру в удачный исход дела.

Не изменяя смысла диспозиции, ее можно передать без подробного распределения войск. Весь отряд делился на три части: большая треть и вся кавалерия составляли главные силы, начальство над которыми принял на себя генерал Скобелев; другие две поручались полковникам Куропаткину и Козелкову. Для овладения позициею Янги-калы, штурмовая колонна полковника Куропаткина выступает раньше и, заходя со стороны гор, обхватывает ее слева, а полковника Козелкова, выступив с главными силами, идет вместе с ними, направляясь на Денгли-тепе, потом быстро отделяется к Опорной кале, штурмует одновременно с полковником Куропаткиным позицию с фронта и затем, за калами, обе колонны соединяются, выбрав позицию для лагеря.

Некоторый второстепенные заметки диспозиции тоже не лишены интереса: строго воспрещалось ею вступать в рукопашный бой; если оборона будет упорная, то приказывалось завладевать позициею постепенно, по кварталам, переходя от одной стенки к [346] другой и очищая следующее пространство залпами из ружей и пальбой из картечниц и горных орудий; с этою целью орудия эти придавались пехоте, которая обязывалась таскать их с собою.

- Хорошо ли вами поняты, господа, мои желания и распределения? сказал генерал Скобелев, окончив разъяснение диспозиции; — заявите теперь; всякое сомнение легко разъяснить здесь, на месте; помните, что мы в последний раз осматриваем эту позицию-двадцатого числа надо будет уже действовать.

Последовало несколько вопросов; затем, не смотря на общее уверение в ясности диспозиции для каждого, составитель ее хотел еще лучше ознакомить нас с местностью и рысью двинулся вперед еще шагов на двести; когда бугры, скрывавшие задний план позиции, уже больше не препятствовали, он сделал еще несколько замечаний относительно обходной колонны и потом велел отступать.

Между тем пальба без перерыва кипела по всей линии; в некоторых местах текинцы пробовали даже напирать, но запрещение генерала Скобелева ввязываться в бой делало наших казаков только стойкой оградой.

На приказание отступать, граф Орлов-Денисов, командовавший кавалерией, только показывал вид, что приступает к исполнению: казаки как-то странно ворочались, делая круги на одном месте... «Да прикажите отступать!» вскрикивал несколько раз Скобелев: после этого казаки шевелились больше, а отступления все не было заметно. Все сочувственно отнеслись к этому непослушанию, как к нежеланию открыть командующего войсками метким пулям текинцев; наконец, словно догадавшись, генерал Скобелев повернул коня назад — и все тронулось с места.

В этой рекогносцировке принял участие и генерал-лейтенант Анненков.

При нашем возвращении, сначала текинцы наседали не сильно, но когда наша цепь отошла от валика шагов на пятьсот, они бросились занимать его, быстро перебегая и подвозя по два стрелка на одной лошади. Несколько минут после этого пули завизжали чаще.

- Ваше превосходительство, вы ранены! — заметил кто-то из офицеров генералу Анненкову, увидев, как пуля пробила правый его рукав. Генерал уехал на перевязку. Вероятно, быстрота, с которою пуля пролетела близкое расстояние, на первый раз не дала почувствовать ему боль. [347]

Когда возвратились в лагерь, было уже поздно — играли вечернюю зарю.

Вслед за недождливым днем, наступила такая же, но только темная, облачная ночь. Текинцы опять стреляли по лагерю и опять, спокойно выспавшись, отряд с рассветом принялся за окончание укладки и сборов к выступлению.

19-го декабря, пятница. Утро и день проведены были, как проводит обыкновенно собирающийся в дорогу.

Часа в четыре пополудни, начальники были снова приглашены к ставке командующего войсками. Там вторично была прочитана диспозиция с серьезным подтверждением, чтобы, в случае близких схваток с неприятелем, не допускали солдат биться штыками, до чего они большие охотники: «не надо давать неприятелю того, чего он желает», прибавил генерал Скобелев, оканчивая беседу о завтрашнем штурме.

Войск, продолжавших прибывать ежедневно, к вечеру этого дня собралось почти все то количество, которое, за необходимым расходом, должно было составить нашу действующую силу, а именно: 35 рот, 7 эскадронов и сотен, 67 орудий и 2 ракетных станка; всего 4,020 штыков и 750 сабель. Все верили в достаточность этой силы, и приступ к настоящим военным действиям делался с полною надеждою на успех.

Не входя в рассуждение всей нелепости плана текинцев — запереться в большую коробку Денгли-тепе и, сидя в ней, дать нам генеральное сражение, рискуя, в случае, если победа останется на стороне осаждающего, нанести смертельный удар всему населению, нельзя не сказать несколько слов о выбранной текинцами позиции, под прикрытием которой они решились остановить наше наступление.

Вдоль всего оазиса не встречается такой массы сгруппированных в одном месте укреплений, мельничных плотин, полевых стенок, оврагов и промоин, сколько увидели мы в двенадцати верстах восточнее Батыр-калы. Вот это-то место, изобилующее описанными местными преградами, и выбрали текинцы своею стратегическою перегородкою. Как видно, не мало времени и трудов потратили они для достижения цели сделать его непроницаемою. Войска экспедиции 1880-1881 годов застали эту позицию текинцев в следующем виде: укреплением Денгли-тепе (оно же Геок-тепе) усиливался центр этой позиции как крепким ключем, так как, при толстых и высоких стенах, оно занимало более [348] версты в длину и более полуверсты в ширину. Между этою текинскою крепостью и горами все пространство, изрезанное преградами, составляя левый фланг позиции противника, было застроено крепкими обширными калами: по имени большей из них, Янги-калы, было названо нами и все пространство до подошвы гор, а правее, верстах в двенадцати, у самых песков, находилась старая их кала — Геок-тепе.

Будь текинцы более знакомы с приемами и действиями регулярной армии, хоть ради того, чтобы лучше понимать цель каждого движения, то, при своей многочисленности, может быть и достигли того, что линия этих преград оказалась бы предельной границей нашего наступления.

В руках генерала Скобелева быль выбор пункта для нападения на эту растянутую позицию неприятеля, и он принял систему — не торопясь, прочно, бесповоротно отнимать ее у противника по частям: сначала решил овладеть укреплениями левого фланга Янги-калы и затем уж, повернувшись фронтом к крепости, начать осаду, обхватив южный выдающийся угол. Лучшее решение трудно было придумать: обложение самого узкого фронта крепости только и было возможно нашему малочисленному отряду. Став против южного угла, а тылом к горам, мы оберегали сообщение с Персиею через Гермауское ущелье и, таким образом, могли свободно подвозить скупленные в Персии ячмень и муку; при таком расположении войск охранялись источники рек, отрезалась текинцам прямая дорога в Асхабад, а в военном отношении только с южной стороны крепости и была ровная местность с твердым грунтом; с трех же остальных сторон были песчаные курганы, не удобные для рытья траншей и могущие давать возможность скрытно подходить к нашему расположению для производства нападений с тыла и флангов.

И так завтра должно начаться разрешение спорного вопроса: или многочисленность противника не допустит нас идти дальше, или горсть наших молодцов с хорошим вооружением, значительным числом орудий, за прежний должок подведут такой расчет, после которого некому будет продолжать оборону оголенного оазиса.

Вечером все было готово к выступлению. Крайне незначительная часть войск, оставляемая в Самурском укреплении, не могла бы, в случае нападения, защищать всю занимаемую нами позицию, [349] вследствие чего приказом по отряду велено было все остающееся перенести в укрепление.

Кибитки и юломейки были сняты и на месте лагеря раскрылись широкие поляны, на которых, прикрывшись полостями, улеглись наши молодцы на ночлег под открытым небом.

II.

Выступление отряда и занятие Янги-калы 20-го декабря. — Специальная рекогносцировка текинской крепости на другой день. — Занятия 22-го декабря. — Изменение манера действий текинцев. — Передвижение войск мочью с 22-го на 23-е декабря. — Выступление колонны генерала Петрусевича. — Неожиданный по ней залп. — Начало боя. — Первая попытка ворваться в калу. — Смерть генерала Петрусевича. Занятие части калы. — Закладка первой паралели.

20 декабря, суббота. Было около четырех часов. До рассвета еще далеко, но сонных уже не было, и говор кругом, сливаясь в какой-то сплошной ропот живого моря, то в одном, то в другом месте стал через несколько времени перерываться громкими возгласами: «Здравия желаем, ваше благородие!» Впотьмах строилась пехота и запрягались орудия. Вскоре силуэты без шума двигавшихся рот по разным направлениям и тихий грохот колес, раздававшийся то ближе, то дальше, показывали, что сбор войск уже начался. Все сходилось к одному месту. В это время розовые каемки облаков и едва проясняющиеся части неба между облаками, на столько обрисовывали ближайшие предметы, что давали возможность сбирающимся не находить и не наезжать на своих. Рассвет обещал хорошую погоду; солнце, которого давно не видали, весело настроило войска. Собравшиеся в одно место пехота и артилерия сами кое-как разместились в несколько линий. Раздававшиеся крики рабочих, вытаскивавших в разных местах застрявшие фургоны, давали знать, что не скоро подтянем свой хвост.

Часов в десять перед строем показался генерал Скобелев; войска точно повеселели, здороваясь с тем, кому охотно доверялись перед боем. Быстро обскакав колонны, он вызвал знамена перед середину и приказал начать молебен.

Едва после отбоя знамена разошлись по баталионам, как с правого фланга выдвинулись вперед восемь рот пехоты, две сотни казаков и десять орудий, составлявших колонну полковника Куропаткина, и безостановочно пошли они по указанию диспозиций, придерживаясь подошвы гор. Прочие части остались на месте. [350]

Хорошо освещенные войска наши, без сомнения, были отчетливо видны текинцам, собравшимся на стенах своей крепости: видели они, как с обнаженными головами всем отрядом преклоняли колена; видели, как часть войск, отделившись от общей массы, двинулась в их сторону, что заставило выстрелами из пушки поднять тревогу. Через час дождались движения и остальных войск.

Действительно, колонна полковника Козелкова, примкнув к главным силам, вместе составила довольно внушительную силу; артилерия, двигаясь по две и по три батареи в одной четырех-орудийной колонне, своими хвостами упиралась в ариергард, а уступом слева шла вся кавалерия с конно-горным взводом. Два хора музыки, играя без перерыва по очереди марши, заставляли всех идти в ногу, и трехтысячная масса стройнее, чем войска на любых парадных маневрах, двигалась прямо по направлению к кургану.

Незаметно и легко прошли так около шести верст; в это время донесшийся справа орудийный выстрел показал, что колонна Куропаткина открыла действие; за ним, на темном фоне гор, заклубилось второе облако ярко-белого дыма и началась редкая орудийная пальба, а колонна, при которой находился генерал Скобелев, продолжала по прежнему идти стройно и быстро, точно пред решительным ударом.

Текинцы в недоумении глядели на наши действия: не отделяя сколько нибудь значительных сил для противодействия колонне Куропаткина, они ясно выказали, что придают ей значение не более как демонстрирующей части войск, и что всю опасность видели в колонне, двигавшейся на их укрепление, вспоминая, вероятно, при этом, что в 1879 году уже был произведен штурм с налета, а потому они, облепивши верхи стен, чернели, как мухи на бортах блюдечка с чаем. Но каково было их изумление, когда, не доходя верст трех до стены, колонна Козелкова быстро двинулась направо и, став против Опорной калы, начала немедленно обстреливать ее; когда затем вся остальная часть пехоты с артилериею, составлявшая главные силы, передвинулась еще правее, расположившись резервом для обеих колонн и оставив на месте всю кавалерию!

Поняли и текинцы в чем дело: бегом двинулись было толпы к угрожаемым калам; вдали виднелись скачущие, имевшие по другому всаднику на крупе лошади, но все это было поздно, — [351] шрапнель горных орудий, находившихся в первой линии, и залпы пехоты были уже хорошей преградой. Таким образом, благодаря простому демонстративному движению на крепость, мы встретили незначительное сопротивление со стороны укреплений штурмуемой позиции: только вышедшие из крепости толпы, вооруженные ружьями, открыли по нас довольно частую стрельбу, посылая по временам и ядра из своей единственной пушки.

Колонна Козелкова, выжидая появления фланговой, медленно подвигалась вперед, обстреливая все калы; но как только, около трех часов, генерал Скобелев подал сигнал: «все» и «наступление», обе колонны с музыкой двинулись вперед, оставляя резерв на месте, а головные части кавалерии, которые были на это время поручены графу Орлову-Денисову, по слову Скобелева кинулись в промежуток между наступающими колоннами и Денгли-тепе; не встретив кавалерии, они наскочили на засевшую в глубокой промоине пехоту и часть ее осталась на месте.

Дело это кончилось взятием Янги-калы и затем выбором позиции для лагеря фронтом к крепости; но пока штурмовые колонны устанавливались на ней, из резерва 3-й и 4-й батареям 19-й артилерийской бригады и нескольким ротам было приказано развернуть фронт налево и действовать по крепости и по вышедшим вперед толпам. Пушка текинцев продолжала стрелять и по развернувшимся вновь батареям, но, как спрятанная за траверзом, она не встречала ответов из наших орудий; тяжелее было для густонаселенной крепости терпеть от разрыва наших гранат, и артилерия кидала их во внутрь, за стены; сзади этой боевой линии прошли все войска резерва и весь обоз отряда; когда же окончили постройку мостиков и обделку спусков через речонки и овраги, тогда сняли с позиции и последние части войск.

Уже вечерело, и быстро кипела работа над окопкой лагеря; к сумеркам траншейная насыпь уже окружала всю нашу позицию.

Первый раз отряд наш, расположившись прочным лагерем под Денгли-тепе, начал знакомить текинцев с обычаями нашей боевой жизни. Чуть начало темнеть, как, по обыкновению, поднялся знакомый гам: рожки, трубы и барабаны заиграли повестку, затем все притихло; прошло минут пять и за мелькнувшим ярко сигнальным выстрелом грохнул залп из сорока орудий и вслед за ним раздался отдаленный треск рвущихся в крепости гранат. Запомнили текинцы с первого раза, что у нас обычай стрелять перед вечерней зарей, и сильно боялись они этой минуты. [352]

Простой, обдуманный маневр был причиною незначительной потери: один убитый и десять раневых были нашей платой за победу.

Этот маневр остался у всех в памяти не только ясностью цели каждого шага, каждого поворота, но и своим красивым видом при исполнении, стройностью, порядком, отсутствием крика начальников и спокойствием движения в районе полета пуль.

Холодная, ясная ночь покрыла нас на новоселье. Закутавшись полостями, артилерийская прислуга точно исчезла в своих ровиках; только одни орудия, наведенные в середину укрепления, торчали поднятыми жерлами из за свежей насыпи.

21 декабря, воскресенье. Еще более холодный рассвет рано поднял отряд на ноги. За неимением дров и углей, все глазами измеряли положение солнца, ярко выкатившегося над горизонтом, и с нетерпением ожидали, скоро ли подымется оно на такую высоту, с которой могло бы отогреть окоченелые члены. Около восьми часов температура стало мягче: все вышли из палаток и юломеек погреться на воздухе. В это время восточнее лагеря начал собираться отряд из 6 сотен и двух орудий: к девяти часам два эскадрона другун, две сотни Таманского, одна Полтавского и одна Лабинского полков, с конно-горным взводом уже были выстроены, встретили генерала Петрусевича и направились с ним прямо, паралельно восточного фаса.

Окончательный осмотр расположения крепостных стен, траверзов, выходов, разных пристроек и нанесение всего этого на карту составляли главную задачу этой рекогносцировки. С этою целью при генерале Петрусевиче находились начальник инженерной части, подполковник Рутковский, и топограф.

Медленно подвигался к северу наш летучий отряд, давая время делать заметки; а текинцы, имевшие винтовки, спешили на вал и, усиливая стрелявших, все сильнее и сильнее осыпали нулями обходящую крепость колонну; когда же она скрылась за противоположную, северную стену, частая, отдаленная трескотня ружейной пальбы, изредка прерываемая глухими раскатами орудийных выстрелов, дошла до скорости барабанной дроби.

В лагерях все внимательно прислушивались к этой музыке; генерал Скобелев, чтобы предупредить такое положение рекогносцирующих, взяв 3-ю батарею 19-й артилерийской бригады, 1-й баталион Самурского полка и сотню оренбургских казаков, пошел на встречу Петрусевичу, направившись паралельно западной стене. Дойдя [353] до песчаных курганов, колонна остановилась, батарея снялась с передков в шагах восьмистах от стен и открыла огонь в тыл стреляющим по нашему отряду. Этим заметно ослабили порыв текинцев, предполагавших себя обеспеченными внутри крепости. Около двух часов показалась наконец ожидаемая кавалерийская колонна из за северо-западного угла крепости; генерал Скобелев пошел к ней на встречу, соединился и вместе возвратился в лагерь. Потеря, понесенная нами во время этого движения, представляла непонятно счастливый для нас случай: она состояла только из одного убитого и пяти раненых. Положим, что наши при обходе крепости держались от нее не ближе тысячи шагов, но, с другой стороны, немалое значение имело то огромное количество пуль, которое выпущено было текинцами — безусловно хорошими стрелками.

Результаты, добытые этою рекогносцировкою, окончательно укрепили прежнее решение вести атаку на южный угол и ускорили распоряжения о начале закладки траншей.

Чтобы в паралель с военными операциями, не тратя людей для занятия многих наблюдательных постов, охватывать надзором всю окресность осаждаемого укрепления, начали размещать гелеографные станции и в этот день был установлен один станок на стене Опорной калы для переговоров с Самурским укреплением. 21-е декабря тоже кончилось вечернею зарею с залпом по Денгли-тепе. После этого быстро исчез последний проблеск дня, и наступила ночь темная, хотя безоблачная и звездная. Текинцы пробовали подползать в разных местах, но, повсюду натыкаясь на наши пикеты, ограничивались только стрельбою по лагерю, не нарушая, конечно, общего спокойствия.

22-го декабря, понедельник. Еще не проглядывал свет, когда под покровом ночи небольшая колонна была выведена полковником Куропаткиным, по направлению к калам, лежащим против правого фланга лагеря. Без препятствий заняла она Ольгинскую и, в полуверсте севернее ее, Правофланговую. Как обыкновенно бывало, вновь прибывшие гарнизоны принялись немедленно за лопаты и быстро начали подыматься насыпи и углубляться ходы: едва темнота уступила раннему мутному свету, как уж занятые калы были приведены в оборонительное положение.

В лагерях проиграли повестку и натянулись шнуры от запалов орудий; прошло несколько минут обыкновенного промежутка между повесткой и зарей, и сорок снарядов, сопровождаемых [354] громом артилерийского залпа, влетели в крепость, разнося осколками снарядов смерть по всем направлениям, а в нашем лагере, не встречавшем таких утренних сюрпризов, все весело проснулись. Кругом было как-то особенно мертво; текинцы почти не показывались, только вдали, к садам, виднелась наша кавалерия, отправившаяся с полковником Куропаткиным для рекогносцировки пространства на северо-восток от Денгли-тепе, да раздавались выстрелы из орудий поручика Берга, который из Правофланговой калы огнем покровительствовал движению кавалерии и пристреливался по всем окрестным пунктам.

Производимая рекогносцировка местности, более версты отстоящей к северу от Правофланговой, показала, что калы не были заняты противником и богаты запасом фуража; вскоре полковник Куропаткин возвратился, потеряв только без вести пропавшими двух оренбургских казаков.

Целый день текинцы вели до крайности редкую стрельбу; по Правофланговой кале они пристрелялись до того хорошо, что стало опасно в ней показываться открыто. Подполковник Гогоберидзе, раненый в ногу, был одною из первых жертв хорошей пристрелки противника. Впрочем потеря этого дня была не велика: убит был один нижний чин, а раненых шесть, из которых было два офицера: сотник Кременец и подполковник Гогоберидзе.

Перед вечером, часа в четыре, войска наши были как будто немного изумлены, увидев быстрое и неожиданное появление больших груп кавалерии, выезжавших из за песчаных курганов и направлявшихся к Самурскому укреплению; но когда узнали, что оттуда идет наша колонна, залпы пехоты и шрапнель посыпались на них за такое покушение. Сначала, под влиянием рыцарской, гордости, они выдерживали наш огонь, но через несколько времени, как видно, стало очень жутко: сначала раненые, а потом и остальные начали быстро исчезать в песках.

Нельзя не заметить, что в течение первых двух дней текинцы слегка относились к положению осажденного: групы конных и пеших виднелись кругом крепости; это придавало окрестностям оживленный вид и давало пищу охотникам подползать поближе и скрытно из канав озадачивать беспечного противника, а иногда, меткими выстрелами, разгонять работавших на валу или во рву. Но с утра этого дня, безлюдие вокруг крепости и усиленная деятельность над улучшением своего укрепления обратили общее внимание; работы впереди южной стены перед [355] траверзом и перед самым южным углом, окончившиеся впоследствии двумя подковообразными укреплениями и соединяющими их с крепостью траншеями, показывали, что у них состоялось в роде какого то поголовного решения: даром не бравировать под нашими пулями, бесполезно не увеличивать кладбища и заняться усилением обороны; с этого же времени началось у них устройство блиндированных ям для укрытия семейств от наших снарядов.

Еще с вечера отданным приказанием более трети рабочих рук — двенадцать рот (1-й баталион Самурского, 3-й баталион Ширванского, две роты 3-го баталиона Апшеронского и две роты 4-го баталиона Дагестанского полков; всего 1,250 человек.) должны были приготовиться, чтобы с зарей приступить к закладке и работе первой паралели.

Все предполагаемые траншейные работы, для удобства наблюдения за ними и управления войсками при отражении вылазок, получили следующую административную и боевую групировку: все траншеи, которыми предполагалось охватить южный угол крепости с восточной стороны, назвались правым флангом и были подчинены полковнику Куропаткину; остальные, т. е. против угла крепости и долженствующие загнуть на юго-запад, были названы левым флангом и начальником их назначался полковник Козелков. Заведывать артилериею правого фланга поручалось подполковнику Мамацеву, левого фланга — подполковнику Бобрикову. Заведывать всеми саперными работами назначался полковник Ручковский.

23-го декабря, вторник. Среди глубокой темноты, дивизион тверцов, полусотня лабинцев, полусотня таманцев и конно-горный взвод, ночевавшие в Правофланговой кале, начали собираться к выступлению, и вскоре прибывший генерал Петрусевич перед самым рассветом двинулся с ними по направлению к северу.

Решение — произвести закладку первой паралели днем — было причиною усложнений самого дела: колонна генерала Петрусевича назначалась для отвлечения внимания неприятеля.

Едва серый, неопределенный свет начал прорезать ночную мглу, как колонна, выступившая из Правофланговой, уже шла к ближайшей кале, находившейся от нее в полуверсте, не останавливаясь около нее, как совершенно брошенной неприятелем, колонна повернула на северо-запад в обход роковой калы с садами.

Еще густой сумрак скрывал предметы, находившиеся шагах [356] в двухстах от колонны, когда кавалерия наша, с раскинутой цепью наездников с левой стороны, шла ощупью; но когда голова взводной колонны начала огибать северо-восточный угол калы, в которой еще накануне не было текинцев, как вдруг с плотины, со стен и из-за полевых оград грянул дружный залп, и многими жертвами, упавшими с лошадей, начался кровавый, славный бой 23-го декабря...

«К пешему строю слезай!» крикнуло несколько голосов, и среди громко раздававшихся различных команд, среди грома убийственного огня на расстояние трехсот шагов, закипело быстрое перестроение: наездники неслись к колонне, коноводы отъезжали назад, соскакивавшие с лошадей кавалеристы скучивались по-сотенно и по-эскадронно, санитары бегом относили раненых, и вот минуты через полторы залпы спешенной кавалерии стали отвечать на сильный огонь противника. В это время конно-горный взвод занял ближайший бугорок, открыл огонь по текинцам, бегущим на помощь из соседних укреплений.

Не рассеялся еще дым первого залпа правее бугра, занятого артилериею, как раздался второй; но эту вторую команду пли уже не мог произнести любимый и лихой командир первого эскадрона, майор Булыгин, упавший с прострелянным горлом. Пальба частая в раздробь кипела и левее кургана, где второй эскадрон, заняв обрыв и ямы, горячо осыпал пулями плотину. После трех, четырех залпов все тронулось на калу: первый эскадрон, приняв немного вправо, направился к мельнице против входа; второй эскадрон, под начальством прапорщика Фадеева, завладев глубоким оврагом, загибавшимся концом к плотине, придвинулся по нем как можно ближе и, внезапно появившись перед стенкой, окружавшей калу, захватил ее, вбежал на высокую плотину и воспользовался возможностью хорошо обстреливать отсюда часть калы и длинный, узкий дворик, который уже анфилировался продольным огнем драгун 1-го эскадрона, подбежавших ко входу в калу.

Перекрестный огонь поставил текинцев в опасное положение, и они кинулись в ворота, провожаемые нашими выстрелами с самого близкого расстояния. Соблазнились драгуны и кинулись было за хвостом бегущих, но когда, встреченные в узком входе толпою текинцев, передние погибли, опять бросились на плотину и усиленным огнем стали снова поражать засевших во внутреннем переднем дворе, а правый эскадрон, спустившись в овраг, [357] огибающий калу вместе с казаками, поспешно двинулся в обход.

Вслед за этими первыми минутами боя, подъехал к входу генерал Петрусевич:

- Как у вас идут дела? спросил он.

- Ворвались было в калу, отвечал прапорщик Фадеев, но текинцев там так много, что наши не выдержали и теперь обстреливаем внутренность калы.

- За мной! крикнул генерал и, в сопровождении князя Эристова, командира сводно-казачьего полка, ординарцев: вольноопределяющего Гернгроса и драгунского унтер-офицера, на конях, окруженный спешенными драгунами с прапорщиком Исаевым, протискался сквозь узкий проход в калу. Пули роем встретили незваных гостей, а из постройки, находившейся левее входа, раздался выстрел в упор, и, раненый в живот, генерал Петрусевич начал падать, но, поддерживаемый окружавшими его и обороняемый пешими драгунами, он, со всеми остальными конными и раненым Гернгросом, был, можно сказать, вытеснен из выхода лошадью назад за невозможностью повернуть коней; таким образом и вторая попытка занять внутренность калы была неудачна.

Когда раненый генерал Петрусевич был отнесен к коноводам, драгуны были не в очень выгодном положении: продолжать бой перестрелкой почти не было возможности — патроны значительно уменьшились. Атака была необходима. Собрались молодцы-драгуны 2-го эскадрона, перекрестились и в третий раз ухнули сквозь ворота... Началась резня... Ни столпившиеся около ворот текинцы, ни пальба со всех сторон и из-за запертых дверей внутренней стены, за которой скрывалось много защитников, — ничего не помогло: драгуны работали без устали в первом узеньком дворике, заливая его кровью текинцев. Недолго продолжалась эта свалка: отважный противник дрогнул и кинулся в противоположную сторону, за угол высокой стенки Внутренней калы, но было поздно: известный в нашем отряде своею храбростью князь Голицын с казаками, а поручик Нахичеванский с 1-м эскадроном драгун, уже вышли из оврага и загородили им дорогу. Видя безвыходность своего положения, текинцы, с ятаганами в руках, пригнувшись, чтобы уменьшить цель и хоть сколько нибудь прикрыться за низкой стеной, кинулись на встречу загородившим выход, но залп за залпом из-за стен, едва не в упор, убавляли число их с [358] необыкновенною быстротою и заваливали трупами все пространство между стеною калы и глиняною оградою. После этого князь Голицын двинулся в сады. Не смотря на то, что поручик Берг, отлично пристрелявшийся по садам из Правофланговой калы, отбивал текинцев, спешивших на помощь из крепости, все-таки остававшиеся были подкреплены и, заняв места за деревьями, ожидали нашего нападения... Вскоре гикнули казаки в шашки, и все неуспевшие убежать так и остались за деревьями, словно спать легли, прикрывшись красными платками.

С занятием садов дело еще не кончилось: в то время, как казаки поглядывали во все стороны и, держась кучами, постоянно подмечали скрывавшихся текинцев, в первом дворике калы шла по прежнему редкая, по безостановочная пальба. Там не были истреблены еще все стрелявшие из закрытых мест; выстрелы из саманных куч, из-за гребня обрыва, заставляли драгун разыскивать их везде; там дверь, ведущая в главную часть калы, еще была заперта и выстрелами из-за нее уж свалено не мало драгун, а за нею скрывалось значительное количество текинцев. Это последнее обстоятельство особенно возмущало князя Голицына: он, не обращая внимания на пули, вылетавшие отовсюду, верхом объехал кругом калы, отыскивая другого входа, влезал на стену, затем поскакал к конно-горному взводу, чтобы предложить пробить стену, но — и тут неудача: все заряды были расстреляны. Неизвестно, что предпринял бы он еще, еслиб со стороны коноводов не раздался сигнал отбой, повторенный несколько раз. Через некоторое время с той же стороны послышался голос полковника Арцишевского: «Отступать!» — Подъехав к кале, он несколько раз повторил то же приказание; после этого драгуны и казаки принялись за окончательный розыск своих раненых и убитых, а затем стали примыкать к своим коноводам, оставляя в кале кровью залитые дворики и текинцев, засевших за запертою дверью.

По известию о необходимости значительных средств для подъема раненых и убитых, одноколки от Красного Креста и от всех частей были быстро запряжены и отправлены из лагеря к месту боя; на помощь же отряду была послана колонна из роты ставропольцев, роты апшеронцев и четырех орудий 4-й легкой батареи 19-й бригады, под начальством полковника Есипова. Последнему было приказано, заняв Петрусевича сады, [359] укрепиться и оставаться там для наблюдения за песками в тылу Денгли-тепе. Почти бегом шли роты на выручку товарищей.

В начале своего пути роты прошли сзади 1-й паралели, где солдаты, начав работу с рассветом, к этому времени, то есть к девяти часам, успели укрыться только немного выше пояса. Углубиться скорее было трудно, так как начади они работу, стоя в двух шагах друг от друга, чтобы представить текинцам меньше цели.

Пройдя около 150 сажен за Правофланговую калу, посланные для подкрепления встретили возвращавшуюся кавалерию, вереницу одноколок и небольшую часть пехоты из колонны полковника Куропаткина. При этой встрече он сообщил полковнику Есипову, что сады очищены совершенно и что он об этом сообщил уже генералу Скобелеву. Кавалерия продолжала двигаться к лагерю, а так как перестрелка с задними частями кавалерии еще продолжалась, а толпы текинцев виднелись около крепости в значительных массах, то, для обстреливания их, орудия открыли пальбу.

Четверть часа спустя, все сосредоточились в Правофланговой кале, куда прибыл и генерал Скобелев. Не смотря на всю его сдержанность, видно было, что его сильно беспокоила потеря храброго генерала Петрусевича.

* * *

Если бой в садах и стянул большие силы текинцев на северную сторону и тем отвлек от закладывавших 1-ю паралель значительное количество стрелков, все-таки для большинства, если не сказать для всех, осталась непонятою причина, почему для начала траншейных работ был избран день, а не ночь; казалось бы, что начать работу под прикрытием ее было бы выгоднее: мы могли бы 1-ю паралель заложить ближе четырехсот шагов, а это, с своей стороны, имело бы огромное значение при малочисленности нашего отряда: сокращением работ на треть лучше бы сохранились силы отряда и ускорилось бы время штурма.

К. Гейнс.

(Продолжение будет).

Текст воспроизведен по изданию: Очерк боевой жизни Ахал-текинского отряда. 1880-1881 гг. // Военный сборник, № 6. 1882