СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ОЧЕРК ДИПЛОМАТИЧЕСКИХ СНОШЕНИЙ РОССИИ С БУХАРОЮ С 1836 ПО 1843 ГОД.

Знакомство наше с Бухарою началось издавна и постоянно отличалось миролюбивым характером.

Независимо от политического значения, ханство это представляло интерес, как важный потребитель наших произведений, как проводник, с помощию которого товары наши могли проникать в Афганистан и в заманчивую Индию. В свою очередь, Бухарцы, с выгодою меняя в России незатейливые свои изделия на предметы первой необходимости, которых они из других стран получить не могли, естественно предпочитали мирные сношения с нами всякому иному ходу дел и ценили их более, чем кочевой Киргиз или разбойник хивинского оаза.

Кроме таких обстоятельств, способствовавших дружбе двух народов, было и еще одно, устранявшее причины многих несогласий. Бухара, подобно Хиве или Кокану, никогда не прикасалась к границам России, следовательно здесь не могло быть и поводов к тем мелким пограничным спорам и разбоям, которыми так обеспокоивали нас первые два ханства. Даже впоследствии, с занятием реки Сыра, когда империя плотно примкнула к средне-азиатским владениям, Бухара, по прежнему, осталась отделенною от нас бесплодными песками Кизыл-Кум, и в то время, когда, на границах наших, подвластные Хиве и Кокану народы производили беспрерывные грабежи, возмущали Киргизов и проч., ханство это оставалось совершенно нейтральным. [4]

Правда, Бухарцы не могли окончательно отрешиться от своих азиатских привычек и из вторых и третьих рук закупали русских пленных, правительство их нередко снаряжало в Россию послов с исключительным расчетом на хорошие подарки и брало почти постоянно лишнюю пошлину с наших купцов, но все эти поступки, служа темою для переписки, не доводили, однако ж, до открытой вражды, и, в виду расширения нашей торговли в Туране, мы, конечно, до времени могли жертвовать некоторыми частными интересами в пользу достижения главной цели.

По мере распространения власти России к югу от реки Урала, эти давние сношения с соседом начали приобретать серьезное значение, и, при более безопасном проезде через степь, явилось желание, вызванное, конечно, не одним любопытством, изучить подробнее и точнее, с торговой и политической целями, Бухарское ханство: отсюда частая посылка в Бухару наших чиновников и миссий.

Не заходя слишком далеко, а обращаясь только к настоящему столетию, находим, что в Бухару посылались: в 1802 году поручик Гавердовский, не достигший, впрочем, назначения, в 1809 - офицер башкирского войска Субханкулов, в 1820 - посольство под начальством действительного статского советника Негри, в 1824 - вооруженный караван под начальством полковника Циолковского, тоже не достигший цели, в 1834 - ориенталист Демезон, и в 1835 - прапорщик Виткевич.

Чтобы судить, в каком роде вели мы переписку с Бухарою после возвращения Виткевича, приводим письмо к эмиру оренбургского военного губернатора, генерал-адъютанта Перовского, от 6 октября 1836 года:

«Толковнику премудрости и закона, достопочтенному, всесовершенному, славному, великому эмиру, потомку всемилостивого хакана, сосредоточию наук, благоустройства и славы, рассаднику благоденствия посылаем искреннейшее почтение и горячее расположение. Да укрепит вас Бог Всевышний и Всеславный на престоле владычества и благодати, охраняя от бурь тлетворных и злых судеб, и да ниспошлет вам долголетие.

«Засим да будет ведомо благоухающему доблестями сердцу вашему, что, благодаря Зиждителя миров, мы проживаем в здравии и благополучии.

«Слухи о мерах, взятых правительством русским [5] противу своеволий Хивинцев, без сомнения, давно уже дошли до твердыни вашего достопочтенного и могучего высокостепенства. По этому поводу не излишне будет, думаю я, во уважение высокого, знаменитого, блестящего великолепием соседа нашего, для объяснения дела, сказать следующее:

«Хивинцы, издавна уже называясь друзьями России, поступали как неприятели.

«Хива, по незначительности и бессилию своему, конечно, не могла причинить могущественному соседу своему большого вреда, но за то не пропускала она ни одного случая, где бы могла выказать наглость и безрассудную свою самонадеянность противу державы, которая доселе даже и не обращала большого внимания на козни и происки слабого и неопасного соседа.

«Между тем, Хива не понимала снисхождения и долготерпения России, и, вместо того, чтобы покаяться и смириться, она с году на год действовала с большею дерзостию. Разбои на Каспийском море увеличивались; владелец хивинский ободрял и поддерживал их и сам взимал с добычи разбойников известную подать. Русских пленников в Хиве накопилось много; обходятся с ними жестоко; купцам русским в Хиву ездить доселе было невозможно, потому что Хивинцы встречают гостей своих не салямом, не приветствием, как водится, но петлею, ножом или цепями рабства; Хива начала собирать подати с наших подданных, с Кайсаков и с разъезжающих в степи купцов русских; установила каких-то ханов над Кайсаками, нашими давнишними подданными, и притесняет последних по произволу. Если рассудить, что хивинские подданные, между тем, пользовались доселе в России не только свободою, но и всеми правами и преимуществами вольных торгующих людей, что они приезжали, торговали и уезжали во всякое время, без малейшего притеснения, то надобно согласиться, что дела и поступки Хивинцев достойны наказания.

«Государь Император изволил ныне повелеть начать дело тем, что задержать всех Хивинцев, находящихся в России, с товарами и деньгами их, и известить владельца Хивы, что ни один человек не будет освобожден, доколе правительство хивинское не освободит всех Русских и не обещается впредь вести себя достойно и прилично сану своему и другим дружественным сношениям с Россиею. [6]

«Повеление Государя Императора исполнено в точности. Хивинский владелец уведомлен прямо от меня о происшедшем. От него будет зависеть поправить ныне дело или испортить его вовсе.

«Имея честь уведомить об этом величественную, пресветлую особу вашу, остаюсь я в совершенной уверенности, что между российским и бухарским правительством подпоры приязни и столпы взаимного расположения стоять будут, по прежнему, твердо и неизменно; бухарское правительство, без сомнения, никогда не подаст России повода к неудовольствиями». Я уверен также, что если бы в Бухарии нашлось несколько человек давнишних пленников Русских или таких, которые бежали в Бухару из Хивы, то ваше высокостепенство, без сомнения, повелите немедленно освободить и представить их в свое отечество.

«Ко всему этому имею удовольствие присовокупить приятное, вероятно, для вашего благолепного державного высокостепенства известие, что посол ваш, по ходатайству моему, удостоился быть представленным Его Императорскому Величеству и что подданные ваши, торговые Бухарцы, имели счастие быть представленными Государю Императору при проезде его чрез Нижний, между тем как находившиеся там же Хивинцы не удостоились этой чести».

- Так красноречиво трактовал о дружбе главный начальник Оренбургского края; повелитель бухарских правоверных, в свою очередь, не оставался глух, и с 1836 по 1843 год, не считая посла, упоминаемого в письме, Россия еще три раза имела удовольствие видеть у себя представителей эмира, прибытие которых вызвало и с нашей стороны посылку в Бухару двух агентов.

Эти-то шестилетние дипломатические сношения и составляют предмет настоящего очерка.

В июле месяце 1836 года, явился в Орскую крепость бухарский посланец Бараул-Кеги, Курбан-Бек-Ашурбеков, со свитою из пятнадцати человек и четырьмя аргамаками, назначенными в дар Высочайшему двору. По случаю приезда этого посла, генерал Перовский писал в Министерство Иностранных Дел: «Караул-беги есть звание, означающее смотрителя Привратников или сторожей: каждые ворота в Бухаре имеют своего карауль-беги, и звание это вовсе неважное. При [7] этом нельзя не вспомнить слова туш-бегия, помещенные в записке Виткевича, что правительство бухарское вовсе не считает нужным избирать в посты свои в Россию порядочных людей, а, напротив, еще хвалится тем, что назначает в этот сан людей ничтожных и низкого состояния» ¹. Несмотря, однако ж, на такую вовсе не лестную рекомендацию, караул-беги был принят ласково и получил разрешение приехать в Петербург со свитою из четырех человек; приведенных же им четырех аргамаков велено было поместить на заводы Оренбургского края, по усмотрению Перовского.

По прибытии в столицу, посол представил от эмира на Высочайшее имя грамоту и письма от куш-бегия к министру иностранных дел и директору Азиатского Департамента. Цель посольства, кроме дружеских изъявлений и желаний эмира упрочить политические и торговые связи с Россиею, состояла еще в передаче нашему правительству следующих обстоятельств: 1) что Англичане из Индии опять в недавнем времени присылали к Бухарцам своих агентов, убеждая заключить условия, по коим Англичане стали бы доставлять в Бухару все нужные товары самым выгодным для Бухарцев образом; 2) что кабульский владелец, угрожаемый Ренжит-Сингом, также присылал к бухарскому хану нарочного, с предложением заключить род оборонительного союза, дабы совокупно действовать против общих врагов их ².

28 марта посол возвратился в Оренбург; ему вручены были ответная грамота Государя к эмиру, письмо вице-канцлера к куш-бегию и особая нота ³. Кроме вещей: сукон, хрусталя ⁴, назначенных для эмира, его сановников и посольства содержание, переезды и денежные подарки караул-беги и его свите, не считая расходов на него в Петербурге, обошлись казне, как видно из отчетов, до 4,500 р. сер. Посол выехал из Оренбурга 24 августа.

Не видя при такой цели посольств особой пользы в частом приезде их в Россию и тяготясь убыточными гостями, правительство наше уже тогда решилось деликатным образом ограничить визиты соседей, и граф Нессельроде, в письме к куш-бегию, указывая на дальность расстояния столицы империи от азиатской границы, просил во всех необходимых случаях обращаться к оренбургскому военному [8] губернатору, как лицу, облеченному доверенностию Государя; но Бухарцы не хотели понять таких тонкостей ⁵.

Не прошло двух лет со времени отъезда караул-беги, как в августе месяце 1838 года, перед кордоном Орской крепости, явился новый посол - Балта-Кули-Бек Рахметьбеков, бывший уже в России, в качестве представителя Бухары, в 1830 году. Посол этот, кроме грамоты от эмира к Государю, писем от сановников к министру иностранных дел, Перовскому и другим, доставил в подарок двору слона, аргамака и несколько кашемировых шалей и, сверх того, вывез трех русских пленных; свита его состояла из 20 человек. Послу было назначено в день кормовых 2 р. сер., пяти значительным лицам свиты по 50, а прочим по 25 к. сер. в сутки. Балта-Кули-Бек был принят ласково и допущен ко двору; по словам Перовского, это был «старик самых ограниченных способностей» ⁶. Для какой же цели явился новый агент эмира? За неимением подлинной грамоты бухарского владельца для разрешения такого вопроса, прибегаем к ответной грамоте Государя и к письмам графа Нессельроде к первому сановнику Бухары, Ишан-Рейсу, и самому послу ⁷. Та же благодарность за изъявленную дружбу, то же обещание покровительствовать торговле обеих стран, о чем испрашивали и прежние послы, и то же препровождение знаков приязни - разных подарков. Нового же находим только то, что корыстолюбивому эмиру захотелось поискать в своей земле золота, и вот он просит прислать в Бухарию горного чиновника для исследования руд и отыскания металлов и дорогих каменьев - просьба, которая могла быть сделана и без снаряжения особого посольства.

27 октября, Балта-Кули-Бек выехал из Оренбурга на родину, нагруженный с избытком различными знаками приязни в виде парчи, сукна, хрусталя и проч. ⁸

Содержание и переезды этого нового гостя, а также денежные подарки ему и свите, не считая расходов во время пребывания в Петербурге, обошлись казне до 9,000 р. сер. ⁹, в том числе на содержание и доставку в Петербург слона 3,000 р. ¹⁰. Если к этим цифрам прибавить еще ценность разных вещей, которые были назначены эмиру и посольству, то нельзя сказать, чтобы нам дешево обошлось новое заявление дружбы Нассыр-Уллы. По крайней мере, очевидно [9] было, что частая отправка послов могла составить для него новый и довольно прибыльный род спекуляции, в котором его высокостепенство, кроме даровых слонов да нескольких аргамаков, не рисковал ничем, так как самое содержание послов от Бухары до Оренбурга почти всегда падало на тех купцов при караване, с которым они следовали.

Просьба эмира была, однако ж, уважена, и, по Высочайшему повелению, и апреле 1839 года, снаряжена была в Бухару особая экспедиция, под начальством горного инженер-капитана Ковалевского, в состав которой вошли горный инженер штабс-капитан Гернгрос, переводчик, штейгер, два мастеровых и четыре казака. На снаряжение экспедиции ассигновано 6,000 руб. ассигн.; жалованья со дня командировки из мест служения, то есть с 10 апреля 1839 года, по день возвращения в Россию, положено: Ковалевскому по 50, младшему офицеру и переводчику по 30, штейгеру по 5 и мастеровым по 3 червонца в месяц с отпуском такого содержания за полгода вперед; кроме того, отпущено всем чинам на подъем полугодовое заграничное и обыкновенное содержание и на экстренные расходы и подарки агенту 600 червонцев ¹¹. Ковалевский быль снабжен рекомендательным письмом к Ишан-Реису и об отправлении его сообщено особой нотой Балта-Кули-Беку ¹².

Со стороны горного начальства на Ковалевского было возложено собрание сведений о геогностическом строении почвы Бухарии, горном ее богатстве, драгоценных металлах, торге ими, об обработке хоросанской стали и проч., а от Департамента Мануфактур и Внутренней Торговли - сведений вообще об азиатской торговле ¹³. От Министерства же Иностранных Дел офицеру этому была дана особая инструкция, в которой между прочим предлагалось: исхлопотать уменьшение пошлин, взимаемых с русских торговцев; узнать мнение бухарского правительства относительно учреждения в Бухаре постоянного русского консульства; собрать сведения о количестве, качестве и ценности английских товаров и о той конкуренции, которую представляют они нашим произведениям; исхлопотать свободу русским пленным; сообразить на месте возможность распространения торговых наших сношений через Бухару с Афганистаном и другими владениями на левом берегу Аму; наконец, собрать сведения статистические и [10] топографические о Бухаре и сопредельных к ней с юга землях, и проч. ¹⁴

Ковалевский выступил из Оренбурга с бухарским послом и, следуя через урочище Биш-Тамак, Эмбу, Мугоджарские горы, достиг, в половине ноября, песков Большие Барсуки. Почти при самом начале похода, экспедиция встретила много неприятностей от неблагонамеренных киргизских шаек, недовольных совершавшимся в то время по степи движением отряда генерала Перовского. Неприятности эти еще более увеличились, когда караван повстречался с хивинским чиновником, посланным ханом для возбуждения Киргизов противу Русских. К разного рода оскорблениям присоединились и угрозы. Чиновник требовал, чтобы караван шел за Сыр через Хивинскую крепость, объявил русских офицеров своими пленными, и по его же наущению к кибиткам их на время ночлегов приставлялся караул. Эти обстоятельства заставили Ковалевского отделиться тайно от каравана и искать спасения в ближайшем из русских укреплений. В ночь с 21 на 22 ноября, в страшный буран, чины экспедиции, бросив все вещи, в том, в чем были, с одним преданным Киргизом, на заводных лошадях, кинулись к Чушкакульскому укреплению, куда и прибыли ноября, сделав, таким образом, в двое с половиной суток 300 верст. Переезд изумительный и не для Европейцев, если принять в расчет буран, мороз в степи в 16° и остановку экспедиции на пути к укреплению барантовщиками ¹⁵.

Брошенные Ковалевским вещи дошли до Бухары в совершенной целости и хранились там до прибытия новой нашей миссии, которой сданы по описи; чины же экспедиции воротились на линию с войсками Перовского в начале марта. Так кончилось неудачно это предприятие, стоившее казне, кроме прогонных денег, около 2,700 червонцев ¹⁶, и посылка горных чинов в Бухару была отложена до более благоприятного времени.

Несмотря на это, спекуляция посольствами не прекратилась. Эмир и его министры были не такие люди, чтобы отказаться от богатой и легкой поживы, да кроме того их вынуждали в это время к сношениям с Россиею и другие обстоятельства. Вот почему, 3 августа 1840 года, в Оренбург снова явился посланец эмира Кулли-Бий Мулла Мукинбет [11] Муххамед-Сеидов, со свитою из 39 человек и с неизменными аргамаками для Высочайшего двора.

Правительство наше очень хорошо понимало спекулятивные наклонности эмира и его министров, и, может быть, почтенному Мукинбеку на этот раз не привелось бы видеть Петербурга, если бы тогдашние политические события в Азии не вызывали и с нашей стороны более близких сношений с Бухарою ¹⁷. Действительно, в то время разыгрывалась Англичанами известная комедия в Афганистане, кончившаяся для них такой неожиданной драмой.

В странное положение ставили тогда Россию и Англию действия Англичан в Азии. С одной стороны преувеличенные слухи разнесли по Европе весть об огромных приготовлениях России к войне в Туране и движении войск ее в Хиву с самыми обширными целями; с другой Англия, прикрывая свои истинные намерения правами ничтожной и порочной личности шаха Шульджи Уль-Мулька, летом 1839 года победоносно провела 18,000-ю армию через Гайдерабад и Кандагар до Кабула и тем, как бы предупреждая движение Русских в Афганистан, стала оплотом у ворот Индии.

Будущему историку экспедиции Перовского в Хиву (В самом непродолжительном времени в «Военном Сборнике» будет помещено весьма интересное и подробное описание «Похода в Хиву в 1839 г.», составленное по подлинным документам в Оренбурге. Ред.), конечно, будет предстоять разъяснить чрезвычайно интересные сношения того времени этих держав; мы же здесь скажем только, что во время посольства Мукинбека династия Баракси уже пала и самый даровитый ее представитель, Дост-Магомет, хан Кабульский, скитался изгнанником в бухарских владениях. Передовые войску Англичан появились в Бгамиане и Сигане, и не было недостатка в слухах и поводах о движении их к Аму-Дарье и далее к Самарканду.

«Все члены английского правительства - пишет один из историков похода Англичан в Кабул - во время лорда Аукленда особенно боялись Русских; каждый день ожидали похода русского войска на Индостан - опасения, которые дошли до смешной робости при вести об экспедиции в Хиву. Раз даже Борнс получил от своих тамошних агентов известие, что Русские завоевали Хиву и ускоренным маршем идут на Бухару; в другой раз прошел слух, что повелитель [12] бухарских правоверных заключил с Императором русским наступательный и оборонительный союз и что они оба вместе идут на Балх» («Афганистана и Англичане в 4844-42 годах», соч. К. Неймана. Издание Голубкова. Стр. 103.).

Все эти обстоятельства и страхи послужили к тому, что, независимо от кабульской экспедиции, Англичане употребили и другие усилия на противодействие предполагаемым замыслам России, и с этой целью дипломатические агенты их явились в Туране. Капитаны Аббот и Шекспир пробрались в Хиву, чтобы так неудачно разыграть роль посредников в ссоре этого владения с Россиею; предприимчивый Конолли проник в Кокан, а Бухара, благодаря лорду Пальмерстону, увидела в стенах своих полковника Чарльза Стоддарта, позже заключенного в тюрьму, вслед за которым ожидали прибытия английских войск.

В таком положении поневоле приходилось эмиру серьезно подумать о своей будущности и снарядить посольство в Россию не с одной корыстною целью. Поэтому агент был выбран из значительных лиц Бухары и свита его составлена особенно парадно: кроме двух сыновей посла, разных дипломатических чиновников и прислужников, в ней находились три пажа, скороход и четыре музыканта. Мукинбек представил от эмира к Государю письмо, шесть шалей и двух аргамаков, по шали вице-канцлеру, директору Азиатского Департамента и председателю оренбургской пограничной коммиссии и лошадь оренбургскому военному губернатору ¹⁸.

Видимая цель посольства состояла в жалобе на коварные действия Хивы и в просьбах о покровительстве бухарским купцам и дозволении тамошним богомольцам проходить в Мекку через Россию.

Посол прибыл в Петербург 18 октября со свитою из семи бухарцев; но как во время дороги и в столице он, очень тосковал об оставленных в Оренбурге музыкантах, уверяя, что сам эмир желал, чтобы они побывали в Петербурге, то к Мукинбеку были доставлены на почтовых еще двое его артистов.

4 февраля посол пустился в обратный путь, но не достиг Оренбурга ¹⁹. Преклонные лета, утомительная дорога и, вероятно, невоздержность в жизни, все это сильно [13] подействовало на его здоровье, и, он выехал из Петербурга уже полубольной; от лекарств Мукинбек постоянно отказывался и только из Москвы решился взять с собой медика и принять некоторые пособия. По приезде в Нижний, посол совершенно ослабел и 27 февраля, несмотря на все усилия врачей, умер, от водяной в груди. Сыновья его получили разрешение вывезти тело в Бухару с принятием на счет казны издержек на бальзамирование оного и доставку в Оренбург ²⁰. Оставшееся у посла имущества было описано и впоследствии доставлено в Бухару миссией майора Бутенева. Расходы на Мукинбека и его свиту, кроме содержания в Петербурге, проезда оттуда и подарков, простирались до 6,300 р. сер. ²¹

Врученные послу в Петербурге и отправленные с Бутеневым грамота Государя и нота вице-канцлера заключают в себе только одни выражения вежливости, и было бы очень трудно определить истинную цель приезда Мукинбека, если бы ее отчасти не разъясняли записки самого посла о возложенном на него поручении, поданные им генералу Генсу и графу Нессельроде ²². Не считая себя вправе подробно разбирать эти документы, скажем только, что правительство на этот раз нашло необходимым снарядить свое посольство в Бухару, составив оное, согласно прежней просьбы эмира, из горных чинов и возложив на начальника его, майора Бутенева, независимо от горных исследований, и особое дипломатическое поручение.

Решение об отправлении агентов в Хиву и Бухару последовало одновременно, во время пребывания в Петербурге Мукинбека, и на издержки по этому предмету ассигновано из государственного казначейства 10,230 червонцев ²³. Перед отправлением, Бутенев, кроме словесных объяснений и знакомства с перепиской, производившейся по средне-азиятским делам в Министерстве Иностранных Дел, был снабжен тремя инструкциями: от горного ведомства, от Департамента Мануфактур и дипломатическою.

Первые две, в главных чертах, были сходны с инструкциями, данными Ковалевскому, и разнились от них только некоторыми подробностями. Горное начальство с большой внимательностию и любовию собирало миссию в путь и, кроме специяльных обязанностей, возложило на агента особую заботу о нижних чинах горного ведомства. «Относительно же нижних чинов горных - сказано в инструкции - то поручается [14] вам наблюсти, чтобы они одеты были прилично и единообразно, например: в зеленых полукафтанах с светло-синею выпушкою и буде по местным обстоятельствам нужно то и с саблею» ²⁴. Инструкция Министерства Иностранных Дел отличалась особой подробностию. Упомянув о посылке Ковалевского, о порядке отправления настоящей миссии и о том, что агент посылается в Бухару в исполнение ходатайства хана о присылке к нему чиновника для исследований по горной части, инструкция продолжает: «Но, вместе с тем, на вас возлагаются и поручения двоякого рода: и) собрание положительных и достоверных сведений о ханстве Бухарском и о прилегающих к оному землях; 2) постановление с бухарским владельцем некоторых условий взаимных отношений его с Россиею...» Чтобы придать более силы переговорам Бутенева с Нассыр-Уллою, признано было удобнейшим дать агенту значение посланца, снабженного надлежащим уполномочием от российского правительства; что касается до горных разведок, то таковые возлагались на младшего офицера, сам же Бутенев должен был только распоряжаться ими, делая для этого разные поездки внутри Бухары. Предлагая далее собрать о Бухаре, о влиянии на нее последних событий в Афганистане, а также и сопредельных к этому владению землях всевозможные сведения, инструкция говорит: «Приобретение всех сих сведений доставит вам возможность представить соображения о мерах, какие, по мнению вашему, могут быть самыми действительными для упрочения в этой части Азии политического влияния России и для развития там торговли нашей, составляющей одну из главных целей попечительной заботливости нашего правительства».

Затем инструкция начертывает самую обширную программу для сбора сведений о торговле с Бухарою, как непосредственной, так и транзитной. Говоря, что Россия всегда находилась в дружеских отношениях к Бухаре и покровительствовала ее купцам, но что Бухарцы очень часто, в замен этого, отплачивают нам неблагодарностию, стесняя наших купцов, дурно принимая посланцев, и проч., инструкция предлагает: «разъяснить хану истинные его выгоды, проистекающие от дружественных сношений с Россиею, и внушить ему доверие к правоте намерений нашего правительства». Для убеждения в последнем, агент должен был указать хану на [15] бескорыстную политику России в отношении других магометанских держав, а именно на содействие ее Турции и Персии - первой противу мятежного египетского паши, а второй по возведению на престол Магомет-Шаха, и, кроме того, на великодушное забвение проступков хивинского хана Алла-Кула по исполнении им главнейших наших требований.

«Все сии и подобные внушения - сказано в инструкции - сделанные вами хану бухарскому с надлежащим благоразумием и в виде собственных ваших рассуждений, поведут несомненно к убеждению его в пользе заступления Российской державы, а также и в добросовестности нашей политики».

Переходя затем к переговорам, инструкция предлагает склонить хана на принятие следующих условий:

1) Ни явно, ни тайно не враждовать против России и ее подданных.

2) Не держать в неволе и не приобретать никаким образом пленных Русских и ответствовать за личную безопасность и сохранность имущества всякого российского подданного, могущего находиться в бухарском владении.

3) В случае смерти российского подданного в бухарских владениях, не отбирать в казну оставшегося после него имущества, а отпускать оное в целости российскому пограничному начальству, для передачи его наследникам.

4) Не дозволять бухарским подданным производить грабежи и самовольные с Русских поборы и, в случае таковых грабежей и поборов, предавать виновных немедленному наказанию.

5) С привозимых в Бухарию российскими купцами товаров взимать пошлину один только раз и не более 5 проц. с настоящей цены оных.

6) Не делать вообще никаких притеснений российским торговцам в бухарских владениях, а, напротив того, оказывать им то же покровительство, каким пользуются в Российской империи бухарские купцы.

В замен этих обязательств, агент уполномочивался обещать от имени нашего правительства:

1) Обеспечение безопасности лиц и имуществ бухарских подданных, могущих находиться в пределах империи.

2) Предоставление им всех преимуществ, наравне с торговцами других азиатских владений. [16]

3) Взыскание с подданных России Киргизов и Туркменов, в случае грабежа ими бухарских караванов.

4) Дозволение бухарским богомольцам, желающим идти в Мекку на поклонение, следовать, по прежнему, чрез российские владения, с тем, чтобы они подчинялись установленным в России полицейским распоряжениям.

Относительно обеспечения лиц и собственности российских подданных в Бухарии министерство не ожидало, чтобы Бутенев встретил сопротивление; что же касается до уменьшения пошлин, то в возможности соглашения по этому предмету и сама инструкция не уверена, хотя и указывает агенту для убеждения эмира сослаться на пример Персии и Турции, где взимается с наших товаров определенная договорами пошлина.

Вообще же инструкция предлагает: «вести переговоры с достоинством, с приличною твердостию и с благоразумием».

При согласии хана на предложенные условия, предписывалось убедить его выдать акт по особо составленной форме, за собственной печатью или за печатями главнейших духовных и светских лиц Бухары ²⁵, с тем, чтобы агент оставил с этого акта хану точную копию, сделав на ней надпись тех условий, на которые ему разрешено было согласиться от имени правительства.

При отказе хана в выдаче такого документа, разрешалось удовольствоваться помещением постановленных условий в письме его к Государю, при обратном отправлении агента в Россию. «Но вы не оставите тогда - говорила инструкция - предупредить Нассыр-Уллу, что точное соблюдение сих условий и безопасность российских подданных в Бухарии будут обеспечены лицами и собственностию Бухарцев, приезжающих в Россию».

Наконец Бутенев обязывался еще исхлопотать у хана разрешение сначала хотя на временной приезд в Бухару русского чиновника, с тем, чтобы впоследствии, при благоприятных обстоятельствах, заменить такового постоянным агентом, и употребить старания на выручку могущих находиться в неволе у Бухарцев российских подданных.

При выгодных условиях, миссии назначалось пробыть в Бухаре около года и вернуться с караваном будущей весною; в случае же дурного приема, агент должен был до крайности превозмочь затруднения и, при безнадежности на более [17] благоприятную перемену, возвратиться без всяких переговоров в Россию ²⁶.

Из вышеизложенного видно, как были сложны возложенные на Бутенева поручения; притом, они касались таких щекотливых вопросов, как, например, пошлин, пленных, решение которых, при известных закоренелых обычаях Азиятцев, с первого же разу казалось недостижимым и могло быть вынуждено разве крайностию каких либо чрезвычайных обстоятельств, в которые была бы поставлена Бухара.

Посланные с Бутеневым Высочайшая грамота на имя хана и письма от графа Нессельроде и директора Азиатского Департамента к визирю, кроме второго, выражали только обыкновенные приветствия, говорили о полномочиях агента и подарках. Письмо же вице-канцлера, служа отчасти повторением грамоты, сверх того излагало: «Опыты многих лет могли достаточно убедить вас как в пользе союза с Россиею, так и в правоте намерений российского правительства, а потому и ныне ваша прозорливость и мудрость покажут вам в ясном свете благую цель и справедливость наших предложений».

«Мы надеемся, что господин Бутенев получит у вас благосклонный прием, подобный тому, каким пользуются приезжающие сюда посланники бухарские, и таким же образом будет отпущен обратно, когда пожелает сюда возвратиться». И потом далее: «Дошло до нашего сведения, что высостепенный эмир намерен был, с прибывшим сюда посланником, отправить находящегося у вас Англичанина Стоддарта, но удержался, единственно из опасения нападения со стороны Хивинцев. По существующему между державами Российской и Британскою взаимному согласию, означенное намерение было для нас весьма приятно. И как ныне прежнее затруднение не может более сему препятствовать, то мы остаемся в надежде, что воля эмира будет приведена в исполнение. Удобнейший способ доставить сюда помянутого Англичанина был бы отправить его с караваном в Оренбург, где доблестный господин военный губернатор сделает уже зависящие от него дальнейшие распоряжения».

Насчет последнего обстоятельства надо заметить, что великобританское правительство несколько раз уж просило содействия России к освобождению несчастного Стоддарта. Получив незадолго до отправления нашей миссии в Бухару [18] известие, что Стоддарт не захотел сам воспользоваться предстоявшею ему возможностию ехать в Россию, по той единственно причине, что освобождение его было бы следствием заступления чуждого ему правительства, лорд Пальмерстон снова обратился к нашему посланнику в Лондоне с ходатайством о возобновлении домогательств России в пользу английского агента.

Из записки Мукинбека видно, как старалась Хива выручить Стоддарта. С своей стороны наше правительство, по дружественным отношениям к Англии и по другим причинам, еще менее могло оставаться равнодушным к судьбе заключенного, и приведенная выписка из письма вице-канцлера служит уже доказательством того живого участия, которое принимала Россия в злополучном Британце; но, кроме того, министерство поручило и самому Бутеневу настоятельно требовать освобождения Стоддарта и отправления его в Россию с одним из первых караванов. Препровождая для доставление в Бухару, через Бутенева, письма маркиза Кленрикарда к Стоддарту, вице-канцлер сообщал Перовскому: «Основываясь на объяснениях бывшего здесь бухарского посланника, мы имеем причину надеяться, что Нассыр-Улла не будет противиться высылке Стоддарта в Россию, а письмо лорда Кленрикарда, вероятно, убедит его не предаваться неуместному самолюбию и воспользоваться представляющимся случаем к освобождению. А потому мне остается покорнейше просить вас, милостивый государь, в случае приезда Стоддарта на оренбургскую линию, учинить зависящее от вас распоряжение о благосклонном его приеме и доставить ему средства следовать безостановочно в Петербург» ²⁷.

Кроме писем и приведенных инструкций, Бутенев был снабжен еще особым предписанием от оренбургского военного губернатора, в котором Перовский определял состав, содержание, снаряжение и путь миссии, а равно дополнял и изъяснял некоторые из условий переговоров, изложенных в инструкции Министерства Иностранных Дел.

В состав миссии были назначены: горный инженер штабс-капитан Богословский, натуралист-кандидат Дерптского университета Леман, состоящий при оренбургском губернаторе чиновник Министерства Иностранных Дел титулярный советник Ханыков, переводчик - коллежский регистратор [19] Костромитинов, топограф Яковлев, штейгер, два горных мастеровых, два чучельника, десять уральских казаков, астраханский мещанин Цивелев и пять Киргизов; при миссии же должны были отправиться дети и свита покойного Мукинбека ²⁸.

За исключением Ханыкова и Лемана, из которых первому выдано 213 червонцев, а последнему 800 р. сер., все прочие чины миссии получили на подъем полугодовое заграничное содержание, и за пределами империи им велено производить сверх внутренного оклада: агенту по 50, Ханыкову по 40, натуралисту по 32, горному офицеру и переводчику по 30 червонцев в месяц; всего же, считая здесь годовое содержание всех чинов заграницею, их продовольствие, наем верблюдов на обратный путь и экстраординарные расходы, были выданы Бутеневу на руки 4,936 червонцев ²⁹.

Деньги, для большей предосторожности, предписывалось зашить в чехлы шашек или кожаные пояса, чтобы легче скрыть их от Бухарцев, при осмотре вьюков. Под своз тяжестей определено 55 верблюдов и в миссию отпущены кибитки, лагерные и хозяйственные принадлежности. Подарки, врученные Бутеневу, предназначались от Высочайшего имени хану бухарскому и от министра иностранных дел, директора Азиатского Департамента и военного губернатора куш-бегию; кроме того, даны были разные вещи в непосредственное распоряжение самого агента ³⁰.

В прикрытие миссии до реки Сыра назначался особый рекогносцировочный отряд, под начальством подполковника Бларамберга, из четырех. сотен уральских казаков и сотни пехоты. На снаряжение этого отряда было особо ассигновано 17,000 р. сер. ³¹

Обращаясь затем к политическим поручениям миссии и повторяя вкратце вопросы, указанные инструкцией Министерства Иностранных Дел, Перовский предлагает настаивать до крайности на взимании не более 2½ проц. пошлины с действительной цены товаров, ввозимых русскими купцами, при разговорах же о ежегодном приезде в Бухару нашего чиновника советует действовать на гордость и тщеславие эмира, указав ему, что при всех независимых владельцах находятся такие лица.

Относительно Стоддарта, на основании полученных известий об умерщвлении английского агента в Бухаре, Перовский [20] предлагает Бутеневу, при справедливости такого слуха, внушить эмиру, чтобы он немедленно известил об этом происшествии Государя или, через куш-бегия, вице-канцлера особым письмом известного содержания ³².

Собрание сведений о Кокане и Бухаре по особо данной программе и описание Бухарского ханства в политическом и промышленном отношениях предписывалось непосредственно возложить на г. Ханыкова.

Выбор времени и направления для обратного следования предоставлялся усмотрению агента ³³.

Миссия выступила из Оренбурга в мае месяце и, под прикрытием отряда Бларамберга, следовала чрез урочище Биш-Тамак и Мугоджары к переправе через Сыр, при урочище Майлибаш, куда прибыла 6 июля. 10 числа, отделясь от рекогносцировочного отряда, она совершила переправу на лодке, присланной из хивинской крепости, построенной на месте бывшего Джанкета, а 14-го достигла р. Кувана, откуда Бутенев отправил письмо к куш-бегию, с известием о своем приближении ³⁴.

Теперь, оставляя миссию двигаться по безлюдным Кизыл-Кумам, познакомимся предварительно с эмиром и его главными сановниками.

Эмир Нассыр-Улла-Богадур-хаиг принадлежал к тем личностям, в которых, при замечательном гибком уме, соединялись все качества, свойственные азиятскому правителю. Он был мстителен, сладострастен и горд; но где было нужно, где заставляла его сила обстоятельств, там Нассыр-Улла ловко умел приноровиться к обстоятельствам и смиренной ролью ввести в обман даже опытных европейских дипломатов.

Обращение его с бывшим куш-беги Хаким-Басм и потом со Стоддартом, напоминающее игру кошки с мышью, постоянная лесть перед русским правительством и последующий прием миссии Бутенева, мирные договоры, заключаемые с коканским ханом, и, в то же время, поддержка претендентов на это владение очень хорошо обрисовывают систему домашней и внешней политики эмира, сумевшего ЗА года продержать Бухару в ежовых рукавицах. Не излагая полной биографии Нассыр-Уллы, интересные подробности о жизни которого имеются во многих сочинениях, мы считаем, однако ж, необходимым привести некоторые заметки современников [21] Бутенсва об эмире, дабы видеть, как понимали эту личность в 30 и 40-х годах ³⁵.

Вот что писал наш путешественник Виткевич, бывший в Бухаре в 1835 году: «Хан нынешний, батырь-хан, которого зовут всегда просто эмиром, государем, всю правительственную власть сложил на куш-беги. Куш-беги Хаким-Бай, косой старик, человек пронырливый, крайне корыстный и в самом деле богат: богаче всех Бухарцев и самого хана. Ни одного дела не допускает он до хана и делает совершенно что хочет; хан уже не в силах ему противостать...» и далее: «он (хан) самоуправен: где куш-беги не устранит его пронырством своим, жесток и делает неслыханные насилия. Мальчиков и девочек уводят от отцов и матерей для скотской похоти эмира; нередко он наказывает телесно лично при себе, если кто заслужить немилость его».

В показаниях другого современника, человека, проведшего почти всю жизнь за сбором различных сведений о Средней Азии и имевшего в Туране большое знакомство между купцами, Г. Ф. Генса, находим об эмире следующее: «Бухарцы не довольны эмиром своим и управлением его. Визиря в Бухарии нет, дела делаются кем нибудь и как нибудь; пошлины и подати сбираются двумя из мальчиков, которых эмир держит при себе более сотни, набирая беспрерывно новых и отсылая старых».

Далее: «Эмир сам о делах не думает, предался совершенно сладострастию и занимается только женщинами и мальчиками... В случае войны, никто не захочет защищать права его, и Бухарию с небольшим отрядом войска можно занять без труда...

«Все поступки эмира Нассыр-Уллы таковы, что его надобно почитать за безумного». ³⁶

Эта характеристика была сделана летом 1840 года, незадолго до отправления миссии в Бухару, и если Генс, человек, столь близко стоявший к Азиятцам и следивший за ними день за день, несмотря на обширные сведения, так смотрел на эмира, то какое же понятие о нем должны были составить другие правительственные наши лица, жившие вдали от Бухары и не имевшие с ней тех беспрерывных сношений, какие вел председатель оренбургской пограничной коммиссии. Под каким впечатлением собиралась миссия в Бухару, не [22] смотрел ли ее начальник на эмира исключительно как на деспота, жестокости и самоуправства которого следовало каждую минуту опасаться, или надеялся, пользуясь тогдашними обстоятельствами, согласить его на все наши требования, отвечать трудно, и разъяснить заданный нами вопрос может только излагаемый ниже ход переговоров и их результаты. С своей же стороны, предупреждая события, можем сказать утвердительно лишь то, что этот самый сластолюбец Нассыр-Улла, после характеристики, сделанной Генсом, управлял еще двадцать лет Бухарою, завел регулярные войска, организовал артиллерию, громил ежегодно Кокан и Шяхри-сябз и держал в страхе Хиву.

Мы имели случай видеть эмира в 1858 году, и, судя по тому любезному приему, который он сделал последней нашей миссии, по его уменью вести ловко переговоры и по тому авторитету, которым пользовался он не только в Бухаре, но и в соседних владениях Турана, едва ли бы кто признал в бодром шестидесятилетнем старике безумного и неспособного Нассыр-Уллу 40-х годов.

Во время прибытия Бутенева, главного из бухарских сановников, Ишан-Реиса, преемника власти куш-беги Хаким-Бая, уже не было на свете. Несмотря на то, что Ишан заведывал только полицейскою частию, чиновник этот, по близким отношениям к эмиру, по особенному расположению к Русским, был одним из тех лиц, на которое более всего могла бы рассчитывать миссия для успеха своего дела. Сами Бухарцы оплакивали смерть Ишана, говоря, что в нем Бухара лишилась единственного человека, по уму своему способного постигать важность дел государственных и заниматься ими с пользою и успехом.

Таким образом, за смертию Ишана, миссии приводилось вести переговоры с новым визирем эмира, Абдул-Халиком, девятнадцатилетним мальчиком, питомцем мужского гарема Нассыр-Уллы. Правда, оставалось еще одно лицо, которое обращало на себя внимание: это беглец из Персии, наиб Абдул-Самед, формировавший регулярные войска в Бухаре; но этот тройной преступник, приговоренный к виселице в Персии и Индии и поплатившийся ушами за новое злодейство в Кабуле, мало допускался в дела политические и, притом, находился в хороших отношениях со Стоддартом. [23]

3 августа, миссия, пройдя благополучно Кизыл-Кумы, прибыла к колодцам Карагата, где и была встречена высланным из Бухары чиновником мирзою Фузаилом. Верст за пятнадцать от города приветствовал ее другой чиновник, а близ самой Бухары к Бутеневу выехал один из высших местных сановников, начальник Калмыков, который пригласил миссию, от имени эмира, явиться немедленно во дворец. Изготовясь к аудиенции в одном из частных домов, расположенных по дороге, миссия вступила 5 августа в Бухару, среди огромной толпы народа. Здесь явился новый посланец, с объяснением, что, в доказательство искренней радости по случаю прибытия далеких гостей, эмир дозволяет им въехать верхом во дворец, преимущество, как пишет Перовский, которым пользуется в Бухаре один только главный визирь.

Поступив согласно разрешения его высокостепенства, агент был введен потом, через ряд бухарских чиновников, в большую залу, где, на подушках, в белой чалме и белом халате, сидел эмир. Приветствовав вошедших поклоном, он долго и внимательно осматривал их, после чего приказал главному визирю принять из рук Бутенева Высочайшие грамоты и затем, по прочтении краткой молитвы, отпустил миссию. Приемная аудиенция кончилась в четыре часа.

Для миссии был отведен лучший дом в Бухаре, прежний дворец брата ханского, Мир-Хуссейна, и агенту объявлено, что он может располагать помещением по своему усмотрению и требовать все, что пожелает; для прислуги назначено множество людей, под начальством мирзы Закерия, и на содержание миссии определено отпускать ежесуточно 104 тяньги.

5-го же августа, вечером, прислан был от эмира караул-беги для приема Высочайших подарков, а на следующий день титулярный советник Ханыков отвез вещи и письма, адресованные визирю.

9 августа агент имел свидание с Абдул-Халиком в ханском саду и получил от визиря подарки для себя и миссии. Затем эмир пригласил Бутенева являться еженедельно по пятницам во дворец к утренней молитве, а 11 августа прислал своего медика для совещания о горных разведках. По предварительному согласию, решено было начать работы с горы Нурата к северо-востоку от Бухары, но потом последовало приказание отправить гг. Лемана и Богословского прямо [24] в Самарканд и Карши, куда они и выехали 25 августа; в те же города дано было разрешение ехать и Ханыкову, с топографом, для поднесения подарков местным правителям,

26 августа Бутенев посетил наиба Абдул-Самеда, где встретил Стоддарта; последнему было передано письмо от английского посла в России, на которое в тот же день дан ответ на имя маркиза Кленрикарда, отправленный агентом немедленно по назначению.

Сообщая вице-канцлеру о таком приеме миссии, Перовский добавляет: «хотя таким образом подполковник Бутенев не имел еще возможности приступить к переговорам о политической цели посольства его, но благосклонный прием, ему оказанный, скорое разрешение членам посольства отправиться в восточную, наименее известную, часть Бухары, беспрепятственный пропуск Киргиза, посланного в Россию с депешами, тогда как нарочный г. Негри был задержан и пакеты его вскрыты, наконец самое разрешение, данное эмиром миссии носить восточную одежду, все это свидетельствует, что Нассыр-Улла дорожит расположением России и обнадеживает в счастливом окончании намерений нашего правительства» ³⁷.

Итак, миссия в Бухаре; она застала эмира дома. Нетерпеливый Нассыр-Улла так сильно желал ее видеть, что не дал агенту стряхнуть хорошенько дорожную пыль и потребовал его с пути прямо во дворец. Но вот обоюдные приветствия кончены, подарки представлены и миссия отпущена отдыхать

Что же дальше? До какой степени оказались верны предсказания Перовского?

Чтобы ответить на это, нужно сначала посмотреть, среди каких, обстоятельств застал Бутенев повелителя правоверных. Настоящее положение Бухары, в отношении внешней безопасности, очень разнилось от того, когда давалось почтенному Мукинбеку приказание ехать в Россию за помощию. Прошлогодние успехи эмира в Кокане еще не были забыты, новый поход с многочисленной армией был уже объявлен и слабость противника, запутанного интригами Нассыр-Уллы, сулила верную победу. Хива находилась в дружбе с Россиею; там был русский агент, следовательно интриги Англичан парализовались и действие их отдалялось на неопределенное время. Наконец с третьей и самой опасной стороны, со стороны Афганистана, вести были не менее радостны: [25] эмир хорошо знал, в каком положении были в это время дела Англичан в Кабуле, он, конечно, имел сведения о заговоре Акбер-Хана и втайне сочувствовал ему. Так исчезли многие из опасений эмира, а с тем вместе изменились и его желания. В своей внешней политике Нассыр-Улла прежде всего был Азиятец: уступчивость и дружба для него обусловливались только страхом силы или корыстью, а поточу, когда опасность стала проходить, прошла и нужда в горячем расположении к России, для корысти же достаточно было получить подарки и пустить горных офицеров, не поминая больше ни о чем, что он и сделал.

6 сентября эмир выехал в Самарканд. Ему было не до переговоров: он спешил нагнать свои войска в их сборном пункте к Кокану, в Джизахе.

По этому случаю и насчет Стоддарта агент писал из Бухары: «узнавши об отъезде его (эмира) за несколько дней, я старался всячески иметь с ним личное свидание; но мне не удалось.

«В день самого отъезда своего эмир сделал распоряжение, чтобы находящегося здесь английской службы подполковника Стоддарта поместить на жительство ко мне, почему с 7 числа он живет в доме, занимаемом миссиею, и, судя по его словам, кажется, очень доволен настоящим своим положением».

При этом Бутенев вновь препроводил письмо от Стоддарта к маркизу Кленрикарду и просил о присылке четырех или пятисот червонцев на одежду и доставку в Россию наших пленных, в отпуске которых он не сомневался ³⁸.

В другом письме, адресованном в то же время в Хиву к Никифорову, находим: «я прибыл сюда 5 числа августа и до сих пор, со всеми подчиненными, пользуюсь особым расположением эмира... До сих пор я не имел еще никаких, относительно возложенных на меня поручений, словесных объяснений с эмиром или с кем либо доверенным от него лицом. Тем не менее, по всем собранным сведениям, я уверен, что эмир по просьбе моей уволит отсюда как всех находящихся здесь Русских, так и английского подполковника Стоддарта, чрезвычайно умного, образованного и приятного человека, который, по распоряжению эмира, к моему большому удовольствию, с сегодняшнего числа помещен на жительство вместе со мною». [26]

Так успешно надеялся агент порешить с одной из важных статей возложенного на него поручения, а, между тем, до исполнения этих надежд тихо проживал в Бухаре со Стоддартом, и только 17 сентября к компании их присоединился Ханыков, а 21 октября возвратилась горная партия, открыв богатое месторождение каменного угля и произведя расследование до юго-восточных истоков Зарьавшана. С своей стороны Нассыр-Улла отбирал город за городом у коканского владельца, и бедный Меддали-Хан, после отпадения Ташкентской области и потери Ходжента, принужден был согласиться на все возможные уступки и признать себя вассалом Бухары ³⁹. 26 октября победоносный эмир возвратился в Бухару; наступил новый год, и обстоятельства более важные заняли его высокостепенство. С одной стороны коканский хан, нарушив условия при помощи брата своего, управлявшего Ходжентом, завладел вновь всеми потерянными городами, с другой - в Кабуле кипело восстание и Борнс, Менкнайтен и другие Англичане платились головами за слишком большую доверчивость к Афганам. Повелитель бухарских правоверных, конечно, не мог оставаться хладнокровным зрителем таких происшествий. Сбор сильной армии, не выступавшей в поход только за большими морозами, служил ответом его Кокану; отобрание от Бутенева и заключение в тюрьму Стоддарта, вместе с выехавшим из Ташкента Конолли, показали сочувствие к Афганам, а совершенное невнимание к нашему агенту окончательно выразило полное нерасположение Нассыр-Уллы иметь какое либо дело вообще с неверными.

Уведомляя о событиях в Кокане и Кабуле, Бутенев, между прочим, так сообщал о ходе своих дел: «Приехавший сюда, в октябре прошлого года, английский полковник Конолли арестован и все имение его продано с публичного торга; вместе с ним засажен вновь также и подполковник Стоддарт. Однако, эмир еще прежде их ареста обещал мне отпустить их со мною в Россию... При моих переговорах с высокостепенным эмиром, он отказал мне в выдаче задерживаемых здесь Русских без особого ему вознаграждения; но, может быть, я еще успею в этом деле. Относительно пошлин он обещал мне на словах брать с Русских по 5%; однако, после того, с приехавшего из Хивы прикащика купца Пичугина была взята пошлина по 10%, и [27] здешний визирь препятствует мне до сих пор объясниться лично с эмиром по сему делу и вообще старается не допускать меня до него...»

Донося далее, что деньги девятьсот червонцев на выкуп пленных им получены, агент вновь повторяет: «я уже приготовляюсь к отправлению в обратный путь; но, к сожалению, только визирь Абдул-Халик противопоставляет мне разные препятствия к свиданию с высокостепенным эмиром» ⁴⁰.

Казалось бы странным, что девятнадцатилетний мальчишка мог иметь столько влияния, чтобы препятствовать переговорам русского посланника, если бы в последующих донесениях сам агент не разъяснила, настоящей причины своей неудачи.

Действительно, время шло, а переговоры не подвигались. Эмир жил в Бухаре и готовился. к походу в Кокан, смотря очень равнодушно, как миссия, на ряду с бухарскими чиновниками, являлась каждую пятницу под крытые ворота дворца, чтобы присутствовать при выезде его в мечеть.

Наступила весна. Кабульская резня кончилась, бухарская армия стала стягиваться к стороне Кокана, а все старания агента вступить с эмиром до его отъезда в окончательные переговоры оставались тщетными. «Я убедился наконец - пишет агент - что не визирь Абдул-Халик удерживал меня от сего, но сам эмир избегал дальнейших разговоров со мною».

31 марта были присланы с братом визиря для миссии подарки, состоявшие из халатов, и вместе с тем объявлено агенту, что на другой день эмир позовет, его для окончательных объяснений. Но 1 апреля обманывают, вероятно, не в одной России: число это прошло, а приглашения не было; за то на следующий день произошло следующее бесцеремонное свидание.

«С первым утренним рассветом - пишет агент - я был разбужен Шагаул-Беком, приглашавшим меня во дворец для выслушания милостивых слов эмира (Подчеркнуто и подлинном донесении.). Там меня поставили во дворе, и чрез час ожидания отправляющийся в поход эмир вышел, мимоходом сказал, что сверх тех слов, которые он говорил со мною, все остальное он поручил мне сказать своему дастраханчи, и, приветствовавши меня словами: хош амедид, вышел из дворца и уехал из Бухары. Визирь, то есть дастраханчи, в этот день не принял меня, а на следующий, утром, прислал просить меня [28] прислать ему записку, в которой прописать, о чем именно я желаю просить его при свидании. Как ни странны были такие слова его, но я дал ему за моею печатью записку, в которой просил его дать знать, какой окончательный ответ должен я дать от эмира по следующим пунктам:

1) «Относительно заключения с Россиею акта; 2) относительно освобождения русских пленных; 3) об отпуске в Россию Стоддарта, а вместе с ним и Конолли, согласно данного мне обещания эмира, и 4) о понижении таможенных пошлин с русского купечества.

«Дастраханчи отправил сию записку к эмиру с нарочным гонцом, а 7 апреля, утром, я выслушал от дастраханчи следующий ответ эмира:

«Относительно заключения трактата эмир отвечал, что если Государь Император прежде его подпишет сей трактат и пришлет к нему в Бухару с отправляющимся в Россию бухарским посланцем, то и эмир утвердит его.

«Касательно отпуска Русских из Бухарии эмир обещается отослать их всех обратно в Россию, как скоро будет заключен акт.

«Понижение таможенных пошлин эмир обещается произвести в таком случае, когда прежде того таможенные пошлины будут понижены для бухарских купцов в России.

«Наконец об Англичанах эмир объявил, что оба они подали эмиру письмо, в котором писали, что их королева желает быть в дружбе с Бухариею, почему эмир написал сам письмо к королеве, и когда получится ответ ее, то эмир их обоих отпустит из Бухары прямо в Англию.

«В заключение, дастраханчи, по приказанию своего повелителя, объявил, что эмир имеет к Государю Императору только чувства дружбы и почтения» ⁴¹.

Таков был результат дипломатического поручения миссии. Ясно, что эмир не хотел входить ни в какие соглашения насчет предложенных вопросов и не обязывал себя ни к чему; напротив, высокомерные ответы его и весьма неделикатный способ сообщения их агенту скорее служили вызовом русскому правительству на какую либо решительную меру.

Не довольствуясь всем этим, эмир имел, однако, столько смелости, что приказал снарядить в Россию свое посольство и еще раз выказал всю бесцеремонность обращения с агентом. [29]

«В ночь с 7 на 8 апреля - пишет Бутенев - выступил я с своею миссиею в обратный путь, взявши с собою трех престарелых Русских из числа вольных, между которыми были двое безногих, в надежде, что они, будучи совершенно бесполезны для Бухарии, будут пропущены со мною. При одном из них была жена, с малолетными сыном и дочерью. Но и это доброе дело не удалось мне, ибо 10 апреля, не доходя города Варданзи, люди сии были отобраны от меня». ⁴²

Итак, кроме приказания являться по пятницам к выезду из дворца, кроме отобрания Стоддарта и вообще неделикатного обращения эмира и его визиря с агентом, Бутенев еще раз был оскорблен отнятием у него безногих пленных, и притом публично, на походе, среди бухарских чиновников и Киргизов-вожаков.

Пройдя благополучно Кизыл-Кумы, миссия 11 мая достигла реки Сыра, где была встречена с почетом начальником близ лежащей хивинской крепости, а 14 продолжала дальнейший путь.

Непосредственно за миссией шел и бухарский караван, при котором следовал вновь назначенный в Россию посланец караул-беги Худояр. На пути к Сыру миссия два дня даже бивуакировала вместе с посланцем; но он ни разу не удостоил нашего агента посещением ⁴³.

6 июня миссия прибыла к реке Карабутак, а 9 в Оренбург.

Все расходы по снаряжению, движению и содержанию миссии обошлись казне до 6,000 червонцев ⁴⁴.

Несмотря на неудачу переговоров, во всяком случае восьмимесячное пребывание миссии в Бухаре было не бесплодно для науки. Результатами трудов ее в этом отношении были: геогностические и климатологические заметки г. Бутенева, дневник Лемана, статистическое описание Бухарского ханства Ханыкова и, что всего важнее, обширные, глазомерные съемки, давшие нам совершенно новые сведения о таких местностях, о которых мы имели довольно сбивчивые понятия. В самом деле, зная подозрительность Азиятцев, невольно подивишься искуству бывшего при миссии топографа Яковлева, сумевшего набросать такое значительное пространство, и притом с возможной верностию. Г. Яковлевым сняты: путь миссии от Сыра через Куван и Яны-Дарью до Бухары; дорога от Бухары вверх по реке Зарьавшану за Самарканд и планы городов [30] Бухары и Самарканда с окрестностями. Кроме того, им составлена карта бухарского владения и нанесен обратный путь миссии до урочища Биш-Тамак ⁴⁵.

Мы в особенности обращаем внимание на эти съемки еще потому, что работы нашего топографа остались совершенно неизвестными для публики, и даже г. Ханыков, прикладывая к описанию Бухарского ханства планы городов Самарканда, Бухары и карту ханства, не счел нужным оговорить, что материалы для этих приложений почти исключительно доставлены ему г. Яковлевым.

Окончив статью нашу о посольстве в Хиву капитана Никифорова («Военный Сборник», ноябрь 1861 г.) мнением самого агента, что Хивинцы не понимают никаких дипломатических переговоров, считаем не лишним и в заключение настоящего описания привести слова одного из состоявших при Бутеневе чиновников, г. Ханыкова, принимавшего весьма деятельное участие в переговорах. Вот что он писал, по возвращении из Бухары, к генералу Перовскому: «успех миссии нашей в Бухаре был решительно тот же, как и всех предыдущих, постланных туда со времен Бориса Годунова, т. е. мы привезли дружеские уверения со стороны бухарского эмира и положительный отказ исполнить хотя одно из умеренных требований Государя Императора; хотя решение это, как вы сами изволите усмотреть, не было для них весьма благоприятно, тем не менее, оно нас обрадовало, потому что с ним связано было позволение выехать из Бухары, где 8-ми-месячное пребывание не могло не показаться нам тяжким, особенно в последнее время, когда к прежнему его единообразию присоединилась опасность подвергнуться участи, постигшей Англичан, при малейшем подозрении эмира» ⁴⁶.

Зная характер Азиятцев, можно было бы предположить, что в последних словах Ханыкова кроется отчасти и причина самой неудачи миссии, если бы действия другого нашего агента, Никифорова, в Хиве не показывали, что смелое и даже дерзкое поведение русского чиновника в свою очередь не всегда приводит к положительным результатам. Тем не менее, однако, и высказывая свое личное убеждение, мы все-таки позволим себе заметить, что способ действий Никифорова для [31] нас кажется гораздо предпочтительнее, и если он иногда и не доводит до цели, то, по крайней мере, дает возможность сохранить достоинство того правительства, представителем которого служит агент, особенно в глазах таких народов, у которых внешность играет столь важную роль ⁴⁷.

Выше было сказано, что вслед за миссией эмир отправил и своего посланника. Действительно, через четыре дня по прибытии Бутенева в Оренбург, явился перед Рудниковским кордоном и новый представитель Нассыр-Уллы, караул-беги Худояр-Клычбаев, со свитою из 17 человек, с тючком шалей и пятью аргамаками, назначенными для подарков. Худояр привез грамоту на Высочайшее имя и письма к вице-канцлеру и директору Азиатского Департамента.

Мы заметили уже, что, после такого обращения с миссией, отправление бухарского посланца в Россию было большою смелостию, и одни знаки приязни, шали, аргамаки и проч., которые он доставил, разумеется, не могли изгладить дурного впечатления, произведенного на правительство последними поступками эмира. Так и случилось: вице-канцлер, в отзыве к оренбургскому военному губернатору, говоря, что по одной незначительности должности, занимаемой послом в Бухаре, следовало бы отклонить приезд его в столицу, выразил такими словами неудовольствие правительства: «но допущение его в С.-Петербург к Высочайшему двору соделывается еще более неуместным после той невнимательности, которая оказана бухарским правительством подполковнику Бутеневу пред выездом его из Бухары».

Вследствие этого допускать в Петербург посланца не разрешалось; но, принимая во внимание, «что последние поступки эмира бухарского могут также быть отнесены отчасти к грубому его невежеству, отчасти к заблуждению, поддерживаемому воинскими успехами в Кокане», вице-канцлер предложил, не прерывая сношений, на первый раз истребовать от посла грамоту и письма и отправить их в Петербург, подарков же впредь до разрешения не принимать и кормовые деньги послу и свите назначить с крайнею умеренностию ⁴⁸.

С своей стороны Худояр объявил наотрез, что грамоты и писем никому в Оренбурге не выдаст и уступит только силе; при этом он возвратил и отпущенные ему кормовые деньги, в количестве 80 к. сер. в день для него и по [32] 40 и 15 к. сер. для свиты. Вторичное наше требование по этому предмету осталось тоже безуспешно, и тогда послу предложено было выехать из Оренбурга, объявлено неудовольствие Государя за невнимательность к требованиям подполковника Бугенева и в заключение передано: «что одни уверения в преданности, не подтверждаемые сообразными с оною действиями, недостаточны для внушения доверия к бухарскому правительству и что, для снискания себе вновь благорасположения Его Величества, хан бухарский должен без промедления отпустить в Россию находящихся в Бухаре российских пленных и содержащихся там двух Англичан: Стоддарта и Конолли» ⁴⁹.

Но когда делались эти наставления, Стоддарта и Конолли уже не было в живых: в июне месяце они были всенародно обезглавлены на главной бухарской площади, а последним русским пленным суждено было освободиться из тяжкого рабства только в 1858 году, вследствие настояний последнего нашего агента в Бухаре, Флигель-адъютанта Игнатьева.

4 февраля Худояр отправился в обратный путь, и содержание бухарского посланца обошлось на этот раз правительству всего только 30 р. сер. ⁵⁰

Так кончились шестилетние, почти непрерывные, дипломатические сношения Бухары с Россиею, вызванные со стороны эмира корыстью и опасениями за политическое существование ханства, а с нашей - желанием освободить пленных, развить нашу торговлю в Азии на более прочных основаниях и тем упрочить влияние России в Туране, которое принадлежит ей но праву цивилизации.

Достигли ли обе стороны того, чего желали, предоставляем судить из приводимого очерка; с своей же стороны добавим только, что шестилетние изъявления дружбы, посылки знаков приязни к эмиру и приемы его посланцев обошлись казне, не считая огромного количества подарков и содержания послов в Петербурге, до 20,000 р. сер., а поездки двух агентов наших в Бухару около 8,700 червонцев.

Н. ЗАЛЕСОВ.