Двадцатипятилетие взятия Ташкента.

(1865-1890 гг.)

Двадцать пять лет тому назад, 15 июня 1866 года, генерал Михаил Григорьевич Черняев овладел Ташкентом, весьма важным по своему положению и по численности населения городом, и тем положил прочное основание созданию нынешнего русского Туркестана. С легкой руки этого высоко-даровитого генерала, распространение русской власти на юг, до берегов Аму-Дарьи, уже не прекращалось. Периоды мира и спокойствия на этих отдаленных окраинах России служили только как бы отдыхом для наших отважных и неутомимых воинов; азиатские твердыни падали одна за другой; город за городом, область за областью переходили в ваше владение; независимость Кокана была уничтожена вовсе, гордый когда-то бухарский эмир, молившийся при вступлении на престол над гробницею великого Тамерлана, сделался нашим покорным данником; еще в более ничтожное положение был низведен хан хивинский; наконец, свободолюбивым и воинственным текинцам был нанесен жестокий удар под Геок-Тепе, смиривший все племена туркмен, и теперь можно сказать, что героический период Туркестана сделался достоянием истории. В крае утвердилась твердая власть, законность и уважение к личной собственности. Народ, так долго страдавший от междоусобий, притесняемый своими грубыми и деспотическими правителями, от которых не получал ни защиты, ни справедливости, отдыхает теперь под могущественною рукою русского государя; мирный труд и торговля быстро развиваются, и с проведением железной дороги, [212] можно сказать с уверенностью, что Туркестан скоро сделается одной из самых цветущих областей империи.

С военной точки зрения, Туркестан был прекрасной боевой школой для войск. Там, в постоянной борьбе с иррегулярным неприятелем, как в оное время на Кавказе, выдвинулся целый ряд талантливых военачальников, имена которых стали известны не только во всей России, но и заграницей. В среде этих военачальников народный симпатии особенно остановились на двух — на М. Г. Черняеве, и на ныне покойном М. Д. Скобелеве. В лице этих генералов резко выразились все те черты, которые так ценны в предводителе: смелость, решительность, уменье быстро приспособляться к обстановке и заботливость о солдате. К этому надо прибавить еще одну черту, особенно резко отличающую туркестанского генерала, это крайнее презрение к врагу. Не мудрено, что, обладая такими качествами, М. Г. Черняев, явившись первым в Туркестан, в весьма скорое время положил прочное основание завоеванию этого края. Покойный Скобелев продолжал в Туркестане начатое первым; ему принадлежит покорение оставшейся независимой части Кокана и разгром туркмен. Удары были наносимы в самые чувствительные места и тяжелою рукою. Этим всегда отличаются деяния людей выдающихся; след от них, утверждается надолго и прочно.

Действуя так решительно и грозно во время войны, наши генералы умели однако в свое время быстро устанавливать мирные и справедливые отношения к местному населению, раз оно чистосердечно признавало себя побежденным. Недавние враги, обращаясь в наших подданных, тотчас же приобретали покровительство и все выгоды, предоставляемые русскими законами. Начало таким отношениям к населению было положено М. Г. Черняевым.

Другая заслуга, принадлежащая исключительно ему, как первому завоевателю, заключается в создании ядра туркестанских войск, боевые качества которых достаточно известны в военном мире. Под его начальством небольшая горсть солдат, плохо вооруженных и даже недостаточно дисциплинированных, быстро воспиталась в тех высоких чувствах, которые одушевляли их вождя и доказали неоднократно на деле, что регулярная часть легко побеждает неприятеля вдесятеро сильнейшего численностью, но [213] не проникнутого дисциплиной и чувством боевого товарищества.

Таким образом, благодаря тому, что лучшие русские генералы положили свои силы и способности на служение отечеству в отдаленном Туркестане, мы приобрели в каких-нибудь двадцать лет огромную провинцию, с богатейшими оазисами земли и с довольно многочисленным населением. В настоящее время вам принадлежит в Средней Азии около двадцати пяти тысяч квадратных миль территории при почти трехмиллионном населении. Бухарский и хивинский ханы сохранили только тень своей независимости; а в их владениях насчитывается тоже около трех миллионов населения. С утверждением русской власти на Аму-Дарье и в туркменских землях создались новые отношения к Персии, Афганистану и к Ост-Индии, военное значение которых в настоящее время еще и не может быть оценено достодолжно. Вновь проведенная железная дорога от берегов Каспия до Самарканда, древней столицы Средней Азии, дала новый толчок развивающейся еще со времен взятия Ташкента на новых, культурных началах, промышленности и торговле края. Наши пионеры по этой части настолько двинули ее вперед, что нынче весною в Ташкенте открывается промышленная и хозяйственная выставка, в память двадцатипятилетнего перехода этого города в русское владение.

С своей стороны, в память этого знаменательного события, мы посвящаем несколько страниц воспоминаниям о легендарных походах Черняева, окончившихся падением Ташкента, служившего долго оплотом кокандского могущества.

_______________________________

Наступательное движение на юго-восток, вызывавшееся необходимостью, постепенно надвигало нашу границу на берега Сыр-Дарьи. После завоевания нами Астраханского царства и Сибири, Россия вошла в соприкосновение с народами, кочевавшими в степях, которые тянутся на восток от Каспийского моря и далее за Аральское море.

В то время, как северная граница была обеспечена океаном и суровым климатом, южная, пролегая по среднеазиатским степям, подвергалась постоянным набегам кочевников. Набеги эти делались или самостоятельно киргизскими султанами или, что бывало чаще, по наущению [214] ханских правительств, с неудовольствием и тревогою следивших за новым, могущественным соседом.

Первый шаг к умиротворению степей был сделан Петром Великим. Снаряженные им единовременно две. экспедиции, одна — со стороны Каспийского моря, а другая — из Западной Сибири (Бековича-Черкасского и Бухгольца), имели, кроме того, целью установление сношений с средне-азиатскими государствами и исследование Аму-Дарьи, по преданиям, впадавшей когда-то в Каспийское море. Экспедиция Бековича кончилась неудачей; сам он и весь его отряд были предательски истреблены в Хиве. Что касается Бухгольца, то тот продвинулся до среднего Иртыша, где и был основан Омск, чем было положено начало степной линии со стороны Сибири.

В начале XVIII-го века киргизы неоднократно обращались к русскому правительству с просьбою о принятии их в подданство и о защите от притеснявших их кокандцев и джунгар, но Россия не находила тогда возможности по разным причинам исполнить их просьбу.

Постепенное подчинение нам киргизских орд начинается с 1730 г., т. е. с основания укрепления Орска, чем положено начало Оренбургской степной линии. Подчинение это сначала было чисто номинальное. Киргизские племена и роды вели беспрерывную борьбу между собою, и наши поселения и торговые караваны постоянно от этого страдали. Такое положение дела вынуждало нас в начале нынешнего столетия постепенно, год за годом, продвигаться на юг к Аральскому морю и к Сыр-Дарье, как со стороны Сибири, так и Оренбурга. Последствием такого движения было основание целого ряда укреплений, в которых содержались небольшие гарнизоны. Укрепления эти служили в степи как бы оазисами, постоянно напоминавшими о русской власти. Наиболее важными событиями в этих краях, в рассматриваемый период времени, была экспедиция Перовского 1839 года в Хиву. Экспедиция эта окончилась полною неудачею и гибелью большей части нашего отряда. Неуспех отразился крайне невыгодно на положении дела: влияние ханов хивинского и кокандского на киргизов усилилось, и волнения среди последних стали повторяться чаще. Мы принуждены были увеличить численность наших войск и еще настойчивее наступать на юг. В пятидесятых годах мы утверждаемся окончательно [215] в низовьях Сыр-Дарьи, устраиваем здесь три новых форта и овладеваем кокандской крепостью Ак-Мечеть. В то же самое время наша западно-сибирская граница достигла озера Иссык-Куль. На берегах реки Или был основан Алатавский округ, подчиненный генерал-губернатору западной Сибири. Крайним укрепленным пунктом сибирской линии был тогда Верный. Киргизские степи были охвачены с двух сторон, но оставалось еще огромное пространство в 900 верст, ничем не защищенное от набегов кокандцев.

Партии кокандской кавалерии беспрепятственно могли проникать в этот промежуток, грабить киргизские аулы, угонять скот и возбуждать население против нас.

Такое положение дел естественно заставляло нас высылать время от времени отряды, как со стороны Верного, так и со стороны форта Перовского. Таким образом, с целью обуздания кокандцев в течение 1860-61 гг., были взяты и разрушены укрепления Джулек, Яны-Курган, Токмак и Пишпек. Эти маленькие экспедиции имели целью не утверждение нашей власти в занятых пунктах, а только нанесение удара, после чего отряды возвращались обратно. Такое отступление однако истолковывалось, как доказательство нашей слабости, и мало действовало на кокандцев. Напротив того, озлобление и дерзость кокандского правительства возростали; в Ташкенте были собраны огромные скопища, неприятельские эмиссары возмущали киргиз. Пишпек был восстановлен, кокандцы в большом числе двинулись на Верный, объявляя по пути хазават. Движение это однако кончилось полной неудачей: близ Узун-Агача подполковник Колпаковский нанес им решительное поражение. Тем не менее, постоянные беспокойства на границе продолжались, указывая на то, что меры, принимаемые до сих пор, не ведут к прочным результатам, а только воспитывают неприятеля в постоянной борьбе с нами. Вследствие этого, в 1868 г. в Петербурге был выработан и Высочайше утвержден новый план действий, по которому было предположено связать обе степные линии между собою, как Оренбургскую, так и Сибирскую, постоянным занятием нескольких укрепленных пунктов между ними. Для этой цели назначались два отряда: один со стороны Оренбурга, под начальством полковника Веревкина, другой — из Верного, под командой Черняева. [216]

До этого назначении М. Г. Черняев уже служил несколько лет в Оренбургском крае и поэтому был достаточно знаком как с неприятелем и обстановкой, так и с внутренними порядками в наших отдаленных областях, что у нас играет немаловажную роль.

После Крымской кампании, в которой Михаил Григорьевич принимал деятельное участие в составе славного Севастопольского гарнизона, в качестве офицера генерального штаба, он в чине подполковника был назначен начальником штаба 3-й пехотной дивизии. Он однако искал более широкой деятельности и был очень доволен, когда бывший в то время военным министром князь Васильчиков назначил его в распоряжение Оренбургского генерал-губернатора Катенина. Катенин в свою очередь назначил его состоять при начальнике степной линии, генерале Данзасе. К этому периоду относится устройство нескольких новых укреплений на линии, а также морская экспедиция Бутакова (1868 г.). Существовавшая уже в то время, аральская флотилия состояла из нескольких барж и небольших плоскодонных пароходов. Военный порт был в Казалинске. Для образования флотилии, суда привозились в Казалинск в разборчатом виде. Предполагали устроить такие пароходы, которые бы ходили и по морю, и по Аму-Дарье, но на деле они оказались малопригодными как для того, так и для другого.

Знаменитая флотилия делала в сутки не более 10 верст, потому что пароходы беспрестанно садились на мель, и солдат то и дело заставляли лазить в воду и тащить судно на себе. «Так, например, рассказывал нам М. Г. Черняев, одну роту везли из Казалинска в форт Перовский целый месяце. На вопрос товарищей — «хорошо ли, ребята, на пароходе прокатились», солдаты отвечали: «спросите-ка лучше, как пароход на нас прокатился». — Экспедиция под начальством капитана 1-го ранга Бутакова была предпринята с целью поддержать жителей Кунграда, восставших против Хивинского хана. Флотилия состояла из одного парохода и двух барж, на которых помещалось 120 чел. дессанта под начальством М. Г. Черняева. Сами участники называли в шутку эту экспедицию — «гусарской», так как она была недостаточно подготовлена: о берегах, где надо было делать высадку, и о неприятеле не имелось никаких сведений. Близ Кунграда [217] флотилия села на мель, и хивинцы безнаказанно окружили предполагаемый дессант.

В конце 1859 года Черняев вернулся в Петербург, откуда вскоре был послан на Кавказ в распоряжение графа Евдокимова, при котором и состоял в должности обер-квартермейстера. Затем, в 1862 г., он опять вернулся на службу в Оренбургский край, где бывший тогда генерал— губернатор Безак предложил ему место начальника штаба. С Безаком М. Г. Черняев не сошелся по разным причинам, особенно по вопросу об управлении башкирами, и в 1864 году опять возвратился в Петербург, где был зачислен в ученый комитет главного штаба. Не задолго перед этим генерал Игнатьев, управлявший тогда азиатским департаментом министерства иностранных дел, вследствие натянутых отношений наших с Англией, возбудил вопрос о необходимости произвести диверсию к Индии. Составление проекта было поручено Черняеву, но самый проект конечно не был осуществлен.

Тем не менее приезд Черняева в Петербург оказался для него кстати, так как в это время другой проект, о соединении степных линий, о котором мы упоминали выше, был уже утвержден. Михаилу Григорьевичу было поручено командование Западно-Сибирским отрядом. Этому назначению много способствовал Н. П. Игнатьев, имевший возможность лично оценить способности молодого полковника (М. Г. Черняеву было тогда 34 года.).

Получив назначение, Черняев отправился в Омск, откуда часть войск, по распоряжению генерал-губернатора Западной Сибири, Дюгамеля, направлялась в Верное, где должен был формироваться отряд. Верное был в то время главным административным пунктом в Алатавском округе, начальником которого был полковник Колпаковский. Хотя Колпаковский по службе был и старше Черняева, но отнесся к последнему весьма внимательно и быстро и умело исполнил все то, что возлагалось на него по вопросу снабжения и снаряжения отряда. Тем не менее, с самого же начала встретилось серьезное затруднение, вследствие недостатка сумм, потребных для экспедиции. По экономическим расчетам, военный министр, генерал Милютин, решил предпринять эту экспедицию на остаток [218] интендантских сумм Западно-Сибирского округа. По сметам остаток этот равнялся 200 тысячам рублей, но на самом деле в наличности оказалось только 160 тысяч. Милютин был крайне озабочен этим обстоятельством, но Черняев заявил, что экспедиция возможна и с этими средствами, но при условии свободного расходования этих сумм не по статьям, а по усмотрению начальника отряда; кроме того, он просил разрешения изменять по своему усмотрению состав отряда; и то и другое было ему разрешено.

Ближайшею целью действия для отряда Черняева было занятие Аулиэта. Что же касается Оренбургского отряда, двигавшегося под начальством полковника Веревкина, то на него было возложено овладение г. Туркестаном. Оба эти отряда двигались навстречу друг в другу, но были совершенно независимы один от другого, чем нарушался прежде всего, весьма важный на войне, принцип единства командования. В состав Западно-Сибирского отряда вошло 8 рот, 10 орудий, из них 2 горных, и 400 сибирских казаков, из коих Черняев, однако, для сокращения расходов, взял только 200 человек (Всего, вместе с киргизской милицией и с нестроевыми, около 2.500 человек.). Обоз отряда состоял из 400 телег, которые везли на волах. Провиант был взят на месяц, а затем подвоз должен был производиться при содействии начальника Алатавского округа. Боевых припасов имелось в изобилии: 4 комплекта пушечных зарядов и по 400 патронов на винтовку, не считая 60, которые солдаты имели в сумах, при себе.

По свидетельству Михаила Григорьевича, как самые войска по некоторым своим качествам, так и вооружение, заставляли во многом желать лучшего. Пехота была вооружена нарезными, заряжаемыми с дула, ружьями, переделанными из гладких; эти ружья еще более или менее годились для дела. Что же касается до материальной части артиллерии, то она находилась в самом плачевном состоянии. В отряде имелось 4 орудия, 12-ти фунтовых и 4 ор. 6-ти фунт. конных, и те и другие переданные в сибирские войска еще после Отечественной войны; горные же пушки, которыми начальствовал поручик Абрамов, впоследствии тоже известный генерал, были совершенно непригодны: лафеты [219] постоянно разрушались от стрельбы; в канале орудий образовались большие выбоины. Что касается личного состава, то Черняев нашел сибирские линейные баталионы в крайне распущенном состоянии. «Перед выступлением, — рассказывал Михаил Григорьевич, — полковник Колпаковский меня предупреждал, что все будут пьяны и чтобы я поэтому не беспокоился... И. действительно: на первом же переходе дошла до ночлега одна десятая отряда, остальные девять десятых легли на дороге. Потом я их скоро подтянул»...

Впрочем боевые качества пехоты были прекрасны; некоторые баталионы не задолго перед этим принимали участие под начальством Колпаковского в деле под Узун-Агачем, где кокандцы были разбиты на голову. «Что же касается сибирских казаков, то они первое время не обладали совершенно и боевою стойкостью и не могли состязаться с прекрасною иррегулярною конницей Алимкула; их даже приходилось укрывать за пехоту; вошедшие впоследствии в состав отряда уральские и оренбургские казаки оказались вполне пригодными».

Назначенные по плану пункты были заняты почти единовременно: 6 июня Черняев взял Аулиэта, а 12 июня Веревкин, после непродолжительной осады, овладел Туркестаном, первым городом, в котором жили сарты, т. е. оседлое население. Занятие Аулиэта обошлось без потерь, тогда как осада Туркестана стоила нам нескольких убитых и раненых. М. Г. Черняев вообще держался мнения, что среднеазиатские крепости, которые он называл «глиняными горшками», следует не осаждать, а брать штурмом. При Аулиэта ему благоприятствовала дождливая погода. Сообразив, что во время дождя защитникам будет трудно стрелять из фитильных ружей, — Черняев решился овладеть крепостью, открытой силой. Оставив, во избежание грабежа, казаков и киргиз в лагере и никому не открывая своего действительного намерения, он повел пехоту со стороны незаделанного в стене пролома и неожиданно ворвался в город.

Таким образом часть плана, составленного в Петербурге, была выполнена, но, как показали обстоятельства, тотчас же явилась потребность в некоторых отступлениях от этого плана. По занятии назначенных пунктов, оба начальника должны были войти между собою в связь, что на месте это было исполнить весьма трудно, так как [220] между Туркестаном и Аулиэта оставалось еще пространство более нем в 250 верст, прикрываемое, кроме того, кокандской крепостью Чимкентом; на всем этом расстоянии, вследствие имевшихся перед тем ошибочных сведений, не предполагалось устраивать промежуточных опорных пунктов; полагали, что Аулиэта и Туркестан ближе друг к другу, чем это оказалось в действительности. Черняев был особенно озабочен обеспечением своей длинной коммуникационной линии на Верное (около 600 верст), подвергавшейся на всем своем протяжении набегам неприятельских партизанов. Поэтому он по пути построил укрепление на реке Чу, у горного прохода, близ урочища Токмак; для другого опорного пункта была избрана им бывшая кокандская крепосца Мерке, лежавшая в местности, где находилось очень много киргизских кочёвьев. Для занятия первого опорного пункта полковник Колпаковский прислал из Верного 1 роту при 4 орудиях, а в гарнизон Мерке Черняев должен был выделить тоже 1 роту из своего отряда, которой были приданы 4 запасных орудия.

_______________________________

Вскоре после занятия г. Туркестана, кокандцы подняли зеленое знамя пророка и объявили хазават.

До того времени, бухарский эмир почти ежегодно делал набеги на кокандцев и грабил поселения близ занимаемой нами линии; на этот же раз, в виду священной войны он прекратил свои грабежи, что еще более развязало руки кокандцам. По собранным сведениям, в Чемкент начали стягиваться главные неприятельские силы, под предводительством отважного муллы Алимкула, управлявшего за малолетством Худаяра-хана Коканом. Жители г. Туркестана и приходившие туда купцы обманывали Веревкина, и он до последнего времени не знал действительного положения дел. Генерал-майор Черняев поспешно выступил с отрядом в 1.300 чел., известил вместе с тем Веревкина через нарочных, что в Чемкенте собирается в больших силах неприятель, и просил его двинуться немедля к этому пункту, для совместного овладения крепостью. Веревкин отвечал, что, по его сведениям, в Чемкенте всего только 600 чел. [221] гарнизона; кроме того, без приказания из Оренбурга он не считал возможным предпринять такое далекое движение, но даже и в случае получения такого приказания, предполагал вовсе отказаться от командования отрядом.

Черняев остался, конечно, очень недоволен таким ответом и в первые минуты раздражения, хотел вернуться и оставить Веревкина на произвол судьбы. Однако чувство долга и природная отвага пересилили неудовольствие, и Черняев решился продолжать наступление один с своим отрядом. Между тем, Веревкин, не дав ничего знать о том Черняеву, выслал с своей стороны небольшую колонну, под начальством капитана генерального штаба Мейера, состоявшую из 800 чел. пехоты при 8 орудиях и 20 казаков. Колонна Мейера шла, очертя голову, большими переходами и остановилась верстах в 12 от Чемкента. Сам Мейер донес Черняеву о своем движении, только после второго перехода. Черняев в это время, не дойдя с своей стороны до Чемкента верст 30, остановился и приказал отряду окопаться, решив выйти кокандцам в тыл, если они пойдут на г. Туркестан. Получив донесения Мейера и имея более точные сведения о численности неприятеля, Черняев сразу понял то отчаянное положение, в котором находился Мейер, и, подняв немедленно отряд ночью, двинулся к нему на соединение. Движение это производилось и днем и ночью без привала. В это время колонна Мейера уже была атакована под Ак-Булаком скопищами муллы Алимкула; кокандцы заняли кругом небольшой горсти наших солдат командующие высоты и со всех сторон осыпали их огнем. В то же время, отряд Черняева, напрягая последние усилия, спешил на выручку. Когда наконец с места боя стала доноситься пушечная пальба, Черняев приказал артиллерии тоже стрелять, чтобы выстрелами дать знать о своем приближении, и затем выслал вперед сибирских казаков с 2 орудиями; казакам было приказано на марше пылить, на сколько возможно, чтобы движете их было замечено издали. Скоро однако пришлось выручать самих казаков; отъехав верст десять, они были атакованы кавалерией Алимкула. Взобравшись поспешно на один из холмов, казаки спешились и едва успевали отстреливаться. Услыхав выстрелы уже вблизи, Черняев сам поехал вслед за казаками, захватив с собой киргизскую милицию при 2 орудиях, но [222] многочисленный неприятель задержал и его на дороге. Тогда оставшийся при главных силах подполковник Лерхе приказал сбросить с телег всю кладь, посадил на них полуроту стрелков и поехал вместе с ними вперед. С прибытием пехоты, наступление возобновилось, и неприятель отступил. Сибирцы потеряли около 20 чел. убитыми и ранеными. Командовавший ими майор был крайне озадачен такими потерями и при встрече с Черняевым воскликнул: «Уж какая это война! Это просто смертоубийство, а не война!»

По окончании дела, отряд, страшно измученный усталостью, в седьмом часу вечера остановился на ночлег, не далеко от Чемкента, впереди которого было расположено два больших неприятельских лагеря. Пальба со стороны колонны Мейера стихла. Своим движением Черняев оттянул на себя большую часть кокандцев, и Мейер получил возможность, хотя и с большими потерями, отступить (Всего под Ак-Булаком мы потеряли около 80 чел убитыми и ранеными.).

Посланный на рассвете с небольшой колонной Лерхе нагнал его на первом ночлеге по пути к Туркестану и передал ему приказание вернуться обратно. Подтянув к себе таким образом колонну Мейера, Черняев укрепился на занимаемой им позиции и устроил шалаши для раненых. Положение было довольно затруднительное: брать Чемкент с наличными силами было невозможно; уходить тоже было нельзя. Тогда генерал Черняев решил, оставив для прикрытия лагеря отряд Мейера, с 10-ю орудиями произвести диверсию к стороне Чемкента, в расчете вызвать Алимкула на состязание в поле, которое наиболее соответствовало обстановке и наличным средствам.

Расчет этот оправдался. Кокандцы в огромном числе вышли из Чемкента. Черняев построил каре, поставив казаков в середину, а артиллерию по углам. Когда нестройные массы неприятеля подошли на пушечный выстрел, наша артиллерия открыла огонь. Алимкул с своей стороны выставил 12 орудий и тоже начал обстреливать наше каре, но вследствие неумелой стрельбы их гранаты и ядра или не долетали, или перелетали наши войска, не нанося вреда. Затем вся неприятельская конница, махая разноцветными знаменами и оглашая визгом воздух, бросилась сразу на нашу [223] пехоту. Черняев, подбодрив войска, приказал сложить заряды на землю, около орудий, и встретить кокандцев картечью. Кокандцы выдержали первый выстрел, но от второго дали тыл. Это был самый критический момент боя. Отряд ободрился. Вторая атака неприятельской конницы уже была несравненно слабее; неприятель утратил одушевление и самоуверенность и разбегался в беспорядке во все стороны, оставив на поле сражения огромное число убитых. После этого дела Черняев уже смело двинулся обратно, по дороге к г. Туркестану, проводил колонну Мейера и затем вернулся в Аулиэта. К Чемкенту же он предполагал двинуться опять тогда, когда через лазутчиков будут получены известия, что скопища, собранные в крепости, разошлись.

_______________________________

Хотя июньское наступление к Чемкенту и не повлекло за собой занятия этого города, но оно несомненно принесло свою долю пользы. Оно выяснило довольно наглядно боевые свойства и нравственные качества неприятеля, а кроме того, показало весь вред, проистекающий от двойственности начальствования на одном и том же театре войны. Пользуясь личным расположением и доверием к себе военного министра, генерал Черняев непосредственно писал тогда Милютину о положении дел в крае. Восстание было весьма серьезное и имело религиозный характер, так как с падением города Туркестана в наши руки перешла такая уважаемая местным населением святыня, как великолепная мечеть времен Тимура с могилою Азрет-Султана, всеми почитаемого за святого. Единственным средством к восстановлению спокойствия на линии Черняев признавал занятие Чемкента. При этом он указывал на необходимость объединения власти, т. е. подчинения ему оренбургского отряда.

В начале сентября испрашиваемые меры были разрешены, и Черняев тотчас же приступил к выполнению своего плана. Соединив оба отряда и оставив в Аулиэта 1 роту, а в Туркестане 2 роты, он двинулся с остальными силами вперед (Всего у Черняева было под Чемкентом 10 1/2 рот, 18 орудий, 5 мортир, 2 1/2 сотни казаков и 1000 милиционеров-киргиз.). 19 сентября отряд подошел к Чемкенту. Гарнизон крепости в то время состоял из 10 тысяч [224] человек при 32 орудиях; стены везде были исправлены и имели при значительной толщине высоту около трех сажен. Штурмовать ее было трудно и опасно. «После рекогносцировки», рассказывал нам Михаил Григорьевич, «я несколько поколебался, не зная, на каком способе овладения крепостью остановиться, и чтобы что-нибудь делать, выдвинул вперед, в расстоянии 350 сажен от стены 8 орудий, приказал их окопать и связать ложементы пехотными траншеями. Кокандцев однако погубила «военная наука». В Чемкенте была так называемая золотая рота из беглых русских, и между ними выискался беглый поляк, который принял на себя управление обороной. Он вздумал идти против нас контр-апрошами, т. е. распорядился перед воротами, против наших окопов, устроить длинную траншею. Это их и погубило»... Заметив неприятельские работы, Лерхе, исправлявший должность траншей-майора, прислал к генералу Черняеву адъютанта за разрешением ударить в штыки на кокандские траншеи, после чего, по его мнению, можно будет на плечах неприятеля ворваться в город... Черняев разрешил и, послав к Лерхе 2 роты на подкрепление, с другими 2 ротами лично пошел на цитадель, расположенную сбоку крепости, над речным обрывом. Цитадель оказалась неприступна со всех сторон, и через глубокий ров можно было пробраться только по водопроводу, представлявшему из себя деревянный ящик, аршина полтора ширины и сажен десять длины. Водопровод этот проходил через сводчатое отверстие в стене, по счастью ничем не закрытое. Черняев подбежал к водопроводу и первый бросился по нем к сводчатому проходу в стене, а за ним солдаты. Проход оказался сажени три длины и настолько низкий, что приходилось пробегать его сильно наклонившись.

Эта беззаветная отвага увенчалась полным успехом. Гарнизон цитадели, числом до 300 человек, до такой степени растерялся, что не сделал ни одного выстрела. Многие из кокандцев в охватившей их панике бросались со скалы и разбивались на смерть; остальные были перебиты нашими солдатами.

Не менее удачна была атака колонны Лерхе. Находившиеся в траншеях кокандцы, при первых же криках «ура», бросились к воротам, а вслед за ними ворвались и наши; затем внутри крепости началась страшная бойня. Часть гарнизона [225] осталась на месте, другая бросилась бежать по ташкентской дороге, поражаемая вслед выстрелами нашей конной артиллерии. Неприятель оставил в наших руках 11 бунчуков, 4 знамени, 27 значков и 3 больших орудия, 8 мортир и массу ружей и холодного оружия.

Сарты, побросав оружие и спасаясь от своих преследователей, взлезали на деревья. На следующий день, утром, генерал Черняев вывел отряд из города и наиболее виновных, замеченных в грабеже или пьянстве, немедленно предал суду товарищей. По его приказанию каждая рота выбрала из своей среды по пяти человек, которые и должны были судить арестованных. Собрав этих импровизованных судей, Черняев сказал им несколько слов, указывая на все безобразие поведения их товарищей и на страшные последствия, которые может повлечь за собой упадок дисциплины. Слова эти произвели глубокое впечатление на выборных солдат, и виновные были наказаны. Дисциплина поднялась.

От Чемкента до Ташкента оставалось всего 114 верст. Генерал Черняев хотел воспользоваться тем впечатлением, которое должна была произвести его победа на население, и на другой же день двинулся к Ташкенту, но вследствие указанных прискорбных недоразумений в отряде, мог выступить только 26 сентября.

Дорога была населенная и довольно удобная для движения. Отряд делал верст по тридцати в сутки и на рассвете 1 октября подошел к Ташкенту. Затем, в город был отправлен парламентер. Город, однако, не сдался и отпустил парламентера с неопределенным ответом. Видя, что переговоры ни к чему не ведут, Черняев приказал поставить на высоту, отстоявшую от города на расстоянии хорошего орудийного выстрела, 4 пушки, по которым ташкенцы первые открыли огонь. В то же время была выслана на рекогносцировку небольшая колонна, состоявшая из 2 рот и 4 орудий, под начальством начальника штаба отряда, подполковника Обуха, с целью отыскать место, удобное для штурма. Обух подошел очень близко, открыл огонь и затем вскоре донес, что ему удалось сбить находившееся против него артиллерийское вооружение стен, а потому и спрашивал разрешения штурмовать. Черняев разрешил и сам пошел во след за колонной своего начальника штаба, но застал уже печальную картину отбитого штурма. Храбрый [226] Обух, увлекший за собой войска на штурм, заплатил жизнью за свою отвагу. Отброшенные с большою потерею роты (4 офицера и 78 нижних чинов убитыми и ранеными.) толпились в беспорядке во рву и, лишенные большей части своих начальников, не решались оттуда выйти. Черняев приказал стрелять по барбету и, ослабив, таким образом, огонь из крепости, дал возможность штурмовой колонне отступить. Понятно, что немедленное повторение штурма было немыслимо; в передовом нашем отряде насчитывалось не более 1.500 штыков и сабель, а с такими ничтожными средствами нечего было и помышлять об овладении Ташкентом. Отряд отступил в Чемкент в довольно неприятном расположении духа. Генерал Черняев ожидал, что его сменят за неудачу, но на этот раз все кончилось благополучно. Военный министр в ответ на донесение прислал довольно ласковое письмо, в котором извещал, что Государю Императору было очень прискорбно читать о неудаче, постигшей отряд, но что унывать все-таки не следует. Далее военный министр рекомендовал Черняеву заменить недостаток сил энергией, тем более, что 2 роты, двинутые в Чемкент из Казанского округа, составляют ничтожное подкрепление.

После этого Черняев простоял целую зиму в Чемкенте, собирая сведения и переговариваясь через местных купцов с Ташкентом. Скука от бездействия в этой невероятной глуши была страшная. Почта приходила раз в месяц. К довершению всего, все серебро, находившееся в отрядной кассе, было израсходовано, и оставалось только на 100 тысяч рублей бумажек. Между тем, в Верном саранча съела хлеба, и подвоз провианта надо было ожидать из Омска. Являлась настоятельная потребность в покупке хлеба на месте. Для пополнения мелкой монеты в кассе, Черняев приказал взимать с приходящих караванов зякет в размере 5%, но так как этого было недостаточно, то через старшин города (ак-сакалов) было предложено принимать за деньги наши сторублевые бумажки; но первое время наши бумажные деньги не внушали доверия населению, и оно охотнее принимало личные росписки Черняева.

В ноябре было получено известие, что Алимкул, собрав опять до 10 тысяч человек, двинулся в обход [227] Чемкенту с целью ударить на г. Туркестан. Комендант Туркестана, полковник Жемчужников, не уведомив о своем намерении Черняева, выслал на разведку сотню уральских казаков при 2 орудиях под начальством эсаула Серова. Сотня эта, на первой же станции от Туркестана, под Иваном, 4 декабря нарвалась на многочисленного неприятеля. Казаки спешились, сбатовали коней и залегли за завалами из мешков с провиантом. Все попытки неприятеля смять эту горсть храбрецов были отбиваемы с большим уроном. Казаки дрались, как львы, в течение двух суток. В это время Жемчужников, узнав об их положении, высылал на помощь отряд из 1 роты при 2 орудиях, но начальник колонны, встреченный сильным огнем кокандцев, не решился продолжать наступление и вернулся с полдороги, предоставив казаков самим себе. Видя, что держаться более невозможно, Серов решился или погибнуть или пробиться обратно к Туркестану. Заклепав пушки, оставшиеся казаки бросились с криком «ура» на кокандцев; изумленный неприятель дал им сначала дорогу, но потом, ожесточенный потерями, снова насел на несчастную горсть героев и провожал их 8 верст огнем, отрубая головы тяжело раненым, которых по необходимости пришлось бросать на дороге. На 8-й версте подошла наконец выручка, вторично высланная из Туркестана, но в это время из 130 человек, составлявших колонну Серова, осталось в живых только 62 человека, из коих только 12 нераненых. При такой тревожной обстановке наступила весна 1865 года. Из Петербурга пришло приказание не отваживаться вторично на штурм Ташкента; в то же время нашим министерством иностранных дел было сообщено в Лондон, что мы дальше Чемкента не пойдем. Между тем, держаться в Чемкенте, не владея Ташкентом, было крайне затруднительно. Город Ташкент, с своим стотысячным населением и с густо населенными окрестностями, представлял превосходную базу для наступательных действий неприятеля. В то же время купцы, приходившие из Ташкента, давали знать Черняеву, что кокандцы завязывают сношения с Бухарой и хотят сообща идти на русских; поэтому советовали не медлить и, пользуясь удобным временем, занимать город. Наконец, генерал Черняев не выдержал и решился, на свой страх, преступить данные ему полномочия и вторично пойти на [228] Ташкент. В эти минуты его одушевляла уверенность, «что отданные в его начальствование войска с малым числом патронов и снарядов, с малыми запасами довольствия, без денег, способны под его начальством сделать большие дела, ибо сильны духом, сильны уверенностью в своей непобедимости, в своем превосходстве над противником, сильны верою в своего начальника...» (Очерк военных действий в средней Азии. А. Н. Куропаткина.)

На этот раз, кроме указанных нравственных причин, Черняев имел более шансов на успех, так как ознакомился с путями наступления и более слабыми сторонами Ташкента. Прежде всего он овладел укреплением Ниаз-бек на реке Чирчике, захватив при этом верховья каналов, снабжавших Ташкент водою (Боссу-арык, в 35-ти верстах от города).

Гарнизон в этом укреплении состоял из 400 сарбазов; упрямый командир отказывался сдать крепость и положил оружие только тогда, когда, пущенными с нашей стороны, несколькими пудовыми ракетами с близкого расстояния в стене был произведен обвал. Хотя арык и был запружен, но этим Ташкент не был лишен воды, потому что в городе были ключи. Для жителей воды хватало, но скот приходилось выгонять за стены. Авангард Черняева отогнал неприятельские стада. Подойдя 7 мая к Ташкенту с отрядом. численностью около 2 тысяч человек при 12 орудиях, Черняев расположился в 9 верстах от города на кургане Сары-Тюбэ, окруженном рисовыми полями. Тем временем, мулла Алимкул, собрав новое скопище в Кокане, привел его поспешно в Ташкент и на рассвете 9 мая всеми силами атаковал Черняева. Кроме 15.000 человек всякого сброда, у него под начальством находилась золотая рота из русских беглецов и 48 вновь отлитых орудий. Орудия эти были сделаны по образцу взятых у нас под Иваном, но увеличенных размеров; отливал их какой-то беглый сипай. На отливку пошло огромное число всякой медной посуды. Поставив еще ночью свою артиллерию саженях в четырехстах от нашего лагеря, Алимкул приказал на рассвете стрелять по нас залпами. Одно ядро сорвало верх у кибитки начальника отряда, но по счастью потери были ничтожны. Отряд немедленно выстроился. С фронта, прямо [229] через рисовые поля, было двинуто на неприятеля 4 роты и дивизион артиллерии, а другая колонна ударила с фланга. Только что мы открыли огонь, как храбрый Алимкул был смертельно ранен. Это ускорило развязку боя. Неприятель в большой суматохе отступил, оставив в наших руках 2 орудия. После поражения войск Алимкула, кокандский хан уехал из Ташкента, а в город вступила партия бухарцев, под начальством Искандер-бека, обещавшего населению скорую помощь от своего эмира.

Осада столь населенного города, окруженного стеною протяжением в 24 версты, представлялась крайне затруднительной для ничтожного численностью русского отряда. Черняев прибег к другой тактике; он решился ходить вокруг города и тем, отвлекать внимание неприятеля в различные стороны. Ряд таких движений действительно ввел неприятеля в обман; гарнизон разбросался по всей стене и в каждой точке был сравнительно слаб. Между тем, было получено известие, что бухарские войска идут на помощь к Ташкенту. Это вынудило Черняева ускорить штурм. На совещании с частными начальниками, Михаил Григорьевич встретил со стороны некоторых возражения: полковник Жемчужников был вовсе против штурма; Абрамов советовал устроить сначала брешь, а потом уже штурмовать. Но на устройство бреши генерал Черняев не согласился, так как брешь указала бы место приступа, что вызвало бы со стороны неприятеля своевременное сосредоточение сил, чего Черняев боялся больше всего. Решив поставить на своем, он отложил, однако, штурм на десять дней, чтобы дать частным начальникам и войскам свыкнуться с мыслью об этом отважном предприятии. В это время производились постоянные рекогносцировки, готовились штурмовые лестницы, а солдаты практиковались в примерном штурме. Стены Ташкента были высотою около 3 1/2, сажен, лестницы были длинные и тяжелые, и каждую лестницу пришлось тащить 30 человекам.

В ночь с 14 на 15 июня отряд передвинулся в сторону на 10 верст; обоз шел несколько дальше.

«В 2 часа утра, говорит один из участников славного штурма (Южаков. Годовщина взятия Ташкента.), штурмовая колонна подошла версты на 1 1/2, [230] к городской стене, сняла штурмовые лестницы с верблюдов и понесла их на руках. Охотники, под начальством ротмистра Вульферта, направлены были садами по обе стороны дороги, а колонна шла несколько позади, также придерживаясь садов. Колонна двигалась с такой тишиной, что охотники подошли к самой стене незамеченные неприятельским караулом, выставленным впереди ворот, который открыл движение колонны, когда она уже, так сказать, наткнулась на него с лестницами. В одно мгновение раздалось общее «ура» — и караула как не бывало, а охотники в миг поставили лестницы и уже лезли на стену. Все это совершилось так быстро, что защитники ворот до 500 человек регулярной пехоты, никак не ожидавшие такого удара, со сна были охвачены паникой и оказали весьма слабое сопротивление; большая часть бежала, и только незначительная часть ее легла на месте».

Вслед за охотниками наступали 2 роты под начальством капитана Абрамова, а за ними главные силы. Вульферта ранили, но вскоре подоспел Абрамов с своей колонной. Ворота были открыты, и наступление продолжалось по стенам безостановочно.

Когда обнаружилось, что вне города все спокойно, генерал Черняев приказал второй колонне полковника Краевского (2 роты, 2 орудия и 1 сотня казаков) оставить наблюдение. за кокандской дорогой и идти прямо на урду (цитадель), войдя по пути в связь с колонной Абрамова. Ворвавшись в крепость, отряд совершенно потонул в огромном городе среди стотысячного населения. Тем не менее, небольшие колонны храбрецов, одушевляемые своим отважным вождем, смело продолжали наступать, штурмуя баррикады, овладевая орудиями и уничтожая на своем пути все препятствия. Шаг за шагом пробивали они себе штыками путь вперед, пока не соединились наконец у ханской ставки; но в это время прискакал гонец садами с конвоем казаков с приказанием от Черняева вернуться назад к Камеланским воротам, где храбрый начальник отряда, разослав все имевшиеся на лицо силы по окружающим садам, сам остался с 18 человеками конвоя! С этими людьми он держался до 5 часов пополудни.

Прибывшие войска быстро очистили всю местность, окружающую Камеланские ворота. [231]

«В это время явилась депутация от торговцев и аксакалов города с изъявлением покорности от торговцев и хлебопашцев. Но тогда же получено было сведение, что на базаре, в центре города, собралось до 16 тысяч защитников, которые клялись на коране умереть за веру и за город. Тогда Черняев решил зажечь сакли и дома полукругом от Камеланских ворот, чтобы отделить себя ночью огненной полосой от центра города. Эта мера была необходима: весь отряд был утомлен до крайности. Предыдущую ночь никто не спал и целый день были все на ногах; дрались с неприятелем и естественно утомились до изнеможения. Окружив Камеланские ворота со стороны города густой цепью стрелков с резервами, Черняев расположил отряд на ночлег в очень тесном пространстве вокруг ворот; едва люди могли перехватить горячей пищи, как отряд храпел богатырским сном, между тем как артиллерийский огонь с нашей стороны не умолкал... Неприятель несколько раз порывался напасть на утомленный русский отряд, — и вот тут оправдалась вполне предусмотрительность Черняева. Неприятель, бросаясь из центра города через огненную полосу, совершенно обнаруживал себя и попадал под пули наших стрелков, которые, напротив, оставались в тени и были для него совершенно замаскированы. После нескольких попыток, неприятель прекратил серьезные наступления, но перестрелка не прекращалась всю ночь; по временам неприятель пытался тушить горящие сакли и дома и прорваться чрез освещенную полосу более или менее значительными партиями, но попытки эти не удавались».

Следующие сутки бой продолжался, но уже с меньшей энергией со стороны защитников, и 17-го июня почетные люди в большом числе явились к Черняеву с изъявлением покорности. Вслед за этим в городе водворилось полное спокойствие. Желая показать свое доверие, Михаил Григорьевич тотчас же, без конвоя, в сопровождении одних почетных людей, отправился через самые населенные части города в местные бани. После этого случая Черняев сделался окончательно в глазах туземцев, пораженных его смелостью, сказочным героем. В течение двух дней боя отряд наш потерял 157 человек убитыми и ранеными. Трофеи были громадны: нам досталось 63 орудия, 16 [232] больших знамен, множество ружей, 2000 пудов пороху и 10 тысяч снарядов. Так кончилась блистательная экспедиция Черняева, расходы по которой, вместе с занятием Ташкента, не превосходили 250 тысяч рублей. «С покорением Ташкента, как совершенно справедливо доносил он, мы приобрели положение в средней Азии, сообразное с достоинством Империи и мощью русского народа»...

_______________________________

На этом мы прерываем наше воспоминание о походах М. Г. Черняева. Позволяем себе, однако, думать, что события, изложенные здесь в кратких чертах, наполнят сердце русского читателя гордостью и удивлением перед подвигами небольшого отряда и их доблестного предводителя, самоотверженно боровшихся с многочисленным врагом во славу нашего знамени на далеких окраинах великого русского государства...

А. М.

Текст воспроизведен по изданию: Двадцатипятилетие взятия Ташкента. (1865-1890 гг.) // Русский вестник, № 6. 1890

© текст - А. М. 1890
© сетевая версия - Thietmar. 2017
© OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский вестник. 1890