№ 23

7 июля 1880 г.
г. Бухара.

Прежде чем передавать здесь о ходе дел в Чар-Вилойяте и Кундузе со второй половины мая о прибытии к Абдуррахман-хану посольства из Кабула от англичан, необходимо, хотя поверхностно, освежить в памяти те предшествовавшие события, которыми, несомненно, обусловливался прежде всего благоприятный поворот дела сардаров приостановкой серьезно угрожавших интриг из Бамиана, обусловливался затем успех для обеих, казалось, сторон миссии англичан.

Из предыдущих журналов (5 от 29 января, 7 от 8 февраля) было видно, что при всех затруднениях у англичан в Кабуле в первый месяц после вторичного занятия этого города, интриги стремления их распространить влияние свое и на земли левого берега Аму-Дарьи шли все время одинаково настойчиво, одинаково энергично. Действуя через отправленного на Аму-Дарью известного авантюриста Сары-хана (бывший владетель Куляба), англичане совершенно подчинили своему влиянию кундузского правителя Султан Мурада и расположили в свою пользу заманчивыми, вероятно, обещаниями бадахшанского правителя Шах-заде Хасана настолько, что Абдуррахман-хан встретил в них сразу самых решительных противников его делу.

Сардар оценил, конечно, свое положение, не обольщался [116] легким занятием бекства Рустак, а впоследствии и всего Бадахшана и, добиваясь главной цели, рассчитал, очевидно, что добраться к ней можно скорее и легче через сношение также и с англичанами. Почему Абдуррахман-ханом руководили тогда такие соображения — это известно ему одному и немногим из его приверженцев-спутников, видевших и полный успех в горах английского оружия, и бессилие Мухаммад-джана и других лучших вождей народа свалить нашествие, и слабое до крайности сочувствие сардарам во всех афганских племенах, кроме, разумеется, близкородственного племени мамадзаи, начавшего сношения в первый же месяц появления сардара на Пяндже. Для посторонних же людей, наблюдавших настроение Абдуррахман-хана через его приближенных, было заметно еще в январе и его уныние, и его признания, что он взял с собой из Ташкента только 8 тыс. рублей, и его полная уверенность в невозможности достигнуть Кабула, опираясь только на одних приверженцев, которые даже не откликались.

Как бы ни было, но сношения Абдуррахман-хана с англичанами начались еще из Рустака, и уже в журнале от 28 февраля за № 12 было отмечено, что ответное послание из Кабула обнадеживало сардара, назначая ему оставаться там, где его застанет письмо, то есть в Бадахшане, Кундузе, в том районе, где Сардар и высидел с января по 16 июня, испытав и страх возможности потерять все в случае неудержания англичанами интриг из Бамиана, и удовольствие полной покорности кундузского султана, вначале сопротивлявшегося, и опасения за Бадахшан, где пришлось во второй половине апреля заменить, к общему удивлению, Умар-ханом того самого Баба-хана, которому сардар всеполно обязан своими первыми успехами на Пяндже, в Файзабаде и в Кундузе.

Как достоверно истолковывают, раздор сардара с любимым бадахшанцем Баба-ханом произошел столько же по интригам претендента Умар-хана, сколько и вследствие слабой отзывчивости Баба-хана к возраставшим все более и более требованиям присылки довольствия, денег, оружия и аскеров.

Горцы, разумеется, совершенно импонировали беку, защищая свои амбары, и Абдуррахман-хану удалось упразднить неисправного вассала сначала любезным приглашением в Ханабад «для уговора относительно общего дела», а затем энергичным отправлением Баба-хана в Мазари-Шариф, а Умар-хана — в Файзабад.

Так совершилась перемена управления в Бадахшане, вызвавшая тогда все-таки такое неудовольствие горцев, которое не разлилось в сопротивлении только потому, что замещение беков в Рустаке, Кишме родственниками Умар-хана последовало одновременно с афганским ухищрением, проводить [117] которое было уже легко, имея на своей стороне, кроме кундузцев и палтанов вначале враждебного Гуль Ахмада, еще и пришельцев из Кабула, Кухистана, прибывавших день ото дня, начиная с первой половины апреля месяца.

Действительно, в исходе весны все, казалось, прониклось верой в успехах Абдуррахман-хана настолько, что к нему потянулись отдельные личности афганцев-дезертиров бухарских войск и целые партии загиндукушских обитателей, и авантюристы-афганцы из Персии.

Можно утверждать, зная афганцев, что этот первый наплыв сторонников собрался под значок Абдуррахман-хана вовсе не в размышлении о войне с англичанами, а единственно в ожидании лучшего случая поживиться, как придется, в ожидании всяких благостей от счастливого сардара.

Были, разумеется, редкие исключения, нафантазированные мечтой и воспоминанием о сороковом годе, но были в значительном числе и такие, которые дорожили больше подкупленной преданностью англичанам, чем сочувствием сардару.

Весь этот сброд в 1,5 тыс. человек плюс до 800 человек афганских палтанов, довольствуясь с апреля месяца на счет каттаганцев, не получал, однако, кроме палтанов, денежного содержания, веруя в рассказы, что Абдуррахман-хан не привез с собой денег, веря в обещания всяких благ в будущем, и все чувствовали, что эти блага пошлют сами же англичане, все замечали учащенные сношения сардара с врагами, все сознавали, что сардары держатся в Ханабаде и Чар-Вилойяте только силой этих сношений, отодвинувших назад все серьезные угрозы Вали Мухаммад-хана, Нурмухаммад-хана и потушивших намерения чарвилойятских палтанов с преобладающим войсковым чиновным элементом кызыл-башей ретироваться в Кабул «к семействам».

Во всем Чар-Вилойяте также чувствовался для всех истинный поворот дела, начавшийся завязкой «ждите там, куда пришли», палтаны перестали получать подстрекательные письма из Бамиана, удовольствовались жалованьем, наполовину погашавшим недополучку времен изгнанного наиба, смирились [с] требованием Исхак-хана выходить на ученье, обратились к полному подчинению и в Тахтапуле, где комендантом сделался Мухаммад Хусейн-хан.

Таким образом, к концу апреля месяца власть сардаров в Афганском Туркестане окончательно окрепла, в начале мая положение населения улучшилось понижением цен на хлеб, а 6-10 мая последовала развязка всех этих успехов появлением в Ханабаде английского посольства. Проехав прямым, хотя и трудным, путем через Кутели-Гиндукуш, посольство было принято Абдуррахман-ханом с большим почетом, с отданием почестей палтанам, с такой вообще предупредительностью и заботливостью, которая внушила всем вполне [118] определенные приятные ожидания. В чем, однако, состояли предсказания таких ожиданий, никто, разумеется, положительно не знал, так как все аудиенции эмира Абдуррахман-хана с посланником были келейные (утверждает разведчик) (Более достоверно разъяснение другого разведчика, что Абдуррахман-хан тогда же показывал своим приближенным письмо англичан, приглашавшее его эмирствовать (прим. док.).).

Пробыв в Ханабаде 8 дней при самых деятельных сношениях с Кабулом, посланник отправился обратно тем же путем, оставив при Абдуррахман-хане двух членов миссии.

Результатом появления в Ханабаде английского посольства было отправление Абдуррахман-ханом в конце мая в Кабул ответного посланца с изъявлением, между прочим, как объясняли в Чар-Вилойяте, согласия сардара на все предложения.

О сущности предложений догадывались из того, что вскоре после отправления посланца Исхак-хан готовился поехать в Ханабад, чтобы проститься с двоюродным братом, отправляющимся «на газо». Это намерение, условленное с Абдуррахман-ханом, было, впрочем, отложено под влиянием настойчиво державшихся слухов о движении из Бамиана отряда Парваеш-хана (Так в документе.) с Мухаммадали-ханом, главным шейхалинским вождем, которого англичане пожелали восстановить правителем в Сейгане. В Чар-Вилойяте приняли это движение враждебным, но снеслись с Кабулом, и дело не только разъяснилось успокоительно, но, по желанию сардаров, отряд был отозван около 10 июня обратно в Бамиан.

В полной связи с подготовлением главного плана путем переговоров и советов сардара с афганскими вождями шли с 1 июня приготовления к выполнению этого условленного плана: сосредоточением в Гури чарвилойятских войск, заготовлением всякого довольствия для отряда, формированием вьючного обоза и военного снаряжения.

Для всего этого нужны были, конечно, немалые средства, и, вероятно, только полное истощение их вынудило Абдуррахман-хана обратиться к крайней мере — конфисковать и продать 450 верблюдов товара пешаварских купцов, удержавшихся в Ташкургане, с очевидной несообразительностью сардаров того, что эти небывалые стеснения торговли лишают Афганистан транзита, лишают сардаров таможенной пошлины несравненно большего размера, чем выручка в 200 тыс. рупий от продажи присвоенного товара.

Хотя, как утверждают, англичане условливали, чтобы Абдуррахман-хан взял с собой для личной охраны не более 600 человек эскорта, но все замечали, что размеры приготовлений далеко превышают эти ожидания. Из Чар-Вилойята было отправлено 8 июня в Гури до 700 человек конных [119] узбеков (голобатыров) с Абдулладжаном, по 2 палтана афганцев с Неик Мухаммадом.

Сосредоточение войск и снаряжений старались почему-то скрывать, и части выступали из Ташкургана ночью.

Но уже первые признаки приготовления отряда вызвали толки во всем народе, что Абдуррахман-хан уговорился с англичанами и будет эмиром в Кабуле. Не скрывали этого и власти Чар-Вилойята, и сам наиб, истолковывавший цель таких обширных военных приготовлений тем, что Абдуррахман-хан получил от известного вождя Мухаммадджана и муллы Мушкаляма письма, угрожающие воспротивиться его намерению сделаться эмиром при содействии англичан, «вечных врагов и хундаров всего афганского народа».

Насколько справедливы были эти оправдательные объяснения Исхак-хана, судить трудно, но все считали в Чар-Вилойяте, что Абдуррахман-хан встретит сопротивление в приверженцах наследников Якуб-хана, и предположение ожиданий неудачного исхода планов сардара толковалось на все лады: «англичане заманивают Абдуррахман-хана, чтобы отправить его по следам Якуб-хана», «собирающиеся к сардару кабульцы подкуплены англичанами и изменят ему», «явившиеся к Абдуррахман-хану неважные представители от разных племен (баракзаи, гильзаи, вазиры и др.) предлагают газа [священную] войну), думая не об этом сардаре, а о своих претендентах».

Для всех было, таким образом, загадкой, какого будет характера движение Абдуррахман-хана за Гиндукуш, но все чувствовали после возвращения из Кабула ответного посланца, что действующая теперь на левом берегу Аму-Дарьи пружина стоит в Кабуле твердо.

Это дал почувствовать всему Чар-Вилойяту и, вероятно, по условию же сам Абдуррахман-хан, приказавший прочесть в Ташкургане, в Тахтапуле и в Мазари-Шарифе его предпоходное воззвание, объявившее 18-го числа собранным жителям и оставшимся войскам следующее: «Да будет известно, что англичане из Кабула пригласили меня через свое посольство отправиться в их сторону, остановиться где будет удобно и начать переговоры с тем, что в случае успеха они, англичане, поставят в Афганистане порядок, какой был при Дост Мухаммаде, обозначат границу и выведут свои войска, предоставив мне Кабул. Согласно такого условия я выступаю через Гиндукуш, оставляя Исхак-хана управлять Чар-Вилойятом».

Почему претендент предпочел трудный путь через Гиндукуш пути через Сейган и Бамиан, открытому, при своих отечественных удобствах, для караванов даже и зимой, — предположения расходятся. Одни утверждают, что такой маршрут назначен самими англичанами, другие поясняют, [120] что Абдуррахман-хан не мог бы ни в каком случае пройти другим путем, по горам шейхалинцев, которые сами нанесли ему решительное поражение при Баджю в год распри его с Ширали-ханом.

Как бы ни было, но уже 10 июня значительная оседлость хазарейцев Гури сделалась военно-операционным пунктом, где сосредоточились до 3 тыс. войска чарвилойятского с ракетной командой, до 1 тыс. верблюдов обоза продовольственного и военных припасов. Отряд этот выслал 13 июня в Хонджан авангард из 300 рисалинцев конников и остался без общего начальника, так как и Абдулладжан, и Неик Мухаммад, поставив на указанный пункт свои части, отправились в Ханабад.

Общий начальник ожидался всеми из Кундуза при настроении войск, совершенно отвечающем природе афганца. Рассуждали, что «истребят хундаров-вардаков без остатка» и «будет у них хорошая пожива», толковали, что движение Абдуррахман-хана будет вначале невраждебное англичанам, но, если народа собирается много, никто не станет руководствоваться расчетом сардара, не исполнившего и прежних обещаний (Те палтаны, которые стояли в Кундузе, получили содержание полностью за прежнее время, чарвилойятские же войска не вполне удовлетворены (прям. док.).), а станут действовать, как укажут обстоятельства, надеясь пограбить на пути «неуклюжих» хазарейцев, чтобы они вспомнили времена Ширали-хана.

Совершенно в духе этих рассуждений, распространявшихся, разумеется, от самого сардара, велись в Ханабаде целые две недели деятельные приготовления к выступлению.

При содействии Султана Кундузского и Умар-хана Бадахшанского добывали оружие для новоприбывших из Кабула, которых насчитывают уже до 2 тыс., заготовляли провиант, приобретали скот и вьючных животных — все, разумеется, «пожертвованием на дела эмира».

В войсках пробивался энтузиазм и желание идти проглядывало в засидевшихся в Чар-Вилойяте палтанах так сильно и настойчиво, что пришлось сделать уступку — назначить в оставляемый в Кундузе охранительный отряд узбеков Чар-Вилойята (до 1,5 тыс. человек) и афганцев, собравшихся в течение последнего месяца.

Все было готово: Султан Мураду, Сарыбеку, Ник Мухаммаду назначено идти; произведенного каким-то образом в сардары Абдулладжана-расходчика оставляли управлять Кундузом, с Умар-хана и Султан-ша Рустакского брали клятвенное обещание охранять Бадахшан, где не осталось ни одного афганца. День выступления не был еще, однако, определен. [121]

Но вот... 13 июня торопливо прибыла из Кабула толпа афганцев и, рассказывая положительно о нанесенных будто бы англичанам в последние дни сильных поражениях, вопила к Абдуррахман-хану спешить для довершения народного дела. В тот день массы пришельцев все росли и росли, а рассказы их почему-то не внушали доверия ни самому Абдуррахман-хану, ни его приближенным. Одни истолковывали такое настроение перебежчиков самообманом, при сомнительном частном успехе, другие, и сам сардар, подозревали предательство. Наконец, 15-го числа, когда контингент кабульцев, уверявших в торжестве последней афганской победы, дошел уже, как утверждают, до 4 тыс., собранный Абдуррахман-ханом совет решил выступление.

Подъем в 5 часов вечера с позиции в Ханабаде, отправление частей отряда и неготового обоза — все шло торопливо, при самом воинственном настроении двенадцатитысячного сборища, кое-чем вооруженного. Под звуки барабана сам эмир Абдуррахман-хан выехал из Ханабада уже под вечер с огромной пестрой свитой и с тремястами рисалинцами. С ночлега был отправлен гонец к Исхак-хану, но события 13-15 июня как будто не разъяснились в Чар-Вилойяте, где цель движения сардара через Гури-Хонджан и Кутели-Гиндукуш истолковывали тогда так, как прочел ее наиб народу и войскам из послания самого эмира Абдуррахман-хана.

Д. 451-а. лл. 166-177.