КОММЕНТАРИИ К ТЕКСТУ

«Мы с удовольствием приняли сие новое изъявление вашей дружбы и искренних желаний пребывать в вечном мире и добром согласии с Россиею, упрочивая более и более существующие приязненные и торговые связи с нашею империею. Приятно нам также удостоверить вас, высокостепенный хан, во взаимности наших чувствований и в постоянной готовности оказывать вашим подданным, приезжающим к нам по делам своим, всякую законную защиту и покровительство. Надеемся, что и с вашей стороны будет поступаемо таким же образом в отношении к нашим подданным и что сии, приезжая в Бухарию и находя там равное покровительство и справедливость по делам своим, не будут подвергаемы излишнему какому требованию против прочих азиятских купцов, в противность тому образу действий, который наблюдается у нас в отношении к вашим купцам, которые по торговле своей облегчены более нежели русские купцы.

«В заключение поручая вас провидению Всемогущего Бога и желая вам всякого счастия и благополучия, препровождаем к вам с посланником некоторые вещи, произведения наших фабрик, в знак особенного нашего к вам расположения и приязни. С.-Петербург, февраля 16 дня 1837 года».

«Письмо вице-канцлера к куш-бегию от 25 февраля заключало просьбы о более умеренном и справедливом взимании пошлин с русских купцов и о высылке 4 русских пленных.

4. От Высочайшего двора хану бухарскому были посланы в подарок следующие фарфоровые и хрустальные вещи: два чайных прибора, каждый из 17 штук, 12 больших чашек, 2 цветника, 12 душниц, 2 вазочки, 2 большие вазы, 3 умывальницы с чашами, 6 графинов, 6 стаканов, 12 кружек, кувшин алый с тазом, 10 цветников и 20 стклянок, кроме того: кинжал в золотой оправе, украшенный бриллиантами, рубинами и гранатами, в зеленых бархатных ножнах, 3 куска парчи, 20 кусков кисеи, 6 подносов бумажных и 5 круглых зеркал в рамках красного и черного дерева.

От вице-канцлера куш-бегию.

Чайный сервиз из 17 чашек, 12 больших чашек, умывальник, 6 графинов, 12 кружек, 3 подноса бумажных и кусок голубого сукна.

Посланнику и его свите.

Посланнику: два куска сукна, часы золотые в 600 р. и 500 р.

Двум почетным лицам свиты: сукна и парчи по 10 арш., атласу по 15 и по 200 р. сер. на каждого.

Двум лицам второго разряда: парчи и атласу по 10 арш., сукна по 5 арш. и по 100 р. сер. на каждого.

Остальным 7 человекам свиты: сукна по 5 и атласу по 10 аршин на каждого и трем по 25, а четырем по 15 р. сер.

Отношение гр. Нессельроде к Перовскому 15 марта, № 655. Арх. канц. военн. губ.

5. Письмо гр. Нессельроде к куш-бегию, препровожденное к Перовскому при отзыве от 20 марта 1837 г., № 703. Арх. канц. оренб. военн. губ.

6. Отношение Перовского к министру иностранных дел 5 августа 1838 г., № 1259. Арх. канц. оренб. военн. губ.

7. Высочайшая грамота (от 22 февраля 1839 г.) по содержанию совершенно сходна с грамотой, врученной караул-беги (см. приложение 3), за исключением того, что хан назван здесь но высочеством, а высокостепенством, и упомянуто о согласии государя на присылку в Бухару горного чиновника.

Письмо вице-канцлера (от 22 февраля) наполнено любезностями в азиатском вкусе и просьбами о покровительстве нашим купцам, которых, несмотря на изъявления дружбы, бухарское правительство постоянно притесняло; кроме того выражена благодарность за присылку пленных и еще раз повторена просьба: «во всех случаях, по делам ли бухарских подданных, здесь находящихся, или по иным обстоятельствам, обращаться, для сокращения времени, прямо к г. оренбургскому военному губернатору, как к главному пограничному начальнику, облеченному полною доверенностию Государя Императора; в заключение говорилось о подарках.

В ноте к посланнику выражена благодарность за присылку пленных и упомянуто об отправлении с послом горного чиновника, грамоты и подарков эмиру. Арх. канц. оренб. военн. губ.

8. Подарки от Государя Императора владетелю Бухарии Батырь-хану. Серебряные; самовар с подносом, чайник, сахарница, молочник, полоскательная чашка, корзинка, ситечко, 24 чайных вызолоченных ложки и большой поднос под сервиз; 24 фарфоровых вызолоченных чашки, четыре куска сукна, в сложности 106 аршин, два куска парчи с золотыми цветами и разводами, в сложности 52 арш., четыре куска шелковых материй с цветами, в сложности 80 арш., 12 кусков тонкой кисеи, часы столовые, бронзовые вызолоченные, со стеклянным колпаком, пара пистолетов с принадлежностями, орган из красного дерева, дамская рабочая шкатулка с разными дамскими вещами и музыкою и 20 картинок под стеклом, изображающих российские войска.

От вице-канцлера Ишан-Реису.

Два куска сукна, в сложности 50¾ арш., два куска шелковой материи, в сложности 50 арш., два полных чайных фарфоровых сервиза и к ним два лакированных подноса, часы золотые с репетициею, две золотых цепотки и дорожный туалетный ящик с серебряным прибором.

Посланнику и его свите.

Посланнику: два куска сукна, кусок парчи, часы золотые в 600 р. и 500 р. сер.

Трем почетным лицам свиты: сукна и атласу по 10, парчи по 15 арш. и по 200 р. сер. каждому.

Двум лицам второго разряда: сукна по 5, парчи и атласу по 10 арш. и по 100 р. с. каждому.

Бухарцу третьего разряда: сукна 5, атласу 10 арш. и 15 р. с.

Остававшимся в Оренбурге 13 Бухарцам: на всех сукна 65, атласу 130 и парчи 10 арш. и 250 р. с.

Сопровождавшим бухарское посольство в Петербург нашим чиновникам было пожаловано: приставу 400 и уряднику 75 р. сер. Кроме того, было отпущено из кабинета Его Величества в распоряжение г.-а. Перовского разных вещей на 2,000 рублей для подарков от имени оренбургского военного губернатора. Отношения гр. Нессельроде к Перовскому 15 февраля и 2 марта, № № 440 и 585. Арх. канц. оренб. военн. губ.

Лицам, сопровождавшим в, Петербург слона, пожаловано: толмачу бриллиантовой перстень, уряднику 25, 4 казакам по 15 р. сер., главному вожаку: сукна 5. атласу 10 арш. и 30 р. сер., а двум младшим: сукна 5, атласу 10 арш. и по 15 р. с. на каждого. Отношение Азиатского Департамента к Перовскому 4 декабря 1839 г., № 3118. Арх. канц. оренб. военн. губ.

9. Рапорт оренбургской пограничной коммиссии 28 декабря, № 9034. Арх. канц. оренб. военн. губ.

10. Отношение Перовского к гр. Нессельроде 8 августа, № 934. Арх. канц. оренб. военн. губ.

11. Отзыв министра иностранных дел к Перовскому 3 апреля 1839 г., № 812. Арх. канц. оренб. военн. губ.

12. Нота и письмо заключают в себе только уведомление о составе экспедиции и просьбы о благосклонном ее приеме в Бухаре. Арх. канц. оренб. военн. губ.

13. Предписание штаба корпуса горных инженеров 3 апреля, № 1719. Арх. канц. оренб. военн. губ.

14. Предписание министра иностранных дел 10 апреля, № 870. Арх. канц. оренб. военн. губ.

15. В дневнике Ковалевского сказано:

«15 ноября ночлег в 7 верстах от первых аулов Тляу-кабакского рода отделения Карабашевцев. Мы нашли аулы чрезвычайно взволнованными и раздраженными против Русских; впоследствии узнали, что их только накануне нашего прихода оставили хивинские посланцы. Беспрестанные стычки Киргизов с нами. Они не давали нам воды из колодцев и всячески оскорбляли наших людей. Ввечеру старшина Акман со своей шайкою явился к нам мстителем за брата своего Джан-Девлета, умершего в оренбургской темнице. Он требовал сначала, чтобы мы все сдались, потом, чтобы выдали, по крайней мере, переводчика Григорьева, с которым имел он личную вражду; не успев и в, этом, беспокоил нас в течение целой ночи. На другой день, мы успели склонить на свою сторону некоторых Киргизов и прогнали его...

«17 ноября ночлег вблизи Больших Барсуков. На пути встретил нас хивинский посланец Науман, присланный для возбуждения Киргизов против Русских Он вдруг изменил ход каравана, направив его к северо-востоку, к хивинскому укреплению, которого хотели избежать бухарские купцы...

«18 ноября. Дневка. Свидание с» хивинскими посланцами; их угрозы. С этого дня вокруг нашей кибитки поставлен был, караул.

«20 и 21 ноября. Дневка в Больших Барсуках. Мы решились освободиться из того унизительного состояния, в, которое были поставлены, и какими бы ни было средствами отделиться от каравана. Новые оскорбления со стороны Киргизов. У нас увели 20 верблюдов среди каравана. Схватили одного из наших горных мастеровых в нескольких шагах от каравана; но мы вовремя подоспели для освобождения его.

«Ночь с 21 на 22 ноября. Мы решились прибегнуть к старшине Утерали, известному по преданности своей России. Несмотря на всю опасность своего положения, Утерали посетил нас ночью. Он говорил, что вполне видел наше опасное положение и уже думал, как бы избавить нас от него, но находил только одно отчаянное средство: воспользоваться бураном, который свирепствовал, и совершенной темнотой ночи и отделиться от каравана по направлению к Чушкакульскому (Ак-Булакскому) временному укреплению, отстоявшему за 300 верст, что он, наконец, жертвует своим сыном, отдавая его нам в вожатые. Это было совершенно сообразно нашему мнению, и мы приняли предложение Утерали с благодарностию. Приготовления были сделаны немедленно и остались не замеченными со стороны карауливших нас Киргизов, потому что на дворе зги не было видно; мы оставили все свои вещи, взяв, однако, принадлежавшие переводчику, казакам и мастеровым, порох и бывшие с нами два небольшие фальконета на заводных лошадей». Путевой журнал Ковалевского, представленный Перовскому при рапорте 3 мая 1840 г., № 44. Архив генерального штаба Оренбургского Корпуса.

Вот что еще писал Ковалевский Перовскому из Чушкакуля: «Мы не могли следовать по направлению к Бухаре, потому что никто не согласился быть нашим вожатым... Осмеливаюсь думать, ваше превосходительство не станете осуждать мое поведение, тем более, что нас считали и с нами обращались уже как с пленными, и только ожидали случая отправить в Хиву; следовательно, всякое средство, как бы решительно ни было, считалось для меня позволенным...»

Рапорт от 25 ноября, № 26, и письмо от того же числа. Арх. ген. шт. Оренб. Корп.

16. Отзыв штаба корпуса горных инженеров к Перовскому от 27 февраля 1842 г., № 1076, рапорт оренбургской пограничной коммиссии с отчетом, от 9 марта, № 1109. Отношение графа Канкрина к Перовскому 14 октября, № 5088. Арх. канц. оренб. военного губернатора.

17. Отзыв вице-канцлера к Перовскому 14 июня 1840 г., № 1408. Арх. канц. оренб. военн. губ.

18. Письмо эмира к Государю, кроме обыкновенных изъявлений дружбы, наименования подарков, заключало еще следующее: «упование таково есть, что когда означенное лице (т. е. посланник) с помощию Всевышнего Творца прибудет в охраняемую Богом столицу и украсится снисходительностию у порога высокого славою и благополучием двора, осчастливясь обозрением обширного царства и всего его великолепия, тогда он о всем том, что повелено ему, изустно доведет до августейшего слуха великого монарха».

По случаю же подарков и отправления в Петербург, Мукинбек писал к председателю пограничной коммиссии, генералу Генсу:

«В подарок вашему Императору назначено было: 4 дорогие шали, 2 лошади и слон; но как слон пал в дороге, то эмир, услышав об этом, прислал еще 2 дорогие шали и 2 лошади. Сверх этого послана еще одна лошадь генерал-губернатору В. А. Перовскому, один шалевый платок великому визирю графу Карлу Васильевичу (Нессельроде), другой генералу Григорию Федоровичу (Генсу) и третий шалевый платок Л. Г. Сенявину.

«Высокостепенному, почтенному и достойному уважения генералу Григорию Федоровичу да будет известно, что мы услыхали, будто бы нас, по повелению Государя Императора, должны вы отправить в С.-Петербург с 4 человеками. Прислуги моей из Бухары я привоз с собой 40 человек, а теперь как должен ехать с 4 человеками? Гость имеет волю только в дороге, а в чужом доме не может ничего делать. Хотя бы мы не имели сношений, но мы близкие соседи и Бухария и Россия составляют одно владение. Обстоятельства наши вы сами хорошо знаете. Мы ваши гости в продолжение 5 или 6 дней. Все что бы ни было, но примите нашу молитву и отпустите с честию. Умному объяснять не нужно. Люди, которых я непременно должен взять с собою, суть следующие: имам, мирза, диван-бег, повар, цирюльник, 2 пажа и 2 музыканта, которые, по приказанию эмира, должны ехать в Петербург и показать музыку. Впрочем, воля ваша. Да продлятся дни ваши в радости до окончания века». Арх. канц. оренб. военн. губ.

19. Мукинбеку и его свите было пожаловано:

Посланнику: два куска сукна, всего 58½ арш., парчи 32 арш., кусок атласу, орган и 500 р. сер.

Двум сыновьям его, каждому: сукна и атласу по 10, парчи по 15 арш. и по 200 р. сер.

Двум Бухарцам второго разряда, каждому: сукна и атласу по 10, парчи по 6 арш. и по 100 р. сер.

Пяти Бухарцам третьего разряда, каждому: сукна по 5, атласу по 10 арш. и по 15 р. сер.

Остальным же Бухарцам свиты назначено в раздачу: 6 кусков (15 арш.) и 300 р. сер.

Толмачу и уряднику, сопровождавшим посланника в Петербург и обратно, пожаловано: первому 300, а второму 60 р. сер. Отнош. директора Азиятск. Департ. к Перовскому от 10 февраля, № 356. Арх. канц. оренб. военн. губ.

20. Отзыв Азиятск. Департ. к Перовскому от 10 марта, № 633. Арх. канц. оренб. военн. губ.

21. Отношение Перовского к гр. Нессельроде от 18 ноября, № 1355. Арх. канц. оренб. военн. губ.

22. Содержание Высочайшей грамоты было следующее:

«Обладателю Бухарии эмиру Наср-Улле, Батырь-хану, наша Императорского Величества благоприязнь и дружеское приветствие.

«Посланник ваш Мулла Мукин-Бий, по прибытии сюда, был нам, Великому Государю, представлен и вручил грамоту вашего высокостепенства.

«Известие о вожделенном состоянии вашего здравия и благополучии ваших владений премного нас порадовало. Мы с удовольствием принимаем изъясняемые вами чувства усердия и желания пребывать в тесной связи с нашею империею.

«Отпуская ныне обратно посланника вашего Муллу Микин-Бия, мы, в доказательство особенного нашего к вам расположения, повелели отправить вместе с ним в Бухарию доверенное от нас лицо, с которым посылаем к вам особую грамоту и разные вещи - знаки приязни.

«За сим поручаем вас промыслу Всевышнего. С.-Петербург, февраля 1 дня 1841 г.»

Нота, адресованная 1 февраля вице-канцлером посланнику, по прежнему выражала чувства приязни и говорила о покровительстве бухарским купцам в России с надеждой на взаимность. Здесь же сообщалось о посылке новой горной экспедиции, о полномочиях назначаемого агента и высказывалось желание видеть Стоддарта свободным. Арх. канц. оренб. военн. губ.

Сам посланник в двух записках так объяснял цель своего приезда в Россию:

Записка, поданная министру иностранных дел.

Предметы моего представления следующие:

1. Англичане часто начали ныне посещать Хиву. Я опасался, чтобы они не завладели наконец в нашей стороне каким либо местом; но так как теперь Всемилостивейший Государь сделал весьма доброе дело - отпустил хивинских купцов, то я надеюсь, что при этом новом обороте дел с Божиею помощию Англичане более не станут туда приезжать.

2. Относительно Хивинцев просьба моя состоит в том, чтобы не допускать их ни до чего такого, что могло бы сделать вред Бухарии, чтобы заставить их свято соблюдать права соседства; а потому, когда Государь Император заключит с ними мир, то я прошу упомянуть в мирном трактате, чтобы Хивинцы бухарскими, купцам не делали никаких обид и притеснений и чтобы но взимали насильственных пошлин.

3. Если Государь Император будет так снисходителен, что примет покорнейшую просьбу бухарских купцов и повелит уменьшить взимаемые с них пошлины, то это было бы для них, бедных его подданных, великою милостию. Принять и не принять эту просьбу есть его великая воля.

Повеление со стороны моего эмира было таково, что если будет со мною речь, то донести о вышеизложенном, что я сим и исполняю.

4. Собственная моя просьба: богомольцы наши проходили прежде на поклонение в Мекку чрез Россию, но в недавнем времени им воспрещен этот путь; почему они теперь принуждены ходить через Персию. Прошу Государя Императора о разрешении свободного пропуска через Россию в Константинополь по прежнему означенным богомольцам. Они будут молиться за это о здравии и благополучии его, и великое спасение будет вознаграждением небес. Все это повергается на всемилостивейшую волю самого Государя Императора.

Далеко подробнее цель посольства объясняет другая записка Мукинбека от 6 августа 1840 года, поданная им г. Генсу и в которой, как видно, посланник не стеснялся высказать подробно желания своего повелителя.

По особому интересу и даже наивности записки помещаем ее здесь целиком, с теми объяснениями и замечаниями, которые сделаны на ней Генсом.

«Почтенный эмир - да будет над ним благословение Божие - изволил приказать уведомить вас, что от Франков два раза приезжал к нему посланник и требовал своего человека (Здесь говорится о полковнике Стоддарте.), но, не доезжая 180 верст до Бухары, был обращен назад (По другим сведениям, сначала прислан был Англичанин, который был издержан в г. Карши, оставался там под присмотром два месяца, незадолго же до выступления пришедшего сюда с посланцем каравана привезен в Бухару и заключен под стражу; в другой раз присылав был Афганец, но его не допустили до пределов Бухары.)».

«Мир ургенджский (Владелец хивинский называется, неизвестно почему, «мир ургенджский».) два раза присылал также человека для ходатайства о выдаче франкского посланника (Стоддарт называется посланником по обыкновению здешних Азиятцев, у которых название это придается кому бы то ни было, как скоро он приедет с поручением или письмом к правительству.) и обещал дать все, что эмир захочет, но эмир отказал (Эмир бухарский на все предложения Англичан (враждебные России) постоянно ответствовал, что Бухария с незапамятных времен находится в дружбе с Россиею, что жители обоих владений привыкли к взаимной торговле, которая сделалась им необходимою, и что он отношений своих к нам ни за что не нарушит. Видно даже, что эмир задержанием приходящих к нему Англичан полагает угождать нашему правительству.)».

«Франки уведомили Хивинцев (Вероятно, хотели сказать: Хивинцы уведомили Франков.), что, по просьбе их, отказали и что Бухарцы и Русские составляют одно политическое тело.

«Поэтому Хивинцы, вытребовав к себе франкского посланника (Капитана Аббота.), прислали его сюда.

«Если Франки завладеют Хивою, то это будет вредно нам и здешней стране. Если бы из числа Хивинцев, содержащихся здесь, отпустили 5 или 6 человек, то это было бы вредно для Франков: тогда соединились бы Бухарцы, Хивинцы и Коканцы и выгнали бы Франков, давали бы друг другу помощь, началась бы свободная торговля, и подданные здешней страны и Русские, получая обоюдную пользу, молились бы о своих покровителях (Просьба об освобождении 5 или 6 Хивинцев есть, вероятно, следствие ходатайства их; по крайней мере, ясно, что исполнение этого желания не принесет решительно ни малейшей пользы и предсказания Мукин-Джана несбыточны.).

«Посланника франкского (Полковника Стоддарта.) хотели отправить вместе с нами сюда, но раздумали, потому что Хивинцы на дороге отняли бы франкского посланника и воротили бы нас (Опасение сие весьма основательно.)».

«Франкский посланник (Неизвестно о ком здесь говорится. Полковник Стоддарт едва ли помышляет о завладении Хивою. Скорее здесь может быть речь о капитане Абботе.) хочет обманом завладеть Хивою и покорить себе, как и весь Индостан. Хивинцы ужасно боятся Русских, и потому опасаемся, чтобы они кому нибудь (Т. е. Англичанам.) не покорились, и тогда будет затруднительно для купцов. Купцы просят сделать милость касательно пошлин. Когда поедом к Государю Императору и найдем его веселым, тогда доложим о купцах, а в противном случае оставим (Здесь говорится о купцах, прибывших с последним караваном. Они недовольны начальником таможенного округа, который, но словам Бухарцев, притесняет их, а в действительности только строго исполняет свою обязанность. Рапорт к Перовскому г.-м. Генса от 7 августа, № 280.). Да продлится ваше могущество до скончания века».

К подлинному два раза приложена почать бухарского посланника.

Кроме этой записки, бухарский посланник, в словесных объяснениях с Генсом, прямо говорил, что ему поручено: просить Государя Императора об оказании высочайшего покровительства эмиру бухарскому. Рапорт генерала Генса 6 августа, № 278. Арх. канц. оренб. военн. губер.

23. Высочайше утвержденная 30 декабря 1840 г. смета расходов по посылке агентов в Хиву и Бухару. Арх. канц. оренб. военн. губ.

24. Предписание главноуправляющего Корпусом Горных Инженеров 11 февраля 1841 г., № 773. Арх. канц. оренб. военн. губер.

25. В проекте акта, после небольшого приступа, следуют те 6 пунктов условий, которые изложены в инструкции Министерства Иностранных Дел, и кроме того еще один:

«7. Наконец обязуется вообще поступать во всех случаях, как и подобает добрым соседям и искренним приятелям, дабы более и более упрочить дружественные связи с могущественною Российскою империею». Арх. канц. оренб. военн. губерн.

26. Предписание министра иностранных дел от 15 марта 1841 года, № 711. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

27. Отношение графа Нессельроде к Перовскому 17 марта, № 728. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

Считаем нелишним привести несколько заметок Генса о прибытии Стоддарта в Бухару, составленных на основании рассказов прибывших в Оренбург Бухарцев и в особенности караванного начальника Рахимбая Атанбаева, который, сколько можно судить из слов самого Генса, находился с ним в близких с ношениях.

«В начале января месяца текущего 1839 г. - пишет Генс к Перовскому (От 25 июля 1839 года.) - приехал в Бухарию из Герата один Англичанин с двумя товарищами, которые, кажется, были Азиятцы. Их представили эмиру, который их спросил о причине и цели их прибытия, на что Англичанин с грубостию отвечал, что он приехал для удовольствия своего и из любопытства. Эмир велел посадить под караул всех троих, за то, что они приехали в Бухарию не спросив на то предварительно позволения, а потом вскоре велел лишить жизни Азиятцев, за то, что они сопровождали Англичанина и указали ему дорогу, которой он без помощи их будто не нашел бы.

«Пожитки всех этих путешественников были тотчас отобраны и вынесены, для продажи, на базар. В числе их были географические карты и много других бумаг. Первые были проданы, на российские деньги, от 5 до 20 коп. за каждую, прочие же бумаги еще гораздо дешевле... В бумагах Англичанина продают теперь в лавках чай и мелочные товары. В числе вещей, принадлежавших ему, находился секстант, который остался не проданным, потому что, не зная употребления его, никто не хотел его купить, и потому поручили Рахимбаю продать его в России, а как инструмент этот не был уложен в ящике и сделать этого никто не умел, то полициймейстер повел Рахимбая к Англичанину, которого он поэтому имел случай видеть.

«От роду ему 39 лет, росту он большого, сложен крепко, очень хорош собою, цвет лица белый, глаза голубые, волоса и борода светлые. Он говорит хорошо по персидски, но русского языка совершенно не знает; почему Рахимбай, будучи с ним не один, не мог много с ним говорить.

«Он объявляет о себе, что имеет чин генерала, и имел на груди семь знаков отличия, которые проданы вместе с другими вещами его. Их купил один из проживающих в Бухарии Индейцев, который не согласился ни за что уступить их Рахимбаю.

«Несчастный Европеец этот сидит в тюрьме в жалком положении. На нем кроме рубахи и тулупа нет никакой другой одежды, ни обуви. Нет сомнения в том, что его убьют, иначе не обобрали бы его и содержали бы получше.

«Имени его Рахимбай но знает.

«Секстант Англичанина Рахимбай принес ко мне. Я предложил 30 р. с., но как Англичанин сказал, что он за него заплатил 36 голландских червонцев, то Рахимбай не решается уступить его за эту цену, и видно надобно прибавить рублей 20». Арх. генер. штаба Оренб. корпуса.

Ссылаясь на записки генерала Генса, кстати скажем, что, при всем желании, мы, по независевшим от нас причинам, как в статье о посольстве капитана Никифорова в Хиву, так и в настоящей, принуждены были часто пропускать из них весьма интересные места, особенно касательно политики Англичан в Азии; а потому нам остается только пожалеть, что такие интересные материялы для истории наших сношений с Турином до сих пор не разрешены к изданию.

28. Ханыков был назначен в миссию незадолго до ее выступления, в качестве помощника агента по дипломатической части. Вот что еще писал Перовский по этому случаю к Л. Г. Сенявину: «что касается до посылки в Бухару титулярного советника Ханыкова, то я считаю ее совершенно необходимою, потому что майор Бутенев мало знаком и с географиею Средней Азии, и с характером жителей ее, в особенности Бухарцев, преимущественно склонных к хитрости и обманам...»

Мещанин же Цивилев, находившийся до 1840 года в плену у Хивинцев, был придан миссии, как опытный человек, для разного рода сношений с Азиятцами. Рапорт Бутенева 1 июля, № 55. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

29. Предписание Перовского 12 мая, № 143. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

30. Подарки, от Высочайшего двора, владетелю Бухарии:

Два куска парчи, в сложности 36 арш., четыре куска сукна, в сложности 112 арш., два куска венециянского бархату, в сложности 112¾ арш., четыре куска атласу, пять кусков шелковых материй, двенадцать кусков ситцу, двенадцать кусков тонкой кисеи, фарфоровый чайный прибор с позолотою, шесть полоскательных чашек, две дюжины фарфоровых тарелок, два подноса, два графина, 10 стаканов, 12 тарелок, кувшин и умывальник. Пять стклянок и три зеркала.

От вице-канцлера куш-бегию:

Два куска сукна - всего 53 арш., 2 куска атласу, 2 куска шелковых материй, 2 куска парчи 49½ арш., два подноса, 12 стаканов, 6 тарелок, кувшин, умывальник, стклянка и два зеркала.

От оренбургского военного губернатора:

Кусок сукна, 28 арш., кусок парчи, 26½ арш., кусок атласу, кусок шелковой материи.

От управляющего Азиятским Департаментом:

Два куска атласу, два куска шелковых материй.

Вещи, предоставленные в распоряжение агента:

Кусок бархату зеленого, 35 арш., кусок шелковой материи, кусок сукна, 25½ арш., 6 кусков кисеи, зеркало, 12 цветочников, 12 чашек и тарелок, 2 карсельские лампы, ковер, компас, дорожные часы, двухствольное ружье, трое золотых часов и три хорьковых меха. Предписание Перовского 12 мая, № 143. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

31. Предписание Перовского начальнику штаба Оренб. Корпуса, от 30 марта 1841 г., № 295. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

32. Копия с письма находится в деле по посольству майора Бутенева в Бухару. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

33. Предписание Перовского 12 мая 1841 г., № 143. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

34. Донесение Бутенева Перовскому от 14 июля, № 21. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

35. Подробные сведения о прежней жизни эмира и вступлении его на ханство можно между прочим найдти в описаниях Бухарского ханства Борнса, Ханыкова и в записке о некоторых событиях в Бухаре, Хоканде и Кашгаре мирзы Шемса-Бухари, изданной В. В. Григорьевым, из примечаниях к этой записке издателя.

36. Подробная записка Генса о бухарском эмире, от 26 июля 1840 года. Арх. Генер. Штаба Оренб. Корпуса.

37. Отношение Перовского к графу Нессельроде, от 14 октября 1851 г., № 413. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

38. Рапорт Бутенева Перовскому от 12 сентября, № 31. Арх. канц. оренб. военн. губерн.

39. Рапорт Бутенева Перовскому от 19 октября, № 36. Там же.

40. Рапорт Бутенева Перовскому от 27 января 1842 г., № 1. Там же.

41. Рапорт Бутенева Перовскому от 15 апреля 1842 г., № 8. Там же.

42. Тот же рапорт № 8.

Для более же подробного знакомства с положением наших пленных в Хиве и Бухаре, перед прибытием туда миссий Никифорова и Бутенева, приводим некоторые выписки из рассказов возвращенного в 1838 году из Бухары пленного Якова Зиновьева, человека весьма сметливого и грамотного. Сколько нам помнится, записка Зиновьева была уже напечатана, в конце 30-х годов, в одной из наших газет, но, тем не менее, она до сих пор не утратила своего интереса.

Яков Зиновьев, экономический крестьянин Московской губернии, в 1831 году, занимаясь рыболовством на Каспийском море, был захвачен Туркменами и продан хивинскому хану, который поместил его в одном из загородных своих дворцов, вместе с другими русскими пленными, под надзором особого чиновника, прозывавшегося, по словам Зиновьева, диван-беги или машрук.

«Нас было в Иванди - так называет Зиновьев загородный дом, в котором он жил - Русских и Персиян невольников человек с сорок; каждому отпускалось в месяц по пуду пшеницы пополам с землей, и больше ничего; сам мели, да фунтов пять отдавай за помол, сам и пеки лепешки, а не дают ни щепки дров, ни досугу; дрова воруешь у соседей, да печешь лепешки по ночам. Ину пору, после тяжелой работы, ночью и есть хочется, и спать-то хочется, не знаешь бывало за что приняться. Нашими же краденными дровами и самому хану, когда приезжает бывало на дачу, плов варят, а как пристанешь к машруку: дай, дров, так он тебе на это: а нешто ты без рук? вон твои дрова не видишь - да и укажет на соседний забор. Коли хозяева придут жаловаться к хану, что невольники его воруют дрова, ломают заборы, так он и отвечает: поймай, так я его на ту же плаху и посажу; а поколе не поймал, не смей и говорить. Диван-беги же нас учил, бывало, и скотину воровать. В одну зиму мы коров с 30 перерезали. Хозяин придет просить, диван-беги и мигнет нам: приберите-де. Мы мясо приберем, а там собаки знай потрохи по полю таскают: это ничего, и нужды нет. Диван-беги и возьмет в руки топор, либо заступ, сам станет в воротах, да и говорит просителю: ну ступай, обыщи; коли найдешь - будем отвечать; а коли не найдешь, так я тебя тут буду караулить Тот постоит, постоит, да и отойдет. А диван-беги полою утирается, да пальцы облизывает и сам еще не успел последнего куска коровы этой проглотить. Так жил я два года; одежи нет, есть нечего, коли не украдешь. Вышла как-то старая ханша в сад, я и говорю ей: вам-де, сударыня, кажись, на нас бы глядеть стыдно, ходим мы почитай нагишом; что хан не оденет нас? а она мне на это: чего стыдно? что на тебя глядеть, что на собаку, все одно: и та не одевшись ходит. Делать нечего, подумал я, надо уйти...»

И ушел Яков Зиновьев, переплыл Аму-Дарью, да, на беду, попался Туркменам, которые доставили его назад, в Хиву. Здесь хан в первом гневе приказал было обрезать Зиновьеву нос и уши, но потом смиловался и поместил опять на ту же дачу Иванды. Прошел год, и Зиновьев решился вновь бежать по направлению к Бухаре.

Счастие на этот раз ему не изменило, и, после долгих странствований, он достиг бухарского города Каракуля, откуда его представили эмиру.

«С той поры - говорит Зиновьев - жил я у бухарского эмира и житье, нечего сказать, было мне хорошее и привольное, как и всем русским пленникам его, которых наберется не с большим 30 человек. Кормили нас хорошо, гуляли мы по воле, только караул дворцовый отбывали, а караул такой, что возьмешь постель свою под мышки, да и отправляешься под вороты...

«Бухарцы не раз жаловались эмиру, что когда стоим мы на часах ночью у дворца, то пугаем прохожих громким окликом; хан на это смеялся и сказал: не мешает припугнуть вас... Эмир Нассыр-Улла был бы всем хорош, и народ любил бы его, да одолел его плотский грех и уже не знает он тут ни чести, ни правды, не боится ни людей, ни Бога, не разбирает ни возрасту, ни полу...» Арх. Генер. Штаба Оренб. Корпуса.

43. Рапорт Бутенева Перовскому, от 15 мая, № 11. Арх. канц. оренб. военн. губ.

44. Рапорт Бутенева начальнику штаба Оренб. Корп., от 27 июня 1842 г., № 43. Отзыв начальника штаба корпуса к директору Азиятск. Департ. с отчетом, от 22 марта 1844 года, № 260. Арх. канц. военн. губ.

45. Рапорт Бутенева Перовскому от 16 июня, № 16. Арх. канц. оренб. военн. губ.

46. Письмо к Перовскому Н. Ханыкова, от 8 декабря 1842 года. Арх. Ген. Шт. Оренб. Корп.

47. Трудно представить, не бывши на месте, какое впечатление оставил в Хивинском ханстве Никифоров. Сопровождавшие его лица и современники не раз нам рассказывали, как важнейшие хивинские сановники тряслись от страха, подходя к его кибитке, и не смели войдти в нее без доклада, и как нарушивший однажды этот церемониал чиновник был выгнан агентом из кибитки и потом, по его приказанию, вытолкан в шею с посольского двора. Даже в 1858 году, в бытность нашу в Хиве, память о Никифорове сохранилась у стариков в полной силе, и они с каким-то трепетом и почтением произносили его имя, говоря, что и после отбытия Никифорова он долго еще служил пугалом для всех Хивинцев, и при напоминании о нем дети тотчас переставали плакать.

48. Отзыв гр. Нессельроде к оренбургскому военному губернатору Обручеву, от 6 июля 1842 г., № 1990. Арх. канц. оренб. военн. губ.

49. Отзыв гр. Нессельроде к Обручеву, от 7 августа, № 2263. Там же.

50. Отзыв Обручева к министру иностранных дел, 21 декабря 1845 года, № 3450. Там же.

Комментарии