-

Бой на Кушке 18 марта 1885 г. и территориальные приобретения в царствование императора Александра III.

(См. ”Русская Старина” март 1910 г.)

(Окончание).

В ответ на высылку отряда капитана Прасолова на правый берег Мургаба, авганцы выслали в подкрепление находившемуся там их посту, в составе до 50 человек, еще две роты пехоты, к которым присоединились переправленные из лагеря две сотни кавалерии с двумя орудиями. К ним подъехал и командующий авганскими войсками Наиб-Салар. Этот отряд, подойдя к нашему шагов на 800, потребовал у Прасолова немедленного его удаления за Мургаб, при чем, в случае если это требование не будет исполнено, угрожал прибегнуть к силе. Капитан Прасолов, имея строгое приказание Комарова не вызывать столкновения, вынужден был, не исполнив поручения, возвратиться в свой лагерь. Авганцы же, захватив урядника, ехавшего с Прасоловым в качестве переводчика, продержали его у себя более часа, стараясь допытаться о намерениях русских войск, угрожали ему смертью и только присутствие Наиб-Салара помешало исполнению этой угрозы. Нанеся оскорбления, авганцы отпустили урядника с требованием передать русским, что они, авганцы, всегда готовы встретить своих врагов с оружием в руках.

По донесение о ходе дел на правом берегу Мургаба 14 марта, Комаров отослал Прасолову две записки, с категорическими приказаниями в обеих немедленно возвратиться в лагерь. В первой записке Комаровым было еще добавлено, что он не желает выставлять никаких постов на правом берегу Мургаба. Записка эта была перехвачена авганцами, а джигит, везший ее, на целую ночь был задержан в их лагере. [27]

Положение натягивалось все более и более. Однако Комаров, желая до последней минуты избегать столкновения, приказал своим войскам не отвечать без его приказания, если бы даже неприятель открыл огонь.

В догонку сотне Мервской милиции, высланной на рекогносцировку расположения левого крыла авганского лагеря, выехал с несколькими сотнями кавалерии авганский джарнейль (перековерканное английское слово general) Гос-Эддин-Хан. Встреча эта прошла однако благополучно. Подполковник Алиханов вступил с джарнейлем в дружественный разговор и вместе с ним доехал почти до самого моста Таш-Кепри. Здесь, однако, Гос-Эддин-Хан попросил Алиханова удалиться, иначе высказывал необходимость прибегнуть к оружию.

Затруднительнее всего несомненно было положение мелких постов: авганцы, пользуясь многочисленностью своей кавалерии, не скупились наряжать на передовые посты большое число людей. Таким образом к 16 марта не только линия наших передовых постов, но и самый бивуак оказались охваченными неприятельскими постами. Дерзость и нахальство авганцев все возростали: как только они могли с кем-нибудь передать, не упускали случая высказывать: ”здесь вам не мервцы, здесь не туркмены, здесь все авганцы, убирайтесь отсюда, иначе и вас побьем, как не раз бивали англичан”.

Нахальство их дошло до того, что 16-го марта один из авганских разъездов, убедясь в полной безнаказанности, подъехал на несколько шагов к самому бивуаку и остановился у самой переправы через Мургаб, которая, по приказанию Комарова, была устроена в виде ничтожного парома на баклагах.

На вопрос, что им нужно и на предложение немедленно удалиться, отвечали, что они желают посмотреть, на чем русские переправляются, и только после неоднократных напоминаний отъехали на несколько сот шагов. Лишь через несколько часов они удалились совсем.

К вечеру этого дня от капитана Иэта был получен следующий ответ на письмо Закржевского:

”Пенджде, суббота 28-го (16-го) марта 1885 г.

Г. Полковнику Закржевскому.

Г. Полковник.

Я должен поблагодарить Вас за сегодняшнее любезное письмо и спешу ответить на него, поблагодарив Вас за то, что Вы [28] оказали мне честь сообщить Его Превосходительству г. генералу Комарову о результатах нашего свидания.

Я поспешил сообщить начальнику авганских войск, что Вы упрекаете его в ненадлежащих поступках непригодных для того, чтобы предотвратить столкновение. Он отвечал мне упоминанием об экскурсии г. полковника Алиханова, которую он находить довольно странною, и утверждением, что движение двух рот Ваших войск вдоль правого берега Мургаба сделало необходимым, с военной точки зрения, постановку на этом берегу наблюдательного поста.

Взвесив все надлежащим образом, я думаю, г. полковник, что было бы гораздо легче обсудить словесно дела, о которых говорится в Вашем письме, и мне кажется, что новое свидание было бы лучшим средством к тому, чтобы придти к удовлетворительному результату. Поэтому я надеюсь, что Вы сделаете мне честь, примете небольшой завтрак, который доставит нам удовольствие вновь повидаться с Вами и с некоторыми из тех господ, с которыми мы имели удовольствие недавно познакомиться.

Завтра, в воскресенье в 3 часа по полудни, я буду несколько впереди Пули-Хисти (Таш-Кепри); но если этот час и это место для Вас неудобны, прошу Вас назначить мне день, час и место по Вашему выбору. Я буду безусловно к Вашим услугам, и, вместе с моими сотоварищами, надеюсь, что Вы найдете возможным доставить нам удовольствие нового свидания.

Имею честь просить вас, г. полковник, принять уверение в глубочайшем моем уважении

Ч. Э. Иэт, политический агент,

капитан Ее Британского Величества”.

”Отряд наш, — пишет в газ. ”Кавказ” Е. В. Семевский, один из участников описываемых событий, — был крайне возмущен нахальством авганцев. В разговоре между собою офицеры выражали неудовольствие, видя спокойное и хладнокровное отношение командующего войсками к этим выходкам. Только безграничное доверие и уважение к генералу Комарову всех офицеров отряда могли сдерживать порывы негодования, вызываемые оскорбительными для достоинства русских войск дерзкими наступательными движениями авганцев. Еще с 14-го марта, т. е. на другой же день по прибытии отряда, авганцы, видя, что мы стоим далеко от берега Кушка, переправили на нашу сторону значительный силы и укрепились на возвышенностях, господствовавших над мостом, поставив на них батарею из 4 орудий”. [29]

Не с таким доверием к нашему бездействию относились представители туркменского населения. Не имея представления о политических соображениях, они не знали, чем объяснить ту осторожность, которая руководила образом действий Комарова. Косые взгляды, разговоры вполголоса между ханами о храбрости авганцев и силе англичан и о малочисленности наших войск еще более разжигали чувство оскорбленного самолюбия, таившегося в сердце каждого солдата.

Все чувствовали какое-то томление, неловкость. Офицеры, сидевшие в своих палатках, каждый делали вид, что чем-то занять, но одна и та же гнетущая, тяжелая дума неотвязно занимала все умы, вызывая временами слезу досады и негодования.

Единственный человек в отряде, сохранивший по крайней мере наружное спокойствие, был генерал Комаров. С невозмутимым хладнокровием и легкой усмешкой смотрел он на надвигающиеся авганские посты и на окружающие его мрачные лица.

”Не мог же он не чувствовать того, что и все мы”, говорили более благоразумные, утешая себя мыслью, что подобная выдержка необходима для того, чтобы дать во всей силе выразиться бестактности и дерзости авганских военноначальников и тем снять с отряда всякую ответственность за могущее произойти столкновение”.

Видя, что дерзость авганцев, оставаясь ненаказанной, все возрастает и что, если так будет продолжаться, то через несколько дней придется самому быть атакованным, — предположение, которому впоследствии явились подтверждающие данные (Донесение русского дипломатического агента Таирова в Бунджнуре и Кочане), замечая возбужденное состояние всего отряда и, наконец, брожение и даже умаление русского обаяния между туркменскими почетными людьми и ханами, Александр Виссарионович Комаров нашел, что тянуть далее такое положение невозможно, и потому решил предпринять крайния меры.

Желая же исчерпать, все-таки, все меры к мирному разрешению вопроса, Комаров приказал подполковнику Закржевскому написать следующий ответ на последнее письмо капитана Иэта:

17-го (29-го) марта 1885 г.

”Г. Капитан.

В ответ на Ваше любезное письмо, спешу уведомить Вас, милостивый государь, что я готовь прибыть на указанное Вами место в указанный час. Мне кажется, было бы лучше пригласить [30] к участию в наших переговорах кого-нибудь из начальников, авганских войск.

Прошу Вас, милостивый государь, принять уверение в моем глубочайшем уважении

Н. Закржевский, подполковник”.

Сам же Комаров в тот же день послал с разъездом, под командою сотника Копцева, следующее письмо начальнику авганских войск Наиб-Салару-Темуршах-Хану.

”Командующему авганскими войсками:

Требую, чтобы сегодня, до вечера, все подчиненные Вам военные чины до едина возвратились в прежние стоянки свои на правый берег реки Мор (Кушк), чтобы посты ваши на правом берегу Мургаба не спускались ниже соединения рек. Переговоров и объяснений по этому вопросу не будет. Вы, обладатель ума и проницательности, вероятно, не допустите, чтобы я свое требование привел в исполнение сам.

17-го марта 1885 года, Таш-Кепри.

Командующий войсками Закаспийской Области

генерал-лейтенант Комаров”.

В назначенное время, подполковник Закржевский явился на свидание с англичанами. Закржевский спросил, передавал ли Наиб-Салар содержание письма Комарова и, получив утвердительный ответ, осведомился, передавали ли его просьбу пригласить на свидание кого-нибудь из авганских начальствующих лиц. На это капитан Иэт отвечал, что он с полной готовностью исполнить это желание Закржевского, говорил о нем Наиб-Салару, но тот ответил, что в настоящий день он считает необходимым, чтобы все авганские начальники не отлучались от своих людей. Затем на упоминание о назойливом выдвижении авганцами постов, вследствие которого положение русских войск сделалось невыносимым, капитан Иэт отвечал, что расположение некоторых авганских аванпостов изменить можно, но совершенное удаление их за Кушк будет равносильно оставлению позиций, которые авганцы, на основании соглашения между заинтересованными кабинетами, в праве занимать беспрепятственно, при этом просил самого подполковника Закржевского ответить, где именно находились авганские посты в день соглашения 5/17 марта. [31]

На это Закржевский ответил, что он признает, что действительно авганские посты в указанный день находились на левом берегу Кушка, но эти посты были составлены всего из нескольких человек, что русские разъезды тоже доходили до Кушки и моста Таш-Кепри, а теперь, раз русские войска подошли к р. Кушке, левого его берега они не покинут и занимать его считают себя в праве, на основании того же соглашения, о котором говорится в телеграмме лорда Гранвилля, копия с которой ему прислана. Наступательный же действия авганских постов идут совершенно в разрез с условиями, поставленными в той же телеграмме.

В ответ на это капитан Иэт со своими спутниками просили указать, до какого именно пункта русские претендуют на левый берег реки Кушки. На это Закржевский ответил, что он не имеет никаких полномочий для ответа на этот вопрос, генерал же Комаров требует очищения авганскими постами местности на левом берегу р. Кушки собственно против русских постов, только у Таш-Кепри, именно с целью избежания столкновения, поставив между аванпостами обеих сторон естественную преграду; но даже и этими требованиями не желает предрешать могущих состояться впоследствии решений смешанной пограничной комиссии.

После этого последовали долгие прения на английском языке между капитаном Иэтом и его товарищами относительно того, следует ли им уступить требованиям русских или нет.

Состоявший при отряде, чиновник особых поручений при главнокомандующем войсками кавказского военного округа Семевский, знавший английский язык, был очень удивлен, когда, придя между собою к решению не делать уступок, переводчик передал подполковнику Закржевскому на французском языке, что капитан Иэт, не имея никакой власти над авганскими военноначальниками, сделает однако все, что будет в его силах, чтобы убедить их исполнить то, что требует генерал Комаров.

На этом свидание закончилось.

Во время переговоров конвой английских офицеров, состоявший из индийских всадников, слился с казаками, сопровождавшими Закржевского, и все были поражены, когда при расставании они самым дружеским образом пожали друг другу руки. Это обстоятельство обратило на себя особое внимание капитана Иэта, который и высказал своим товарищам недоумение, каким образом, не понимая друг друга, индийцы могли в такое короткое время сойтись с казаками. [32]

Выслушав подробный доклад Закржевского о результатах переговоров, и видя, что ни они, ни категорические требования не приведут ни к чему, так как авганцы на них пока ответили лишь усиленными работами по возведению укреплений на нашем берегу Кушка, Комаров решил, что необходимо привести в исполнение поставленные авганцам требования немедленно.

С этой целью в тот же день к 8 часам вечера Александр Виссарионович созвал начальников частей Мургабского отряда, изложил перед ними сущность положения и отдал приказания, с утра 18-го марта, начать наступление и атаковать авганцев.

Лишь только к 10 часам вечера Наиб-Салар прислал следующий ответ:

”Его Превосходительству храброму и отважному генералу-богатырю. Да увеличится его любезность.

Сегодняшнее письмо Ваше относительно отступления и движения баталионов, караульных и проч. получил.

Так как я получил от Его Превосходительства господина Гератского Наиба-Уль-Гукуме инструкцию, чтобы во всех отношениях советываться с господином богатырем-капитаном Иэтом, назначенным сюда со стороны Его Превосходительства господина богатыря-генерала сэр Петр Лемсдена, комиссионера пограничной комиссии, то, согласно этому приказанию Гератского Правителя Наиба-Уль-Гукуме, письмо Ваше показал господину богатырю-капитану Иэту. Господин капитан, после рассмотрения письма Вашего, имел свидание с господином полковником Закржевским и происходившие между г. капитаном и г. полковником переговоры г. капитан в подробности объяснил мне.

Да будет известно Его Превосходительству, что для меня обязательно необходимо душею и сердцем исполнять последовавшее от Его Светлости Господина Эмира приказание, и я ни за что не могу противодействовать приказанию своего Царя.

Само собою в некоторых маловажных действиях, а именно движении и изменении отдельных передовых разъездов и караульных, состоящих перед фронтом баталионов (войск) обоих Государств — я согласен сходиться с Его Превосходительством генералом Комаровым, господином старшим офицером Русского Государства, дабы из-за таких маловажных дел не происходило злодеяний и раздоров.

12 Джемадисани 1302 г. Гиджры, согласно 29 марта 1885 года Темуршах-хан, Наиб-Салар Гератских и Пенджденских войск”. [33]

Это письмо вполне подтвердило мнение Комарова и его распоряжения о наступлении и атаке остались неизмененными. Однако, желая еще раз сделать шаг к мирному разрешению спорного дела, А. В. Комаров послал следующее дружеское, полуофициальное письмо Наиб-Салару:

,,Конфиденциально.

Наиб-Салару. (Перевод с персидского языка, после обычного титула: ”уважаемому, отважному и благородному”). Ответ Ваш получил. В видах сохранения дружественно-соседских отношений, считаю необходимым объяснить, что маловажные изменения передовых постов и разъездов я, в силу данной мне своим Правительством задачи, могу допустить только в виде исполнения сегодняшнего письма моего, в коем объяснены мои предложения. Хотя советники Ваши, о которых Вы пишете, видимо, стараются разорвать дружественные наши отношения, но все-таки повторяю, что неснятие вновь созданных постов Ваших и караулов на ту сторону реки Кушка не влечет за собою хороших последствий, в чем, после сего вторичного письма своего, я слагаю с себя всякую ответственность, ибо честь и высокое положение России не могут допускать, чтобы не враждебно-расположенный лагерь войск ее был охвачен дерзко-враждебными постами и разъездами.

Да поможет Вам Господь в разрешении этого дела и установлении, вместо вражды, дружественно-соседских отношений, дабы впоследствии не каяться в послушании чужих бесполезных советов. Выбор дружбы и вражды будет зависеть от Вас.

Командующий войсками

Генерал-Лейтенант Комаров”.

Лишь только распоряжение о наступлении стало известно в отряде, как все сразу оживилось. ”Куда девались, — пишет участнику — прежние угрюмые лица, повсюду слышались радостный восклицания: ”Наконец-то!”. ”Слава Богу, сил не было больше терпеть”.

На другой день, 18-го марта, Мургабский отряд, оставив на бивуаке лишь караульных да часть нестроевых, всего около 50 человек, согласно отданной ему накануне диспозиции, повел наступление тремя колоннами.

Первая колонна, в составе 3-го Туркестанского линейного баталиона и полубатареи 6-й горной батареи 21-й артиллерийской Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Феодоровны [34] бригады (4 роты, 4 орудия), под общим начальством командира названного баталиона полковника Казанцева, пошла согласно диспозиция песчаными буграми для того, чтобы сразу войти во фланг и тыл передовому участку неприятельской позиции.

Вторая кавалерийская колонна, в составе 1, 2 и 3-й сотен 1 Кавказского конного полка Кубанского казачьего войска и сотни временной Мервской Туркестанской милиции, с присоединенными к ней Туркестанскими ханами, почетными старшинами с их свитою и 7 всадниками Ахал-Текинской милиции, составлявших, личный конвой А. В. Комарова, под общим начальством начальника Мервского округа подполковника Алиханова, пошла несколько левее, чем следовало бы по диспозиции, вследствие чего очутилась к началу боя в центре позиции. Положение это Комаров однако но счел нужным изменить и впоследствии, во время самого боя, так как оно, по ходу сражения, оказалось выгодным.

Третья, левая, колонна в составе 2-й и 3-й рот 3-го Закаспийского стрелкового баталиона и двух рот, тех же нумеров, 1-го Закаспийского стрелкового баталиона, под общим начальством полковника Семенович-Никшича выступила, как и все другие колонны, в 4 часа утра и приостановилась согласно диспозиции за бугром Кизил-ле-Тепе.

Авганские войска были расположены так: так называемый военный Таш-Кепринский бугор на левом берегу Кушка составлял передовой пункт их общей позиции.

На этом бугре авганцы ожидали нас в полной готовности. Авганская кавалерия в составе приблизительно около 1.200 коней имела на флангах около роты пехоты, в окопах находилось четыре орудия, а правее и несколько отступя назад, но на левом же берегу Кушка, было выстроено несколько рот регулярной пехоты и 3 орудия, все прикрытые окопами с бойницами для стрелков и амбразурами для пушек.

Остальные авганские войска были выстроены впереди своего лагеря на правом берегу Кушка. Около 200 человек во все время боя оставалось на правом берегу Мургаба.

По сведениям собранным впоследствии, оказалось, что против отряда Комарова было выдвинуто около 4.000 человек при восьми орудиях. Кроме того часть кавалерии под начальством Джемшидского Еланташ-Хана охраняла авганский лагерь от предполагаемого нападения сарыков.

Наша кавалерия, пошедшая более прямой дорогой, чем ей было определено диспозицией, опередила туркестанцев и в начале 6-го часа утра поднялась на Таш-Кепринский бугор и, подойдя шагов [35] на 500 к фронту авганской кавалерии, остановилась и, выстроившись, стала поджидать подхода, туркестанцев, находившихся приблизительно в версте расстояния.

К кавалерии Комаров приказал пристроиться горной полубатарее, а сводному Закаспийскому баталиону, стоявшему у Кизил-ле-Тепе, подвинуться, для поддержания кавалерии, вперед.

Командующий баталионом сам предупредил приказание и в строю по-ротно подошел к назначенному ему месту.

До сих пор ни с той, ни с другой стороны еще не раздалось ни одного выстрела.

С рассветом аванпосты обеих сторон, были уже сняты и отошли к своим частям.

Для наблюдения за флангами авганских войск Комаров выслал: в пески (на правый фланг) разъезд из джигитов, а за левым флангом выставил пост из трех казаков на Ярым-Тене.

Около 6 часов утра на позицию подошли туркестанцы; к ним была направлена горная полубатарея.

В это время к авганской кавалерии подъехал Наиб-Салар и приветствовал свои войска словами: ”Подвизайтесь во славу Божию”. На это авганцы, призывая Аллаха, отвечали троекратным криком, что они будут сражаться во имя Господне.

Подполковник Алиханов, предполагая, что за этими криками немедленно последует атака, спешил своих казаков и джигитов, у которых были ружья, а в сомкнутом конном строю оставил только вооруженных саблями.

Ожидаемой атаки немедленно, однако, не последовало, так как авганцы видимо не могли сразу решиться. Русские же войска получили от А. В. Комарова приказание отвечать лишь только тогда, когда они к этому будут вынуждены авганским огнем.

Спустя несколько минуть по отъезде Наиб-Салара, со стороны неприятеля послышались первые выстрелы по нашей кавалерии.

Когда Алиханову есаулом Фальчиковым было сообщено, что у одного казака ранена лошадь, он приказал своим спешившимся казакам и джигитам дать залп и затем открыл огонь определенным числом патронов по времени. На это авганцы отвечали сильным артиллерийским и ружейным огнем по всей своей линии.

Русские выстрелы заставили их спрятать свою пехоту в окопы. Наш огонь оказался настолько сильным, что на первых же порах авганская кавалерия поколебалась, и лишь спустя некоторое [36] время, оправившись, снова начала, по-видимому, готовиться к атаке. Часть ее, силою до 300 коней, имея целью зайти в тыл нашей кавалерии, спустилась с бугра.

Против второго неприятельского отряда Алихановым была направлена сотня Мервских милиционеров, поддерживаемая огнем с коня коноводами. Полковник Никшич, оставив на некоторое время без внимания направленный на его колонну огонь, сделал три залпа по надвигавшейся авганской кавалерии, а туркестанцы, по приказанию Комарова, перевели на нее свой огонь.

Такой убийственной встречи авганцы не выдержали и беспорядочной массою стали отступать к реке Кушк, бросались с круч вниз и, толпясь густыми массами, стали переправляться на правый берег реки. При этом ими были понесены весьма крупный потери от метких пуль туркестанцев, провожает их с близкого расстояния.

Пущенные Алихановым милиционеры для атаки заскакавших в тыл нашей кавалерий авганцев смешались, и только несколько храбрецов во главе с командовавшим этою сотнею, прапорщиком Баба-Ханом, сразу же врубились в ряды авганцев. Заметив замешательство, подполковник Алиханов подскакал к джигитам и крикнул им: ”умрите тут все или истребите их”. Такого напоминания оказалось достаточно, и сотня дружно бросилась в сабли.

Туркестанцы, для лучшего поддержания нашей кавалерии, несколько растянули свой фланг, и их огонь оказался настолько действительным, что и последние остатки авганцев, не выдержав его, кинулись с Таш-Кепринского бугра за Кушк, оставив на наших руках четыре орудия и взятое с боя урядником Туркменской милиции Аман-Клычем знамя.

Между тем полковник Никшич повел свою колонну в атаку на траншеи левого участка передовой авганской линии.

Авганцы не выдержали удара в штыки и бросились бежать на ту сторону Кушка, снова оставив на наших руках еще три орудия и знамя, взятое унтер-офицером 6-го Закаспийского стрелкового баталиона Кобылкиным. При бегстве они оставили на своих траншеях, по всей их длине, сплошной ряд трупов.

Поддерживая артиллерийский огонь с Ак-Тене, авганцы, желая попытаться еще раз помериться с нашим отрядом своими силами, начали было выстраиваться отчасти впереди, а большею частью правее (западнее) своего главного лагеря на правом берегу Мургаба и силились поддержать свой ружейный огонь. [37]

Однако, губительный огонь туркестанцев и быстрое, по приказанию Комарова, наступление всех частей русских войск не дали им возможности снова собраться с силами, и авганцы, потеряв всякую надежду на успех, бросились в полном расстройстве бежать.

Преследовать авганцев Комаров не приказал, желая доказать, что единственною его целью было приведение в исполнение требования об очищении левого берега Кушки. С этою же целью Комаров не только остановил движение своего отряда в Пендэ, но даже не остался ночевать в авганском лагере, и спустя несколько часов после боя перевел обратно свои войска на левый берег Кушка, где и расположился бивуаком. На Ак-Тепе по его распоряжению был выставлен наблюдательный пост из нескольких человек, дабы обезопасить бивуак от возможных случайностей. Мера эта была необходима, так как часть авганцев, в то время, когда занимали их лагерь, попрятались в палатках, ямах и под арками моста и оттуда стреляли по нашим войскам.

Несмотря на то, что преследования бежавших авганцев не было, поражение их оказалось полным. Вся местность, занимаемая их лагерем и позициями, была сплошь усеяна трупами, большое число которых было унесено быстрым течением Кушка.

Как передавали впоследствии разведчики, сам Джарнейль считал, что им потеряно до 1.000 человек убитыми, а из числа бежавших более половины приходилось на раненых.

Кроме того, авганцы потеряли убитыми одного корнейля, двух капитанов, начальника Герзаринской кавалерии Шир-Хана, а сам Наиб-Салар был ранен, как передавали, двумя пулями. В русских руках авганцы оставили всю свою артиллерию в 8 орудии с зарядными ящиками и артиллерийскими запасами, два знамени пехотных баталионов, огромный бунчук Джарнейля, барабаны, трубы и продовольственные и боевые запасы, а также и весь верблюжий транспорт, в количестве до 70 голов (В шатре авганского генерала были найдены, между прочим, его расшитый парадный мундир, щегольская каска, кальян, сабля, двухстволка, панталоны с золотым лампасом и новые лакированные ботфорты с клеймом "Лондон". Полагая, что ботфорты эти принадлежали одному из английских офицеров, мы передали их джигиту, с приказанием догнать беглецов и вручить их хозяину. Джигит исполнил приказание. Но англичане сапог не приняли, говоря, что их хозяин — Наиб-Салар... (Записки Алиханова-Аварского)). [38]

Отбитые пушки впоследствии были отправлены, до получения приказаний, в Асхабад, а знамена с подполковником Закржевским, вместе с донесениями, к князю Дондукову-Корсакову. Все продовольственные запасы, по приведении количества их в известность, Комаров приказал обратить в собственность казны, порох же и свинец были затоплены.

Так как преследования бежавших авган не было, то в плен попали лишь только те, которые сами пожелали сдаться; таких оказалось лишь 24 человека, из которых 17 раненых.

Пленные сообщили сведения о своих начальствующих лицах о времени начатия постройки укреплений, о роли англичан и о том, что от сарыков было потребовало подкрепление в 1.000 стрелков и что день боя был назначен по получении от них окончательного ответа.

Впоследствии А. В. Комаров доносил:

”Такую полную победу я могу приписать доблестному поведению всех чинов отряда. Начальники колонн выказали в превосходной степени дух почина, предупреждая приказания, когда нужно было одной части поддержать другую, для достижения общей поставленной цели; все г.г. офицеры служили прекрасным примером беззаветной храбрости и исполнительности для нижних чинов. Нижние чины исполняли каждую команду без замедления так дружно и стройно, как не всегда на учении. Во время боя ни один человек не ступил ни шагу назад. Джигиты употребляли все усилия стать достойными Государевыми слугами и своею кровью заслужили право на братское товарищество с регулярными войсками”.

Боем руководил под неприятельским огнем сам Комаров.

”Сам был в огне, но Господь сохранил меня в невредимости”, писал он своей семье.

Несомненно громадное значение в исходе боя имело то, что Комаров лично отдавал приказания, несмотря на грозившую ему опасность, а также вера, любовь и уважение, которыми он пользовался в среде как офицерского состава, так и нижних чинов отряда, вследствие чего все приказания его исполнялись немедленно и точно. Прекрасно составленная диспозиция имела весьма важное значение, особенно при наличности только что указанных условий.

Во время Кушкинского боя Мургабский отряд потерял убитыми: одного обер-офицера, прапорщика милиции Сеид-Назара-Юзбаши, пользовавшегося любовью всего отряда, за добрый характер и [39] выдающийся ум, семь человек нижних чинов сводного Закаспийского стрелкового баталиона и одного джигита Мервской милиции: ранены два обер-офицера — командир 1-й сотни 1-го Кавказского казачьего полка сотник Кобцов и подпоручик 6-го Закаспийского стрелкового баталиона Хабалов и нижних чинов: сводного Закаспийского стрелкового баталиона — 11, 3-го Туркестанского — 2, казак — 1 и туркмен милиционеров — 4. Контужены: командир 3-го Закаспийского стрелкового баталиона полковник Никшич, того же баталиона подпоручик Космин и 6-го Закаспийского баталиона капитан Курочкин. Нижних чинов контужено: сводного баталиона — 15, туркменцев 1 и двое казаков.

По окончании боя капитаном Иэтом, на имя подполковника Закржевского, были присланы два письма. В первом капитан передаст, что если нам нужно, то доктор Оуэн предлагает свои услуги; второе же письмо, как заключительный аккорд деятельности англичан, заслуживает быть приведено полностью:

”Пенджде 30 (18) марта 1885 г.

Г. Полковник.

Позвольте мне просить свидания с Вами и сказать Вам, что при нынешних обстоятельствах мы не находимся в безопасности и просим у Вас покровительства и конвоя.

Имею честь просить Вас, г. полковник, принять уверение в моем глубочайшем уважении

Ч. Э. Иэт, капитан дипломатический агент”.

На первое письмо Комаров приказал не отвечать, а что касается до второго, то он поручил Закржевскому в сопровождении трех офицеров и джигитов отправиться в Пендэ к капитану Иэту и предложить ему, от имени командующего русскими войсками, просимый конвой и покровительство.

Однако оказать этой услуги англичанам Закржевский не был в состоянии, так как, когда он приехал в аул, в котором жиль капитан Иэт со своими товарищами, они уже уехали, а посланным в догонку за ними джигитам англичане ничего не ответили.

После боя Комаровым были высланы разведчики, которые по возвращении донесли, что авганцы главною массою побежали но направлению на Бала-Мургаб, а остальная меньшая часть но направлению на Кала-и-Мор, что бегут они без оглядки, минуя сарыкские аулы, и впервые на ночлег остановились лишь только [40] в Бала-Мургабе, откуда однако продолжали немедленно свое бегство из-за недостатка в указанном пункте; продовольственных припасов, но направлению на Кале-и-Ноу к Герату.

Разведчики узнали, что джарнейль Гос-Эдин-Хан во время бегства получил от Гератского Наиб-Ул-Гукуме предложение держаться против русских дальше и сообщение о высылке подкрепления. Передавали, что джарнейль, прочтя письмо, выразив негодование и досаду, воскликнул: ”Теперь уже ничего не надо, потому что все пропало”.

Засим разведчики сообщили, что негодование против англичан развилось не только в сарыках, но и в самих авганцах. Авганцы сожгли английской лагерь, а сарыки, нанявшиеся перевозить багаж англичан, вместо того, чтобы доставить его по назначению, присвоили себе и увезли в свои аулы.

Генерал Лемсден, по этим сведениям, ушел из Гюрнеме в Кюсан, куда перебрались и все члены комиссии.

Высланные на рекогносцировки: 21 марта в Кала-и-Мор капитан Прасолов и 22 подполковник Алиханов на Меручак по возвращении подтвердили сведения, добытые разведчиками, и сообщили, что авганцев на далекое расстояние нет нигде, и что, следуя по пути их отступления, они видели массу свежих могил, обозначавших дорогу, по которой бежали авганцы.

Громадное число бежавших погибло от холода, голода, напряжения сил и других лишений. Положение авганцев действительно должно было быть отчаянным, в виду стоявших морозов, отсутствия продовольственных припасов и теплой одежды, оставленной в лагере на берегу Кушка.

Оставшиеся на поле битвы авганцы были но приказанию Комарова похоронены сарыками, из ближайших аулов. Заявив свои симпатии русским, сарыки исполнили это требование Комарова с охотою.

Спустя несколько дней после боя, 26 марта Комаров отправил Наиб-Салару следующее письмо:

”Высокостепенному, славному и благородному.

После добрых пожеланий, считаю долгом уведомить Вас, что попавшие из состава вверенных Вам войск, в качестве пленных, лица, снабженный продовольствием и деньгами на дорожные расходы, освобождены и отправились на место своего жительства, что семнадцать человек раненых приняты в госпиталь на лечение и, по мере выздоровления, будут освобождены и отправятся к Вам, и что убитые все, с помощью мусульман, похоронены согласно [41] правилам шариата, в чем можете быть спокойным, ибо я, с самого начала, вовсе не имел намерения сталкиваться и воевать, кроме лишь исполнения справедливого требования своего и в результате, в пределах того же требования, расположил лагерь на этом берегу реки, оставаясь с подданными и войсками Авганистана всегда в добрых и дружественных отношениях, без всяких враждебных целей.

25 марта 1885 г. Таш-Кепри.

Командующий войсками

Генерал-Лейтенант Комаров”.

После боя на Кушке, разбившего авганцев и нанесшего тяжелое моральное поражение Британской политике в Средней Азии, вопрос о возникновении войны казался неизбежным. Возбужденное английское общественное мнение, винившее в столкновении генерала Комарова, требовало предания его суду и грозило войною. Неполучение некоторое время подробных донесений от Комарова лишало возможности русское правительство объяснить его образ действий. Запросы один за другим посылались из Петербурга.

Военное министерство, учитывая настроение в Англии, начало также готовиться к могущей возникнуть с ней или Авганистаном войне.

Так тревожно обстояли дела до получения донесений от А. В. Комарова. В середине апреля в Петербурга прибыл с ними подполковник Закржевский. Он был принять Государем и удостоился милостивого одобрения и разговора с Их Императорскими Величествами.

С получением донесений Комарова положение изменилось. Действия англичан получили свое освещение, их роль обиженных с требованием удовлетворения была окончена.

Действия Комарова были оправданы общественным мнением и удостоились лестной оценки с Высоты Престола.

Военный министр телеграфировал Александру Виссарионовичу Комарову:

”Государь Император, по прочтении Ваших донесений, изволил убедиться, что Вы распоряжались правильно, разумно и энергично, и что действия Ваши дали благоприятное для нас направление спорному вопросу.

Спешу сообщить Вам заслуженную и лестную оценку Государем Ваших распоряжений.

Генерал-адъютант Ванновский”. [42]

Вопрос о предании суду Комарова совершенно отпадал.

Князь Дондуков-Корсаков по этому поводу доносил в Петербург военному министру:

”Считаю нужным сообщить Вам мой взгляд на распоряжения по делу 18 марта. Надо знать Восток и впечатлительность азиатских племен, чтобы понять, насколько решительность Комарова, после всех употребленных им средств для миролюбивого исхода дела, явилась необходимостью для поддержания нашего обаянии в крае.

Дальнейшая безнаказанность вызывающих, действий авганцев, несомненно, повлекла бы за собою присоединение к неприятелю всех сарыков Пендэ, а может быть и неприязненные действия уже подвластных нам туркмен. К тому же из Герата, через несколько дней, могли подойти подкрепления авганцам, что по-видимому входило в рассчет англичан, и перед превосходством сил неприятеля отступление или неудача наших войск имела бы самые непредвиденные и пагубные для нас последствия.

Из частного ко мне письма Комарова, переданного Закржевским, я вижу, насколько, при несомненно миролюбивом его настроении, он озабочен и удручен последствиями, которые могут быть вызваны делом 18 марта, где решительными своими действиями, пожертвовав личными своими соображениями, он поддержала и честь русского оружия и достоинство Великой нашей Державы. Я не сомневаюсь, что как Государь, охранитель чести русской, так Вы и все истинные русские, оправдают Комарова, оказавшего в этом случае не только присущую военному доблесть, но и к сожалению столь редкое у нас, гражданское мужество.

Комарова могут обвинять или люди совершенно незнающие Востока или салонные патриоты, опасающиеся падения курса за капиталы свои, помещенные за границей”.

То удрученное настроение Комарова, о котором пишет князь Дондуков-Корсаков, было вызвано сомнениями о том, оправдают ли его действия в Петербурге, а целый ряд запросов, следовавших один за другим, — способствовали поддержанию такого настроения.

Но Государь Александр III угадывал это и, чтобы успокоить Комарова, писал:

”Я боюсь, чтобы из-за всех этих запросов из Петербурга, Комаров не подумал бы, что его действиями были недовольны. — Телеграфируйте ему, что Я вполне оцениваю его действия и распоряжения и совершенно одобряю их”. [43]

Заслуги Комарова были оценены Государем, и за дело при Кушке он был награжден золотым, усыпанным бриллиантами, оружием с надписью ”за храбрость” и получавшаяся им аренда в 1.500 р. была увеличена на 1.000 рублей. Полковнику Закржевскому также было пожаловано золотое оружие, а офицерский составь и нижние чины Мургабского отряда не остались без Высочайших наград.

В распоряжение Комарова было отпущено 50 знаков отличия военного ордена.

”Мургабский отряд счастлив милостями Государя Императора” ... доносил Комаров.

После такой оценки описанных выше событий со стороны Императора Александра III, англичане принуждены были поумерить свой пыль. Когда же подробности боя стали известны, то сами англичане в Парламенте и своей прессе резко нападали на Сен-Джемский кабинет, лорда Гранвилля и генерала Лемсдена.

Некорректность роли последнего была настолько очевидна, что англичане сочли необходимым отозвать свою комиссию. Генерал Лемсден возвратился в Лондон.

Виновность Англии в избиении ни в чем, собственно говоря, неповинных авганцев на долгое время подорвала престиж Британии в Средней Азии, и вопрос о войне совершенно затих, тем более, что сам Авганистан ее не желал, а наоборот отозвал свои войска с пограничной черты, как например от Зюльфагара, что видно из донесений полковника Флейшера, занимавшего этот важный стратегический пункта.

Ближайшим следствием дела на Кушке было присоединение Пендинского оазиса, заселенного богатыми овцеводами-туркменами, племени сарык и значительного участка удобных пастбищ в предгорьях Парапамиза. Авганцы против этого присоединения нисколько не протестовали, так как сами не могли справиться с враждебно настроенным против них населением оазиса.

Все расходы по делу при Кушке и занятию Пендинского оазиса выразились в сверхсметных ассигнованиях 961.849 рублей, из которых израсходовано было всего 890.957 рублей.

______________________________

Разграничение с Персией, на основании секретной конвенции, заключенной по окончании Ахал-Текинской экспедиции, начатое в 1883 году, было успешно закончено в 1886 году.

В 1886 году было приступлено к разграничению с Авганистаном и после маловажных для нас уступок (Зюльфагар) доведено до благополучного конца в 1887 году. [44]

Уступленный Персией по секретной конвенции 1881 года Атек (11 селений) фактически был присоединен к империи в 1886 году и вошел в составь Ахал-Текинского уезда.

Присоединением Атека закончились увеличения области. За весь описанный здесь период времени к империи присоединилось пространство в 196.327 кв. верст или 4.050 кв. миль, большая часть которого должна в будущем, при правильно поставленной ирригации, возвратиться к своему прежнему богатейшему развитию.

Все эти присоединения, в несколько раз большие по размерам и выгодный по качеству, нежели присоединения Ахал-Текинской экспедиции, обошедшейся в десятки миллионов, были сделаны почти без всяких сверхсметных ассигнований.

Кроме ценности, самих по себе, приобретений Комарова, они имеют еще весьма важное политическое значение, так как наша граница на всем протяжении пришла в соприкосновение с Авганистаном, а следовательно и с Англией. Русское обаяние в Средней Азии поднялось на высоту, достойную великой державы. Население края, ранее существовавшее разбоями и грабежами, вернулось к мирному развитию, и в скором времени несомненно Закаспийская область, по своим природным богатствам и необычайному плодородию, займет подобающее место во владениях русской короны.

Текст воспроизведен по изданию: Бой на Кушке 18 марта 1885 г. и территориальные приобретения в царствование императора Александра III // Русская старина, № 4. 1910